Любовь. Не братская. Брата

Прошли две недели – отцвели ландыши, и осыпалась сирень, пионы потянули к солнцу свои тугие кулачки. Катя, испытывая острый приступ влюбленности, много и вдохновенно работала – создала цикл батиков в японском вкусе с голубыми горами, белыми облаками, лиловыми гортензиями и нежным розовым дымом цветущих вишен.  Однажды днем, когда она вручную подрубала края платков с иероглифами и стилизацией под японские миниатюры, наконец-то явился братец.
Он бросил на стол сразу две корочки дипломов МГУ - самого престижного ВУЗа России и спокойно сказал:
- На сегодняшний день я – гений. Дипломированный историк и холодный философ. Можно идти устраиваться в школу на должность учителя истории. Сколько там платят?
- Гроши. – Уныло отозвалась Катя, рассматривая бесполезные дипломы.

Волосы его - золотые спирали струились по плечам, золотые, как у тигра, смотрящего на солнце, глаза таинственно мерцали, от него исходила эманация непредсказуемой и грозной силы. И Катя его боялась. Чуть ли не с детства толпы очарованных его внешностью и силой личности  девчонок осаждали её, предлагая дружбу, совместные походы в кино, девичьи секреты, лишь бы приблизится к её невероятному брату. А он не обращал на них никакого внимания. Он был занят тем, что, как ревнивый возлюбленный, отгонял от Кати всех парней, проявлявших к ней хоть малейший  интерес.
Он с детства был странен, внешне холоден и презрителен ко всем, словно обычные люди и их малюсенькие дела вызывали в нем только чувство пренебрежения. Часто, долгими  зимними вечерами, он  час за часом мог сидеть, уставившись немигающими глазами в черную темноту за окнами. И это пугало Катю. Однажды она не выдержала многочасового молчания и поинтересовалась, что он там может видеть?
- Я вижу, как Великий Александр теснит конницу царя Дария.
- Чего? – Опешила Катя.
- Тебе не понять. Это не для средних умов.
Казалось, что с рождения он знал и чувствовал такое, что простым смертным чувствовать не положено. Однажды, когда отец совсем замучился с двумя своими детьми и, получив на работе путевку в дом отдыха, подкинул их на пару неделек своей матери - жене крупного чиновника.
На его госдаче, Витька, сидя перед телевизором и ощущая спиной раздражение бабки, которая  не переваривала детей с рождения. В силу сумасшедшего себялюбия и патологической лени, она едва терпела всякое телесное и душевное напряжение. Сейчас, раздраженная присутствием детей и тем, что ей за ними нужно приглядывать, все время ныла и жаловалась – то на головную боль, то еще на что-либо, столь же сомнительное. Витька слушал-слушал её комментарии, типа: - «Ненавижу  Леонтьева», через минуту: – «Ненавижу Вайкуле», и снова: - «Ненавижу Пугачеву», не сдержался, повернулся к родной бабуле и недетским тоном сказал: - Еще раз сообщишь, кого ты ненавидишь, и я тебя утоплю в ванной, как кутенка.
Молодящаяся старуха, с лицом залепленным маской из сметаны и огурцов, испуганно замолчала.
И следующую неделю, пока дети оставались на даче, ванн не брала.
            Мать своего отца Катя не любила. Лилия Иннокентьевна всегда была слащаво-неискренняя при немногочисленных их встречах, в её глазах, будучи еще ребенком, Катя прочитала полное безразличие к себе. Навещала детей она  редко и старалась побыстрее улизнуть: ни их разговоры, ни внутренний мир её совершенно не интересовали. Душу этой женщины покрывал жесткий панцирь непробиваемого себялюбия.
  Катя, взрослея, стала  просто восхищаться своей родной бабушкой.  Это надо же, ничего собой не представляя, как личность  – а была она страшно ленивая, превыше всего ценила свой покой, практически постоянно валялась на диванах с детективами и газетами в руках, так перед собой благоговеть. Она не владела никаким дамским ремеслом-рукодельем - ни вязанием, вышиванием или шитьем, готовить ненавидела, а если и делала это, то кое-как, невкусно и однообразно. В общем, ни имея никаких добрых качеств и талантов, она самозабвенно себя обожала и всячески превозносила. Так и жила беззаботно, безоблачно, пока  высокопоставленный чиновник – её муж, каменная её стена-спина, получив во время перестройки отставку и порастеряв свои привилегии, стал невыносимо желчен, капризен, мелочно скуп, и изрядно подергал ей нервишки,  пока не отбыл со стариной  Хароном по ту сторону Стикса.
