Фроська Полиолог 1

Главное и величайшее невежество состоит в незнании самих себя.
Пьер Буаст французский лексикограф и поэт

Глава 1
Яйцо Фаберже

Темная южная ночь только-только вступила в свои права, а над Хопром уже вовсю сияла полная круглая луна, играющая бликами на поверхности реки и протягивающая свою искрящуюся дорожку к самому берегу заросшему камышом.

Над рекой, дающей прохладу нагретой за день земле, слышалось кваканье лягушек, в темной воде изредка плескалась рыба, а на левом берегу, перебивая стрёкот цикад, пофыркивали кони и переговаривались казаки, устраивающиеся лагерем на ночь.

 Неожиданно, прямо возле зарослей тростника, из воды медленно и бесшумно вынырнула женская светловолосая голова. Замерев, она стала внимательно прислушиваться к окружающим её звукам, одновременно любуясь на небо с россыпью ярких звезд, пасущихся под присмотром ночного светила.

- … Эх, я бы в том монастыре и ночевать остался! - послышался с берега голос одного их казаков, продолжавшего разговор. - Больно уж одна монашка там хороша! Да и посматривала на меня этак всё, томно.

- Ты бы Иван остался. А она бы затащила тебя, в какую ни на есть, самую темную пещерку и оставила. Вот бы ты и поблуждал там, подыхая с голоду, - рассудительно отвечал ему другой казак.

- Да, по пещеркам ты спец, особливо у монашек, - поддакнул насмешливый молодой голос.

- А ты Федька не охальничай, дело говорю, - осадил его говоривший.

- Это в том случае, коли бы красные к тому времени не подоспели. А то замуровали бы тебя прямо  в тех пещерах, вместе с твоей милкой. И пришлось бы тебе с голодухи, вместо поцелуев, саму её без соли  жевать, - заметил казак с хрипловатым голосом. - Мироновские, я слыхал, не любят эти богодельни, прости Господи.

- Да хватит вам всё о жратве рассуждать! - возмутился один из слушателей. - И так в нутрях урчит, как у кобеля голодного, так что сил никаких нет ждать, когда Микола готовить начнет. Так ещё вы, со своими разговорами.

- А я вот слыхал, - заговорил рассудительный казак, - что те пещеры, что на Каменном броду, не пять, а много больше уровней имеют. Говорят, что они под рекой идут и в них ещё Мамай свое золото прятал, когда с походов возвращался. Там, мол, в самом дальнем месте несметные богатства лежат, да только достать их никто не могёт. Как кто ни полезет в нутро тех меловых пещер, так или со страху спятит, или в ловушку попадет.

- Ладно тебе Гришка, брехать-то. Какие там ловушки? – послышался недовольный голос, - божьи невесты живут вон и ничё.

- А ты не слухай, коли не интересно, - обиделся рассказчик, - дай людям высказаться.

- Говори, говори Гришаня, не обращай внимания на этого балабола, - поддержал его хриплый голос.

- Так вот. Кто ни окажется там, так его или песком засыплет, да так быстро, что и моргнуть не успеет, или в каменный капкан угодит между плитами, или стена на месте прохода вырастет, да его и закроет … -  продолжал рассказчик.

Но женщина, видимо услышав всё, что ей надо, уже опять скрылась под водой.

Снова она появилась только тогда, когда часовой, топтавшийся до этого на берегу, тяжело ступая хромовыми сапогами подошел к самой воде. Он остановился в том месте где не рос тростник и закурив самокрутку присел на корточки, опираясь на винтовку и наблюдая за отблесками луны на поверхности спокойно текущего Хопра.

Женщина медленно и плавно поднялась из воды по пояс и замерла в паре саженей от часового, наблюдая за ним.

Тело её было превосходно, как и красивое лицо обрамленное гривой золотистых волос ниспадающих по спине до самой воды. А капли воды на коже придавали ему некую сюрреалистичность, поблёскивая на изящных точеных руках, больших грудях с тёмными сосками, висящих спелыми плодами, и на округлых плечах, переходящих в изящную шею.

Заметив, что казак задумался и не замечает её, она слегка плеснула ладонью по поверхности воды, привлекая его внимание.

