как мне нравится вас развлекать Причем бесплатно

красавца в напряженном состоянии.
        В общем, стоит мой кабанчик  передо мной в семейных труселях,   корешок свой поглаживает.
        Зрелище жуткое. Мороз по коже!  Бросилась я в море. Плыву по бездонной голубой лазури и слышу, что сзади фыркает мой потенциальный любовник. Кать, я никогда не видела, как плавают свиньи, но, по-моему, они должны плавать именно таким стилем. По кабаньи. В общем, отплыла я от берега метров тридцать и говорю ему нормальным человеческим голосом: - «Я чемпионка Москвы по подводному плаванью и сейчас я тебя утоплю»… И ныряю. Выныриваю. Жаль, что там не было представителей книги рекордов Гиннесса. Кабанчика буквально сдуло. Он, кажется, босиком побежал по воде.
        Как «Бегущая по волнам». Из романа А.Грина. Романтика всех времен и народов. В общем, пошлепал он по воде, аки по суху. Но тут и я  испугалась. А как вспылит? Чемодан мой у него остался. С деньгами.
        - ?!!
        - В смысле с кошельком. Я всегда была легкомысленная. Но это будет уже финиш – остаться в одном только эфемерном купальнике топ-лесс и топ-низ. Я дала такую скорость, что приплыла быстрее его. А он ползет по песку, отфыркивается. Притомился, мой поросёнок, наплавался вдоволь. А тут у машины уже я стою - прекрасная и недоступная, обмахиваюсь веером.
        А знаешь, что он мне на прощанье сказал? – «Забирай свои вещи, проститутка паршивая».
        И это было самое интересное приключение за весь отпуск. А твой братец Иванушка оказался не козленочком, большим козлом и вонючим при этом. Представляешь, как подло он меня бросил?


        Оксана с детства была девочка очень злая. Родившись в семье, где до неё уже росло трое детей от разных отцов, а мать работала медсестрой на две ставки, да еще подрабатывала уколами у самовлюбленных и небедных старух. И еще мыла заплеванную лестницу в собственном подъезде. Оксана получала от старших сестер, которым отравляла существование одним своим присутствием и обильной плаксивостью, одни зуботычины, оплеухи, оскорбительные прозвища. И  донашивала за ними их уже выношенные отвратительные тряпки. За всё Оксанино детство ей не купили ни одного красивого и воздушного платьица, такого же, как у принцессы Катьки. Платья – мечты, розового, кружевного, с бантиками. А какая у Катьки была шубка!  Полированная цигейка, крашенная под леопарда. А туфельки? А куклы? Барби, мулатки в бразильских карнавальных платьях, изящные японочки в кимоно. Её дядя Андрей, капитан дальнего плаванья, привозил из разных стран.  Все говорили, что растет без матери,  все жалели сиротку. Гладили по головке, дарили шоколадки. А Ксюха росла и без матери, и без отца. Мать была только для того чтобы от голода не подохнуть, и домой возвращалась чтобы срывать на Ксюше свою усталость и раздражение. А у принцессы Катьки все было.  И еще у неё был Витька.
        За что ей такое счастье?
        Сама, не любимая никем, случайная на белом свете Оксана, в силу своего характера и задатков выросла бы в законченную стерву -  умную и удачливую. При её смазливости и, о боги, боги мои, невероятном обаянии, и она его часто пускала в ход, чтобы все думали, как она легка и весела,  ничего не стоило подцепить «большой кошелек».
        Но в третьем классе с ней случилось несчастье. Она, сидя как-то на контрольной по физике, задумалась, глядя в затылок маячившего перед ней Витьки Бурмистрова – отличника всех времен и народов.  Он, почему-то почувствовал этот взгляд и оглянулся. Его золотые глаза, похожие на глаза тигра, пристально глядящего на солнце, посмотрели на Оксану ласково. И она пропала.  Она стала его рабыней, его беспрекословно-послушной скотинкой. Если хотите, даже его наркоманкой. Великолепный Виктор оказался настоящим наркотиком для бедной Ксюши. Ведь, в его отсутствие у неё начиналась самая настоящая ломка. И это продолжалось уже десять лет. 
        К пятнадцати годам она стала его любовницей. Он мог делать с ней всё что угодно.  Воля Оксаны была полстью парализована. Если бы Витька приказал ей кого нибудь убить, Оксана убила бы, не задумываясь, просто ради того, чтобы доставить удовольствие любимому.
        Вот такое горело в ней высокое  чувство.
       
        От природы жутко злопамятная, она всегда была внешне компанейская и веселая. Она была мстительна, но ласково улыбалась тому, кому хотела сделать подлость. И  до такой степени изворотлива, что поймать её за руку на многочисленных проступках не удавалась никому. Частенько у детей в классе пропадали карманные деньги, а потом Ксюха вела Витю и Катю в детское кафе «Гном» на Сретенке или в кино. Наивная Катерина верила её рассказам, что деньги на эти недешевые развлечения дает Ксюхе её взрослый брат. Витька только цинично ухмылялся.
        Остроумная, веселая, злая Оксана с самого детства ненавидела добрую, глупенькую, тихую Катю – свою лучшую подругу. Она испытывала к ней высокое, ничем не замутненное чувство первозданной ненависти, тем более сильное, чем меньше для него было оснований.  Но никогда - ни жестом, ни взглядом Оксана не выдавала своих чувств, потому что знала, что сделай она  подлость Кате, её брат Виктор сразу же выкинет Оксану за шиворот, как нашкодившего кутенка, из их совместной жизни.
        И еще – Катька ей была крайне необходима.
        Пять лет назад неопытная Оксана залетела от Витьки в первый же месяц их связи. Нервной и издерганной  матери о своей беременности она сказать  не смогла. Та приходила с работы смертельно усталая и злая, как овчарка, охраняющая зону с урками. Оксанка, трясясь от страха и захлебываясь соплями, что всё откроется,   обратилась к Витьке, и тот по своим каналам нашел ей какую-то черную бабку. 
        Будь она трижды проклята! Гореть ей в Преисподней двести лет подряд!            
        Бабка выпила для храбрости стакан водки и, достав остроотточенную вязальную спицу, поковырялась в Оксаниной утробе. Девочка корчилась, и орала от боли. Но результат был – ребенка старуха уничтожила. Только он не вышел, как положено, ошметками плоти, а остался гнить в животе у матери.
        Врачи едва спасли её, так неудачно начавшуюся,   жизнь. Но, ни о каком материнстве  Оксана и больше мечтать  не смела. Помимо гнойной матки ей вырезали и все остальные органы размножения. Витьку это удобство очень устроило бы. Однако о том, что случилось с Оксаной после посещения неправедной старухи, не знал никто: ни сам виновник торжества, ни её сестры и брат, ни Катерина. Знала одна только мать. И только сейчас поняла свою вину перед девочкой, на которую у неё уже не осталось ни сил, ни любви.   
        «Пройдут годы, – думала Оксана, - и Витька, как все мужики, нагуляется под завязку и захочет иметь свою семью.  Наступит момент, когда он задумается о жене и детях. И тут нужна, просто необходима, Оксане будет Катька».   Иногда она просто мечтала, что ненормальный Витька изнасилует свою сестренку, а Оксана давно заметила его небратскую привязанность к Катьке, его патологическую ревность к потенциальным кавалерам, его упрямый присмотр за образцовым Катиным поведением. Вплоть до того, что симпатичная девушка, (Оксана никогда бы не признала в Кате красавицы), просидела в девках до двадцати лет. И она родит им ребенка, пусть только попробует не родить, а уж от самой Катьки  Оксана как нибудь  избавиться. Глупенькая и доверчивая девушка сама сунет голову в петлю. Но сейчас она не будет ломать себе голову над проблемой, которая еще не наступила. Она, как её любимая героиня Скарлетт О,Хара, подумает об этом завтра!
 
