Письма из прошлого, 1953

     (Страх сильнее любви?)

                Не  отрекаются любя... (В. Тушнова)


       «Лучкин!   Душа ликует. Не верится, через каких–нибудь  3-4 дня я в род-неньком моём Ленинграде буду.  Уроки  сейчас летят как секунды!
 Лучкин! Если не отпустят, я  всё равно удеру. Я уже тут всё разузнала о само-лёте. Если  что-то, 31-го  на самолёт и прямо на ёлку.  Максимка».

Полина (Максимка) и Вениамин (Лучкин)  познакомились в Ленинграде на одном из вечеров, которые были  очень популярны в пятидесятые  годы прошлого столетия. Военные училища и  технические институты приглашали на  вечера танцев  и  на концерты-"капустники"  студенток педагогических и медицинских институтов. Молодые люди знакомились, нередко  влюблялись, женились, и  новоиспечённые офицеры, инженеры уезжали к месту службы и работы  с жёнами,  достойными  их статуса.
 
С первой минуты знакомства  Полина и Вениамин почувствовали большую  взаимную симпатию.  Небольшого роста, Полина была очень миловидна: ямочки на  обеих щеках,   горящие  “ чёртики”  в карих  глазах, волнистые светлые волосы.  Она говорила  хорошим русским языком и была по-доброму остра.  Всё это очень импонировало Вениамину, – ведь он был поэт и  любитель русской классической  литературы.

 Вениамин  вызвался проводить Полину до трамвайной остановки, но  оказалось, что будущий учитель  русского языка  и будущий  военный преподаватель  имеют так много  тем для обсуждения, что   шли, не замечая времени, всю ночь и у дома Полины были только под утро.  Согревая её маленькие руки в своих широких ладонях (был март месяц), Вениамин вдруг почувствовал в себе  желание оберегать, жалеть Полину. Вспомнились Лучкин и Максимка  из рассказа Константина Станюковича «Максимка», -  тотчас  на эти роли и перешли.

Теперь для Полины  и Вениамина каждая встреча  становилась  праздником.   Они   отправлялись гулять по городу и говорили, говорили, легко раскрывая   то, что было на душе.  Оба  по–настоящему ” идейные”, они  несли в себе плоды  советской системы образования и воспитания. Литература,  цель в жизни, недавно закончившаяся война,   воспоминания детства -  всё становилось предметом их  живейшего   взаимного интереса и разговора.  Полина,  ленинградка, пережившая ребёнком   первый год Блокады,  вместе с матерью и бра-том  была эвакуирована  в 1942 году на  Алтай.  Вспоминала, как  ехали в товарном  поезде,  как  прятались под вагонами  от налётов фашистских самолётов,  как  доставали воду и еду на остановках,  - и  так  целый месяц,  пока не добрались  до Барнаула.  А там  - колхоз, где вместе с матерью  работала  весовщиком  на току.

 Вернулись в Ленинград (на этот раз  пассажирским  поездом) по вызову отца, который  пришёл с фронта. Сразу же пошла в вечернюю школу; окончив её, поступила в   педагогический институт.   В те годы Полина потеряла  отца;  он умер от ран.
В год знакомства с Вениамином  (1952)    Полина оканчивала   институт  и уже подписала  распределение в Псковскую область. Она  не искала  причин,  чтобы  остаться в Ленинграде, хотя и могла их  найти .  Она  решила испытать  себя.

 Кажется, впервые Вениамин встретил девушку, которая отвечала  его идеалу будущей жены. Умная и очаровательная, она  зажгла в нём  любовь, и он  не скрывал своего  чувства.
 Любовь пришла и к Полине. Всё ей было мило в этом человеке: его невысокая, но очень ладная фигура (Вениамин был гимнастом), волнистые волосы, высокий лоб, большие, немного выпуклые,  серые глаза  и даже слегка  курносый нос. Вениамин умел контролировать своё заикание; говорил  всегда спокойно,  рассудительно, умно.  В  нем  чувствовалась внутренняя сила и  мужское  обаяние.
 
