Горбатая пристань. Повесть

1


     Маринка сидела в новенькой, ещё пахнущей заводом, "Волге" и радовалась бегущей навстречу зелени, солнцу, заходящему за дальний лес, и тому, что мама отпустила её на дачу к Виталию, правда, с условием, что там будет его жена. Хотела благодарно погладить  лежащую на руле руку, но не стала из-за веселящихся на заднем сидении знакомых Виталия, тоже приглашённых на дачу. С Николаем, Вадимом и Игорем Виталий познакомил  её прямо перед отъездом, а про жену сказал, что сегодня та поехать не может, а приедет  на электричке завтра, и он встретит её на станции. Приветливые молодые люди Маринке были симпатичны. С каждым из них она вполне могла бы даже создать семью: чувствовала, что пора, да и жить под присмотром, как считала, деспотичных своих родителей, ох, как надоело!
Однако, Виталик был вне конкуренции. От молодых людей, расположившихся на заднем сидении "Волги", он отличался основательностью и одновременно лёгкостью, что всегда располагает к себе людей, и Маринка, естественно, исключением не была.
Виталику тоже нравилась Маринка за большие глаза, прекрасную фигуру и доверчивость.
Машина подъехала к домику, спрятавшемуся среди ёлок, и, напоследок, удовлетворённо фыркнув, затихла:  казалось, что она, как и Маринка, была рада сюда приехать. Вокруг стояла такая тишина, что Маринке хотелось ходить на цыпочках, но захлопали двери машины, забубумкала музыка, зазвенели бутылки: молодые люди приехали на природу отдохнуть от недельной городской суеты.
Виталик открыл дом, Маринка украсила скатертью столик под ёлкой, Николай выкладывал на тарелки нарезку, Вадик вскрыл питьё, а Игорь заканчивал  бороться с консервными банками. Приготовления закончились когда стаканы наполнили до краёв. Маринка алкоголь на дух не переносила. Несмотря на уговоры, выбрала себе газировку и обслуживала себя сама. Тосты не требовались, и через час, когда у молодых людей притупилось острое желание выпить- закусить, а под ёлкой сложились пирамидкой пустые бутылки, разговор, как обычно бывает в мужских компаниях, переключился на чувства, любовь и женщин. Подогревался он наличием Маринки.
Та в разговоре по скромности участвовать не стала, и, отцепив от себя с одной стороны руку Виталика, а с другой Вадима, пошла побродить по участку.
Она долго шла вдоль живой изгороди, разделявшей соседские владения. В некоторых местах изгородь была такая густая, что пробраться сквозь неё было не то чтобы трудно, а в некоторых местах вовсе невозможно. Под ёлками тут и там виднелись шляпки грибов, но в грибах она не разбиралась, да и стало совсем темно.  В кустах что-то хрюкнуло, зашевелилось, зашуршало. Маринка испугалась, развернулась и помчалась к столику под ёлкой.
Там при свете  четырёх свечей её знакомые играли в карты. Играли, казалось, серьёзно. Ночной воздух колебал пламя свечей, и, казалось, что лица игроков всё время меняют выражение от добродушного до злобного. Маринке стало не по себе, а когда четверо молодых людей, оторвавшись от карт, вдруг стали её внимательно разглядывать словно вещь, она и вовсе испугалась. Было в этом унизительном осмотре что-то, казавшееся опасным. Маринка даже не успела пожалеть, что согласилась на поездку, как Виталик сграбастал её и усадил себе на колени. Друзья захихикали, а Вадим, на правах самого сильного, вдруг сипло и зло сказал: "Не по правилам играешь, старик! Выиграешь и будет твоя! А сейчас сними девку с колен и ходи!" Виталик не возразил, подчинился.
Маринка оторопела, соскользнула с его коленей и, поискав куда бы спрятаться, забежала за машину. От страха, от злости, от бессилия её трясло. "Скоты, скоты, сволочи, - твердила в слезах,- убежать, но куда и как?" Ночь, темнота, только под ёлкой рвётся пламя свечей, да слышатся шуточки и азартное шлёпанье карт о столик, который она, дура такая, любовно накрывала с доверием к этим парням!
Игра закончилась. За столиком затихли. "Маринка! - заорал вдруг Вадим, - я тебя… выиграл! Быстро пошла ко мне! Сегодня ты моя!.. А завтра сыграем снова, может и твоему Виталику повезёт. Иди, цыпочка, иди сюда, не бойся, я хороший!" и, довольный собой, захохотал. Маринка всё пряталась за машиной. Игорь и Николай нашли её, подвели к столу. Возражать было бесполезно. Вадим широко расставил огромные лапищи: "Сопротивляться, девочка, не нужно! И недотрогу из себя не разыгрывай! Знала куда ехала!"  В колеблющемся свете свечей Маринка увидела лицо Виталика, но тот сидел, словно к чему-то готовился, на происходящее не реагировал. "Вадик, я сейчас…только отойду на минутку. Пожалуйста, ребята, не смотрите в мою сторону." Друзья понимающе заржали, а Маринка, стараясь не шуметь, домчалась до края участка, поняв что это край только налетев в темноте на густые колкие ветки живой изгороди. "Бежать отсюда, только бы убежать отсюда!" Она зажмурилась и полезла в кусты, не обращая внимания на колючки и треск рвущейся одежды. И ведь продралась со страха! Продралась!

2
    
     Она лежала в густой траве по другую сторону изгороди и слышала, как в темноте три пьяных голоса её ищут, топчась где-то поблизости. Темнота была её покрывалом, её спасением, и она поползла в густой траве, сбивая локти и колени об выступающие из земли корни. Голоса стали отдаляться. Последнее, что она расслышала, был голос Виталика, ругавший своих гостей грязными словами и обещавший примерно всех наказать. И она, теперь, уже на коленях, снова стала куда-то ползти, лишь бы подальше от этого страшного места. 
 Выпала ночная роса, брюки и порванная об колючки кофточка намокли, стало зябко. Заныла тыльная сторона ладони. Маринка лизнула её и поняла, что рука в крови. Вкус крови заставил снова ползти и снова продираться сквозь колючки.  Ползла до тех пор, пока не закончились силы. Она уже и плакать не могла, а только тихонько скулила, словно брошенный щенок. Небо начинало понемногу светлеть, но на земле под ёлками было темно.
Где-то рядом скрипнула дверь, Маринка услышала старческий кашель, потом зажглась спичка, и человек, всё ещё надсадно кашляя, закурил. "Табак чёртов! Так скоро и вовсе кашлять не остановишься"- ворчал человек. До Маринки донеслась струя вонючего дыма. Она закашлялась, и человек, неуверенно шлёпая босыми ногами по деревянным ступенькам, а потом,  шурша травой, опасливо приблизился к ней. "Свят, свят, свят! Царица небесная! - проговорил человек и перекрестился, - откуда ты здесь? Ты кто?" Маринка заплакала по настоящему, ответить не могла, да и что бы она сказала этому совсем пожилому человеку?
"Стой здесь,- сказал старик, - тьфу, то есть, будь здесь. Сейчас Олежку позову - пусть он с тобой разбирается." И старик, подтянув трусы чуть не до подбородка, зашлёпал к дому, по пути причитая, и то и дело оглядываясь на Маринку, которая теперь стояла на коленях и плакала, плакала, плакала. Старик задребезжал: "Олежка! Просыпайся! Иди скорее в сад! Там, Царица небесная, то есть тьфу, девица какая-то, вся рваная, руки в крови и говорить не может! Иди же скорее, беги даже!"
На крыльце в неясном утреннем свете появился тот, кого старик называл Олежкой. Минуту стоял, ничего со сна не понимая, потом разглядел Маринку. "Ни фига себе, -только и сказал, подошёл, поставил её на ноги, - идём в дом. Да не дрожи ты так и слёзы побереги - они тебе ещё в жизни пригодятся". Они вошли в дом, старик за ними. "Деда, принеси-ка нам мамин халат, да посмотри осталась ли в баньке горячая вода". Дед, застеснявшись застиранных своих трусов, обогнул Маринку, чтобы не попасться ей на глаза, дама всё-таки, хотя и не совсем обычная, и скоро появился, держа в руках пёстрый халатик и тапочки. "Побегу теперь в баньку,"- доложил, как поняла Маринка, внуку и затопал в сад. Маринка хотела что-то объяснить этому Олежке, но появился дед. "Деда, отведи-ка девушку в баньку, а я попробую приготовить что-нибудь перекусить и где ей отдохнуть."  Маринка безропотно пошла за дедом, который семенил перед ней теперь в больших, не по росту полосатых пижамных штанах и футболке с надписью Адидас на сутулой спине. Они пересекли лужайку, на примятой траве которой виднелся след, оставленный Маринкой. След проходил рядом с небольшой банькой, и почему Маринка её не заметила, было ей непонятно. Дед оказался разговорчивым: "Зови меня Михаилом Григорьевичем или, если хочешь, просто дедой Мишей. Меня так все в деревне зовут. А Олежку зовут внуком, тьфу, то есть наоборот… Тебя то как звать? Мы сюда на недельку заехали: Олежке требуется в тишине побыть. А то у него что-то не выходит. Видишь, ты, какая синфония получается… Зовут-то тебя как?" Маринка ответить не успела и вслед за дедом, стукнувшись лбом о низкую притолоку, вошла в баньку. "Вот тебе мамы Олежкиной халат, вот вода горячая, вот холодная. Намешай себе, как надо, и мойси. Мыло  на лавке. Вытиральце -  на вешалке. Для тебя с петухами." Дед закашлялся: "Видишь, ты, организьм уже покурить требует. У меня табачок-то свой, моршанский - слезу вышибает… А ты раздевайся, мойся, ничего не бойся. Рванинку свою принесёшь в дом, там разберёмся. Дорогу сама найдёшь."  Дед помолчал, собрался выходить, но на пороге обернулся: "Так ты и не сказала,  как звать тебя. Ладно, в дом приходи, там разберёмся."
Маринка первым делом закрыла дверь на крючок. Крючок был большой, старинный, кованый. Это Маринку успокоило. Можно было раздеться и не бояться. Одежда привела её в растерянность: кофточка разодрана, брюки в зелени и тоже не совсем целые. А руки! Руки, которыми она гордилась, и которые были её рабочим инструментом!
Мыло защипало в царапинах, кожа на коленях и локтях была сбита. "Как я покажусь на работе? А дома? Мама что скажет? Придётся ей всё рассказать, поймёт может быть? Не зря меня она не сразу отпустила. Чувствовала что ли? Но отец! Представила, как он сначала внимательно слушает, как потом начинает гневно топорщить усы, как надевает свой парадный китель, пристёгивает кортик и…  "Нет! Не дай Бог ему узнать, что случилось!.." Она задумалась: не понимала, как вести себя с людьми, к которым так странно попала, не понимала, что будет потом и ничего не могла придумать. "Ну и пускай всё  будет, как будет!"- наконец решила Маринка, ополоснулась, вытерлась полотенцем с петухами и уже собиралась откинуть тяжёлый крючок с двери, как в дверь деликатно поскреблись, а потом постучали. "Кто там?" - спросила  испуганно. "Я это, я - деда Миша. Олежка обеспокоился не приключилось ли с тобой ещё чего-нибудь. Долго, в обчем, ты здесь. Он и отдохнуть где тебе приготовил и стол накрыл, правда, извиняй, без разносолов. Мы с ним тут скромно живём. Вот его мамка - дочь моя на последующей неделе должна приехать, тогда и разговеемся," - торопливо сообщил деда Миша через закрытую дверь.
Маринка помедлила, а потом, была-не-была, поплотнее закуталась в цветастый халатик - ноги из под него выдвинулись основательно, и откинула крючок. Вслед за дедом, стесняясь, вошла в дом. Тот, которого дед любовно называл Олежкой, рассматривать её не стал, просто показал на стул около обеденного стола, на уголке которого, прикрытая салфеткой, была еда. Поняла, что для неё. "Покажите руки, - сказал Олежка, - да нет, не так, как в детском саду дети показывают помыли или нет, ранения свои покажите."  Маринка показала. "Ни фига себе! - второй раз за сегодняшнее утро удивился Олежка, - деда! Тащи сюда из маминой аптечки перекись водорода и мазь от ран и ожогов".   "Царица небесная! - запричитал дед, - у неё ещё и ожоги случились!"  "Да нет, просто мазь так называется, поищи тюбик с синей полосочкой."  Дед пузырёк с перекисью принёс и даже про вату не забыл. Сел за стол около Маринки и стал с уважением  смотреть, как ловко управляется внук с царапинами на руке барышни. Там, где кровило - пенилось с пузырьками. Маринка терпела, но когда ойкала, дед старательно дул на больное место -  помогал внуку. Маринка глаза не поднимала, терпела, как могла, и боль, и ядрёный запах дедушкиной махорки, смотрела только на пальцы внука и удивлялась какие они длинные, сильные и ухоженные. "Врач что ли?" - подумала Маринка. Внук, тем временем, отправил деда за мазью. Но с мазью у деда не получилось: сначала он принёс что-то от насморка, потом ещё от чего-то. На третий раз внук за нужным пошёл сам. Дед тут же ласково ткнул Маринку узловатым пальцем в бок: "Тебя, барышня, как зовут?" Маринка почему-то представилась шёпотом: "Марина". "Мариной её зовут, Мариной!"- обрадовано сообщил деда Миша вошедшему внуку. "Морская, значит. Давайте, Марина, руки вам мазью полечим.  Кстати, где ваша  пострадавшая одежда?" "Ой! - хватилась Маринка, - извините, я всё своё из бани не забрала. Забыла…  Ой! И крестик там оставила!"
Деда Миша засеменил в баню: во-первых,  требовалось срочно покурить, во-вторых, принести забытое, так странно появившейся у них особой.
    "Вот и всё, будем надеяться, что заживёт быстро. А колени, будьте добры, помажьте самостоятельно. Деда Миша вас покормит, покажет где отдохнуть, - сказал Олежка, забирая у деда Маринкину кофточку. Я - на велик. Вернусь где-нибудь через час.. Пока!" Он помахал на прощание и вышел.

3
    
     Дед откинул салфетку: "Ешь, не стесняйся. Чайку тебе заварю, чай-то любишь? А то, говорят, нынче молодые дамы водочку против чая предпочитают".  Деда Миша прищурился и хитро посмотрел на Маринку, дескать, знаем мы вас. Маринка только головой замотала - ответить с набитым ртом не смогла: было вкусно, да и проголодалась. Дед не отставал, смотрел с ожиданием. "Ты ешь, ешь, потом ответишь. А вот крестик в бане, или ещё где, не сымай - потерять можешь. Это не есть хорошо. Я вот никогда его не сымаю. Просто пальцем прилепи его к телу, и он держаться будет, никогда от тебя не отлепится".  Маринка схватилась за место, где обычно висел на груди крестик, и снова вспомнила про баню. "Вот он твой крестик, надевай и больше не сымай," - дед отдал ей крестик. Маринка торопливо надела цепочку на шею, а деда глазами поблагодарила. "Ну, так как про водочку-то?" "Я, деда Миша, это не люблю, да и нельзя мне: вокруг меня детей много - дети сразу почувствуют".  "Детей-то у тебя сколько?" "Сейчас двадцать, а с осени наверно будет почти пятьдесят".  Дед подскочил на месте: "Свят, свят, свят, Царица небесная! Такая молодая и уже столько детей! И все твои?!" "Конечно мои," - невнятно ответила Маринка, стараясь поскорее покончить с едой.
Дед больше расспрашивать не стал - подумал, что девица над ним насмехается. Посерьёзнел, подождал, как Маринка чай допьёт, и подвёл её к комнатушке, на маленьком диване в которой было постелено. "Это Олежкиной мамы комнатка,- сухо  сказал и добавил, - отдыхай пока. Олежка вернётся, пусть с тобой сам разбирается."  Вышел, притворив дверь с осторожностью. "Обиделся что ли?" - не успела подумать Маринка, как провалилась в сон, едва прикоснувшись головой к подушке…

4
   
     Приснился ей  отец. Тот стоял на сверкающей палубе большого военного корабля в капитанском кителе с кортиком на боку перед строем матросов и экзаменовал их выборочно по правилам жизни в отношениях с женщинами, для себя представляя собирательный образ женщины в виде своей жены и особенно дочери Марины, по которым скучал. Он подозревал, что в строю могут находиться обидчики его Маринки, и он обязан таких найти и наказать.
Теперь капитан шёл вдоль строя и изучал лица матросов. Все смотрели на капитана преданно, глаз не отводили. Только четверо из строя вызвали у капитана беспокойство за дочь. Он положил руку на кортик, и кортик стал служить антенной, связывающей его с дочерью, а Маринка через антенну всех видела и указывала отцу на обидчиков. Перед строем оказались двое не в матросской форме, а в чём приехали на дачу к Виталику. Маринка подсказала: "Слева  Николай, справа Игорь. Они знакомые Виталика. А ещё где-то должен быть Вадим!"  Здоровяк Вадим, а с ним и Виталик скоро тоже оказались перед строем. Маринкина антенна сработала!
"Мне доложили, что вы  напугали, обидели, оскорбили мою дочь! Не будет вам пощады! Привязать всех четверых к пушке! Расстрелять немедленно!" - приказал капитан и взмахнул кортиком, словно дирижёрской палочкой. Раздалась музыка и… Маринка проснулась.
     Солнце за окном начинало прятаться в ближних ёлках. Где-то играл настоящий оркестр. Музыка была незнакомая, но понятная. В дверь  постучали. "Эти всё-таки нашли меня! "- испугалась Маринка. Решила не сдаваться и кричать, звать на помощь, хотя бы деда Мишу. Но из приоткрывшейся двери морщинистая рука протянула ей брюки и кофточку. Маринка подлетела к двери и обомлела: на брюках практически не было видно следов разрушения, а кофточка вообще была новая - ещё  пахла магазином, и совсем похожа на её порванную, только качеством попроще. Ту, теперь навсегда испорченную, привёз ей в подарок отец, вернувшись из дальнего заграничного морского похода.
Маринка быстренько оделась, и, выйдя, наткнулась на деда Мишу. Тот приложил палец к губам: "Вишь ты, у Олежки пошло. Синфония, понимаешь, продвигаться начала. А то было стоп и всё. Всё ему дома мешало. Поэтому мы сюда в тишину из города на недельку и перебрались. Вернулся из магазина, сказал, что ты его на музыку надоумила, вот теперь на всякие клавиши и нажимает." Маринка к деду подошла, чмокнула в морщинистую щёку: "Спасибо вам за брюки и за кофточку". "Нет, - мне только за твои штаны. Я когда-то портновским делом занимался. Портновское, понимаешь, дело - оно от слова портки происходит, а уж сколько портков я за жизнь позашивал, одному Богу известно. Так что и твои портки туда же попали. А вот за кофточкой Олежка на станцию в универмаг гонялся - ему спасибо скажешь. Только не щас - пусть ещё синфонию поиграет,"-  шептал дед в Маринкино ухо. Музыка вдруг прекратилась: "Ну вот - сбили мы с тобой Олежку," - расстроился дед.   
               
5
     По лесенке со второго этажа спускался Олежка. Чувствовалось, что доволен, что "пошло".  "Ага! И барышня проснулась, извините, что разбудил. Но в наушниках играть не могу, а тихо играть не хочу - не слышу главного. Но вам это не интересно?" "Что вы! - осмелела Маринка, - музыка - это же моя работа!"  "Ни фига себе, - удивился и даже присвистнул Олежка, - никогда бы не подумал, что сегодняшняя суббота просто день открытий!"  "Ты, внук, не особенно веселись, - строго сказал дед, - музыка - музыкой, но у неё уже двадцать детей! И все ейные - сама давеча сказала!"  "Вот это здорово! - развеселился Олежка, - деда, сегодня твоя очередь накрывать на стол. Пора бы и поужинать, а мы пока с Мариной выйдем на природу".  "Я боюсь выходить," -  сказала Маринка и попятилась от двери. "Бояться не нужно. Здесь посторонних нет и быть не может: мы на самом краю посёлка живём. Специально нашли такое место, чтобы мне можно было музыкой заниматься и никому не мешать. Это, во-первых, а во-вторых, если вы сегодня не торопитесь домой, или ещё куда, завтра мы можем поехать в Москву вместе: в понедельник мне с утра на работу".  "Мне тоже."  Маринка подумала и согласилась. Полюбопытствовала: "А где вы работаете?"  " Я на радио работаю в Останкино. Как композитор работаю. Пока на детских передачах".  Маринка сделала большие глаза: надо же! Стоит и беседует с настоящим композитором, а его дедушка в это время стол накрывает!"    "Я вам про себя почти всё сообщил, - сказал Олежка, - а про вас мы с дедой ничегошеньки не знаем, пожалуй, только что у вас двадцать детей".  "Я вам очень благодарна за кофточку. Спасибо, а то мне дома от мамы бы влетело, - сказала Маринка, - а работаю я в двух детских садиках воспитательницей и музыкальным педагогом".  Сказала и вдруг застеснялась: рядом стоит настоящий композитор, а она в детском саду на расстроенном пианино с детьми песенки разучивает!
"Господа хорошие! - деда Миша высунулся за дверь, - ужин, чем Бог послал, подан. К столу, будьте разлюбезными!"
    Ели сначала молча. Разговор как-то не завязывался. Маринка вдруг сказала, что как только домой вернётся, обязательно разыщет Олежку и деньги ему за кофточку вернёт. Дед всё посматривал то на Маринку, то на внука. Всё-таки не выдержал, спросил въедливо: "Узнал хоть откудова у барышни столько детей?"  "Узнал, дедуля, узнал: она в детском садике работает, детей музыке обучает. А вот чего она здесь боится, не узнал. Может быть, если захочет, или сможет, сама расскажет?"  Маринка подумала-подумала, собралась с духом и, краснея и волнуясь, переживая вновь пережитое, стала рассказывать внуку и деду, в общем, совсем незнакомым, приютившим её людям, о ночном кошмаре. "Ни фига себе", - выдохнул Олежка. "Ну, а ты, мил человек, знала этова, как его, Виталика? Чего с ним поехала, да ещё с парнями незнакомыми! А если бы они тебя, тово…- дед показал на горло, - кокнули?"  "Я всегда как-то верила людям. А Виталий к нам в детский сад дочку свою водит, поэтому я его знала. Девочка очень хорошая, в пять лет Аллой Витальевной представляется."  "Ага, - проговорил дед, - жанатый стало быть. Барышню небось ему посвежее захотелось - своя де надоела."  "Он, когда приглашал на дачу, говорил, с женой познакомлю. А я  в выходные одна: мама на дежурстве, а папа в каком- то океане сейчас  плавает. Одной скучно, вот и согласилась…на свою голову"…Дед ложку отбросил: "Где живёт энтот, как его, твой Виталик? Веди щас к нему!"  "Не знаю, - печально ответила Маринка, - ночь была, а потом я через кусты всякие продиралась, продиралась, разве упомнишь."  Маринка пока рассказывала, держалась, а тут вдруг заплакала, да так, что внук с дедом всполошились, а что делать с Маринкой не знали: дед - по старости, а внук - получается, по неопытности. Поэтому деликатно пережидали, пока слёзы у барышни не закончатся. Дед даже выйти покурить воздерживался - деликатность соблюдал…
За чаем беседа начала налаживаться, разговаривали, в основном, Маринка с Олегом. Дед в разговор не встревал, но видно было, что зреет у него вопрос, ох, как зреет! Спросил, наконец, Маринку: "Ты, мил человек, в Москве живёшь. А где?"  "У метро Красносельская мы живём. Большой такой дом напротив метро, там ещё Леонид Утёсов жил".  Внук с дедом переглянулись: "А в каком подъезде?"  "В первом, над рыбным магазином".  Здесь деда Миша не выдержал: "И мы в том доме живём!"  "Только подъезд у нас второй - над книжным," - уточнил внук. "Ох, ты, мать честная!", заволновался вдруг деда Миша и за порог поспешил, чтобы успокоиться и покурить знаменитый свой табачок.

6
    
    Время ушло, улетело, испарилось. Маринка слушала почти законченную пьесу, которую дед величал синфонией. Маринка была первой слушательницей, и это накладывало на неё  особую ответственность: Олежка играя, посматривал на слушательницу, пытаясь понять, нравится ли ей. Ей нравилось. "Это музыка к новому радио-спектаклю. Конечно, ещё придётся доделывать, но основа уже есть. Потом будет наверно проще, хотя, знаешь… извините, знаете, часто доделывать бывает труднее."  Они помолчали. Маринка никак не могла взять в толк, как от одной клавиатуры, стоящей на ножках, можно получить столько звуков. Она слышала и пение скрипок, и трубные звуки медных, и нежные переборы струн арфы. Конечно, обучаясь музыке, она видела, знала и пробовала электронные инструменты, но все они были простенькие, одноголосые. А этот! Этот звучал как оркестр! Олежка  спросил: " Как думаете, про что эта музыка? "  Маринка задумалась: "Мне почему-то представилась, только не смейтесь,… Белоснежка!  Вот злая ведьма заводит её в лес, вот она в отчаянии, потом её находят гномы и"… Олежка удивился: "Всё точно! Готовим новый спектакль про приключения Белоснежки и её друзей".   "Я вам завидую, - грустно сказала Маринка, - это ведь так интересно, а мне приходится только песенки с детьми разучивать. Пианино у нас в детских садах старенькие, да и настраивать их не всегда у заведующих добьёшься. Мне бы такой, как у вас инструмент! "  "А вы попробуйте, может быть он вам и не понравится."  Маринка села за клавиши на ножках, Олежка переключил кнопочки, и Маринка оказалась как бы за большим концертным роялем. Конечно, она играла не так, как Олежка: во-первых, сначала немного стеснялась настоящего композитора, во-вторых, всего-навсего закончила музыкальное училище, а он, наверняка, консерваторию. Потом осмелела, с головой окунулась в музыку. Играла, что показывала на выпускных экзаменах в училище, иногда встречаясь глазами с Олежкой, и замечала в них одобрение. Играла бы всю ночь, но снизу раздался голос деда Миши: "Олежка! Не пора ли тебе перестать барышню своёй синфониёй мучить? Тебе завтра на работу, да ей, поди, тоже надо домой ехать."
Они пришли вниз, и деда Миша для себя отметил, как барышня раскраснелась, похорошела, хотя, по его мнению, и так была не дурна собой…

                7
      
     Днём они собрались ехать в Москву. Ехать на электричке, поскольку, как сказал Олежка, на машину он ещё не заработал, а до станции можно пройтись пешком сначала через лес, окружавший дачный городок, а потом до железной дороги около километра по шоссе, которое вело в Москву. Маринке собирать было нечего: всё своё было на ней, а Олежка загрузил нотами рюкзачок, да взял на дорогу яблоки и бутерброды, любовно приготовленные дедом Мишей для внука и его неведомо откуда случившейся барышни.  "Проводить что ли вас до шоссе? Иль не провожать?" Ясно было, что деду Мише сразу одному оставаться не хотелось. Вот уедут, тогда, хошь-не-хошь, придётся: инструмент сохранять, да к следующим выходным готовиться. Дочка должна приехать, может быть и Олежка явится. Интересовался про себя: появится с барышней энтой или с мамкой? А может с обоими?
Так или иначе, пошёл их провожать, только взял с собой любимую палку-дубинку на всякий случай. Всегда брал её, когда в лес ходил, говорил, от собак хорошо помогает, да и для лихих людей пригодится.
Они вышли из леса на шоссе. Маринка поцеловала деда в морщинистую щёку - на прощание. По шоссе непрерывным потоком двигались машины. Мимо пролетела новенькая "Волга", затормозила, завизжав колёсами. Сдала назад. Остановилась около Маринки с Олегом. Открылась дверь, и, как-будто вытолкнутый из машины, Вадим разлаписто подошёл к Маринке. Небрежно, словно вещь, отодвинул в сторону Олега. Взял Маринку за волосы так, что голова её откинулась назад, просипел: "Что, нашла себе вместо… Витальки? Сбежала, думаешь? Он же сказал, найдёт и при всех примерно накажет!" Маринка в ужасе молчала. "Ну хоть бы кто остановился! Ну, хоть милиция какая!" "Не будет здесь никого за тебя. Не удалось ему тебя попользовать, так хоть я тебя поцелую … с засосом,"- глумился Вадим. Он прижал её к себе, но вдруг получил увесистый удар рюкзаком с нотами по голове. Удивился, обернулся и только сделал шаг к Олежке, как не зашедший ещё в лес деда Миша изо всех сил перетянул любимой своей палкой-дубинкой Вадима поперёк спины.  Перетянул так, что где-то хрустнуло, а Вадим согнулся пополам. Тогда деда Миша, приговаривая: "Я на немецкой войне в разведке служил и не таких, как ты, укладывал!"- саданул палкой-дубинкой наглеца под коленями, и Вадим, как подкошенный, свалился на обочину. Деда Миша, решительно семеня, направился к "Волге", та рванула с места и скрылась за поворотом. "Я тебя, мил человек, ещё раз здесь увижу, так вылечу насовсем! Понял? Я и на японской войне был, многому у узкоглазых научился. Они народ хитрющий и беспощадный. Понял ты меня?"- ещё раз спросил деда Миша, держа палку-дубинку наготове.  Вадим не ответил. Согнувшись, хромая, он медленно двинулся к лесу, и заметно было, что брюки у него стали мокрые…
"Теперь можно по настоящему прощаться",- сказал деда Миша, обнял их не по одиночке, а обоих и пошёл в лес. Маринка с Олежкой ещё немного постояли и молча пошли на станцию. Молча, потому что говорить не хотелось.

