Первое свидание с реактором

Хорошо помню, как я впервые оказался на борту атомного ледокола. Было это в конце 1985 года, когда «Россия» в очередной раз зашла в Диксон.
В те годы движение судов между Дудинкой и Мурманском было более интенсивным, нежели сегодня. Случалось, что ледокол за один раз приводил в заполярный порт от трех до пяти теплоходов. При этом простои атомоходов были более продолжительными. Скажете, абсурд? Да, абсурд. Но вполне реальный. В годы плановой экономики Дудинский порт не умел быстро работать. Нередко суда стояли у причала под обработкой по месяцу и более.
Именно в такие моменты атомоходы и заходили в арктический Диксон. Моряки сходили на берег – в магазины и местный бар, а диксончане спешили на ледокол – в баньку и в бассейн. Этакий обмен делегациями.
Не помню уже кто, но меня пригласили на «Россию». До этого я многократно видел эти чудо-суда и с воздуха, и с борта транспортных судов. А вот внутрь попал впервые. В тот день в экскурсии мне отказали и разрешили сделать только два фотоснимка: в кают-компании и в бассейне. При этом рядом со мной постоянно был ледокольщик с проникновенным взглядом. Он настоятельно требовал, чтобы я убирал фотоаппарат в сумку, когда мы передвигались по судну.
– Это для тебя «Россия» просто ледокол,– говорил он, поднимая глаза и указательный палец правой руки вверх. – А для меня это «объект «Россия» с ядерной энергетической установкой. Объект секретный и строго охраняемый!
– А правда, что он может быть малым ракетным крейсером? – не унимался я.
– Бред, – отрицал собеседник. – Мы проводим транспортные суда по трассе Северного морского пути. И только. Оружия на гражданском флоте нет.
Тогда я сделал вид, что поддался убеждению, хотя давно уже имел в своем архиве фотоснимок, на котором та же «Россия» несла на себе всякие военные штучки. И их было отлично видно. В мирное время «штучек» на борту нет, но платформы для них установлены на каждой палубе. И их никто не скрывает.
Но уже через год ситуация кардинально изменилась. Перестройка и гласность набирали обороты. Я бродил по атомоходу один и в сопровождении, снимал и писал, говорил и спал, ел и пил… Случалось, что я до месяца жил на ледоколах. Казалось, что к тому моменту я облазил на них все и вся. Но было одно место, куда меня все-таки не пускали. Его я видел только через специальный иллюминатор, закрытый освинцованным стеклом. Этот иллюминатор находится в помещении поста управления работами. Отсюда контролируется перезарядка радиоактивного топлива. Речь идет о центральном, или реакторном, отсеке.
Как правило, капитаны отказывали мне, ссылаясь даже не на секретность, а на то, что даже они не ходят туда без особой необходимости.
– Пойми, это не Невский проспект и конфетная фабрика, – говорил мне один из них. – Фон все-таки там повышен. Он не критичный для человека, но не вижу смысла подвергать тебя неоправданной опасности.
Я соглашался с такими доводами, но не принимал их. И в следующий раз все начинал сначала.
Первым сдался капитан атомохода «Таймыр» Николай Григорьевич Крылов. Он взял на себя ответственность и разрешил журналисту сходить в святая святых. Сопровождать меня поручили ветерану ядерной энергетики Юрию Ильичу Смирнову. Когда-то он начинал работать на Обнинской АЭС – первой в нашей стране. Потом ушел на флот. В его трудовой биографии были атомоход «Ленин» и другие атомоходы. Причем, на «Ленине» он был в составе первого экипажа. Именно про него среди обывателей ходило больше всего небылиц.
Поход в реакторный отсек дело не простое. Для начала в центральном посту управления (ЦПУ) у специалиста службы радиационной безопасности я получил дозиметр.
Это прибор не имеет никаких внешних дисплеев или экранов, но каждый отправляющийся к реактору обязательно получает его. Существует годовая санитарная норма облучения. И этот прибор не позволяет ее превысить. Скажем, если норма набрана, допустим, в июле, то до 1 января следующего года человек к реактору не пойдет. Это называется охрана здоровья.
У меня, конечно, не год, а час-другой, но порядок есть порядок: получил, расписался, пошел дальше. В раздевалку. Там полное переодевание из своего в ледокольное.
И только после этого по системе трапов и шлюзов подходим к многотонной металлической двери, которая открывается автоматически. Делает она это крайне неспешно.
Наконец я в центральном отсеке.
