Приложение 3. на общих уроках школы

(распечатка магнитофонной записи)
Ю.С. – Учитель Независимой Школы Нового знания – Юрий Сагидович Рафиков.

1. Ю.С.: …Вот тогда-то я и постановил – р а з о б р а т ь с я.
Прихожу я первый раз в пятый класс в новую школу. Преподавательница опаздывала. Я вошел в класс, никого не знаю, сел с краюшку, благо прямо у двери было свободное место за партой, сижу себе, молчу. Прочие школьники шумят, дерутся, бегают… всякое такое. И вот отворяется дверь, приходит преподавательница литературы, как потом оказалось, завуч школы. Все мгновенно разбежались по местам. А я, как сидел, так и сижу.

И вдруг, она смотрит на меня и говорит: «Новенький пришел. И не успел прийти, как больше всех шумит и безобразничает».

Я встал, заплакал, достал свой портфель из парты, из двери – вон. И гулял по улице почти до полуночи. Вот тогда-то я и постановил – разобраться. Но у меня были большие зигзаги…

2. Что - основа основ? Наши отношения. У нас это утеряно. Какие бы фирмы ни суетить – блага это не принесет.

Отношения - вот суть.
И следующая стадия - земля и то, что на земле произрастает.
Я все больше и больше вникаю в мою сельскохозяйственную затею с тем, чтобы действительно быть готовым, когда землю дадут, а это будет уже скоро.
С.: Уже дали.
Ю.С.: Нет, это не дают землю, а отбирают все. Дадут, будут вынуждены, штука-то очень простая. Правительство Горбачева вот-вот сгинет. Следующее правительство, конечно, будет таким же коммунистическим, но оно окажется в другом положении. А именно, нахватали огромных кредитов, которые отдавать нечем. Всему миру совершенно ясно, что, на коммунистическом пути так и будет нечем отдавать. И добрые люди, хотя бы для того, чтобы вернуть обратно свои средства, заставят правительство предпринять шаги, которые поведут к процветанию. И всему миру совершенно очевидно, ясно, что этот шаг (какой?) – разрешить частную собственность, и в первую голову землю, не на коммунистических вот этих основаниях, а действительно дать. И понимает коммунистическое правительство или не понимает, признают или не признают, но они вынуждены будут это сделать. И это будет довольно скоро, ну, год-два. Ну, сколько ж еще?
И вот когда дадут землю и действительно собственность разрешат…

Большинству руководителей советских кооперативов, самодеятельных предприятий кажется, что они что-то производят, но, на самом деле не производят, а суетят чужое. Чужие машины у них, чужое сырье, делают что-то «такое»…  Совершенно очевидно, что нам в Советском Союзе «такое» не по карману. Не по нашему изобилию иметь такие хорошие вещи, а когда мы их все-таки производим, то это мы что-то чужое суетим, за чей-то счет чего-то и т.д., то есть, в конечном счете, нам предоставляет эту возможность идея коммунизма. А когда она рухнет, уже особо чужого не посуетишь, уже придется за свой собственный счет суетиться. И до всех этих западных торговых, коммерческих, производственных и пр. ухищрений, так нам сразу окажется до этого всего еще очень далеко. Оно просто повиснет в воздухе, будет, скажем так, совершенно оторвано от жизни…

То, что сейчас мы называем бизнесом – это все есть только при поддержке идеи коммунизма – вся напряженная идиотическая суета коммунистическая – это возможно только при поддержке советского режима. Аналогия такая, как в Уголке Дурова (я там в детстве был). Там паровоз, несколько вагончиков, дрессированные крысы залезают: кто-то из них на рычаг паровоза нажимает, кто-то из них зубами дергает палочку – паровоз свистит, пассажиры занимают места, кондуктор звонит в колокольчик, поезд отправляется. Так ведь не крысы же это все делают? И в точности в таком же положении, как эти крысы – мы, советские люди. Но мы, спятивши, думаем, что это все мы, действительно, все это делаем: что это мы, якобы, сделали паровоз; что это мы им управляем; что это мы куда-то едем, вот – просто дрессированные крысы или обезьяны. Нас надрессировали что-то изображать, и вот мы изображаем.

Какой-то там бизнес? Business–дело.
Так у нас в Советском Союзе дела сроду не было.
Это мы только чужое слово (не знаем, что оно обозначает) по-обезьяньи повторяем. Вот и все. И это такой же «бизнес» наш советский, как из крысы машинист паровоза. Хотя, местами похоже, вроде бы, внешне.

Пока всего своего не произведете, до тех пор ничего не будет, на чужом далеко не уедешь.

Точно так же советские люди говорят «свое» (мы и тут перепутали Свое с Чужим), «свое дело», якобы. А какое оно свое? Это все равно, что «мнение» иметь «свое», как мы всех призываем. Надергали чужих слов, сделали из них винегрет и называем это «свое». Вот и все. И в точности так же и то, что мы называем «своим делом» - это такого же уровня. На самом деле это не свое, это суета чужого. А своего у нас пока нет дела. И все мы все эти годы советской власти за чужой счет живем.

Ничего не бойтесь. На добрых делах не прогорите абсолютно. Изобильные же люди так и живут – у каждого Свое Дело (у кого - маленькое, у кого – большое, это не измерить никакой линейкой). А все вместе делают Общее дело.

В горах, скажем, я несу рюкзак 20кг, а кто-то такой же, как я, несет рюкзак 30кг, но мы равны, когда это вот все, что у нас есть: большего я не унесу, и он большего не унесет, тогда мы равны. При этом неважно, кто сколько несет. И добрые люди так все и делают: трудов своих не считают, зная, что труд не стоит ни гроша, а вот что есть, то и выкладывают…

3. Мы, советские люди, так все и пытаемся (в отрыве) сначала «все узнать», «все выяснить», а потом уже делать.
А как это работает? А только так: мы этим оправдываемся «я еще не все узнал, не выяснил и делать не буду». Так что, действительно, не дожидаясь какого-то «умения», «знания» и прочего, давайте сразу  б ы т ь.

4. Что есть сумасшествие? - Когда достигнуто то, к чему мы стремились с 17-го года: кто виноват установить, выяснить что делать, кому что надо, кто что обязан, кто что должен. Тот, кто вполне этим овладел и знает  кто, кому, чего должен, кому чего надо, а чего не надо, – это и есть сумасшедший.

Вот шизофреник в сумасшедшем доме сидит, забивает в доску гвоздь молотком. Но никто, кроме него, не видит ни этой доски, ни этого гвоздя, ни этого молотка.
И мы в точности в таком же шизофреническом мире обитаем, придуманном нами. А действительность вся мимо нас. Мы мимо нее, а она мимо нас.
Мы спятили, вообразили себя механизмами. Насчет «надо» распространю. Все знают, что «надо» быть вежливым, «надо» любить ближнего своего  и т.д. Так это мы наврали, что мы знаем, это мы говорим, что надо быть вежливым, объясняем, иначе говоря, врем, а сами – хамы.
Простейший пример. Даже если мы кому-то комплимент делаем, мы же, по сути, хамим. Допустим, кто-нибудь что-нибудь сделал хорошее. «Вот как хорошо это все у тебя «получилось»»,  - то бишь нет, ты-то - дерьмо, у тебя просто какое-то там «получание» есть.
Писатель написал отличную книгу.
«О, у него талант» = «Нет, он – дерьмо. Великий и умный это я, просто у него талант».
Один пианист говорит о другом «у него прекрасный аппарат», т.е. «не пианист он, а дерьмо» и т.д.
Обзавидовались друг другу и всех пытаемся в дерьме утопить. О такой ситуации говорил американский психиатр Э. Берн: «Мы, сидя по горло в жидком дерьме, пытаемся помешать соседу поднимать волну, и даже не ставим перед собой такой задачи – вылезти просто из этого дерьма».

Все что мы, по-советски, называем «знаю», «знанием», - это как раз все относится к способам «как бы это помешать соседу поднимать волну». Но, как ни исхитряйся, а волна идет. И так мы друг на друга в этой борьбе и накатываем волну.

5. Мы все умные - знаем что «надо», - а со страху делаем что «не надо». 
И всегда недовольны.
И претензии у нас всегда к другим. Мы в обиходе недовольны, скажем, продавщицей: она «обязана», «должна» - в жалобные книги жалобы пишем. Правительством недовольны.
Нам так представляется, что все нам должны.
Мы вообразили, что страдания вознаграждаются.
Мы вообразили, что труд чего-то стоит.
На самом деле нет, не так.
По объяснениям, по законам, на самом деле, вообще ничего не происходит, а все здесь все-таки сделано  непосредственно.

Скажем, строители строят дом. И вот готов дом. На самом деле, то, что они при этом возились со всяким добыванием кирпича, выплавкой руды для металлических частей и всякая прочая суета – это просто так суетились, это, скажем так, - розыгрыш, это они нас разыгрывают, чтобы набить цену своему изделию.
В точности такой же розыгрыш, как разыгрывает нас шмель или птица. Видели шмеля? Большой-большой вот такой вот, тяжеленный, здоровенный, толстенный. Разве по каким-нибудь законам вот такими маленькими крылышками хоть куда-нибудь улетит? Да, конечно, нет. Это он просто нас разыгрывает, что крылышками машет. Он просто непосредственно летит. Или понаблюдайте тщательно, непредвзято, спокойно за полетом птиц, - Вы обнаружите, что почти всегда они и крыльями-то машут просто так.

Еще такую простую иллюстрацию приведу. Один мой знакомый приятель по горным лыжам, М. такой, известный мастер был в мое время горнолыжный. Как-то у трамплина на Ленинских горах мы катались и он познакомился с двумя девушками и начал их учить кататься на горных лыжах. Объясняет: «На горных лыжах катаются так (палки вместе складывает, на них верхом садится и идет). Ему-то совершенно безразлично, где у него палки, он и так прокатится. А перед девицами он изображает, как будто, действительно, он верхом на палках сидит и ими управляет.

Так вот, на самом деле, вся эта суета, что мы суетим – это все просто так дергаемся, и сама по себе (суета) – полнейший абсурд и ровным счетом ничего не стоит. Это все просто так. Так что, на Вас нападают, Вами возмущаются, Вами недовольны – это все тоже просто так.
На самом деле Вас все любят. Вот и все.
А когда мы чего-то, по коммунистически, изображаем другое,
так это мы со страху.
Это не «Я» лично так делаю, нет.
Я-то лично вообще со страху спрятался,
этой машиной окружен, меня как бы нет.
И то, что Вы видите снаружи – это вовсе не «Я», а
«Я» - добрый,
«Я» с Вами един,
«Я» Вас люблю.

Мы дурное друг другу делаем только со страху.
И не мы, именно, а наша защитная машина – крепость, скажем так, окруженная пушками:
А внутри-то мы сидим,
А мы – добрые.
А стреляем - со страху – и боремся. Вот и все.
А когда действительно ответственность признаем,
Перестаем бояться тогда.
Тогда перестаем воевать.

6.  В такой печальный мы собрались
День солидарности международной трудящихся в борьбе против работающих.
День международной солидарности больных против здоровых.
День международной солидарности несчастных против счастливых.
День международной солидарности злобных против добрых.
Вот такой, так сказать, праздник…(1мая 1991г)

7. …Принимать это все всерьез, в эти принципы упираться и  полагать на этом основании, что я очень умный и всеобщий благодетель, - это ошибка. Именно на этом коммунизм и держится – мы  всё (что вокруг) принимаем всерьёз и только себя не принимаем вовсе, ищем себя в книжках, музыке… там… сям…  На самом деле, Вы всегда при себе.

8. Пожалуйста, прошу Вас, не бойтесь, что Вы чего-то не достигнете. Поверьте мне просто по-человечески. Вы сделаете то самое Дело, на которое потянете только Вы и больше никто в мире. Сделаете. И ничего не бойтесь. Вы сейчас себя полагаете незначительным, нестоящим, а напрасно. На самом деле Вы все сделаете для блага.

Тот, кто знает, что он делает, абсолютно непобедим.

Абсолютно ничего страшного нет.

Доброе дело вознаграждаемо  в с е г д а. И всегда само себя обеспечивает и поддерживает Вас. Давайте делать Дело и не будем бояться прогореть.  Доброе дело всегда само себя поддерживает.

Насчет игрушек детских. Когда я был маленьким, мне отец делал игрушки грубые из щепочек. Вырезает чурку из доски, прожигает два отверстия, вставляет в них толстые проволоки, берет две катушки от ниток, разрезает пополам, колеса эти на оси насаживает. И, Господи, как я играл! Это у меня был и танк, и легковой автомобиль, и самосвал, и грузовик, и все что угодно.
Так прекрасно играл я в Мои Игрушки до тех пор, пока, наконец, мне не подарили первую заводского изготовления – подъемный кран. Тут уж никуда не денешься. Подъемный кран – есть подъемный кран. Никакого простора уже не остается – будь любезен использовать его, как подъемный кран – у меня отняли Мои Игрушки.

Сейчас у нас самое актуальное – дети страдают – у нас нет будущего. Мы же с Вами на себе это испытали! Так неужели Вы пожелаете другим то, что на себе испытали? Давайте делать игрушки для детей так, чтобы не отнимать у них их игрушки. Давайте простор давать! У меня душа болит по этому делу.

У Вас будут дети. А что Вы им дадите? Этот самый советский мир? Не будем им этот мир передавать. Давайте наш мир создавать, настоящий, а не эти коммунистические дурацкие игрушки, чтобы люди были, а не коммунисты. Это настоящее дело.

Вы боитесь, что Вы ни с чем не управитесь? А напрасно. С Вашим делом Вы, конечно же, управитесь. Не бойтесь, что Вы на нем прогорите. Не бойтесь, что Вы останетесь подвешенным. Ну, не бойтесь, ради Бога! Я тоже боялся, я по себе говорю. Я очень боялся, что вот я брошу науку, откажусь от своей хорошей зарплаты, и мне не на что будет жить. Я боялся, но стыд был сильнее. Ничего не бойтесь. Доброе дело всегда вознаграждаемое. Всегда. Не прогорите на этом никогда. Я сам боялся прогореть на добрых делах, но оказалось, что не прогоришь. Вначале я понял это чисто умозрительно, а теперь уже и практически вижу, что не прогоришь. Так что, пожалуйста, бросайте коммунизм и давайте Ваше собственное! Ваше Собственное! Пусть Вам не кажется, что этого мало. Мало Собственного не бывает!

У нас, в Советском Союзе как обстоит дело? Вообще ни у кого нет ничего собственного, а только чужие враки. Мы стремимся присоседиться к чужому делу и чего-то на этом получить. Да не бывает такого. Не бывает просто. Не бойтесь прогореть на Вашем деле, ни в деньгах не бойтесь, ни в чем остальном. Прошу Вас, не бойтесь, будьте смелее.

Я бросил. Не спокойно мне было - страшно. Как я сделал? Я боялся, но сделал так, как будто бы я не боюсь, как все добрые люди во всем мире. И когда Вы просто перестаете делать дурные дела, то уже лучше, уже Вам спокойнее.

9. Обсуждать начала астрономии тоже грешно, как и все остальные ссылки на что-либо вообще. Ссылаться на что-либо не имею ни малейшего основания. Ссылаясь на что-либо, Вы, тем самым, обязаны доказать существование того, на что ссылаетесь, а доказать и уничтожить – одно и то же.

Как Вы докажете существование фотона?
Вы его регистрируете, то есть, Вы его уничтожили, замерили энергию, которую он отдал. А его самого уже нет, это Вы доказали, что он был. Доказать и уничтожить – одно и то же. Таким образом, не имеете ни малейшего основания на что-либо ссылаться. Если Вы доказали существование того, на что ссылаетесь, то, стало быть, его уже нет – ссылаться не на что. А не доказали, так не имеете основания ссылаться. Вот и все.

Так что никаких ссылок ни на что. Вы понимаете?   
Вы – сама.
И все.

Мы под видом Своего выдаем Чужое, присвоенное, всякие марксистско-ленинские концепции. А когда действительно Свое, Свое начнете постигать, постигнете, то скажете не так, как я, не будете пересказывать мои слова, а скажете по Вашему, с Вашей стороны. Конечно же, это уже Ваше Собственное.

10. Мне говорили: «Скользкий, уклончивый, Вас не зацепишь, не переспоришь». 
Я предлагаю это уточнить до такого высказывания – «не обжулишь». «Да», - я говорю, - «не обжулите». Когда бы я пытался обжулить, какими-то сочинениями все обложить, да умничаньями, как это философы делают… Да у них всегда же есть прорехи и всегда у них бывают спорщики, оппоненты.  А когда действительно знаешь, что говоришь (без философии), то всегда с любой стороны это и подашь.
…Я не такой великий, чтобы с высоты Своего Спятившего Величия всех обсуждать. Дай Бог самому своё что-то иметь, где уж там интересоваться в чужое…

11. Что значит «можно» и что значит «нельзя»? Чтобы дать ответ по любому самому мелкому вопросу «можно» или «нельзя»,  нам потребуется зарегистрировать, т.е. уничтожить всю вселенную, а потом ее запустить обратно, а результат регистрации обсчитать.
Только тогда мы ответим точно на вопрос «можно» или «нельзя». Но, простите, во всей вселенной нет такой энергии, которая это бы обеспечила.

Так что нам до этого безнадежного вопроса «можно» или «нельзя»? Совершенно не в этом дело.
Просто, когда Вы что-то делаете, так не закрывайте глаза на то, что Вы делаете. А так себе ясно, отчетливо и говорите…

12. Когда я знаю что делаю, то я делаю благо. Каким образом?
Когда я знаю, что я делаю (я ведь не враг себе), то я делаю благо. Вот и все.
А когда я делаю то, что объявил и именно то, и только то, ну,
стало быть, я знаю что делаю-то. И тогда это благо.
Другое дело, что мы объявляем, Бог знает что.
Наши объявления совершенно ложны все.
В наших объявлениях наборы абстракций.
И мы не знаем, что делаем.

13. …Подумаешь собственное, лично меня касающееся – это же все ерунда, это же все несерьезно.

Серьезно это только то, что «объективная реальность», официально, работа – это серьезно.

14. Давайте начнем с самого начала.

Мы утверждаем существование «объективной реальности», в то время, как, на самом деле, – это есть наша определенная договоренность.
Вот я Вас прошу что-то, допустим, для меня сделать, а что с моей стороны? - Когда что-то с Вашей стороны, а - что-то с моей, то это договорённость. Коммунисты же объявили это корыстностью и все договорённости отменили. И под видом договорённости, мы, наоборот, исполняем нарушение договоренностей (доказываем существование «объективной реальности»).