Часовой оглянулся на всплеск и остолбенел от удивления. Его глаза широко раскрылись в величайшем изумлении, видимо принимая увиденное существо за русалку, а нижняя челюсть отвисла, уронив дымящуюся самокрутку в воду. Та недовольно зашипела и угасла.

Женщина поднесла палец к губам, показывая казаку чтобы он молчал, а потом, изменив положение кисти, как будто хотела что-то выпить из неё, издала тихий, но резкий звук, похожий на плевок сквозь губы.

Часовой закачался и все так же, с открытым ртом, без звука, медленно завалился на бок.

А та, кого он принял за жительницу реки, тихо скользя в воде ловко подхватила винтовку, чтобы не загремела и осторожно опустила её на речную глубину. После чего потащила часового в воду, подальше в заросли тростника. Там она посадила его так, чтобы он не захлебнулся и притаилась возле берега.

Через некоторое время, к этому же месту, с пустым ведром подошел другой казак, исполняющий в стоящем на берегу лагере белоказаков роль повара. Он, нарушая ночную идиллию металлическим бряцанием, зашел в воду по щиколотку, наклонился и зачерпнул полное ведро чистой проточной воды, совершенно не подозревая о том, что за пару секунд до этого «ночная русалка» открыла небольшой пузырек и вылила его содержимое в речку у самого берега, чуть выше по течению.

- Петро, ты Шурку не видал? Он вроде тут, на берегу должен караул держать, - обратился к кому-то повар, возвращаясь с водой в лагерь. - Уж не русалка ли, часом, с собой утащила?

- Да куды он денется, коль тут ещё и внешних два ряда постов стоят? А на него не то что русалка, даже водяной не позарится, -  под хохот окружающих ответил Петро, - в кусты видать побег, со своим животом. Да и нам бы не мешало опорожниться, вот только поесть ещё не успели.

- А с таким поваром как ты, Микола, по неделе можно подштанники не снимать, - недовольным голосом заметил казак мечтающий поесть.

- Ты видно и жену свою, так же, не торопясь обхаживаешь. Как с вечера свою репку у ней за паришь, так только к утру и слазишь, - вмешался в разговор и молодой охальник, - так всю ночь и спишь на ней.

Весь лагерь опять наполнился мужским гоготом.

И долго ещё над лагерем стояло веселье и смех не ведающих крутого поворота своей судьбы белоказаков.

Короткая летняя ночь не успела смениться рассветом, зарождающегося светлеющими сумерками, а в лагере, после долго ожидаемого ужина, уже спали все вместе с часовыми, храпевшими каждый на своем посту и на свой лад.

- Фроська! Фроська, куда ты запропастилась? – осматривая камыши у берега, негромко позвала кого-то женщина, ещё недавно изображающая из себя русалку.

Немного побродив по воде вдоль берега и раздвигая стройной талией листья кувшинок, она ухватила одну из будылок, коротко торчащую над поверхностью реки и резко выдернула её.

Из воды, тотчас же, с плеском и шумом, с зажмуренными глазами выскочила обнаженная молодая девушка лет пятнадцати, зажимающая нос пальцами. Отфыркиваясь, она провела ладонями по лицу, откинула назад коротко до плеч стриженые волосы и огляделась.

- Что, уже всё? А я что-то, теть Лушь, задремала там, под водой. Чуть в лягушку не превратилась, - заявила она бодро и побрела к берегу.

- Вот, возьми одежду, – протянула ей сверток женщина, выйдя на берег и пошарив в кустах, - и давай побыстрее. Времени у нас в обрез.

- И что? Мы сейчас их резать будем? – спросила Фроська, разглядывая спящих белоказаков.

- Ты сначала оденься, грозная ты наша, а то тебя кто нибудь увидит и на самом деле за лягушку примет, - отвечала та, кого она назвала тетей Лушей и тихо рассмеялась, намазывая лицо углем из костра, так как была уже одетой.

Девушка и вправду, своей широкой полноватой фигурой с небольшой грудью и слегка косолапящей походкой, чем-то походила на лягушку на задних лапах.

- И побросай пока, на всякий случай, все их оружие в камыши, чтоб никто не нашел, а я кое-что тут поищу, - добавила она, после чего скрылась в командирской палатке.