        - В общем, вот так я  классно отдохнула, а скоро за прилавок.
        - Он звонил из Крыма.
        - Конечно, - воскликнула Ксюха, - мы договорились на Ново-Михайловку, там есть один чудный понсионат за пионерлагерем Орлёнком, кстати, он был переполнен, а наш великолепный Виктор рванул от меня в противоположную сторону.  Нет, ну почему он такая сволочь? – Задала Оксана риторический вопрос.
        Катя промолчала. Однажды она поинтересовалась у брата, почему тот не отвечает на горячие чувства девушки.
        - Она – красива. Она – гиперсексуальна. Она не ленива и будет отличной женой,- но тут он себя перебил, – а знаешь, что означает её имя?
        - Нет.
        - Ксения значит – «чужая», «далекая», - он нехорошо засмеялся, - а «там, в стране далекой, чужая  мне не нужна».
        - Для тебя она не чужая. – Резонно заметила Катя.
        - Не люблю и никогда не полюблю её. Это трахаться можно с любой  стервой, даже получать от этого очень большое удовольствие, но жена должна быть хорошим человеком. Потому, как в браке секс не главное блюдо, хоть и очень важное. И с этим у девоньки  уже провал. Она мне наскучила в постели, а значит, у неё нет никаких шансов. Даже призрачных. 
        Слушая стенания Оксаны, Катя вдруг сообразила, что она сама так же рада была обманываться с Максимом, по своей крайней наивности принимая мужской сексуальный голод за любовь. Разрушительную похоть за высокое чувство.   
          
        - Я всё трещу и трещу о себе, - встрепенулась Оксана, - а ты-то как?
        И тут Катя громко и позорно разрыдалась на плече у Оксаны. И поведала  изумленной подруге  свою историю. Та была в шоке. Она  рассматривала изумруд и колечко с бриллиантиками.
        - Ничего себе, - сделала заключение Оксана, -  либо он сумасшедший миллионер, либо действительно полюбил тебя. Знаешь, это самый верный признак, когда мужик дарит брюллики.  И шубу.
        - Шубы.
        - Чего – шубы? – Резким тоном спросила Оксана.
        - Он мне две шубы подарил.
        - Он что – псих? – В полной прострации произнесла Оксана.
        Катя внимательно взглянула на неё.  Она и раньше подозревала, что лучшая её подруга завистлива до истерики, но та умела маскировать этот свой порок под маской лицемерных похвал или, на худой конец, равнодушия.
        Однако надо было предъявлять презенты, раз похвасталась. Катя на глазах у изумленной Оксаны вывалила из шкафа на кровать обе шубы.
        Оксана нацепила на себя  белую норку и, вертясь перед зеркалом, сказала безаппеляционным тоном:
        - И чего ты стонешь? Знаешь сколько мне надо лет работать, чтобы купить такие шубы? Или изумруды? Лет десять.  И при этом питаться одними кореньями. А ты заработала это за неделю? Извини, Кать, но ты таких денег не стоишь.
        - Но мы же с ним обвенчались!
        - Это уже серьезнее. – Оксана крутилась перед зеркалом уже в медовой шубке. - И он пропал? 
        - Да. Позвонил из аэропорта и с концами.
        - Сама звони, наступи на горло собственной гордости.
        - Да какая гордость? Я жена всё-таки… Телефон не отвечает. – Промямлила Катя.
        - Подумаешь, куда нибудь уехал. – Оксана снова завертелась волчком, любуясь, как разлетаются полы шубки. – Класс! Дашь поносить?
        - Да. С тобой невозможно разговаривать. У меня жизненная драма, а ты вертишься…
        - Вернется он! - Авторитетно заявила Ксюха. – Я где-то читала, то ли в «Космополитен», то ли в какой то еще лабуде, что мужчина называя женщину дорогой, имеет в виду то количество денег, сколько на неё потратил. Да их, наших масиков, жаба задушит бросить бабу, в которую вбухал такую уйму денег.
        - Что-то случилось…            
        - «Что-то случилось этой весною», - запела Оксанка себе под нос,  - «что-то случилось с ней и со мной». Напиши письмо…
        - Я адреса не знаю. - Обескуражено ответила Катя.
        - Ничего себе.    
        - А зачем мне адрес?
        - Поехала бы и нашла неверного. Набила морду. Бы.
        - Кто меня пустит в Канаду? И на какие шиши?
        - Куда?!!
        - Он живет в Канаде, внимательная ты моя.
        - Ты не говорила.
        - Говорила!
        - Нет!
        - Да! Просто ты умеешь слушать только саму себя. – Сердито сказала Катя. - И еще - у меня не вымя, а великолепная грудь третьего размера.
        - Ты на вымя обиделась, дурочка?
        - И я не дурочка!
        - Ума – палатка. – Весело согласилась Оксана. - Ладно, какие проблемы? Давай я сама звякну твоему благоверному. Пусть только попробует не взять трубку. – Угрожающе добавила она.
        Катя протянула мобильный телефон.
        - Мобила, - выдохнула Оксана, - красивая! Ты теперь крутая, Кать, как парочка вареных яиц.
        Она ловко набрала номер, прислушалась к гудкам и, сделав страшные глаза, шепнула, - трубку взяли. – Сунула её в мгновенно  ослабевшие Катины руки.
        - Алло. – Сказала Катя.
        - Хеллоу! – Отозвалась трубка.
        - Позовите, пожалуйста, Максима.
        - А кто его спрашивает?
        - Катя.
        - Какая жалость, но он сейчас подойти не может, - в трубке пьяно хохотнули, – он наслаждается любовью в объятиях своей прелестной невесты.  И больше не звоните, девушка. – Снова хохотнули. -  Он с вами разговаривать не желает…
        Гудки отбоя прозвучали, как удары комьев земли о крышку гроба. Только что Катя выслушала приговор своим наивным мечтам. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит. И казнь уже свершилась. Палач вымыл меч. И смели с эшафота опилки, пропитанные кровью.
        Кровь, отхлынув от лица, закрутилась в бешеную воронку. Мир вокруг девушки стал вращаться, и она обнаружила себя лежащей на диване, а рядом  встревоженная Оксанка била её по щекам.
        - Ты чего? Ты  что? Нервная кисейная барышня падать в обморок? Роза-мимоза? Что он тебе сказал?
        - Говорила женщина, наверное, его мать. Сказала, чтобы я ему  больше не звонила.
        - Да пошла она…
        - И еще сказала, что он наслаждается любовью в объятиях прелестной невесты.
        - Фи, какая пошлость. – Оксана уставилась на Катю.  - Подойти он, значит,  не может? Не ссы в компот, в нем повар ноги моет!  Мы его достанем звонками. Он пыль глотать замучается! – Сердито пообещала неожиданно окрысившаяся на весь мужской род Оксана.
        - Ничего не надо, - кротко ответила Катя, – он просто меня кинул. Оксан, спасибо и иди. Я должна побыть одна. – Добавила она устало.
        - Слушай, а ты ничего с собой не сделаешь? – Встревожено поинтересовалась Оксана. Не хватало только, чтобы эта «тонкая натура» с собой что-нибудь учинила. Катька нужна ей здоровая и беременная. И точка!
        - Нет.
        - Точно?
        - Точно!
        Оксана потопталась на пороге.
        - Не нравится мне твое бледное личико! Ты, случаем, не беременна?
        - Не знаю… - Сказала Катя, уже раздражаясь, и зыркнув на Оксану холодными,  совсем как у брата глазами. – Уйдёшь ты или нет?
        Втянув голову в плечи,  Оксана шмыгнула за порог.
 