Добрые люди соблюдают договоренности, и «объективная реальность» им тогда не мешает. А существование «объективной реальности» мы доказываем только путем нарушения договоренностей.
Вот, например, один товарищ от Макдоналдса говорит мне: «Я не понимаю, что Вы говорите». Вот, - говорит, - договариваемся, договариваемся, договариваемся, договариваемся, договариваемся, договариваемся, договариваемся, договариваемся. Наконец, вроде бы договорились. Я жду, что все в порядке, но нет, не тут-то было. Оказывается, еще предстоит сочинить и подписать кучу бумаг. Сочиняем – подписываем, сочиняем – подписываем, сочиняем – подписываем, сочиняем – подписываем.
Наконец, вроде бы сочинили, подписали. Но, оказывается, что пока мы договаривались-договаривались, сочиняли-сочиняли, подписывали-подписывали Ваши порядки, оказывается, уже изменились и предстоит опять начинать сначала.
Ладно, сделали. Теперь жду, что все в порядке, но не тут-то было. Теперь мне объясняют и объясняют, объясняют и объясняют, объясняют, объясняют...
Вот, например, печь кулинарная (выпускающаяся в Харькове) – это объективная реальность? Казалось бы – объективная реальность. Но вот этот самый представитель Макдоналдса никак ее у себя не обнаружит. И только объясняют и объясняют, объясняют и объясняют - «почему».
Так что, давайте говорить отчетливо, ответственно, безответственных речей допускать не будем. Вот и все. Ответственно. Будем говорить только ответственно.

А у меня чудно так, что я, профессиональный физик, знаю, что законы касаются только распределения – термодинамика – все только распыляется; это, вроде бы, все знают, но, тем не менее, я (вместе со всеми физиками знаменитыми) купился на ту удочку, что будут кое-какие образования чего-то: вот, дескать, был большой взрыв, в результате которого образовалась квагма… потом, якобы, из этих частиц образовались более сложные частицы, потом еще более сложные частицы. Но, нет, таких законов, не существует. И мы  все имеем, скажем так, честь убедиться в этом на собственном опыте: допустим, Вы произвели сколь угодно большое количество кирпичей, их в кучу свалили, но из них не построится дом! Допустим, разложили куски ткани, но из них не сделается одежда! 
Нет таких законов, по которым все это образовалось.
Мы это сделали.
Вы сделали.
Я сделал.
И мы полностью властны над всеми признаками - мы их в любой момент изменим на любые другие! –
Это и есть обыкновенное волшебство!
А мои признаки полностью соответствуют мне самому.

Я в свое время постановил во всем разобраться.
Я обнаружил, что снаружи истины нет.
Истина – это только то, что сам постиг, на своей шее.
И не бойтесь, не бойтесь ничего совершенно.

Когда я еще в школе учился, говорили нам какие-то «умные вещи», а мне они непонятны были. Я к этому не спокойно относился: «Как же так, они это понимают, а я не понимаю – они умные, а я дурак?» (на самом деле, это они все спятили, а не я). И моя дочка старшая тогда в техникуме училась, тоже в полном недоумении обратилась ко мне: «Не понимаю, с какой стати все это вот так обстоит?» (вопрос касался строения атома). Я ей говорю: «Они тоже не понимают. Они просто так говорят. Это мы просто так договорились». Она: «А, пап, тогда все ясно». Так что нет, это все ерунда, и не напрягайтесь.

15.  Когда мы ищем причины, то мы ищем то, чего нет, и никогда не найдем. Это все равно, как если бы я у себя во дворе начал бы искать во-от такой бриллиант. Искал бы его и никогда бы не нашел. Его там нет, и вообще такого не бывает. А мы  вот так и ищем причины.

Мы похожи на шизофреника в сумасшедшем доме, которому мерещится, что он что-то потерял. И вот он везде это ищет. Но он не терял, и он не найдет.

Так вот, действительно, того, что мы не теряли, мы и не найдем. 
Себя мы потеряли - отгородили машиной - 
Знание потеряли - это мы найдем.
А искать то, чего нет – это подход совершенно неправильный, даже когда, скажем, речь идет о поисках чего-то в магазине.
У добрых людей, живущих по доброму, ничего «искать» не приходится – они заказывают или просят, или им самим предлагают, а искать ничего не приходится.
Так что вот не ищите, не будем искать того, чего не теряли.

«Ума» мы не теряли, не будем его искать.

А мы пытаемся найти то, чего нет, и как вот шизофреник иногда тоже «находит», да? И начинает в несуществующую доску забивать несуществующий гвоздь несуществующим молотком. Так же мы пользуемся «причинами». Была у Ю.Никулина(?) такая цирковая реприза, когда он солнечный зайчик пытался поймать. Вот-вот, вот такие же вот шизофренические фантазии.
 
 Так что, как только начинаются всякие вопросы, объяснения, сомнения – знайте, что это всегда возникает в том случае, когда мы проскочили самое начало: какое-то утверждение (совершенно голословное) приняли, объявили что-то несуществующее чем-то существующим, а в следующий момент уже сделали вид, что это все так оно и есть. И дальнейшее обсуждение касается уже того, как с этим обращаться. Именно, упустили тот момент, что мы голословно утвердили, что что-то существует.
 
 Говорим, что существует некая «объективная реальность». Объективно существует, - как Энгельс говорил или Маркс, или кто-то из их компании: «материя – это объективная реальность, данная нам…» «Данная нам», - он упустил тот момент, что тогда, стало быть, кто-то все-таки дал, уже необъективный. Ну, они жулики известные.

И вот, значит, якобы, существует какая-то материя, из которой что-то там состоит: все состоит из чего-то, - мы утверждаем (стол состоит из вещества какого-то). Но, давайте проверим справедливость того утверждения, что «что-то из чего-то состоит».
Мы сейчас голословно утверждаем, что дом состоит из стольких кирпичей, стольких рукомойников, стольких унитазов, стольких ванн и т.д. Давайте посмотрим, а так ли это на самом деле? Возьмем описание кирпича, возьмем описание унитаза, возьмем описание ванны, возьмем описание рукомойника. Возьмем матрицы описания свойств всех этих деталей. Существуют ли какие-нибудь математические операции такие, чтобы, оперируя этими описаниями, построить описание дома? Нет. Не существуют.
Другое дело, что я из этих деталей построил дом. Но, утверждать, что дом состоит из этого – это уже значит настаивать на существовании «объективной реальности».

16. Д.Г.: Будет ли правильным такое высказывание:
«У животных все детерминировано причинно-следственной связью, а человек лично ответственен за все. То есть, все-таки, причинно-следственная связь как-то в мире-то прослеживается. Вот у животных, в частности»?

Ю.С.: Нет, не существует того, что Вы называете «причинами», никаким образом нигде и никогда.
Другое дело, что у прочих существ, низших, по сравнению с нами, конечно, у них меньше власти.

Д.Г.: Но они-то не имеют личной ответственности?
Ю.С.: Не знаю, скорее всего, имеют. Но нам, людям дано, конечно же, больше. Другие существа, кроме нас, людей волшебством не владеют. Вот уже. И в этом смысле они
действительно, как Вы говорите, подвержены причинам и следствиям.
Хотя, как сказать «волшебством не владеют»?.. Например, я вычитал в предпоследнем номере журнала «Химия и жизнь»: зарегистрировали, что альбатрос пролетает 800 км со средней скоростью 560 км\час. Ну, это волшебство, да и только.

17.  Не существует того, что мы называем «временем».

Достаточно избавиться от пороков и все в порядке, никакая расплата длиться не будет. Еще одну иллюстрацию приведу.
Весьма утешительный по этому поводу есть рассказ Сомадевы о некоем воре. Вор обрел заслугу перед своим богом.
Тот ему говорит: «Проси, что угодно, помогу».
Вор: «Как бы стать бессмертным».
Бог отнес его в одно место, где жил бессмертный и куда богу смерти Шива запретил соваться. Обманули-таки вора, и он сам перебрался на тот берег, где смерть есть. Его схватили.
Как быть в такой ситуации? Бог его подмог ему. У них полагается отдельно отбывать - наказание за грехи в аду, и отдельно - за заслуги в раю. При этом предоставляют выбор, куда тебя сначала в ад или в рай сначала.
Бог подсказывает вору: «Просись сначала в рай, а в раю сразу начинай усердно, усердно праведную жизнь: постись, молись, поклоняйся и т. д., все-все изо всех сил».
Вор, попав в рай, так и стал делать. И так и действительно стал праведником. А раз он такой, то уже никак его, никакого, ни малейшего основания в ад не имели отправлять. Вот так.
Вот в такой форме там рассказано, что нет неискупимых грехов. Достаточно прекратить пороки и ничто уже больше не гнетет никакие прошлые провинности, просто не бывает ничего прошлого. Это вам еще одна иллюстрация, что не существует того, что мы называем «временем».

Так что, нет совершенно ничего неискупимого.
Например (из медицинских заблуждений), бытовало у нас такое представление, что нервные клетки не восстанавливаются. Потом оказалось, что все-таки восстанавливаются, когда их восстанавливают.
Было такое представление, что цирроз печени совершенно необратим. Оказалось, нет, и клетки печени восстанавливаются.
Не буду описывать, и не опишешь этого.
Это все делается, все это имеет место.
И что угодно восстановите, и какой угодно орган удаленный.
И нет никаких принципиальных препятствий к тому, чтобы отрастить шестой палец, если приспичит. Или третью ногу.

Т.В.: «Разрешите, я расскажу две истории. Женщина переплывала реку с ребеночком маленьким. Попала в переделку, стала тонуть. Взмолилась Николаю угоднику (он помогает путешественникам). Вдруг откуда ни возьмись у нее третья рука. Она двумя держит ребеночка, а третьей гребет. На берег выплыла – опять две руки.
Иконописец писал икону Божьей Матери. Вдруг враги ворвались в это время и отрубили ему правую руку, а он взмолился: «Пресвятая Богородица, я перед смертью хотел бы закончить твой портрет», - руку приставил – она приросла. Икона называется «Троеручница»».

Ю.С.: «Штурман полярной авиации Валентин Аккуратов однажды во время вынужденной посадки, стоя по колено в снегу,  оглянулся и  увидел в непосредственной близости от себя огромного белого медведя. В следующее же мгновение он, одетый в тяжелую полярную одежду, обнаружил себя на крыле самолета, на высоте 3,2 метра от земли. Примерно такого же эффекта он бы достиг, когда бы оказался существом каким-нибудь другого совершенно вида-облика. Вот, скажем, на какой-то момент оказался именно таким другим существом, а потом опять человеком стал (так интерпретируем это происшествие).
Другое дело, что ни он сам, ни тот, кто за ним наблюдал, не поняли ничего. Ну, так они были советские люди, и они действительности не признают, вот и не поняли, что произошло.
А разбираться, наверное, было бы страшновато. Как вдруг окажется, что на какое-то мгновение он был каким-нибудь пятнадцатиметровым удавом, а не человеком. Страшнова-а-то…

18. В смысле телесного движения есть сведения, что древние греки прыгали в высоту на три с половиной метра (сравните с теперешним рекордом). Те ведь не были профессионалами, а так «в свободное от работы время» прыгали.
Или вот мне один бывший солдат рассказывал. Он в бою через какую-то стену перемахнул, а потом через несколько лет опять попал в это место и долго не верил, что это та самая стена. Она такая высокая, что ему даже в голову бы не пришло даже пытаться ее перепрыгивать. А там просто по ходу дела перемахнул. Вот и все.
Так что, и телесно мы не ограничены.

Никаких закономерностей не существует. Ни один из нас не встречал ни разу в жизни, ни одного подтверждения существования какой-либо закономерности. Это просто голословное утверждение (в чем прелесть-то всего).

…Мы думаем, что дети ломают игрушки, - да нет, опровергают тезис о существовании «объективной реальности», что «что-то из чего-то состоит».  Вот разломал.  Попробуй, сложи, ежели она из чего-то состоит, - хрен.

…детей  не «учить творить», а не мешать, не навязывать детям эти советистские концепции коммунистические…

…марксистско-ленинская теория утверждает, что все достижимо борьбой («духом окрепнем в борьбе») – Бог их знает…

19. …Недолго. Так время-то измеряется не «временем», грубо говоря, а тем, что произошло.  Бывает у меня, например, так: много, много, много всякого произошло, так много всего, так много всего.  А, оказывается, что это все началось полсуток назад, а кажется, что уже вечность прошла.
А когда я был еще молодым «коммунистом» (скажем так, условно), для меня, например, время это самое с 64-го года до, пожалуй, этак 75-го года пролетело как одно мгновение. То есть, вообще ничего не было. Пусто было. И я в 1975 году был в точности такой же, как в 1964-ом. Никакого движения, ни малейшего.
Так что, «время» само по себе – это так, абстракция…

20. Что я называю «я»? Я иду по улице. Моя одежда – это «я»? Вроде бы, не «я». Но, вот моя одежда исчезла и «я» изменился. Я уже не иду, куда шел, а куда-нибудь бегу скрываюсь, прячусь, бегу домой одеваться.
В каждой клеточке нашего тела живут так называемые митохондрии – симбионты наших клеток, тоже самостоятельные живые существа - это «я» или не «я»? Тоже «я». Они исчезнут и мне и доли секунды не протянуть – вот мое бездыханное тело бывшее.
Бактерии всякие внутри нас живут, в том числе и те, которыми мы перевариваем пищу. Вот они исчезли и я переменился: не отдыхаю (перевариваю обед), а, допустим, желудок промываю.
И сама моя еда – это тоже «я»: одно дело – я сытый, другое дело – я голодный.
Мои родители – это тоже «я»: не было бы их – не было бы меня.
Другие люди - это тоже «я»: не было бы других людей – не было бы моих родителей – не было бы меня.
Все другие существа, сейчас живущие и прежде жившие, - это тоже «я»: не было бы их – не было бы человечества – не было бы моих родителей – не было бы меня.
Так что, в каком смысле я что-то говорю «другим»? Да не «другим», я себе говорю.
И писать что-то другим вообще бессмысленно. Самому себе чего писать-то? Скажи сам себе и все. И то же самое насчет всего остального. 
«Другие люди  Вам препятствуют» – так это не «другие люди» Вам препятствуют – это Вы себе препятствуете; «другие люди Вами недовольны» – это Вы Вами недовольны и т. д.
Так что, совершенно достаточно разобраться со своими собственными пороками и их устранять. Совершенно достаточно.

Что-то такое действительное пытаться передать «другим людям» - это совершенно абсурдное занятие. Допустим, Вы кому-то угодили, для кого-то съездили в магазин, допустим. Это то же самое, что Вы оторвали бы палец у себя на руке и присобачили бы его на колено. Вот и все. Совершенно невозможно действительное что-то передать вот таким образом.
Так что, когда есть всякие такие недоумения-недоразумения, напряжение и пр., совершенно достаточно разобраться со своими собственными делами.
Д.Г. вчера очень кратко сформулировала:
«Мне плохо» = «Все сволочи» = «Им хорошо». (Мне плохо, а им, сволочам, хорошо).
Так вот, когда Вы твердо знаете, что другим ничуть не лучше, чем Вам, тогда и исчезнет это самое заблуждение насчет того, что «мне плохо».
«Я» - не регистрируем, несчетен, не из чего не состою, непрерывен абсолютно, не квантуюсь. Так каким образом вдруг «Я» окажусь в напряжении? Нечего напрягать. Нет того предмета, который бы напрягся. Так что, на самом деле «Я»-то всегда спокоен. А того, что мы называем «мне плохо», «нервничаю», «переживаю», «боюсь», «веселюсь», «горюю»,  на самом деле ничего нет. Это все чисто поверхностно. Все это мы только изображаем. Вы спокойно к этому относитесь.
Вот у меня, даже если снаружи какие-то мелкие подергивания по каким-то воображаемым поводам имеют место (что-то говорю, якобы чего-то боюсь и т. д.), но, на самом деле, «Я» спокоен, у меня все в порядке.  Таким вот образом перестанем отождествлять себя со своим телом, набитом коммунистическими заблуждениями, перестанем объявлять себя подверженными коммунистическим идеям.
«Я» всегда свободен, непрерывен.
И каким образом вдруг «Я» окажусь ограничен как-то?
Как меня ограничить, ежели «Я» не из чего не состою, несчетен, не регистрируем? Какие ограничения? -
Нет никаких ограничений.
Нет никакой несвободы.
Нет никакой зависимости.
«Я» - единственное независящее независимое. 

А все остальное – это уже наши признаки.
Мы уже зависим от другого.

21.  Вы – единственная и неповторимая. 
Вы не выбираете из чего-то, предложенного Вам, а
Вы сама – единственная и неповторимая. 
Вы не выбираете, а Вы есть, Вы делаете,
Вы идете, а не выбираете.

Каждый из нас единственный и неповторимый, не будем говорить исключительный, как мы, советские люди, любим о себе говорить, нет, не исключительные. А каждый из нас единственный и неповторимый. В этом нет исключительности – все такие.
Так каким образом, откуда же взяться выбору, а? –
Нет выбора. 
Выбор – это уже несвобода.
Вам кто-то что-то предоставил, а Вы только выбираете, -
и это безответственность.
Как раз, когда мы выбираем - за себя не отвечаем, а только сваливаем все на тех, кто нам этот выбор предоставил.  А потом начинаются бесплодные сожаления, что неправильно выбрали. В этом-то все и дело.
Так не дожидайтесь, когда Вам предложат выбор.
Не дожидайтесь.

Д.Г.: А как же свобода выбора? Нам же дана свобода выбора?

Ю.С.:
Свобода выбора – враки.
Свободы выбора не бывает.
Выбор – это одно. 
Свобода – другое.
Выбор – это Вам что-то предоставили, это уже условия.
Выбор – это уже не свобода.

В том-то вся и штука, что когда мы говорим о выборе, то в действительности никакого выбора нет. Все обусловлено, даже выбора на самом деле нет. Вам только мнится, что есть какой-то выбор. А на самом деле – нет.
Когда Вы играете в такие жестокие игрушки, то у Вас, на самом деле, нет даже выбора, не то, что свободы, но даже выбора.

Д.Г.: Какие игрушки?