8
    
     В электричке они тоже сначала молчали. Олежка что-то мурлыкал, наверно музыку сочинял, а Маринка думала, какая она всё-таки дура, и что могло бы быть, не попади она случайно к деду Мише и Олежке. "Дожила до двадцати двух лет, а дура дурой. Приведёт он завтра в садик свою Аллу Витальевну и как будет в глаза мне смотреть? А я? Мне-то что делать? С мамой о таком не посоветуешься. Расскажу, пожалуй, Зое Михайловне - она женщина мудрая, плохого не посоветует."  "Вы не против, если мы перейдём на "ты,"- спросил вдруг Олежка. "Знаете, мне так неудобно за всё. Всего два дня прошло, а я как целую жизнь прожила. Если бы не вы, то есть, извиняюсь, ты с дедой Мишей, я бы наверно со стыда или от горя повесилась. Жить не хочется, когда узнаёшь, какие подонки на свете есть, рядом с нами живут".   "Ладно, ладно, не переживай всё сначала, плохое - оно уже позади. Лучше расскажи про садик, в котором работаешь".   "Я в двух садиках работаю: один у нас прямо во дворе, другой, можно сказать, напротив дома. Через дорогу перейдёшь и до конца улицы, где шоколадом пахнет - это кондитерская фабрика, а при ней детский сад.  Теперь там дети всякие, а раньше были только работников фабрики. Бабаевцами их называли", - улыбнулась Маринка.  "А ты, как думаешь, в какой детский сад меня водили?"  Маринка пожала плечами: мало ли кто куда в детский сад ходил.  "Не догадалась! Не догадалась, - рассмеялся Олежка, - там ещё воспитательница была, Зоей Михайловной звали. Добрая была, но очень строгая, а всё равно мы её любили".   "Так это же мой детский сад, а Зоя Михайловна наша заведующая!" - удивилась Маринка странному переплетению обстоятельств. Виталик, его дочка, Вадим, деда Миша, детский сад с Зоей Михайловной…. Словно необычная колода карт оказалась в руках у Маринки, и, перетасовав колоду, она начала вытаскивать из неё карты, и все они оказывались почему-то одной, только ей выпавшей масти. Наконец вытащила карту с Олежкой: композитор и наверно хороший человек…. Хотя кто его знает. Виталик - он таким хорошим казался - душа - человек, а на самом деле гнида…. Дура, я дура, нельзя никому так сразу верить. И Олежке этому тоже, наверное, нельзя," - грустно размышляла Маринка. Олег  увидел, как скорбная морщинка пересекла её лоб, но народ в вагоне засуетился, начал выходить, толкаясь и наступая друг другу на ноги.  "Приехали! Нам с тобой повезло. На Каланчёвку приехали - до дома пешочком можно дойти. Пойдём?"  "Пойдёмте", - безразлично сказала Маринка, и Олег удивился, не мог понять, что вдруг с ней случилось. "Небось переживает, думает, что ей за кофточку дома попадёт," - сообразил наконец. Быстро и молча они подошли к дому. "Я вам деньги за кофточку и за билет на электричку обязательно отдам. Вам можно позвонить?"  Олежка назвал ей номер телефона: "Не забудешь?" Она подумала, что он про деньги за кофточку беспокоится и совсем пала духом. "Номер легко запомнить: первые цифры у нас с тобой одинаковые, как  во всём нашем доме, а дальше совсем просто: два четыре - четыре два". "До свидания", - сказала Маринка, повернулась и пошла в подъезд. Вошла, выдохнула и решила: "Прощай, Олежка"               
9

    Мамы дома ещё не было. Маринка подошла к шкатулке, в которой было принято хранить деньги. Прикинула, сколько могли стоить кофточка и билет. "Расставаться нужно быстро, - уговаривала себя, - и без долгов".  Отсчитала деньги, зажала в кулаке и подошла к телефону. "Скорее бы этот день закончился. Скорее бы всё это закончилось", - твердила себе, набирая такие же первые цифры, как у неё, а потом медленно-медленно 24 42. Трубку подняли сразу, показалось, что даже без гудка. "Алё, алё! - кричал Олег, не молчи, я знаю, что это ты!"  Маринка вдруг растерялась, в горле пересохло и чужим, странным голосом сказала: "Я деньги вам хочу отдать."  "Так давай встретимся, если у тебя горит. Давай что ли у твоего подъезда или лучше заходи ко мне. Я сейчас один".  "Я тоже одна, но лучше у подъезда."  Они встретились около подъезда и Маринка неловко, торопясь стала совать деньги Олегу. Ей хотелось скорее закончить встречу, но Олег придержал её: "Что случилось? Я что-то не так сказал? Может быть сделал что не так? Ты скажи, для меня это очень важно."  "Потом скажу, - Маринка прибегла к спасительной отсрочке, - наш телефон, первыми цифрами от вашего не отличается, а дальше 24 76. Запомнить легко: если сложить, то 100 получится. До свидания", - повернулась и зашла в подъезд. Только в квартире  поняла, что деньги за кофточку почему-то лежат комочком  в её  ладони, и должницей Олега она осталась …
               
10

       Этой ночью Маринка опять увидела во сне отца.  Не хотела смотреть: боялась, что сон плохим закончится. Знала характер отца. Ждала, чтобы скорее, как тогда, положил он руку на кортик и взмахнул им, словно дирижёрской палочкой. Ждала, чтобы раздалась та же музыка, от которой она проснулась в комнатке Олежкиной мамы. Но отец допрашивал четырёх Маринкиных обидчиков: "Как вы договорились об этой мерзости, и кто предложил разыграть мою дочь в карты?"- спрашивал отец, и усы его подёргивались. Игорь, Николай и Вадим струсили, закричали вместе, что это не они, что они ничего не думали, пока Виталька не предложил сыграть в карты. Сначала на деньги, но деньги были только у него. "Так, значит, это ты предложил мою дочь разыграть в карты?"- очень серьёзно и страшно спросил отец. "Ну, нет. Я ребятам предложил сначала на деньги сыграть, а им, понятно, денег стало жалко: они ведь у меня все бедные, - тогда они  предложили сыграть на девицу, а что: девица хорошая, чистая - в детском садике работает. Дороже  всяких денег будет. Да и знала куда едет!" "Так-так, - отец в раздумье постоял около этой четвёрки.  Потом скомандовал: " Привязать всех к якорной цепи! Пусть напоследок, пока якорь не бросим, до порта подышат морским воздухом!  Выплывут, так чёрт с ними, пускай дальше живут, но без нас!"  Маринка услышала звон корабельной цепи. Вдруг, привязанный к цепи Вадим согнулся пополам, как будто у него переломилась спина и стукнулся коленями о металлический борт корабля. Притворяется, мерзавец! На колени валится!"  Отец схватился за кортик.
"Нет, папа! Нет! Не надо! У него спина дедой Мишей сломана!"  Но отец её не слышал. Тогда она бросилась к нему и закричала изо всех сил: "Не-ет! Не на-а-до!" Отец стал трясти её за плечи, руки у него оказались тёплыми и ласковыми…"Мариночка, девочка моя, ты так во сне громко кричала! Я даже испугалась… У тебя что-то случилось?"- говорила мама, с тревогой глядя на дочь. "Потом скажу", - пробормотала Маринка. Завернулась в одеяло с головой и, засыпая, боялась, что сон продолжится…
               
                11

    По понедельникам у Маринки были занятия с "бабаевцами". Она собиралась на работу, думала и не могла придумать, как ей вести себя с Виталием, когда он приведёт в сад свою распрекрасную дочь. Представила, как он будет отводить глаза, как попытается говорить что-то в оправдание. Маринка перебирала все известные ей по кино способы отомстить за  оскорбление. Можно было бы вцепиться острыми ногтями ему в лицо и провести рукой эдак сверху вниз! Или смачно, желательно плашмя, ударить по щеке, чтобы он схватился за щёку, а из глаз от боли потекли слёзы! Хорошо было бы повоспитывать его дедамишиной дубинкой, но Маринка вдруг вспомнила согнутого пополам Вадима, еле бредущего к лесу, и хруст то ли дедовой палки, то ли Вадимовой спины: крестьянская рука деда Миши, помноженная на опыт разведчика, была без сомнения, до сих пор крепкой. 
Но ничего не подходило: острых длинных ногтей у неё не было - с ногтями неудобно нажимать на клавиши; достать до щеки и, главное, смачно ударить, не получилось бы, потому что Виталик ростом был на голову выше. Палка-дубинка в данный момент вместе с дедой Мишей отсутствовала. Осталось только разыскать жену Виталика и раскрыть ей глаза на мужа. Разыскать её можно было по адресу, который наверняка был в детском саду. Но разыскивать не пришлось. Маленькую Аллу Витальевну первый раз за полтора года привела в сад её мама . "Что случилось? Мы уже привыкли видеть по утрам Аллочкиного папу", - растерянно спросила Маринка. Жена изучающе посмотрела на неё: зачем так нахально мужем интересуется? Не сразу ответила: "Виталий сейчас в больнице, в травматологии".  "Что с ним?" - забеспокоилась Маринка, почему-то сразу чувствуя себя виноватой.  "С ним-то, слава Богу, ничего, а вот на даче, куда он со своим другом Вадиком ездил на выходные, на них напали хулиганы и повредили Вадику позвоночник. Теперь хулиганьё разыскивает милиция, а мой Виталик сегодня навещает Вадима. Вечером расскажет, как и что".  "А они только вдвоём ездили на дачу?" - поинтересовалась Маринка. "Конечно! Виталик любит туда ездить только со мной,  а в этот раз я не смогла, поэтому он и пригласил Вадима… А что, вам это интересно?"- спросила вдруг жена Виталика,  как-то по-особенному  всматриваясь в музыкальную воспитательницу дочери. "Да нет. Просто, когда он в последний раз забирал Аллочку, сказал, что в пятницу поедет с друзьями на дачу, и даже меня приглашал, но мы с ним вместе решили, что это просто неудачная шутка."  Маленькой Аллочке надоело ждать, пока мама беседует с Мариной Васильевной, и она убежала к ребятам, уже пришедшим  в детский сад.  "Ну, до встречи завтра, - попрощалась с Мариной мама Аллы, - кстати, муж почему-то наотрез отказался водить дочку в сад по утрам. Вы случайно не в курсе с чем… а может быть …с кем… это связано?" Она опять недоверчиво смотрела на Маринку. "Кстати, меня тоже Аллой зовут. Виталик настоял, чтобы дочку, как и любимую  жену, Аллой звали. До сих пор говорит, что это самое красивое в мире женское имя!"
Последние слова  она говорила, уже выходя за дверь, и Маринка лишь расслышала, что та считает себя любимой женой.  "Интересно, - подумала Маринка, - смог бы он проиграть её в карты?" И пошла заниматься с "бабаевцами"…
               
12

    У музыкального руководителя в детском саду нагрузка небольшая,  поэтому Маринка совмещала её с работой воспитательницы. Работа занимала у неё всю неделю: в понедельник, среду и пятницу – с "бабаевцами", во вторник, четверг и опять же в пятницу -  в садике во дворе своего дома, куда, оказывается, водили маленького Олежку. Интересно, кто его водил: мама или папа? Или может быть деда Миша?
Во вторник она опять взяла с собой деньги, чтобы вернуть за кофточку, но звонить по 2442 не стала. Подумала: пусть будет, как будет. Отдаст, если встретятся. Но, к  сожалению, она и сегодня осталась должницей.
В среду её ждал на работе сюрприз: когда мама Алла, приведя в сад маленькую Аллу Витальевну, удалилась,  ребёнок достал из кармашка небольшой запечатанный конверт и, таинственно оглядываясь по сторонам, отдал его Маринке. "Это что?"  "Это папа велел вам передать, и чтобы никто не видел".  "И даже мама?" "Папа сказал, чтобы маме особенно не показывать! И даже мне за это денег дал!" Алла Витальевна на одной ножке ускакала к ребятам, а Маринка, зачем-то спрятавшись за штору, читала мелко, но тщательно выписанные строчки:

Если жена узнает о поездке на дачу,  милиции будут сообщены
данные свидетельницы хулиганского избиения с
повреждением человеку позвоночника. Уголовное дело об избиении             обеспечено.

Маринка подивилась предусмотрительности Виталика. Это было похоже на шантаж! Конечно, она не собиралась кричать во весь голос о произошедшем, сама, дурочка, вляпалась, но насолить "примерному" мужу очень хотелось. С другой стороны, рассуждала Маринка, с ней ничего страшного не случилось. Впредь просто нужно быть умнее и осторожнее. Зато, она познакомилась с Олежкой и его дедой Мишей. Кто знает, что могло произойти, если бы дед не пошёл их провожать. Не по себе ей сейчас было только из-за Вадима: с повреждённым позвоночником он мог навсегда остаться инвалидом, а этого Маринке не хотелось - человек всё-таки, хотя и мерзавец. Она даже придумала навестить его в больнице, самой понять про последствия, к чему это могло бы привести. Нужно было с кем-то посоветоваться, но с кем? Подруг у неё толком не было: до сих пор жила сама по себе, а маме рассказывать не хотелось. Оставалась Зоя Михайловна - заведующая детским садом. Та была человеком мудрым. Маринка знала, что к ней можно подойти, рассказать всё и получить дельный совет.
Так она и решила - завтра Маринка работала в садике во дворе своего дома.

               
13
    
     Всю ночь она ворочалась, не могла заснуть. Зачем-то представила себе Вадима, раньше такого большого и сильного, а теперь всего перебинтованного, лежащего на вытяжке с  грузом, привязанным к поднятым к потолку ногам . Представила, как заходит к нему в палату, где вокруг стоят кровати с людьми, у которых тоже подняты к потолку ноги с привязанным грузом… Потом ей удалось не надолго заснуть, и во сне она твёрдо решила пойти в больницу. Но сначала посоветоваться с Зоей Михайловной.      
     Утром, зайдя в арку, ведущую во двор, нос к носу столкнулась с Олегом. "Ну, здравствуй, наконец".  Заметно было, что скучал и встрече был рад. "Вычислил, когда на работу сюда пойдёшь…  Есть немного времени поговорить?"   "Я извиняюсь, сегодня деньги за кофточку с собой не взяла - каждый день брала, а сегодня почему-то не взяла"…"Да я не про кофточку!.. Мы с тобой нехорошо как-то расстались. Я в чём-то виноват? Ты скажи, - Олег заглянул ей в глаза, - мне казалось, что мы совсем не случайно встретились. И деда Миша так сказал… А как твои руки, покажи". Маринка показала руки с чуть видневшимися следами царапин.  " Если мы встретились не случайно, - Олег задержал её руки в своих, - значит и расставаться "случайно" не годится. Так?"   "Не знаю, - ответила Маринка, освобождая руки, - я боюсь сейчас об этом думать".  "Почему?"  "Потому что тот - Виталий угрожает мне, а тот, кого деда Миша стукнул палкой, сейчас в травматологии."   "Господи, почему ты так решила?"  "Потому что, - она вытащила из кармана записку, - читай…то есть читайте!" Олег письмо прочёл сначала про себя, посмотрел на Маринку, и снова прочёл его уже вслух. "Дело, получается, не очень хорошее, - сказал подумав, - самое простое - ничего никому не рассказывать. В больницу, конечно, можно сходить, чтобы понять что случилось, но, естественно, не тебе. Давай так: я попробую что-нибудь придумать. Хочется поскорее забыть об этой глупой истории. Записка пусть пока останется у меня, хорошо?"  Маринка согласно кивнула:  лишь бы поскорее выйти из под арки, потому здесь всегда сквозняк и холодно. В арку зашла пышная женщина, внимательно посмотрел на Олега и, поймав Маринкин взгляд, выразительно постучала пухлым пальцем по своим часикам. "Ну, я побегу, а то Зоя Михайловна уже пришла - она любит, чтобы мы раньше её на работу приходили".   "Это Зоя Михайловна?! - Олежка начал хохотать, - это та тоненькая воспитательница - добрая, но строгая, которую мы, дети, все  так любили!?"   Он никак не мог остановиться, и Маринка тоже развеселилась: "Зря ты над ней смеёшься. Когда мне будет столько лет, сколько ей, я, может быть, стану ещё пухлявее!"   "Этого никогда не будет!"  "Почему ты так уверен?"  "Потому, что я не буду давать тебе столько есть!"   "Ну это мы ещё посмотрим, кто не будет давать мне есть!"  Он неловко поцеловал её в щёку: "Можно я в пятницу вечером позвоню?"   "Звони", - Маринка заспешила к детскому саду…
     День на работе как всегда пролетел для Маринки незаметно, и посоветоваться с мудрой Зоей Михайловной она не успела. Уже собираясь домой, подумала, что может быть это и к лучшему, потому что Олежка обещал что-нибудь придумать, и надеяться хотелось теперь на него, тем более что в пятницу тот собирался позвонить. В хорошем настроении она вошла в квартиру и, увидев обеспокоенную маму, поняла, что что-то случилось. "С папой что-то?"  "Нет. Не с папой. С тобой, - мама держала в руках повестку, - тебя зачем-то вызывают в милицию к следователю… Я всё время чувствовала, что с тобой что-то случилось! Садись и всё-всё рассказывай. От матери ничего не скроешь! Сердце моё чувствует, что ты вляпалась в какую-то историю. Ну, слушаю тебя".
               
14
   
Пришлось, как не хотелось, рассказать всё маме, причём Маринка поймала себя на том, что рассказывает теми же словами как Олежке с дедой Мишей, только реакция на рассказ была иной. Мама нервно тискала в руках повестку и всё время оглядывалась, словно ища за своей спиной отца непутёвой дочери. Потом она быстро вышла из комнаты, а когда вернулась, в комнате остро запахло валерьянкой.
- Да, дочь… Не ожидала я от тебя…Что я скажу мужу, когда он вернётся из плавания?             
   Что его дочь - гулящая? Что поехала на чью-то дачу с четырьмя незнакомыми     мужиками?
   Что её могли там изнасиловать? А может быть и изнасиловали, и что к приезду
    отца она принесёт нам в подоле ребёночка?
- Но, мама…
- Никаких но, мама! Мылась в бане опять же с другими незнакомыми мужиками, ночевала
  с ними! Это же какие-то хулиганы! Сломали человеку спину, а теперь нашу дочь
  вызывают к следователям! Что я скажу твоему отцу?!
- Мамочка, ну…
- Ты мне не нукай и не нокай! Я тебе не лошадь! Нет, извините, я…старая, никому не нужная лошадь!.. Я одна тебя вырастила. Я водила тебя в школу, я учила тебя в музыкальной школе, я заставила тебя закончить музыкальное училище. Я, наконец, устроила тебя на работу! И всё это одна - пока твой отец плавает где-то по чужим морям!…
-  Мамочка, но Олежка - он хороший. Он настоящий композитор. Я хочу пригласить
   его к нам в пятницу, и вы познакомитесь…
-  Даже и не думай! Не хватало ещё, чтобы в нашей квартире появились чужие мужики,
   какие-то Олежки и всякие деды Миши… Я в двадцать два года познакомилась с твоим папой, а в двадцать три  родила тебя. А ты? Ты всё ездишь развлекаться с чужими мужиками на какие-то дачи! Мне стыдно за тебя! Я напишу отцу и потребую, чтобы он прекратил свои плавания и занялся, наконец, воспитанием своей великовозрастной дочери!
У мамы началась истерика, а Маринке стало так обидно от несправедливых слов матери, что она вспыхнула, вскочила и ладонью треснула по столу, да так сильно, что сама испугалась: "К твоему сведению,  ма-моч-ка!- я в пятницу выхожу за Олега замуж! Вот и всё! И больше никогда ничего тебе не скажу!"
Маринка хлопнула дверью своей комнаты и в слезах бросилась на кровать: "Чужие люди меня поняли, приняли, позаботились, а мама, родная мама, которая могла, нет должна была всё понять, изругала, унизила! Из-за неё вырвалось у меня про замуж!"
Она долго лежала носом в мокрую от слёз подушку и не сразу услышала, как по квартире ходят какие-то люди, разговаривают по телефону и хлопает входная дверь, но вставать не стала. Только когда всё стихло, она выглянула из своей комнаты и вдруг поняла, что  мамы в доме нет, а в доме побывали врачи и маму увезли в больницу… 
               
15

     Отца Маринка в детстве побаивалась, а повзрослев, стала вовсе от него отдаляться. Виделись они редко, только когда тот приезжал в отпуск после походов. Настоящий морской офицер, привыкший к флотской дисциплине и беспрекословному подчинению, он и в доме требовал корабельного порядка: все вещи, а особенно его, должны были находиться на определённых местах, по утрам он внимательно слушал радио, а завтрак, обед и ужин должны были накрываться, как в офицерской кают-компании, обязательно со столовым серебром и с глубокими сервизными тарелками. Над раздвинутым, по случаю приезда папы, обеденным столом, зажигали хрустальную  люстру, и стол становился праздничным. Маринка на всю жизнь запомнила, как папа однажды отказался сесть за стол, потому что не нашёл на положенном месте салфеток, и как она суетливо искала в кухне эти несчастные, куда-то, как назло, завалившиеся салфетки.
Мама всегда хорошо готовила, а для мужа старалась особо, даже варила специальный флотский борщ по старинному рецепту адмирала Ушакова. Перед тем, как садиться за стол,  папа традиционно появлялся на камбузе, то есть в маминой кухне, и снимал со всех блюд пробу - так было положено у него на корабле.
     В летний отпуск он всегда возил жену и дочь в Сочи, в военно-морской санаторий, и Маринка там поняла, что папа большой военный начальник, потому что принимали их по особому, и жили они в трёхкомнатном номере с балконом с видом на море. Ещё он любил их катать на большом военном катере, от которого у мамы кружилась голова, а Маринке наоборот нравилось мчаться с жуткой скоростью, подпрыгивая на волнах. После таких прогулок мама теряла аппетит и беспомощно отлёживалась на санаторной кровати, но протестовать у них в семье было не принято…
Если у папы отпуск приходился на зиму, он уезжал один, в горы. Своих женщин в горы не брал - считал, что опасно.  Мама с Маринкой всегда провожали отца, а встречать в семье было не принято. Просто в дом приносили телеграмму с датой и даже временем его прибытия, и мама начинала генеральную уборку, хотя, по мнению Маринки, мама была "исключительной чистоплюйкой".
16
    
Так они и жили почти двадцать пять лет: вроде бы вместе, но по отдельности, до того дня, как мама узнала о злополучной поездке дочери на дачу. Неожиданно Маринка оказалась совсем одна: маму прозевала - проплакала, и непонятно в какую больницу маму увезли по её, Маринкиной вине;  другой человек тоже находился со сломанной спиной в неизвестной больнице, опять же по Маринкиной вине. Папа был в каком-то далёком морском походе. На столе в гостиной валялась скомканная бумажка - это была повестка с вызовом к следователю. В повестке значилось сегодняшнее число, а день уже подходил к концу. Маринка не понимала, что будет с ней, если не явиться по вызову в милицию. Она вообще не понимала, что теперь делать! Поэтому она подняла телефонную трубку, внимательно послушала гудок, вспомнила, как в училище им рассказывали, что это тон "ЛЯ" высотой 440 герц и по нему можно достаточно точно настраивать струнные инструменты. Набрала номер Олежки. Долго слушала длинные гудки и, наконец,  повесила  трубку. Потом взяла телефонный справочник, открыла его на букву "Б" и принялась обзванивать больницы. Больницы расположились на семи страницах справочника. Там, где снимали трубку, нелюбезные женские голоса отвечали: "Нет. Такая к нам сегодня не поступала."  После семи вечера ни один  больничный телефон уже не отвечал.
В пустой квартире стало совсем неуютно, и она придумала погулять возле дома, на всякий случай поближе к подъезду с книжным магазином. С полчаса она прогуливалась между своим и Олежкиным подъездами и уже собираясь зайти в свой, обернулась и увидела Олежку, идущего под руку с молодой женщиной. Маринка только успела увидеть, что женщина держится необыкновенно прямо, так ходят только танцоры и балерины. И ещё, перед тем, как юркнуть за тяжёлую подъездную дверь, по тому, как женщина доверчиво наклонялась к Олежке, Маринка поняла, что они давно знакомы, доверяют друг другу, а может быть и любят друг друга. Сегодня всё было против Маринки! 
     За окнами зажглись уличные фонари. В квартире было тихо и пусто. Тревога за маму волнами накатывалась на Маринку. "А вдруг мама сейчас умирает там, в какой-то больнице? А вдруг она умерла и лежит в холодной комнате для умерших рядом с такими же несчастными? - разволновалась Маринка, -  это я, я во всём виновата! Не надо было никому ничего рассказывать, ведь и Олежка так советовал!"  Теперь она представила себе Олежку с этой молодой женщиной, доверчиво склонявшейся к нему, представила, как он сейчас, смеясь, рассказывает той о дуре, оказавшейся ранним субботним утром у него на участке в порванной одежде, грязной, с расцарапанными в кровь руками. Ей хотелось себя жалеть, плакать от обиды, но слёзы не шли. Пришлось лечь в постель и постараться заснуть, потому что утром нужно было идти к "бабаевцам". Уже засыпая, она поняла, как не хватает сейчас отца, для которого наверняка не существовало никаких проблем. Вот он в капитанской рубке нажимает на стене большую красную тревожную кнопку, и на корабле раздаётся оглушительный тревожный звонок!
Маринка не сразу поняла, где звонит, спрыгнула с кровати и, прошлёпав босыми ногами, подскочила к телефону:  "Олежка звонит! Но разве уже сегодня пятница?"  В трубке раздался слабый мамин голос. "Мамочка, милая, где ты?!" "Мне сестра разрешила позвонить из кабинета врача. Буду говорить быстро, поэтому ничего не спрашивай. Больница, слава Богу, рядом. В Сокольниках. Давление было дикое, но сбили. Завтра, нет, уже сегодня обещали после обследования выписать. Приеду сама - здесь недалеко. В пятницу приводи своего жениха, я на него посмотрю, и можешь выходить замуж. Всё, больше разговаривать не могу."  "Мамочка, милая, я не буду замуж!" - кричала в трубку Маринка, но там уже были короткие гудки… 
               
17
      В "Бабаевский" детский сад приводили заспанных детишек. Вот, наконец, появилась Алла Витальевна за руку со своей мамой. "Как дела у друга вашего мужа?"-  осторожно поинтересовалась Маринка, помогая переодеть девочку.  Мама, занятая ребёнком, ответила неохотно и даже, показалось Маринке, зло: "Как может себя чувствовать молодой, полный сил, человек, у которого повреждён позвоночник? Найти бы это хулиганьё! Пускай посидят сначала в тюрьме, а потом всю жизнь выплачивают Вадику пенсию по инвалидности. Я, конечно, плохо думаю, но если бы такое случилось с моим мужем, я бы этого не пережила. Вы, видимо, не замужем, вам этого не понять!"  Мама маленькой Аллы ушла, даже не попрощавшись. Получилось опять как-то нескладно:  Маринка придумала  аккуратненько выведать  хотя бы номер больницы, где находится Вадим, но ничего не получилось. А Маринку не оставляла мысль самой понять последствия деда Мишиной расправы. Можно было, конечно, обзвонить московские больницы, но Маринка не знала фамилии Вадима.  Может быть, он лежал сейчас не в Москве, а в какой-нибудь подмосковной больнице: вряд ли его с такой травмой повезли в далёкую Москву, хотя всё бывает: у Вадима могли быть с собой деньги, а за деньги можно уехать  даже на неотложке куда угодно.