          
                Глава 15         

        И снова утро.  Одно из многих одиноких утр. Катя несколько дней подряд всё  звонила и звонила  по телефону, стараясь переговорить с Максимом.  Но трубку упорно брала его мать. А она, как показалась Кате, была постоянно пьяна. Позвонил Виктор и сообщил, что возвращается.
        - Оксана была. Ты её подло бросил…
        - Естественно. Я её и брать с собой не хотел. Сама навязалась. А  в самолете окончательно понял, что она отравит мне законный отдых, слишком радостно  сюсюкала и щебетала.  А без неё я шишку от души напарил.
        - Пошляк, - сказала Катя с укоризной, - а ещё философский факультет закончил…
        - С красным дипломом. – Весело откликнулся Виктор. - Диоген тоже был циник, таково было его жизненное кредо, и прославился в веках, его все знают, даже малообразованные художницы по тканям.
        - Спасибо.

         К душевным терзаниям прибавилась еще и физическое недомогание. Катя могла находится на улице только в самые ранние и поздние часы суток. На солнцепёке ей становилось дурно: кружилась голова, и темнело в глазах. 
        Старик с болью душевной наблюдал, как у его любимой девочки темнеет от горя лицо, от незаслуженной детской обиды часто дрожат губы.  Она стала нервна, могла задуматься, словно прислушиваясь к себе, и внезапно расплакаться посреди совершенно необязательного разговора. Раньше ему нравилось её лицо еще и потому, что оно всегда горело ровным розовым светом жизни. Но свет потушили, механически,  равнодушно, как гасят его после спектакля, когда уйдет последний зритель.
        Он хотел бы утешить её, но Катя  не просила его утешений. Она гордо закуталась в свое горе и одиночество, как в кокон. Её душевные терзания  и ревность, к той далекой «прелестной невесте», были столь остры, что девушка чувствовала, как в сердце входит длинная стальная булавка. И мешает ей свободно дышать. Она вдруг лихорадочно бросилась перечитывать стихи своей любимой Ахматовой, находя в её строчках, те чувства, которые испытывала теперь и она, Катя.

                «Мне ни кто сокровенней не был,
                Так меня ни кто не томил,
                Даже тот, кто на муку предал,
                Даже тот, кто ласкал и забыл…»

        Великодушие и щедрость первой любви, нежность, вера – всё было растоптано.  Он сел в белый самолет и, помахав крылышками на прощанье,  улетел навсегда. Катя вспомнила, как в день их первой встречи он сказал, что сразу же забывает, всё что ему больше не нужно. Этим ненужным предметом оказалась Катя.
 
                «Брошена. Бессмысленное слово…»

                «Я очень спокойная, только не надо,
                со мной о любви говорить…»
               
                «Не любит? Так я на коня взметнусь!
          Не любит? Взметнусь до неба…», но это, кажется, уже  не из той оперы, Цветаевой, «Царь-девица», кажется. Надо же, он забывает всё, что ему не нужно.  Какая, однако, удобная память! А моя, проклятая,   помнит всё. И тысячу раз прав старина Эвклид. Не пересекутся, хоть плачь, паралельные миры. И человек человеку – ничто!

        Повторяющийся сон про гигантскую влюбленную рептилию преследовал  её в этих душных июльских ночах.  Снова болото, две Луны – кроваво-красная и синюшнно-сизая. И трубный призыв самца. Миллион лет до нашей эры! И в ста миллионах световых километрах от нашей Галактики! Но рептилия вылезала на зов и сама пронзительным голосом звала и звала самца…               
        Катя с тревожно бьющимся сердцем внезапно проснулась. Она нервно покрутила золотое колечко на безымянном пальце. Вот и всё, что ей осталось от любви. А впрочем – еще колечко с бриллиантовым веночком, и изумруд. И немного шмоток. Тряпочек. Тряпок. Бриллианты, изумруды и шубы. Царский дар! И ещё. Когда Катя резко села на постели, в её глазах потемнело, и закружилась голова.
        - Неужели?
        Катя с беспокойством стала ощупывать свою грудь – она налилась и болезненно отзывалась на осмотр. Её стало подташнивать. Привычный вкус еды изменился.   
        - Нет, нет, нет. Я не хочу! – Прошептала она в темноту. - Соблазненная и покинутая, да ещё и беременная. Какая пошлость!
        Утром она приготовила на завтрак макароны с томатом и тертым сыром. С трудом запихивая в себя кусок хлеба, она на глазах у брата вскочила и опрометью бросилась в туалет. Вернулась бледная, и под его пристальным изучающим взглядом уселась за стол.
        Он резко отодвинул от себя тарелку, да так, что томатный соус выплеснулся на скатерть.
        - Рассказывай! И хватит кормить меня всякой туфтой. – Голос его был сер и твёрд, как булыжник.
        - Что рассказывать? – Отведя глаза, спросила Катя.
        Он цинично ухмыльнулся.
        - Бросил тебя любовник. Поматросил и бросил. Хотя и колечко нацепил. 
        - Это мои проблемы! Я уже взрослая…
        - Ты станешь взрослой, когда сама себя научишься кормить. Пока что кормил тебя отец, а теперь – я.
        Катя, вспыхнув, выскочила из-за стола и слетала в свою спальню. Вернувшись, она бросила Виктору кредитную карточку. 
        -  Что это?
        - Здесь деньги. Просто я не умею ею пользоваться.
        Витька присвистнул.
        - Нормально. За сексуслуги с тобой расплатились кредитной картой? И сколько там?
        - Не знаю. 
        - А может быть она пустая? Пинкод давай. – Он положил кредитку в свой бумажник. – Ладно, проверим. – Виктор  побарабанил пальцами по столу. – И, кажется, ты – залетела.
        - С чего ты взял? – Пролепетала Катя, пряча глаза.
        - А почему у тебя макарошки с сыром не прижились? Почему ты их выплюнула? И, вообще… Вечером поговорим, - добавил он зловеще.
          
        Весь день Катя шаталась по квартире, не находя себе места. От изнуряющей духоты и постоянно накатывающей тошноты она спасалась в холодном душе.   
        Наконец, она снова решилась набрать номер мобильного телефона. И снова ответила женщина. Голос её был непривычно трезв.
        - Сколько раз тебе повторять, дрянь такая, что его нет, и для тебя никогда не будет. Какая, однако, ты настырная.
        - Передайте вашему сыну, что у меня будет ребенок. У нас. – Поправилась Катя.
 