Ю.С.: Ну вот, в утверждение о «выборе» - это же игрушки, это Вы себя обманываете, а на самом деле выбора у Вас нет тогда.
И все обусловлено совершенно жестко, и ни малейшего выбора. Ни малейшего выбора на самом деле нет.
Тут такая штука – или свобода или несвобода.
Когда нет свободы, то и выбора никакого нет.

..?

Ю.С.: Кто говорит, что есть выбор – это он мнит, что бывает какой-то удачный компромисс между свободой и несвободой. 
Мы компромисс называем выбором. Но на самом деле  не  существует никакого выбора. Вот и все.
В действительности, Вы даже не выбираете, а Вам назначено.

Д.Г.: Что значит назначено?

Ю.С.: А? Что? Вы думаете, что Вы выбираете, а на самом деле – не-а, ничего Вы не выбираете. И все.

Свобода - это когда мы делаем то, за что беремся сами.
А когда мы ни за что не беремся, тогда мы вынуждены заниматься тем, что нам всучают другие. И хоть, сколько Вы при этом говорите о выборе, но выбора в действительности не существует.

Д.Г.: …?

Ю.С.: Либо Вы - свободны, либо Вы - нет. И все.

Д.Г.: Нет, я выбираю. Что-то я беру сама, а что-то мне навязывают другие.

Ю.С.: Нет, врете, врете. Вы не выбираете. Это у Вас  с в о е г о  нет, а просто Вы врете, что это Ваше. Когда это Ваше, то Вы не выбираете, а делаете. А когда у Вас возникла мысль о выборе, то знайте, что Вы сперли чужое. Вот и все.

Д.Г.: Выходить замуж – не выходить замуж – это выбор?
Ю.С.: Да, выбор, это уже все чужое. 
«Выбор» - это уже не выбор, это уже все – могила.

Е.В.: Когда сомнения, «выбор» встал, я думаю, что лучше сесть и… ничего не делать.
Д.Г.: То есть, если возникли сомнения идти налево или идти направо, так лучше сесть и никуда не ходить.
Ю.С.: Да, именно так...

22. Вот будете бодрствовать, начнете бодрствовать…
Я, например, практически всегда в созерцании, даже когда говорю что-либо или суечу что-то. А как же без этого? - Без этого – коммунизм. Н. (новорожденная дочь Ю.С.) вот сейчас пищала. А она сама спокойна, в созерцании, хотя и пищит, и дергается.
И вот, когда Вы говорите себе: я беспокоюсь, я тревожусь, мне плохо или мне хорошо (это одно и то же), – это Вы не в созерцании, а в коммунизме, не бодрствуете.

Вы внутри себя - спокойна, именно «Вы» («Я») - спокойна (а то, что Вы какие-то слова снаружи говорите, какое-то там дерганье, суета и т.д. – это как бы слегка отдельное) именно Вы Сама вникаете, постигаете, разбираетесь – вот так и делайте.

Вы до себя никак не достучитесь через Ваши же страхи, а Вы-то внутри себя, на самом деле, спокойна. То есть, кто же до кого не достучится, да? У нас, советских людей есть такое как бы раздвоение, так и рвем сами себя на части.

Я раньше был сам для себя вроде бы как почти несуществующий, а только все «объективная реальность да «причины», да то, другое, а сам для себя как бы практически несуществующий. И иной раз, смотрю на свое тело и так странно: какой такой страшной силой оно все-таки суетится? Вроде как я. Но, где же, все-таки, я?- Теперь «Я» - сам.
То, что снаружи – это суета, всего этого отстраняйтесь (даже когда страшно), Вы этого не бойтесь. Вы-то, Е.В., кстати, в этом преуспели. Многие родительницы каким образом детей не приводили? Вроде бы, сначала приходят, делами детей озабочены.
Но мы говорим, что сначала сами приходите (учитесь), а потом уже и ребенка приводите. Ну, сама-то два-три занятия едва отходит и исчезает, а чтобы ребенка привести – об этом уже и речи нет – боится. Чего боится? - Разоблачения. И все. И в страхе там
свой коммунизм наращивает.
И я привожу Вас в пример всегда, как правильно: страшно, но не боюсь.
А.В. Суворов был телесно очень труслив. Перед боем его трясет всего, он бледнеет, краснеет и т.д., и зуб на зуб у него не попадает, он слова не выговаривает, просто-таки трясется и говорит сам себе, даже прямо-таки кричит вслух: «Дрожишь, скелет? Дрожи. Ты еще не так задрожишь, когда узнаешь, куда я тебя поведу!»

Е.В.: «Я похвастаюсь, разрешите? У меня бывают черно-белые представления (такие стра-а-шные).
Я говорю: «Мир не враждебен мне», - и они уходят.

Ю.С.: «Я сейчас уже окончательно избавился от страха пред темнотой. Вот домовой вокруг меня походил, а я ничего.
До этого у меня был такой момент: в детстве я один сон смотрел несколько раз с Бабой-Ягой, именно сон, красный платок у нее был, темная рожа, красные губы и здоровенные зубы и сама очень страшная. Когда я в это дело стал вникать, обнаружилось, что у меня целый парад «страшных» - Баба-Яга и всякие такие Бог знает что. И я, оказывается, их гнал от себя таким образом, что фактически просто делал вид, что я их не вижу, якобы.
А когда до меня это дошло, я их перестал гнать и однажды во сне просматриваю прямо-таки парад всех этих моих «страшных»: меня слегка потряхивает, но я уже знаю, что, так сказать, не враги мы друг другу, вообще-то, даже самые страшные. И вот эти самые «страшные» идут, идут; я что-то успокаиваюсь, успокаиваюсь. И, вдруг до меня доходит: так это же они только с виду страшные-то, а на самом деле нет, на самом деле такие же все добрые.
И так облегченно я вздохнул. Проснулся – о, такой довольный! Они с виду, оказывается, страшные-то!

А вообще мне дважды в жизни существа являлись: один раз - в 82 году, а другой раз, когда я в магазине работал еще, на складе мне явилась. Первый раз было страшновато, а последний раз, нет, вовсе не страшно…

23. О.А. боялась, что кто-то там, в темноте прячется, из-под ванной выскочит и схватит за ноги. И я боялся, у меня были ночные страхи, что вот кто-то там смотрит, кто-то там сидит, и кто-то что-то сделает.

Так вот, в известном смысле, действительно, везде битком набито разными существами, но, штука-то в том, что они же не враги наши, а, наоборот, нас всех поддерживают и опекают.
Это всякие высшие, которым вовсе не интересно устраивать нам неприятности. Они, наоборот, за наш счет некоторым образом живут. В их интересах наше процветание, видите? И они, наоборот, изо всех сил только подхватывают нас, держат, удерживают, объявляют нам все. Вот и все. Или, скажем так, ежели у Вас под ванной кто-то сидит, - радуйтесь, благодарите его.

Я в вечерних моих благодарственных молитвах моего Бога благодарю, всех высших благодарю, домового нашего благодарю. Это же все моя поддержка,  они мне пропасть не дают. А когда я их боюсь – это я просто дурак и коммунист.
На самом деле, со всех сторон нас опекают и поддерживают. Ни в коем случае не следует этого бояться.

Мы, спятивши на Дарвиновский манер, вдруг с какой-то стати объявили, что вот какие-то такие сволочи есть.
На самом деле, ничего враждебного нам нет.
И коль скоро есть какие-то живые, есть какие-то существа (а с некоторой точки зрения, действительно, везде полным-полно набито разными существами), но так это же не враги. Нам неправильно представляется. Они нам не враги. Все-все нас поддерживают. Все-все. И никого страшных нет.
И вот я однажды, не так давно, перед тем, как я окончательно распрощался с моим страхом перед «существами в темноте», наконец, решился, просмотрел парад моих детских «страшных рож».
Спать лег и просматриваю парад всех страшных рож. Стра-а-ашно! Рожи страшные всякие, всё, вот та-а-а-м что было разложено, а я боялся на них смотреть, только заглядывал. А теперь я как бы  извлек все эти представления и вот их осматриваю: та-а-а-к жуткова-а-а-то.
Но, хотя бы умозрительно, я же знаю, что «они же мне не враги», на самом-то деле, ну, вот я так на них и смотрю. И, наконец, такое радостное делаю открытие: «Так это ж они только с виду страшные-то»! И все. И моего страха перед ними уже как не бывало. Это же они с виду только страшные.
Я проснулся в таком приподнятом расположении духа! Избавился окончательно от этого гнета…

«Злые духи»... так суетите их Вы, вот в чем штука-то...

24. Теперь я расскажу о том, что «Я» не имею тела.
Стал я разбираться, что такое за штука такая «страх». Вот, допустим, я боюсь. А что это такое? А как бы это пощупать? Вот я говорю: «Я боюсь». Действительно же, бывают моменты, когда прямо в ужасе даже. А все же таки, а что это, собственно, такое? Допустим, «я боюсь упасть».
Вот я себе представил, что здесь из окна натянут трос до следующего дома. И так, для вящей убедительности не третий это этаж, а десятый или двадцатый – далеко-далеко земля. И вот я выхожу на этот канат. Глянул вниз – страшно, жуть охватывает, боюсь.
А в каком смысле боюсь?
Что такое «боюсь»? Это не очень понятно. Решил разобраться дальше, до конца, все же таки пройти по канату.
Я себе представил то, что я выхожу на этот самый канат, вот делаю несколько шагов. Представление сразу с первых шагов правильное.  И вот я покачиваюсь, срываюсь… (действительно , тошно, неприятно, решиться на такое – это же ужас что, - и знаешь, что упадешь, а я же себе действительно так и представляю, без этого не обойтись). Это действительно страшно, просто ужас что… ох…  А дальше включается какое-то кино: вот я падаю, да, приближается земля в соответствии с законами физики, вот я долетаю до земли и стоп, это представление мое прекращается. Я из него выскакиваю, не доходит до конца, т.е., вот так-таки я и не знаю, что же такое «я боюсь».
Чего именно, в каком смысле «я боюсь»?

Что именно вызвало у меня сомнения? Мое тело, набитое машиной, для чего оно мне вообще, грубо говоря? Какое мне до него дело? Мне от тела одни неприятности и никакой пользы. Еще даосы говорили: «нет страдания, большего, чем тело». Тогда с какой стати я чего-то боюсь? Какое мне вообще дело до моего тела? - Никакого. Или, «я боюсь кого-то ударить». А с какой стати я боюсь его ударить? Какое мне дело до его тела? И какое ему самому дело до его тела? - Неясно.

Я поразмышлял-поразмышлял, прикинул со всех сторон – нет, все-таки так мне и неясно, что же такое страх, в каком смысле я боюсь. Тогда я еще поупражнялся, подготовился, набрался духу и опять вышел на этот самый канат. На этот раз я уже, решившись идти до конца, и по канату прошел гораздо больше, сорвался гораздо позже и вот все – падаю, обреченно вздохнул, выкинул мысли, я, в конце концов, собрался разбираться с тем, что это за ерунда, а вовсе не страх суетить и падаю…

Так вот, оказалось все совершенно иначе, чем я себе представлял. Эту ситуацию всю, как это выглядит, словами не опишешь. Это так же бессмысленно рассказывать, как рассказывать, что я видел в состоянии клинической смерти. Так же бессмысленно рассказывать. Вряд ли это как-то словами описывается, это дальше слов находится (а еще до этого я себе уяснил, когда покидал мое тело, что мое тело каким-то образом живо и без меня остается: я лег и покинул мое тело, а оно живо, и я в него вернусь и опять встану).

А мое тело-то, в каком смысле «тело»? -  Целое оно – много-много разных живых существ: бактерии… и каждая клетка моего тела…  это никакое не «мое тело», а это еще некоторые много-много других живых, и мне в дела их тел лезть вообще вовсе даже неприлично. И суетить мысли, и полагать, что «это» - «мое тело» – это просто мания величия.  «Это» - никакое не «мое тело», а, скажем, мне при рождении доверена некая империя, множество-множество живых и вот «Я» – император.

Так вот, что такое этот самый «страх», и вот это естественное наше отвращение к дурному делу – это когда взял на себя ответственность и не потянул, и стыдно-стыдно. Вот чем оказался на деле этот самый «страх».
И вот я лечу (как бы) вниз с этой самой проволоки (а на самом деле все несколько не так было), и вот мне стыдно-стыдно, просто смертельно стыдно, грубо говоря. Вот и все. А ничего такого, что я до этого называл страхом, уже не осталось просто.

25. Наши подданные в нашей империи друг друга поддерживают. Вот, скажем, какие-то Ваши подданные блаженствуют – Вы, все остальное отбросив, радуйтесь их блаженству. То же самое (делайте), когда где-то чего-то в теле болит: так прямо и тянет как-то перевернуться поудобнее для боли, но когда мы радуемся блаженству тех, кто блаженствует, нам так жалко лишать их этого блаженства, что мы на это никак не пойдем. И тогда блаженство расширяется.
Вот простая ситуация. Я перед сном сигарету выкурил, так привычно радуюсь блаженству блаженствующих, а у меня во рту пересохло после курения и так прямо и тянет попить или прополоскать рот. Но, «нет, так жалко же лишать блаженства тех, кто блаженствует», и я остаюсь неподвижен. И чудесным образом и сухость во рту исчезает. Наши подданные в нашей империи друг друга поддерживают. Наше дело – не лезть в их дела, не мешать.

Поддерживайте благоденствующих, радуйтесь Вашим благодетелям. Они же разберутся и с несчастными.
А когда мы думаем о несчастных, заботимся о несчастных – это мы объявляем себя «все знающими», самыми умными и великими и начинаем, отбирая у благоденствующих, использовать это, чтобы еще хуже сделать и несчастным.

Так что, не делайте так. Благоденствие в империи обеспечивают благоденствующие, а не несчастненькие, им и радуйтесь…

26. Н. мне еще кое-что насчет сна открыла, рассказала.

Мы говорим «спать» или «бодрствовать». Мы на самом деле не спим. Скажем, Я, император, на ночь моих подданных отпускаю, не вовлекаю их ни в какие мои затеи. Все мои затеи сам исполняю. Империя в неподвижности моя. Но, подданные-то мои тоже не спят, свои внутренние дела, собственные дела делают, на меня не работают. И я, император, тоже свои дела продолжаю.
И то, что мне при этом «снится сон», так это, на самом деле и не сон мне снится. Я это на самом деле и делаю. Но, по привычке, это мне является в каких-то признаках, именно для привязки и т.д. Иначе, когда я проснусь, я не буду знать, что было вообще, что я сделал. Признаки, естественно, во сне бывают другие, чем наяву, иначе мне легко перепутать свои дела с чужими.
Вот так, непосредственно, она спит и мне это показывает. И вот что она еще при этом делала. Она еще время от времени открывала глаза и сравнивала, что там в признаках, а что здесь в признаках идет.
То, что она мне передала, я начал осваивать и, действительно, замечательно, сразу в империи сильно-сильно, быстро-быстро порядок наводится всеобщий.

А какой показатель, что Вы действительно отпустили Ваших подданных? Я начинаю как? Я начинаю с обращения к ним, прошу у них прощения и благодарю. Это у меня общее по каждому поводу. Кстати, молитвы всякие и обращения стал подолгу-подолгу говорить. Начинаю с обращения к подданным. Радуюсь моим благодетелям процветающим. И наступает вот что.
Когда я действительно отпустил моих подданных по их делам, то я уже не знаю, где мои руки, ноги, какого они размера, где находится моя империя и пр. пр.; соответственно, тогда, конечно же, мне никоим образом никто не мешает (мне не бывает удобно или неудобно, не бывает холодно или жарко).
И эта великолепная свобода совершеннейшая – такая   благостная штука - показатель того, что я действительно отпустил моих подданных.
И когда Вы не торопитесь сваливаться в советский ночной кошмар, а тщательно и подробно вот этот весь этап подготовительный проделаете, то у Вас и поза хорошая, удобная, достаточная для Ваших подданных и все остальное. Для расширения процветания Вы и позу уточняете, и еще уточняете, и еще уточняете, и еще уточняете.
Главное, не торопиться сразу, в страхе забыться ночным коммунистическим кошмаром (он ничем не лучше дневного), отчетливо и последовательно все эти стадии проделать:
- поблагодарить подданных;
- попросить у них прощения;
- освободить;
- и тогда свободно идите по Вашим уже делам.

И тогда я перехожу к своим делам, тому, что мы называем, собственно, «спать». Но я, на самом деле, не сплю, бодрствую и смотрю другие признаки, чем дневные, пребываю в них, сам свои дела делаю.
И вот когда мне таким образом «снится сон», то это не сон вовсе, а это все на самом деле происходит, только в других признаках: я отпустил подданных, не вовлекаю их в свои ночные затеи, сам занят своими делами, это не сон – это я, на самом деле, все это делаю.

А как, Вы, говорите, мне Н. это рассказала? - Когда Вы этим овладеете, и так же будете говорить с Вашими детьми, то Вам тоже будет чрезвычайно трудно кому-либо рассказать, «как» Вы это делаете…

27. Тут подряд два раза с четверга на пятницу я сны рассылал на позапрошлой неделе.  Смотрели, рассказывали.  Второй сон, который я посылал,  был вот на какой предмет: мы говорим, что кто-то нам причиняет зло, а на самом деле, нет, нам за все воздается только добро, добро, и добро, только благо. Другое дело, что мы голословно утверждаем, что это зло, просто голословно утверждаем, что это зло, и все, и используем это для оправдания нашей любви к страданиям. А на самом деле нам посылается только добро.

И вот как это приснилось А.Н.: Они подходят к какому-то ущелью, а там какой-то страшный зверь, огромный-огромный, который собирается их сожрать. И все ж таки они попадают туда (вроде бы как бы он сожрал их), а это, оказывается, просто пещера, в которой они довольно удобно расположились.
А потом как вроде бы этот огромный и страшный зверь собирается уходить и они ясно видят, что никакой он не страшный и, наоборот, такой добрый, замечательный, красивый. Вот, ей в такой форме это приснилось.
.
28. «Сон» - это когда Вы что-то делаете, а «представление» - когда с Вами что-то делают.
Отличие «сна» от «представления»: во сне признаки всегда другие, не те, как здесь.
Когда признаки такие, как здесь, то это «представление»,  не «сон».
Вернемся.
«Сон» - я продолжаю бодрствовать,  отпустив мою «империю», не вовлекаю моих «подданных» в мои затеи, сам делаю, один.