18

 В этот день Маринка ушла с работы пораньше. Придумала приехать в больницу в Сокольниках, найти маму и привезти её домой. "Приятно, ведь, когда за тобой приезжают в больницу, - говорила себе Маринка, стоя в битком набитом троллейбусе, - маму выпишут, и мы потихоньку отправимся домой. Тоже в троллейбусе, потому что в метро, даже одну остановку ехать после больницы трудно. А попозже в троллейбусе народа будет немного," - рассуждала Маринка, входя в приёмный покой.  "У меня маму сегодня обещали выписать,"- обратилась она в окошко при входе. "Фамилию назовите и отделение вашей мамы."  Маринка фамилию назвала, а отделение не знала.  "Я не буду из -за одной вашей мамы листать все журналы, - строго сказали в окошке, - знаете сколько у нас больных, а я одна."  Маринка вдруг по голосу вспомнила немолодую женщину, приводившую к "бабаевцам" внука.  "А мне ваш Лёнечка говорил, что вы добрая и всем всегда помогаете."   "Господи, извините, я вас, Марина Васильевна, не узнала, - в окошке зашелестели страницы, - закрутилась совсем, а вашу маму час назад как выписали, я ещё на фамилию внимание обратила - не часто такая фамилия встречается, прямо таки аристократическая."
Маринка, подходя к дому, с тревогой всматривалась в окна квартиры. Света нигде не было.
Она поднялась в лифте и, стараясь не шуметь, вошла в квартиру. В спальне в уголке огромной  двуспальной кровати - отец признавал только большие кровати, потому что на кораблях были узенькие, привинченные к полу койки, лежала мама. "Мамочка моя! Мама! - Маринка бросилась к кровати, - я так испугалась. Я больше никогда не буду тебя огорчать. Даю честное дочернее слово! Никогда!" - она ещё хотела сказать что-то очень важное, понятное только им одним, матери и дочери, но не сумела, не смогла, только прижалась к маме, от которой ещё пахло больницей.  Так они и пролежали рядышком до тех пор, пока не раздался нетерпеливый звонок в дверь.  "Вот и всё! - промелькнуло у Маринки, - это за мной милиция из-за повестки, - кто там?"  "Почта. Телеграмма вам".  Маринка открыла дверь. Почтальон отдал телеграмму, попросил расписаться и с интересом наблюдал за девушкой, которая никак не могла удержать трясущейся рукой облупленную шариковую ручку, отчего подпись получилась на редкость корявой и в неположенном месте.
"Это  наверно от папы" - Маринка не смогла раскрыть заклеенную телеграмму. "Что с тобой происходит? - мама вскрыла бланк, прочитала, - возвращаюсь москву домой насовсем тчк буду воскресенье четырнадцать тчк  галактионов тчк"
"Как  это - насовсем?" Маринка  медленно перечитала текст, выделяя для себя  главное: "В  воскресенье возвращаюсь  в Москву. Насовсем. Возвращаюсь насовсем. Домой возвращаюсь в воскресенье в два часа дня. Насовсем. "  "Что-то случилось с нашим командиром", - заволновалась мама и поднялась с кровати, чтобы прибегнуть  к спасительной валерьянке. Маринка за компанию тоже хлебнула пахучей жидкости и не пошла к себе, а улеглась вместе с мамой. Даже раздеться не успела, так её свалило лекарство…

19
     Пятница для Маринки оказалась трудным днём. Настолько трудным, что в обоих садиках занятия с детьми отошли на второй план. На первом  было ожидание телефонного звонка Олежки: как себя с ним вести? Не говорить, что видела его с доверчиво прижимающейся женщиной, или сказать, как это было ей, Маринке, неприятно и обидно. Или просто поблагодарить за своё спасение, попрощаться сухо и перестать думать о нём, забыть навсегда, насовсем, как написано в папиной телеграмме. Только не забыть отдать деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы.  С другой стороны, Олежка никак и ничем ей не был обязан: его право - дружить с кем угодно, любить кого угодно и делать всё, что угодно ему. "А мне-то что угодно? Зачем жду звонка?" - думала Маринка. Проще всего попросить маму подойти к телефону и сказать, что Марины нет дома, дескать, она сегодня  в театре со своим кавалером и придёт домой поздно, а вас, молодой человек, Мариночка просила больше сюда не звонить. Деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы она вам обязательно отдаст. При случае.
"Всё это глупо и вовсе по-деревенски! - разозлилась на себя Маринка, - пускай будет, как будет! " С тем и отправилась домой, по пути пытаясь понять, почему для неё так уплотнилось время, ведь всего неделю назад она - дура, чему-то радуясь, ехала в новенькой, ещё пахнущей заводом "Волге" рядом с Виталиком…

20

В доме, говоря по-корабельному, был полный аврал.  Мама успела надраить квартиру, побывать на рынке, притащить  целую сумку продуктов, включая необходимое для флотского борща по рецепту адмирала Ушакова. Но чтобы не делала, не отпускала её мысль, что с мужем что-то случилось. Но что? Погибли матросики? Или он допустил аварию корабля? Может быть сам ранен,  ведь плавал в чужих океанах, окружённый вражескими кораблями? За годы, что муж служил на флоте и прошёл путь от курсанта до капитана первого ранга - командира, как она себе представляла, самого большого в мире военного корабля,  с ним, или у него, никогда ничего не случалось. Или он просто ничего не рассказывал? Да и рассказывать ему было некогда: приезжал домой, и, если было лето, они всей семьёй сразу уезжали в санаторий на море. Зимой, даже дня не побыв дома, он отправлялся в  горы, а потом сразу отбывал на корабль. Собственно, виделась она с мужем всего-то раз в год за почти двадцать пять лет совместной жизни. Маринка выросла вовсе без отца, не случайно она стала в последнее время сторониться или стесняться его. Видимо, не случайно поехала с теми ребятами на дачу, может быть просто хотелось побыть в мужской компании. Действительно, ведь её всё время окружают только женщины и чужие дети…
Тревога волнами поднималась в душе, и вскоре к запаху флотского борща в кухне примешался запах валерьянки. И ещё её тревожило, что не удастся дома встретить мужа: были последние тёплые октябрьские дни, народ разъезжался в выходные на дачи закрывать летний сезон, и никто не соглашался подменить её на дежурстве в субботу и воскресенье там, где она в последнее время работала. Как встретятся без неё отец и дочь, и кто такой Олежка, с которым её хотела познакомить Марина?

21

     Маринка вошла в квартиру и не успела переодеться, как зазвонил телефон. "Это мне про дежурство" - мама взяла трубку. Она долго слушала, что-то говорила и в конце концов Маринка услышала, как мама пригласила кого-то в гости: "Да, да. Четвёртый этаж, квартира восемнадцать. Мариночка уже дома".   "Кто это?" - Маринка выглянула из комнаты. "Гости к нам, сейчас узнаешь."  "Но, мама! Сейчас же должен позвонить Виталик. Ой, нет, извини, Олежка!"  "Ну, ты хотя бы разберись со своими…"- в сердцах сказала мама и ушла в кухню. В дверь позвонили. Маринка, не спрашивая, открыла дверь. На пороге стоял участковый: "Распишитесь за повестку к следователю. Предупреждаю, что в случае повторной неявки будете принудительно препровождены в отделение", - сказал участковый строго и затопал сапогами вниз по лестнице. Маринка постояла около двери, подумать ничего не успела, как снова раздался звонок в дверь. "Кто там?" - спросила осторожно.  "Я там, Олег, пришёл в гости к Марининой маме по её приглашению".  Маринка открыла дверь, поняла что соскучилась, и даже заглянула за спину Олега - нет ли там деда Миши. "Нет его, нет. Он пока в посёлке, имущество сохраняет".
Мама вышла из кухни: "Здравствуйте. Я догадалась, что вы Олег. Мне Мариночка про вас рассказывала. А я её мама… "   " А у нас папа в воскресенье возвращается", - перебила Маринка, - а ваш, то есть твой папа?.."  "А у меня папы нет. Вернее, по паспорту есть, а на самом деле нет. В общем, я его не знаю. Мне деда Миша всегда был за папу, да и теперь заботится. Они меня с бабушкой и вырастили, помогали маме. Только бабушка в прошлом году умерла.  А так, у нас есть настоящий дом в деревне, только туда поездом нужно ехать и часто не наездишься".   "Дочь, что же ты гостя до сих пор в передней держишь? В гостиную бы пригласила". Мама почувствовала некую симпатию к молодому человеку хотя бы потому, что на вид тому было лет двадцать пять, и он двадцать пять лет жил без отца, как и она, фактически, без мужа.  "Олег,  мы для Мариночкиного папы приготовили специальный флотский борщ по рецепту адмирала Ушакова, вы не откажетесь попробовать, может быть что не удалось?" - поскромничала мама, - пойдёмте в кухню, там уютнее."  Олегу предложили глубокую папину тарелку, он съел всё и попросил добавки.  Хозяйку это растрогало, Маринку удивило, а Олег искренне сказал, что ничего вкуснее в жизни не ел. "У меня мама танцевала в балете театра Станиславского, сами понимаете, мы все старались быть на диете. А три года назад неудачно упала и повредила спину, - здесь  Маринка насторожилась, - долго лежала в специализированном  центре, восстановилась для жизни, но танцевать уже не могла".  "Теперь то чем занимается?" - спросила мама.  "Преподаёт в балетном - она же заслуженная артистка," - простенько сообщил Олег  о своей маме.  "Мамочка! А Олег - настоящий композитор!"  Маринка чуть не сказала "у нас", но вовремя прикусила язык, не хватало ещё сказать "у меня"!  Маринка мысль развить не успела - Олег не дал: "Я, собственно, к вам напросился по трём причинам: первая и основная - очень хотелось увидеть Марину; вторая - к нам приходила в гости хирург, которая поставила маму на ноги, кстати, очень симпатичная молодая женщина, - я знаю, - вырвалось у Маринки.  Мама удивилась, а Олег вида не подал. Вы наверняка в курсе, - обратился к маме, - что деда попортил спину Марининому обидчику. Может быть  с её помощью обидчика удастся вылечить; в третьих, если вы не против, я хотел пригласить Марину завтра в Останкино. Это интересно, а у меня завтра там целый  рабочий день."   "Я не против,"-  сказала мама. Маринка тоже была не против. "Паспорт только не забудь взять. Я зайду за тобой в половине десятого, пожалуйста, будь готова".
Поблагодарил за борщ, попрощался,  вышел за дверь, только слышно было, как обувка весело затрещала по лестнице, а квартира сразу опустела. "По-моему, светлый молодой человек, - констатировала мама, - и зачем-то добавила, - в воскресенье папа вернётся"…


22

     Останкинский телецентр - целый город в городе. Два громадных белых здания стоят по обеим сторонам проспекта. Одно - только для телевидения, другое - для радио.  Здания наверняка соединялись подземным переходом, но Маринка удивилась, как много работников перебегают из здания в здание по верху, поперёк проспекта, лавируя между машинами. "Так получается быстрее", - сказал Олег, и они с Маринкой подошли к окошку бюро пропусков. У Олега был постоянный пропуск, закатанный в целлулоид, а Маринке неторопливый работник, то и дело сверявшийся с её паспортом, словно никак не мог запомнить всего три слова и переписать их на розовый бланк, наконец, закончил ответственную свою работу. Теперь они подошли к вооружённым автоматами милиционерам, охранявшим вход. Олега пропустили сразу, Маринкин пропуск долго изучали, сверяя её лицо с фотокарточкой в паспорте. Наконец разрешили пройти. "Что так долго?" - удивилась Маринка. Олег развеселился: "Милиционеры тоже люди - увидели красивую девушку - захотелось полюбоваться".  "Разве я красивая? "- удивилась Маринка, потому что такой себя никогда не считала. Симпатичной, может быть, а красивой  - никогда.
В вестибюль бесшумно спустился лифт, разъехались створки дверей, из него вышло столько людей, что было непонятно, как они там все помещались.  Вверх лифт повёз только их двоих - на площадке больше никого не было. Двое отражались в зеркалах, и Маринка, как со стороны, внимательно рассматривала эту, как будто незнакомую ей пару. Пара ей понравилась. Смотрела так внимательно, что не поняла на каком этаже они вышли и двинулись по бесконечному коридору, с одной стороны которого были огромные окна, а с другой - двери с трёхзначными номерами. Маринка обратила внимание, что в коридоре очень тихо: шум улицы не пробивался сквозь массивные рамы, толстый ковёр в коридоре начисто глушил шаги. Вдруг какая-то дверь приоткрылась и из неё раздалась музыка и женский крик. Маринка схватилась обеими руками за Олега:  "Не пугайся. Это  просто студия. Что-то там записывают, а мы уже подходим к нашей. На этом этаже студии, где записывают передачи. А есть ещё откуда передают новости, детские программы и всякое такое, которое идёт без записи сразу в эфир."  Олег открыл тяжёлую дверь и слегка подтолкнул оробевшую Маринку к входу. Два человека - девушка  и кто-то очень лысый сидели перед большим окном, за которым возле микрофонов стояли люди. Сидящие перед окном даже не обернулись на вошедших - так были поглощены работой. Они слушали из больших динамиков, что и как говорили в микрофоны за стеклом.  "Стоп, стоп, стоп! - вдруг с отчаянием закричал сидящий перед окном толстенький человечек с огромной лысиной, - егунда какая-то получается!  Это не добгая сказка для детей, а пгосто, извините,…  водевиль какой-то!" Казалось, что от огорчения  он сейчас зарыдает.  В динамиках стало слышно, как за окном кто-то огорчённо вздохнул, кто-то почесался и тихонько выругался, некоторые поспешили усесться на стулья, потому что стульев было меньше, чем людей. Другие побежали в буфет. "Пегегыв согок минут! "- прокричал огорчённый человечек и, наконец, увидел Олега с Маринкой. "Оч-чень, оч-чень  гад! - лысый человечек  подскочил к Олегу и с чувством стал трясти ему руку. Подготовили подкладки? Оч - чень, оч - чень хогошо! А это кто?" Он стал трясти Маринкину руку. Олег замялся, помолчал немного, а потом неожиданно для себя и для Маринки твёрдо, даже как будто с вызовом, сказал: "Знакомьтесь. Марина. Моя жена."  Оч - чень,  оч - чень пгиятно! - засуетился человечек , - что же вы, нехогоший, скгывали от нас такую кгасавицу? В каком театге, кгасавица вы наша, изволите служить?" Маринка от неожиданности растерялась и ответила почему-то басом: "Я с детьми работаю, с детишками…" Божественная! - закричал лысый человечек, - удивительный голос!  Какой необыкновенный тембг! Мы же детская пегедача и нам, ох как нужны нам необычные голоса! Я увеген, мы вас обязательно где-нибудь пгиспособим. Олег! Пойдёмте за стекло, наиггайте чуток, хочется немного послушать, понять что мне делать дальше!" Они втроём вышли из помещения, зашли в другую дверь и через тамбур попали в большую комнату,  где сейчас никого не было и где стояли микрофоны. Там к стене был придвинут рояль. Лысый человечек усадил Маринку рядом с собой, Олег, не открывая ноты, стал играть для лысого по памяти. Потом они начали обсуждать музыку, а Маринка вышла сначала за одну дверь, потом за другую, постаралась запомнить трёхзначный номер "своей" студии,  и отправилась по бесконечному коридору в поисках туалетной комнаты.
Она долго шла по коридору и увидела, наконец, дверь с чёрным профилем мужчины в галстуке и шляпе. Из-за двери сильно пахло табаком, и раздавались мужские голоса. Пришлось идти дальше. Коридор повернул направо и упёрся в небольшую лестницу. Маринка спустилась по ней на полплощадки и снова оказалась в коридоре с трёхзначными номерами. Решив не отступать, она снова пошла по длинному коридору, в котором не было ни души. В конце концов, и этот коридор повернул направо и упёрся в маленькую лестницу, по которой ей снова пришлось спуститься на полплощадки. Заветная дверь с обозначенным женским профилем пока не попадалась. По дороге ей встретилась торопившаяся женщина с горой больших коробок, которые она несла на вытянутых руках. Коробки разъезжались, женщина прижимала их подбородком, но борьба была явно не в её пользу. "Давайте я вам помогу," - пожалела женщину Маринка. Та не отказалась. И они бегом двинулись по коридору: "Маяк" всегда так! Ничего толком заранее не закажут, и носись тут по коридорам с кучей тяжёлых коробок!" - жаловалась на бегу женщина. Маринка ей сочувствовала, потому что коробки и впрямь были тяжёлые и неудобные. Так они добежали до небольшого коридорчика с надписью на стене: "Круглосуточная программа "Маяк" приветствует вас!" Открылась дверь и взъерошенная девушка выхватила из рук Маринки верхнюю коробку, ловко, как фокусник, вынула из неё  магнитную ленту, скатанную, как блин, и молниеносно заправила её в большой, словно комод, магнитофон. Тотчас зазвучала музыка. "Уф! Успели!"- облегчённо выдохнула взъерошенная девушка. "Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?" "Туалет, туалет,…туалет, - отстранённо напевала девушка, -  а, туалет? Туалет - как выйдете, налево по коридору, здесь рядом".  Маринка поблагодарила, вышла налево и поняла, что вообще не понимает где находится…

23

     Режиссёр детского радио Зиновий Тумаркин, тот самый лысый толстенький человечек,  радостно встретивший Олега и Маринку, музыкой к спектаклю остался доволен. Особенно ему понравились "подкладки", создававшие музыкальный фон, на котором артисты будут наговаривать текст сказки. С Олегом было приятно работать: то ли молодость композитора, то ли его талант, то ли всё это вместе помогали Тумаркину творить. Он часто вспоминал борьбу с "маститыми" композиторами, которые были по возрасту уже  далеки от детей и так заиндевело высокомерны, что борьба с ними не раз приводила к ссорам, к срыву сроков создания передач, а то и вовсе к снятию их с эфира.  Тумаркин понимал "маститых"- проще сделать шлягер для эстрады и получать солидные деньги от каждого исполнения, чем возиться с музыкой к детскому радио. Он и сам мечтал выполнить какую-нибудь большую работу, например, поставить детскую ёлку в Кремле, но там была бы разовая работа, а здесь, на радио у него была постоянная ставка и плюс вознаграждения за каждую прозвучавшую передачу. Он старался придерживаться мудрой еврейской пословицы, которую часто повторяла его мама: "Зиночка, запомни: за неимением лучшего - довольствуйся  худшим!" Зиночка этим руководствовался, и получалось неплохо. "Но где же ваша, Олег, кгасавица?" - всполошился вдруг Зиновий Тумаркин. Как раз сейчас ему пришла в голову блестящая мысль использовать её необычный голос для ведьмы!
Олег вышел в бесконечный коридор. Пространство налево и направо было пустынно. "Ничего, найдётся, - успокаивал  себя, - здесь заблудиться невозможно".  Он сел в аппаратной и стал слушать вернувшихся в студийную комнату артистов. Разыгрывали сцену, где оказавшаяся в лесу Белоснежка в отчаянии зовёт кого-нибудь на помощь. Сцена не получалась. Режиссёр и композитор нервничали: режиссёр из-за артистов, композитор из-за Маринки. Прошло уже больше двух часов, как Тумаркин слушал музыку, а Маринки всё не было. "Выйти на улицу она не могла,- размышлял Олег, - пропуск ей на нашем этаже нужно отметить, а без отметки милиция не выпустит. Она где-то здесь. Но где?"  Здание было построено из огромных квадратов, поставленных в восемь этажей друга на друга, и ещё таких же трёх этажей, закопанных в землю. Даже обежать все этажи, например, начиная с верхнего, потребовалось бы часа два. А во время  этого забега она вполне могла подняться или спуститься по боковым лестницам, или поехать в лифте! Выхода у Олега не было - нужно было ждать.

24

     В это время доведённая до отчаяния Маринка спустилась вниз ещё по каким-то лестницам, пошла на запах то ли пончиков, то ли пирожков и очутилась возле столовой. Здесь она нашла всё, что требовалось, потом покопалась в кармашке и вынула деньги, которые хотела сегодня наконец-то отдать Олежке.   "Он, наверно, то же совсем голодный", - переживала Маринка, набирая себе разных закусок и выбрав из горячего мясо с грибами в горшочке. Маринка никогда не была в таких  замечательных столовых. Скорее, это было классное кафе, кафе для телевизионщиков и работников радио. Ей по заказу даже сварили кофе. После еды и беготни по этажам Маринка разомлела, и пока совсем не расслабилась, попросила собрать ей в большой пакет разных горячих пирожков. "Сколько?"  "А на все деньги, пожалуйста". И Маринка высыпала оставшееся на прилавок. "У вас здесь денег всего на два пирожка. Будете брать? "
Пирожки упаковались в фирменный пакетик с фотографией Останкинской башни. Маринка снова очутилась в неприветливом коридоре. На беду она начисто забыла номер "своей" студии. Пора было начинать как-то выбираться из глупейшего положения. На счастье следом за Маринкой из столовой вышла женщина, которой Маринка помогла донести плёнки до "Маяка".
"Ради Бога! - Маринка бросилась к женщине, пока та не исчезла в бесконечности коридоров, - ради Бога! Помогите, пожалуйста. Я тут у вас заблудилась. Часа три болтаюсь непонятно где. Меня наверно уже ищут".  "Милочка моя, я здесь в первый день на работу вовсе не попала - только к ночи меня дежурные милиционеры отыскали! Да, ладно, не пугайся, сейчас разберёмся. К кому ты пришла?"  "Я не сама пришла, меня, - Маринка запнулась, -…муж привёл. "Он у нас работает?"  "Да. В детской студии. Композитором".   "Понятно: пятый этаж. А номер студии знаешь?" "Знаю. Только забыла".   "Кого-нибудь в студии запомнила?"   "Там главный  - такой толстенький лысый человек. Одну букву совсем не выговаривает… Очень подвижный".   "Тумаркин что ли?"   "Да не знаю я!" - Маринка от отчаяния чуть не заплакала.   "А что тебя вынесло-то из студии?"  "В туалет, а его нигде не было!"  "Понятно. У нас  решили таблички на женских комнатах заменить, кому-то чёрные профили не понравились.  А новые ещё не налепили. Ладно, пошли,"- сказала женщина. Они поднялись в каком-то лифте на пятый этаж и наткнулись на Олега. Маринка бросилась к нему, даже с провожатой не попрощалась.  "Больше жену не теряйте!" - засмеялась женщина и словно растаяла в бесконечном коридоре.
"Я тебе за пирожками бегала. Еле нашла…  Ну, что ты молчишь? Ты голодный? Только я все деньги потратила, и сегодня опять не смогу отдать за кофточку и билет на электричку".  Они остановились у окна. Далеко внизу двигались чёрные точки людей и суетились машины. Окна домов на проспекте пылали заходящим солнцем.  Рядом с окном поднималась в небо серая громада Останкинской башни.
" Больше никуда и никогда тебя не отпущу. Ты вдруг пропала.  Я пока тебя искал, всё твердил - я больше жить без тебя не хочу, я больше не хочу жить без тебя, я больше…"  Маринка прижала ладонь к его губам, а потом поцеловала в губы. Крепко, очень крепко поцеловала и поняла, что так целовалась первый раз в жизни, первый раз за свои двадцать два года. Выдохнула и шепнула в ухо: "Никогда и никуда от тебя не денусь…Ты - мой славный, единственный в мире…Олежка".

25

     Только входя в свой подъезд, Маринка вспомнила, что пирожками Олега так и не покормила. Остались пирожки в фирменном пакетике с фотографией Останкинской башни на подоконнике напротив студии. Неудачно всё как-то получилось: то заблудилась, то пирожки забыла! Но всё равно настроение было такое, что хотелось летать по квартире, петь, танцевать и рассказывать всем, как ей хорошо!  Но рассказывать было некому: мама на работе, отец появится завтра. Интересно, понял бы он её сегодняшнюю?
Маринка поставила на проигрыватель любимого Тома Джонса. Тот пел про любовь, и Маринка во влюблённом состоянии стала себя готовить к встрече с отцом, с папой, с папочкой, с папулей. Она вынула водку из буфета и поставила в холодильник. Подумала и поставила к первой ещё одну. Салат решила приготовить завтра, чтобы был свежий. "Папе обязательно нужен свежий - на корабле у них наверняка одни консервы", - рассуждала Маринка, переполненная заботой, добротой  и ещё чем-то, чего она пока не понимала.
26
     В эту ночь Маринке хотелось увидеть во сне своего Олежку. Она поудобнее устроила подушку, накрылась с головой одеялом, чтобы ничего не мешало, и поймала себя на том, что улыбается. Но ни Олежка, ни сон к ней не шли. Оказалось важнее представить, как она встретится с отцом. Вот она открывает дверь, отец обнимает её, ищет глазами маму. Потом Маринка наливает ему полную тарелку флотского борща, отец борщ хвалит, и, как Олежка, просит добавки. Потом отец садится рядом с ней на диван и расспрашивает, как они с мамой без него жили почти двадцать пять лет. Она рассказывает, какие хорошие дети в детском саду, какая неприятная история случилась с поездкой к Виталику на дачу, и как они с Олежкой случайно нашли друг друга. Отец улыбается, одобрительно  кивает  - рад, что домой вернулся…
                27
Утром её разбудил телефонный звонок: "Мариночка, извини, вчера не позвонила - авария у нас. Закрутилась и позвонить не успела, а поздно не стала - подумала, что разбужу … Ты не забыла, что сегодня папа к нам приезжает?  Встреть  его, пожалуйста, поласковей… В Останкино тебе понравилось?.."  Мама говорила быстро, чувствовалось, что занята.
Маринка приготовила в гостиной папин стол, настригла салат, салфетки в салфеточницу заправила. Даже люстру включила - проверила, чтобы было празднично. Себя, как умела, в порядок привела.
Позвонили в дверь:  Маринка приготовила радостную улыбку, и дверь широко распахнула. За дверью обнаружился участковый:  "Пришёл напомнить забывчивым  товарищам, что завтра вам к следователю. В пять тридцать".  "Но я же в пять ещё на работе!"   "Следователь важнее. Не забывайте, что вы пока, - он подчеркнул, пока вы свидетель".  Маринка не сдержалась, захлопнула дверь перед его носом, да так, что на руку ей посыпалось с потолка.
Снова в дверь затрезвонили: "Вот нахальный! Ни за что ему не открою!" Теперь трезвонили не переставая. Рывком распахнула дверь, решила сказать всё, что думает о милиции. За дверью с двумя большими чемоданами стоял… отец. "Папочка, милый! - Маринка бросилась на шею отцу и укололась о трёхдневную щетину, - проходи, заходи, извини, я думала это опять милиция!"  Отец почему-то был не в военном, и пахло от него  дальней дорогой, поездом и водочкой. "Пойдём, пойдём в дом скорее", - приговаривала Маринка, сетуя на оплошность. Отец никак не мог взяться за ручку чемодана - промахивался. Наконец, они вдвоём втащили чемоданы в переднюю. Отец долго смотрел на Маринку, оценивающе смотрел. Почему-то хмыкнул: "Совсем взрослая без меня стала".  Переступил через чемоданы:  "Ванну мне быстренько сделай!"  Маринка полетела в ванную и пока наливалась вода, никак не могла взять в толк, как вести себя с отцом: родной ведь, а совсем чужой! И мама, как назло не звонит!  Ванна наполнилась. Отец нетерпеливо стоял перед дверью с ворохом одежды из одного раскрытого чемодана.  Закрылся на защёлку, даже спасибо Маринке не сказал.
"Привет! - звонила мама, - приехал наш папа? - дай ему трубочку".  "Не могу, - он в ванной закрылся, моется наверно, - вздохнула Маринка, - а может быть бреется".  "Ладно, - сказала мама, - я сегодня постараюсь пораньше придти. Крепись. Будь хозяйкой," и повесила трубку.  Маринка пошла в кухню, борщ разогрела и фирменные  мамины котлеты.  Принесла всё на стол и праздничный свет  включила.
Отец появился из ванной бритый,  по-домашнему в пижамных штанах, и в замысловатой куртке с обезьянами. Стало заметно, что усы у него совсем поседели, а по лицу  ручейками разбежались морщины. "Люстру чего запалила? Праздник что ли? В кухне буду есть - теперь моё место на кухне." Еда переместилась на кухонный стол. Отец не помогал, наблюдал за Маринкой, почему-то хмыкал скептически. Уселся за стол:  "Водка-то в доме есть?" - Маринка вытащила бутылку из холодильника, поставила перед отцом рюмку. "Стакан дай!" Достала из мойки гранёный стакан.  "Да, не такой! - вскипел отец, - тонкий дай! С ободком!" Отец запотевшую бутылку, похоже, одобрил, распечатал и налил себе полный стакан. Выпил залпом, как воду. Спросил: " Со мной будешь?" Маринка отрицательно замахала головой. "Мать где?"  "На работе пока. Звонила, когда ты в ванной был. Сказала, что постарается сегодня пораньше освободиться".   "Работает, значит, - усы у него начали шевелиться, - я же сказал, чтобы не работала! Денег ей всё не хватает!"   "Да нет. Денег у нас достаточно: твой аттестат, я в двух детских садиках работаю. Мы с мамочкой тебе подарок решили сделать: на машину накопили! Знаешь, какая "Волга" хорошая машина! Я недавно на такой каталась, просто  красота!"  Отец вынул трубку из кармана куртки с обезьянами. "Спички дай!" Кухня наполнилась дымом. Маринка закашлялась: "Папочка, можно окошко приоткроем?" "Открывай что ли", - разрешил отец. Налил себе в тонкий стакан, но не до краёв, а половину, посмотрел сквозь прозрачный  стакан на Маринку: "Так вот. Теперь придётся в бабьем царстве жить…Выпить не с кем."  Выпил, хотел ещё налить, но в бутылке уже оставалось немного.  "Был бы какой в доме мужик. Посидели бы, поговорили. По-мужски. А с тобой что?  Водку не пьёшь, дым, понимаешь ли, ей не нравится!" Маринка видела, что отец пьянеет, всё больше начиная походить на ту, дачную компанию Виталика. "Мужик-то у тебя какой-нибудь на примете есть? Смотрю на тебя - невеста; мужик-то есть?" - повторил отец.  "Ну, папочка, я насчёт мужика не знаю. А хороший знакомый есть. В нашем доме, кстати, живёт. В соседнем подъезде."  "Зови сейчас!" - распорядился отец "  "Но, папа…" Никаких но!" - подтвердил отец, и отправился  проветриться на балкон.      

