Про кувшины и кавуны

Про кувшины и кавуны
Давно это было, Гришке тогда только исполнилось шестнадцать, он закончил восьмилетку, и нужно было определяться, куда двигаться дальше. А пока было лето и можно было немного подумать.  Мужики в станицах после войны были на вес золота. Вот и у Гришки батя в сорок четвертом где-то под Минском голову сложил. Ему тогда только десять лет исполнилось, Дуське -восемь, а Анютке еще и четырех не было. Мать-то с утра до ночи в поле, а Гришка в хате за старшего.
Ну а как война закончилась, они с Дуськой в один класс пошли, даже за одной партой сидели.  Дуська, даром что младшая, а умом-то шибко грамотная была. И задачки решала быстрее, и в чистописании завсегда в классе первая. Ну а Гришка урокам времени мало уделял, да и когда учиться - мать ни свет ни заря на работу уйдет, накажет ему, чем днем заниматься. Утром корову в стадо выгнать да кур накормить, после школы воды из колодца в бочку натаскать, вечером корову встретить, накормить, напоить. Дуська только подоить придет - и снова за книжки. А парубку еще и с друзьями погулять охота. Ребята вон каждый вечер на поляне в футбол гоняют, как тут уроки делать.
Так и шла жизнь своим чередом. А больше всего Гришка, конечно, лето любил. Да кто ж его не любит, лето. Школы нет, уроков тоже. А самое любимое дело было с дедом Василием баштан охранять. Ну и полоть, конечно, приходилось. Дед-то даром, что без кисти правой руки, а зажмет тяпку культей и как даст жару, попробуй за ним угонись. Бывало, выйдут они в воскресенье втроем: дед, мамка и Гришка с утра на баштан, солнышко еще только встает над верхушками леса, еле видно тропинку, вьющуюся вдоль реки. Дорога не близкая, километра три, да что это для пацана, пока мать с дедом дойдут, он уже второй рядок гонит. Да и хитрый Гришка на правах первого выберет себе рядки почище, воткнет палку и давай полоть. Комары только одолевают, да он и тут поспевал бить себя по бокам лопухом. А к обеду Дуська с Анюткой принесут кувшин молока парного, да картошки из печи, да кусочек сала, ну что может быть лучше.   
А вот в августе наступает пора, когда кавуны поспевать начинают и надо их охранять от таких же босяков, как сам Григорий. Ну тут Гришка деду первый помощник. Куда ему без внука с одной левой, шалаш поставить и то тяжело, а Гришка и топором, и вилами управляется как взрослый казак, жизнь-то она всему научила. Первый день они с дедом основу сделают, а потом Гришка сухой травой все укроет да бичевкой обвяжет. Да в таком шалаше любой дождь нипочем, и ночью тепло - ветер не задувает. Да только ночью-то спать не очень получается. Хлопцы-то со стороны костра зайдут и давай кавуны катать, деду и не видать их, благо Пальма всегда начеку, чуть какой шорох - сразу уши поднимет и такой лай на весь окрест поднимет. Ну тут уже и дед с ружьем, и Гришка с палкой, а Пальма-то первей всех в темноту рвется.  Только и гляди, как голые пятки в свете луны сверкают. Пару-тройку дней тишина, а потом не свои, так с соседней станицы ночные гости пожалуют.
Днем-то дед добрый, хлопцев сам кавунами угощает, пока объездчика нет. А ночью, службу свою знает, тут как на границе казака просто так не проведешь.
- Ты, Михалыч, меня пойми, – говорил он председателю колхоза, - лучше я им днем пару кавунов  отдам, чем они ночью за ними придут. Не столько унесут, сколь вытопчут.
- Василий Макарыч, ты считай мне ничего не говорил, а я не слышал, а там поступай как знаешь, твое дело службу нести. 