Я не путаю, что происходит с привлечением «империи» с тем, что без «империи», таким образом: признаки все другие там.
У меня последний сон был такой: что-то я такое для Н. пока не сделаю, поскольку потерялись стороны света, а ведро со сторонами света где-то вон там осталось и я его сейчасне найду просто…

Я ничего не пытаюсь определить, а просто – вот я смотрю цветной сон, а вот у меня представления цветные, а начинаются черно-белые (представления) – я их не смотрю. Вот и все. Не то, что определять, а поближе, уже более непосредственно, прямо этим владеть начинаете.
Пока что как обстоит дело? Вы себе как бы не доверяете, а пытаетесь через что-то что-то определить.
Самому себе как бы не доверяете, на себя не полагаетесь, вот такое и происходит…

29. …Достаточно перестать смотреть черно-белые представления и будете легко вставать.
Я, например, сегодня. Сегодня это было? Ну да, сегодня. Ой, так уже много всего произошло, что мне кажется, что это было тысячу лет назад. А это было сегодня утром. Мне тяжело было вставать, я не выспался. В каком смысле не выспался? Оказывается, вот что. Я вчера уперся в две страницы очень неприятного текста (я перерабатываю черновик свой) а вчера прикинул, что вот не худо бы мне с самого утра сегодня сесть за эти самые тексты. И вот это и было мое это самое «не выспался». 
Я тогда вздохнул… и приступил к текстам, а это самое «не выспался» уже исчезло.  А ка бы я еще с утра не суетил мысли и потом бы не смотрел эти черно-белые представления, то мне и встать было бы легко.
Это самое наше «не выспался» - это именно вот это вот: «что-то такое неприятное предстоит сделать».
Как от этого избавиться? - Приятно, неприятно, но уж если Вы приступили к делу, то это наше «не выспался» становится бесполезным. Так что, Вы либо приступаете, либо напрочь от этого дела отказываетесь вообще. Одно из двух.
И в том, и в другом случае это Ваше «не выспался» проходит…
И даже маленькие дети, вот моя Л. в детстве этим очень страдала: в будние дни в детский сад бульдозером не поднимешь, в воскресенье - все, в шесть часов, как штык на ногах. Один раз переполох вызвала. Я сквозь сон слышу, как она подходит и говорит: мама, смотри, что я нашла, - и вдруг вопль жуткий совершенно, дикий, невероятный. Мне так показалось, что моя жена, как лежала, так и подлетела, даже на ноги не встав. А это дочка в ванной паука большого нашла. Ранним-ранним утром пауки на водопой сходились такие вот большие в ванну. К тому моменту, когда мы вставали, они обычно расползались, заканчивали. А тут дочка рано-рано встала и застала время этого самого водопоя пауков, ну и принесла, положила на подушку перед матерью.
Это я к тому, что на самом деле и пауки совершенно не страшные, как и любые другие существа. Это мы, набравшись борьбы, нагадив всему свету и всем существам, мы уже их как бы боимся. Тогда объявляем их самих страшными и отвратительными.
На самом-то деле, это мы - страшные и отвратительные, а вовсе не они (вернемся к тому, что обвинитель обвиняет себя).
А вот она была еще добрая девочка, никому еще не нагадила и пауков бояться незачем. Никакого отвращения она к ним не имела. И причем так осторожненько принесла-то, не повредив. А паук, да, такой попался крупный экземпляр, такой мохнатый, крупный, одно удовольствие смотреть. Конечно, спросонья вскочишь (хе-хе-хе-хе).
Б. Гржимек описывает эпизод: в каком-то бунгало ночевал, а на него с потолка ночью что-то здоровенное и мохнатое свалилось. Включил фонарик и обнаружил вот такого размера огромного, мохнатого паука. Перепугался, вскочил, перепугались и вскочили хозяева: «В чем дело? - Так это же наш паук». Добрый же был человек Гржимек, добрый был человек.
Добрым людям, которые никому не нагадили, или, если нагадили, то расплатились и искупили, то вот добрым людям уже бояться нечего.
В.: «Животные более чувствительны».
Ю.С.: «Не «чувствительны», а просто Вы добры и они добры.
То бишь, они с Вами борются только ровно настолько, насколько боретесь с ними Вы. И «чувствительность» здесь ни при чем. Не «чувствительность» это. Ежели кто-то из них нагадил, ну расплатился, ну съели, допустим, его…
…
Ну, как же, нет, так не бывает, чтобы совсем не нагадить. Это один Будда или во времена Золотого века люди. А кто расплачивается и искупает – с тем все в порядке.

Т.В.: «В 60 году в Кавказском заповеднике был случай, когда молоденький барс попался в капкан (видимо, браконьеры поставили). Егеря подошли, кое-как сбили замок. Барсенок лежал и не уходил. Люди гнали его в одну сторону, от себя, а он выбрал себе дорогу мимо них. Они сначала растерялись, а потом разрешили ему пройти в двух шагах от себя. И он в двух шагах от них прошел. Как понять? Такой озлобленный, с болью такой.

Ю.С.: «Скорее всего, он надеялся, что они ему помогут. Возьмут и помогут. Скорее всего, так. А они сами испугались и не поняли, что он к ним за помощью просто обращается. А если бы нет, то он бы, конечно, улепетнул бы от них в любую сторону, подальше, потом бы разобрался. А тут он именно надеялся на помощь с их стороны.
И есть, да, такие случаи, сколько угодно описано в литературных источниках, когда дикие звери, получив какое-то там повреждение, приходили к людям за помощью. Но от нас помощи, конечно же, тем более от советского человека помощи, конечно же, не дождешься, что и говорить…

30. Что мы делаем, когда угождаем другим? 

Друг у друга мы просим только зла. Когда мы угождаем, мы зло другим передаем…
Ребенок мой мне изображает мое напряжение, а я начинаю его дергать, вместо того, чтобы от своего напряжения избавляться. И тогда я передаю чисто именно зло. Я фактически борюсь с ним, ненавижу его. Это вот и есть вся эта суета с ребенком…
Так и у вас происходит. Урок начался именно с этого - «что мы делаем, когда угождаем другим?»  А пожиратель трупов, коль скоро ему не обойтись без пожирания трупов, пусть сам идет да убивает, или в магазин идет. А Вам зачем чужая расплата?
И это же Ваши дети. Они это делают по заложенному с Вашей подачи согласию убивать, от страха, опять-таки. Освободите их от страха. В случаях с кусками трупов, конечно же, это чистый страх.
Вот смотрите. Сидит на гнезде птица, сидит - птенцов высиживает – вот такое благостное зрелище.
Разве такое уж большое удовольствие, большая радость ее сгонять с гнезда и отбирать у нее детей? Нет. Мы эту гадость сделаем только со страху: мы спятили, вообразили, что что-то бывает «потому что», что какие-то такие нам требуются «страшные силы», чтобы «отбиться от негодяев», какая-то для этого «энергия»
требуется, и эту самую «энергию» для борьбы с этими «негодяями» мы получаем, якобы, только из кусков трупов наших ближайших родственников. И вот от этого страху мы и начинаем убивать.
А мы – добрые.
Благо – для всех благо (без исключения).
Мы вовсе не враги друг другу в борьбе за это выживание – это нам Дарвин наврал, что мы враги.
Как «коммунистам» представляется мир?
Как и мне самому раньше представлялось, что все-все вокруг – это есть непрерывное пожирание друг друга - черные, мрачные, страшные какие-то существа непрерывно едят друг друга.
Это же ужасный мир в «коммунистическом» представлении существующий. На самом же деле, - нет.
Мы все друг друга только поддерживаем.
И вовсе нет тех, кого мы полагаем злоумышленниками.
Нет тех, кому хорошо, за счет того, что нам будет плохо.
И бороться нам не с кем.
Борьба ведет только к увеличению борьбы, к увеличению страданий и никаких страшных сил нам не требуется.

И когда, наконец, до меня в свое время все это дошло, то какое же я облегчение с этого поимел: Я не обязан убивать-то!
А то ведь нехорошо же было: я животных люблю, а смотрю на какого-нибудь теленка (и вынужден на него смотреть), как на потенциальную мою жертву. Приятно? Да нет, ничего приятного нет. Ничего приятного нет. Так большое облегчение было, когда
оказалось, что я вовсе не обязан их убивать, что я и действительно их люблю. А то я уж начал сомневаться, а не ненавижу ли я всех?

Детей мы учим любить животных.
Так какая уж тут любовь к животным, когда мы их убиваем, куски их трупов напихиваем внутрь себя? Разве это любовь? Водим детей в зоопарк. Господи, смотреть–то на такое неприлично. Крокодил на воле 300 лет живет. В Зоопарках хоть бы один больше полгода протянул. И еще ходить на это любоваться? Стыдно. 
А мы ведь именно так учим детей любить животных: водим их восхищаться мучениями животных и предлагаем им напихивать внутрь себя куски их трупов.
Так не мудрено, что мы перепутали добро со злом, любовь с ненавистью. Не мудрено.

Так что, прекращайте, прекращайте любые недоразумения.
Действительно - все добрые. И когда я напихиваю внутрь себя кусок трупа – это все равно, как если бы я откусил свой собственный палец. Ровно так же. Недаром, заметьте, дети сосут кулачки. Мы, взрослые напихиваем другие тела, а они делают то же самое, собственную руку суют.
Посмотрите на детей: они еще владеют той истиной, что все – одно. И когда мы напихиваем внутрь себя чьи-то трупы – это в точности то же самое, что они пихают внутрь собственный кулак. А мы же, коммунисты, им еще подсовываем соску, то есть, внушаем им заблуждение о существовании «объективной реальности». Этот (через соску) путь для них слишком окольный (для знания того, что все – одно).
Мы с помощью соски уже с первого дня внедряем в них заблуждение о существовании «объективной реальности». Вот, что мы делаем соской. Так что, пусть сосет собственный кулак, пусть.
Ежели это Вам не нравится – переставайте напихивать внутрь себя чужие трупы. И совершенно достаточно этого будет для того, чтобы Ваш ребенок прекратил совать кулак в рот.
Вот такая простая вещь.

Д.Д.: «А можно ли?..»
Ю.С.: «Я не знаю, что Вам «можно», что Вам «нельзя», и не мое это дело. Так что, вопрос откладывается до того момента, как Вы правильно сформулируете Ваше обращение.
Вопрос «Можно ли задать вопрос?» - уже явное жульничество. Я же уже задал вопрос, а сам, якобы, спрашиваю, «можно ли его задать?» И когда я так обращаюсь, во-первых, - это уже
откровенный обман, во-вторых, я, не обратившись, не попросив, объявил, что благодарности от меня не дождетесь, я же не «прошу», а только «спрашиваю». То бишь, «я великий и умный, мои дела значительные, а ты – дерьмо, твои дела – тьфу, ты в любой момент от них, значит, это самое (без ущерба для себя отвлечешься). А чтобы тот, к кому мы так обращаемся, этого хамства не заметил, мы начинаем это все хамство со слова «можно». То есть, наваливаем на нашего собеседника решение нерешаемой задачи.
Теперь, в каком положении оказывается наш собеседник? Он знает, что эта задача нерешаемая, но он же тоже советский человек и ему так представляется, что он «обязан» все просьбы выполнять и решить все мировые проблемы, и решить нерешаемую задачу. И он начинает невероятно этим напрягаться и в панику впадает, в страхи, готов уже что угодно Вам сказать, лишь бы Вы от него с этим «моженьем» отстали. Ему уже тут не до того, что Вы ему нахамили, не до того, что от Вас благодарности не дождешься. Он просто в страхе все делает.
Давайте перестанем друг друга пугать. А когда я к кому-то обращаюсь с просьбой, так я прошу тогда и бываю благодарен. Вот такие дела.
Сформулируйте правильно Ваше обращение и, пожалуйста, скажите. И это очень важно вообще везде. Невероятен будет для Вас и, прямо-таки, неожиданным и радостным будет результат, когда Вы действительно перестанете пугать людей. И Вас тогда перестанут бояться. И как к Вам тогда окажутся добры!
Вы и не подозреваете еще этого: как это хорошо, благостно и какое на душе воцаряется спокойствие, мир. Переставайте задавать вопросы, задаваться вопросами!
Все знать вы не обязаны, не обязывались!
Ну, действительно, в том же самом роддоме все свои обязанности выполнили, кто что «должен» был, все сделали, а ребенок умер. Так что толку в этих «обязанностях»?!

31. У меня с моими родителями  были не слишком родственные, скажем так, отношения.
А тут, когда я начал во всем разбираться самостоятельно, я прямо разъярялся, прямо-таки ненавидел лютой ненавистью родителей. Ну, и так вот разбирался, разбирался, разбирался, разбирался…
Теперь я все реже и реже останавливаюсь на том зле, которое от них исходило, а все чаще, чаще, все глубже, глубже вникаю в то доброе, что от них получил.
И, таким образом, постепенно они для меня превращаются из плохих родителей в хороших.

Д.Д.: «А вот я не уверена, что люблю мою маму».
Ю.С.:«А Вы не бойтесь, что Вы ее не любите».
Д.Д.: «А я и не боюсь».
Ю.С.: «Боитесь. Иначе бы Вы не ссылались на какие-то «складные» отношения.
Я тоже раньше боялся, что не люблю животных. Ну, как же, я вынужден был на них смотреть, как на потенциальных моих жертв!
Так же мы «не уверены», что любим людей.
А как понять «не уверен»? Именно, таким образом, что имею дурные намерения на их счет: имею намерение им возражать, имею намерение чего-то не допущать, имею намерение чего-то заставить и пр. пр. Массу дурных намерений имею.
И действительно ли я люблю их?

Так что вот, когда такие сомнения Вас посещают, то это только в силу того, что Вы имеете дурные намерения. Например, наверняка, тараканов Вы не любите. Так опять-таки, в силу того, что имеете по отношению к ним дурные намерения: как они появляются – Вы их травите. Так, конечно же, так оно все и бывает.
Вы сомневаетесь, когда имеете дурные намерения.
А Вы отбросьте эти дурные намерения.
Все добрые,
Мы – добрые.
Мы – одно.
Нет даже этих «все», которые разные, отдельные. Нет. Это, (скажем так), - условно. Какие-то тела отдельные – это все условно.
А мы-то все – одно.
И, таким образом, какие там, чего тут сомнения?

Словом «любить» - «не любить» не увлекайтесь. Это слово ничего не описывает. Мы все, по коммунистически воспитанные, насчет «бучи боевой кипучей», что жизнь «бурлить должна», корчим из себя что-то сверх невероятное, чтобы доказать, что действительно любим. У многих на этой почве импотенция начинается или у женщин фригидность. Каким образом? Мужчина полагает, что он обязан что-то такое бурное изобразить, и ему уже, собственно, не до наслаждения. То же самое, женщина полагает, что ей необходимо что-то этакое изобразить. Тоже начинаются потуги изображать, а это ж кошмарное напряжение. Тут уж вообще ни до чего хорошего становится и т. д. Так это все и происходит, когда мы изображаем какую-то там «бучу боевую кипучую».

А на самом деле, представьте себе, что все в порядке. Так что, мы хоть что-то там суетим тогда? И какие-либо улыбки изображаем? Или какое-нибудь веселье изображаем бурное? Какие-нибудь телодвижения совершаем в доказательство? Да нет. Совершенно спокойно. Это только мы, советские люди, такую вещь путаем.

Однажды подходит ко мне один знакомый и говорит: «Что ты такой грустный?»  Я говорю: «Да вот такая радость большая (никак не переварю) – сегодня первый день, как, наконец, окончательно расстался с государственной службой. Это радость. Никак не переварю». Я не прыгаю, не веселюсь, не хватаю людей за грудки, песен не пою и ему так представляется, что это я грустный.

А на самом деле, когда все в порядке, изображать нечего, говорить нечего. Вот послушайте анекдот английский: «У пэра сын родился, глухонемой ребенок. Ну, глухонемой так глухонемой. Растет, как положено. Колледж закончил. Все своим чередом. Ну, глухонемой так глухонемой. И вот ему 21 год исполняется – совершеннолетие. У пэра банкет торжественный по этому случаю, куча народу. Заканчивается банкет, встает этот самый молодой пэр из-за стола, вытирает усы и говорит: «Бифштекс был пережарен». Все: «Как? Вы, оказывается, говорите? А что же Вы столько лет молчали?» - «До сих пор все было в порядке».

Так что, в правильном случае так оно и обстоит. И вовсе не обязаны хоть что-либо вообще изображать. Это самое наше изображение, что мы снаружи изображаем, это же все ерунда.
Внешние всякие движения, внешние проявления у разных народов разные. Скажем, здороваются по разному; у нас принято в знак согласия кивать головой вперед, а когда говорим «нет» - мотать из стороны в сторону (и еще в некоторых странах так же принято), а во многих – наоборот как раз это все.
Так что, это все бывает как угодно. Когда мы изображаем – это, в общем - то, так себе все, ни о чем не говорит, на самом деле. Только изображение. Так, не обязаны, вообще, хоть что-то изображать. Ни рожи не будем друг другу строить, никакого натужного веселья или демонстративной горести.
Страдания невознаградимы и не будем пугать друга.

32. …Ссылаемся. Вот как некто К. Постоянно везде опаздывает. И сейчас, естественно, опаздывает.
Приходит с опозданием, объясняет, что это он  т а м  с таким-то человеком разговаривал,  т а м  были у него такие-то вот великие дела и  п о т о м у  о п о з д а л. И после этого у него предстоят великие дела – он к такому-то часу собирается туда-то. Далее. Он у нас задерживается, соответственно, и туда с опозданием придет, и будет там рассказывать, какие у него великие дела в другом месте.
И вот когда Вы на что-либо ссылаетесь, не соблюдая договоренности,  то  это Вы говорите, что: «Ты (Ваш собеседник, который сейчас с Вами), твои дела - тьфу, - вот  т а м  я великими делами занимаюсь».

…Легко говорить, когда это далеко – а ты начни делать то, что собирался, что объявил. Объявляем себя такими великими – «я могу» да «я умею», да «я сделаю» - так нам и кажется, что этого объявления уже достаточно, оно вполне все заменяет, и теперь мне остается уже только ждать за это восхищения, вознаграждения и пр. пр. (за одни эти объявления).
Самое-то грустное, что так каждый раз и во всех без исключения случаях. И никакого такого места, где бы действительно великие дела были, все же таки нет, и никаких великих дел все же таки нет.
Так что, мы все шибко «умные», а ««ум» не стоит ни гроша».