 28

     "Скорее бы мама вернулась, " - думала Маринка, набирая первые три цифры своего номера, а потом 24 - 42. Действительно номер телефона Олежки запомнить было не трудно. Трубку подняла женщина. "Наверно его мама", - подумала Маринка.  "А вы наверно Марина?" - спросили на другом конце провода, - сейчас его позову".  Маринка  как-то сбивчиво рассказала Олегу, что папа вернулся из плавания и хочет с Олегом познакомиться. Только после многих лет плавания он сейчас немного нервный и обращать на это внимание не стоит, а вообще он очень хороший и добрый, потому что капитан первого ранга и командир самого большого боевого корабля. "Буду через пять минут", - отрапортовал Олежка, и не успела Маринка втянуть в спальню лежащие поперёк передней чемоданы, как Олег позвонил в дверь. "Входи!" - разрешил отец, появившись на пороге балкона, - облизал губы, всмотрелся в Олега, - молодец! Будешь стоять… на правом фланге!"  Они расселись в кухне. Маринка вымыла тарелки, подогрела еду. Отец и Олег присматривались друг к другу. "По-моему, ты ничего - для флота подходишь!  Водка на камбузе есть?" - посмотрел на Маринку строго.  Водка на камбузе нашлась: дочь вынула из холодильника запотевшую бутылку. "Стакан ему дай! Да не гранёный, а тонкий с ободочком!" - распорядился отец. Наливал и смотрел на Олега:  когда тот скажет хватит. Олег не сказал - хотел Маринкиному отцу понравиться. Они чокнулись: "За знакомство!" Олег весь стакан выпить не смог, поперхнулся,  и отец долго бил его капитанской рукой по спине: "Суслик, да и только!"  Потом отец с Олегом хлебали борщ и доедали фирменные мамины котлеты. "Ещё наливать?" - спросил отец, и Олежка, которому после первой порции водки было уже всё равно, храбро согласился. "Понимаешь, суслик, я всегда хотел сына, чтобы он, как я, был моряком. Понимаешь? А у меня, видишь, одна дочь, а с сыном я не успел, хотя вот ты, например, как раз в сыновья мне годишься,"- он положил руку на плечо Олегу и подвинул того к себе.  Олегу было приятно быть сыном командира корабля, а тело у него стало мягким и податливым, так что двигать тело можно было вперёд и назад и даже в разные стороны. Напротив сидели уже две Маринки, и обе удивлялись, как легко и свободно он двигался. "Стоп! - вдруг взметнулся над столом отец, наступив рукой в тарелку с остатками борща, - сейчас я буду делать из тебя настоящего моряка! Хочешь быть капитаном, - он поднял вверх три пальца, - с тремя звёздами на погонах? Пер- рваго ранга… Понимаешь, пер-ва-го! Р-ранга!" Олег улыбался: ему сегодня нравилось решительно всё: и командир корабля, и обе Маринки, и её папа, и, как это? - кам-буз, в котором они сидели. "Всем встать!" - скомандовал отец. Олег предпринял отчаянную попытку подняться, но палуба вдруг ушла из-под его ног, и если бы обе Маринки не поддержали его, можно было вполне грохнуться об стену. Поэтому он встал на четвереньки и приготовился выполнить следующую команду. Командир корабля, привычный к штормам, почти не опираясь на стены и дверные косяки, вплыл в комнату к нераскрытому чемодану. Следом за ним, вразнобой стуча ладонями и коленками по паркетному полу, к чемодану подобрался Олег. Командир корабля - он же капитан первого ранга лёг на живот, и стал нащупывать замочки чемодана. Маринка уселась на мамы-папину кровать: наблюдать сверху было интересно и, в крайнем случае, можно было оказать посильную помощь. Если потребуется.
Чемоданные замочки под пальцы отца решительно не попадались! Чемодан на ощупь стал круглый и гладкий, совсем без замков! Ремни, опутывавшие  чемодан, не распутывались и не расстёгивались. Но командир не привык отступать от выполнения поставленных задач! Олега к помощи привлекать было бессмысленно. Неожиданно для себя отец вспомнил о дочери. "Мариночка! Дочка! - прокричал вдруг тонким, жалобным голосом, помоги это, - он с ненавистью, лёжа, попробовал пнуть ногой непокорный чемодан, - рас-спаковать!"  Олег с умилением  всматривался в ловкую Маринку и даже иногда тайком касался её пальцем, когда та перемещалась вдоль чемодана.
Под  откинутой крышкой покоилась боевая капитанская одежда, которую профессионалы называют военным обмундированием. Венчал обмундирование парадный, ослепительно белый капитанский китель с лежащим на нём морским кортиком. Рядом покоился наградной пистолет. Олег попытался было ухватить пистолет, но Маринка по женской своей сути не понимающая и от того не любящая оружие, строго, как обращалась с расшалившимися не в меру детьми, прикрикнула на обоих, и выпроводила их на балкон: отец собрался курить в спальне. Своё тело, движущееся словно без суставов, Олегу, наконец, удалось зафиксировать на балконном стуле. Капитан раскурил трубку: "Всё! Беру тебя в сыновья! Будешь жить здесь… В каюте со мной… Женщины пусть живут вместе, - он махнул рукой в сторону Маринкиной комнаты. Жди меня здесь, на баке!"
Олегу нравилось смотреть на уличных прохожих с высоты четвёртого этажа  (окна его квартиры выходили во двор) и стараться поточнее плюнуть на проходящих внизу. Но точно не получалось: то ли прохожие передвигались слишком быстро, то ли Олег не учитывал силу ветра, а может быть реагирование его на людей происходило замедленно. Только некоторые прохожие иногда задирали лицо к чистому вечернему небу и, удивляясь, покачивали головой, недоумевая, откуда брызгает.
Отец появился перед Олегом с двумя тонкими стаканами на четверть наполненными плещущейся  прозрачной жидкостью:  "Перед обрядом крещения в моряки и сыновья - по-ло-же-но!"  Олегу было уже всё равно - положено, так положено, и, освободив стакан, сразу плавно опустился на четвереньки для перебазирования своего тела в обрядовую комнату. Обе Маринки сопроводили его с двух сторон, только они были разные: слева не переставая хохотала, справа - плакала.
"Раздевайсь!" - коротко, ясно и трезво скомандовал капитан.  Олег, извиваясь словно линяющая весенняя змея, полулёжа-полусидя, сдирал с себя верхнюю одежду. Маринка на всякий случай встала между отцом и Олежкой, если отец вдруг будет заставлять того раздеться догола.  "Будешь прилаживать этому суслику моё - настоящее морское. Пусть почувствует себя сыном своего отца!" Он стремительно начал вытаскивать из чемодана всякую флотскую одежду, кидал её Маринке, и негодовал, если та не ловила - промахивалась. Забросав Маринку и Олега одеждой, отец отправился на балкон:  "К возвращению моему чтобы сын полностью был одет по морской форме! Ты меня понял?  - обратился к Маринке, - вопросы есть - вопросов нет!"- отец развернулся и с поддержкой стен и косяков перебрался на балкон. Здесь он задремал - сказалась долгая дорога и домашнее сидение на камбузе. Маринка то смеясь, то всхлипывая, одевала в морское своего суслика. Для этого закрепила его в углу между высокой спинкой кровати и прикроватной тумбочкой. Очень пригодился приобретённый в детском саду опыт по одеванию малышни, не умеющей спокойно стоять на месте.
Результат одевания получился впечатляющий: перед Маринкой, опираясь на стену и поддерживая себя при помощи кроватной спинки, стоял её суслик, её Олежка в парадном кителе капитана первого ранга, даже с кортиком на боку. Она хотела показать это великолепие отцу, но не решилась. С одной стороны, побоялась передвигать новоиспечённого капитана первого ранга, с другой - не хотелось будить отца. Пистолет она на всякий случай спрятала в своей комнате под подушкой.
"Мне наверно пора домой, - с трудом подбирая слова, сказал Олег в наступившую минуту просветления, - мама заволнуется".   "Мне кажется, сейчас тебе будет трудно добраться до дома. Лучше позвони маме, предупреди, что немного задержишься. Я тебя крепким чаем угощу, потом моя мама придёт, потом…" Маринка не учла, что минута просветления заканчивается действительно через минуту. Олег вдруг стремительно отлепился от  спинки кровати, подбежал к телефону. Как он с первого раза набрал свой номер, осталось для Маринки загадкой, но дальше дело застопорилось:  Олег на глазах Маринки "поплыл",  телефонная трубка начала выскальзывать из руки и, наконец, выскользнула. "Извините,- я сейчас перезвоню вам, только Олежке немного помогу" - проговорила Марина, держа в одной руке трубку, в другой - Олежку.  Слышать, что сказали в трубку,  она не могла: пришлось подтаскивать новоиспечённого "сына" к своей кровати и положить его поверх одеяла в полной парадной форме капитана первого ранга. Трубка до сих пор громко  говорила, и Маринка поняла о себе, что женщина она не порядочная, и пускай теперь мальчик живёт у неё, а домой больше не приходит.

29
"Час от часу не легче, словно кто-то нарочно сжал время и напихал в него острых иголок, а мне теперь приходится в этом времени жить", - Маринка привела кухню в порядок, разобралась с папиными чемоданами, чтобы никто о них не запнулся, пристроила отца в спальне, поняла, что мама придёт поздно, и забралась под свободную часть одеяла. Лежать  в кровати вдвоём было непривычно - на расстоянии руки безмятежно спал человек, с которым только неделю назад свела её судьба, но она всё-таки заснула, устав и перенервничав за длинный сегодняшний день…
30
 Мама возвратилась с работы поздно.  Дом спал. Стараясь не шуметь, она перекусила кусочком сыра из холодильника. Удивилась, увидев, на кухонной шторке следы флотского борща.  "Не понравился что ли? Или с ложкой не справился?" - подумала устало, и, прежде чем идти в спальню, заглянула в Маринкину комнату. В сумрачном свете, пробивающемся с улицы, разглядела человека, спящего рядом с дочерью. Представила,  что это муж, но почему-то в полной парадной форме. Удивилась, почему  спит около Маринки, почему не в своей кровати? Подумала, то ли он ей долго что-то рассказывал, то ли она утомила отца своими проблемами, хотя какие у неё проблемы? Кроме, пожалуй, неприятностей от той поездки на дачу.
Решив так для себя, мама тихонько прошла в спальню и с изумлением  увидела в своей кровати другого человека, безмятежно спящего поверх одеяла. Голова его была накрыта  какой-то курточкой с нарисованными обезьянами. Человек спал, наполняя комнату звуками очень глубокого сна и крепким запахом алкоголя. "Вот они -  последствия путешествия непутёвой моей  дочери на дачу! Теперь дом будет полон каких-то незнакомых людей! Каких-то дедов Мишей, Олежков, а может быть и всяких их родственников!" Мама по-настоящему разозлилась и шагнула к выключателю, чтобы в свете рассмотреть незнакомца, расположившегося на их с мужем кровати, но в темноте споткнулась о раскрытый чемодан и рухнула в него. Человек на шум отреагировал и курточку с лица снял. Мама добралась-таки до выключателя и с изумлением узнала в незнакомце мужа. Теперь свет можно было погасить.
"А у Маринки тогда кто?!" - недоумевая спросила мужа. Но ответа не дождалась: словами тот выразить ничего не мог, а показанное руками понять было невозможно.
Она никогда почти за двадцать пять лет не видела мужа в таком состоянии и не понимала, что нужно делать и нужно ли вообще что-то делать. Но, в конце концов, кто же спал на Маринкиной кровати в парадной капитанской форме?
Стесняясь, она всё-таки зашла в комнату дочери, подобралась к ночнику и в его свете узнала приходившего к ним в гости Олега. Сейчас он крепко спал, доверчиво прислонясь головой к Маринкиному плечу, высунувшемуся из-под одеяла. Маринка тоже спала и, похоже, ничья голова ей вовсе не мешала.
Недоумевая, что же случилось в доме в её отсутствие, не спавшая ночь из-за аварии на работе и решив, что утро объяснит и всё расставит по своим местам, мама забралась под своё одеяло и отодвинувшись на сколько было можно от мужа, провалилась в сон…
31
Проснувшись ближе к утру по естественным делам,  Олег, живший в похожей квартире, но только в зеркальном отражении, поскольку её окна выходили не на улицу, а во двор, отправился срочно искать требуемое помещение, и, ощупывая в темноте стены и ручки дверей, покрывшись от нетерпения холодным потом, наконец, уже находясь в критическом  состоянии, попал куда стремился. Теперь требовалось возвратиться к тёплому Маринкиному плечу, поэтому, открыв какую-то дверь,  он добрался до кровати и попробовал примоститься на старом месте, отодвинув на край невесть откуда взявшееся там какое-то тело. Маринка недовольно проворчала, но Олег, даже через одеяло ощутил её тепло, обнял её и сразу уснул. Во сне он чувствовал, как организм борется с последствиями сидения на камбузе, и видел  свою маму, которую он наверняка расстроил, не придя домой ночевать. Но спать рядом с Маринкой было уютно, и, чтобы сделать той приятное, Олег обнял её покрепче и нежно поцеловал в шейку, отодвинув распущенные волосы. От этого Маринка проснулась и страшно закричала. Её буквально снесло с кровати, и в комнате вспыхнул свет. На этот крик в спальню влетела Маринка и увидела маму, в ужасе прижавшуюся к стене под выключателем, отца как-то по новому шевелящего седыми усами, и Олега,  торчком стоящего на кровати в парадной форме отца. Только брюки - Маринка почему-то сейчас обратила на это внимание - были коротковаты - папа ростом был ниже Олежки. Отец тоже встал рядом с женой под выключатель. Так они стояли до тех пор, пока отец, откашлявшись,  не спросил, показывая на Олега: "Это кто?"  "Это твой сынок, папочка! Ты вчера его завёл!"- ответила Маринка, давясь от смеха. "А зачем он в моей одежде?"- снова спросил отец, начиная смутно припоминать вчерашнее.  Он бы ещё что-нибудь спросил, но зазвонил телефон: "Кого это раздирает в такую рань?!" Маринка пошла к телефону, на ходу пытаясь сообразить кто звонит: "Не туда попали? Дурак участковый? Мама Олега?" Она не ошиблась: звонила его мама. "Олежка! - мама твоя звонит!"   Олег покинул кровать, опасливо прошёл мимо до сих пор стоящих под выключателем, и взял трубку. "Да, мама… Нет, мама… Ну, что ты, мама… Никогда, мама… Но… Но мы любим друг друга… Нет, я это точно знаю…Спроси у неё сама, если ты мне не веришь! Мариночка! Скажи ей сама!" - он сунул трубку Маринке, но там уже раздавались короткие гудки.
                32

     Маринкина мама работала аварийным диспетчером в службе, ведающей подачей тепла в жилые дома, учреждения и производства. Для такой работы требовались крепкие нервы, быстрая реакция и умение принять в короткое время правильное решение. Поэтому, несмотря на раннее утро, она усадила всех действующих лиц в гостиной под яркую праздничную люстру и принялась расспрашивать, пытаясь составить картину произошедшего в квартире за её, в общем, недолгое отсутствие. В результате было установлено, что новый, недавно пришедший к власти, министр обороны, выполняющий перед самим собой поставленную задачу по омоложению личного состава, отправил  командира самого большого военного корабля в запас "по возрасту"- отцу в июле исполнилось пятьдесят два года. Кроме того, до министра дошли слухи о неоправданной жестокости, проявленной командиром корабля к четырём матросам, недостойно проявившим себя по отношению к женщинам при нахождении в иностранном порту. Министр прознал, что этих четверых по приказу командира привязали к якорной цепи (здесь Маринка насторожилась: всё было похоже на её недавний сон) и погружали много раз, макая с головой в воду, кишевшую акулами. Кроме того, при подъёме якорной цепи одному матросу повредили спину. "Ты что ли стал старый… старый капитан хулиганом? - спросила мама, - чем же теперь думаешь заниматься, кроме как командовать нами и спины матросам повреждать?"  "Не знаю пока, - честно ответил отец, - в запасе сначала положено в госпитале для обследования полежать - это месяц; потом в военкомате пенсию оформить - это ещё полмесяца. А потом … потом буду искать работу - не сидеть же мне у вас на шее!"  Маринка увидела, что отец начал сердиться, потому что сам не знал, как придётся жить дальше в совершенно ином качестве. Она подвинулась к нему поближе и взяла за руку: успокоить, дать понять, что он дома, что его любят, во всяком случае, дочь.
"Ну, а вы, молодой человек? Вас тоже из дома в отставку за хулиганство отправили?"  "Вовсе нет! - возмутился Олежка, - Мариночка попросила придти с её папой познакомиться".  " Ну, и как? Познакомились?"  "Вполне, - Олегу стал неприятен разговор, похожий на допрос, - больше того, ваш муж назначил меня своим сыном. Теперь у вас, поздравляю, двое детишек. Если вы не возражаете, я тоже могу носить красивую фамилию Галактионовых и ваши внуки, - он посмотрел на Маринкиных родителей, - тоже будут Галактионовы".  "Какие ещё внуки?" - отец пришёл на помощь жене. "Обыкновенные. Мальчик и девочка. Или девочка и мальчик - это как Марина захочет".   "А для вас, Олег, мнение вашей мамы и родителей Марины разве не важно?" "Важно, конечно, но для меня самое важное - это согласие Марины, а мы с ней прошлый раз в Останкино решили никогда не расставаться!.. Да спросите вы, наконец, дочь про нас!"  Маринка отпустила отцовскую руку: "Да, мы решили с Олегом не расставаться. Но то, что вчера с Олежкой случилось, правда, под папиным руководством, меня насторожило. Кроме того, я знакома только с дедушкой Олега, а у его дочери - мамы Олега, боюсь, сложилось обо мне не очень хорошее мнение. Особенно после вчерашнего… А теперь, извините - мне пора собираться на работу, тем более, что в пять часов  я должна быть у следователя по поводу поломанной спины одного молодого человека."
"Давайте хоть чай вместе попьём",- мама  торопливо накрывала на стол. Маринка, собираясь на работу, мелькала перед Олегом. Тот любовался, как она поворачивает голову, поправляет волосы, по-особому закидывая руки за голову. "Папочка, как ты думаешь,  можно твоему новому "сыночку" сейчас не снимать капитанскую одежду?  Пускай своей маме покажется?" "Пусть не снимает, только кортик оставит, - нехотя разрешил отец, и вдруг встрепенулся, - а где мой наградной пистолет?!"  Мама  как раз несла из кухни  вазочку с печеньем и пряниками к необычному утреннему чаю, когда из своей комнаты выскочила Маринка с пистолетом в руках. Она видела в кино, как держат оружие профессионалы, и помнила, как они кричат страшным голосом: "Лежать! или Стоять!   или Сидеть!" или ещё что. Так она и сделала, поэтому чай сегодня попить не удалось  - вазочка выскользнула у мамы из рук и превратилась в стеклянное  крошево, перемешанные с кусочками печенья и пряников. Мама, расстроенная ушла в спальню, следом за ней зашёл отец. "Пойдём, я провожу тебя домой", - Маринка проследила, чтобы суслик надел именно свои ботинки и нахлобучила ему на голову папину форменную фуражку с крабом. Они под руку вышли из подъезда и наткнулись на участкового. Маринку потрясли его, готовые вылезти из орбит,  глаза: так велико было удивление!  Участковый, растерявшись, отдал Олежке честь, круто развернулся и пошёл совсем в другую сторону, то и дело оборачиваясь на Маринку и её спутника. А ведь шёл строго -настрого предупредить подследственную о сегодняшнем визите в милицию!..
У Олежкиного подъезда они расстались. О следователе "сыночку" Маринка решила лишний раз не говорить…
33
   
В пять тридцать она вошла в отделение милиции и показала повестку дежурному.  "Прямо по коридору, комната 35," - безразлично сказал дежурный, даже не взглянув на пришедшую. Перед тридцать пятой комнатой стояла обшарпанная лавка с вырезанными на ней многочисленными инициалами посетителей. "Можно было с собой взять перочинный ножик и тоже вырезать "здесь была М.Г."- подумала Маринка.  Долго сидеть ей не пришлось: из кабинета выглянул явно торопящийся куда-то милиционер:  "Ко мне?"   Маринка пожала плечами: "Не знаю".  "Тогда быстро проходим, садимся на стул, да не на этот - это мой, и чётко отвечаем на вопросы. Имеем в виду, что вопросы и ответы протоколируются. И последнее:  за дачу ложных показаний предусмотрена уголовная ответственность.  Всё понятно?"  Маринка кивнула. Милиционер говорил быстро и неразборчиво, как будто во рту у него была горячая картофелина. Кроме того, он ни разу не обратился к ней напрямую, а только безлично: берёмся, садимся, проходим.  "Вот здесь подпишем, - он сунул ей измятый листок с каким-то текстом, - это за дачу ложных показаний. Понятно?" Маринка кивнула.  "Паспорт мне быстренько даём".  У  Маринки паспорта, конечно, не было - она  никогда не брала с собой паспорт.  Вообще не любила ничего брать с собой, чтобы не носить в руках всякие сумочки, пакетики, ридикюльчики,  а если ей, например, могли понадобиться деньги, то держала их в кармашке платья. Так и сейчас, она растерянно полезла в кармашек и обнаружила деньги, приготовленные Олегу за кофточку и билет на электричку до Москвы. "Так, гражданка, - он заглянул в какую-то папочку, - Галактионова. Даём или не даём паспорт?"   "Я с собой его не взяла. Не знала что нужно. Давайте я вам завтра принесу…Обязательно. Честное слово…"    "Завтра не получится, - милиционер явно торопился, - пишу последний раз вызов. На после послезавтра. С паспортом. Понятно?"   Маринка преданно закивала и, уже дойдя до безразличного дежурного в конце коридора, поняла, что следователь бежит за ней. Сердце у Маринки куда-то провалилось. Она остановилась, приготовившись к самому худшему, но следователь пролетел мимо, даже задел оторопевшую посетительницу. "Зачем он так пронёсся?" - Маринка заинтригованно спросила безразличного.  "В детский сад за ребёнком, - ответил дежурный, - проходим, гражданка, проходим…"

                34

      Сегодняшнее посещение следователя много времени у Маринки не отняло,  и неприятностями не закончилось. "Хорошо, что я паспорт с собой не захватила, да и милиционер торопился - повезло, в общем, мне, - думала Маринка, бодро направляясь к "бабаевскому" садику. Здорово бы, конечно,  было, чтобы милиционер водил ребёнка в мой садик!"  Но припомнить такого родителя к своему сожалению не смогла. И ещё она думала, как её за прошедшую неделю окружили проблемы, которые сама фактически и создала.  В круг попали и поездка на дачу, и спина Вадима, и мамина больница, и следователь, и возвращение отца, и, наконец, знакомство с Олегом. Да, Олег для неё тоже представлялся проблемой, которую придётся решать. Наверно зря, там, в Останкино, обрадовавшись знакомому лицу после бесконечных блужданий по коридорам, сказала, что никогда и никуда от него не уйдёт, что он милый, славный, единственный. Выдала, в общем, дурочка, вексель - теперь расплачивайся.  И ещё думала, что проблемы образовались, как только она переступила границу своего маленького мира, сложившегося вокруг дома, где прожила двадцать два года. Действительно, фактически вокруг её дома было всё нужное для жизни:  метро, два детских сада, две поликлиники, две школы, магазины, милиция, два кинотеатра, стадион, больница и даже ЗАГС и родильный дом!   "Девочку и мальчика, или мальчика и девочку по фамилии Галактионовы, вы лучше спросите у Марины, кого она хочет", - передразнила Маринка выступление Олега перед родителями, даже язык высунула, дескать, нате вам!  Вот в таком виде, не дойдя самую малость до садика, столкнулась она с двумя милиционерами, в которых  тотчас узнала и участкового и следователя. Между ними резвился молодой человек пяти с половиной лет, которого она знала по имени Алёша. "Малина Васильевна!" - закричал радостно Алёша и бросился к ней, успев, между прочим, тоже показать ей язык. Они остановились,  почти перегородив тротуар.  "А вместо вас мы сегодня плосто бесились в игловой!" - сообщил жизнерадостный ребёнок, ухватив своих провожатых за руки и дёргая их так, что со следователя свалилась фуражка. "Мир тесен?"- спросил участковый.  "И  правда очень тесен!" - улыбнулась Маринка и зашла сад.
В саду сейчас у неё дел уже не было, но, любя свою работу, своих ребятишек, тех, с кем здесь работала, она стала просто всем помогать и помогала до тех пор, пока за девочкой не пришла мама Аллы Витальевны. Маринка не стала подходить к ней, наоборот, занялась с ребёнком женщины, работавшей в справочном окошке больницы. Взрослая Алла сама подошла к Маринке: "Вы в курсе, что Виталик арестован?"   "Извините, к нам в детский сад такие сведения не поступают. А почему, собственно, вы мне такой вопрос задаёте?"  Глаза Аллы налились слезами вместе с ненавистью. Она, слава Богу, не кричала, она шипела: "Я давно подозревала, что между вами и моим мужем что-то есть. И буквально перед арестом он мне признался, что находится с вами в близких отношениях!"  У Маринки хватило ума не спросить: ваш разлюбезный Виталий находится, а я-то здесь причём? Хорошо, что не спросила: разгорелся бы прилюдный скандал, да ещё и при детях - отмываться потом, доказывать что это не так - себе дороже.  Маринка даже предположить не могла, что такое бывает!  "Надо что ли поскорее  замуж выходить, а то на меня со всех сторон что-то надвигается. Вот дура я, дура, а Виталик мне ведь нравился", - подумала Маринка, подходя к дому.  Чтобы успокоиться, она не стала подниматься на свой этаж в лифте и уже на площадке второго этажа услышала распевающих в два голоса песню и узнала звуки своего пианино.
     Подойдя к входной двери, по технике, с которой извлекались звуки из её старенького пианино, Маринка поняла, что играет Олег. Она тихонько вошла в квартиру и увидела празднично накрытый стол, за которым сидели мама и миловидная женщина. Маринка догадалась, что это мама Олежки.  В Маринкиной комнате, обняв Олега за плечи, сидел отец, и они в два голоса распевали "Прощай, любимый город, уходим завтра в море!.. "    К вошедшей они сидели спиной, пели старательно, и Маринка, чтобы дуэту не мешать, подсела к женщинам. "Я мама Олега, здравствуйте, - женщина как-то по-особенному тепло улыбнулась, - меня Олежка попросил пойти к вам и просить вместе с ним вашей руки у вас и ваших родителей".
Музыка оборвалась. "Спиной что ли он меня почувствовал?"-  не успела подумать Маринка, как Олег, словно кавказский танцор, заправски подкатил на коленях к Маринке: "Пожалуйста, женись на мне, то есть выйди за меня замуж, то есть, давай поженимся!"  Маринка ошарашено молчала.
"Ну, Мариночка, ну, пожалуйста, соглашайся что ли!" Маринка чуть отошла от столбняка,  посмотрела на маму, увидела стоящего в дверном проёме своей комнаты отца - седые его усы выжидательно шевелились. "Я…я…не знаю… Как папа с мамой скажут, а я… я, - деваться Маринке было некуда, все ждали ответа, - я…я…согласна,"- прошептала  застеснявшись, и убежала в родительскую спальню. Прижалась головой к маминой подушке. Почему-то представила Вадима, лежащего сейчас на больничной койке с поднятыми к потолку ногами, к которым подвешен груз. Зачем представила?.. Зачем?..
Олег вошёл в комнату, встал на колени около кровати. Погладил Маринкину руку, поцеловал ладошку. Шепнул: "Пойдём ко мне домой. Мама у вас ещё долго пробудет, и мы  будем совсем одни… Мы ведь уже муж и жена, пойдём?"- он потянул её за руку.  "Сегодня точно не пойдём. И завтра не пойдём. Пойдём… после свадьбы.  Прости. Не обижайся, но меня так воспитали".  Олег поднялся с колен и закрыл за собой дверь. Больше сегодня к клавишам не притронулся и песен с отцом они не пели.
35
     Родители расстались поздно, далеко за полночь. Только теперь Маринка вышла из спальни, увидела озабоченное лицо мамы и растерянное - отца. "Небось о свадьбе толковали, - подумала Маринка, - где устраивать, что закупать, кого приглашать. Подарки какие дарить.  Небось, и день без меня назначили, даже не спросили,  как будто сами женятся".  Разговаривать с ними не стала - не хотелось, и ушла в свою комнату, даже не улыбнулась на прощание.
Закрыла крышку пианино, пристроила на ней привычную салфеточку. Винтовой стульчик перед пианино накрутила  - сиденье выше подняла  - Олег для себя опускал  - был на голову выше Маринки.  В общем, привела своё пространство в привычный порядок.
Спать не хотелось, почему-то хотелось есть. Она выглянула из комнаты:  за большим столом уже никого не было. На столе стояла Маринкина любимая чашка, под ватной матрёшкой большой заварной чайник, который подарили маме, и тарелка с ломтем торта, оставшимся от приёма гостей.  "Мамочка, милая, заботливая моя, почувствовала, что ребёнок нервничает, а когда нервничают, всегда есть хотят. Почему кругом так много толстых людей? А потому что, нервничают! Женщин толстых гораздо больше, чем мужчин, а почему? Потому, что они всё время из-за мужчин нервничают. Вот, например, жена Виталика: муж  чем-то провинился и арестован, а его Алла сейчас сидит в опустевшей квартире и, наверняка, ест, ест, ест, - размышляла Маринка, уминая огромный кусок торта. Небось, завтра приведёт своё сокровище к "бабаевцам", а ноги у неё толстые и не сходятся. Хорошо, что я завтра, нет, уже сегодня у Зои Михайловны работаю. " Маринка проверила свои ноги: ноги были прямые, длинные и нетолстые - это радовало.
Кусок торта уменьшился, но потребовал ещё чашку чая - не оставлять же на потом! "Интересно, что же произошло с Виталиком, и почему он прислал с ребёнком ту записку? Боялся своей Аллы? А может быть не хотел, чтобы узнали о тех двоих, что были с ним на даче? А зачем он сказал жене, что был со мной в каких-то отношениях? А может быть она сама это придумала? Нервничала и придумала?"  Ответов у Маринки не было, а кусок торта закончился: можно было идти спать…

                36

     Утром под аркой её ждал весёлый Олег:  "Как себя чувствует Василий Феоктистович? Мне кажется, что мы друг другу понравились. Правда ведь важно быть с тестем  в хороших отношениях? И мама у тебя прекрасная."  Маринка молчала, смотрела какими-то новыми на глазами на Олежку: вот он - мой муж, молодой, красивый, весёлый, наверняка успешный и…почему-то непонятный. Это пока непонятный? А потом будет понятный?  "А как твою маму зовут, я до сих пор не знаю. И где та записочка с угрозами, которую мне передала дочка Виталика? Записочка  мне может понадобиться - на днях я снова иду к следователю. Кстати, ты обещал, видишь, я уже насовсем перешла на "ты", узнать, в какой больнице лежит Вадим и чем ему можно помочь."  Маринку и впрямь всё это волновало, поэтому разговор переключила на важное для неё. Олег веселиться перестал, спросил серьёзно:  "Ты женой моей будешь?" "Буду, - твёрдо ответила Маринка, хотя хотела сказать, - не знаю. "А поцеловаться?"  Она поцеловала Олега по-сестрински, в щёку и заторопилась к детскому саду, потому что вот-вот в арке могла появиться Зоя Михайловна, а та любила, чтобы работники приходили в сад раньше неё. "Я вечером позвоню?"- вслед крикнул Олег.  "Звони", - разрешила Маринка. Олег недоуменно почесал макушку: "А если она всегда будет такая… отстранённая?"  И направился домой доделывать  музыку, потому что в субботу готовую, оркестрованную "Белоснежку" нужно было показывать Тумаркину…
    
     Дома у  Маринки был только отец - мама отправилась за продуктами. Настроение у Маринки никак не поднималось. Как вчера вечером из-за Олега испортилось, так и не поднималось.
Отец тоже был необычный: сидел потерянный в  кухне в уголке.  "Ты у нас, папочка, какой-то не такой. Может быть тебе водочка требуется? - съязвила дочь, а то давай большой стол, как всегда под люстрой, накроем, "сынка" пригласим, в общем, повторим  то, что недавно было!"  "Злая какая-то ты сегодня. Невеста, замуж собралась, а злишься. Мужья таких не любят. Жена должна быть добрая, мудрая и… заботливая, как, например, твоя мама".  "Папочка! У меня ведь жизнь меняется!" - громко заявила Маринка. Отец вскипел: "А у меня не меняется? У меня, тридцать пять лет ходившего на всяких кораблях! У меня, прошедшего все океаны!  У  меня,  командовавшего крейсером, с семью сотнями подчинённых на борту?! И вот теперь я сижу на камбузе, простите, в кухне, и не знаю, что делать дальше, как жить, чем заниматься! Мне ведь только пятьдесят два года! "  " Папочка, милый, прости. Я тебя очень люблю, просто я дура такая-растакая-разэдакая", Маринка, как маленькая, села отцу на колени, стала целовать его во все морщинки, и, в конце концов, вдруг рассмеялась, потому что от усов было щекотно."Ну, всё-таки скажи, зачем понадобилось столько водки? Это у всех мужчин так? Что-то пошло по-другому и ныряй с головой в водку? Извини, мне просто интересно, ведь и у Олега жизнь тоже может пойти по - другому, а со мной - уж точно".   "Не хочу тебе про это объяснять, ты ещё маленькая - не поймёшь. У меня это было так, как было, и давай больше к этой теме не возвращаться".
               