А Гришка-то, в шалаше сидючи, весь разговор слышал да на ус мотал. Деда его в станице уважали, он еще с первой мировой с георгиевским крестом на груди вернулся, да вот только руку правую где-то в окопах оставил. Но выправки казачьей не потерял, даже в свои шесть десятков был подтянут и готов был сражаться одной левой. А еще Гришка любил слушать дедовы байки. А когда их еще слушать, как не ночью на баштане.
Вот и в это лето сидели они с дедом вечером у костра, пили чай из котелка да разговоры разговаривали.  Давно Гришка хотел деда спросить о том, что душу его последнее время тревожило, да все как-то не знал с чего начать, как подступиться.  А тут набрался смелости и спросил.
- Деда, а вот ты скажи, почему девки все такие дуры.
- Ну это ты, Гришаня, к чему так объединяешь, я насколько знаю, Дуняшка-то у нас далеко не дура и учится почитай лучше тебя.
- Да я не про то, Светка вон тоже одни пятерки в дневнике таскает, а никак понять не может, что нравится одному человеку.
- А как тут понять, он ей этот человек об этом прямо говорит али намеками какими свои чувства показывает?
- Да ну, прямо, скажешь тоже, конечно намеками, а она знай свое заладила, как ума наберешься, говорит, так и будем с тобой разговаривать.  А мужику-то ума много не надо, главное - чтобы сила была да ловкость, я ведь так понимаю. Ей-то что, у нее мать учительшей работает, ей коров со стада гонять не надо, да она и корову-то подоить не может, а все туда же, умничает. Вся ее работа посуду помыть да грядки прополоть, и знай себе книжки читай.
- Ну тут ты, Гришаня, не совсем прав. Оно-то конечно, казаку и сила, и ловкость, и сноровка нужна, но и голова не кочан, чтобы ее просто так на плечах носить. Ты давай ложись спи, я покараулю, а утром мы разговор продолжим, только прежде к бабке сбегаешь, принесешь нам харчей, а то уже ни картошки, ни хлеба не осталось.
Утром чуть свет разбудил дед внука, вручил ему пустой вещевой мешок, да в руки записку.
-  Вот, значит, ты, Гришаня, к бабе Поле иди, записку ей передай, она пускай нам чего есть соберет. А ты днем мамке по дому помоги, а к ночи возвращайся, мы с тобой о чувствах и поговорим. И вот еще, что там у бабы Поли в сенях старый кувшин с крышкой да отбитой ручкой стоит, так ты его захвати и по дороге в кринице воды набери, а то что мы все из речки пьем.
Закинув пустой мешок за спину, парень быстрым шагом пошел по знакомой тропинке в станицу, а вечером еще не успело солнце спрятаться, как стоял возле шалаша с полным мешком харчей, бережно собранных и упакованных бабушкой, и кувшином чистой как слеза родниковой воды.
- Я хотел еще молока принести, да долго ждать, пока Дуська корову подоит.
- Да ничего, Гришаня, мы и без молока проживем, ну-ка давай мешок, посмотрю, чего там Полинушка собрала, все ли, как просил, положила - дед развязал мешок и стал доставать из него продукты.  Завернутые в чистые рушники хлеб и сало, что-то еще перевязанное атласной лентой, кисет с табаком, две газеты на самокрутки и немного пшеничной крупы в кульке, свернутом из остатков газеты. Внизу лежала пара свеклы и два десятка картошки. Развязав ленту и развернув рушник, дед извлек на божий свет стеклянный графин в серебряной оправе. Насколько успел Гришка оценить своим беглым взглядом, графин был полный и содержимое его было темным по цвету. Графин тот был семейной реликвией, деду он достался по наследству от отца, а тому от его отца, который привез его с турецкой кампании.
- Ну вот ты сгоняй, Гришаня, в речку воды в котелок набери, поставим пока чай кипятить, а сами-то поужинаем, хлеб да сало есть, яйца вон вареные, пировать будем. Ну и о девках поговорим, как я и обещал.