Вот у Т.Б. «голова болит».
Я ей по этому поводу сказал, что другой «это же самое» называет «я умный». А вот она, «умная на чужой счет», у нее «голова болит»…

Мысли, на самом деле, всегда только насчет другого. На счет себя мыслей не бывает. Всякий раз это какие-то воображаемые конструкции на счет неизвестно чего.

33. У родителей своих я был в прошлый четверг. Моя мать делает упор на то, что, дескать, учимся-то мы у кого-то, с чьих-то слов всегда, откуда-то берем все знание.
Я говорю: «Есть такой тезис, что «хороший ученик это тот, кто превзошел своего учителя»».
Она говорит: «Да, конечно».
Я: «Ты уже противоречишь своим собственным словам.
Если только «откуда-то», то не было бы так, что «ученик превосходит учителя», а знание тогда бы все терялось и терялось, все меньше и меньше оставалось бы». А откуда, спрашивается, в  Начале  было дано? - От Бога? Так коммунисты же Бога отрицают. Или, что же это, Бог был, а потом исчез, так что ли? Или как? - Разве что из Советского Союза исчез.

34. …Вы не бойтесь и поспешайте обратно (сюда к нам). Иначе это все (болезни, неурядицы) продляется…
Е.В.: «Перед прошлым Уроком такая неделя была тяжелая, а я пришла сюда и так облегчилась, несмотря на то, что Вы меня ругали...»
Ю.С.: «Вот это правильно. Спасибо. И я сам на Уроках облегчаюсь. Как бы там, что бы там такое со мною ни было, что бы такое ужасное бы ни происходило для меня и т.д., а начинается Урок – начинается Урок и все, и куда что девается. Да, ругаюсь. Да, ругаюсь. Но, как сказано в «Домострое», «понос и укоризна всегда только поделом бывает и приимете это с благодарностью»…
Ю.С. читает Домострой: «…к большим быти послушны и покорны, к средним любовно, к меньшим и убогим приветно и милостиво…»

35. И я в молодые годы недопонимал многого. И у меня часто были весьма изрядные и совершенно беспочвенные, как потом оказывалось, столкновения. Пустой, да, был совершенно вздор.
И так вот друг другу мы и мешаем, упираясь в чьи-то слова или поступки. И тогда суть происходящего мимо нас проскакивает (когда мы пытаемся на слова, на признаки всякие опираться). Суть происходящего тогда мимо нас просвистывает, и мы коммунисты коммунистами остаемся.
Да: «…обнюхивающими и облизывающими все, что попадется на их пути. Они не отличают раба от господина и не различают где гость, а где хозяин…».
На самом деле, именно так оно и обстоит: кто из нас дурак, а кто умный - Бог его знает. Но, вот ты – начальник, а я – подчиненный. И будем делать каждый на своем месте, независимо от того, кто из нас умный, а кто дурак.

И с другой стороны.
В одном вычислительном центре был начальник машины, который со всеми в контрах был (тоже «великий» и «умный»).
Со всеми отношения испортил.
И однажды мне мою дочку (ей тогда около шести лет было) не с кем было оставить. И я с собой ее взял в вычислительный центр. Там много занятных игрушек: всякие кнопочки и устройства, которые хлопают, щелкают и можно поиграть.
И вот подходит этот самый В., который иерархии не признает, и говорит: «Ой, какая хорошая девочка, как тебя зовут?»
Она, не поворачиваясь: «Спросите у папы».
Потом двое молодых парень и девушка, признававших иерархию, признававших мое старшинство, в частности, по отношению к ним, подходят к дочке: книжечку какую-то ей предложили, бумажечку, фломастеры порисовать. Она им сообщила, как ее зовут, все приняла, конфетку ей дали, это она приняла, понимает иерархию.
Вот так, причем не сговариваясь.

36. Когда Вы упираетесь в Ваши разногласия с кем-то, то Вы не достигаете ничего. Правильно искать не разногласия, а общие моменты, которые Вы и Ваш собеседник понимают одинаково. И с этого начинать расширять (скажем так) плацдарм. В точности так же и по поводу любых болезней.
Болезни – ну их, давайте поищем здоровое что-то и это расширять будем…
Посмотрим на это с той стороны, что благо обеспечивают в империи те подданные, которые благоденствуют.
И заметьте, это в точности так же, как во всех обсуждениях с кем бы то ни было, чего бы то ни было.

37. Мне совершенно неважно, как медики называют то, с чем ко мне приходят.

Я твердо знаю, что
Благо – для всех благо, - и всегда.
И твердо знаю, что зло – для всех зло, - и всегда.
И исключения не бывает. Все.
И - это есть Здоровье.

Я твердо знаю, что:
Не существует того, что мы называем «законами»;
Ни «что» ни «как» не происходит и т. д.

А причем здесь то, что медики называют «болезнями»?
В общем-то, - все сплошь болезни.
Например, нехватка времени – болезнь и т.д..
Медики – это узкие-узкие специалисты по каким-то там признакам, Бог его знает.
И в каком смысле Вы за болезни не отвечаете?
Что Вы говорите?
Вы сейчас мне пытаетесь доказать, что существует «объективная реальность»  -  это на поверхности…
Е.В.: «Вы работали с С.С., я с ним работаю ежедневно – не доходит».
Ю.С.: «Не наше свинячье дело – он сам знает, что делает.
Вы же не поставите себя на его место? Вы же не знаете, что он делает, и я не знаю. И не будем умничать на чужой счет. Наше дело – давать, давать и давать.
А Вы что, собираетесь потрясти воображение человечества какими–то феноменальными результатами? Так что, совершенно спокойно. Наше дело – пыхтеть да пыхтеть. А получится то, что
получится. Как говорили древние: «Я сделал то, что сделал, пусть другой сделает больше». Это у Вас, опять-таки, мысли о том, что для него «хорошо», а что для него «плохо».
Мы не раз говорили, что «хорошо» и «плохо» советские – одно и то же. Только то, что мы называем «хорошо» - эта штука более опасная. Вот и вся разница. Так что, не суетите этих мыслей, а дело делайте.
А что это все для него, конечно же, мы не знаем и никогда не узнаем. В точности так же, как вот мы говорим, что это белый цвет.
А я не знаю, что это для Вас и никогда не узнаю, а Вы не знаете, что это для меня, и никогда не узнаете. Ну, так и что теперь?
И не будем пытаться что-то описать, да измерить – нет такой линейки, да и измерять нечего. Так что по таким пустякам не беспокойтесь. А наше дело именно дело, пыхтеть и т.д., и разгребать и все.
А мы вот такие штуки, как у Вас сейчас Ваше возражение, используем только для того, чтобы отлынить - только для отлынивания.
У большинства такая позиция: «они все равно не понимают», «а что я один сделаю?» Это повод для безделья. Так что пыхтите, пыхтите.

38. Не «потому что» мы болеем или что-то еще делаем, а «для того, чтобы». И вот вам случай из моей практики.
У одного математика (ему тогда 32 года было) плоховато было с сердцем. Он в год два-три раза был на больничном по этому поводу. И в отпуск ездил в санаторий опять же сердешный.
Когда у него это все происходило? После обострений всяких с начальством. Один раз его увезли прямо с работы. Вот он спустился в вестибюль и его забрали на «скорой». Остальные разы он до дома добирался, а дома жена вызывала «скорую».
Мы с ним пытались разобраться в его отношениях с начальством. Я тогда еще не знал того, что сейчас знаю. Это было уже лет семь или восемь назад. Морочил, морочил он мне голову, но продолжал у меня заниматься (всякие мелкие частные достижения имел с этого и продолжал).
Занимался он, занимался у меня и как - то раз пригласил к себе в гости домой. Я пришел и там обнаружил, что он панически боится жены. Она его обвиняет, объявляет его неудачником: дескать, зарплата у тебя маленькая, положение у тебя маленькое, в то время как те, с кем ты одновременно кончал институт, уже большего положения добились и пр. пр.; и дома от тебя толку нет и всякое этакое, - ела его поедом.
А когда он заболевал, она меняла гнев на милость и начинала за ним ухаживать (ну как же, она же добрая и хорошая, как все советские матери по отношению к детям: ненавидят детей, а когда те заболеют, наконец, - корчат из себя перед другими благодетелей).
И он что делал?  Как он на работе зарабатывал столкновения? - Тут у него включалась вторая игра: он очень «умный». Начальник дает ему задачу, и он начинает перебирать варианты. Он все сопоставляет разные пути, разные подходы. Он их перебирает, перебирает, перебирает, перебирает, перебирает, перебирает, перебирает, перебирает, перебирает. А дело стоит.
Раз он так, два – начальство хлопает по столу: «Делай так».
Он говорит: «Да как же так, это неправильный путь, не самый лучший, начальник не понимает, он меня зажимает!» 
Начальник опять хлопает по столу: «Увольняйся или делай».
Он хватается за сердце и отправляется в больницу.
Мы с ним это разобрали все в течение пары месяцев еще.
Прошел год с небольшим с тех пор, как он начал у меня заниматься. И он решился не переваливать на работу это дело, а разбираться дома.
И вот выпадают подряд четыре выходных (7 ноября и плюс два отгула жена просила взять, чтобы домашнюю работу сделать) и в конце этой недели его отвезли в больницу уже из дому. До жены дошло, что это она ему нагадила. Плакала, бегала извиняться. А еще до того, как до нее дошло, к нему домой пришли двое с работы о чем-то переговорить. А она на них набросилась: «Что вы там делаете, что моего мужа доводите до больницы?»
Они, вернувшись, рассказывают руководителю, какая жена у него. В больнице его навестили.
Выходит он на работу, начальник говорит ему: «Я теперь понимаю, что тебе работа в голову не идет, я тебе помогу, разберемся, главное, ты работай, ты же умеешь работать, способный же ты».
Продолжал он бояться жену, и предпочитал подольше сидеть на работе. Конечно, работа пошла получше. За год они сделали хорошую работу, которая вышла на Государственную премию. Его и в должности повысили, и оклад повысили. Жена тоже стала раскаиваться.
И все. И нет никакого порока сердца.
Т.е. он у него был не «потому что», а «для того, чтобы» жена сменила гнев на милость. И у него это несколько еще окольно так было через нелады на работе, т.е. «для того, чтобы».
Так вот, именно, «для того чтобы» на халяву что-то выторговать, мы эти гадости себе и устраиваем. И только так.

39. Я сегодня обнаружил, что я, оказывается, сильно простуженный. Теперь для меня все это иначе выглядит.
Оказывается, что именно то, что в моей империи сейчас, раньше я называл «простуженный». Вообще многое, что для меня переменилось.
У меня упадок был. Когда я из него начал выходить уже, то до меня дошло, что то, что у меня в империи было – это то самое, что врачи называют «гипертонический криз» (которым раньше я был очень подвержен). Теперь я даже не догадался, что это то же самое, настолько уже оно для меня отличается.

40. Про употребление лекарств.
Принципиально не пить лекарства ничем не лучше, чем принципиально их пить (отметьте такую сторону дела). Так что со стыдом, с раскаянием, с трепетом душевным примите.

41. …боль никак не проходит, хоть тресни, никак и все тут. И потом уже, после приема таблеток, как только боль начала уменьшаться, у меня уже соответственно меньше страха стало и я - скорее-скорее искать, «ну что же такое раньше знал, как от боли избавлялся?»
Так вот, сегодня я как раз хорошо это проверил на примере зубной боли. У меня опять зуб разболелся.
Что при этом я делаю?  - Абсолютно никакого движения другим подданным не предписываю. Ни малейшего движения, связанного с больным зубом, не предписываю: никакую гримасу лица, никакого движения рук, ног, никакого движения мысли.
И заранее (как бы велика ни была эта самая предполагаемая, так сказать, «боль»), я готов ее (все это) взять на себя лично, никого больше не обременяя. Это я набезобразил, сам буду расхлебывать.
Когда именно так Вы подходите, прямо как будто бы даже со звонким щелчком боль – раз и нет ее: подданные прощают Вас моментально и перестают к Вам обращаться. Когда они знают, что Вы это постигли, признали, есть надежда на то, что все исправится – все, ни малейших претензий со стороны подданных.

И так это все меня переполнило, так я был «аж никак не переваришь все»! И я всю ночь упражнялся вот в этих вещах, о которых сейчас рассказывал, и не спал я до без пятнадцати семь, и уснул, так всем этим переполнен был – никак не переварить.  И уснул только без пятнадцати семь и до семи спал. Но после этого  ничего такого, что «не выспался» не было.  Подданные мои были довольны и ничего не требовали.
После всего этого я переживал свои впечатления от своих болезней и эти мои маленькие постижения…


42. …и я до сих пор страшный жалобщик: жалуюсь по всякому поводу: то мне не так, это не этак.

Меня в детстве научили жаловаться. Каким образом?
Я, на самом деле, не жалуюсь. Просто то, что я говорю, я говорю в той форме, как окружающие меня люди. А они все это в форме жалоб высказывают. И я, соответственно, в форме жалоб. Вот так постепенно сам стал жалобщиком. Вот такие пироги.
И вот теперь прямо такой жалобщик! Развел у себя «самочувствия» всякие! А, на самом деле, «Я»-то сам не жалуюсь…
Вот Д.В. учится, ему что-то преподают, а ему самому ясно, что это все вздор. Как быть?
Давайте всегда ссылаться на источники, тогда все будет в порядке. За что купил, за то и продаю, сам лично за это не отвечаю.
Советский человек говорит: у меня «самочувствие», у меня «состояние». То есть, он сам-то лично не знает ничего на счет этого самого «самочувствия», или этого самого «состояния», а услышал где-то эти слова, услышал эти понятия и скорее делает вид, что он тоже это знает.
А на самом деле не обязан вовсе все знать.
Я не знаю, что такое «состояние», ну и не ссылаюсь на это самое «состояние», «ощущение», «самочувствие» и прочее. Неправильно было бы мне утверждать, что у меня плохое самочувствие. А, ежели мне непременно именно это слово невтерпеж произнести, то я скажу, что это принято называть «плохим самочувствием», что «это» такое я не знаю.
Был у меня некий чилиец знакомый Г. В русском - совершенно косноязычен, а как-то раз выдает длинную такую политическую фразу философскую умную советскую.
Я ему говорю: «Г., а как ты эту фразу понимаешь?» А он говорит: «А я ее никак не понимаю, но у вас так говорят».
Он абсолютно правильно сделал: на себя никакой ответственности не взял. Он так и сказал, что «я ее никак не понимаю, но у вас так говорят».

И когда Вы чужие слова, ничего не обозначающие, повторяете, ежели Вам действительно повторять так уж приспичило, ссылайтесь на первоисточник. Иначе разведется такое «самочувствие», да такое «состояние», что прям тошно. Тем более, (да?), ну как быть с этим самым «плохим самочувствием», коль скоро Вы даже не знаете, что это такое? - Гроб. Безнадега.

И вот вчера у М.В. заключительный Урок Подготовительного курса (у М.В. «телесные нелады»).
Мы и разбираем, что это не его «телесные нелады», поскольку у него самого тела нет, - это есть некая смута в империи. И тот император, который ради этой смуты покидает свой трон и идет лично всех этих страдальцев благодетельствовать, тот не император, а коммунистический диктатор, строящий из себя «благодетеля».

Процветание-то государства, процветание империи обеспечивают процветающие, а не несчастные. И даже в самой процветающей империи всегда найдется сотня-другая миллионов подданных, которые несчастненькие. И, когда император покинул свой пост, и идет этих несчастненьких благодетельствовать, то он уже не император, а смута в империи только ширится с помощью такого «императора».

Так что, благоденствует ли там такое-то число Ваших подданных или не благоденствует, совершенно незачем на это опираться, пытаться коммунистичить, пытаться всех облагодетельствовать.

Какой бы величины, какого бы размера, скажем так, несчастья ни были среди Ваших подданных, -  знайте, что Вы здесь не сделаете ничего лично, Вы лично их никак, никогда, никакой страшной силой не облагодетельствуете. Облагодетельствуют этих несчастных подданных только те Ваши же подданные, которые процветают и благоденствуют. И они-то, ближайшие к тем, только они с этой задачей справятся и больше никто.

К чему приводит такая чисто коммунистическая позиция, когда мы строим из себя «благодетелей» (как наше советское правительство коммунистическое строит перед всем миром «благодетелей» для нас)? Так вот, мы приписываем себе в качестве заслуги, что какие-то наши подданные еще не сдохли. Вот результат как раз такого подхода.
Так что не бывает, никоим образом вообще не бывает никаких «благодетелей». И тот, кто для нас благодетель, тот сам-то знает, что он вовсе никакой не «благодетель».

Д.Г., однако, очень упорствует в том, что она «благодетельница». Я, говорит Д.Г., знаю, что у меня много грехов и всякое такое, всякое такое, но, на самом деле, она этого не знает и не признает, а на одном Уроке сказала: «Надо быть доброй, но где это добро взять?»
То есть, ей так представляется, что заслуга в том – у кого что спереть. Вот наворует, сопрет «добра» у других, а потом будет строить из себя благодетеля, раздавая это «добро».
Это, опять-таки, чисто Ленинский принцип. Ленин поддерживал ученых, допустим, что-то им выделял. Так это ж не он поддерживал, сам-то Ленин лопату в землю ни разу не воткнул, ни одного овоща никакого не вырастил. Это он наворовал и с высоты своего величия «благодетельствовал».

Так же вот и мы делаем, когда ссылаемся на какое-то там «самочувствие», на какое-то там «состояние» и прочее, прочее, вместо того, чтобы чистосердечно раскаяться.

43. Я раньше был очень больной и иногда, время от времени приезжала моя мать меня благодетельствовать.
Мне это совершенно ни к чему, мне вообще жить тошно, все тошно и разговаривать-то тошно, и слушать-то тошно, а она меня осыпает благодеяниями и еще хуже делается. И она же благодарности от меня ждет, а мне нечем благодарить, у меня ничего нет, мне и так тошно. Вот такие пироги. Так что благодетелей не будем из себя строить.
Действительно, на самом деле, мы друг друга все поддерживаем (не в признаках, без признаков). А  как это обстоит в признаках, так это только по договоренности. Мы и так все вместе, мы и так – одно. А вот насчет признаков – как мы договорились.
Договорились мы так, что я для Вас что-то суечу, а Вы для меня (но при этом не будем строить из себя благодетелей). Просто взаимная договоренность. Суета, сама по себе, в любом случае дурное дело. Так что, благодетелей строить из себя не будем.
Допустим, родители заботятся о детях. У добрых людей по этому поводу просто договоренность двухсторонняя. При этом никто из себя благодетеля для другого не корчит. Или дети заботятся о престарелых родителях в суете. Опять-таки, по предварительной договоренности. Договорились и делаем всю эту суету. Но, опять-таки, благодетелей из себя не корчим. Любая суета, это всего лишь суета и ничего больше. И не будем себя держать благодетелями на этом основании…

44. Не осыпайте других, тех, кому плохо, «благодеяниями», им и без того тошно. Оставим их в покое просто. Это самое лучшее, что мы сделаем, когда мы оставим в покое тех, кому плохо, дадим им очухнуться.)

