Матка. Глава 3. Утро

     “Вставать, наверно, пора…”
“Нет, не хочу…”
“Тихо как…”
“Дети в школе уже?”
Наверху, по деревянному полу, протопали-процокали быстрые-острые пятки-локти-коленки детские, – с тишиной по-хозяйски разделались. “Счастливые…”

                ***

     Приползаешь домой, –  уставший, вымотанный, – иногда злой. Открываешь дверь, плечом навалившись. И знаешь уже, что сейчас может произойти чудо, а всё равно поражаешься… (Нет, не точно, – когда поражаешься, ранен только… А если  совсем убит (наоборот только!), значит…  Преображаешься?)

     Сначала быстрые топ-топ, приглушённые ковром; осторожно выглядывает в коридор, и, узнав, несётся навстречу чадо моё: рот  до ушей (мокрый, красный, прекрасно слюнявый,  с редкими блестящими жемчужинками); руки-ноги (ладони-колени) мелькают; голова, как у коняки-чемпиона, к небу задрана (ко мне!), – волосёнки, кажется,  развеваются. Глаза так сияют, что просто сносят с меня все корки. Я не знаю сильнее чувства…

     Долетит, и ручонки тянет. Вот оно – Я, – новое, целое.

     (“Господи?! Это что? – про Тебя? Ты тоже – ТАКОЕ чувствуешь?”)
 

                ***

– О, пациент улыбается. Рябовские разбудили? – шторы с визгом разъехались. – Я почти каждое утро думаю, подушками обкладываясь:  как быстро святой стану? – с тройней над головой. Сегодня ещё полежим, – ногу мою поймала. – Тётя доктор сейчас сказку расскажет, чтобы мальчик наш ничего не боялся.
– А я и не боюсь, – подыграв, прогундосил.

    Нахохотались вволю, нашумели, кровать измяли – чем мы Рябовых хуже?

– А сказка правда будет, – отдувается, – раскрасневшаяся золотоволосая растрёпа. –После процедур водных. И потерпи с вопросами, милый мой. Вижу, уже просятся.
               
                ***

    Напоив меня своим снадобьем зелёным, села подле, – выше чуть. “Ну, слушай, – без вопросов, чур. Я сегодня во вторую, вернусь, и расспрашивай”. (“Интересно, у меня только, так: с женой (“С женой?!”) – как огромный оркестр перед палочкой дирижёрской?”)

– Ружьё знаешь, как пристреливают? Методично и целенаправленно. А в загул как уходят? С размахом, – на радостях если. Вот у Бога после  Адама по второму получилось. И это – главное, хотя и во-вторых. А во-первых, всё по-Своему, конечно, Сделал: взять часть себя и отпустить – свободу дать. Так женщина и появилась. С одной стороны,  плоть от плоти Адама (вся Адамова), а с другой стороны, от размаха божьего, – Такое! получившая, что пусть Адам и дальше не ведает. Тебе! расскажу, – наклонилась, мягким золотом засыпала, лоб целуя. (“И это – хорошо”.)

    Творения тайну в неё Поместил. Гремучая смесь, конечно, получилась. Ну, уж, что есть, то есть. Дальше про змея сказать полагается, про него всякое рассказывают, но правда в том, что Еве – с Таким внутри, – в саду, хоть и Райском, не сиделось. Принесла она Адаму яблочко от Яблони: пора, дорогой, в путь… Так история человеческая и началась: корень один, а веточек не сосчитать. БабаТо мне так объясняла: “Человек – как монетка. Подбрось, орёл или решка выпадет: сам решает или решено уж всё за него – одна дорога пока. Но человека одного  не бывает, человека всегда два (“Я тебя вижу, значит, ты есть; ты меня видишь, значит, я есть”) и монеток – тоже две: вот и разошлись дорожки – у орлов. И на этом математика заканчивается, потому что из Рая монетки не простые вышли, а мужчина и женщина, – первый себя главным считает (“Орёл – всегда!”), а он – равный, вторая – на решку согласная, а она – главная. Как у них сложится? Ветвятся дорожки, переплетаются”. БабаТо, как Фореста Гампа мама, всегда могла объяснить просто…   

    А теперь, про меня слушай. Хорошо, что лежишь, в обморок далеко падать не придётся. Я – матка! И я тебя отпочковала. (“Это как?”) И совсем не страшно, правда?

    Я всегда была примерно одинаковой, – моё самоощущение, то есть... А с тобой, без стеночки, я разная: вот она я – смысл всего…, но не призрачный, не идея Платонова даже, а совсем реальный… – как звон капели в сотах пчелиных, или как набат: “Вставай, страна огромная!” – и встали!, и победили! Cвет в звук переходит, а звук в трепет, и дальше, дальше…, а отследить не могу, как это происходит.

    И одновременно – под кожей твоей, искоркой плаваю: нет меня? – есть! Я и ты. И, если ЭТО называется любовь, значит, я люблю тебя. А если ЭТО – просто жизнь (настоящая… жизнь…),  значит я ЖИ-И-ВУ-У-У-У-У!..: без пьесы, без репетиции: я – на сцене, и в зале – тоже я.

(Если, читатель, ты, в прорубь прыгал или на горках американских вверх-вниз летал, – в предвкушении за-ми-рал, или к прыжку с парашютом спокойно, без суеты – го-то-вил-ся; учился – чтобы работать,  работал – чтобы отдыхать, отдыхал – чтобы забыть, – знай: и я такой же – в  третий раз проверяюший, в какой карман положил разноцветный прямоугольничек картонный, оборванный справа, глаголющий: “Мо-ё мес-то.”

И – в то же самое время, без зазора, без передаточной функции, –  по-другому есть.) 
               
                (продолжение следует)

                2018, февраль