37
               
     Мама вернулась с полной сумкой продуктов уставшая и промокшая: тёплые  октябрьские денёчки закончились, пришла обычная московская слякотная осень. "Зачем  ты столько накупила?"- спросил отец,  увидев гору продуктов на столе. "Как зачем? Тебя с дочерью кормить, может когда-нибудь и жених к нам забежит."  "Пусть забегает, - согласился отец, - а меня с завтрашнего дня с вами не будет: в госпиталь на месяц пригласили."   " Что же ты не сказал?" "А кому я скажу? - ты в магазин ушла, Марина с работы ещё не пришла, тут и позвонили".  Отец сказал всё правильно, но таким тоном, что Маринка с мамой почувствовали себя виноватыми. Маринка тут же решила, что с сегодняшнего дня начинает учиться у мамы терпению, а мама сказала просто: "Мы тебе из этих продуктов каждый день будем вкусненького в госпиталь приносить, ведь в больницах кормят не особенно. " "Каждый день не будете, потому что морской госпиталь за городом, на электричке туда не наездишься," -  мрачно сказал отец . "Тогда я у тебя на неделе буду оставаться, а в субботу и воскресенье уезжать на работу, - пошутила мама, - ты против не будешь?"  Отец на маму как-то по-особенному посмотрел и даже улыбнулся…
               
     Вечером у  них появился Олег. Пришёл у родителей просить разрешения снова  взять с собой Маринку в Останкино, если, конечно, та была бы не против. Маринка против не была. Ещё она хотела, чтобы родители поняли, что Олежка не только хорошо играет на пианино, но он настоящий композитор и пишет музыку для спектаклей. Попросила рассказать о "Белоснежке", о Тумаркине, об Останкино. Олег упираться не стал и устроил для присутствующих настоящий музыкальный спектакль. Довольный представлением,  похлопал в ладоши отец, и Маринка, наверно, первый раз в жизни, поняла, что внутри отца где-то глубоко-глубоко прячется  доброта. "Слушай, - сказал отец, - я когда был у вас дома, ты "чижик-пыжик" по-особому, смешно играл, сыграй для всех - уж больно мне понравилось!"  Маринка с мамой переглянулись: когда успел, а молчал до сих пор!

Олег за инструментом разбаловался, как говорится, поймал кураж, сопротивляться его обаянию было невозможно, скорее даже бессмысленно, поэтому он утащил Маринку, едва успевшую схватить ключ от квартиры и что-то набросить на плечи, к себе домой. "На минуточку!"- успел доложить родителям…
     Квартира, где он жил с мамой, была похожа на Маринкину, только наоборот, как в зеркале. На стенах гостиной в рамках висели фотографии его мамы и афиши спектаклей с её участием. На маленьком снимке, затерявшемся среди парадных, мама Олега стояла, затянутая в космического вида корсет. На её лице застыло страдание. "Это снято в первый день, как маме разрешили встать после вытяжки",- сказал Олег, - она почти год провела в больнице".   "А ты?"   "Я приходил к ней каждый день, пожалуй, кроме дней, когда меня полностью занимала учёба или экзамены. Да, ещё нас заставляли участвовать в шефских концертах - это тоже отвлекало от мамы. Тогда меня заменял деда Миша.  Он и хозяйством занимался - сам бы я не справился". Олег вёл Маринку дальше: "Мамина комната".  Маринка и так бы догадалась, что мамина:  стену занимало огромное, от пола до потолка, зеркало, с закреплённым на нём поручнем.  "Здесь мама каждое утро разминается - преподавателям тоже требуется поддерживать форму. Кстати, твой папа здесь поразминался, когда приходил за своей парадной одеждой. Мама так хохотала, что ей чуть дурно не сделалось!" "А от тебя тогда ей не сделалось дурно?"  "Вроде нет.  Вообще-то я плохо всё помню. Прости…Помню только, что мама погрустнела, увидев меня в морской форме, а потом ничего - это когда твой папа появился."
Они встали перед зеркалом и держались за поручень. В зеркале отражалось окно, шторы шевелил ветер, и казалось, что они с Олегом плывут на каком-то корабле, плывут вместе,
молодые, красивые, и всё у них впереди. "Пойдём, я покажу тебе свою комнату".  Они проходили мимо стены с фотографиями: "Олежка, как ты думаешь, тому Вадиму со спиной помог бы такой, как у твоей мамы корсет?"  "Не знаю. Случаи у всех разные. Как удастся разыскать этого бедолагу, так можно будет и понять".  "А ты не понимаешь, как его разыскать?"  Олег помолчал, потом жёстко сказал: "Я вообще не хочу о нём думать. Пускай гниёт там, где он сейчас. Он готов был надругаться над моей женой! Он заставил её ползать с окровавленными руками ночью в чужом лесу! Вспомни день, когда мы с тобой шли на электричку! Вспомни, как он схватил тебя за волосы и лез своим поганым ртом тебя целовать!  Целовать мою жену!"   Маринка даже не представляла себе, что Олег может быть в такой ярости: "Олежечка, милый,  прости, но я же не была тогда твоей женой. Я и сейчас ведь тебе не жена".   "А вот ей ты сейчас станешь!" Олег схватил Маринку поперёк туловища, так что руки и ноги её болтались, как у куклы, и, по пути пытаясь у неё что-то расстёгивать, поднимать и снимать, притащил на свою кровать. Она хотела кричать, но Олег больно зажал ей рот ладонью. Тогда она изо всех сил укусила его за подвернувшийся палец и закричала: "Никогда! Ты… ты… ты такой же подлец, как тот Вадим! Только ещё хуже! Ненавижу тебя!" Маринка так разозлилась, что забыла все ругательные слова и от ненависти только разевала рот, а звук не шёл. Открылась входная дверь, вернулась домой мама Олега. Увидела растрёпанных с красными лицами молодых, улыбнулась заговорщицки: "Здравствуйте,  детишки! Милуетесь?"  "Милуемся! Ещё как милуемся!" - выкрикнула  сквозь слёзы Маринка и выскочила в ещё не успевшую закрыться  входную дверь. Не поняла, как промчалась между подъездами, как без лифта взлетела на четвёртый этаж, как закрылась в своей комнате. Дома никого не было, может быть родители  пошли просто прогуляться, а может хотели  поговорить о чём-то без ребёнка. В дверь звонили, даже стучали. Потом начал беспрерывно звонить телефон. Маринка из комнаты не выходила, ни на что не отзывалась. Чтобы не слышать надоедливые звонки, села за пианино. Играла всё подряд, что помнила по училищу и даже из музыкальной школы. Потом начала придумывать своё, связывая звуки со всяческими  несчастьями, включая случившееся с Вадимом. Из-за этого она снова должна идти к следователю, пока как свидетель преступления - так сказал участковый, а потом?  Маринка понимала, что в эту историю нельзя впутывать деда Мишу и Олега тоже нельзя. Всё сейчас завязалось на ней, только на ней одной!  Вот и будет одна расхлёбывать эту кашу, так ей и надо, ведь сама, дура, заварила, когда поехала на злополучную дачу. Олег тоже хорош: несколько раз говорила ему про следователя, а у него никакой реакции!  Про Вадима тоже обозначал, что поможет, а теперь "он мою жену поцеловать хотел! " А сам? Даже не жену вовсе! Тоже мне - Отелло не свершившийся!" Так накаляла себя Маринка, пока не вернулись родители. Папа зашёл к Маринке, смешно закутанный в то, что она успела  набросить, уходя к Олегу. "Они с Олегом встречались, - поняла Маринка, - интересно, что он им рассказал?" Но спрашивать не стала, только чай попила и пошла спать: завтра на работу к "бабаевцам."
38

     Во сне Маринка придумала, как будет рассказывать следователю историю про Вадима. "Да, поехала к Виталию на дачу. Да, теперь понимаю, что это было неправильно. Ребята напились и стали разыгрывать меня в карты. Не поняла в шутку или всерьёз, показалось - всерьёз. Испугалась, смогла отбежать подальше и спрятаться в кустах. Меня не нашли: все были очень пьяные и было совсем темно.  До утра просидела в кустах, а как рассвело, спросила у какого-то дачника дорогу на станцию. Нет, он был не старый, а совсем молодой и на велосипеде. Наверно неправильно поняла и пошла не в ту сторону. Очень долго шла, а станции всё не было и не было. Поняла, что иду не в ту сторону и пошла обратно. Уже день наступил. Шла по краю шоссе, рядом был лесок. Да, по-моему, там ёлки росли. Из леса вышло двое мужчин: наверно дачники или грибники. Нет, я их первый раз  в жизни видела. Подошла к ним спросить, правильно ли иду на станцию. По шоссе ехали машины. Одна - это которая привезла нас всех на дачу, остановилась, заметив меня около дачников. Из машины выскочил совсем пьяный этот самый Вадим. Он зачем-то набросился на дачников, а один из них стукнул этого Вадима по спине, и тот - Вадим, зачем-то побежал в лес - наверно испугался, или за какой-нибудь палкой. Машина - это я точно видела, сразу без него уехала. Я тоже от дачников быстро ушла - очень боюсь, когда дерутся. Оказалось, станция близко, просто я сначала далеко ушла, потому что не в ту сторону".
Сон был длинный и обстоятельный. Маринка раньше сны забывала к утру, а этот сразу вспомнила.
Порадовалась, что хорошо придумала. И ещё было хорошо, что сегодня на работу не нужно под арку идти: пускай кое-кто помучается…

39

    Как не готовилась Маринка сегодня аккуратненько выведать о судьбе Виталия, а может быть и про больницу Вадима, ничего не получилось: маленькая Алла Витальевна в саду не появилась. Маринка, извините, Марина Васильевна начала заниматься обычными делами, которых с детьми всегда хватает, но необходимость спасать себя подсказала, что нужно уделить больше внимания мальчику Алёше, который наверняка имеет  какое-то отношение к следователю. "Действительно, мир тесен. Нет - это мой мир тесен", - думала Маринка, вспоминая неожиданную встречу с мальчиком между двумя милиционерами возле детского сада. Она и раньше обращала внимание на Алёшу из-за живости его характера, но, работая с детьми, усвоила, что дети требуют одинакового внимания, любви и заботы: они сразу чувствуют, если кого-то любят больше. Поэтому сегодня мальчика особо не выделяла, только старалась держать его поближе к себе, или себя - ближе к нему. Подумала:  "Из шкурных интересов!" Но делать было нечего - в понедельник её ждали в милиции.
Она разучивала с детьми песню про крейсер  "Аврора": к седьмому ноября нужно было устраивать концерт для родителей. Запевалой назначила Алёшу. Сначала опасалась, что тот не справится. Вышло, что зря: слух у ребёнка был, и голосочек тоже был. Единственно, что мешало - подвижность, словно он был подвешен на верёвочках, а за верёвочки всё время кто-то дёргал. Маринка усадила его к себе на колени и придерживала одной рукой. Другая рука была занята - играла мелодию.
Репетиция закончилась, а слезать с Маринкиных колен Алёша не торопился. "Мама сегодня за тобой придёт?"  " "Нет, Малина Васильевна, плидёт папа".   "А мама когда?"   "Папа сказал, что сколо к нам велнётся."  Маринка больше ребёнка не расспрашивала - в глаза ему заглянула, а глаза были грустные.
Начали разбирать детей по домам. Маринка прямо с колен отдала Алёшу отцу. Удивилась:  милиционер её не узнал, потому что ничего не сказал, только спасибо и до свидания. Маринка обижаться не стала -вспомнила, как тот с работы торопился. Наверно тогда следователю было совсем не до неё.
Вышла Маринка из сада следом за Алёшей и его папой. Хотела вроде бы невзначай обогнать и, если получится, заговорить с обоими, опять же в шкурных своих интересах. Но не случилось: Олег ждал на ближнем  перекрёстке. "Вы зачем здесь?" "Соскучился по шоколаду и пошёл на запах. И вот встретил тебя. Ты шоколадкой пахнешь, я знаю. Дай я тебя понюхаю". Он обнял её, стал целовать.   "Сумасшедший!  Здесь же люди ходят! Вон и родители с моими детьми идут. Пусти!"   "Ни за что! Пускай все знают, что я без тебя не могу".   "Пусти же!"   "Хорошо, но с одним условием."  "Согласна, только отпусти!..  С каким условием?"  "Дай слово, что выполнишь". - Олег всё ещё обнимал Маринку.  "Выполню, всё выполню, только перестань обниматься при всех!" Олег шепнул в тёплое маленькое  ухо: "Мы сейчас идём с тобой в ЗАГС подавать заявление - это моё условие".   "Я согласна. Идём скорей", - Маринке нужно было быстрее отойти от детского сада.
В ЗАГСе их встретили приветливо: " Как будто ждали",- удивилась Маринка.   "Давайте ваши паспорта".  Олег торжественно выложил на стол паспорт и от нетерпения, казалось,  сейчас начнёт подпрыгивать или петь, или даже летать. "Давайте, девушка, и ваш паспорт", - обратилась работница к Маринке.  Маринка в первый раз за эти два дня расхохоталась во весь голос: "У меня нет с собой паспорта! Я никогда не ношу с собой паспорт! У меня только один раз в жизни спрашивали паспорт. В милиции! А у меня паспорта с собой не было и меня от-пу-сти-ли !"  Маринка хохотала не переставая. Так, смеясь, она выскочила из гостеприимного ЗАГСа.  Следом за ней на улицу вылетел Олег: "Это нечестно! Ты не выполнила условие! Поэтому я буду тебя целовать здесь, при всех, до тех пор, пока ты не поймёшь, как я люблю тебя!"

     Они подошли к дому, остановились у Маринкиного подъезда: "Ты больше так, как вчера, пожалуйста, никогда не делай", - попросил Олег.  "И ты тоже", - сказала Маринка и поцеловала своего Олежку.  "Я тебе вечером позвоню?" - спросил Олег.   "Звони", - разрешила Маринка, - кстати, как поживает твой пальчик?"   Олег поднял руку:  мизинец на левой руке был забинтован: "Понимаешь, об кактус  сильно укололся, пришлось завязать"…



40

     Перед выходными мама всегда старалась первой подходить к телефону: выходные дни для всех были её рабочими, и она как бы принимала смену сначала по телефону, а на работе уже по-настоящему. Но сейчас звонил Олег, и мама долго его слушала, вставляя иногда короткое да или нет, а потом сказала: "Спокойной ночи, обязательно передам, да-да, и прослежу. Маме привет".
Утром Маринка в трёх местах нашла записки: "Не забудь паспорт. Олег зайдёт за тобой в половине десятого. Мама".  "Он уже и с мамой сговорился - опять в ЗАГС потащит. Не пойду. Пойму после встречи со следователем, тогда можно и подумать", - решила для себя Маринка и сразу сообщила об этом Олегу, едва тот зашёл за "невестой."  "Какой ЗАГС? - удивился Олежка, - я же твоей  маме объяснил, что нужно ехать в Останкино: во-первых, по тебе страдает господин Тумаркин;  во-вторых, а это очень важно, он страдает по симфонии, которую я ухитрился, наконец, закончить, несмотря на повреждённый "кактусом" палец. Оденься только по теплее - сегодня снег повалил".  Маринку забота тронула. Оглянулась на дверь родительской спальни  - отец наверно ещё спал, и украдкой поцеловала своего жениха. 
                41

     В Останкино всё было, как в прошлый раз: милиционеры на входе, приходящий вниз лифт с таким количеством людей, что было непонятно, как они там помещаются; лифт, в котором можно целоваться, когда вдвоём поднимаешься на пятый этаж и, наконец, студия детских передач. Новыми были только розовые таблички с задорным девичьим профилем на дверях  туалетов. "Теперь-то я не заблужусь!" - подумала Маринка, входя за Олегом в студийную комнату. Тумаркин так спешил, что, не успев толком потрясти Маринкину и  Олегову руки, закричал: "Катенька, - это была оператор, работавшая с Тумаркиным, - быстгенько сделайте для нашей очаговательной дамы микгофончик. Запишем сейчас ведьму!"  Он вытащил из папки с надписью  "Приключения Белоснежки  -  сценарий" помятый листок  "Ведьма" и вручил Маринке. "Пгочитаете, очаговательная, вот это, это и это, - он подчеркнул  длинным ногтём на мизинце несколько строчек, а Катенька вас положит на плёнку. Идите в студийную, а мы с вашим мужем и Катенькой здесь понаслаждаемся."  У Маринки пересохло в горле, руки тряслись, когда она открывала тяжёлую студийную дверь. Дверь плавно закрылась за ней, чмокнув, словно присосалась к стене.  "Ну-с, мы готовы, - откуда-то раздался искажённый голос Тумаркина, словно он говорил из фанерного почтового ящика, - начинаем!"  Маринка уже собиралась разлепить ссохшиеся губы, как тот же фанерный голос попросил её убрать шелестящие от тряски листки дальше от микрофона. "Ну-с, начали!" "Здесь никто, никогда тебе не поможет! - прочитала Маринка и посмотрела  через стекло на Тумаркина. Тумаркин лицом был в образе ведьмы и страшно шевелил губами. Катя выглядела безразличной: заметно было, как ей надоели эти детские передачи вместе с Тумаркиным. Наверно ей хотелось  работать хотя бы на "Маяке" - пронеслось в Маринкиной голове. Она ещё более противным голосом прочитала вторую, длинную фразу и снова посмотрела в стекло. За спинами переживающего Тумаркина  и  безразличной Кати Олег демонстрировал забинтованный мизинец и корчил страшную рожу. Маринка с трудом разлепила губы и всем своим пересохшим нутром проскрипела последнюю, самую длинную фразу. "Стоп! Снято!"- выкрикнул Тумаркин и подбежал к Олегу. Когда Маринка через все двери зашла в аппаратную, Тумаркин, пытаясь открутить пуговицу на Олежкином пиджаке, горячо уговаривал беречь талантливую  жену…
Катя вернула плёнку назад, подвинула на пульте красную ручку и нажала какую-то кнопку: из больших динамиков сначала послышалось шелестение листков, фанерный голос Тумаркина, а потом раздался страшный Маринкин голос, от которого она вздрогнула и сразу захотела в туалет. Вторая фраза звучала ещё страшнее, а после третьей безразличная Катя прищёлкнула языком и сказала: "Да-а!" Тумаркин, забыв про Олегову пуговицу, пододвинулся к Маринке, и, дыша на неё чесноком, заглянул в глаза: "Ведьма! Стопгоцентная ведьма! Я вас боготвогю, несмотгя на пгисутствие вашего мужа!"  Маринка скромно потупилась и, пряча за спиной до сих пор трясущиеся руки, думала только о комнате с розовой табличкой. Тумаркин уже переключился на Олега, достававшего из большой папки коробку, точно такую же, как Маринка помогала донести  на "Маяк". Катя с отсутствующим лицом извлекла из коробки плёнку и заправила в магнитофон. "Ты что, без меня ездил в Останкино?" - Маринка удивлённо шепнула Олегу.   "У меня дома есть такой же магнитофон, только поменьше," - тоже прошептал Олег.  "Я что-то его у тебя не заметила".  "А он под моей кроватью стоял. Я хотел его тебе показать, а ты почему-то сбежала".  "Дурачок, я из-за твоего "магнитофона" чуть юбку по дороге не потеряла. " Они так бы и шептались, но зазвучала музыка и Тумаркин в ней растворился. Маринка вышла из студии и, запоминая каждый свой шаг, сумела добраться до нужной двери и даже вернуться назад. Так уж совпало, что Маринка вошла в аппаратную на последних звуках заключительного аккорда. Тумаркин молчал. Катя перематывала плёнку назад. Маринка стояла около двери, смотрела на всех.  Олег, нахохлившись сидел в Катином кресле, и беззвучно перебирал на столике рассыпанные шариковые ручки . "Сейчас будет вынесен приговор - всё плохо, не годится, Олег расстроится и мы уйдём. Придётся для поднятия настроения теперь мне вести его в ЗАГС, вот ведь как опять против меня всё складывается!" - думала Маринка, переживая эту длинную паузу. Тумаркин вдруг очнулся: "Знаете, Олег, я сейчас понял, что для  этой сказки вообще не нужны никакие актёгы. Музыка сама всё гассказала. Спасибо. Я буду думать…"

                42

     Весёлые, они возвращались домой. "Ты гений?- спросила Маринка.  "Нет - это ты, моя прекрасная…ведьма. Ты нашла меня, ты научила меня по-новому чувствовать".  " А меня тоже Тумаркин похвалил! И вообще… я теперь хочу посмотреть… твой магнитофон…"   "Домой вернёмся, и посмотришь". Нет, не посмотришь… Только после того, как я навещу следователя."  "А завтра?"   "Завтра я папочку буду собирать в госпиталь…"    

     В воскресенье отец начал собираться в госпиталь. Маринка думала, что он освободит один из своих больших чемоданов, но, покопавшись в кладовке, они нашли небольшой тёмно-жёлтый чемоданчик, и отец выбрал его. "Не маленький?" - заботилась Маринка.  "Благодаря этому чемоданчику мы познакомились с твоей мамой. Пускай он едет со мной".  "Папочка, расскажи… про  чемоданчик."  "Когда-нибудь обязательно расскажу, но не сейчас, не сегодня." Маринка подумала: какой замечательный способ оттянуть время! Она и сама этим пользовалась, чтобы собраться с мыслями, пообещать что-то и надеяться, что вопрос может сам по себе забыться и возвращаться к нему уже не будет необходимости или не захочется. "Где у вас, извини, у нас тряпки для пыли?"  Маринка принесла отцу влажную тряпочку и смотрела, с какой любовью тот протирает  тёмно-жёлтые стенки. Перед  тем, как протереть его внутри, отец приподнял чемоданчик вверх дном и потряс. Из внутреннего кармашка к ногам Маринки выпал сложенный вдвое листок.  На нём аккуратным, почти детским подчерком было написано: "Василёк, ты плут? Я остаюсь одна с нашим будущим ребёнком?"  Маринка отдала записку отцу. Он на всякий случай ещё раз потряс чемоданчик, но оттуда больше ничего не выпало. "Принеси ещё такую же тряпочку".  Маринка слетала за тряпкой, и отец начал бережно протирать стенки внутри. Усы его шевелились: отец вспоминал.  "Понимаешь, дочь, мы оказались на Севастопольском рейде, и у меня там случился отпуск - первый мой отпуск после окончания училища. Поселился я в частном доме у одинокой старушки, потому что жить в гостинице лейтенанту было не по карману. Оставил у неё вот этот чемоданчик и вечером пошёл гулять по городу. Севастополь - город моряков, и почему твоя мама на танцплощадке из всех моряков выбрала именно меня - мне до сих пор не понятно. Может быть, я танцевал хорошо? Не знаю. В общем, мы натанцевались, потом ночью гуляли по городу, потом сидели у моря, и я показывал, где стоит мой корабль. Кстати, корабля ночью видно не было - только сигнальные огни на мачте и клотике, но маме казалось, что она видит его. Потом мы где-то пили вино. Потом… потом мы пошли искать домик одинокой старушки, где ждал меня вот этот чемоданчик… Она осталась у меня, и почти целый месяц нам было хорошо: мы любили друг друга. "А мама, кем была тогда мама?"   "Она отпросилась у родителей, и первый раз в жизни устроила себе отпуск после окончания института. Тебе интересно?"  "Папочка, пожалуйста, дальше рассказывай".  "Одинокая бабушка думала, что мы муж и жена, так мы любили друг друга. Но месяц подходил к концу: мне нужно было возвращаться на корабль, а маме в Москву. Мы плакали, когда за мной пришёл катер". 
"Папочка, и ты плакал?" - спросила Маринка. Усы отца подозрительно задёргались: "Плакал… больше твоей мамы плакал, особенно когда рассмотрел её с борта в бинокль. "    "А когда же она положила тебе эту записку?"  "Не знаю. Я её никогда не спрашивал, и она никогда о ней не говорила. Ну и вот: в чемодане была ещё одна записка с её московским адресом, и когда у меня случился следующий отпуск, я, не раздумывая, поехал в Москву. Меня встретили твоя мама, твои бабушка и дедушка, и ты, таращившая глаза на незнакомого дядю в морской форме. Ты и тогда была очень красивая, поэтому я сразу предложил маме расписаться: у красавицы дочери должен быть настоящий отец".  "Папочка, мама называла тебя ласково Васильком, а ты её?"  Отец засмеялся: "Я звал её Мотей".  "Но почему!?"   " Её девичья фамилия была Мотилина, а имя - Мария. Мне казалось, что Мария - это официально, строго и похоже на церковное. Маша - как-то просто: так в деревнях часто коз называют".  "Ну и?"  Отец помолчал, усы его весело поднялись к носу:  "Ну, а Мотя - это необычно, ласково, так мне тогда, по крайней мере, казалось. Короче говоря, Василёк и Мотя пришли в ЗАГС подавать заявление. Сложности начались сразу. Чтобы расписаться, мне нужно было иметь прописку, а чтобы прописаться, нужно было быть маминым мужем. Сняв тебя с рук, я носился по Москве, пытаясь преодолеть эту непреодолимую преграду. Где я только не был: и в управлении ЗАГСами, и в военкомате, и в исполкоме, и в райкоме партии!"   "А почему я с тебя не слезала? Родную кровь что ли почуяла?"  "Насчёт крови не знаю, а вот усы тебе очень нравились. Они были тогда небольшие и мягкие. Ты любила перебирать их своими пальчиками и первое осмысленное слово, которое мы услышали от тебя было "исы ".
Нет, ты и раньше лепетала "баба", "мама", но "исы"- это было непостижимо!  На следующий день после "исов" я уехал из вашего дома: отпуск заканчивался - надо было возвращаться на корабль. Так ты и осталась в тот год без официального отца, а моя любимая Мотя - без официально мужа…"
Позвонила с работы мама: "Мариночка, ты помогла собрать папу в дальнюю дорогу?"   "Дорогая Мотенька!  Даю трубку твоему любимому Василёчку!"  "Ну, погоди! "- только и сказала мама, и они потом долго-долго что-то говорили друг другу. Маринка успела накрыть на стол, два раза разогрела приготовленное мамой, а отец всё не шёл, а когда пришёл - глаза у него были влажные.
Они поели, уже лучше понимая друг друга. "А дальше расскажешь?"- спросила Маринка.
"Дальше было всё очень плохо. Меня повысили в звании, перевели на большой корабль и отправили на два года к берегам Африки спасать тёмнокожую революцию. Единственно, что я успел - это перевести аттестат на твою маму, вернее даже не маму и тебя, а на ваш адрес.  За два года, что мы не виделись, умерли один за другим твои бабушка и дедушка. Мама похоронила их практически с тобой на руках. Когда я у вас появился  после Африки, тебе уже было три года. Теперь меня ты побаивалась".  "Я и сейчас тебя, папулечка, побаиваюсь," - серьёзно сказала Маринка.   "Не нужно, - заметил  отец, - я вас с мамой очень люблю.  Заканчиваю: в тот приезд мы всё-таки оформили отношения с мамой, видимо, что-то изменилось в государстве; ты, Марина Васильевна, тогда же стала официально моей дочерью. Остальное ты знаешь: вы встречались со мной раз в год. Теперь, обещаю, будем видеться гораздо чаще… Отец замолчал.  Маринка подумала рассказать ему про свою дачную историю, но пришлось подходить к телефону, а пока подходила, раздумала - постеснялась рассказывать. Звонил Олег, предложил на выходные вместе поехать навестить деда Мишу. Маринка поймала себя на том, как приятно слышать его голос, от которого где-то внутри разливалось тепло, но заставила себя отказаться, потому что уже придумала в следующую субботу навестить отца в госпитале. "Ну, что делать. Тогда мы с мамой вдвоём поедем". "Передай обязательно привет деду Мише, скажи, что я его очень люблю."  "А меня?"   "А тебя, Олежечка, ещё больше! Спокойной ночи…Мамулю свою поцелуй. До свидания".