        По ту сторону океана женщина молча отключила мобильник. Она не знала,  что ей делать. Впервые. Она только недавно выбралась из черного колодца нетрезвого сна. Её мучило похмелье. Но она безоговорочно поверила той девушке. Более того, она знала, что звонившая девушка  – жена.
        Опустошив кассету сына и, проявив снимки, обнаружила негативы обряда венчания. Она не поленилась и отпечатала фотографии. Что и говорить, вкус у Максима отменный.  Невеста очаровательна была в подвенечном платье. И лицо такое светлое, девичье. Невинное, прямо скажем, лицо. Родись эта девица здесь в Канаде, да в состоятельной семье, быть бы ей звездой великосветских тусовок.  Законодательницей мод. Не то, что эта безвкусная коротколапая Люси. Совершенно не умеющая, что нехарактерно для француженки, одеваться. А эта, хоть и соплячка, а со вкусом. Вон как чудно причесана, косички в итальянском стиле. Вся светится мягким жемчужным светом. А платье! Живанши. Сынок, видать, подарил. Счету деньгам никогда не знал, они ему ляжку жгут.    
        На всякий случай, она уничтожила фотографии и негативы, чтобы они не попались на глаза Николаше, её мужу. Уничтожила все. Ну, почти все. Одну припрятала. Сам момент венчания. Лицо девушки. Боже… Никогда их не увидит Николаша, муженек мой любезный.  Эти фотографии и известие, которое передала девушка, вытянули бы его  из ада, куда он стремительно погружался и на воротах которого написано – «Оставь надежду всяк сюда входящий». Но телефончик на всякий случай переписала маменька к себе в блокнот, в раздел «мода». Ха-ха-ха! Платье от Живанши. А вдруг пригодится. Когда она почувствует себя одинокой старой бабкой. Лет через сто. И запас карман не тянет. Внук не помешают. Или внучка. Взрослые, хорошо воспитанные внуки. Свои собственные. Мальчик или девочка. И сразу видна прекрасная будущая мать в этой новобрачной! Порода видна! Голубая, не мытищинская кровь. О Лобне я уже вообще помалкиваю.
        Пожар внутри разгорался. Она  соскочила со своей роскошной кровати и пошарила в тумбочке. Бутылка из-под бренди была пуста. Придется тащится вниз на кухню. В холодильнике есть еще вино. Красная кислятина. Зато – аристократично. Не дешевый портвейн, как в юности хлебаем, а «Шато Икем». Красный блин, Икем. Особый изыск. Или этот, как его там? «Шартрез». Сироп с градусами. Приторная дрянь.               
        Она налила полный стакан вина и одним залпом, не принюхиваясь к изысканному букету, проглотила. И тут же налила снова.
        - А меня кто нибудь жалел? – Спросила женщина, пьянея.  Она поднесла зеркало к  лицу. И оно отразило все её пятьдесят лет неправедно прожитой жизни - мешочки под  красными с прожилками глазами, вялая линия щек, унылый рот с опущенными уголками, брезгливые складки, идущие от крыльев носа.
        Это зрелище, как всегда,  привело её в состояние раздражения.
        Она отбросила зеркало. Скоро пробьет её час. Она еще полюбуется, как полностью разориться её муженек. Как он будет метаться в поисках денег, и опускаться все ниже и ниже, как этот бармен из романа «Сестра Керри». А она – Инна Соболевская, как звучит-то!,  сделает пластическую операцию, уберет лишние килограммы жира, безобразно вылезшие то там, то тут, накупит себе кучу платьев. От Живанши, черт его бы побрал совсем, или от этого …  ****ского Лакруа. Или Валентино.
        И нет места в моем сердце жалости! Кто меня-то хоть раз в жизни пожалел?  В Лобнинском бараке мать лупцевала чем только под руку подвернется – шлангом от стиральной машины, шваброй и просто молотила кулаками, а папашка, не надолго прибывавший погостить из тюрьмы на волю, упивался до синих чертей и гонял их с мамашей по улице. А потом, украв какую нибудь мелочь, благополучно снова садился на несколько лет.
        - «Ничего, - приговаривала мамашка, охаживая её колотушкой для теста, - наука на будущее, чтобы сердцем была не слишком мягка. Чтобы росла волчонком, а не комнатной болонкой».  Только почему-то не учла многомудрая мамашка, что болонке живется куда лучше, чем волчонку. Волчица рыщет по лесам голодная, а болонка вся в бантиках на хозяйских подушках лежит-полеживает и жрет от пуза.
        Но тут её размышления оборвал очередной пьяный сон. Она не видела, как Николай, её муж, создавший ей еще в России комфортные условия для болоночьей жизни, и не бросивший её на чужбине, когда она полностью утратила все механизмы воздействия на него, вошел и брезгливо оглядел её – всхрапывающую некрасиво открытым ртом, из уголка которого бежала на подушку струйка слюны.   
         
         
        - Зачем я брякнула про ребенка? Какой ребенок? – Подумала Катя, положив трубку. – Это же чистый шантаж! – Ужаснулась она. – Боже, как стыдно!
        Прошло еще несколько дней и Виктор, понаблюдав за ней за завтраком, злобно сказал:
        - Тебе к врачу надо! В тебя уже салат из овощей не лезет…
        - Сметана, должно быть, не свежа.
        - Не морочь мне голову. «Сметана». – Передразнил он. - Ты – беременна, уже пирожок с начинкой. – Он поднялся и с раздражением бросил на стол вилку. – Куда метила, туда и попала.
        Опустив голову, Катя промолчала.
       
        Позвонила Оксана и как всегда непринужденно и радостно защебетала:
        - Слушай, Кать, ты сегодня как, свободна? В кинишко смотаемся? Мне тут билеты презентовали на «Титаник».
        - Поплыли. - Отозвалась Катя.