45. Как с кашлем поступать. Когда я сам так делаю, у меня кашель проходит.
Кашляем мы, на самом деле, как? - Вот там «чего-то першит», иначе говоря, «я боюсь, что кому-то плохо» - влезаю в его личные дела, по-советски, и предписываю ему кашлять.
Понимаете, да?  Боюсь «за кого-то», иначе говоря, боюсь «их», боюсь, что мои подданные - сволочи, что все - мои враги, - и заставляю кашлять. А правильно как?  - Не кашлять.
Заметьте, «Вы» не кашляете. Когда им приспичит, они и без Вас сами кашлянут. И когда Вы именно так, им самим на усмотрение все оставляете, Вы им доверяете, и не кашляете, ведь не Ваше же императорское дело-то, на самом деле. На то есть свои какие-то, скажем так, «чиновники», которые этим заведуют, поближе к тем, кто это все выполняет. Вот, на их усмотрение это все и оставляйте, пожалуйста.
И тогда Вы сама не кашляете. Они, когда им будет пора, сами кашлянут. И тогда кашель делается отхаркивающим и быстро проходит.
Кашлять самой – это неправильно, и так же неправильно сдерживать кашель. И то, и другое - ничего хорошего. А правильно, когда Вы вообще в это не лезете, а оставляете это на усмотрение Ваших подданных… .

46. (о больной женщине):
Самостоятельности – нет.
Свободы - не обрела.
А где еще добро?

47. Сл.: Юрий Сагидович, что такое рак? –
Мы неправильно питаемся?

Ю.С.: Рак,  -  я для себя определяю, – это «надо-жизнь», - когда Вы упорствуете в том, что все «потому что». И вот, наконец, когда Вы достаточное обилие механизмов у себя в теле начнете воспроизводить – это и есть рак. Мне это дело так представляется…
И, опять-таки, не наказание «за» (якобы уже перестал грешить). А «это» и продолжает он делать, сейчас продолжает…
Поверхностно и неправильно подходить, к «болезни» таким образом – что это расплата за «что-то». Нет,  мы и сейчас продолжаем делать «это».

48. Коль взялись принимать (Слушателей) – передавайте не коммунизм, а передавайте то, что взялись передавать. Ваш коммунизм оставьте при себе, а передавайте благо, но не наоборот.
При таком чисто коммунистическом подходе советском (благо при себе оставить как бы, а другим передать, навязать, распространить между другими коммунизм) и дети тогда у родителей берут сумму их пороков и только общую часть достоинств. Это именно при таком Вашем подходе.

Н. я многое чего такое не навязываю из того, чем сам страдаю. Она лучше меня. А кабы я поступал бы как Вы, так я бы и ей навязал это все. Мало ли, что я сам безответственный, но совершенно не обязан навязывать такую же безответственность ей – поступайте как ответственная, даже оставаясь безответственной. Вот и все.
И постижения у Вас почти никакого – это как проявление безответственности – вот в чем дело-то. Жуткое дело.

И вот этот подход, который Вы продемонстрировали: плохо было – Вы описали, по коммунистически, «почему было плохо», «почему» смута в империи, - это то же самое, как раньше говорили «тогда нагрешила, а теперь плохо стало». Колоссальная ошибка.
Когда Вы так говорите, это Вы утверждаете, что в данный момент Вы предел совершенства:  «нагрешили, и за  это…», а сейчас, в данный момент я – предел совершенства. Вот в чем ошибка.

Нет, всякие помехи – это не есть причинное следствие прошлого,  Вы продолжаете и сейчас делать это, а сваливаете на что-то прошлое уже, т.е. утверждаете, что сейчас Вы уже предел совершенства. В частности, католические исповеди тоже сплошь лицемерие – грехи священнику перечислил и полагает, что это есть честность, открытость, искренность, покаяние, а пороки все при себе оставил (и - будь здоров). И утверждает, что, ежели он не украл чего-то, то он уже и не вор. Ошибка. Не бывает так. Он не украл, но на самом-то деле украл, не в этой форме, так в другой что-то украл. Так что, каяться в грехах и говорить, что это вот страдание есть последствие грехов – это в высшей степени неправильно, это лицемерие.

49. Д.Г.: Покаяние – метанойя – перерождение.

Ю.С.: Линцзы говорил - «настоящее покаяние – это когда мы перестаем «это» делать…»

50. За что нас осуждают? – За скрытность. Больше ни за что.
   …И вот я сделал что-то такое плохое. Но, «я же не виноват!», - внутри себя я себе говорю, - «я же хороший!» 
Тогда что я пытаюсь сделать? Я пытаюсь как-то объяснить, оправдать этот поступок и, скажем так, забыть, что я сделал зло, грубо говоря.
И вот, я эту самую память об этом как бы свернул в узелочек, и наверху появилась вывеска такая, что есть что-то, свидетельствующее о том, что я плохой, низменный.
Я сам этот поступок постарался забыть, а вот вывеска в памяти осталась, что есть свидетельство того, что я низменный, плохой (в глазах окружающих есть такое  свидетельство, что я плохой).
А, кроме того, во мне самом появилось знание того, что я совершил  не искупленный грех, ведь никуда же не денешься?
На этом основании я и утверждаю, что я плохой.
А дальше я рассказал Е.Б. вот что:
Наши прегрешения, которые мы совершили под диктовку нашей машины – это в действительности не наши прегрешения, не мы за это отвечаем, не мы за это расплачиваемся.
А вот когда мы пытаемся утаить эти прегрешения, вместо того, чтобы в них раскаиваться, то они уже становятся нашими действительными прегрешениями. Вот, что получается, когда мы пытаемся что-то скрыть, оправдать или объяснить какое-то наше плохое дело.
Как это выглядит со стороны? - Я начинаю свои пороки, свои плохие поступки оправдывать, объяснять и как бы скрывать их от окружающих, как бы скрывать, что я такой плохой. При этом со стороны-то все-таки видно, что я набезобразил, так или иначе, но всегда это откроется, «шила в мешке не утаишь».
То есть, вообще говоря, окружающим мои плохие поступки все равно видны, они о них все равно знают: все мы такие, - и за это как раз на меня не сердятся, вообще говоря. Вот наступил мне кто-нибудь на ногу в автобусе - я не буду им возмущаться, -  наступил нечаянно, что же делать; бывает, я кого-то нечаянно толкну. Мы за это друг на друга не злимся. Так?
А вот когда я начинаю скрывать мои дурные поступки, Вам-то ведь непонятно, что я думаю, что я их скрыл от Вас. Вы мои дурные поступки видите и думаете, что и я знаю, что Вы знаете мои дурные поступки. А тогда Вы видите и мои дурные поступки, и видите и то, что я, тем не менее, что-то скрываю. И тогда Вам так представляется, что я скрываю вообще что-то ужасное.
И тогда Вы начинаете со мною бороться. И тогда-то мне и начинает представляться, что я плохой. И тогда я начинаю доказывать, что нет, я не плохой и начинаю с Вами бороться.
И вот мы с Е.Б. это прокручивали, прокручивали, прокручивали и через полчасика – раз, ему уже не плохо. Он вник, разобрался, как это в нем происходит все, и прекратилось это самое «плохое».

51. Кривляний разного рода, сколько их есть на белом свете у меня у самого много…
Мешает это, мы пытаемся себе это запретить, когда у нас мания величия очень велика, когда мы объявляем себя пределом совершенства… Такой мании величия у меня уже несколько поменьше, но мне бывает просто тошно, бывает просто невыносимо… стыдно. Ежели к этому подойти по коммунистически, то и недолго  впасть в грех уныния. 
А каким образом я в грех уныния не впадаю? - Продолжаю изо всех сил делать то, что делаю. Вот иду по улице, и мои кривляния мне тошны, но я в это не упираюсь. Всегда у меня есть что-то такое насущное, на счет чего мне разобраться не мешало бы (например, с кем-нибудь разговор мне предстоит), вникаю в ситуацию.
Когда уж совсем тошно, - творю покаянные и благодарственные молитвы.  Да, раньше я излишне углублялся в покаянные молитвы и благодарственных не творил. А это тоже, оказывается, мания величия, тоже худо.
Когда мне становится плохо, или кривляния мне мои тошны, или еще как-то – когда я в это упираюсь, то, как это выглядит? - Я как бы обвиняю Бога в том, что Он мне чего-то такого недодал. Тогда как, на самом деле, конечно же, все мне дано, это я сам идиот. И вот, когда я это признаю, я так и делаю, как Христос говорил «возьми свой крест и следуй за мной, и иго будет не бремя».
Так что, Вы запрещать себе переставайте, и не объявляйте эти кривляния достоинствами. Вот и все.

Многие свои безобразия начинают объяснять и  оправдывать, таким образом, их достоинствами объявлять. Но, это ни к чему совершенно. Так что, не оправдывайтесь и не оправдывайте.
Безобразим, все мы безобразим. Ну что ж, «что выросло, то выросло». Но, лучше знать свои безобразия и спокойно на них смотреть, чем пытаться выставить их заслугами.
И когда Вы так смотрите на Ваши собственные безобразия, то Вы спокойнее смотрите и на чужие безобразия, и Вам уже труднее делается поводы для недовольства находить, и уже недовольство уменьшаете. Вот.
Все мы кривляки, так что, стоит ли из-за этого особо так переживать. По этому поводу говорил Хуэнен: «Испражняйтесь и мочитесь, носите свою обычную одежду и ешьте свою обычную еду. Глупый будет смеяться надо мной, но умный поймет. Будьте хозяевами любой ситуации, в которой окажетесь, (именно хозяином ситуации, в которой Вы окажетесь)  и тогда, где бы Вы ни находились, все будет правильно».

52. …не-е-ет. На самом деле, это бесстыжесть. Наоборот, настолько большая бесстыжесть, что увиливают от расплаты. Ни хрена не стыдно, как настоящим коммунистам (всегда юлят и жульничают, всегда готовы увильнуть от расплаты, им не стыдно скрыть, обмануть). Это мы часто путаем со стыдом. И тогда появляется то, что мы называем совестью. Вот коммунисты этим очень богаты. У всех у них совесть во-о-о (широко раскрывает руки). Такая, что бесстыжесть полная. И угрызения, конечно, у них. В «Хождении за три моря» Афанасий Никитин такую ситуацию описывал, правда насчет крокодила, а не насчет коммунистов, но очень подходит: «Сей зверь, егда ясти и мает человека, сам плачет и рыдает, а ясти не перестает». Так это именно тот, кто имеет угрызения совести. У него такие угрызения совести, что ему вообще на все начхать, он любому гадость любую сделает. Что мы и имеем в натуре. И самоубийством заставляют кончать угрызения совести. Т. е., самое большое зло на свете делают от этих самых угрызений совести. Так вот, это все долой – это полная бесстыжесть. А стыдно – это, именно, когда видишь, знаешь, что действительно набезобразил – вот это стыдно. А когда увиливаешь от расплаты, увиливаешь от наказания, тогда – угрызения совести. То есть, это и есть увиливание от наказания.

53. …Грехи свои вспоминать и перечислять, вообще говоря, совершенно напрасное дело. Когда Вы так это понимаете, что это Вам наказание за что-то бывшее – это неправильно. Вы и сейчас это делаете. Не прошло это, а Вы вот сейчас так и делаете. Вот, в чем дело-то.
А когда мы пытаемся какие-то грехи перечислить, то это мы утверждаем, что сейчас в данный момент мы уже вроде бы не безобразим. Вот ошибка-то. А грехи перечислять и самому себе, и другим еще рассказывать это вовсе напрасное дело, это мания величия. Это утверждение, что я сейчас безгрешен. А такого не бывает.

Грех, не грех? Это все тоже довольно-таки относительно. Допустим – убить кого-то грех, да. А, допустим, кто-то убил того, кто сам убил бы многих. Тут уже, как сказать грех или не грех? Так что, когда мы опираемся на какие-то поступки или признаки и вот «это» объявляем грех или не грех, то мы всегда рискуем ошибиться. Всегда рискуем ошибиться. Всегда рискуем порок объявить добродетелью. Так что твердо знайте, что это не за что-то бывшее наказание.
Когда вот так подходим, что это наказание за что-то бывшее, то это у нас появляется некая как бы безнадежность, которой мы оправдываем наши теперешние пороки: «все равно мне уже ничего не поможет теперь». А на самом деле, явно, что это не так.
Чистосердечно раскаявшись, Вы и грех с себя снимаете. Избавившись от соответствующего порока, обретаете благо. И ничто прошлое уже не гнетет.
Даже вот так. Я сейчас начал себе отращивать аппендикс и гланды. У меня в детстве была операция – вырезали гланды. Похоже, что я без них не обойдусь.
А тут я еще Д.Д. сказал, что и она восстановит свой желчный пузырь. А потом на следующем Уроке она сказала, что ее желчный пузырь меня слушается. После многолетнего перерыва впервые она зеленого луку поела и ничего, хорошо. И вот теперь она в нетерпении ждет дачного сезона поиметь маленькие радости в жизни, которых она долгое время была лишена.

     54. Т.В., Вы нам еще никогда не рассказывали ничего насчет того, как Вы умеряете Вашу гордыню. И вот так снаружи как-то вроде бы она у Вас и не уменьшается, что ли?

Я почти на каждом Уроке рассказываю, как я уменьшаю мою гордыню. Наталкиваюсь на то, на другое и вот как уменьшаю, как радуюсь моим благодетелям, вместо того, чтобы себя объявлять «благодетелем» для других.

Т.В.: Во всяком случае, я никогда не сержусь из-за каких-то неудач, неприятных моментов. Раз есть – значит это мое, не кто-то виноват, никого не осуждаю…

Ю.С.: Знаете ли, как Вам сказать, «никого не осуждать» - это в общем-то уже гордыня.
«Не искать «виноватых»» - это уже гордыня, если уж так, серьезно. Другое дело, что когда Вы ищете «виноватых» и кого-то осуждаете, - это Вы вообще исчадие дьявола по всем пунктам. Но когда Вы «не сердитесь» и «не ищете «виноватых»» - это такая еще даже пожалуй побольшая гордыня, скрытая такая, под лицемерные такие штуки упакованная.
Т.В.: Принимаю как есть.
Ю.С.: Хэ! Тогда у Вас нет и мысли о том, что «Вы не ищете «виноватых»». Когда Вы говорите: «не ищу «виноватых»», - то это Вы утверждаете, что «виноватые» все-таки есть. Когда Вы на кого-то «не сердитесь», то это Вы утверждаете, что Вам таки «зло» причинили. В то время, как на самом деле, Вам со всех сторон только благо. Это Вы  что-то голословно объявляете злом.
Т.В.: Вот, мне идти по делам. Я тут же говорю: «Простите меня, мои родные…»

Ю.С.: Это для чего? Это Вы объявляете себя злоумышленницей сразу? Простите, я собираюсь идти по своим делам. Буду ли я
просить прощения у моих подданных? Нет. Это их дело – выполнять мои указы. А когда я так поступаю – это я сам вроде бы объявляю, что все мои затеи до единой все сплошь дурацкие затеи, что «я сволочь». Это – гордыня.
Это тогда я объявляю всех сволочами, иначе говоря. То есть, «не я сволочь» именно в силу чего? -  Я вынужденно делал то-то и се-то. А откуда эта вынужденность берется? Да только оттуда, что «все сволочи» «меня заставляют».
То есть, вот такой подход – это то же самое утверждение, что «все сволочи» - и великая Ваша гордыня.

Т.В.: Смиренно принимаю все, как есть.
Ю.С.: Вот-вот, и все. И никак не оцениваете, не комментируете, не объявляете это хорошим, не объявляете это плохим, полностью бросаете всякие мысли и заведомо знаете, что Вам со всех сторон  только благо дано. Другое дело, что Вы какую-то мысль, что-то там такое о чем-то посуетили и объявили что-то «злом» для себя, так это же пустая говорильня. Это просто какая-то мысль по поводу чего-то и т.д. Вот и все. А Вам со всех сторон, действительно, одно благо и только благо, и никакого зла.

А когда мы «не ищем виноватых», «не сердимся» и т.д., то мы говорим, что все-таки нам причинили зло. Вот в чем ошибка-то. Это гордыня.

У Бодхидхармы местный правитель спрашивает: «Подношения я делал, жертвы приносил, храмы строил. Имею ли я заслуги перед Буддой?» Бодхидхарма ему говорит: «Нет, не имеешь. Ты же это делал для достижения счастливой жизни?» Так что, вот такие мероприятия дают ограниченный результат. Это вроде коммерции. Этот правитель построил храм и «за это» в таком-то размере он что-то получает. Но, это не есть заслуга, ни для кого он не благодетель. Он за это сам и получил. Это не есть заслуга-добродетель. А заслугу-добродетель имеет тот, кто вовсе ни для чего, просто так делает.

Т.В.: У пророка Исайи есть… Заболел Иезекия. Послали к пророкам людей спросить, будет ли жить Иезекия. Бог через пророков сказал, нет, не выздоровеешь. Иезекия обратился к Богу: Как же так? Вот я строил для Тебя… Господь явился через пророков и сказал: Болезнь твоя смертельна из-за  другого, смотри в себя. И как только Иезекия раскаялся в своем личном – жизнь ему продлилась. У него там большая молитва, хорошая – болезнь дана только во благо.