     Утром мама с Маринкой провожали отца в загородный морской госпиталь. Расцеловали его в обе щеки и просили, как обоснуется, звонить домой. Маринка на всякий случай записала ему номер домашнего телефона: наверняка в дальних походах забыл. На трёх бумажках написала, как обычно для неё мама делала, и разложила две по разным местам, а третью ухитрилась засунуть в отцовский чемоданчик.
Отец отправился в госпиталь не в военной форме, и, выйдя на балкон, чтобы помахать на прощание, мать и дочь не сразу разглядели его в движущейся серой утренней толпе. Со стареньким чемоданчиком его вполне можно было принять за слесаря или электрика, или, как говорили раньше - за мастерового человека… 




43

    К следователю требовалось придти в пять часов. Маринка порадовалась, что не нужно отпрашиваться с работы, и, закончив дела, успев персонально с Алёшей порепетировать про "Аврору", отправилась, как понимала, к его папе. На допрос?
Гадала, чем сегодня закончится посещение, но не успела ничего надумать, как подошла с повесткой к дежурному. "Комната 35, - нелюбезно буркнул дежурный, сядьте там, на лавку и ждите: вас вызовут".
Маринка просидела на неудобной лавке почти до шести часов - до тех пор, пока дверь под номером 35 не открылась, и из неё в сопровождении милиционера вышел с растерянным лицом человек в потёртой кожаной куртке. Рукав куртки был почти оторван и болтался на нескольких нитках. "Вот так и меня выведут из кабинета, отвезут в какую-нибудь тюрьму и прощайте мама, папа, Олежка, работа и мальчик Алёша, с которым ещё час назад разучивала песню про крейсер". "Заходим!" - раздалось из кабинета. Маринка вошла. "Садимся на чёрный стул".  Маринка села и даже через пальто почувствовала тепло человека в кожаной куртке с оторванным рукавом. Подумала: " Следом за мной тоже кто-то сядет на этот стул и почувствует моё тепло".   "Галактионова?"   "Да".   "Паспорт принесли?"   "Ведь помнит, - поняла Маринка, - а притворяется!"    "Марина Васильевна! Вы когда-нибудь занимались восточными единоборствами?" - спросил следователь.  "Простите, чем?"   "Повторяю: единоборствами, к примеру, джиу-джитсу, карате или, на худой конец, самбо?"  "Издевается, - решила Маринка, - нет, конечно. Я с семи до двадцати лет занималась только музыкой".  "А  как же вы ухитрились повредить спину молодому человеку?"   Маринка заволновалась: "Я, естественно, не смогла бы это сделать, даже если бы захотела, посмотрите на меня и представьте напротив штангиста или тяжёлоатлета.  Но что случилось с ним, я видела, и могу вам рассказать, если, конечно, это вас интересует".  Маринка стала рассказывать очень похожее на правду  придуманное во сне, только без деда Миши и Олежки. Где-то запнулась и попробовала  заглянуть в глаза следователю: верит или нет? В глазах ничего не отражалось. Пришлось продолжать, но её перебили: "Что вас связывает с хозяином дачи? Кстати, как его отчество?"
Маринка только сейчас поняла, что следователь выговаривает слова не так, как в прошлый раз, когда словно перекатывал во рту горячую картофелину. Это её заинтересовало, и, отвечая на вопросы, она стала следить за ртом следователя, пытаясь понять, куда делась "картошка" - он её проглотил или выплюнул?  "Я не знаю, хозяин ли он дачи, куда меня пригласил. Зовут его Виталий, отчества не знаю. Он полтора года приводил и забирал из нашего садика, куда, кстати, ходит ваш замечательный Алёша (реверанс в сторону следователя), свою дочь Аллу. Естественно, мы познакомились, как знакомятся детсадовские работники с родителями детей. Суббота и воскресенье у меня почти всегда свободны, мама в эти дни работает, а папа - он у нас командир крейсера, как всегда, был в плавании. Дома одной в выходные скучно. Виталий пригласил отдохнуть на природе, обещал познакомить на даче с женой, а сам поехал туда с друзьями, прихватив получается, меня."   "Продолжаем, - сказал следователь, - только перестаньте заглядывать мне в рот! - дальше рассказываем!"  Маринка рассказала свой сон до конца. "А вам не жалко этого…Вадима?" - вдруг спросил следователь.  "Жалко, - откровенно сказала Маринка, - такой здоровенный парень был, а теперь инвалид".    "Откуда мы это знаем?" - заинтересовался следователь.   "Жена Виталия сказала. После той поездки на дачу Виталий у нас уже не появлялся, и девочку стала приводить и забирать жена. Кроме того, Виталий через ребёнка прислал мне записочку про травму своего друга, и что я никому не должна говорить об этом. Больше того, в следующий раз его жена сказала, будто её муж признался, что находится со мной, извините, в…отношениях. А в последний раз сообщила, что Виталий арестован".   "Записку мне даём!"- распорядился следователь.  Маринка покопалась в кармашке платья и среди уже смявшихся рублей, предназначенных для отдачи долга Олежке, нашла ту записку.  "А кто ещё был с вами на даче?"  Маринка имена назвала, а больше о них она ничего не знала. Расспрос - допрос вёлся неторопливо и дотошно, а Маринка начала гадать, кто же сегодня заберёт Алёшу из садика, похоже, мама, или ещё кто, в настоящее время у Алёши отсутствовали. "Про Алёшку не беспокойтесь, - вдруг сказал следователь, - мой товарищ его уже наверняка забрал. Вечерком зайду к нему, и мальчик будет ночевать дома. А насчёт моей дикции в прошлый раз всё просто - удалили какой-то вырост во рту".  " Больно было?" - сочувственно спросила Маринка.   "Теперь нет", - закончил откровенничать следователь. "Проницательный какой, - озаботилась  Маринка, - насквозь меня видит. Как бы он до деда Миши и Олежки не докопался. Нужно с ним быть по осторожнее."  "Так, записочку мне даём, или нет?"  Маринка отдала записку, следователь  аккуратно вложил её в папку. "Ну, и последний на сегодня вопрос, хотя я его уже задавал: вам безразличен молодой человек с повреждённой, как бы вами, спиной…безразличен, или…?"   Маринка размышлять не стала: "Как молодой человек, да - безразличен, но его, хотя с ним практически совсем не знакома, мне просто по-человечески жалко. Я даже думала его навестить в больнице, но как её найти?"    "Если это так, и вы гражданка Галактионова, если не против, можете со мной, -  он посмотрел на часы, - увидеть его в больнице. Но имейте в виду, что я еду туда не для прогулки с вами, а чтобы получить от него заявление, что пострадавший к вам претензий не имеет. Иначе мне придётся встречаться с вами ещё много раз: пока ваше отношение к этому делу до конца не выяснится. Понятно?"   "Я готова, - Маринка поднялась с нагретого стула, - только домой маме нужно позвонить, предупредить, что задержусь".  Следователь подвинул ей облезлый телефон, но дома никого не было.

Они вышли из отделения. Маринка грустно улыбнулась про себя: "Докатилась! В сопровождении милиционера, как преступница".  Они приехали в метро к Курскому вокзалу. При виде милиционера какие-то тёмные люди стремительно исчезали в подъездах и арках домов. "Можно я вас под руку возьму?"- спросила Маринка своего сопровождающего. Они шли вверх по Садовому кольцу к Таганке. "Берите что ли, а то я скоро разучусь под руку с женщинами ходить".   "А где ваша жена? Болеет?"   "Ушла, - коротко ответил  милиционер, - ушла насовсем. Бросила нас с Алёшкой и ушла. К такому же, как у вас, молодому спортсмену".  Маринка даже притормозила! 
"А вы, гражданка, Галактионова, замужем?"  "Да нет", - нерешительно сказала Маринка.  "Тогда выходите за меня замуж: Алёшке мать нужна, а мне жена. Алёшка вас любит - дома всегда про вас рассказывает".
Они поднялись по ступенькам к дверям старинного двухэтажного особняка с вывеской  "Научно- исследовательский центр спортивной травматологии".  "Нам срочно к Колесникову," - сказал милиционер дежурной медсестре необъятных  размеров. Мимо них стайкой проскакали на костылях молодые люди. "Аккуратнее там! - крикнула им вслед медсестра,- на процедуры поскакали! А к Колесникову сегодня нельзя - ему только-только операцию сделали".   "Ходить будет?" - тихо спросила Маринка.  "Должен. А там, как Бог даст. Ему бы тепла  человеческого, а то один всё время - никто к нему не ходит…"

     Вместе они доехали в метро до родной Красносельской.  "Знаете, - сказала Маринка, - я совсем отвыкла на метро ездить. Раньше в училище каждый день ездила, а сейчас на работу только пешком".  Но её спутнику было не до того: "Подумайте, Галактионова, над моим предложением. И ещё, - он вытащил из кармана помятый листок, - возьмите у вашего Колесникова заявление насчёт отсутствия к вам претензий - это для вас важно. Здесь всё заготовлено. Через неделю вас вызовут". И ушёл.

44

     В квартиру Маринка зашла следом за мамой - та только снимала пальто. " Сегодня ты что-то долго - в саду всё в порядке?"  " Я, мамочка, вовсе не в саду была, а в милиции, у следователя.  Помнишь, по тому делу, что я рассказывала".   "Ну и как?"  "Следователь предложил мне выйти за него замуж, тогда он дело закроет,"- пошутила дочь, не ожидая, что мама осядет на пол: ноги у той подкосились, и она бессильно съехала по стене. Маринка испугалась,  встала перед ней на колени, гладила по голове, руки целовала и, торопясь, рассказала про встречу со следователем.
Срочно нужно было переключить разговор на что-то другое: "А ты где допоздна была? Тоже в милиции?"    "Нет, - это только мою дочь таскают по милициям. Дожила твоя мать до такого позора! Скорее бы ты замуж вышла, может поумнела бы!"  "А всё-таки, ты где была?" Разговаривать, сидя на полу, было неудобно, и Маринка следом за мамой зашла в спальню. Они улеглись на кровать - Маринка по середине, как любила забираться к маме, когда была маленькой.  "Я ездила в госпиталь к твоему папе".   "Зачем?! В первый день?"   "Не знаю, так захотелось… Тебе, наверно, этого не понять, пока не проживёшь столько лет вместе, сколько мы прожили с твоим отцом."   "Но, мамочка, вы же прожили с ним не двадцать три года, а двадцать три… раза!"    " Дурочка, каждый такой день, когда он входил к нам с тобой в дом, был для меня праздником! И для него тоже, только он вида не подавал.  Мне показалось, что сейчас он очень одинок. Из привычной обстановки его вырвали, а в новую он ещё не вошёл, и, наверно, долго будет в неё входить. Я приехала к отцу, а он на постели и глаза закрыты. Вдруг понял, что вошла  я, и как ко мне кинется! Я даже испугалась!  Потом мы сидели рядышком и вспоминали всё-всё-всё: и как мы познакомились в Севастополе, и как он бегал в Москве по кабинетам, чтобы нам официально пожениться и тебя зарегистрировать. В общем, много всякого было, но, я теперь понимаю, было только хорошее, а плохого ничего не было".   "Что же он, когда приезжал домой, нас с тобой строил?" "Я его понимала и прощала: трудно переключиться, когда перед тобой стоит навытяжку тысяча человек и каждое твоё слово закон…"   "Но ведь и ты перед ним стояла навытяжку".   "Нет, дочь, я перед ним, - мама искоса взглянула на Маринку, - в основном …лежала на вытяжку."  Мать и дочь помолчали, каждая думала о своём. "А помнишь, дочь, мы вышли на балкон и хотели на прощание помахать твоему папе, а он одиноко шёл в толпе, - у мамы хлюпнуло в носу, - со своим севастопольским чемоданчиком и был похож на слесаря?.. Одиночество страшнее всего -  на себе испытала. Поэтому я к нему и помчалась. Поняла?"
     Маринка поняла:  ей обязательно нужно увидеть Вадима, которого не навещает никто. Блажь, да и только, но ничего поделать с собой не могла, как будто сверху кто-то ею командовал. Решила, что поедет к нему в четверг вечером,  раньше смысла не было - могли не пустить из-за операции.
Советоваться с мамой или с Олегом насчёт такого посещения уж точно не стоило - не поймут. Каждый по-своему не поймут. Маринка для себя решение приняла, а всё равно сомневалась - зачем всё это нужно? За посещение был только помятый листок с заготовленным текстом заявления об отсутствии претензий к Галактионовой эМ Вэ. "Не забыть листок разгладить у-тю-гом, не забыть листок разгладить у-тю-гом", - целый день без остановки  вертелось у Маринки в голове, превратившись, в конце концов, в какую-то скороговорку. С этим листком и утюгами в голове она до обеда занималась с детьми, и во второй половине дня тоже занималась: как "бабаевцы", так и сегодняшние дети должны были порадовать своих "мам, пап, бабушков и дедушков" стихами, песнями и танцами в честь октябрьской революции. А октябрьская революция в детском саду наступала в последний рабочий день перед государственным праздником.  Таким образом, у Маринки до четверга оставалась только неделя с небольшим.

45

     Наконец наступил четверг. Еле дождавшись окончания работы, Маринка оправилась в центр спортивной травматологии. "Мне бы Колесникова Вадима повидать", - робко обратилась Маринка к медсестре, которую уже видела здесь в прошлый раз. "Наконец-то, - та явно обрадовалась, - а то мы все за Вадика переживаем, никто к нему не приходит, а тут, глядь, девушка, да какая красивая! Иди, милая, к нему, иди скорее. Во второй палате твой Вадик лежит. В пальто иди - у нас для посетителей раздевалки нет, там разденешься".   
Маринка шла по коридору бывшего особняка, удивляясь, сколько в нём помещений, и всё это принадлежало одному владельцу! Сейчас за дверями по обеим сторонам коридора лежали, болели, страдали и лечились люди, наверняка молодые, потому что спорт - это время молодых, а травмы - оборотная сторон спорта. "Только Вадим пострадал не из-за спорта, а за меня", - подумала Маринка и постучалась во вторую палату. "Послеоперационная" было на табличке под цифрой два.  "Заходите", - сказали ей за дверью, и Маринка вошла. На высокой кровати лежал закованный в панцирь человек, в котором Маринка с трудом узнала, нет, скорее догадалась, что это Вадим, и то, только по широким плечам. "Я тебя ждал. Я всё время ждал тебя".  Он закрыл глаза и замолчал. Маринка поискала, куда бы пристроить пальто и повесила его на спинку кровати. Сесть тоже было некуда, пришлось  сесть на кровать в ногах у Вадима. Сидеть было неудобно: ботинки не доставали до пола и страшно было нечаянно причинить закованному в панцирь ещё какое-то неудобство или даже боль. Вадим глаза не открывал, и Маринка даже подумала, что заснул. Она с жалостью смотрела на бородатое лицо, ввалившиеся щёки и отросшие, уже начавшие загибаться ногти на руках. Заметила, что с её ботинок под кровать натекла лужица, и, боясь пошевелиться, пыталась увидеть в палате хотя бы маленькую тряпочку или хоть какой бинтик. Вадим вдруг сказал: "Я должен у тебя просить прощения… На коленях просить… только пока на коленях не могу".   "Почему ты так? За что тебя прощать? "- она поймала себя на том, что сразу начала говорить ему - ты, - нет, это ты прости меня."   "Почему?"   "Потому что ничего сегодня тебе не принесла. Припёрлась, дурочка, в больницу с пустыми руками. Я к тебе завтра приду. Принесу всяких разностей. Тебе чего хочется?"   "Мне ничего не нужно, только не уходи. Мне нужно тебе всё рассказать, может быть, ты поймёшь… и простишь".  Вадим говорил монотонно и медленно, как будто ему мешал сковывающий панцирь.  "Я слезу с кровати и похожу - устала сидеть, как на жёрдочке, а ты, если хочешь, говори дальше, я тебя слушаю".  "В тот день, когда ты поехала с нами на дачу, помнишь, ты сидела впереди, а я с ребятами сзади, хотя мы хохотали и бесились от радости, что едем на природу, я понял что ты должна быть со мной, а я с тобой. Нет, не там, на даче, а всегда, насовсем. Это случилось сразу, едва нас познакомил Виталька. Я и раньше знал тебя по его рассказам - ты ему нравилась, он хвалился знакомством с тобой: какая ты умная, красивая, добрая, какие у тебя глаза и как ты музыкой занимаешься с его дочерью…. Слушаешь меня?"   "Я, пожалуй, пойду домой", - как-то сразу устав, сказала Маринка.  "Пожалуйста, не уходи: я должен тебе всё рассказать, постарайся понять, ладно?"  Маринка отошла к окну и села на подоконник: "Интересно, подпишет он бумагу, что не имеет ко мне претензий?"    "Виталик был у нас в компании главный, - продолжал Вадим. Во-первых, он был богат и родители у него были богатые. Поэтому у него были и квартира, и машина, и богатая жена, которую он, мягко говоря, не любил. Фактически он Алку ненавидел. Мне кажется, что и она его не любила, потому что много раз предлагала себя, когда я оставался у них ночевать. Поженили их родители, которые давно дружили. Алка родила ему дочь, которую от ненависти к жене он сразу начал называть Аллой, вкладывая в это имя совсем другой смысл. А жена, дура, радовалась, считала, что Виталька её любит, и без неё жить не может. Мы с Виталькой были в разных весовых категориях: я вырос в детдоме, был там сначала самым хилым, а потом, чтобы меня перестали обижать, занялся спортом и не просто спортом, а штангой. Сначала все надо мной хихикали, но я не отступал, и каждую свободную минуту проводил в подвале, где у нас было подобие спортзала. Видя моё рвение и по просьбе тренера в столовой передо мной стали ставить по две порции, и никто из ребят против этого уже не мог протестовать. Перед тем, как покинуть детдом, я участвовал в соревнованиях и добивался неплохих результатов. Меня заметили и, кстати,  это помогло мне получить свою, понимаешь, свою комнату в квартире.  Я стал квартиросъёмщиком! Тебе, наверно, этого не понять. Ты слушаешь?"  "Дальше рассказывай. Это исповедь?"- спросила Маринка, которая теперь ходила от стены к стене, пытаясь согреться: на подоконнике было холодно - из окна дуло. "Когда мы познакомились с Виталием, он работал в нотариальной конторе, и у него водились деньги. Я же после детдома сразу пошёл на завод, где, как исполнилось восемнадцать, встал на конвейер - там платили больше, чем в других цехах, потому что работа была тяжёлая, но я справлялся. Однажды я пришёл в нотариальную контору что-то, не помню сейчас что, заверить, но по закону этого сделать было нельзя, а Виталик сделал, правда, пришлось ему за это достаточно заплатить. С тех пор, когда у кого-то возникала подобная ситуация, я приводил их к Виталию. Мы подружились. На его свадьбе я даже был свидетелем.  Я уже говорил, что Алла родила ему дочь?"  Маринка кивнула, а Вадим, хотя глаза не открывал, догадался, что кивнула. "Когда  дочка подросла до детского сада, Виталька взялся водить её сам, потому что там работала воспитательницей и музыкальным педагогом молодая, красивая, нежная и так далее - ты. Но никакого повода для более близкого знакомства, чем знакомство родителя и воспитательницы, ты никак не давала".   "Я наверно пойду?" - спросила Маринка.   "Ну, ради Бога, не уходи! Я скоро закончу.  Однажды ты всё-таки уговорилась, и Виталька предложил нам устроить спектакль, где мы были бы злодеями, а он тебя бы спас. Я понимаю, что мы переиграли. Особенно я.  Но ты от нас убежала, скрылась, пропала. Виталька был вне себя и даже полез ко мне драться. Пришлось его…урезонить. Какое-то время мы искали тебя. Я всё время боялся, что на тебя наткнёмся, кричал больше всех и старался увести ребят куда-нибудь подальше. Виталий был злой, как собака, когда мы вернулись к нему ни с чем, то есть без тебя. Он закрылся в доме и мы втроём провели ночь в холодной машине. Утром он появился и при всех поклялся тебе отомстить".    "Отомстить мне? За что?!" Маринка даже перестала ходить по палате. "За то, что он не привык, когда что-то делается не по его сценарию. Он даже не хотел везти нас в Москву, пока мы тебя не найдём. Уговаривали его полдня бросить эту затею и возвращаться по домам. Перед отъездом он уговорил нас допить водку, говорил за его с нами дружбу. Всё-таки он повёз нас в Москву, и вдруг на шоссе увидел тебя, мило беседующую с двумя какими-то мужчинами".  " Это были то ли дачники, то ли грибники: я у них дорогу на станцию спрашивала,"- поспешила сказать Маринка.   "Иди! Дай ей понять, что она от меня никуда не денется!" - кричал Виталик, выпихивая меня из машины.   
Теперь самое главное: я пошёл к тебе, не мог не пойти, потому что в кармане у меня лежали большие деньги, которые Виталька дал мне в долг на покупку машины. Вот и всё! А теперь можешь  уходить".   Маринка взяла с кровати пальто: "Я приду завтра".  И вышла из второй палаты…   
46
   
     "Девочка моя, ты стала возвращаться домой всё позже и позже. Сижу, как сыч,  одна в квартире и жду. Жду тебя, жду звонка из госпиталя, даже звонка твоего Олежки жду. У тебя с ним всё в порядке?"- мама обеспокоенно посмотрела на Маринку.  "А что ты, мамуля, понимаешь под порядком? Что я должна вечерами гулять между нашими подъездами с ним под руку? Или чтобы он каждый день приходил к нам пить чай с баранками?  Или я до и после работы бегала к нему слушать его музыку? Знаешь, мне сейчас не до этого".  "У тебя всё-таки что-то случилось," - заключила мама.   "Да нет же, не случилось ничего, только я чувствую, как наслаиваются вокруг меня последствия той дурацкой поездки на дачу. Разгребу их, и всё встанет на свои места".  "У тебя будет ребёнок?!" - заволновалась проницательная мама. Маринка прыснула: "У меня не будет ребёнок!  Я не пресвятая дева Мария, и ни с каким святым духом не знакома! И вообще я хочу есть! Может быть вместо допроса ты, наконец, покормишь дочь?" Мама засуетилась, подала полную тарелку, села напротив. Рукой, как-то по-старушечьи, подумала Маринка, подпёрла щёку, приготовилась слушать. "Как она поняла, что мне нужно обо всём рассказать?"
С чего лучше начать  Маринка не знала, поэтому начала с Олега: "Понимаешь, мамочка, я догадалась, что у нас с Олегом общего. Мы с ним вообще-то одинокие люди. У меня нет подруг, пожалуй, ты одна их всех заменяешь, спасибо. У него, точно, нет друзей - вместо них у него музыка. Да, он добрый, да, отзывчивый - пришёл мне тогда на помощь, как  говорится, отогрел, накормил, обласкал. Может быть, я ему даже нравлюсь, - мама сидела молча, - я ведь не какая-нибудь замухрышка. Я это ещё в училище поняла, когда за мной принимались ухаживать. Но это было детство, - юность - уточнила мама, - пускай юность, - согласилась Маринка. Теперь знаю, что я всё-таки красивая - это мне  сказал режиссёр Тумаркин на радио".   "Может быть по радио?"- не поняла мама.  "Да нет же: на радио. В Останкино! Меня даже для детской сказки он записывал!"  Маринка отодвинула тарелку, встала и покрутилась перед мамой: "Правда ведь красивая?"   "Очень, - сказала мама, - ещё есть будешь?"  "Буду… Не случайно следователь предложил выйти за него замуж: видите ли от него сбежала супруга и ему теперь нужна жена, а его маленькому сыну мама. Как ты думаешь, получилась бы из меня для его Алёши мама?  И, наконец, Вадим, тот самый Вадим, который до смерти напугал меня на даче и которому Олеговый дедушка повредил спину. Сегодня я была у Вадима в больнице. Следователь велел мне получить от него заявление, что ко мне претензий не имеется. Хотя у следователя я значусь как свидетель нападения, ему нужно точно знать, не я ли шарахнула дубиной по спине этого Вадима. Да, о чём я?"  "О Вадиме, - ответила мама, - ещё есть будешь?"  Маринка знала, что, когда люди нервничают, они много едят. Наверно, сегодня она нервничала сильно, потому и от новой порции не отказалась.  "Понимаешь, мамочка, он совсем не такой, как мне тогда показался, и не он во всём виноват - это придумал Виталик, чтобы меня напугать, а потом он бы меня спас. Конечно, напугали, и Вадим в этом участвовал. Но он сегодня каялся, даже на коленях хотел просить прощения, но подняться с кровати до сих пор не может, потому что его заковали в панцирь.  Он один живёт, родственников у него, получается, нет, никто его в больнице не навещает. Я завтра снова пойду к нему - навестить и бумагу для следователя он должен подписать, а ты мне, пожалуйста, помоги. Купи чего-нибудь, что больным нужно и приятно, и ещё маленькую бутылочку водки, ладно?"  "Ты что? В больнице с ним водку будешь распивать?!- всполошилась мама, - когда ты только научилась водку пить с малознакомыми людьми, да ещё в больнице!".    "А ты, мамуля, ночью в Севастополе глушила вино с малознакомым Васильком, а? Тебе, значит можно, а дочечке нельзя?  И вообще, ты сегодня меня покормишь, или нет?"  Мама испуганно посмотрела Маринку:" Может быть тебе ещё что-нибудь нужно, кроме еды?"   "Да, мамочка, давай поищем старые папины бритвенные принадлежности, одеколон и острые ножницы".   "Ты что, бриться теперь задумала?" - убитым голосом спросила мама.  "Ну, какая ты не догадливая: я хочу завтра привести Вадима в порядок - у него бородища отросла, словно у попа, и когти - как у тигра. А водкой я хочу его протереть, чтобы тело дышало: нам медсестра в садике всегда так советует с больными поступать. Ещё чистую тряпочку нужно приготовить".  "Да, - сказала мама,- и про вату не забудь. Может пригодиться."
"Хорошо, когда есть с кем поделиться. Сразу легче на душе стало," - заключила Маринка,  как в кокон, заворачиваясь в одеяло. Сегодня никто нам с мамой не позвонил, ну и шут с ними",- подумала, проваливаясь в сон…
     Утром Маринка отправилась к "бабаевцам" совсем рано. Мама ещё спала, а Маринка уже торопливо шагала на работу, чтобы понять, кто приводит в сад  мальчика по имени Алёша. Следователь домой его забирал - это она видела, иногда за Алёшкой вечером приходил, наверно, знакомый - тот, который навещал Маринку по поводу повестки в милицию. "А что, если по утрам мальчишка бегает в сад один?"  Маринка даже остановилась, с ужасом представив непоседливого малыша, одного перебегающего дорогу со снующими машинами!  Она домчалась до сада: "Вы сегодня, Марина Васильевна, совсем раненько", - встретила её нянечка, домывавшая пол. "Не спится, няня", ответила Маринка, к месту вспомнив строчки Пушкина. Дверь открылась, в сад влетел озабоченный следователь, волоча за собой не поспевающего Алёшку. "Я вчера была в травматическом центре у Вадима Колесникова."   "Какой ещё Колесников?"   "Помните, вы мне велели взять у него заявление о…!"   "Некогда мне  сейчас вспоминать: опаздываю!" В дверях он обернулся: "Вы, гражданка Галактионова, подумали над моим предложением? Видите, - он показал на Алёшу, прижавшегося  к Марине Васильевне, - закрутился!"  Маринка почувствовала некую зависимость следователя от неё: "Вы же обещали по этому поводу позвать меня повесткой. А не позвали. Закрутились?"  "Сейчас к себе прибуду, и сразу оформлю!" "Учтите, я сегодня не приду, не смогу".  "Ладно! - он махнул рукой, - разберёмся с вами!"- и выскочил за дверь.
      День пролетел незаметно. За гостинцами для Вадима прибежала домой. "Спасибо тебе, родненькая, - Маринка еле оторвала сумку от пола, ого! Мне кажется, что ты к нему начинаешь хорошо относиться!"
47
          
     В вестибюле Центра никого из персонала не было, и Маринка, перекосившись под тяжестью сумки, добралась до второй палаты. "Входи! - крикнул Вадим, - я тебя по шагам узнал".   "Врёт, - сказала себе Маринка, - с этой сумкой я наверняка топала по коридору, как слон. " Опять пальто оказалось на спинке кровати, а сама присела аккуратно в ногах у больного.  "Сегодня мы будем с тобой пировать, но сначала я хочу привести тебя в порядок. К вам, молодой человек, в последнее время зачастила красивая девушка и вид у вас должен быть соответствующий. Договорились?"  Вадим улыбнулся, но как-то жалобно, одной щекой. Маринке пришлось слезть с кровати, чтобы выгрузить из сумки привезенное. Тумбочка была пустая. Дверь палаты открылась, в палату въехала тележка с тарелками и кастрюлями, из которых остро пахло тушёной капустой и рыбой. Тележку венчал огромный чайник. За тележкой боком протиснулась в дверь медсестра, с которой Маринка виделась вчера. "Я не буду сегодня ужинать",- сказал Вадим. "Ты только о себе думаешь! - заявила Маринка, - я совсем голодная! Пожалуйста, можно я съем за него - вот здесь на подоконнике примощусь и всё съем?" Медсестра засмеялась, наложила Маринке тарелку с верхом и чай из огромного чайника налила в гранёный стакан.
Маринка тарелку потом подчистила кусочком хлеба, и поняла, что опять нервничает, потому что не наелась.
   