        Оксана стояла возле парапета и любовалась на проплывающие по реке белые теплоходики. Они оставляли за собой шлейф музыки, беззаботного летнего веселья и след белой пены на зеленых волнах. Пыхтя от натуги, мимо деловито пробежал маленький буксирчик. Вальяжно, не торопясь, прошла бокастая баржа.
        - Ждать себя заставляешь. - Сказала Оксана, жадно оглядывая подругу.
        Бледное личико, белый ободок обметал губы. Да, прав Витька, его сестрица действительно залетела. Ах, как мне сейчас некстати! Глупышка, ну чтобы тебе подождать несколько лет, пока Витька, кобель этот всеядный,  не нагуляется и не обратит взоры на неё, Оксану. Оценит, наконец, что никто в мире не любил,  и не будет любить его так, как она – страстно, самозабвенно, погрузившись в полное рабство.
        - Ты бледна, как гипсовый ангел, над могилкой поэта.
        - А я и есть – ангел. Я – падший ангел! – Серьезно ответила Катя. - Я всё мечтала, мечтала, строила воздушные замки, витала в облаках, и не удержалась на них. Свалилась. А с большой высоты  падать так больно…
        - Ничего, пройдет…
        - И как дальше жить не знаю, - произнесла с тоской Катя, - и невозможно его забыть. Мы, ведь, обвенчаны…             
        - Этот-то тебе, зачем нужно было? – Оксана внимательно взглянула в её глаза.
        - А, действительно, зачем? – Задумчиво спросила сама себя Катя. И ответила твердо. – Я хотела, чтобы всё было по правилам. Я еще в детстве поняла, что в нашей семье несчастья происходят именно из-за того, что мы поступаем не по правилам. Все несчастья посыпались на мою мать после того, как она предала священную клятву, данную умирающей сестре.
        - Какую? – С загоревшимися глазами спросила Оксана.
        -  Я сейчас не хочу ворошить прошлое, но цепь ошибок, и повторений этих ошибок тянется оттуда. Словно в прошлом заложено событие, которое не дает нам покоя и счастья. Мама умерла молодой, и её сестра умерла молодой. Невольно подумаешь, что проклятие висит над всем нашим родом.  Но я решила, что в моей жизни всё будет по-другому. Я  выйду замуж чистой и непорочной. Как это ни смешно сейчас звучит. – Она вздохнула. - По большой любви, обвенчаюсь в церкви и буду ему верной…
        - До гробовой доски. - Подхватила Оксана.
        - А хоть бы и так. – Серьезно произнесла Катя. - Дети должны рождаться от большой любви. Я чувствую. Я знаю это! 
        - Яйцеклетке и сперматозоиду всё равно по любви они соединяются или нет. Это всё – биологическая химия. – Оксана вдруг заговорила непримиримым тоном. – Скажи, твой отец и мать любили друг друга?
        - Да.
        - А родился всё-таки твой братец - прекрасный биоробот - человек будущего. Наверное, я была бы счастлива, если бы он полюбил кого-нибудь. Испытал бы все муки неразделённой любви…
        - Да, он – шедевр неодушевленной материи! –  Подтвердила Катя. – Он же и главная жертва.
        - Конечно – шедевр! - Горячо заговорила Оксана, не заметив слова «жертва». -  Он красивый! Он самый красивый мужчина, которого я встречала в своей жизни. Для мужчины быть таким красивым просто неприлично, это вызов обществу. У него -  золотые локоны, как ни пошло это сравнение. Я так люблю их пропускать сквозь пальцы. – Мечтательно добавила она. - Богатые бабенки бьются, бьются в парикмахерских, а достичь такого результата не могут. А кожа?  Такой нежной кожи не бывает даже у рабынь, не видящих солнца в гаремах, – сказала Оксана, любившая выражаться витиевато, – атласная, прямо скажем, кожа. Нет, меня действительно потянуло на литературу. И у него нет противных колючих волос по всему телу.
        - Зато на голове навалом. Но с этими кудрями он стал похож на кентавра из рекламы шоколадных конфет.
        - Какого кентавра? – Не поняла Оксана.
        - Который, так убедительно ржет в стойле.
        - Наш красивее. – Убежденно заявила Оксана. - У дамочек за сорок при  виде Виктора глаза стекленеют как у сомнамбулы, и слюнки текут, как у дога.  Богатые тетки от него просто тащатся. Он если захочет, может сделать серьезную карьеру жиголо. И при  всей своей ослепительной внешности, он ещё и умный. Талантливый. – Оксана нахмурилась. - А толку? Он сломал жизнь мне, сломает и тебе, и себе. В нем заложена бомба замедленного действия по производству несчастий.
       Во как сказала!
        - Если ты так всё хорошо понимаешь, то почему не бежишь от него?
        - А ты почему не побежала от своего?
        Катя опустила голову.
        - Потому что – любовь! – Ответила за неё Оксана. – Я и рада бы переметнуться, да не могу. И, между прочим, знаешь, какие мужики мне делают предложения…
        - Руки и сердца? – С нарочитой наивностью поинтересовалась Катя.
        - Непристойные! – Отрезала Оксана. – Думаешь, я со своей внешностью богатого парня не найду?  Запросто. Но я безнадежно больна болотной лихорадкой по имени Виктор Бурмистров, эсквайр.
        - Но ты не завоевала его сердца!
        - Потому что в нем царишь – ты! – Резко ответила Оксана. – А, впрочем, нет у него никакого сердца!
        - Мы всегда были с ним близки. Даже в утробе матери. А в детстве  изобрели собственный, никому не понятный язык.  Делили все пополам. И он решил, что так будет всегда. Он, как энергетический вампир, так и не смог отлепиться от меня. Открою тебе тайну - наш великий и ужасный Виктор,  испытывает панический страх перед жизнью.
        - Это – Витька-то? Ну, ты и загнула!
        - Да, представь себе. Его, как мне рассказывала бабушка, извлекли из тела матери уже после её смерти. Я иногда думаю, что он там почувствовал, обреченный умереть? В последний момент жизни извлеченный неестественным путем из утробы умершей матери?  Кто нибудь может ответить на этот вопрос?  Таких детей в Древнем Риме называли «кесарёнок».  И считалась, что люди,  родившиеся на свет ненормальным путем, умеют видеть будущее. Отыскивать клады. Читать мысли. Ты и сама видишь его странные, иногда сверхъестественные способности. Вспомни, как он, практически не уча уроков, только взглянув на любую, самую сложную страницу учебника, мог её мысленно воспроизвести.
        Да ещё и отец относился к нему не совсем справедливо. Конечно, он любил своего сына, но был с ним суров. Он просто не знал, как воспитывать мальчиков. А меня он баловал… обожал… 
        - Все это для меня так сложно. Все эти детские родовые фобии. Я знаю, что Виктор не любит меня, а я без него не могу, - в голосе девушки прозвучала крайняя степень отчаяния, - и завидую тебе.
        - Ты на что намекаешь?
        Оксана усмехнулась:
        - Не на то, о чем ты подумала. Для таких отношений, ты слишком правильная. Ты даже не подозреваешь, какая ты правильная:  иногда до тошноты, до изжоги. Ты – агрессор, Кать.  Потому что рядом с твоим моральным совершенством чувствуешь себя пигмеем. Пигмейкой духа. Какой-то грязненькой, недостойненькой даже жалкой симпатии, а не самой «высокой» любви.
        - Прости, Ксюх, если обидела, но я не могу быть другой. И хватит об этом. Мы на фильм не опоздаем?

        Они влетели в зал, когда герой Леонардо уже выиграл билет на непотопляемый лайнер и в последний момент погрузился на «Титаник», чтобы встретить там свою судьбу.  История о внезапно вспыхнувшей, как свет синего бриллианта – «Сердце Океана», и исчезнувшей в ледяной воде, любви. Отчаяние жениха, красавца-миллионера, покинутого ради   нищего художника, и  катастрофа «непотопляемого» корабля, музыка и чистый голос Селин Дион, а, главное, самое оригинальное и невероятное признание в любви: – «Ты – прыгнешь, и я – прыгну».   
        - Лихая бабка! – Выходя из кинотеатра, заявила Оксана. – Взяла и выбросила миллионы долларов с окончательными  концами в пучину,  а всё только по тому, что восемьдесят лет назад её трахнули в тачке. Из таких вот сентиментальных воспоминаний. Как ты думаешь, Кать, прагматичная американка в возрасте глубоко за девяносто способна на такой подвиг?
        - Она не американка. Она – англичанка.
        - Те еще зловреднее. – Безаппеляционно заявила Оксана. - Я её поступок объясняю только старческим слабоумием.
        - Это режиссеру нужно было для драматизьму!
        - Думаешь? – Притворно вздохнула Оксана.
        - Просто я сестра своего брата, и набралась у него цинизма.
        - А я – своего не сестра? – Уныло спросила Оксана. - Представляешь, у него уже собственная фабрика мебели имеется. Игорь Серов. И Ко. Баксы лопатой гребет. - Она стала наливаться гневом. - Мог бы и мне от братских щедрот подарить самый завалященький магазинчик. Мне за прилавком стоять осточертело, тем более при такой-то смехотворной зарплате. Я сама хочу гонять продавщиц и сливать на них свое дурное настроение. Отщипнул бы от своего состояния маленький кусочек, не разорился бы. Или просто так, из братских чувств-с, давал тысячу баксов в месяц на  мелкие расходы. А он, представляешь, своей любовнице презентовал «Сааб», она теперь вся в шоколаде рулит в нем по Москве.
        - И правильно сделал, - отозвалась Катя, - ты всего лишь сестра, и между прочим, вредина большая, а она с ним спит.
        - Он нашей средней Сашке квартиру купил. Узнав об этом, прилетела старшая Инка и тоже деньги вытряхнула из него…
        - А они не замужем?
        - Замужем обе.
        - Интересная у вас семейка, - задумчиво сказала Катя, - брат содержит семьи сестричек при наличии и вместо бездельников мужей. Да ему нужно памятник поставить золотой в полный рост.
        - А мне от этого какой навар?
        И после этих слов Катя резко побледнела. Пот покатился по лицу и, оглядевшись, она бросилась к урне.  Кока-кола и бутерброд с икрой, который она съела в буфете, не засиделись в её желудке.
        Оксана пристально оглядела фигуру Кати.
        - Бутерброд был не свежий.
        - Ты – беременна. - Сделала заключение быстрая мыслями Оксана. – Я это подозревала. Сходила бы к врачу, а то будет поздно.
        - Что поздно?
        - Аборт будет делать поздно!
        Катя опустила голову. Перспективы ближайшего будущего ужасали.
          