Гришка, схватив котелок, побежал в сторону реки, а Макарыч тем временем стал резать хлеб и сало, ловко управляясь ножом и помогая себе культей правой руки.  Примчавшийся внук водрузил котелок на рогатину, подвесил его прямо над пламенем костра и уселся ближе к огню, предвкушая не только аппетитный ужин, но и долгую беседу.
- Гришаня, ты яйца почисть, а то мне несподручно с ними, – дед возился с чем-то внутри шалаша.
- Да это я мигом, – Гришка взял завернутые в тряпицу вареные яйца, коих было в количестве пяти штук,  и принялся было стучать об колено. – Деда, а яиц сколь чистить, все или по одному?
- Да пока по одному, нам хватит, а утром встанешь, чем завтракать будешь?
- Так я уже, раз по одному, – Гришка держал в руке два очищенных яйца.
- Ну раз все, так сидай ко мне поближе да будем вечерять.
Дед взял в руки яйцо и немного помял пальцами.
-  Ах незадача, малость передержала бабка, вкрутую получились, ну да с салом в самый раз. Ты давай уплетай, чего сидишь, а то времени на разговоры не хватит.
Гришка с большим удовольствием съел целую картошку, яйцо и два кусочка соленого, но такого вкусного сала.   Дед доел яйцо, а картошину разрезал ножом напополам и подвинул половинку внуку.
- Ты, Гриша, бери ешь, а я лучше чай подожду, и сало тоже доедай, негоже ему до утра оставаться.
Гришка быстро умял все содержимое, схватил пустую кружку, лежащую рядом, и бросился глазами искать кувшин, который вечером тащил с криницы. Ему очень хотелось пить, сало было слишком соленым.
Дед усмехнулся в седые усы и произнес с нескрываемым восторгом.
- Что, пить-то хочется?
- Не то слово, море бы осушил, а котелок еще не закипел. Деда, а где кувшин, что я приволок?
- А в шалаше кувшин, ты, Гришаня, тащи его сюда к костру и графин тащи, будем пировать дальше.
Гришка быстро нырнул в шалаш и выволок оттууда кувшин без ручки и графин с непонятной темной жидкостью.
- Ну пей, коли хочешь, – сказал старик и подал внуку пустую кружку.
 Гришка, недолго думая, открыл крышку кувшина и, налив в кружку родниковой воды, опрокинул ее в себя в мгновение ока.  Потом, немного отдышавшись, плеснул еще полкружки и уже эту порцию пил мелкими глотками.  Нотки наслаждения отразились на его лице.
- Гриша, а вот ты мне скажи, чего ты с кувшина-то пить стал, а графин не тронул? – дед внимательно смотрел на внука.
- Так знамо дело чего, в кувшине-то вода, я ее сам набирал, а чего бабуля в графин налила, я понятия не имею, а может, там керосин.
- Ах, керосин, - дед подтер рукой усы и звонко рассмеялся. – Нешто ты считаешь, что бабка в праздничный графин могла керосину налить. А ну свинти крышку да понюхай, чего там.
Гришка открутил крышку графина, и на него пахнуло ароматом виноградного вина.
- Ну а теперь что пить будешь? – Дед, накручивая ус, исподлобья глядел на внука: – Небось пробовал уже с хлопцами?
- Да пару раз всего, голова потом болит, не буду пробовать.
- Ну вот и славно, а мне плесни в кружку чуток, зря что ли напиток богов на столе стоит.
Гришка налил деду чуть меньше полкружки вина, которую тот выпил одним махом, занюхав корочкой хлеба. Потом скрутил себе козью ножку из газеты, прикурил ее от головешки и, потянувшись, сказал:
- Ну вот, внучек, а теперь можно и о чувствах говорить, - он подтолкнул себе под бок хороший пучок сена и улегся поудобнее.
- Вот видишь, Гришаня, как иногда форма не все решает. Тут ведь как посудить, графин он и дороже кувшина, и в руках его приятнее держать, но ты стал пить не из него. Да еще и боялся, а вдруг там керосин бабка налила. А кувшин, он хоть и без ручки, - дед многозначительно поднял вверх культю правой руки, - но службу сослужил и жажду утолил.