Овдовев, бабуся принялась изводить звонками Катю с жалобами на свои мифические болезни. С бессердечными мужиками этот фокус не проходил. Сейчас ей было глубоко за семьдесят, и здоровье  она имела несокрушимое. Хотя, судя по её жалобам, была при смерти уже десять лет подряд.  Отец, хорошо зная цену своей матушке, тем не менее, терпеливо сносил её упреки в эгоизме и невнимании, но пропускал их мимо ушей. Катя, выслушивая многочисленные монологи о слабеньком здоровье и мучительных болезнях, якобы одолевавших бабусю, сочувственно мычала в телефон. Виктор, великолепный Виктор, как на французский манер его звали все друзья, иногда, когда бабуся особенно доставала Катю, своими жалобами,  выхватывал трубку из Катиных рук и чеканя презрительно слова, говорил: - Этот номер не пройдет, бабуля. Я не позволю терроризировать Катьку. И не морочь нам голову. Я знаю, что ты привыкла, чтобы тебя кто-то обслуживал, но ты абсолютно здорова и вполне можешь позаботится о себе сама. – И жестоким тоном  истинного внука Лилии Иннокентьевны добавлял. -  Не забывайте, госпожа Плюгавкина, что вы  уже лишних четыре года на земле живете. Судя  по статистике, восемьдесят процентов ваших ровесников уже отдыхает на кладбище.
И старуха, вне себя от гнева, что её уловки разгаданы, бросала трубку.
- Зачем ты так? – Уныло спрашивала Катя. – Сейчас она так одинока.
- Да ну? Что-то не похожа она на страдалицу. – Взрывался он. - А ты видела её туалетный столик? Это парфюмерный магазин средней руки. Всё не налюбуется на свою неземную красоту. Наша благословенная бабуся -  человек-манипулятор.  Она прикинула, что увы, увы, ей,  не молодеет и все вероломные обещания  «вечной молодости вашей кожи» от косметических фирм – полный блеф.   А в старости нужно чтобы тебя кто-то самозабвенно любил, холил и, главное, добросовестно обслуживал. И ищут такие люди-манипуляторы человека помягче, посовестливее. Тут важно прикинутся тяжело больной.  Умно, попробуй докажи или опровергни  утверждение, что старуха в 77 лет совершенно здорова, за исключением некоторых незначительных   болячек. – Виктор резко поморщился, словно невидимый дантист проехался сверлом по оголенному нерву. – Ты вспомни, вспомни свое детство.   Раньше, почему-то,  мы ей были совершенно не нужны. Припомни выражение её лица, когда папочка,  кстати, единственный раз за все наше детство, привёз нас к ней на дачу. Её перекосило от одной только мысли, что за нами придется ухаживать. – Он вдохнул воздуха и тихо, выстраданно добавил. - Допустим, я был дерзкий мальчишка. А ты? За что она тебя-то невзлюбила? Святую кротость. – И устало завершил свою обличительную речь. – Но я не отменяю твоего права облизывать старушку…
- Она ненавидит, когда её так называют. - Ввернула Катя, полностью согласная с характеристикой данной братом её бабусе.
- Наконец-то прозреваешь. В душе она считает себя дамой ещё вполне достойной мужского внимания. Батарея баночек и бутылочек с притираниями просто вопиет об этом, но… черт с ней.
- Она угрожала, что свою квартиру завещает соседке, которая ходит для нее в магазин и таскает её сумки.
- Ха, наша бабуся эту соседку ещё закопает и сыграет на её могиле на баяне. – Отрубил Витька. – Я, лично, на её квартиру не рассчитываю. Эта проклятая квартира будет инструментом давления на нас и источником постоянного шантажа. Спроси себя - ты хочешь потратить лучшие годы своей жизни, удовлетворяя капризы стареющей барыньки, которая никогда и  никого в жизни не любила, кроме самой себя – совершенно никчемного и не нужного на этой планете существа. От крыс больше пользы, их хотя бы в опытах используют.
- Ты очень строг. – Примиряюще сказала Катя. - Она наша  родная кровь. Без неё и нас бы не было.