 Друзья с восторгом оценили выбор Вениамина.   
- Вот тебе и невеста, Венька! – говорил ему  Михаил, с которым он делил квартиру.   
 - Всё при ней:   хороша собой, образована,  радостна, любит тебя! Женись, друг!
Однако Вениамин  предложения не сделал, и Полина  уехала в Псковскую  область работать учителем в  сельской школе.

То, что удерживало Вениамина от вполне естественного шага в его возрасте - 27 лет,   он   глубоко затаил в своей душе.  В 1952 году он каждый день со страхом  ожидал, что его отчислят из  института. И хотя   он поступил в   военно-политический институт  по рекомендации  командования  воинской части, клеймо - “сын врага народа”  с него не сняли. и он продолжал   носить  его “со стыдом и мукой жгучей... Быть под рукой всегда - на случай нехватки классовых врагов”.  (“По праву памяти”   А.Т. Твардовский).

Сталинский  парафраз из Ветхозаветной книги пророка Иезекииля - Сын за отца не отвечает  - («сын не несёт вины  отца своего», «судить каждого по путям его» Иез.18:19-22) - в  1952 году не был гарантией безопасности для гражданина  СССР.  Прошёл 19-ый съезд ВКП(б); политический режим в стране ужесточился.   1952 год  стал пиком   политической  борьбы Партии:  «Ленинградское дело»,  «Дело  врачей», борьба  с «безродным космополитизмом и международным сионизмом»,  и т. д. 
 
Вениамину  казалось, что  «органы»  обязательно вернутся к  рассмотрению его Дела (сын  врага народа) и выдворят его из института и даже сошлют куда-нибудь на Север.  Мог ли он подвергать судьбу  любимой Полины  страшному испытанию, которое, как он думал,  неминуемо наступит?

В этот год с неотступной навязчивостью он возвращался к страшным событиям  своего детства.  Ему было пять лет. Однажды ночью в Усть-Кяхте  он проснулся в вязкой тёплой жиже.   Рядом лежал старший брат Семён с  перерезанным горлом.  Так крестьяне отомстили одному из первых комсомольцев в районе   за разорение их хозяйств.    Вениамин с тех пор  стал заикаться.  (Позже    Семёну был поставлен  памятник в селе Шашень(?))

А в 1938 году  по доносу был арестован отец Кузьма  Иванович - председателя  колхоза.  Семью «врага народа» выселили в северный район Прибайкалья  в посёлок Гремячинск. Кто-то,  из своих же, пожалел отца и привёз его   из лагеря   домой умирать.

Вениамину шёл  тринадцатый год. Спал  на печи и ночами при коптилке читал всё, что попадало  в руки. Отец  лежал на лавке у двери, харкал кровью и  хрипло беззубым ртом  говорил  матери:
 - Поверь слову моему, мать, Венька -  последыш  коммунистом будет!     А слово «коммунист»  в те годы  было слово ругательное.  Российские крестьяне считали  коммунистов главными виновниками своего  разорения.
 
Прошли годы, и слова отца сбылись.  Вениамин стал коммунистом.  Клеймо “сын врага народа”  сопутствовало   при всех поворотах  его судьбы, но не  помешало  окончить  школу-семилетку  в соседнем селе (ходил  пешком за семь километров и зимой   отмораживал ноги). В  шестнадцать лет стал капитаном  моторного катера (команда - два матроса  годились капитану в деды).   Строчки из народной песни «Эй, Баргузин, пошевеливай вал!» - для Вениамина были полны смысла.