        - Я сама накликала на себя беду, - каялась безутешная Катя, - зачем тогда его матери наврала про ребенка? А, впрочем, почему наврала? Я тогда уже… Господи, - сказала она, - за что наказываешь? В чем моя вина перед тобой?  Грешна я, Господи, но не более, чем другие…

        И Катя пошла к врачу. Молодая, но уже сильно усатая  гинекологиня,  приказала ей лечь на металлическое кресло и  запихнула в Катю холодные щипцы. Потом прощупала её пальцами в резиновых перчатках. Кате было больно, стыдно до слез,  но она, стиснув зубы, крепилась, чтобы не застонать.    
        - Шесть недель. - Определила  врач.
        Катя удивилась. Неужели прошло уже шесть недель, как он улетел? Казалось, что время остановилось.
        - Будете рожать? – Поинтересовалась холеная и очень холодная врачиха.
        - Не знаю, - честно ответила Катя, – что мне делать?
        - Рожать. - Отозвался, не поднимая головы от писанины, накрахмаленный халат.
        - У меня для этого ничего нет – ни мужа, ни денег, ни…
        - Зато есть молодость, сила, квартира, наконец. – Гинекологиня бросила взгляд на правую руку Кати и спросила. – Кольцо вы носите, а где же муж?
        - «Объелся груш», - Кате хотелось ответить ей традиционным слоганом, но она тихо сказала, - его нет!
        - Вот вам направление на анализы. – Врачиха протянула ей несколько куцых бумажек. - Их надо сдать при всех условиях. А вы пока подумайте, и советую вам решить в пользу ребенка. Я даже не стану вам рассказывать, сколько сломанных женских судеб происходит по вине первых абортов.
   
        Пересекая двор с песочницей, в которой пекла куличики разнокалиберная мелюзга, Катя остановилась и стала рассматривать малышей. Один, в полосатых носочках и трикотажном комбинезончике, поднял пуховую головку и улыбнулся Кате пронзительной детской улыбкой, словно говоря – «Смотри, какая я очаровашка».
        - Я должна думать! – Приказала себе Катя. – От того, какое решение я сейчас приму зависит моя дальнейшая судьба. Надо выбросить из сердца все свои глупые надежды. Выкинуть из лексикона слово  – «А вдруг?».  Он никогда не вернется! И растить этого ребенка придется тебе одной. Никто не поможет! Никто не разделит с тобой бессонные ночи, никого не встревожат детские болезни, не обрадует первый зубик или первое слово.
Первый шаг! Отец этого ребенка будет «наслаждаться любовью в объятиях своей «прелестной невесты». Теперь уже, наверное, жены. Но ничего, раз подлое предательство у него в крови, то и той недолго быть любимой и желанной.
        Никакого решения она не приняла.
        Ночью, ворочаясь в раскаленной, как печь,  постели, она все думала и думала о далеком - неверном, коварном, …любимом!

        Утро наступило  уныло-серенькое, накрапывал дождь. Циклон пришедший с северо-запада, принес сырость, туманы, недельный нудный дождь. Катя рисовала, как одержимая. Синее до черноты небо с крупными звездами над терпящим бедствие «Титаником». И всё думала, думала, почему он покинул её.
        – Глупо! Глупо,– сказала она себе, – страдать из-за того, кому ты совершенно не нужна.
        И забросив на шкаф деструктивные картины крушения «непотопляемого» корабля, стала рисовать  нарочито детские, даже клоунские какие-то, картинки - божьи коровки и бабочки на первозданно зеленой траве, и ослепительно-яркие, как в «волшебном калейдоскопе», мандариново-розовые, лиловые и желтые, как новорожденные цыплята,  абстрактные узоры. Чистые весёлые краски. За работой утихали грызущие, изматывающие мысли. Отступала почти физически ощущаемая душевная боль.
               