Ю.С.: И вот именно, нам показано благо – это мы «это» называем «болезнью». А в каком случае мы «это» называем «болезнью»? А в том случае, когда свои пороки объявляем «добродетелью».
На самом деле, Не Имеющий Имени мне создает препятствия на дороге к смерти. А болезнью это для меня оказывается только тогда, когда я все-таки упорно иду к смерти. Иначе говоря, объявил добро «злом», а зло «добром», продолжаю пакостить и иду к смерти. Вот тогда это для меня оказывается тем, что мы называем «болезни». А на самом деле вовсе не это было мне дано. А мне даны в самом начале совершенно четкие указания, что я не то делаю, не туда лезу. Ка бы я сразу правильно этим воспользовался, я бы и не лез. Вот и все. Так что, не «болезни» нам посылают, не «зло». Это мы из этого делаем зло, когда продолжаем упорствовать в пороках.
Т.В.: Леша, извинись перед В., попроси у нее прощения. В воскресенье-то мы обидели В. Кажется, все это мелочи, но нет, не мелочи.

Ю.С.: И опять-таки, будьте ответственны. Вот, допустим, у меня случается кого-то обидеть. Но, главное – вовремя это распознать и не заблуждаться на этот счет, не объявлять, что «все правильно сделали», «потому что» и т.д.

Тут каких-то внешних признаков нет – именно, чистосердечное раскаяние участь нашу облегчит и ничто больше, хоть что суети.

55. Мы путаем хорошо и плохо таким образом. Говорят, что добрым быть хорошо, но самому доброму плохо.
А что мы называем «хорошо», и что мы называем «плохо»?
Мы призываем друг друга быть добрыми, стремимся, как мы говорим, быть добрыми. Представим себе, что вот таким образом, наконец, появилось сообщество добрых людей, - и это «хорошо», как мы говорим, несмотря на то, что каждому из нас в отдельности плохо. Так в каком смысле «хорошо», когда плохо? И в каком смысле «плохо», когда хорошо?
Так что, то, что мы называем «хорошо» - это то же самое, что мы называем плохо.
И когда мы делаем другим «хорошо», то на самом деле мы делаем другим плохо.   

56. И вот я вчера на общем уроке говорю Е.В., что это такое, когда «с ней хорошо» (она работает экскурсоводом): «И вот, кто-нибудь приехал из другого города и уже заранее предвкушает, как он, вернувшись обратно, блеснет своей эрудицией. Вот и все это «хорошо».
Ваша дочка производит впечатление на взрослых, а другие детишки смотрят и думают: «Вот так надо производить впечатление на взрослых – «хорошо»». 
Короче говоря, с разных сторон обсуждали, что благодетелей из себя строить нечего, и что нам, советским людям, утверждать, что кому-то с нами хорошо, вообще бессмысленно. Вот до чего дошли мы – с Запада бесплатная продовольственная помощь нам приходит, в то время, как до революции (вот в этом численнике написано) Россия полмира кормила… А коммунисты довели до того, что нам добрые люди бесплатно посылки посылают, но при этом выставляем себя для них же «благодетелями».
Опасно принимать у себя «благодетелей» – нам нечем будет расплатиться.

57. Родитель строит из себя труженика-праведника там, на работе и требует у ребенка восхищения своей персоной и уважения к себе, и послушания здесь…
 
Профессиональный советский педагог Вам рассказывает, какой он, преподаватель, великий. Не наше это дело: «великий» он или «не великий». От того, что наш преподаватель «великий», такой «умный» (допустим даже это так), у нас не прибавилось ничего. В том-то все и дело. Пустое это все! Все это изображение величия - совершенно пустое. А вот она тоже пока этого не понимает. Ей так и кажется, что достаточно какого-то величия ее собственного, чтобы было все в порядке…

58. Что единственно существенно для детей – пример того, кто непрерывно свои пороки уменьшает, совершенствуется, делается сильнее, постигает.
Непрерывное движение - вот, что главное. При этом всякая суета сама по себе – это же ерунда, не в этом дело. Нет никакого абсолютного уровня. Главное – это, именно, когда Вы в движении. Вот это и есть то, чего нет у нас сейчас. Это советский подход - сначала что-то выяснить. Пока не приступите к работе, так и не будете ничего знать. А как же иначе-то? Пока не приступите, ну как же Вы будете знать? Никак. Вот приступите к работе, тогда и узнаете.

Важно, чтобы это было бы непрерывное постижение. Постижение. Улучшение. Вот, что важно. Не то, с какого уровня и до какого, а именно факт самого движения – учиться, именно учиться. Вы работаете – учитесь. Не бойтесь, что чего-то Вы не знаете. Так и я же ничего же не знаю. А наступает конкретно что-то такое вот определенное – начинаю разбираться, постепенно идем.
Я, когда начинал, вообще ничего не знал из того, что сейчас знаю, ну и что? - Чуть-чуть благо поимел, так - передай.
Н.,  например, уже на меня работает, кое-что и рассказывает. Кабы у нас было бы то, что мы называем деньгами, я бы ей уже жалованье назначил. Другое дело, что рубли откладывать на какой-то счет – совершенно пустая затея, Бог его знает, сколько через 18 лет будет стоить макулатура? Есть ли смысл связываться? Вот разве что медными монетами это все откладывать…
 
59. Меня сильно озадачил один молодой врач в детском саду, куда я водил мою дочь, когда я к нему обратился: «Вы производите на меня впечатление человека неглупого. Неужели Вы думаете, что я лучше знаю Вашего ребенка, чем Вы?»

60. …Если есть такая приверженность  чтению, то читайте уж благочестивое: только чужое суем, т.е. я – идиот. Не дай Бог, докажу и поверит. И хорошо ли ребенку будет знать, что его родитель идиот? Так что, не читайте детям ни в коем случае!
Когда здесь были М.М. и Л., Л. в центре внимания пытался оказаться, заведовать моим Уроком. И вот я М.М. говорю: «Я для Л. Вашего идиот,  он пытается мной командовать. А, таким образом, Вы, пришедшая ко мне, стало быть, для него вдвойне идиотка. Вот до чего Вы ситуацию Вашу домашнюю довели, что для Л. все идиоты, а его родители – самые большие идиоты. Хорошо ли такому ребенку? Так упаси Вас Боже от всяких развивающих, от всякого чтения, а то ведь поверит, что идиоты родители. Вот какая неприятная штука…
Детей заставляют в погремушки играть… навязывают… маленький ребенок размахивает (игрушкой, предметом каким-нибудь), что-нибудь сшибает, себя по голове ударяет… утверждение по этому поводу, «надо ребенку давать как можно раньше». Таким вот образом, это и культивируется. Совершенно бездельно (для ребенка), ему самому ни к чему (да?), вдруг ему что-то дают. По требованию родителя, конечно, он берет. Да еще начнет размахивать. Вот так бестолково бестолковыми вещами и размахивает. Так что, долой все это! Совершенно ни к чему это все. Ничего такого развивающего. Н. наша соберется сама читать научиться – ради Бога, научится, я не запрещаю. Пять благочестивых книжек наших и будет читать, хватит.
Вот пройдет еще несколько лет, да? В такой форме, как сейчас все это вымрет, тоталитарность вымрет, все эти коммунистические порядки, и все – полная самостоятельность.

61. Совершенно достаточно свое напряжение устранить…  никаких «других»-то нет – это все условно – это все «Я». Так что, ничего «другого» суетить совершенно нет никакой надобности.

А ребенка маленького вообще все устраивает – он только Вам изображает Ваше же напряжение. Так чтобы его напряжение устранить, Вам совершенно достаточно Ваше напряжение устранить. А ему даже говорить ничего, даже это не обязаны. Ничего не говорить, ничего с ним не делать. Н и ч е г о.
Вы, когда Ваше (напряжение) устраните, обретете благо (вот уже теперь у Вас даже работа Ваша есть), освобождайтесь и во всем остальном от чужого, это для него будет благом. Он, конечно, это благо обретет и тоже от чужого избавится и будет иметь собственное. Так что, совершенно никого и ничего не суетите.

У Д.Г. были большие затруднения с невесткой. Наконец, признала Д.Г. свой грех, признала свою ответственность. Позвонила невестке, попросила прощения, предложила поговорить и разобраться. Они еще не говорили и не разбирались, но уже невестке во всех отношениях стало легче даже в признаках, в том числе и с болезнями всякими уже легче. Даже еще ничего исправить-то не успели, а оно само исправляться начинает. То есть, именно, достаточно перестать напрягаться этой враждой и ненавистью, этим подозрением, что «все сволочи», и исчезает все дурное.

Д.Д.: «У меня появились новые родственники – родители моей невестки. С отцом все благополучно, а вот маму я не понимаю, она меня не понимает. Мы какие-то очень разные. Полное какое-то непонимание действий друг друга. Жалко, очень жалко. Я еще не знаю, как это все будет».
Ю.С.: «Будет так, как Вы сделаете. А как же еще»?
Д.Д.: «Я пока ничего не делаю».
Ю.С.: «Это тоже правильно. Не знаю, что делать, по крайней мере, не дергаюсь со страху». Это правильно».

62. …Н.Б. под маской ответственного решения, не бралась за ответственную работу. Это полная безответственность и есть, когда мы, якобы ответственно, отказываемся от любой ответственности, от любого дела – это безответственность. Вы это учтите.
«Я боюсь»,  но - это не страшно. Бойтесь, но делайте так, как будто не боитесь.
В детском саду советском во что упираются? Якобы, не хватает обслуживания: на горшки сажать, штаны менять, кормить и пр. пр. Они это только так говорят, что в обслуживание упирается, а на самом деле, всё это упирается в разногласия между детьми, упирается в разногласия между воспитательницами и детьми. А когда выстроена естественная иерархия… когда она расширяется и более влиятельной делается, более весомой, каждому следующему поступающему уже проще влиться (общими силами). И когда этих общих сил больше, то, соответственно, это проще всё пойдёт. А горшки они сами потаскают. Пусть от этого, будет больше безобразия, чем порядка, но было бы им хорошо, вот в чём дело-то.

И вот я и говорю: «Чем нас больше, тем нам лучше».

63.  Д.Г. сформулировала точно: ««Я» делаю все точно. Если есть ошибка, то это не «Я», а моя машина, т.е. «Я» - безответственный. А когда я подхожу ответственно, скажем, ту же самую задачу математическую я, ежели суечу, то я ее посуетил правильно, она правильно решена. Либо вообще не решил, т.е. отличаю то, что знаю, от того, чего не знаю. Вот такой подход». А результат будет такой, что самый слабый ребенок, когда ему это скажешь, перестанет иметь всякие такие проблемы. И я ее поздравил с тем, что она сформулировала такую замечательную вещь так просто, ясно, четко. И результаты будут совершенно бешеные (30.12.90).

64.  А как Ваше объявление, Д.Г.? Обычно математику изучают для того, чтобы сдать экзамены в институт. Допустим, я не собираюсь учиться в институте. Так что же, математика мне повредит, разве математика для меня бесполезна? Ни Боже мой, не будем отделять математику от истины, истину от математики.
Д.Г.: «Дети учатся жить правильно, изучая математику. Каждый хочет научить своего ребенка быть счастливым. Как ни странно, это можно получить путем изучения математики».
Ю.С.: Я же сам именно так воспользовался математикой. Так что, мне это утверждение совершенно понятно… чисто такой строгий последовательный подход: что я имею основания утверждать, а чего утверждать я не имею оснований. Вот и все. Это математикой для меня и будет.

65. Ю.С.: «Давайте начнем сначала. Повторите Ваш вопрос в такой форме: «Я боюсь, что…» и рассказывайте, чего Вы боитесь».
Г.Н.: «Я не думаю, что я чего-то боюсь».
Ю.С.: «Вот так уж точно не бывает. Мысли – это всегда страх, вопрос – это всегда страх. Так вот и начните Ваше высказывание, которое Вы замаскировали под вопрос, якобы. Якобы узнать что-то. Это Вы как бы окольно что-то выясняете, прямо не говорите, а вот так окольно.
Г.Н.: «Я могу сказать цепочку моих мыслей…»
Ю.С.: «Нет-нет, это все отбросьте, а скажите напрямик, без «цепочки рассуждений», а напрямик. «Я боюсь, что…» Вот давайте вникнем, постигнем. Вот это и будет постижением, когда
Вы сейчас откроете, чего Вы боитесь – вот это и будет постижением. Давайте, Г.Н., постигаем».
66. Кто сам не суетит мысли, тот ясно видит все мысли собеседника. Но в том только случае, когда Вы сами не суетите мыслей.
Расскажу, как я мысли приятеля прочитал. Он спрашивает у меня: «А ты мысли читать умеешь?» Я говорю: «Умею». «Ну что, - говорит, - я сейчас думаю?» Я говорю: «Ты сейчас думаешь, что уж ты-то такой умный, что уж точно скроешь свои мысли». И он был весьма обескуражен этим ответом.
Так вот действительно, когда Вы сами мыслями не обременены, то Вы все мысли читаете. Я действительно читаю все мысли, но, действительно, не сержусь и не осуждаю. Вот, что главное.
Не за пороки нас осуждают, а за скрытность, за попытку их скрыть. И когда мы не скрытны, все это признаем и принимаем, тогда нас не боятся, мы надежны тогда, никаких неожиданностей тогда от нас…

67. Не предпринимайте напрасных трудов (в том отношении, и в том числе), не делайте никакого выражения лица. У достаточно сильного йога, скажем так, выражения лица и чего бы то ни было такого вообще нет. Оно ему ни к чему.  Пожалуйста, не напрягайте Ваше лицо, А.А. На первый взгляд коммунистический поверхностный кажется, что ничего страшного, ничего опасного. На самом деле, это не так.
Знайте, всяким напряжением, всяким таким «выражением», гримасами, «характером» и пр. руководят Ваши мысли. И когда Вы не действуете под диктовку этих мыслей, не строите под диктовку этих мыслей какого-то выражения, то и мысли пропадают. Вот ведь какая штука. Когда Вы перестаете ими пользоваться, они пропадают. И получается все в порядке.
 
      68. Думать,  врать – это все одно  и  то же. Вы не «думали», а высказали Ваше действительное отношение к этому, вот и все. И в дальнейшем всякий раз Вы искренне, от души все выкладывайте как есть, на Ваш взгляд, истину всю.
69. …На самом деле, конечно, все эти мысли ею руководят. И настолько плотно они идут, что она их не распознает. И от нее они же скрывают, что они ею руководят, что она дергается просто под их диктовку. Это вот предстоит все рассасывать. Иначе не видать блага.

70. Насчет мыслей я так и делаю (когда до меня это дошло):
вот возникает описание, объяснение, а я дергание по этому поводу стопорю, в идеале вообще отменяю. Конечно, не всегда отменяю. Бывает, торчит объяснение и я, все же таки, так и поступаю, как меня моя машина дергает.
И в таких случаях, что я делаю? Я не объявляю, что это объективно, и что, мои кривляния уже не кривляния. Нет. Дергаюсь под диктовку идей коммунизма, так себе и говорю, что да, я – ничтожество, болван нелепый, самая большая сволочь в мире. Другие так хоть по невежеству дергаются, а я вот уже и знаю, что делаю зло, а все-таки делаю. То есть, я самое большое, самое вонючее дерьмо на всем свете. И так себе и говорю, и не оправдываюсь. Ну и, конечно, слишком много такого себе говорить надоедает, начинаешь улучшаться – это одна сторона дела, и вторая сторона дела – сильно-сильно уменьшается всякое недовольство, возмущение, всякие обвинения других. Чуть что-то такое возникло – «а сам-то кто?» И все. И я абсолютно, скажем так, не исключителен. И мои гадости – это тоже гадости (правда, не совсем так, т.к. мои гадости это большие гадости, чем гадости обыкновенного советского человека. Мое влияние уже больше и гадость, которая от другого исходит, скажем, одна и та же, она еще не такая страшная; а вот та же гадость, от меня исходящая – это уже гораздо хуже. Так что, кто самый большой пакостник в мире? Я. И тогда чем мне быть недовольным, кого обвинять? И набираюсь смирения, каюсь, благодарю и прошу прощения. И упаси меня, Боже, утверждать, что какие-то у меня есть перед кем-то заслуги. И упаси меня, Боже, какого-то вознаграждения ждать.

71. …разве что кое-что в этой голове лишнее. А такого, чтобы не хватало, такого не бывает.
И тогда Вы это объяснение спокойно отложите и продолжите Ваш путь к постижению истины. Это и есть остановка мыслей, прекращение мыслей. Так их и останавливайте

72. Бойтесь делать зло - это и есть «страх Божий», а не страх перед Богом.

73. Истина – такая пробивная штука! Я восхищен!
Я благодарю Не Имеющего Имени, что
Он явил мне чудо – через меня Он подает тексты.
Через меня, моей заслуги здесь нет. Я не благодетель.
Я темный, невежественный, я отворачиваюсь,
Не следую Его знамениям.
И мне остается только восторгаться и славить Его!
И у Него просить прощения, и Его благодарить.

74. Говорят: «Выпустил я». Все это условно.  Металл я откуда взял, я, что ли, его сделал? Нет. Я из руды его добыл.  А руду (что ли) я сотворил? – Нет, и т.д. Чего ни коснись, а что я-то сделал? 
Нет, я не Господь Бог, я ничего не сделал. Я так, сбоку-припеку, нахлебник, какую-то суету делал. Вот и все, что я…
А мы в гордыне нашей полагаем, что это мы что-то сделали.  Вот и строим из себя благодетелей. И пытаемся что-то такое за это получить.

75. Грачи в этом (1991) году рано прилетят. Я вчера видел коршуна, торопившегося им навстречу. На большой высоте чесал, да так замечательно. Крыльями почти не машет, лет-и-и-т  ка-а-к, как реактивный прямо и на юг, навстречу. Т.е., они уже неподалеку. Он так летел быстро и шустро, как будто ему всего какой-нибудь день или два лету, и что вот-вот доберется до них.  И если, допустим, коршуну быстрого полету день или два лету, то дня через три грачи уже в Москве будут (четыре дня от силы грачам). И ка-а-к летел коршун! Я давно над Москвой коршунов не видел. Та-а-к летел…
Я опять по поводу «летунчика» вздохнул. У меня этой весной уже несколько знамений было насчет «летунчика», что пора продолжать. Вот вчера – коршун, а до этого недели две назад ворона одна мне показывала посадку. Не так, как они обычно – раз и села, и сидит. Она как-то прямо совершенно картинно спланировала, зависла, крылья расправила, картинно так ноги вытянула, и так медленно-медленно, не шевеля крыльями, так опустилась точно. Каждое движение было видно, все четко. Четкая посадка. Как будто она преподаватель среди ворон. Хэ-хэ-хэ. Так четко-четко изобразила. Я посмотрел. Я именно этого момента никогда раньше не засекал.