- И охота тебе повторять пошлости? – Он снова взорвался. - Что ж её-то кровь помалкивала, когда мы росли без матери. – Увидев отчуждение на лице сестры, устало произнес. - Кать, давай будем помогать, когда ей действительно потребуется помощь. И не ранее. Но не люблю я её. И даже её беспредельному эгоизму должен быть положен предел. 
- А вдруг она, действительно, квартиру завещает какой-нибудь конторе? Вон их сколько верещит по радио о достойной  старости. Вкрадчиво предлагают  заботливое внимание к старикам, только квартирку им передай. А нам она была бы не лишней.
- Не парься.
Но Виктор задумался. Квартира и впрямь хороша. В Протопоповском, бывшем Безбожном переулке, в кирпичной башне, где квартиры выделялись в пользование известным писателям, деятелям науки и крупным чиновникам. Три комнаты, с огромной кухней и лоджией. В советские времена такие квартиры принадлежали к классу люкс, да и теперь стоили не хило. И цена её постоянно росла. Нормально, если кто-нибудь ни за что, ни про что, просто из каприза придурочной старухи её хапнет. Но … вряд ли.
 - Знаешь, наша  бабуся очень хитрая, она отлично понимает, что старики никому в современной нашей жизни не нужны, а совершив такой безумный поступок, подпишет себе смертный приговор. Дай Боже еще месяца три и проживет всего потом. А она любит жить. Между прочим, кто-то из великих мыслителей заметил, что «нет на земле ничего более раздражающего, чем зажившийся старик, сулящий большое наследство бедным родственникам», - Витька усмехнулся как тигр, - И философ  самокритично добавлял: - «И этот старик – я».
- Но, не оказывая ей никакой заботы и внимания, на квартиру тоже не рассчитывай. - Резонно заметила Катя.
- Кать, я не хотел тебе говорить, но у старухи, при всей её хитрожопости, в голове начало смеркаться. Она недавно позвонила отцу и заявила, что после его ухода пропали брюллики.
- Что пропало?
- Бриллианты.
- А у неё есть бриллианты? – Удивилась  Катя. - Я любовалась этими баснословными камнями только в витринах ювелирных магазинов.
Бабочка в её волосах обиженно мигнула.
- Ха! Настоящие булыжники.
- И они пропали. Она хочет сказать, что их папочка взял? – Катя задохнулась от возмущения. – Да как она смеет…
- Отцу все нервы измотала своим визгом. Но потом, видимо, нашла их. Извиниться не подумала. – Виктор вздохнул. - Катрин, это первые звоночки маразма.
- Ты сразу делаешь такие выводы.
- Изволь, другой случай. Она поехала в санаторий принимать ванны из морской воды и там подралась с соседкой по комнате на следующий же день после прибытия. Сорвала  у  той с лысой головенки парик и утопила его в грязном ведре уборщицы. А предлог для драки, знаешь, какой был?
- Нет. - Отозвалась Катя, мрачнея.
- Что та, якобы, украла у неё продукты и в тихую их сожрала. Все классические признаки старческого маразма на лицо. Правда, пока она еще может производить впечатление нормального человека. Так что готовься, Катрин, пожертвовать свою молодость в угоду безумной старухе. Под её мудрым руководством годам к тридцати ты превратишься в полную психопатку.
- А есть какие нибудь лекарства?
- От старости нет лекарств, моя добрая Катрин.
- Все равно её не брошу.
- «Потому что он хороший»… - Пробормотал братец. - Правильно, станешь её опекуншей и хапнешь чудную квартирку.
- И, между прочим, не смешно. Такая  квартира  нам просто необходима. Мои  и  твои дети здесь просто не поместятся. И что-то не очень мне хочется видеть чужую женщину хозяйкой на моей кухне.
- А кто тебе сказал, что у меня будут дети?  Дети – это богатство нищеты, тех, кто только это и  умеет делать.
Катя нахмурилась. Чего это о своем уме воображает её братец? Дуру нашел?