                Глава 16

        Витька, пропадавший где-то неделю, вернулся и бросил на кухонный стол сумку, набитую под завязку  самыми деликатесными продуктами.
        - Ты – беременна! – Едва войдя в комнату, тоном обвинения, чуть ли не тыкая в неё пальцем, как красноармеец с известного плаката – «Ты записался добровольцем?», констатировал он.
        - Да! – Коротко ответила Катя, не оборачиваясь и опустив глаза в работу. Она обошла стол и провела восковую полоску по ткани.
        - Была у врача?
        - Была…
        - Когда пойдешь в больницу?
        - Через семь месяцев, как положено.
        Он повернулся и молча ушел на кухню. Она слышала, как там хлопнула пробка из-под шампанского. «Нормально, - подумала Катя, – раньше он никогда не пил. Он презирал этот способ расслабления».   
        Потом она услышала, как шипит на сковороде мясо, и соблазнительный запах поплыл по квартире. Ей вдруг до спазм в животе захотелось мяса – сочного, мягкого, с пахучей хрустящей корочкой.
        К Катиному удивлению кухонный столик был накрыт скатертью, стояли праздничные, вечно дремлющие  в стеклянном плену старинной горки, тарелки из парадного  сервиза, и высокие хрустальные бокалы сверкали резными гранями, как разноцветный салют. В менажнице, слово-то какое!, лежали разнообразные закуски – буженина, розовые лепестки холодного ростбифа,  бастурма и полупрозрачные кружки сырокопченых колбас. Великолепные, мясистые  помидоры и молоденькие огурчики среди  свежайших  букетиков пряной травки,  украшали вазу. Малюсенькие слоеные пирожки покоились в плетеной в виде уточки корзине.
        - По какому поводу торжество?
        - Ешь, - приказал Виктор. – Нам нужно серьезно поговорить, но на пустой желудок делать этого не хочется.
        - Я своего решения не изменю. - Твердо заявила Катя.          
        - Вкусно?
        - Да.
        Он снова налил им вина.
        - Мне, наверное, нельзя. - Слабым голосом сказала Катя.
        -  Можно! – Заверил её брат.
        Удивительно, но изнурительная тошнота отступила вместе с духотой, и раскаленной жарой, исчезнувших, наконец,  с московских улиц.  Влажный воздух, сочащийся в окно, омывал её своей живой прохладой. Витька был непривычно тих и строг. Исчез его, казалось навсегда, въевшийся в кожу ёрнический тон, в желтых глазах плескалась сочувствие.   
        - Сейчас я буду говорить, а ты меня не перебивай.
        Катя испуганно моргнула. Вся эта расслабляющая обстановка с шампанским, полным деликатесами столом и притворной ласковостью брата подловила её. Конечно, она была готова к войне. Она понимала, что детские визги и плач, вонючие подгузники и бесконечная стирка, и как результат несчастная, измученная бессоницей Катя, ему в квартире были совершенно не нужны. 
        - Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, - заявил он, - что я буду ругаться и давить на тебя. Не буду. Я, как Кассандра,  просто предскажу тебе твою дальнейшую судьбу. И ты ужаснешься. Хочешь послушать?
        - Нет.
        - А придется. Ты уже большая девочка, Катя. Даже уже и не девочка. А взрослая беременная тетка. А жизни не знаешь.  К сожалению, наш отец и бабушка тебя воспитывали на облаке. Ты с детства была окружена их ватной непробиваемой заботой, а сама, к двадцати-то годам,  не заработала ни одной копейки. Это не упрек тебе. - Быстро добавил он.
        - Не правда. – Заявила Катя. – Я сшила Юльке платье, и она мне заплатила.
        - Поздравляю с почином. Но что ты сможешь прилично обеспечить себя и ребенка с такими случайными гонорарами, я сомневаюсь. Значит, придется тебе идти работать. А куда? Батики твои никому и на фиг не нужны, хоть они, на мой взгляд,  весьма хороши. Только покупать якобы модные девки, эти современные папуаски,  будут всякое машинное кристиандиоровское фуфло. Из-за имени. – Он вздохнул, словно скорбя о несовершенстве жизни. - Жизнь жестока вообще, а в мире моды - особенно. Тебе там без связей и спонсоров делать нечего. Уяснила?  А где ты вот с этим с пузом спонсора надыбишь?
        И отбрось иллюзии, что сможешь зарабатывать прилично. Дешевле всего у нас оплачивается самая тяжелая работа, потому что её выполняют бесправные  людишки. Ни в какой модный дом типа Зайцева или Юдашкина  тебя не возьмут. Кишка тонка. Там работают мастера экстра-класса.      
        Единственное, что  ты найдешь, это работу в какой нибудь задрипанной подпольной  мастерской, по пошиву  подделок под фирму и где хозяином будет отморозок  Вован. С уголовной мордой, и с таким же гнусным прошлым. Он повалит тебя  на тюки с тканью и отдерет прямо на рабочем месте, как только придет ему в яйца такая охота. А кто тебя защитит? Бесправные вьетнамки, день и ночь, строчащие куртки рядом с тобой? Или милиция, которую он давно скупил на корню?
        Катя испугано смотрела на него. Такая перспектива ею не учитывалась. А, ведь, он прав. У неё нет ни образования, ни денег, ни связей.
        - Но это ты преодолеешь. Жить-то как-то надо. Институт будет забыт, конечно. Сопливый ребенок станет в яслях часто болеть, и даже там, в задрипанной мастерской, никто тебя держать не станет. Да, забыл сказать, ты залетишь и от Вована. И сделаешь аборт, - он поднял руку, - не прекословь,  сделаешь, как миленькая. Тебе даже жутко будет представить еще одного ребенка и от кого? От уголовника! Вована! Соблюсти невинность не удастся! Даже не надейся! Потому что природа сильнее нас. Запомни, есть женщины, у которых не было ни одного мужчины, но нет в мире не единой бабы, у которой был бы только один!
        - А жены священников?
        - Так они тебе и расскажут.- Усмехнулся Виктор. - Я – холодный философ и знаю, что говорю. Но вернемся к нашим баранам.
        - Надо же, Ксюха всё время тоже к баранам возвращается.
        - Моя школа! Но всё это не страшно. Миллионы женщин  ради детей пожертвовали своими личными судьбами. Возьмем хотя бы мать той же Оксаны. Ей  пятьдесят шесть лет, а она выглядит на шестьдесят пять. Тощая, неприлично морщинистая, с расстроенными нервами.  Но у неё сейчас сын имеется– миллионер, не зря жила. Знаешь мебельную фабрику  «Серов + »? – Философ Витька стал размышлять. - Причем здесь плюс? Не понимаю. Но они все почему-то любят этот многозначительный плюс пристегивать ко всякой дряни.
        - Слышала.
        - Так он её обеспечивает. Она теперь может на дорогие курорты летать. А она не летает. Нет привычки. И все крохоборствует. Из своей больницы всякую мелочевку тянет – бинт, йод, жидкость для мытья полов. Платья он ей покупает, а она ими в шкафу моль откармливает.  Тем же занята и шуба из каракуля. Ни разу не надела! Но Оксанке не дает переделать на себя. 
        Но я увлекся, так, где мое стадо баранов? Вырастишь ты своего ребенка. Я в этом не сомневаюсь. Вырастешь.  Замуж даже выйдешь, потому что – в тебе есть то, что нормальный мужик ни за что не пропустит - сексапильность. Однако, все эти  мужички будут так себе. Второго сорта.
        - Это почему же? Я что же, не достойна ничего хорошего?
        -  Достойна. – Убежденно сказал Виктор. – Только всё самое хорошее достается стервам, а ты, увы тебе, Катрин,  не стерва. И никогда не научишься ею быть. Это – своеобразный  талант! Дар небес!   Ты – добрая, слабовольная девочка. Совершенно не способная к борьбе.
        - Это мы еще посмотрим.
        - Кать, я устал от этого разговора. Вкратце живописую твою дальнейшую судьбу.
        Опускаю бедную молодость, только скажу, что с ребенком тебе придется туго. Но молодость сама по себе легкомысленна и прекрасна. Будут и у тебя сладкие денечки. Но они быстро исчезнут. Поначалу ты еще будешь бороться – делать маникюр, стильно стричься, стараться не опускаться, но к сорока годам огонек этот угаснет. Начнёшь вспоминать об упущенных возможностях – о платьях и драгоценностях, которые не носила, о странах, где не побывала… И прикладываться к бутылочке. Будешь жить безрадостно, как автомат – работа, магазин, дом.
        Но и это не страшно. Так миллионы наших женщин живут, мечтая, что прилетит волшебник в голубом вертолете или выиграют миллион в лотерею,  и жизнь их чудесно изменится.
        Однажды, ты сама не заметишь, как наступит хмурое декабрьское утро, рассвет к десяти, а в два уже смеркается. И тебе пятьдесят лет. Кругленький такой полтинник. За стеной будет храпеть пьяный муж, который вчера пришел на рогах, долго буянил, залепил тебе кулаком в глаз, отнял последние деньги, припасенные на самые дешевые, но новые сапожки. Старые-то давно прохудились и собирают в себя по дороге любую грязную лужу, и ты ходишь на работу с мокрыми ногами. Из-за чего у тебя хронический насморк.  Плюс начинающийся климакс. Вот такие дела. И ты посмотришь на себя в зеркало. Гарантирую, что с ужасом! Твои роскошные рыжие волосы прорастут   сединой, и ты  будешь красить их дешевой краской, но только так, вяло, для очистки совести. Гадость эта, конечно же, не закрасит  никаких седин.  Твоё лицо расплывется и обрюзгнет, зубы пожелтеют, и парочка, причем на самом видном месте, вылетит, образуя неприличные прогалины. А тело, твое великолепное тело, наберет на жутких,  нафаршированных гормонами, американских окорочках  тридцать килограммов жира.