Через некоторое время Лукерья появилась вновь, но уже с каким-то узелком в руке.

В своей темной, старой одежде, она выглядела как нищенка, как впрочем, и её партнерша, загримировавшаяся таким же нехитрым способом, что бы походить на погорельцев или беженцев, во множестве скитающихся по просторам погибающей империи.

- Что это? – спросила Фроська заинтересованно, показывая на узелок.

- Яйцо Фаберже.

- Ты отрезала его у командира отряда?! Зачем ты это сделала? – поразилась девушка до глубины души.

Женщина, прикрывая рот ладонью, чтобы меньше шуметь, заразительно расхохоталась и не как не могла остановиться, глядя на то, как недоуменно таращится на нее Фроська. Она смеялась минут пять, вытирая выступившие от смеха слезы.

- Это не командира отряда, - просмеявшись, пояснила она, - это ювелирное изделие, сделанное мастером Фаберже в виде яйца с сюрпризом внутри.

- Покажи! - загорелись глаза у девушки.

- Лукерья осторожно развернула узелок и достала деревянный цилиндрический пенал на замках, двух пядей в длину. По колдовав с замками, она осторожно извлекла из него сияющую, под все ещё светившей Луной, драгоценность.

- Яйцо Фаберже! Называется «Датский юбилей». Самая красивая вещь из всех изготовленных мастером Фаберже яиц, - гордо сказала она, - было подарено вдовствующей императрице, матери Николая второго в честь юбилея коронации её родителей, короля и королевы Дании.

- Ух, ты! Красота, какая! - восхитилась Фроська, сияющими глазами глядя на сокровище.

Оно представляло собой белое яйцо, неотличимое от куриного по виду и размеру, но  украшенное золотым пояском, золотыми геометрическими узорами и золотым же, коронованным венком, внутри которого, на лазурном поле был выложен бриллиантами вензель королевского дома.

Само вертикально стоящее яйцо, за более острый конец передними лапами держали три золотых льва, упирающиеся в белую круглую тумбу с тремя ножками, так же украшенную золотом и бриллиантами.

Но наиболее интересное было на самом верху яйца. На его тупом конце, на лазурной полянке, пасся миниатюрный белоснежный слон с золотым наездником и золотой башенкой на спине, верх которой венчал голубой топаз, загадочно сияющий в призрачном свете Луны.

- Какой слоник симпатичный, - умилилась Фроська, - а что внутри яйца?

- Внутри у него, портрет короля и королевы Дании.

- Только-то и всего? – разочарованно протянула Ефросинья. - Вряд ли стоило, ради этого яичка, рисковать жизнями.

- Конечно стоило! - возмутилась Лукерья. Этот отряд, что храпит сейчас, как стадо простуженных носорогов, был специально отобран самим Красновым для выполнения особого задания. В нём все сплошь пластуны. И если бы они не завалились дрыхнуть, как спящие царевны, шансов забрать у них эту вещь у нас бы вообще не было. Думаю, даже один из них представлял бы для нас серьезную угрозу.

- Да я чё, я ни чё, я же про эту безделушку говорила, заюлила Фроська.

- Ну, во-первых, на эту безделушку можно пару бронепоездов прикупить, не меньше. А во-вторых, мы сюда пришли не столько за ней, сколько за тем, что спрятано в её основании.

- И что там?

- А вот это уже не твоего ума дело! Это секрет! – строго ответила Лушка.

- Ну и ладно. А с белогвардейской сволочью-то, что делать?

- Опять же! Во-первых, все они наши, русские люди и потому незачем тут смертоубийством попусту заниматься. Во-вторых, скоро сюда отряд красноармейцев Киквидзе подойдет, они пусть с белоказаками и разбираются. А в-третьих, я тебя просила что нибудь придумать, чтобы след наш запутать. Ты что-то придумала?

- Конечно, теть Лушь, - отвечала девушка, - даже припасла кое-что.

Она деловито полезла в карман рваной кофты, достала оттуда узелок, развязала его и высыпала в ладошку пригоршню очень крупной рыбьей чешуи. После чего побежала по лагерю, раскидывая её дорожкой. Потом, поднатужившись, взяла с подводы стоящей на краю лагеря один из мешков с зерном и отнесла его к речке. Там, Фроська поставила его на мелководье и потащила в лагерь волоком по земле, стараясь попасть на дорожку из чешуи. Закончила она свои старания тоже в реке.