- Знаешь, что я тебе скажу, мой умный братец.  Не очень-то презирай женщин. Без них вы, такие умные и сильные, до сих пор сидели бы в пещерах…
- Мы в пещерах? – Возмутился Виктор. – Мы строим дворцы, мы летаем к звездам…
- А я утверждаю, что сидели бы. Мужики только из-за женщин все это делают. А сами - добыли  мамонта, нажрались бы его мяса и заели перебродившими фруктами, опупели от алкоголя, и потом долго мерялись бы силой, и обсуждали, как выиграли в футбол у соседнего племени и кричали бы спьяну: «Нумбо-бумбо – чемпион!»  Потом, лентяи, храпели бы до следующей охоты и очередной попойки под мамонта.
- Во, жизнь. - Мечтательно сказал Виктор. 
- Именно женщины зудили, зудили, и заставили таки  дикарей строить дома, чтобы детям было тепло. Приносить дамочкам самые красивые шкуры, дабы выпердриться пред подружками. Ну и, само собой разумеется,  летать к звездам. 
 
Эти разговоры возникали и раньше. Виктор был прав, хорошо зная цену свой бабушке.  Когда отца увезли в больницу,  Катя сообщила об этом его матери. Та стала хныкать, что у неё давление, а они, жестокие дети, изводят её и волнуют плохими новостями, и за две недели, что он провел в больнице, так и не нашла возможности навестить сына. При этом сама трижды за это время смоталась на дачу к своей приятельнице.               
Катя не хотела бы судить её, но глухое раздражение поднялось в сердце.
- А ты? – Накинулась она на брата. – Осуждаешь нашу бабулю, а сам? Я ездила выкупать отца из дурдома, а ты где шлялся?
- У одной красивой дамочки, - начал было рассказывать мечтательным тоном он, но осёкся.  - Ну, собственно говоря, я два диплома защитил за это время…
- Поздравляю. – Катя всегда восхищалась способностями брата, в школе он был лучший ученик, хоть лентяй, и прогульщик изрядный, однако, обожаемый учителями, он перепрыгнул сразу два класса. - Прости, в двадцать лет это подвиг.
- Какой подвиг? – Отмахнулся Витька. - Прекрасная память  да логическое мышление. И кое-какой талант.
- Отец уехал. - Тихим голосом сообщила девушка.
- Куда?
- Сказал, что будет путешествовать по миру автостопом.
Брат помолчал. Ему казалось, что своих незатейливых родичей он изучил до последнего движения души, но оказывается, ошибся. Думалось, что отец, однажды сунувший свою шею в ярмо, так и будет пахать всю жизнь, как вол. А он, видишь, из хомута вывернулся. Молодец!
- Не ожидал! Неужели – вырвался из капкана? Не ожидал...
 Виктор постоял в оцепенении, словно глубоко о чём-то задумавшись. Потом посмотрел на Катю, и глаза его зажглись каким-то непонятным, но встревожившим девушку,  светом.
- Почему ты так на меня смотришь?
- Как? – Тяжелым голосом спросил он, пугая Катю всё сильнее.
- Не как брат…
- А как? – Повторил он, взяв девушку за плечи. 
Катя пристально взглянула ему в лицо и ужаснулась. Перед ней стоял совершенно чужой мужчина, готовый к насилию. Видимо, он раньше немного побаивался отца и не позволял своим порочным наклонностям вырываться на свободу, подавляя их своей сверхестественной волей. А теперь путь был свободен!
- За что мне эта кара? Почему меня угораздило родиться в семье сумасшедших? – Отчаянно подумала Катя. Она вырвалась из его небратских объятий и, глядя ему бесстрашно в глаза, отчеканила:
- Убери лапы.
- А чего ты боишься? – Со странной усмешкой поинтересовался он.
- Тебя я боюсь. – Прямо ответила она. - Я боюсь того непредсказуемого хищника, который живет в тебе.
- Как ты красиво заговорила. – Он резким движением бросил её на диван и, навалившись всей тяжестью, подмял под себя. Катя взвыла от ужаса, когда он впился в её губы и укусил их до крови.
- Лежи, - прошептал он, - мне нужно кое-что тебе объяснить. Ты, правильная девочка, - «правильная» он выговорил с презрением, - думаешь, что инцест - это страшно. Ничуть. Если бы ты получше учила историю, то знала бы, что многие народы древности, и не дикари, между прочим, а обладавшие неведомыми для нас знаниями, единоутробных братьев и сестер женили. Вспомни, хотя бы про Осириса и Изиду.  Фараоны сочетались священным браком со своими родными сестрами, таков был обычай. А Клеопатра была женой своего младшего брата, они вместе правили Египтом.
