Семечки для Насти, или карантин

За окном шумит ветер.
Он машет мокрыми от дождя ветками сирени, словно только что выстиранным бельём.
Из окна больничной палаты видна только эта сирень и краешек ненастного неба.
Моя кровать стоит возле самой двери. На её железной «ноге», синей краской, нарисована цифра «восемь».
Эту цифру я не люблю – её трудно рисовать и поэтому  восьмёрка  часто получается кривобокой.
Я давно выучила все цифры и буквы, а считать умею долго-долго  – до «ста»!
Мама говорит, что я – способный, во всех отношениях, ребёнок.
Даже болею  я чаще, чем другие дети с нашего двора, чем я только не переболела!
Однажды у меня случилась «свинка».
Мама, заглянув утром в спальню, воскликнула: «Ну вот,  только этого нам не хватало! Теперь – «свинка»!
И побежала искать градусник.

Я взглянула в зеркало и увидела отражение девочки с опухшими щеками и толстой шеей.
- Не хочу быть свинкой!
Тогда я подумала, что превращаюсь в поросёнка, и испугалась не на шутку.
Но мама меня вылечила и я осталась девочкой Машей…

- Ну-ка, тёзка, спускай колготы – будем делать укольчик! – говорит мне тётя в белом халате.
Все зовут  её «Мариванна», и похожа она на любимую бабушку – такая же маленькая, толстая, но очень  добрая.
Мариванна делает уколы не больно, не то, что эта красивая высокая Люся!

В нашей палате восемь девочек.
Девочка с кровати номер «семь» часто плачет. Она новенькая и сильно боится уколов.
Остальные к уколам давно уже привыкли.
- Кровиночка моя! – заплакала бабушка, когда меня привезли в больницу.
А папка сказал: - Ну, хватит причитать, мама! Сейчас все болезни умеют лечить.
И вышел на улицу, подышать воздухом и немного успокоиться.
Я вцепилась одной рукой в бабушкину широкую юбку, а другой – в мамкину руку, но тётя врач меня всё-таки отцепила и отвела в палату.

В больнице тихо и скучно.
Иногда мы с девочками рисуем. Я всегда слюнявлю кончик карандаша, а девочки говорят, что так карандаши быстро портятся.
А я говорю, что так получается красивее, и поэтому мы часто спорим.
Возле каждой кровати, и моей тоже, стоит зелёный железный горшок.
На каждом горшке нарисована такая же цифра, как и на кровати. Зачем это нужно – не ясно. И так понятно, что в чужой горшок никто в туалет ходить не будет. Даже самая маленькая девочка в нашей палате - Оля.

И кровать, и пододеяльник, и простынь  - всё вокруг пропахло лекарствами.
Но с этим приходится мириться, здесь больница, а не детский сад.
Вот дома у нас всё красивое: на столе – скатерть с подсолнухами,  на пододеяльнике  - снегири и ягоды рябины, а на стене – ковёр с оленями.
А тут – серая простынь и такой же серый пододеяльник.
На простыни есть маленькие дырочки, а ещё – капельки крови. Это потому, что ватка иногда выскальзывает из трусиков и кровь вытекает наружу.
Я немного боюсь, что  однажды из меня вытечет вся кровь.

- Так-так! А глазки у нас повеселели, и желтизны меньше, - говорит на обходе тётя Главный Врач.
Она берёт меня  длинными пальцами за подбородок и поворачивает лицом к свету.
Белый халат, при каждом её движении, скрипит так же, как снег под ногами.
Тётя осторожно оттягивает мне кожу возле глаз, заглядывает в рот.
- Хочу домой, - надув губы, говорю я врачу и роняю одну-единственную слезинку на худую руку врача.
- Маша, потерпи, пожалуйста! До окончания карантина осталось всего две недели.
Ну, кто такой этот «карантин», чтобы столько времени держать ребёнка в больнице?!
У меня ничего не болит, только немного чувствуется  усталость,  а ночью я сильно потею.