– Ну, вот, любуйся. Это сам реактор, – поясняет мой гид и показывает вниз. – Тут парогенератор левого борта, а там – правого. Сейчас аппарат работает на 25 процентов своей мощности, что позволяет ледоколу спокойно идти в окружающем льду. Пока мы здесь, мощность повышать не будут. Таково требование безопасности.
– А куда можно пойти?
– По трапикам – куда угодно.
Центральный отсек, где расположен единственный ядерный реактор «Таймыра», находится приблизительно в середине судна. Сверху его квадрат закрыт многотонными крышками-люками, через которые, собственно, и происходит загрузка и перезагрузка ядерного топлива. Делается это не где попало, а на специальной базе в Мурманске.
Вертикально отсек проходит от верхней палубы практически до киля. Он защищен от любых внешних воздействий: от столкновения с другими судами или айсбергами до прямого падения на крышки большого самолета. Конструкторы учли многое, проектируя реактор и само помещение для него.
Реакторы, установленные на современных ледоколах и военных кораблях, принципиально отличаются от чернобыльского. По словам специалистов, тут не может произойти катастрофа, подобная той, что случилась в апреле 1986 года. Но даже если реактор выйдет из повиновения, то многократно дублируемая автоматика заглушит его. Даже без участия человека. Она же возьмет управление на себя, если оператор начнет многократно ошибаться в своих решениях и действиях. Но взяв управление, компьютер не станет усугублять ситуацию. Он займется остановкой реактора.
В центральном отсеке постоянные температура и влажность. Несколько раз в сутки специалисты осматривают отсек. Все остальное время здесь никого нет.
Уже позже я побывал в отсеках атомного лихтеровоза «Севморпуть», атомоходов «Россия» и «Советский Союз». Они мало чем отличаются от «Таймырского», тем более что строились на одном и том же предприятии. Отличия состоят в том, что на тех судах смонтированы по две атомных паропроизводящих установки (так правильно они называются). А потому и мощность «России» и «Союза» практически вдвое больше. Недаром эти ледоколы называют богатырями.
В первый раз я находился в отсеке около часа. Сделал несколько снимков на негативную и обратимую пленку. Считается, что именно последняя наиболее восприимчива к радиации. И если фон значительно повышен, то на изображении обязательно появятся следы от излучения. Забегая вперед, скажу, что после проявления моих пленок все оказалось в порядке.
– И все-таки, Юрий Ильич, случись неприятность, что будет с нами? – спрашиваю я у Смирнова.
– Все зависит от проблемы. Могут и дверь не открыть, – отвечает ядерщик, глядя мне в глаза. – Но я уверен, что этого не случится. Иначе бы я не пошел сюда, да и тебя бы не пустил.
Он нажал на кнопку, и дверь вновь сработала. Уже «на выход».
Опять переход, душ, раздевалка, дозиметрический контроль всего тела и вновь раздевалка, где сложены личные вещи. К слову, на выходе контролю подвергся не только я, но и сумка с фотоаппаратурой.
Попав в ЦПУ, сдаю дозиметр. По моему взгляду специалист понял, что меня интересует. Опустив прибор в некое устройство, он уверенно объявил, что я вообще не получил какую-либо дозу.
– А какая у Вас?
– У тех, кто ходит в реактор регулярно, она чуть превышает ту, что человек получает во время флюорографии.
– Это за один раз?
– Это за один год.
– Вообще в истории отечественного ледокольного флота были случаи… – этот вопрос я задаю уже в каюте другого ветерана-ледокольщика Виктора Федоровича Борзых.
– Были. Во время перегрузки топлива главный инженер-механик ледокола «Ленин» Александр Калинович Следзюк был вынужден взять стержень рукой. А Борис Рудольфович Гирш глотнул воды из активной зоны.
Оба они прошли курс лечения и продолжили работу на атомном ледокольном флоте.
– Но в любом случае после посещения центрального отсека необходимо вывести из организма радионуклиды, – продолжи Борзых. – Ты как?
– Готов!
– Вот это по-нашему. С крещением!
И Виктор Федорович протянул мне полстакана водки.
– Есть у нас такой тест. Не все его проходят. Некоторые отказываются идти на свидание с реактором. Вот тогда им нечего делать на атомных ледоколах. Был случай, что человек лишился своей капитанской должности из-за боязни ядерной энергии. А в ней ведь нет ничего страшного. При грамотном и профессиональном использовании.

Виталий ИВАНОВ
2018 год