 В  декабре 1943 года был призван в Армию, но на фронт   попал только после  восьмимесячных курсов Минского Артиллерийского училища в Ачинске. Где-то в районе границы СССР с Польшей  состав, в котором Вениамин ехал  на фронт, попал под бомбёжку.  Раненого в шею Вениамина  отправили в госпиталь в тыл.   Уже после войны, служил в артиллерийских войсках в   Красноярске. Там поступил, минуя восьмой и девятый, в десятый класс  школы при Доме Офицеров.  И  по  рекомендации командования  своей воинской части в 1951 году стал слушателем Высшего военно-политического института в Ленинграде.
В 1952 году Вениамин с обострённым чувством страха читал в газетах, как решения  19-го Съезда  Партии претворялись в жизнь.   Всё больше он убеждался в решении не втягивать Полину в свою  непредсказуемую жизнь.
  А Полина  переживаний Вениамина не знала и из Псковской области писала любимому:
            “Лучкин!  Родненький мой!
Я ведь знала, что ты обо мне помнишь. Вень, спасибо тебе за всё!! Не сердись на меня....трудно  мне очень, вот и молчу. Всей моей детской восторженности, как не бывало!  ... Сам посуди, какое наследство я получила; из сорока человек первую контрольную написали тридцать три человека на двойки.    Вот и начались  “будни  упорного и кропотливого  труда”, - что может дать урок в 45 минут?   И до уроков, и после уроков, и на дому  - везде, где только возможно,  диктуешь и проверяешь, диктуешь и проверяешь, диктуешь и проверяешь. Кое-чего добилась, но ещё рано об успехах говорить.
Лозунг твой – Держись главного в работе! – сидит гвоздём у меня в мозгу. Вообще, без лишних сентиментальностей, Вень!   Верю я в тебя очень!  Спасибо, что ты есть на земле…  Многое в тебе  моё!
 Вот только народ здешний – не наш народ. После рабочего дня, не жравший, усталый, по непролазной грязи, под моросящим дождём бежишь, дрогнешь километров за 8-10 на хутор к родителям ученика – войдёшь в избу, а они и присесть не догадаются  предложить и смотрят как-то косо. Они и учить не хотят  отдавать своих детей, да вот, государство обязывает.  Боятся  штрафа! Эх, ну да ладно!   Мы народ  жилистый, блокадный.  Иной раз устанешь так, что ноги еле волочишь; идёшь во  втором часу ночи по лесу, плутаешь, споткнёшься, лежишь  и встать не можешь; так бы вот и лежал до утра, не  двигаясь. Ан нет, надо ещё тетради проверить успеть до утра,  да к урокам подготовиться. Скрипнешь  зубами, покряхтишь, поднимешься и идёшь, да ещё и поёшь "Марш энтузиастов”. Вынесем ещё и не это! Во всяком случае,  Ленинграду  не придётся  краснеть  за его  питомцев. А то, знаешь, Венька, здесь  одна  учительница с-б-е-ж-а-л-а! В одно  прекрасное  утро, вместо того, чтобы  в школу на уроки придти, она  - чемодан в руки, на  такси и айда к папке с мам-кой. Не  выдержала! Диплом  с отличием имеет! Слава богу, что  не Ленинградский институт  эту “отличницу”  выпускал.  Кровно бы обидела.  …Эх, Лучкин,  мои “ангелы” завтра будут четвертную писать – что-то будет! У меня  поджилки трясутся. Побегу скорей готовиться.
 Всем нашим большущий приветище!    Максимка”.


<…>  “Не писала?!  Лучкин, открыли у нас вечернюю  школу и обязали  меня и там взять класс «усатых деток».  Вот и успевай:  Из дневного «огня», да в ве-чернее  «полымя»”.

                ЛУЧКИН!
Я - в больнице! Умора!  Через каждые пять шагов  вытаскивали  машину  на себе.  Кругом завьюжило, занесло  дорогу. Надо было видеть, как Директор с учительницей  стойко и мужественно доставляли  машину в  К.
А Каплан,  хирург  нашей больницы, увидела  мой замороженный  буратиний нос, сделала  большие глаза и  уложила  в постель,  запугав, если я вздумаю "рыпаться", немедленно  буду отправлена обратно в Ленинград. Я не "рыпаюсь", боюсь  быть  наказанной!
 Диагноз: пиелит  - это  гнойный процесс в почках от простуды, оказывается.
 Ну, для  чего тебе, Лучкин, такая  инвалидная жинка?!