 "Ничего не бойся - я займусь приведением твоего лица в порядок. Сначала мы лишим вас, молодой человек, бороды, как Пётр Первый, когда бороды боярам отстригал!" Маринка тянула время, не решаясь приступить к бороде, поскольку такое было первый раз в её жизни. Ещё она сомневалась, нужно ли вообще это делать. "Закрой глаза, а то я стесняюсь. Рот тоже закрой, иначе в него насыплется". Отступать было некуда. Осторожно подняла голову Вадима и под шею подсунула полотенце, расправив его на металлической груди панциря, чтобы не сорить волосами по кровати. От кого-то она слышала, что если волосы у человека мягкие, то человек злой. "Сейчас проверим!" - сказала себе Маринка и вгрызлась ножницами в бороду. На полотенце свалился клок жёстких, как проволока, волос. Через полчаса лицо было вчерне обработано ножницами, теперь по нему требовалось пройтись бритвой. Она ополоснула стакан и набрала воды. "Теперь лежи смирно - приступаю к операции омоложения. Только ты мне подсказывай, что я должна делать".  И под руководством Вадима ещё через полчаса перед Маринкой появилось помолодевшее лицо человека, от которого сегодня непременно нужно получить заявление об отсутствии к ней претензий.  "Давай теперь руку. Нет, не обниматься: когти укорачивать будем!" Ногти с треском отделялись от пальцев и разлетались по палате, иногда ударяясь в стены со звуком, словно заблудившаяся букашка сослепу нечаянно натыкалась на препятствие. Вадим лежал молча, глаза не открывал. "Теперь, товарищ Вадим Колесников, мы переходим к водным процедурам".   "Откуда ты знаешь мою фамилию?"- не открывая глаз, вдруг спросил Вадим.  "От следователя. В милиции считается, что я нанесла тебе увечье, у них есть от тебя заявление."  "Но я не писал никакого заявления!" Вадим дёрнулся, сморщился от боли.  "Лежи спокойно!" - прикрикнула на него Маринка, - закончим процедуры, тогда и поговорим. А заявление, что ко мне претензий у тебя нет,  следователь просил подписать".  Она набрала в руку папин одеколон и ладошкой прошлась по лицу Вадима. Потом открыла одеяло до колен, увидела ногти, ещё страшнее, чем на руках. "Спокойно лежи, - предупредила снова, -  сейчас водкой запахнет".  Она намочила водкой вату, - спасибо, мамочка, всё пригодилось, -  осторожно, словно хрупкую вазу, протёрла Вадиму спину, шею и грудь, там, где тело не обнимал панцирь. Только Маринка собралась заняться обнажёнными ногами больного, как в дверь за грязной посудой зашла медсестра. "Здорово у вас водкой пахнет. Ты окошко ему открой, а то дежурный врач пойдёт, унюхает, и Вадика сразу выпишут. А кому он такой нужен? У нас с этим делом строго".
Маринка, торопясь, протёрла ноги, только до колен - выше застеснялась, и распахнула окно. Там в деревьях шумел ветер, загонял на подоконник снежинки, и были слышны звуки Курского вокзала. "Не замёрзнешь?"  "Постараюсь." Ногти теперь требовали больших физических усилий, тоже отделялись с треском и громче стучали о стены. Заканчивая работу, снова намочила вату водкой и стала протирать подошвы. "Щекотно же! - задрыгал ногами Вадим, - смотри! Смотри, они двигаются! Видишь, я двигаю ногами! Мне сказали, - Вадим плакал и смеялся одновременно, - мне сказали, что, если ноги начнут двигаться,- я  смогу  ходить!"
Маринка вдруг поняла, как устала. Закрыла окно и пошла в вестибюль к медсестре просить щётку подмести пол до прихода дежурного врача. Медсестра была на месте: "Иди, иди к нему, я сейчас к вам приду".  Через пять минут она привела палату в порядок. "Красавчик-то какой теперь у нас! Ты её береги!" – выходя, показала щёткой на Маринку.
      Приготовленное мамой в больницу за один раз съесть было невозможно. Даже, если бы Маринка осталась у Вадима, еды им точно хватило бы на пару дней. Но поужинать вместе не удалось. В палату вошла дежурный врач: "Я не понимаю, куда у меня делся больной Колесников! Я вижу в постели совершенно другого человека! Покажи ноги".  Вадим показал. "А теперь попробуй осторожно ими пошевелить".  Вадим пошевелил. Маринка, стоя у окна, пыталась вспомнить, где она видела эту женщину, а когда та доверительно склонилась к больному, вспомнила, что видела её, также нагибавшуюся к Олежке там, около своего дома. "Здесь даже стула нет, вам сесть не на что", - ворчливо сказала Маринка.  "Это просьба Вадима стул вынести, потому что к нему некому ходить. Я сейчас скажу, чтобы принесли".  Вадим задрыгал ногами. "Отлично! Тебя месяца через три можно выписывать. Думаю, что домой своими ногами пойдёшь, а может быть, - она посмотрела на Маринку, - тебя кто-нибудь проводит домой? Только дрыгаться перестань, береги себя", - и вышла из палаты.
     "Мне пора - мама ждёт. Ты заявление в милицию подпишешь?"   Вадим весь сжался в своём панцире: "Если подпишу,  ты больше никогда ко мне не придёшь?"  Маринка схватила пальто и бросилась к двери. "Стой! Ну, постой, пожалуйста, - он даже через боль приподнялся на кровати, - давай эту дурацкую бумагу!.. А теперь поцелуй меня".   "Нет, ты меня поцелуй" - сказала Маринка и наклонилась к Вадиму так же, как наклонялась к Олежке женщина возле Маринкиного дома...
           "А стул всё-таки во вторую палату не принесли", - вспомнила Маринка, выходя из метро на Красносельской, -  и мамина сумка у Вадима осталась…
               
48

     "Олег тебе звонил. Завтра придёт за тобой, сказал в полдесятого. И паспорт просил с собой взять, не забыть".   "Не поеду я ни в какое Останкино! Я к папе завтра еду!"   "Попозже поедешь,- сказала мама, пристально вглядываясь в усталое лицо дочери, - а я пока сумку тебе для папы подготовлю. Кстати, как там твой больной?"   "Ничего больной - шевелиться начал. Как заявление, что я ему по спине не шарахнула подписал, так и зашевелился. А твою сумку я у него забыла - не сердись, просто так на радостях домой спешила, что про сумку не вспомнила, забыла совсем". Маринка вытащила откуда-то измятое  заявление: "Теперь всё! Теперь мне не нужно за милиционера замуж выходить! Я почему-то до сегодня чувствовала себя Дюймовочкой, помнишь, когда её замуж за крота выдавали?"   Маринка на радостях перед мамой даже немножко гопака сплясала - так была рада! "Мамочка, пока сумки нет, я у Олега его рюкзачок попрошу. Носить удобно и руки свободные".  Телефон 24-42 отозвался сразу. "Рюкзачок принесу, - голос у Олежки был не обычный - торжественный, - оденься завтра, пожалуйста, празднично и паспорт не забудь".  "Зачем празднично?"  "Завтра узнаешь. Потерпи до завтра".   "Мамочка, наверно Олежка какую-нибудь новую музыку написал! Сказал завтра узнаю!" Маринка на радостях опять гопака сплясала.  "Есть будешь?"  "Нет, мамуля, не буду. Не хочу я есть!"
               
49
   
 В девять утра Олег стоял перед Маринкой в пальто, под которым угадывался тёмный костюм. Венчали костюм ослепительной белизны сорочка и бабочка. Маринка тоже была в праздничном. "Как на свадьбу собрались!" - подумала Маринка. Мама смотрела на них с грустной радостью. "Ей бы сейчас образа в руки, и, Господи, благослови!" - надевая пальто, подумала Маринка, - не понимаю, зачем такая торжественность для Останкино?"
    Они перешли улицу, но в метро входить не стали - Олег повёл её дальше к большому дому с витражами. ЗАГС - значилось на доме". Я сюда не пойду! - взъерепенилась Маринка. Ты мне столько дней не звонил! Я тебя каждый день ждала, а ты пропал, наверно у тебя кто-то есть, а я так, сбоку припёку! Не пойду. Не хочу!" Из глаз покатились слёзы. Олег солёные слёзки целовал: "Деда Миша сильно заболел. Мы с мамой приехали, а он пластом лежит. Простудился, когда на улицу свой самосад бегал курить. Мама потом на работу уехала, а я нашего с тобой дедулю выхаживал."   " А твоя мама почему не позвонила?"   "Она ваш телефон не знает".   "Могла бы зайти, "- хлюпая носом, сказала Маринка.  "Стеснялась. Она поздно в училище заканчивает, а ещё и концерты", - как всегда просто объяснил Олег.  "Пойдём?"  "Пойдём, - обречённо ответила Маринка, только глаза нужно вытереть, а то тушь наверно размазалась."
     "Раздевайтесь", - заучено приветливо сказала, сидящая за столом в пушистой кофте дама:  в помещении было на редкость холодно. "Мы хотели бы у вас расписаться," на лице Олега появилось выражение, соответствующее значимости момента. Маринка смотрела на всё, как со стороны. "Расписаться - это потом. Сейчас давайте ваши паспорта. Надо же, в одном доме живут, - как бы для себя, но вслух сказала дама. В доме, небось, познакомились?"  "В лесу он меня нашёл. Под ёлкой" - сказала Маринка. Дама ей не нравилась, к тому же Маринка стало холодно, - можно я пальто надену?"  Дама подала им два бланка: "Заполняйте каждый своё".  "А когда нам расписываться?" Дама пролистала толстую книгу: "Могу вам назначить на двадцать четвёртое марта, раньше ничего нет".    "Это невозможно! - возмутилась Маринка,- двадцать четвёртого у меня день рождения! Получится, что мы всё в один день отпразднуем, а потом?"  "А пораньше?" - попросил даму  Олег. "Раньше можно, но только если ваша девушка беременна. Приносите справку из женской консультации, и оформим вас пораньше".  "Долго так, почему?!" - начал возмущаться Олег. "Потому, - дама назидательно подняла палец, потому что вам даётся срок понять себя и чувства проверить. До свидания. Ждём вас в марте".
               
     Олег вышел из ЗАГСа расстроенный. Они молча постояли под торжественной вывеской. "И ветер сегодня какой-то злой, и дама противная. Забрать что ли у неё заявление? - подумала Маринка, - а вместо этого сказала, - пойдём к тебе? Я хочу посмотреть на твой магнитофон".  Они подошли к дому. "Пускай у нас сегодня будет как свадьба, - заглянула Олежке в глаза, - только на свадьбе положено пить шампанское и разбивать на счастье бокалы, а у нас?…"    "А у нас всё это есть!" Они вошли в квартиру, и Олег полез под кровать. "Дурачок ты мой, костюм хоть сними…"

50

    Они лежали под тёплым одеялом, прижавшись друг к другу, и были словно одно целое. "Мы теперь муж и жена? - спросила Маринка.  "Нет, мы теперь сначала жена, а потом муж. Я тебя люблю. Благодарю Бога, что ты той ночью приползла ко мне!" - он, как в молитве, поднял руки к потолку.  "Перестань паясничать, - не отлепляясь от Олежки, строго сказала Маринка, - мы сегодня будем пить шампанское и разбивать бокалы, или уже нет?"
Маринка чувствовала теперь себя старше Олежки. Ей предстояло с ним жить, заботиться, и оберегать, как своего маленького любимого ребёночка.
Золотистая пробка салютом ударилась в потолок. Шампанское пенилось и не хотело  наполнять фужеры до  краёв.  Они выпили то, что наполнилось, посмотрели друг на друга и бросили их на пол: фужеры не разбились. "Плохая примета", - подумала Маринка. "Это хорошо! - сказал Олег, - мама бы расстроилась - это её любимые хрустальные фужеры".
Телефон затрезвонил не к месту. "Мама твоя беспокоится", - Олег подал Маринке трубку на длинном проводе.  "Мамуля, милая, мы подали с Олежкой заявление в ЗАГС.  На двадцать четвёртое марта…Я знаю, что день рождения…Мы сегодня стали муж и жена… Нет, к папе я сегодня не хочу… Нет…Давай поедем завтра, вместе, ладно?  Конечно, приду. Только попозже…Не волнуйся: мне очень хорошо… Я тебя люблю… Да…И Олежка тебя любит… До встречи."

Маринка пришла домой, когда мама уже спала, или делала вид, что спала: завтра ей нужно было на работу. "Интересно получается, - вспомнила вдруг Маринка, закутываясь в одеяло, - мамочка моя знает телефон Олега, а его мама не знала. Или это он нарочно сказал?"
     Противный червячок сомнения - правильно ли она всё делает, потихоньку приготовился грызть Маринку изнутри…

51

      Когда она проснулась, дома мамы уже не было. В разных местах квартиры лежали записки: " Приготовленное для папы - в рюкзачке твоего мужа. Ехать к папе: Курский вокзал, Горьковское направление - будь внимательна, не ошибись. Станция Купавна. Там у любого спросишь, где госпиталь. Мама".
     Проторенной дорогой Маринка приехала на Курский. Купила билеты до Купавны "туда и обратно".  Уже сидя в электричке, вспомнила, что так и не отдала Олежке деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы. Времени до Купавны было достаточно, и она стала размышлять нужно ли теперь, когда они муж и жена, отдавать Олежке деньги, а если нужно, то как лучше это сделать, чтобы он правильно понял и не обиделся. Ещё она придумала, когда вернётся от папы, зайти к Вадиму, а то он наверно думает, что приезжала к нему только из-за заявления. И мамину сумку не забыть забрать.
Она чуть не проехала Купавну и чудом успела выскочить в уже закрывающиеся двери. Даже рюкзачок спасла, только в нём что-то хрустнуло и начало течь. "В госпиталь как идти?" - спросила на платформе. Рюкзак пришлось до самого госпиталя нести перед собой на вытянутых руках. Папа прогуливался около входа с человеком, примерно одного с папой возраста. Отец обрадовался: "Знакомься, Степаныч, - это моя дочь. Марина".  Степаныч руку протянул - знакомиться. У Маринки руки были заняты рюкзаком, из которого капало. " Хотя бы рюкзак у меня взяли! -  разозлилась Маринка, - моряки, а дураки! Олег бы сразу позаботился, и Вадим бы, наверное, тоже!" Маринка злилась, в отвратительном настроении входя вслед за отцом и Степанычем в их палату. Рюкзак разгрузили, лопнувшую пластиковую бутылку с соком выбросили. Рюкзак пришлось застирать, и, пока он лежал на батарее, отец рассказывал для чего он в госпитале. Степаныч из палаты выходить не собирался, слушал, как беседуют отец с дочерью. "Папочка, ты меня до станции сможешь проводить? А то темно - я одна боюсь".  Отец стал надевать пальто, Степаныч тоже.  "Нет, ты жди меня здесь. Я вернусь скоро".   
"Ты на него не обижайся, - сказал отец на улице, - у него с головой плохо: взрослую дочь где-то на даче убили: пригласили наверно в гости и убили".  Отец вздохнул: "Когда у него голова просветляется - неплохой человек. Партийными делами в артиллерийской академии руководит. Предложил мне в его академии преподавателем работать. "   "Папочка, но ведь у тебя море, корабли?"  "Ты, дочь, представить себе не можешь, сколько на моём корабле было разных орудий! Я же их все наизусть знаю!"
Они поднялись на платформу. Вдали показалась электричка.  "Папочка, я замуж выхожу".  "Когда?"  "Двадцать четвёртого марта".  "Он кто?"  "Сынок" твой из соседнего подъезда, помнишь?"  "Парень вроде бы ничего, - отец подыскивал подходящее слово, - только…суслик. Намучаешься ты с ним - здесь терпение нужно, как у твоей мамы.
Подошла электричка, зашипела дверями. Маринка даже поцеловать отца не успела. Отец за дверями руками махал, кричал в холодную дверь: "Маму поцелуй! Скажи, что…!" Последних слов она не расслышала: электричка тронулась. Маринка зашла в вагон и примостилась на твёрдом сидении. Червячок сомнения потихоньку принялся грызть Маринку изнутри …
     В вагоне было холодно, и почему-то пахло кошками. Колёса уныло и глухо пересчитывали стыки. Маринка попробовала их считать, отвлекая от себя грызущего червячка. Наконец вагон начал раскачиваться - поезд пробирался среди расходящихся рельсов на нужный путь к нужной ему платформе Курского вокзала. Мужская часть вагона набилась в тамбур и ожесточённо принялась курить.  В вагоне неразборчиво объявили, что поезд дальше проследует через Каланчёвскую. Маринка вспомнила, как они с Олегом вдвоём тоже приезжали на Каланчёвку. Сейчас Маринка была одна и чуть-чуть не доехала до той же станции, но совсем с другой стороны: "Жизнь у меня теперь становится другая  -  получается с другой стороны", - подумала Маринка, и вслед за всеми по подземному переходу вышла на привокзальную площадь.
               
До встречи с Вадимом оставалось минут пятнадцать. "Сказать ему, что выхожу замуж? Или не говорить?  Может быть сразу сказать, что мы с Олегом уже муж и жена?... Сказать и сразу уйти, только мамину сумку не забыть взять. Расстроится, конечно, что-нибудь срастётся не так - опять я буду виновата! Я всё время зачем-то чувствую себя виноватой!  Собственно говоря, он мне кто? Да, никто! А я ему?" - терзала себя Маринка, входя в вестибюль Центра. "Вы к кому? - спросила незнакомая дежурная сестра. "К Колесникову Вадиму".   "К нему сегодня нельзя."  "Что случилось!?"-  сердце у Маринки оборвалось и провалилось внутрь.
Очнулась она на кушетке вестибюля - медсестра запихивала ей в нос вату с нашатырным спиртом: "Смотрите, какие мы нежные! Ты ему кто? Жена?"  "Жена… Только не счастная, - у Маринки слова словно затерялись в обмороке, -  а потом…когда на ноги встанет!"   "Встанет, встанет, тогда и будешь …жена, - успокаивала медсестра. А к больному всё равно нельзя - завтра ему операцию будут делать - корсет новый ставить, поняла?"   Маринка кивнула: "Мне бы сумку мамину из палаты забрать".  "Сиди здесь. Сама принесу". Через минуту принесла сумку:  "Какие у нас все нежные! Пришёл кто? - спрашивает, говорю ему -  жена пришла…Такой парень здоровенный, а расплакался, как маленький!...Сумку-то…жена, не забудь!"
      В метро  слёзы текли сами по себе, останавливаться не хотели. "Обидел кто?" - спросил сердобольный дедуля в очках. "Спасибо, я сейчас выхожу", - Маринка вышла на Красносельской.  Окна квартиры не светились - мама по воскресеньям, как обычно, возвращалась с работы поздно.
"Только бы Олег не звонил", - подумала Маринка, переодеваясь в домашнее. Прикладывала к распухшим глазам мокрую холодную вату и всматривалась в себя, пытаясь понять, что с ней делается: "Хорошо бы Олег не позвонил, не хочу никого сейчас видеть. И его не хочу!"   К телефону пришлось подойти - вдруг мама звонит! "В трубку радостно кричал Олег: "Маришка! Мы с тобой теперь богатеи! Сказку приняли! Мне в понедельник деньги за неё заплатят! И ты, ведьма наша, в ведомости есть!  Я хочу тебе что-нибудь подарить!  Что ты хочешь? Говори скорее!" Маринка молчала. Больше всего она сейчас хотела никого не видеть и ни с кем не разговаривать.  Олег догадался: Маринка молчит - обдумывает, что ей больше всего хочется. "Завтра в четыре двенадцать нашу сказку будут передавать по радио, слышишь? У вас в саду есть приёмник? Ладно, я сейчас принесу. Открывай дверь!"  Через минуту к Маринке влетел запыхавшийся Олег: "Мама сейчас не придёт?"  Закружил Маринку, торопил:"Пойдём, пойдём скорее!.. Я тебя люблю, я очень тебя люблю, ты самая лучшая в мире, моя ведьмочка,"- торопливо шептал в ухо. Подушка полетела на пол, одеяло - туда же, чтобы не мешали!   "Семейная жизнь начинается", - поняла для себя Маринка…
Потом, когда Олег угомонился,  Маринка, повернувшись к нему, задумчиво разглядывала будущего мужа, и пыталась понять,  разглядеть, что её ждёт впереди, но ничего не разглядела. "Ты сегодня какая-то совсем другая". Маринка шепнула ему в ухо: "Я сегодня с другой стороны приехала"
52
   
     В детском саду готовились ко дню Октябрьской революции. Родители "бабаевцев" развесили  на стенах плакаты, светильники украсили шариками. Через день дети должны были радовать родителей праздничным концертом. Маринка злилась: "Припёрся не во время со своей сказкой. Белоснежка с друзьями никак не вязалась с революцией. "Ему то что? У него своя работа - он её выполнил, а у меня своя - дети, родители! Надо бы с ребятами дорепетировать, а передача по радио в четыре часа - самое время для репетиции!" Пришлось репетировать в первой половине дня, пообещав ребятам сказку по радио после дневного сна. Ребята сказке обрадовались: такого в саду ещё не было, да и слушать, когда тебе кто-то сказку рассказывает интереснее, чем самому перед всякими родителями стоять и бояться, что что-нибудь не так сделаешь, или скажешь не то, или вообще забудешь что нужно делать.
Маринке пришлось всем взрослым в саду рассказать, что музыку к сказке написал её хороший знакомый, и она тоже в сказке участвовала. Поэтому в четыре часа в игровой комнате на детских стульчиках разместился весь персонал детского сада, включая Марину Васильевну, а на ковре на полу дети в предвкушении сказки. Только Алёша не захотел сидеть на ковре, а забрался Маринке на колени. "Дети, - сказала Марина Васильевна, - я тоже участвовала в этой сказке. Постарайтесь угадать кто в этой сказке я." Диктор тёплым голосом объявила детскую передачу и сказку, как она называется. Сказка началась со знакомой Маринке музыки. "Я угадала! - к Маринке подбежала Наденька, - это вы сейчас нам говорили!"  "Нет. Садись на место, я потом буду". Маринка вдыхала запах маленького Алёши, ласково дула ему на макушку, смотря, как в ответ шевелятся волосики и изо всех сил желала, чтобы к нему вернулась мама. Когда раздался ведьмин голос, Маринка от неожиданности вздрогнула. "Не бойся! - горячо зашептал ей Алёша и обнял за шею, - мы тебя спасём!" 
Сказка закончилась. Алёша спрыгнул с рук, от радости забегал по ковру: " Я угадал! Я угадал! Наша Малина Васильевна была Белоснежкой!.."




                53

     Как хорошо, когда мамочка дома!  Маринка уселась в кухне на папино место: "Ты что же не спрашиваешь, как я к твоему мужу съездила?  А мы сегодня в саду с ребятишками "Белоснежку" слушали!"   "Я тоже слушала: Олег позвонил, сказал во сколько будут передавать. Сынком, понимаешь ли, представился. Мамой меня называл".    "Ну, и как тебе… сказка?"  "Три раза вздрогнула! Это ты со своим Мумыркиным развлекаешься?"    "Тумаркин он, а не Мумыркин!" - обиделась Маринка. "Ладно, ладно, пусть будет Тумаркин. Есть хочешь? - мама приготовила тарелку. "Не буду я есть!"  Маринка почувствовала, что мама готовится беседовать с дочерью.
"Мариночка! Ты хотела наверно  порадовать меня, что теперь с Олегом ты…жена".   "Да, мамочка, уже два раза!"   "Я, как женщина женщине тебе говорю, будь, пожалуйста, поаккуратнее с …этим и осторожнее.  Представляешь, придём в ЗАГС, ты в белом, невестином платье, а оно на живот не налезает!"   "А мне обязательно в белом быть?" "Обязательно! - я так хочу. Мне не пришлось, пусть дочь за меня в таком платье покрасуется. Фигурка у тебя хорошая, волосики, эдак, по платью рассыплем, на голову веночек…"  Мама обняла Маринку: "Давай посмотрим, как белое тебе идёт!"   Маринка вывернулась из рук матери: "Если ты будешь на меня давить, я вообще в ЗАГС не пойду. Ни в белом! Ни в чёрном!  Или приду в… валенках! И вообще я уже поняла, что такое семейная жизнь!"  "Хорошо, хорошо. Подождём папу: пускай сам тебе советует, ладно?"  Маринка побежала открывать дверь - Олег пришёл за рюкзачком: "Мамочка! Сынок небось за рюкзаком пришёл. А рюкзачка нет - я его у папы в госпитале забыла. Ты не горюй - я деньги за ведьму получу и сразу тебе новый куплю! Согласен?"  Маринка уже для себя наметила Олегу новый рюкзачок купить, а Вадиму хорошо бы футболку с воротничком. Только размер  его не знала. "Стой здесь, - скомандовала Олегу, - мамочка, где у тебя сантиметр?"  Приложила сантиметр к плечам будущего мужа и попыталась умножить эту длину на полтора, но сосчитать в уме не смогла: получалось то очень много, или совсем мало.  "Ладно, я потом на бумажке умножу," - зачем-то сказала Олегу, а мама спросила:"Вы есть будете?" Олег понял, что мама на "вы" к нему уважительно обращается, а Маринка - что мама их двоих зовёт. Будущая семейная пара съела всё без остатка, а Маринка по привычке тарелку кусочком хлеба подчистила, чтобы маме мыть было удобнее. "В нашем садике у меня завтра концерт".  "Ты выступаешь?" - обрадовался Олег.  "Да, нет же, дурашка, дети своих родителей будут радовать!"   "Приду обязательно! - заверил Олег, - хочу на коленях у Зои Михайловны посидеть!"  Будущая семейная пара начала хохотать - они-то знали над чем смеются, а мама не поняла, и ушла в спальню.  "Пойдём быстренько?" - Олег тянул Маринку в её комнату. "Ни за что!- сказала Маринка. "Но почему?"  "Потому что белое платье на живот не налезет!"
               