76. Ю.С. представил себя птицей и теперь делится своими впечатлениями-постижениями от полета:
…штука земля-то она такая – жидкая, текучая, неустойчивая, в разных местах течет с разными скоростями и в разных направлениях и каким-то при этом чудовищным таким чудесным непонятным образом ни трещин в ней не образовывается, хотя она вроде и твердая, но на самом деле жидкая, хотя она и жидкая, а на нее сядешь – она твердая. Вообще очень непонятное дело. То ли дело воздух – в нем всегда спокойно и постоянно (смеется хм-хм-хм-хм-хм). И никаких неприятностей и неожиданностей. Он твердый, устойчивый, спокойный, не меняется.

77. Мы такие «умники» большие, что даже не прибегаем к услугам психиатров и психотерапевтов. То, что мы называем «умом», объявляем нашим достоинством, во всем мире называют, знают, что это идиотизм (а не достоинство). И именно, как от идиотизма от этого лечатся у психиатра, а мы, наоборот, культивируем это в себе…
А между тем, скажу я вам, ведь у психотерапевтов даже советских есть некоторые такие «накрутки», которыми, ежели правильно воспользуется тот, кто к ним обратился, то, конечно, чего-то для себя откроет. Но, конечно, для того, кто правильно к этому отнесется, ответственно к этому подойдет и с толком это использует для себя, а не так, по-советски, «отбыть срок». Это я к тому, что, вероятно, я теперь буду такое рекомендовать тем, кто с натугой одолевает мой Подготовительный курс.

78. Ю.С.: …чтобы не было никаких бросаний Подготовительного курса впредь буду подписывать форму, заверенную у нотариуса. И кто намерен бросать Подготовительный курс – неустойку будет платить.
Н.Б.: Столько же.
Ю.С.: Ну, столько же – это мало, душа-то дороже стоит.

79. …Тот, кто покинул свое тело сам, и потом в него вернется, тот имеет истинное пребывание.
Скажем, я стою на улице. Моя империя работает в данный момент. И покидаю (как бы) мое тело, и «имею истинное пребывание» - увижу, обнаружу все, что угодно, хоть на другой стороне земного шара. При этом не обязательно, что моя империя будет находиться в покое. Мои высшие подданные вполне управятся с какими-то простыми операциями. Веду ли я машину при этом – глаза-то у меня остались на месте, все подданные на своих местах: эти подданные смотрят, эти управляют телом, - и все обходится прекрасно и без меня. Бывало же у любого из Вас вот так: Вы куда-нибудь идете и… что-то такое… что-то такое… и раз – пришли. А как шли? А Бог его знает, вроде как это обошлось и без Вас. И действительно, Ваши подданные самостоятельно с этим управятся, с такими простыми делами в манипулировании. Когда понапрасну мыслей не суетишь, то подданные отлично справляются, не обременяя Вас.

80.  Однажды, когда я в магазине работал, стою в торговом зале.  И вот выходит из двери служебной заведующий складом и-и-и… как будто это уже было… (Я уже тогда знал, что нет, этого еще не было, а просто «я знаю, что будет». И я перестал вспоминать, «что было». Когда мы начинаем вспоминать «что было» - это сразу все уходит. Этого не было еще. А просто я «знаю».) И вот я спохватился, не стал вспоминать, что было. И дальше разворачивается вот что: собирается он у меня спросить, сколько есть у меня в кладовой экземпляров книги такого-то наименования. Тогда я про себя как бы оказываюсь у меня в кладовой, просматриваю картотеку, вижу там 670 экземпляров на карточке написано… 
Подходит ко мне Л., открывает рот, а я говорю: «670 экземпляров». Он: «Ну, ты - Йог». И ушел обратно.
На самом деле, этого не было, а это вот сейчас идет и мы знаем. И когда не пытаемся вспоминать, (ведь этого еще не было), нечего вспоминать-то, так только потеряем это прозрение. Именно знаем, представляем, в этом смысле как будто уже было.
То же самое, как если бы существовало то, что я называю «памятью». И вот, если бы я записал какую-нибудь поляну в лесу, а Вы бы прочитали и представили ее так же, как представляю я, то Вы пришли бы на эту поляну первый раз и сказали бы: а я здесь уже была. Вот. А на самом деле, этого еще не было…

81. Ю.С.: ««Чувствую» неуверенность» - слишком сложно, говорите попроще»… Бог не фраер, и специально ничего не выбирайте. И «выбирать самый короткий путь» - это тоже гордыня. Нет, не назначайте признаков – это счетность уже у Вас...

А насчет того, что «страшно». Вот, допустим, иду и «страшно упасть». Вот, упал и – уже не страшно. Поднимитесь и дальше пошел. И этот же аспект присутствует, когда родитель ребенка пытается куда-то там не пустить (допустим, то же самое «скользко»): «Не ходи туда, там скользко. Пойдешь - поскользнешься, упадешь». И вот ребенок идет, поскальзывается и падает. Он что делает? Это он показывает родителю, что на самом деле это вовсе не страшно. Родитель этого боится, а ребенок скорее бежит и так прямо и делает: «смотри – это же не страшно».

Я на природе, в горах в большой степени от коммунизма отрешался. Я всегда в походы, в горы шел, невзирая на мои телесные неполадки, которые бывали. Когда я уже на маршруте, куда что девается? Много-много коммунизма пропадает, в том числе и телесного. Спокойствие водворяется. У меня и движение точнее, и сам я спокойнее и все-все.
Со мной на маршрутах бывало, что я выздоравливал и приходил с меньшими неполадками в империи, чем когда уходил. Один раз я надвое суток потерялся на высоте 4900, на перевале «Оранжевом» в Больших Пестрых горах. Одет был налегке, в рубашке и штормовке, а довольно холодно было, и двое суток я один проболтался. И я не нашел своих, и они меня двое суток не находили. Нашли меня в обморочном состоянии. Но ничего со мной не случилось ровным счетом. Не заболел. Вообще ничего. Хотя, вроде бы, ситуация опасная.
В тех же горах на четверо суток, однажды, при тяжелой работе без еды остался. Со многими черт знает что было. У меня – абсолютно ничего. Все обыкновенным образом.
Так что, на самом деле, на природе очень даже благостно. Только мы, настоящие коммунисты, видящие благо в суете, напряжении, в ненависти и так далее, упорствующие в этом, нам, коммунистам, на природе тошно. Боится он жизни, боится движения и, наверное, он альпинизмом начал заниматься так же, как я, - горными лыжами,  со страхами освоиться …

82. Мы делим жизнь на части. У нас есть, мы говорим, «работа», «отдых». То, что мы, советские люди называем «отдых» - это ж вообще кошмарная натуга. Немногие счастливчики нашли себе отдых. Я себя причисляю к немногим счастливчикам, которые иногда действительно отдыхали. Я туризмом, альпинизмом, скалолазанием увлекался. И вот бывали у меня моменты, когда (ни как турист, ни как скалолаз), а просто куда-то на природу выкатывался отдыхать и действительно отдыхал. И то таких моментов было немного. Обычно же, это сплошная, просто страшная натуга: вот наступает у людей выходной день. И вот натужно ищут, как бы это чего-то этакое переделать, чего в другие дни не сделаешь, и еще бы как-то и отдохнуть ухитриться. Ну, в общем, черт знает что с этим заблуждением об отдыхе, о праздниках, об отпусках.
А добрые люди для себя не утомительны. Некий Танака, на которого я иногда ссылаюсь, его в свое время объявили самым богатым человеком мира. У него рабочий день по 20 часов в день, каждый день без выходных, без отпусков. И так на протяжении уже последних десятилетий. Вот и все. Как бы это выглядел для него отпуск? Он, что, бросил бы всех своих служащих, бросил бы свое дело и куда-то неизвестно отправился?
Когда мы полагаем, что «труд вознаграждается» и трудимся, и какого-то «отдыха» ищем от этого самого труда, это тот же самый труд…

83. Для меня курение, чаепитие – это пауза, которую я себе устраиваю. Я же такой же советский человек, как мы все чертовы коммунисты и просто посидеть - «как же так?» - «не имею права», обязан постоянно напрягаться. Тогда ищу предлога, в частности, закурил. Я уже совершенно отчетливо обнаружил, что мне-то от курения хорошо не делается вовсе, наоборот, лишняя натуга. А что делать вместо этого?
Многие так и начинают курить в армии. Вот, скажем, солдаты чего-то там таскают, сержант объявляет: «Перекур!», - и все садятся, - «А ты чего уселся, ведь ты же не куришь? Пока они перекуривают, пойди «то», «се» сделай». Многие мои знакомые именно так в армии начинали курить («для всех перекур, а его заставляют»). Так что, все мы такие и не знаем, что делать «вместо».
Это все проходит и уменьшаются  всякие такие кривляния, когда появляется что-то  собственное. Делаешь, озабочен делом и тогда постепенно это все вытесняется, вытесняется и вытесняется.
Многие не начинают, не приступают (к собственному делу) на том основании, что вот еще не перестали «это» делать. «Вот я, дескать, «это» перестану, вот «это вот» пойму, а потом начну. Так нет, «свято место пусто не бывает» и, вроде того, и истины. И, оставаясь бездельником, не избавишься от заблуждений и трудностей. Одно с другим вместе идет. Так у меня и идет. Чем больше дела, тем меньше безделья становится. Так и пыхтим.

84.  Я  предпочел бы, чтобы другие обошлись без того, что у меня было пакостного в жизни. Разве не так? - Было у меня одно объявление: «Любовь – не аппетит, не приходит и не уходит…»
Женщина ищет мужа. Мужчина ищет жену. А как это им представляется? А Бог его знает. То есть,  вообще ничего совершенно естественного нет, а чисто какое-то советское взаимодействие. Она говорит, что его любит. Он говорит, что ее любит. А как это выглядит снаружи? – Он ждет и требует от нее «понимания», она ждет и требует от него «понимания». То бишь, на том основании, что я от нее чего-то требую, на том основании я утверждаю, что я люблю. Вот на что опираются…  И результаты, конечно же, совершенно убогие. И вот это-то направление у нас совершеннейшим образом упущено.
 В этом плане наша задача помочь тем, кто готов. Есть молодые люди, кто готов. Вот их привлечь, научить. Чтобы были мужья. Укрепить. Да. Со всех сторон все другое и они в себе колеблются. Именно укрепить.
В настоящее время мужчины страшно задавлены. И откуда же брать женщинам мужей? Мы просто не вылезем из этой нашей ямы советистской без того, чтобы многоженство не признать.
Д.Д.: А почему мужчины подавлены? Ведь мужчина и женщина одинаково воспитываются, в одних и тех же условиях до окончания школы. Они расходятся только тогда, когда мужчины уходят в армию.
Д.Г.: В школе вся власть принадлежит женщинам.
Ю.С.:Воспитываются. Воспитываются. Именно воспитываются.
Д.Д.: Почему мужчина ушел от ответственности?
Ю.С.: Так нет, не ушел. Ну как же? – Идея коммунизма – «не иметь блага». Идея коммунизма – «не иметь блага». А это все осуществляется только через нарушение естественных отношений. Вот и все. Объявили эту самую эмансипацию, сказали, что мужчина равен женщине или женщина равна мужчине. В каком смысле женщина равна мужчине или мужчина равен женщине? Чушь собачья.
Д.Д.: Женщина остается женщиной…
Ю.С.: Вот-вот, а коммунисты это все отменили и запретили, ввели какое-то рав-но-пра-вие.

85. Не торопитесь жениться, А.А. Я в свое время совершил такую ошибку. Я женился первый, второй и третий раз раньше, чем обрел достаточную самостоятельность. И что же получается? Да ничего хорошего.  В правильном случае жена – дочь и ученица, а муж – отец и учитель.
И вот, пока я не достиг этого положения, а женился, то получалась одна чушь. Сейчас я худо-бедно… но раньше вообще не семейная жизнь была.
Мы, мужики, – подавлены. Женщины, хотя и тоже подавлены (по некоторым соображениям), но им дана власть. Вот и все.
И Вашей маме я не однажды говорил, что напрасно она корчит из себя благодетельницу по отношению к Вам, по отношению к мужу. Напрасно. Нет в этом никакого благодеяния с ее стороны. Но, опять-таки, твердо знайте, что она это делала не по злому умыслу, а просто все со всем перепутав.
У меня поначалу, когда до меня эти вещи начали доходить, возникла дикая злоба по отношению к родителям, дикая ненависть. А потом вот еще немножко дошло, что не по злому умыслу это они делали. И теперь я как на них смотрю? У меня как бы сглаживается все злое, что от них исходило, а во всем добром я укрепляюсь. Они ведь не по злому умыслу все это делали.
И с рождением детей, пока Вы не хозяин в доме, пока не Вы указываете жене – лучше не жениться. Вот раньше я этим делом пренебрегал. Я и не хозяин, а жена, фактически, не жена, а так, мне еще указчица. И вот рождается ребенок. Я же знаю, что все, что с ним делают – это все чушь и ерунда. Но деваться мне некуда. И вот терплю и мучаюсь. А Вы полагаете, отцу это приятно? Черта с два.
Другое дело - теперь, когда я постановил, я – хозяин. И все. Тогда уж я отвечаю. И никто мне не указ. И вот результат. Вы, конечно, так тщательно не приглядывались к маленьким детям. Вы не знаете, сколько их там обычно мажут маслом, присыпают присыпками. А на это у родителей уходит Бог знает сколько сил и времени. А нашу Н. мы не мажем и не присыпаем, все и так нормально.
И вот Вы, представьте себе, только родились, только родились – Вас сразу акушерка стукнула, потом руки Вам связывают, обездвиженного Вас, уже лишенного инициативы, лишенного свободы привозят домой из роддома. Казалось бы, отдохни, мама, но не тут-то было, тут - союз советских матерей с советскими врачами и понеслась та же самая история. Тут уж не до хорошего.
Так что, нет, не будем мы такими коммунистами, и давайте жениться, когда Вы будете действительно учителем для жены, чтобы Ваше слово – и все. Иначе, это пустая затея просто. Иначе это не семья. Я на себе это испытал - трижды женился и разводился. А что еще делать, когда я не муж, а только формально чисто, по-советски. Ерунда на постном масле и не на постном, а на этом самом на плохом маргарине…

86. Никаких отдельных от жизни моментов не существует.
Многие с наших Уроков выходят из двери (здесь все хорошо), а т-а-а-м начинается «объективная реальность». Многие-многие делят жизнь на части. Здесь на Уроке вопросов не задают, «почему», «потому что» не говорят (так, изо всех сил стараются) а только вышли на улицу – там начинается «объективная реальность» (не наврешь – не проживешь). Это, дескать, здесь злоумышленников уж таких шибких нет и, скажем так, можно быть добрым, а на улице нет, там «объективная реальность», там сплошное зло.

Представляют, что это только некая философская система, что «все – добрые», а на самом-то деле… - Нет. Нет. Везде именно так: то, что действительное благо, - во всех без исключения случаях благо. Всегда для всех. Так же, как и зло.
То, что зло – оно всегда во всех без исключения случаях зло.
Не бывает так, чтобы зло, которое я делаю, для кого-то обернулось не злом.
И вот я и предлагаю всем говорить себе (как я сам себе говорю) английское народное выражение «мое дерьмо тоже воняет». Допустим, я какую-то гадость сделал. Кажется, им-то что, им она вроде и не мешает. Так нет, мешает. Это я просто умничаю, что не мешает.
И совершенно достаточно твердо знать, что дерьмо есть дерьмо, и что я – исключительный, а дерьмо обыкновенное, и тоже воняет. И все.
И это всегда и везде, во всех без исключения случаях. Не бывает таких маленьких гадостей, которые были бы не гадостями. И никогда не бывает такого, что на добре прогоришь. Никогда не бывает.

87. «Согласие» и «Несогласие» - одно и то же. Вот моя обычная к этому иллюстрация.  Допустим, у Вас есть интересная книга. Кому-то Вы говорите: «Вот интересная книга». Он с Вами согласился. Он ее уже читал или прочитал и согласился: «Да, интересная». Другому Вы ее предлагаете. Он говорит: «Неинтересная книга», - «не согласен» с тем, что она интересная. Что тот, первый продолжает все то же самое, что он делал до прочтения, что второй продолжает все то же самое, что делал до прочтения.
Один «Согласен», а другой «Не согласен», но результат один и тот же. Что по-русски означало «согласие», я не знаю. Но, что мы советские люди, говорим, когда говорим «согласен» или «не согласен» - это просто сотрясение воздуха. И в том и в другом случае «я» - «самый умный» и оцениваю с высоты своего воображаемого величия.

88. Эрик Берн так говорил: «Когда Вы начинаете понимать, что Вы говорите, то Вы замолкаете надолго и проходит много лет прежде, чем у Вас появляется, что сказать между «Здравствуй» и «Прощай».
У Е.Г. тоже с того началось, что она замолчала «…все, что говорится – все это лишнее. А что сказать? А вроде бы и нечего. Ну, вот я и молчу»…
Так не бывает, чтобы успехов не было. Расскажите, что открылось, движение Ваше.

89. …Когда Вы говорите, что Вы «знаете», то это Вы объявляете, что Вы принципиальная злоумышленница – знаете, но продолжаете пакостить. То есть, как будто Вы и есть та самая, кто счастлив несчастьями окружающих.
Так что, не говорите, что Вы «знаете». Мы уже договорились о том, что «знаю» и «не знаю», «понимаю» и «не понимаю» - вон. Не знаете еще Вы всего этого и не различаете. Они (мысли о собственном величии) у Вас там основательного-основательного, самого такого мелкого, скажем так, уровня, без поста и молитвы тут не обойтись, без настоящего покаяния. И опять-таки, и это - совершеннейшее ничто без дела. Дело. Работайте, работайте, работайте, работайте усердно. А без этого никакое покаяние не выйдет, и не покаетесь. Работайте, и пусть результат будет, движение будет. Пусть движение будет, пусть результат будет…

90. Не ждите, С.С., никакого такого «понимания» и никакого восторга Вашей персоной. Не ждите. И вы все тоже - не ждите. Именно, как говорил Христос, «возьми свой крест и следуй за мной…»  Признайте, что вот мы вот такие, какие есть, признайте.
Я всем говорю такую английскую фразу «мое дерьмо тоже воняет»: я – великий и исключительный (допустим), но мое дерьмо - это тоже дерьмо и оно тоже воняет.
Так признаем это и возьмем Свой Крест, и понесем.
Май 1991 года.


© Copyright: Юрий Рафиков, 2012