- Все, садись давай, - коротко приказала ей Лукерья, успевшая за это время выгнать из камышей спрятанную там долбленку и подвести её к берегу, - а то уже светает. А этот мешок с собой возьми, как подарок нашему помощнику.

Фроська, тяжело дыша от проделанной работы, пыхтя, закинула мешок в лодку и запрыгнула следом сама, после чего долбленка отчалила от берега и под мощными умелыми гребками весла, быстро помчалась вверх по течению, разгоняя утренний речной туман, низко стелющийся над водой. Луна и звезды уже начали бледнеть и грозились вот-вот растаять.

- Ну, и что это было? – спросила Лукерья  Фроську после того, как та отдышалась и они отплыли на значительное расстояние от лагеря, - То, что ты на берегу вытворяла?

- А-аа, это-то. Да это я след от русалочьего хвоста делала. Чтоб они проснулись, значит, а вокруг эти следы. Вот пусть и поломают голову, что это было и от чего это они заснули, - пояснила девушка.

- Молодец Ефросинья! - похвалила ее Лушка, - заодно и смерть командира на русалку спишут, они суеверные. А зерно пригодится.

- Так ты его того…? – удивилась девушка.

- Чего того? Убила что ли? Не-е. Он просто пенал пытался открыть, в котором яйцо находится, видимо, чтобы узнать что там, вот и напоролся на неприятности.

- А что за неприятности? И как казаки этого не заметили? Ну, что он мертв, - удивилась Фроська.

- Пенал здесь с секретом. Коли не знать, как открывать те замки, что ты видела, то из него вылезают мелкие иголочки, смазанные особым снадобьем. А снадобье таково, что при уколе человек засыпает и уже никогда не просыпается, - пояснила Лукерья, продолжая равномерно работать веслом. - Так что спал командир, а подчиненные его будить не решились. Сейчас-то он наверное уже и не дышит, - задумчиво добавила она, причаливая к пологому берегу поросшему деревьями.

Чуть подалее, у самой воды сидел рыбак с удочкой и ловил рыбу. Это был небольшой дедок в летнем армяке, шапке колпаком и лаптях. У него была небольшая, задранная кверху бороденка и пронзительные, сияющие при утренней заре глаза.

- Будь поздорову дедушка! Хорошего клёва и удачного лова тебе, - поприветствовала его Лукерья.

- Да вашими-то молитвами и видом только рыбу пужать, - ответил недовольно дед и начал сматывать удочки.

Фроська хотела уже было обидеться за такую грубость, но тут, к её удивлению, тетя Луша засмеялась, и легко выскочив из лодки, радостно обнялась с ним.

- А мы тебе улов привезли, - сказала она деду и знаками показала девушке, что бы та вытащила мешок.

- Ваш-то посолиднее будет моего, - улыбаясь, ответил многозначительно дед и крякнув, взвалил поданный Ефросиньей мешок на плечо.

Он отнес его к стоящей под деревьями телеге, в которую была запряжена тощая лошаденка, и вернулся обратно.

- А вот и внучка твоя приблудная, бузулукская! Не признал? – спросила Лукерья деда, - Фроськой кличут.

- Да как не признать. На вид такая же грязная и сумасшедшая, как и ты, той же масти, токо помельче будет. Росток с мосток, - ответил он и тоненько захихикал вместе с Лушкой.

- Ну, до свиданьица, пора нам, - попрощалась с ним женщина, - а то солнце светит,  над грядой скоро встанет.

- С богом кучерявые, помолюсь следом, -  отвечал дед, когда они уже отчаливали от берега.

Немного погодя, Ефросинья обернулась к гребущей тете Луше, вопросительно на неё глядя.

- Чего тебе? - спросила та.

- Как-то странно вы с дедом говорили. Вроде по-русски, а я не поняла.

- Потом поймешь, попозже, как дело сделаем, - ответила Лукерья.

- А теперь мы куда? – поинтересовалась девушка.

- А я тебе не говорила разве? Теперь мы к ним родным, к Хранителям.