А то был конец марта... окончание

     Надо было протоптаться в снегу к ближним ёлочкам, набрать сухих веточек из-под лап. А ещё Кирилл сказал, что надо свалить и подтащить несколько брёвен-сухостоин. "А зачем валить? Вон, сколько валяется!" - сказала я недовольно. Потому что устала, хотела скорей отдохнуть. "Те, что валяются, сырые" - сказал Кирилл. "Интересно, а чем они сырее тех, что не валяются?" - "Потому, - сказал Кирилл, - что и дождь, и снег падают на лежачий ствол по всей его плоскости. Влага на нём задерживается и проникает внутрь до самой сердцевины. А вдоль стоячего сухостоя вода стекает, он только снаружи мокнет."
     Ну что ж, сказано - сделано. Я ведь с ночёвками только в южных лесах бывала, я не знаю, как здесь правильно. А Кирилл знает.
    Натаскали дров (а солнышко всё ниже). Нарубили лапника. Кирилл научил меня, как бить ножом, чтобы ветка не пружинила. Из лапника сделали длинную постель около предполагаемого костра. С внешней стороны постели Кирилл натыкал палочек, и мы их лапником переплели: получилась такая стеночка. Ещё Кирилл две большие палки поставил спереди, привязал к ним полиэтилен, а другой его край опустил за эту стеночку. Тент получился с наклонной крышей. И только тогда Кирилл взялся костёр разводить.
     Сначала он совсем маленький огонёчек разжёг из тех сухих веточек, что мы под лапами наломали. Потом побольше, с палочками. И вкопал две рогульки, на них - палочку поперечную. Я тем временем набила снегом оба котелка...
     И вот пошло тепло вместе с дымом, и уют, и красота, как хорошо! И в котелках закружился дымок; а я в них снег подбрасывала...
     Как пишут в книгах: смеркалось... Правда, смеркалось. Везде мороз, он к вечеру окреп; а когда сидишь на нашем ложе, у костра, под защитой стеночки и полиэтилена, - тепло. Чуть=чуть отойдёшь - мороз. От этого бивак ещё уютней... Кирилл велел снять сапоги и развесить портянки с носками на палочках, стобы просохли. И стельки тоже просушить. Главное, сказал он, чтобы ноги были в тепле и сухости...
     Когда вода в котелках закипела, я положила в круглый котелок размятый гороховый концентрат, луку накрошила, сала. Чай мы заварили во втором котелке, в солдатском, и отодвинули его от огня, чтобы не кипел, а настаивался. И вот настал вожделенный миг: мы запустили ложки в котелок с гороховым супом. О-о!..
    Кирилл выдернул рогульки, отложил их в сторонку от костра, чтобы не спалить часом; а в костёр положил два больших бревна - сухостоины. Серединками в огонь. Он сказал, что, по мере прогорания, их нужно будет с двух сторон сдвигать. Надо, чтоб они соприкасались: в одиночестве бревно не горит...
     Солнце село, звёзды зажглись. На западе, над болотом, догорала закатная полоска; а потом - всё. Стало совсем черно. Но взошла луна, и морозный снег вокруг заблестел, как... я не знаю, как что такое! Красиво заблестел, остро и как-то... опасно, что ли...
     Мы пьём чай у костра, на маленьком островке жизни, тепла и уюта; а вокруг нас заснеженный морозный лес. Деревья, их тени - и луна в чёрном небе. И звёзды...
     Ну вот, потом мы легли спать. Шинели подстелили одной полой под себя, другой накрылись; а та сторона, что к костру повёрнута, открыта и принимает тепло живого огня. В костре по углям тени пробегают, то синие, то красные. Угли то пригасают, то ярче вспыхивают, будто глаза неведомого зверя. Игра такая. Жизнь такая. Жар от них... дымок... Я уснула...
     Сквозь сон я чувствовала иногда, что мне становится холодно, и слыхала, не просыпаясь окончательно, как Кирилл вставал к костру, поправлял огонь, и опять становилось тепло. А я не вставала, я глаз не могла открыть - так сладко спалось. Дома - никогда так...

      А проснулась я оттого, что мне послышался странный звук...
      Я села, надела сапоги(всё уже давно сухое было и прогретое - и стельки, и носки, и портянки). Вокруг же, стоило мне высунуться из-за стенки, мороз стоял трескучий.
     В костре много углей нагорело; от тех двух сухостоин, что мы вначале положили, остались только маленькие раскалённые пенёчки. Кирилл уже давно положил другие брёвна, и они уж даже выгорели посередине. Я поправила огонь, сдвинув брёвна. Серединки выстрелили облаком искр, обломились и опали на дно костра, на красно-синие угли; а где я поправила, там вспыхнуло новое жаркое пламя.
     Я накинула тёплую шинель и чуть-чуть отошла от бивака, до границы вытоптанного вечером пятачка. Тропинка, по которой мы вчера прошли, синела глубокими нашими следами, как будто залитыми чернилами; и тени от деревьев тоже были чернильными, а снег вокруг светился белым светом. Сосны, ели, - всё чёрное; только редкие берёзы светлые, с чёрным рисунком ветвей на фоне звёздного неба.
     А на востоке, внизу, где-то над болотами, небо зеленело, нижний край его слегка рдел... Боже, как красиво!
     И вот я снова услыхала тот звук, который меня разбудил. Казалось, это задрожало и зазвенело само рассветное небо на востоке. Или это... я не знаю... лягушки, что ли?.. Не может быть! Оно,конечно, весна; но ведь мороз! Они же не могут жить в морозном, колючем крупичатом снегу?Но это больше всего было похоже именно на лягушачьи весенние серенады. Их-то я сто раз слушала...
     Я почувствовала, как Кирилл зашевелился и сел за моей спиной. "Кирилл, это кто? Неужели лягушки?" - Он засмеялся: "Какие лягушки? Тетерева! Это тетерва токуют. Весна ведь!.. Набери-ка снега в котелки, я сейчас тут поправлю... Раз не спим, давай позавтракаем... Чайку горяченького... Красота, кто понимает!... А чай - хороший человек..."
     Тетерева! Как здорово! Ведь я про тетеревиный ток только в "Лесной газете" читала. У Бианки. И у Пришвина. А сама никогда, ну ни-ког-да не слыхала ничего подобного!..
     Под звон горизонта я набила котелки, подвесила их над костром, села на свою обжитую лежанку. Гречку достала, сало, лучок; заварку, сахар... В котелке кружился дымок, тепло от костра расходилось кругами. Небо светлело. Снег. Деревья. Тени...
     А горизонт всё звенел, звенел, и заря разгоралась...
     То был конец марта. И как давно...

           2018г.