Как только Вениамин получил это известие, он  «вырвал» для себя  трёхдневный отпуск, закупил лекарства и уехал в К. Его неожиданный приезд так обрадовал выздоравливающую Полину, что улыбка радости не сходила с её губ все дни, которые они провели вместе в  крохотной комнате с одной единственной кроватью. Нелегко далась Вениамину ночь с любимой; дрожал и не спал, но удержал себя от  близости, к которой Полина была открыта. Огромная любовь и желание не навредить любимой, подкреплённые обычаями и нравственными нормами "семейских" (старообрядцев), какой была его семья, помогли ему сохранить девичью чистоту  Полины. Видя, как она за столь короткое время завоевала авторитет и любовь учеников и коллег и уже получила предложение  стать завучем в школе, Вениамин ещё раз укрепился в своём решении  - не портить Полине жизнь и  окончательно отказался  делать ей предложение - стать его  женой
.
<…>    “ Лучкин!  Не делай ты мне  так больно.  Назови ты меня хоть как–нибудь.  Неужели я больше для тебя уже и не Максим?
- Лучкин, а мне всё кажется, что ты меня не любишь,  - писала  она  ему. Полина продолжала  писать письма полные признаний любви, желания  быть вместе.
 - “Невмоготу – такое у меня к тебе! Сиди, Максим, на том краю  света и люби, сколько твоей утробе влезет.  Не обязательно быть вместе!”.
<…>  “Обидно только, что в XIX веке и то существовала дружба Лучкина и Максимки, когда и горе и радость делили вместе. Да, очень правильная  была  дружба!  Что и говорить!”
 В  другом письме сообщала: «Виктор хочет очень увидеть меня хоть в последний раз. Телеграфирует. Написала ему о твоём существовании.  Грустно очень!  Много сделал для меня хорошего. Совестно,  но ОЙИньки! Как же хочется мне любить, кто бы знал!»

Вениамин ухватился за  сообщение о Викторе. Он знал об алтайском парне, который любил Полину  с детских лет. Ради своей любви  он приехал в Ленинград, поступил в военно-морское училище, окончил его и теперь уезжал  на Север к месту службы.  Вениамин понимал,  что  Виктор  добивается  согласия Полины выйти за него замуж.
 -  Вот кто поможет нам  прекратить наши терзания, - мучительно думал Вениамин.  Полине  двадцать четыре года  -  время выходить замуж. Нельзя стоять на жизненном пути такой замечательной девушки и не предлагать ей главного. Страх принести Полине несчастье, а будущим их детям  повторение судьбы отца -   всю жизнь чувствовать  свою неполноценность  советского гражданина,  овладел  его сознанием.  Он считал своё  решение единственно правильным. На письмо Полины  не ответил.
После  нескольких  неуспешных попыток встретиться с Вениамином, она писала ему:

“Даю честное комсомольское слово, что не буду в жизни  больше искать путей к тебе.  Всё. Теперь, если и будут порывы, (а они будут, и как ещё будут, чего скрывать!)  Ан  нет, - Нельзя!”. 
 Эти строчки  из письма Полины обжигали его мозг. Но с каменной твёрдостью своего  характера  решения  не изменил
 
“Но  жизнь кончается не завтра….”  Полина вышла замуж за Виктора, однако  вскоре  оставила мужа.   Вениамин этого не узнал.  Сам он женился  поздно, на тридцать втором году жизни.  Чем становился старше, тем больше осознавал себя однолюбом. Чувства  любви к Полине не оставляли его.  Она  незримо присутствовала  и соучаствовала в его жизни.   Как  наваждение  являлась в памяти , и он разговаривал с ней. А то, вдруг в толпе  отмечал девушку похожую на неё, догонял, чтобы убедиться, что это не она.  Поздними вечерами перечитывал её письма  и вновь и вновь убеждал Полину и себя, что  Страх – третья внешняя сила   грубо вмешалась в их  жизнь и всё разрушила, обокрала обоих.
Не выдержал, стал разыскивать.  Нашёл. Получил телеграмму:
 - Не ищи меня. Под сердцем бьётся новый Максимка. Будь счастлив.
 
Ещё одна  советская история любви  закончилась печально. В 1964 году  пришёл документ о  реабилитации отца.   Как ребёнок Вениамин  рыдал над ним, оплакивая несчастную судьбу отца–крестьянина  и своё несостоявшееся  счастье.
 Когда подсчитывают число жертв сталинских репрессий, забывают  включить  детей, родственников  тех самых жертв.
 
Санкт-Петербург,февраль, 2018 год.