- Анализы подтвердились, у вашей девочки - болезнь Боткина, - сказала врач.
Мама крепко прижала меня к своей груди.
- Ужас! Сколько продлится лечение, доктор?
- Карантин – не менее сорока дней. К сожалению, наше инфекционное отделение закрыто на ремонт, поэтому вам придётся везти девочку в соседний район. Вот направление.
- Как же так? – растерялась мама. – Это же далеко, и мы не сможем часто навещать дочь!
Врач в ответ поджала губы и пожала плечами. Вот так я оказалась за тридевять земель от  дома, вдали от любимых родителей и бабушки.

Самое интересное развлечение в больнице  –  это встать на цыпочки и выглянуть в окно. Вот вчера, например, на куст сирени прилетали два воробья.
А сегодня по подоконнику прополз настоящий муравей. И откуда он здесь взялся?
Иногда через всю палату пробегает чёрный жирный таракан, и тогда мы с девочками визжим. Но не от страха, а просто так, чтобы покричать.

А ещё мы придумали такое занятие – прыгать на кроватях, когда никто не видит.
У каждой кровати – провисшая панцирная сетка, а сверху – тонкий полосатый матрас.
Однажды нянечка увидела, как мы дурачимся, и всех отругала:
- Кровати и так старые, а вы скачете, как стрекозы!
- Разве стрекозы скачут? – удивилась Наташка с кровати номер «пять».
- Скачут лягушки, - сказала я, и мы покатились со смеху.
Нянечка погрозила нам пальцем и ушла.

Мы с Наташкой быстро подружились, потому что она весёлая. И ещё – смелая! Даже когда брали из пальца кровь, она не пикнула.
Теперь я знаю, больница – это место, где можно быстро познакомиться.
И, кажется, как будто живёшь в одной большоё квартире, и все тебе - родня. Даже врач с нянечкой!

Ко всем в палате приходят родственники, кроме меня.
Сначала, скрипя дверью, входит нянечка и, шелестя бумажным свёртком, кладёт его  кому-нибудь на тумбочку.
Пока Наташа или Оля разворачивают пакет, остальные делают вид, что им вовсе не интересно, что лежит в пакете.
Я в этот момент залезаю под одеяло или отворачиваюсь к стенке.
Через пять минут, сложив руки лодочкой, чья-то мама или папа заглядывают в окно.
- Мама, - кричит через стекло Наташка, - принеси мне ирисок!
- Мне врач сказал, что ты плохо кушала кашу. Вот будешь кушать кашу – куплю ирисок.
- Ну ма-аа, - канючит Наташка и, оттопырив нижнюю губу, демонстративно отворачивается.
- Хорошо, завтра принесу ирисок, - обещает Наташкина мама.
- Маська, хочешь петусёк? – шепеляво спрашивает Оля и кладёт мне на пододеяльник петушка  на палочке.

Ах, как же я люблю петушки! Они бывают жёлтые, полупрозрачные, а бывают коричневые, это когда сахар немного пригорел.
Я глотаю слюнки и равнодушно отвечаю:
- Не люблю петушки!
Оля нисколько не обижается и уходит на свою кровать - грызть петушок.

- Ну, что моя хорошая, - говорит тётя Главный Врач, обращаясь к Наташке, - завтра мы тебя выписываем.
- Ура! – Наташка не может скрыть своей радости.
Я смотрю на Наташку и по глазам вижу - она уже дома, с мамой и папой.
Слёзы предательски текут по моим щекам. Я закрываюсь подушкой, чтобы не слышать, как Наташка собирает в пакет свои вещи.

- Машка, ты приедешь ко мне в гости?
Наташка садится на краешек кровати и смотрит на меня серыми серьёзными глазами.
Я молчу.
- Обязательно приезжай! У меня дома живёт морская свинка!
- Морская свинка? – я убираю подушку от лица.
Что за новости? Разве бывают свинки «морскими»?
И живо представляю весёлую хрюшку, в  полосатой тельняшке и с биноклем в передних лапах.
- Она классная, вот увидишь!  Шёрстка мягкая, как пух, - продолжает Наташка.
Таких свиней, покрытых шерстью и  в тельняшке, я точно не видела. Даже в мультфильме!