        Аллес капут, как говорили немцы под Сталинградом.   Старые юбки не сойдутся на талии, и будешь ты щеголять по квартире в замызганном халате.  Нищета вообще отвратительна, а нищая женщина, как бездомная сука,  просто – катастрофа.
        А тем временем твоя ровесница, в данный момент ни чем тебя не лучше. Что значит не лучше? – Перебил он себя. - Хуже. У неё нет и в помине таких качеств, как твоя доброта, ни магнетизма, ни таланта.  Но у неё есть великое перед тобой преимущество – она умнее тебя и знает, чего хочет. Да возьми ту же твою новую подружку Юльку, с её замороженной красотой. Эта тощая дылда, весьма и весьма на любителя! Но она получит главный приз.- Убежденно произнес он. -  Потому что умненькая, и  заперла свое сердце на замок.
        - Откуда ты-то знаешь?
        - Плавали, знаем!
      Катя знала, что Юля никогда не предаст. И что женщины выживают вместе.
        - И Юлька туда же!!! – Слегка возмутилась  Катя. – Ты хоть одну девчонку пропустил в нашем доме?
        - Да! – Твердо сказал Виктор. – Марью Матвеевну Жмурикову.
        - Как же ты так промахнулся?
        - Без комментариев. Возвращаюсь к прерванному повествованию. И вот эта, назовем её условно Юлия, дамочка проснется в свои пятьдесят лет в шикарной квартире метров под двести. Прислуга ей подаст в кровать свежую прессу, чудно сваренный кофе «Блек фуйбл», а может что нибудь и получше,  и легкий, вкусный, полезный для фигуры завтрак с эликсиром молодости - свежевыжатым соком из апельсина, моркови, ананаса и зеленого яблока.  И пюре из протертой облепихи – сплошной антиоксидант и панацея от всех болезней.
        - Вкусно ты рассказываешь!
        - За завтраком она посмотрит дамский сериальчик о похождениях очередной Марихуаны, которая красиво страдает в красивых интерьерах. Потом нацепит на себя легкую роскошную шубку, сядет в шикарную машину, и отправится в аквапарк. Поплавает, для сохранения фигуры, развлечется с подругой в боулинге. Потом в салон – массаж, маникюр и все остальные сопутствующие товары. Пообедают обе дамы в дорогом ресторане – обслуга, заметь, танцует вокруг них менуэт, идиотки надеются всем этим завладеть. Вчера  американец женился на  абезьяне.. Его дет-д ваообще то скину столько туда напалма..Малейшая вздорная прихоть  выполняется подобострастно. Затем – шоппинг. Потом домой. Отдохнуть от трудов праведных или, по желанию, завернет к молоденькому любовнику. С наслаждением покувыркается с ним в кроватке. А вечером галопом на модный концерт, в театр или на светскую тусовку. Дети спросишь? Имеются и дети. Учатся в Гарварде или, на худой конец, в Массачусетском Технологическом институте. И единственная в жизни  неприятность у дамочки – подружкины бриллианты покрупнее.  А то, что вокруг грязь, декабрь и пятьдесят лет на носу, она и не замечает.  Из зеркала на неё смотрит моложавая – три подтяжки!, изящная, великолепно одетая дама. Она выглядит на тридцать пять. Она еще будет так  выглядеть много лет!
        А ты? Ты рядом с ней будешь казаться танком Т-34 в дешевом неряшливом пальто и рваных тапочках. В общем, окончательно превратишься в персонаж из анекдота про дона Педро.
        - Не слышала.
        - А жаль. Поучительная сага…
        - Поведай тогда.
        - «Приезжают муж с женой, законченные совки, первый раз на курорт в   Испанию. Муж, естественно,  рванул в бар. Возвращается навеселе. Жены нет. Спрашивает горничную.
        -  А где, собственно говоря, моя жена? 
        - Синьора пошла к дону Педро.
        - А где этот чертов дон?
        - В 30 номере.   
        Муж заглядывает туда. В постели, среди атласных простыней лежит роскошный мужик – весь загорелый и в бицепсах. Курит дорогую сигару. И тут из ванной вываливается жена – центнер весом, сиськи до пупа болтаются. Муж посмотрел и говорит: - Господи, как же неудобно-то  перед доном Педро» 
        - Смешно. – Кисло сказала Катя.
        - Не надейся, не минует тебя чаша сия. Быт без остатка сожрет твою красоту и талант.  И станешь вытирать внукам сопливые носы о собственный подол. – Он задумался и вдруг весело добавил. – Парадокс, но ты, таким образом, воплотишь идеал самого великого Льва Николаевича Толстого, который чаровницу Наташу, сделал особой интересующейся только детскими какашками.
        Виктор, прищурившись, посмотрел на сестру.
        - Но мы-то с тобой – декаданс. Модерн, мы с тобой, Катя. 
        - Отличный прогноз на будущее. Значит, у меня будут и дети сопливые, и внуки тоже?
        - А куда ж от этого денешься? Пойми, Катька, всё что я сказал очень, очень  серьезно! И не надейся, что тебе повезет и прискачет рыцарь на белом скакуне. Осыплет тебя золотым дождем. – Виктор нагло ухмыльнулся. - Он, собственно говоря, уже побывал здесь. Крепость не долго крепилась. Сдалась без боя и длительной осады. Принц получил что хотел. – Виктор обдал Катю презрительным взглядом. - Ты же ему ни в чем не отказала! И где же он?  Что-то я не наблюдаю его блестящих доспехов, его лучезарной улыбки. – Витька поднес  ко лбу сложенную лодочкой ладонь и стал нарочито озираться вокруг.
        - А ты что предлагаешь?
        - Я ждал этого вопроса. – Серьезно ответил Виктор, взяв ей за руку. - Я скоро поеду в Париж…
        - Куда?
        - В Париж. Городишко такой есть во Франции, поменьше Москвы, поболее Урюпинска. И я должен знать, что «там, в стране далекой, есть у меня сестра». Единственный человек, которого я люблю и хочу защитить от ужасов бытия. Нет, я всё-таки – философ! «Ужасы бытия». - Передразнил он себя. – Вытянуть тебя из бытового говна. Разрисовывай цветочками свои носовые платочки, наслаждайся творчеством, а комфорт я обеспечу. Я тебе предлагаю поехать с нами.
        - С кем это, с вами?
        -  Со мной и Борькой Двойриком.
        - А что вы там будете делать?
        - Милая Катрин, пока ты тут упиваешься своим горем, некоторые делают карьеру. Я буду лицом фирмы по производству и продаже сраных биологических добавок.
        - А что это такое?
        - «Гербалайф» помнишь?
        - Афера какая-то скандальная припоминается. Всё равно, как МММ.
        -  Тоже самое, только под другим названием и девизом. Комплекс для похудения – слабительное из повсеместно растущих сорняков, дешёвое мочегонное и какой-то легкий наркотик, чтобы  давить чудовищный свинячий аппетит пережирающих от стресса баб.  При наличии силы воли и желания десять кг без проблем долой.   
        Правда, я подозреваю, что весь этот комплекс очень вреден для здоровья. Так вот,  я улыбаюсь с обложки этого набора во все свои сорок восемь безукоризненных зубов. Играю гладкими  бицепсами и нежно обнимаю  стройную красотку,  заведомо старше меня, но великолепно выглядящую. Это для наших жирных толстух, пущай мечтают выглядеть соответственно. – Он презрительно скривился. - Ленивые легковерные дуры с мозгами рептилий.   А мою партнершу  зовут Лиза, она одесситка, гарна дивчина, и мелькает  по ящику сто раз на дню и уговаривает нас купить какой-то там сраный  суперотбеливатель. С радостью докладываю тебе, что тетя Ася уехала. Но свято место пусто не бывает, и Лизка заняла её экологическую нишу.   Так вот, на обложке,  я её нежно обнимаю и смотрю с восторгом на  её идеальное, после приема «Флорины», тело. Француз, между прочим скрытый пед, пригласил меня поработать в Париже.
        - Чем поработать?
        - Иногда ты бываешь ехидна без меры.
        - А Борьку ты зачем тянешь? Он, по-моему, не Апполон.
        - Мне его мозги нужны и знание компьютера. У этого французика много неправедно нажитых денежков, а так как мне они жизненно необходимы – должен же я прославиться, как Шлиман или на худой конец, как  лорд Браун, и откопать свой Иллион. Или трупик какого-нибудь фараона в золотом саркофаге отхватить.
        - Несчастный Боря! – Констатировала Катя. – Влипнет он с тобой. Доведешь до цугундера, как любил говаривать Горбатый.
        - Ты о своей судьбе заботься, - отрезал Виктор, - самое время о ней позаботиться.  Радужные перспективы впереди – полтинник годов, сто кило веса и нищая убогая старость.
        - Какое мне дело до того, что будет через тридцать лет? Я думаю, что к тому времени люди будут иметь летательные автомобили, прекратят губить природу и поселятся на ней, и уберут, наконец, мусор.
        - Так и будет. Но не для всех! – Убежденно сказал Виктор. -  Ты, лично, будешь жить в смрадном, переполненном крысами городе.  Неудачник всегда плачет и за всё платит.
       
        Он ломал её неделю, другую и, наконец, сломал.