- Она его, кажется, казнила.
- Я поражен твоей эрудицией!
- Ты еще Калигулу вспомни, как он спал со своей сестрой Друзиллой, и видимо любил, раз всегда возвращался к ней, казня направо и налево своих любовников и любовниц.
- Обалдеть можно. Но догадываюсь, что эти знания ты постигла из старого порнографического фильма с Макдауэлом в главной роли. А, впрочем, неважно.  Продолжаю лекцию.  Знай, что современная привычка воздержания от секса между братьям и сестрам,  всего лишь чушь. Диоген говорил, что на земле нет ничего запретного, чего не было бы обыкновенным ритуалом для других народов. Кто-то ест даже человечину!  И я тебя сейчас слопаю! – С мрачной серьезностью добавил он.
- Отпусти меня немедленно, урод! – Взвизгнула Катя, однако, уже чувствуя облегчение, потому что в его словах прозвучала ирония, а где вмешивается насмешка, оттуда дезертирует секс. – Если бы ты не был моим братом, я бы давно и страстно в тебя влюбилась. – Призналась Катя. - Как Оксанка. И бегала бы за тобой везде преданной собачонкой.
- Правильно, Катька. Никогда не позволяй принуждать себя и следуй только собственным желаниям. – Серьезно  сказал её брат, вставая. –   Ты не нужна мне в койке, Катрин, этого барахла у меня навалом, только свисни. И ты права, во мне тоже пока  живет то священное табу. – Он усмехнулся. – Как это ни странно. Иначе ты давно бы уже спала со мной. Но ты часть меня,  моя лучшая, светлая сторона, и расставаться с тобой я не намерен. И еще, в моей жизни намечаются грандиозные перемены, какие пока не скажу.  А теперь давай жрать.
- Котлеты на сковородке. – Сквозь зубы процедила Катя.  Он испугал её. Не столько своими притязаниями, сколь той мрачной, постоянно кипящей в его душе бездной. Откуда она взялась и почему бушует там, Катя не знала, но чувствовала, что однажды она вырвется наружу и затопит её жизнь.
 И ничего не значит, что сегодня он всё свел к шутке. Они вместе плавали в  материнском океане,  они вместе росли, не разлучаясь ни на час, они знали друг о друге всё! А сейчас у неё появилась тайна, о которой он не должен догадаться, потому что брат считает Катю свой собственностью и соперников не потерпит.    
Он думал, что она – его личная собственность с колыбели, что они должны всегда быть вместе, потому что они - единый человек, какой-то причудой природы, разделившийся на мужчину и женщину. И она одна знала, что этот сильный, циничный, фантастически, неправдоподобно красивый, умный, эрудированный, производящий впечатление несокрушимого душевного и физического здоровья юноша, в душе маленький, насмерть перепуганный мальчик.  А перепуганному мальчику нужна мать. Но мать так жестоко его покинула! И отец, надо признаться, мальчика не сильно баловал. Конечно, он заботился о нем. Покупал одежду и игрушки. Водил в цирк. И на новогодние ёлки. Но никогда не кутал теплой,  блаженной пеленой любви, как свою ненаглядную Катеньку.      
Наверное, не знал, как обращаться с мальчиками и что им требуется не меньше любви, чем девочкам.
Разбираться в тонких душевных движениях брата ей больше не хотелось. Когда отец объявил, что отправляется бродяжничать, она сначала слегка испугалась неизвесности, но сейчас поняла, что её жизнь изменилась, потому что изменилась она сама. Катя хотела постоянно думать о своем возлюбленном, а мужики хотели лопать по четыре раза в день. И при этом исключительно мясо. И мерзкие «ляжки» Буша просьба не подавать. 
 
Но долой кухонное рабство! Она сейчас отправиться бродить по улицам и переулкам, она станет любоваться  домами и открывать для себя что-то новое в знакомых с детства переулках старого города.  Она захватит альбом, и будет делать наброски, наслаждаясь красками, звуками и запахами летней Москвы, и  упиваясь своей первой любовью. Единственной, прекрасной, безнадёжной…
 Может быть, она никогда не увидит его больше, но сейчас это и не важно. Важно только то, что мир изменился. Засверкал волшебными красками, словно окружил её радугой, подхватил  теплой океанской волной и подбросил к звездам.