На следующее утро пришла  нянечка и стала менять постельное бельё на Наташкиной кровати.
В воздух поднялось лёгкое облачко пыли.
- Выписали подружку? Ну, ничего, девочки, и вы скоро домой поедете, к мамке с папкой.
Нянечка ушла, и в палате стало совсем грустно.

Я взглянула в окно: сегодня ветер стих и дождя уже не было видно.
Сквозь тучи кое-где просвечивало голубое, чистое небо.
Я лежала и смотрела в окно, когда вдруг стукнула дверь и в палату, шурша пакетом, вошла нянечка.
Она положила пакет на мою тумбочку и тихо вышла.
Что такое? Не может быть! Это - мне?!
Я осторожно развернула пакет – он был до верха наполнен семечками!
И не просто семечками, а семечками без кожуры!
Только мои родители и бабушка знали про то, что больше всего на свете, больше ирисок и петушков, я люблю семечки!
И в ту же минуту кто-то осторожно забарабанил по стеклу.
Я повернулась к окну... Сложив руки лодочкой и вглядываясь в сумрак палаты, стоял мой папка!

- Папка! - Закричала я и бросилась к окну.
Он приложил свои большие ладони к стеклу с той стороны, а я – со стороны палаты.
Так мы и стояли,  ладошка к ладошке, глаза в глаза, глядя друг на друга и улыбаясь.
- Машка, ты как, не плачешь?
Я помотала головой и сильно зажмурилась, чтобы не заплакать.
- Потерпи немножко, чуть-чуть  осталось.
- А на чём ты приехал? – закричала я.
- На попутной машине. Мама и бабушка тебе привет передавали. А кошка Мурка – целых два привета!
- Это ты мне семечки принёс?
- А кто же? Эх, Маша, как же долго я их грыз!
- Целыми днями, да?
- С утра до ночи! Там в пакете ещё петушок и яблоко.

Когда папка ушёл, я спрятала кулёк под подушку. Ни с кем делиться не буду!
Мне было жалко не семечки, а было жалко папку.
Я представила, как он, придя с работы, не раздеваясь и не ужиная, садится за стол и всё грызёт и грызёт для меня семечки…

Ночью, когда все уснули, я достала горсточку и тихо, чтобы никто не слышал, немного съела, а потом крепко уснула.
Утром, держа за руку незнакомую девочку, в палату вошла тётя Главный Врач.
- Девочки, принимайте в свой коллектив новую подружку.
Незнакомую девочку положили на Наташкину кровать.
Девочка казалась испуганной, и было заметно, что она недавно плакала.

Главный Врач ушла, и в палате снова наступила тишина.
- Как тебя зовут? – спросила маленькая Оля у новенькой.
Но девочка промолчала и только тихо всхлипнула в ответ.
- У тебя тоже болезнь Боткина? – спросила я девочку.
Кто такой «Боткин» - никто из нас не знал. Девочка молча кивнула.
Я засунула руку под подушку и нащупала  там кулёк с семечками.
- Хочешь?
Я насыпала ей в ладошку ядра семечек.
- Меня зовут Настя, - еле слышно сказала девочка.
- Ты обязательно поправишься, Настя! Надо только немножко потерпеть.
Я обвела взглядом палату:
- Девочки, и вы угощайтесь!
Кулёк с семечками быстро закончился, но мне было совсем-совсем не жалко.
А через три дня меня выписали из больницы.

* ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ БОТКИН - русский врач, лейб-медик семьи Николая II, дворянин, святой Русской православной церкви, страстотерпец, праведный. Сын доктора Сергея Боткина. Расстрелян вместе с царской семьёй.