- Деда, а к чему это ты о кувшинах, если мы про чувства хотели говорить? – Гришка поднял глаза и смотрел, как одна за одной на темном небосклоне загорались звезды.
- Так мы, внучек, о них и говорим, о чувствах-то. Тут понимаешь, какое дело, люди они ведь как кувшины или графины. Форма одна, а содержание разное. В одном вода родниковая, а в другом перекисший квас, ну или вино взять, одно и цвет, и запах имеет, и на вкус приятное, а другое возьми - уксус уксусом, а в графине на вид одно и то же. Тут ведь как, пробку откроешь и пока на вкус не попробуешь - не поймешь. Вот и с людьми так же.
- Ну, деда, ты сказал, люди - кувшины. Мы верхняя ступень развития природы.
- Да это как сказать, Гришаня, ты же вот в Бога не веришь, поэтому и кувшином себя не считаешь.
Тело наше оно как кувшин и есть, а содержимое - душа, вот что я тебе скажу.  И вот ведь встречаются люди и каждый из другого кувшина норовит пригубить, а если вдруг по вкусу ему понравится, так и дальше-то пить будет. Вот это и есть чувства. Вот Светланка-то и говорит тебе, мол, наполни кувшин свой, наберись ума, на кой ляд мне красивый горшок, коли в нем пусто. А ты -  сила есть, ума не надо.
Дед докурил козью ножку,  выпустил в небо последний клуб дыма. А Гришка все смотрел в небо и думал.
- Ну чего молчишь? Али все понятно, али совсем ничего? – старый казак встал, подбросил в костер пару толстых веток и снова улегся поудобнее. 
- Да что-то я совсем запутался, ну вот скажи, разве тебя баба Поля выбирала, и ей все равно, какой ты был. Да и ты ее разве не за красоту полюбил?
- Ну вот посуди опять, что есть красота? Допустим, стоит два кубка - один золотой, а другой серебряный, какой ты выберешь?
-Золотой конечно.
- А ежели в золотом яд налит?
- Ну тогда серебряный.

- Вот видишь, так и у людей, с виду бывает красота, как на картинке, а внутри желчи хоть отбавляй. А бывает, вообще смотришь на человека, а он как графин без вина, сквозь него лампу на столе видно, пустой он. А ты говоришь, чувства. Тут ведь как ни крути, а в человеке все должно быть в меру, и графин красивый, и вино сладкое.  Вот тогда чувства. Это ты изначально-то на внешнюю красоту смотришь, а потом она с годами уйдет, а душа останется. Вот как в кувшине, и ручки нет и щербинка на краю, а вода внутри родниковая, чистая, пьешь и пить хочется.  Эх, Гришаня, а ты говоришь - чувства.  Ты вот учись давай, что бы не только кувшин твой глаз радовал. И скверны в душу поменьше пускай. Ладно, давай сторожи, а я чуток вздремну.
Дед залез в шалаш, и через несколько минут Гришка услышал, как оттуда доносится его мерный храп. А парень, подбросив в костер побольше дров, сидел и смотрел на языки пламени, все старался понять из того, что услышал.
Прошло много лет, Григорий выучился и стал управляющим отделения большого совхоза. Объезжая в августе перед уборкой баштаны, он всегда останавливался возле шалаша сторожа и вспоминал свое босоногое детство. То время, которое невозможно забыть, и те минуты счастья, которые приносило ему общение с дедом Василием. Как много ценного он взял для себя из этих бесед.  Уезжая, Григорий отзывал сторожа в сторонку и говорил: «Лучше хлопцам днем пару арбузов отдай, чем они ночью за ними придут. Не столько унесут, сколь вытопчут. Только я тебе ничего не говорил, а ты не слышал.  А сам поступай, как знаешь, твое дело службу нести».