54
    
     Родители украсили помещения  сада  Зои Михайловны праздничными плакатами, но почему-то на военную тематику. "А ты записался в Красную армию?" и "Папа, - убей фашиста!" - были самыми безобидными, но всё равно вышло празднично. Детский концерт закончился, а потом детей развлекал Олег, и Маринка с гордостью сказала кому-то из родителей: "Это мой муж! Будущий"…
  Сегодня Олег Маринку к себе не звал: из дачного городка вернулся в Москву деда Миша…
               
55

И в "бабаевском" концерт получился! Возбуждённые дети теребили родителей, гордясь своими успехами. Родители их хвалили. К шести вечера разобрали всех детей. Остался один Алёша. "Если за тобой не придут, пойдёшь ко мне? Твой папа знает, где я живу, а нашему сторожу скажем, что ты у меня, хорошо?"  Маринка позвонила домой, поняла, что папа вернулся из госпиталя: "Папочка, не возражаешь, если я с сынишкой домой приду?"  "Конечно, приходи. И сынка приводи. Ведь теперь не чужой он нам, верно? "
Маринка даже устала вести это скачущее, дёргающее её за руку создание. Побоялась переходить с ним дорогу - взяла на руки.  Около подъезда нагнал их участковый: "Вот вы где! Я сначала к его отцу в больницу, потом в "бабаевский", а там только сторожиха! Лёшка, пойдём, а то мы воспитательницу задерживаем!"  Участковый нервничал, только сейчас шинель начал застёгивать, а в петли не попадал;  всё-таки застегнул, но не подряд, а криво. Лёшка разрыдался, ручонку выдёргивал: "Не хочу с тобой, к Малине Васильевне хочу!"  "А папа  его где?"  "В больнице! Вот где! В Сокольниках в хирургическом. Пырнул,  гадёныш, его на допросе, заточкой пырнул… В сердце, сволочь, метил!"  "Алёша, стой смирно! - Маринку дети слушались с первого раза,- вы разрешите Лёше у нас сегодня пожить, а завтра я к его папе, может быть даже с Лёшечкой, в больницу схожу, и как он посоветует.  К нему пускают?"    "Вас пустят - жёнам разрешается".  Озябшими пальцами Маринка застёгивала правильно пуговицы на шинели. Два человека из её новой жизни смирно стояли рядом. "Почему? - подумала Маринка, - я наверно…  точно приехала с другой стороны!"…

                56
    
     Вместе с папой в доме появились Олегов рюкзачок, а с Маринкой - Алёша. Мама не удивилась, а у папы одновременно поднялись усы и брови: "Ты, дочь, не слишком  с детьми торопишься?"
Едва Маринка дитё распаковала и сама в домашнее переоделась,  любопытный ребёнок подбежал к маме: "Ты бабушка?"  Отец сказал: " Бабушка, бабушка  - её Мотей зовут!"    "А это - дедушка. Его Васильком называют!" - парировала мама. Алёша посмотрел на них: не шутят ли? и сказал: "Я всё равно Малину Васильевну люблю больше, но и вы мне тоже ничего".   "Ты такой маленький, можно мы тебя Одуванчиком будем называть?"- спросил отец. "Нельзя одуванчиком! На одуванчик дунул, - Алёша показал как, - и его нет! Я - колокольчик!"   "Правильно! - согласилась Маринка, - тем более что его фамилия Колокольцев. Я эту фамилию по повесткам от его папы из милиции выучила!"
"Ну что? Ужинать будем?" - маму не отпускала потребность заботиться - появление молодого Колокольцева восприняла философски.   "Будем! Будем! - запрыгал на одной ножке Алёшка и сразу определился на папин стул.
В дверь позвонили:  не участковый ли? Но!.. Олег извинился: "Деда Миша замучил - со всеми вами хотел познакомиться! Позвонить даже не дал: говорит, когда врасплох  людей застаёшь - сразу понятными становятся!" Алёша на всякий случай забрался Маринке на руки - люди незнакомые! Так она и вышла к Олегу и деду Мише: с ребёнком на руках!  "Я же говорил тебе, несмышлёныш, у неё детей полно! Усё понятно! Вниз идём, домой! Тьфу!"
     Ужинали тихо, по-семейному. Папа посмеивался в усы. Алёшка сразу разобрался, где спать: "У  Малины Васильевны".
Взрослые ещё посидели за столом: папе госпиталь определил, что всё в порядке, только кровь густоватая - нужно аспиринчик попить. А Алёшин папа лежал сейчас в больнице, потому что его ранили на работе, и завтра Маринка его навестит, может быть, даже с Алёшей…Мама обещала собрать что-нибудь в больницу. "Да, кстати, Степаныча, Марина его видела, на днях из госпиталя тоже выпишут, - вспомнил вдруг отец,- наверно пойду работать к нему " …
               
                57   

     Утром мама всех покормила: "А мне утром никогда есть не давали!"- сообщил ребёнок.
Потом взрослые отправились по делам: папа оформлять пенсию, мама по магазинам, Маринка с Алёшей в "бабаевский" садик, хотя сегодня работала у Зои Михайловны.  "Можно я вас, Малина Васильевна, буду мамой называть?" - по дороге спросил Алёша.  "Нет, Алёшенька, не нужно, потому что я не твоя мама, хотя очень тебя люблю. Твоя мама обязательно к тебе вернётся - выздоровеет и вернётся".   "А сейчас она что - болеет?" "Болеет, милый, болеет… Все мы иногда этим болеем."   "И вы тоже?" " И я тоже…Я, может быть, сейчас больше всех болею…"    "Почему?"  Маринка подумала: "Я наверно не с той стороны приехала…" Они подошли к дверям садика. Марина Васильевна передала ребёнка воспитательнице и помчалась в детский сад под аркой, чтобы быть раньше Зои Михайловны.
Олежки под аркой сегодня не было: "Не забыть ему деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы отдать, как увижу…"
     Маринка поймала себя на том, что начала бегать: сначала к "бабаевцам"- за Алёшей, потом домой за сумкой, что мама собрала в больницу для Алёшиного папы. Придумала на бегу, что приготовленное в больницу с собой не возьмёт - отцу хватит и Алёши, а сумку сегодня отвезёт Вадиму в Центр, может быть к нему уже пускают.
"Ты сумку забыла!" - крикнула мама вслед Маринке с Алёшей. "Я за ней после больницы забегу!"
В палату к Колокольцеву их пустили сразу, понятно было, что жена с сыном. Алёша
 прилип к забинтованному до шеи отцу. У отца в глазах  появились слёзы. "Почему все, как увидят меня, плачут? -  подумала Маринка, - может быть я в чём-то виновата?"- но ответить себе не успела, потому что Алёшкин папа спросил: "Голопогосова?"  "Нет, нет, - сказала Маринка, - вы перепутали: я Галактионова. Галактионова…"  "Малина Васильевна",- уточнил Алёша.
Следователь говорил с трудом - мешало пробитое лёгкое: "Замуж пойдём?"   "Не могу я за вас замуж, извините. Я уже замужем".  "Тогда чего же мне голову морочим?"   "Давайте больше эту тему не обсуждать. Я вам повода, насколько помню, не давала, - сухо сказала Маринка, - это, во-первых. Во-вторых, заявление от Колесникова Вадима у меня на руках. В-третьих, самое главное - пускай Алёша, пока вы в больнице и жена ваша домой не вернулась, у нас поживёт. Если вы, конечно, не возражаете. Может быть какие-нибудь другие соображения имеются?"   "Ты, Марина Васильевна, заявление, что претензий не имеется, у главного врача заверь, и печать ихнюю не забудь. Насчёт Алёшки согласен - тебе спасибо, потом разберёмся, - Маринка чувствовала, что больной начал уставать, - а ко мне больше сюда не ходи и Алёшку не таскай. С работы меня навещать будут…Всё. Идите. Я тебя потом повесткой вызову"               
58

      Алёша остался с Маринкиной мамой. Отца дома ещё не было. Маринка с сумкой входила в Центр травматологии: "Мне бы к Колесникову Вадиму?"  "Восьмая палата", - незнакомая медсестра рукой показала куда идти. Дверь в палату была настежь. Оттуда неслись молодые весёлые голоса. Маринка застеснялась, не знала как себя вести с молодёжью: они уже детьми не были, а взрослыми ещё не стали. Олег и Вадим были для Маринки молодыми взрослыми. Едва она обозначилась на пороге, многочисленные обитатели палаты, стуча костылями и палочками, задевая гипсованными руками и ногами за спинки кроватей и стульев, с весёлым гамом вывалились из восьмой палаты - так рой пчёл одновременно покидает улей. На кровати около окна, сверкая новыми "доспехами", полулёжа, её встретил Вадим. По дороге к нему Маринка представляла опять заросшее жёсткой щетиной несчастное его лицо и запущенные ногти на руках и ногах, но Вадим встретил её улыбаясь, аккуратно, почти наголо постриженный и выбритый до синевы. "Интересно, сказать ему, что замуж собралась? Или пока не говорить - пусть спина срастётся?" Решила не говорить. "Я тебе вкусненького принесла", - Маринка начала выгружать сумку. Тумбочка была полна!  Удивилась: "Ты с того раза ничего не съел?!"   "Загадка для меня: кто-то через день приносит передачи, у меня не показывается, даже следов не оставляет!"  "А нянечки, сёстры что говорят?"   "Ничего сказать не могут - они же не всё время в вестибюле дежурят, отходят иногда, а придут на место - лежит передача, написано Колесникову и даже палату знают!"   "Врёт! - поняла Маринка, - я ему передачи таскаю, морду брею, ногти на руках-ногах стригу, а он за руку меня держит, в глаза заглядывает, в слезах весь, и врёт!"  Маринка поднялась: "Я пошла!"  "Подожди. Я сам не понимаю, что происходит.  С ребятами,- он палату рукой обвёл, - договорился, чтобы выследить. А ты - я знал, не поверишь. Я и сам не верю". Маринка пальто со спинки кровати сняла, поднялась.  "Постой!  Помоги мне, пожалуйста."   "Опять что ли ногти у него отрасли? Не буду я больше никому ногти стричь!"  "Помнишь, я рассказывал, что Виталька денег мне в долг на машину дал?" Маринка стоя слушала, смотрела на Вадима сверху: опять врать будет?  "Деньги очень большие, я за них беспокоюсь, мало ли что. Я себе немножко отложил на всякое бритьё - мытьё, стрижку. К нам сюда, оказывается, парикмахер приходит, - Вадим на выбритое лицо показал, - возьми их на сохранение, потом нам с тобой пригодятся".  "А если я…"    "Нет, нам с тобой на роду написано быть вместе … Я, когда совсем плохо было, с Богом по ночам разговаривал. Всё ему про нас рассказал. Он и велел быть нам вместе. А ещё я хочу, чтобы ты мне детей родила. И чтобы им было не как в детдоме. Ладно?"   "Ладно. Деньги давай - сохраню".  "А поцеловать?"   "Целуйся с той, которая тебе передачи носит!"
Домой Маринка вернулась с полной сумкой денег, на которые хоть завтра можно было купить машину.   
Деньги нужно было куда-то надёжно спрятать, желательно, чтобы мама не видела: начнутся вопросы-допросы и причитания. "Мамочка! Найди, пожалуйста, мне большой пакет".  Мама принесла пакетик.  "Да, нет же, большой нужен!"   Мама принесла пакет, в котором хранилась подушка: "Такого хватит?" Маринка начала выкладывать из сумки деньги, перевязанные в пачки зелёными резинками. Неожиданно вошла мама и, увидев дочь, деловито набивающую пакет пачками денег,  безвольно опустилась на Маринкину кровать. Дочь торопилась, даже языком себе помогала!  "Я всё поняла! Я чувствовала, что ты связалась с уголовниками!  Твоя поездка на дачу приведёт тебя в тюрьму - это я теперь точно знаю! От следователей не вылезаешь, участковые за тобой гоняются! Чужие дети по квартире бегают!"  Мама зарыдала: "Вася! Брось свои газеты!  Иди скорее сюда: твоя дочь банк ограбила!" В комнату вошёл отец, за ним Алёша. "Бабушка, ты не плачь, Малина Васильевна холошая!" Мама подхватила ребёнка и в слезах укрылась в спальне.
     Пришлось отцу от начала до конца рассказывать печальную историю посещения Виталиковой дачи и всё, что за этим последовало. Отец слушал внимательно, спокойно на удивление. Маринка поймала себя на том, что рассказывает как будто о другом человеке, и вместо "я" говорит "она".  "А с Вадимом у тебя что?" "Да не знаю я!...Мне его жалко и помогать хочется.  Знаешь какой он сильный!" Маринка приготовилась плакать.  Отец отошёл от дочери: "Так вот! Завтра мы с тобой идём в сберкассу и кладём деньги на сберкнижку. Поняла?"  Маринка закивала. "Потом идём в ателье заказывать тебе платье. Подвенечное. Поняла?" Маринкина голова сама по себе кивала, как у китайского болванчика у них в кухне на подоконнике. Отец помолчал, сказал потом: "Прямо роман какой-то получается - нужно Степанычу рассказать - пусть в свою новую книжку вставит.  Степаныч говорил, что книги пишет. Писатель, в общем!" Отец рассмеялся …               


                59   
    
     Приближался новый 1990-й год.  Маринка готовила в своих садиках положенные концерты. Алёша на маминых харчах раздобрел, округлился, почти  перестал подпрыгивать и дёргаться.  Следователя обещали из больницы выписать в конце января, - Маринка всё-таки навестила его, а Степаныча, с которым папа был в Купавнинском госпитале, подлечили и двадцать пятого декабря отпустили домой.
По этому поводу они с папой с утра посетили кафе возле Курского вокзала, и вечером вдвоём, навеселе, заявились на Красносельскую к не ожидавшей их маме. Галантный Степаныч  преподнёс опешившей маме цветы и торжественно вытащил из каждого кармана пальто по бутылке шампанского. Папа отличился огромной коробкой конфет и шоколадкой специально для Алёши.
Маринке захотелось увидеть Вадима - она припасла для него два замечательных шарика с ёлок: один с "бабаевской", другой – из-под арки. Шампанское напомнило ей "свадьбу", которая случилась у них с Олежкой, и, чтобы не кукситься дома, отправилась на Курский в Центр травматологии.
Снова деликатные молодые люди оставили их  в палате одних. "Я тебе к новому году подарки принесла", - Маринка показала шарики.   "Здорово, что два: самый красивый - это будешь ты, а просто красивый, потому что любит тебя, - это я! Согласна?" Маринка смотрела на Вадима: он разговаривал с ней не полулёжа, как в прошлый раз, а полусидя, хотя, - она подумала, - то и то мало чем отличается друг от друга: всё равно "полу". Так он потом и будет жить…вполовину?
"Ты куда-то ушла от меня. Ты о чём думаешь? О передачах, которые мне кто-то носит?"  Маринка молчала. "Нагнись ко мне, я тебе на ушко скажу, потому как это секрет."  Маринка нагнулась и поняла какие сильные руки у Вадима и какие горячие губы, совсем не такие, как у её Олежки. "Ребята застукали благодетельницу! Хочешь знать кто это?"  Маринке освобождаться из рук Вадима вдруг расхотелось.  "Это…- Вадим  выдержал длинную паузу, -  это…- Маринка напряглась, - это Лилия Владимировна!"  "Кто?!"  "Ты её видела. Она наш хирург, позвоночниками заведует,"- шептал Вадим в опять ставшим податливым, Маринкино ухо.  "Чегой-то она, - сварливо, совсем по-бабьи, спросила Маринка.   "Не знаю, - снова зашептал Вадим, - но ты меня не бросай, а то вдруг украдут".   "Украдут, так украдут! Тебе же хуже будет!" Схватила пальто:  "А я замуж выхожу! С Новым годом!" И ушла…
60
               
      С иголкой в душе Маринка вернулась домой, а там было тепло, уютно и весело. Степаныч с восхищением смотрел на неё: "Мне Феоктистыч про твою историю длинно рассказывал. Занятно! Очень занятно, прямо в книжку просится."  "Книжка - не то, самой всё пережить нужно. Там и тут, - она ткнула пальцем в голову и сердце, - пережить. Я за это время лет на двадцать состарилась".  Степаныч к себе располагал, ему хотелось рассказывать, или советы получать - на Маринку он действовал  успокаивающе. Отец развеселился: "Третьего нам с тобой, Степаныч, не хватает".   "Я буду тлетьим!" - Алёшка полез к Степанычу на колени.  "Ты бы "сынку" позвонила,  не дуйся, а просто позвони, так, мол, и так, папа сынка видеть хочет. Дескать, фасон подвенечного платья, которое мы с тобой заказали, требует у жениха уточнения".  "А ты сам позвони - твой ведь сынок!"   "Звонить не дело, - подсказал опытный в людских отношениях Степаныч, - партийный опыт мне подсказывает, что лучше глаза в глаза". "Тогда поднимайся и пойдём - здесь рядом."  "А шампанского?"   "Магазин внизу, идём!" И ушли…
         Вернулись они через час, но не вдвоём. Деда Миша, кряхтя, при всех на колени перед Маринкой бухнулся: "Прости меня, дурака старого, неразумного - опростоволосился я, как есть, опростоволосился! И Олежку с понталыку сбил. Один, понимаешь, в ёлках до снега жил, одичал совсем и поболел там достатошно. Вот оно в голову и вдарило!"  Маринка деда вверх за руку тянула, а он не поднимался - ногами ослаб. Степаныч с папой на ноги его поставили и за стол усадили. Маринка Олега на всякий случай  от компании изолировала в своей комнате. Мама в кухне обосновалась с Алёшей.
Молодые сидели на Маринкиной кровати : Олег держал её руки и торопливо рассказывал, что хорошего успел сделать, пока не виделись. "Ну прямо, как голубки весной на крыше - сейчас он ещё и гулить начнёт,"- подумала Маринка.   "Я всё время думал, как тому бедному Вадиму - помнишь, со спиной, - помочь, да и за деда беспокоился, и ты переживала. Я его в Первой Градской больнице нашёл. Лилию Владимировну, помнишь, она к нам с мамой приходила, уговорил взять его к себе в отделение - она в спортивной травматологии работает".   "Я её знаю - твоя Лилия Вадиму через день тайком передачи носит. Небось, втрескалась в него! Доктор называется!"  Олег Маринкины руки отпустил: "Откуда ты знаешь?" Маринка слезла с кровати, задумалась: "Я теперь всё про всех знаю. Что-то в твоём рассказе ничего ни с чем по времени не совпадает. То ли время для меня так быстро бежит, то ли ты от него отстаёшь. Не пойму, что со мной происходит… Может быть - только не обижайся - нам с тобой повременить, заявление из ЗАГСАа забрать, я в ателье от подвенечного платья откажусь. Какая тебе разница теперь: всё равно я твоя жена, правда, тебе так удобнее?"
Неизвестно чем бы закончилось это свидание, но в дверь поскреблись: "Узнаю деду Мишу!" Маринка открыла дверь, расцеловала старика: " Умница, всегда вовремя появляетесь!"  "Велено вам, господа хорошие, на совещании присутствовать. Дело, понимаешь, важное. Без вас никак".
Говорил Степаныч, все слушали: "Время сейчас не простое. На армию гонение, на партию гонение. Один только пархатый Коротич в своём "Огоньке" каждую неделю офицеров грязью поливает. А сколько у него приспешников?  Офицеру в форме на улице лучше не показываться, в транспорте не ездить - обязательно какой-нибудь сквалыга пристанет, оскорбит, а то ещё учить начнёт. Ответить ему по - офицерски нельзя - с потрохами сожрут! Мы преподавательскому составу академии разрешили в городе ходить в гражданском. На работе теперь в форменное переодеваются.  А партия? Президент на коммунистов всё дерьмо валит, момент выжидает, чтобы партию уничтожить! У нас ведь как в стране повелось? Мы мир старый сначала разрушим, на людей наплевать - мир разрушить нужно, а потом, только потом не строить, нет, н;чать строить, как Горбачёв выражался, в перестройку нас заталкивал, а страну развалил…"   "Политинформация у нас в доме", - смекнула Маринка, вспомнив музыкальное училище и преподавателя, похожего на Степаныча, раз в неделю собиравшего их курс в самом большом классе, увешанном плакатами и лозунгами.  "Но речь не об этом, - Степаныч увидел отсутствующие Маринкины глаза, - у меня при академии есть клуб. Довольно хороший, уютный, с двумя входами: один из нашего здания, другой с улицы. Правда, внутри довольно запущенный - не до него нам сейчас. Я в нём партийные мероприятия провожу. А для них что нужно? Трибуна, стол для президиума и такой бюст Ленина, чтобы с последнего ряда большим казался. Собрания сейчас раз в месяц проводятся, и, сдаётся мне, где-то через год-два вовсе прекратятся. Если такое помещение простаивать будет, обязательно его ушлые люди умыкнут - приватизируют,  или ещё что, а мне его жалко. Я и подумал: может, Феоктистыч, твои молодые чего-нибудь для клуба придумают, чтобы видно было, что клуб живой…"

61
 
     У Олега загорелись глаза: "Пока вы говорили, я уже всё придумал! Но с начала я не про клуб.  Двадцать четвёртого марта мы с Маришкой расписываемся. Свадьбу мы празднуем в фабрике - кухне - я когда один раз за ней в "бабаевский" садик  забегал, по пути в эту кухню заглянул и договорился. Деньги им в январе нужно внести и меню обсудить. Это на вас, - он головой показал на Маринкиных родителей, - ложится. Если что - деда Миша помочь может. "У меня двадцать четвёртого день рождения", - напомнила Маринка.  "Ладно, пускай будет", - отмахнулся Олег.  "Дальше: жить мы будем у вас, потому что моя мама готовить не умеет. Деда Миша будет помогать по хозяйству, и за моей мамой присматривать. В декабре у нас родится ребёнок, не знаю пока, мальчик или девочка".   "Шутит он, или говорит серьёзно? Похоже, серьёзно", - Маринка задумалась: не пора ли, действительно, забрать заявление из ЗАГСа.   Олег разошёлся: "Марина увольняется из своих дурацких детских садов, и вы, - он показал на Степаныча, - оформляете её на работу в свой клуб. Мы все, - обвёл присутствующих рукой, даже Алёшу не забыл, - поможем привести его в порядок. Потом даём везде нужную рекламу, и народ к нам повалит, но не просто так, а за билеты. В декабре Марина родит - тогда придётся кого-нибудь взять в клуб на её место. Такого человечка начну присматривать с завтрашнего дня!"  "Постой, постой, ты всё нам распланировал, а сам, что будешь делать?"-  спросила Маринкина мама. "Мне из Останкино никуда двигаться нельзя: я там на хорошем счету, думаю, через годик попаду к телевизионщикам. Это золотое дно - хороший муж должен хорошо обеспечивать жену. Купить ей, например, шубу, или машину!"   "У нас есть деньги на машину".  "Мамочка, - уточнила Маринка, - у нас есть деньги на две машины!"   "Это же прекрасно! - обрадовался Олег, - сделайте мне настоящий подарок на свадьбу!"
Степаныч  поднялся из-за стола: "Мне, извините, пора".   "Я тебя провожу," - отец надевал пальто.  "Иди ко мне", - Олег хотел посадить себе на колени крутившегося рядом Алёшу, но тот вырвался: "Не хочу к тебе!"- и убежал в Маринкину комнату. Деда Миша с Олегом стояли на выход у двери.  "Я хочу деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы отдать", - сказала Маринка.  "У тебя что, горит?"  "Да, нет, просто…"  "Я завтра зайду насчёт машины, тогда и отдашь".
               
62
      
     Новый год встречали в квартире Олега. Его мама приболела, ей не рекомендовали выходить на улицу, поэтому наготовленное своей мамочкой, Маринка за два раза перетащила в дом будущего мужа. Ёлки здесь не было. Алёша скучал, пока ему не надели наушники и не дали побаловаться электронными клавишами. Олег играл в радушного хозяина, его мама зябко куталась в меховой жакетик, а после боя курантов вовсе ушла к себе. Деда Миша при всей Маринкиной любви к нему, начал раздражать, поучая их с Олегом премудростям будущей семейной жизни. Мама и папа сидели друг напротив друга; со своего места Маринка видела, как им скучно и хочется домой. Ещё она зачем-то думала о Вадиме: с кем он встречает Новый год, может быть с Лилией Владимировной? Интересно, они сейчас вдвоём в восьмой палате, и куда они дели её обитателей?
Олег начал рассуждать о преимуществах разных марок автомобилей и дорассуждался до того, что Маринка поднялась со стула, сняла с Алёшки наушники и повела его домой - спать. Следом за ней возвратились папа с мамой.
    
     На старый Новый год Маринка категорически отказалась собираться у Олега. Они с мамой накрыли праздничный стол такой, за которым любил сидеть папа, возвращаясь домой из дальних плаваний. Самым счастливым в доме Галактионовых казался маленький Алёша. Сегодня он мог сколько угодно нажимать клавиши пианино, сидеть со взрослыми хоть всю ночь и есть вкусности, но не те, которые тебе предлагают взрослые, а которые хочется самому. Сегодня Маринкин папа, которого Алёша  привык звать Васильком, разрешил "нашему Колокольчику" зажигать на ёлке лампочки, для чего Колокольчик каждые пять минут подбегал к ёлке и тренировался, отмечая каждое включение радостным "Ура!" Если взрослые вместе с ним кричали "Ура!"- он был счастлив! Вот таким "Ура!" они встретили гостей: Олежку, его маму и деда Мишу. Маринка сразу утащила Олега в свою комнату, было интересно, когда же она получит обещанные ей деньги за "ведьму": ей хотелось именно за эти деньги подарить Вадиму футболку с воротничком.
Оказывается, всё было просто: нужно придти на почту - обязательно с паспортом - напомнил Олег, и получить денежный перевод из Останкино. "Ты что же мне раньше не сказал", - разволновалась Маринка и начала надевать пальто. "Куда ты на ночь глядя! - забеспокоилась мама, - все почты уже закрыты!" 
               
                63
 
     Пришлось сесть за стол. Сидящих за столом она знала и чувствовала. Даже Вадима она знала и чувствовала, хотя он сейчас был далеко в своём новом корсете. "Интересно, та носит ему передачи?"
Не знала толком  лишь Олежкину маму - видела её один раз у себя дома, да у них на Новый год, и ещё на фотографиях в их квартире. Вспомнила по афишам: её звали Софья Клевицкая.  "Нужно эту Софью сегодня хорошенько поизучать - жить с ней придётся, и, небось, делить сына", - размышляла Маринка, глядя на хрупкую женщину напротив себя.  Софья Клевицкая была само очарование - отец сразу начал за ней ухаживать, и Маринка изучала, как та плавно подносит ко рту вилку и снимает с неё  маленькими белыми зубками приготовленное мамочкой. Взрослые пили шампанское, Маринка с Алёшей - "Буратино". Неожиданно Софья сказала; "Как хорошо, когда в доме столько мужчин! Мы почти всегда с сыном вдвоём, сейчас трое, а папа уедет в деревню - опять останемся вдвоём".  Получалось, что будущую жену сына в своём доме она не представляла, или речь шла только о мужчинах? 
Маринка удивилась, какой низкий и звучный голос у Олежкиной мамы! "Но у вас столько партнёров-мужчин было на сцене!"  "Милочка моя, запомните: в балете мужчин нет - это только балеруны." "Но они же вас на руках всё время носили - я на ваших афишах видела," - не унималась Маринка. "Носить то носили, только последний на руках не удержал и уронил в оркестровую яму, - грустно сказала заслуженная артистка. В результате вдребезги сломанная дорогущая виолончель, у меня сотрясение мозга, год на вытяжке и полгода в корсете. Пожалуйста, Василий Феоктистович, налейте мне ещё!"
Зазвонил телефон: "Вадим! - не сдержавшись крикнула Маринка, подлетая к аппарату - за три шага, которые она сделала к телефону, поняла, увидев глаза Олега, что нечаянно выдала себя.  "Ну и что!  Значит, Вадим уже встаёт! Но как он узнал мой номер?!" -  молнией пронеслось в голове.   
"Голопогосова?" - слабый голос шелестел в трубке.  "Нет, нет! Галактионова я!"  "Тогда дай нам, Галактионова, с сыном поговорить".  "Колокольчик! Скорее иди! Папа звонит! Привет ему передай. С Новым годом не забудь поздравить!" Алёша разговаривал с папой, вернее не разговаривал, а только отвечал: "Да…Да…Нет. Да. Обязательно. А мама?..." Маринка села за стол. "Какой такой Вадим?"- отчуждённо спросил будущий муж. Маринка чмокнула его в раскрасневшуюся от шампанского щёку: "Это следователь мой - Вадим. С Новым годом поздравляет!"…




64
    
     За ночь Москву завалило полуметровым снегом. Как всегда, в такие дни по улицам бодро двигались снегоуборочные машины, но со снегом не боролись, а просто  перемещались. Похоже, что машинами командовал кто-то, знающий, где сейчас в городе снега больше всего и направлял технику только туда.
Папа вызвался помогать Маринке, когда она работала в садике у своего дома: она не успевала отвести Алёшу в "бабаевский" и возвратиться до прихода Зои Михайловны. Папа собирался выйти на работу в артиллерийскую академию после Дня Советской армии. Раньше выходить на работу Степаныч не советовал: преподавательский состав отмечать праздник начинал за неделю. Маринка лелеяла надежду, что следователя к празднику, наконец, выпишут, и Алёша начнёт жить дома. Хотелось также, чтобы мама его одумалась и вернулась к сыну. Кроме того, на Маринке висели: два праздничных концерта в двух детских садах, вторая примерка подвенечного платья, получение на почте денег из Останкино за "ведьму", покупка Вадиму подарка к празднику в виде футболки с воротничком и получение в Центре травматологии печати на том заявлении Вадима, где претензий к Маринке он не имеет.
Начать она решила с почты, и, спасибо папе за доставку Алёшки в сад и обратно, помчалась с работы на почту, где работница, выдав гонорар, спросила, сгорая от любопытства, правда ли Маринка работает в Останкино?"  "Правда", - рассеянно ответила Маринка, пересчитывая толстую пачку денег. "Простите, если не секрет, а кем?"    "Ведьмой я там работаю, ведьмой!" - Маринка уже бежала в ближний универмаг за футболкой с воротничком. В пути её стал мучить вопрос: если за несколько фраз, которые она прочитала в "Белоснежке", ей заплатили целую пачку денег, то сколько же получил Олег за музыку ко всему спектаклю?  Маринка вспомнила, каким радостным он был в тот день, и как спрашивал, что ей подарить?  Вроде бы даже на шубу намекал!
Червячок сомнения, утихший было на время, вновь потихоньку принялся грызть Маринку изнутри…
     В ближнем универмаге вообще футболками не торговали, а, узнав какой требуется размер, шутя спросили: "Геркулесу хотели  купить? "  Маринка шутку не поняла: "Да нет, своему подарить на 23-тье."  Почему продавщицы посмотрели на неё с уважением, Маринка тоже не поняла…
 Более или менее подходящее удалось найти в спортивном магазине на Рижской, куда пришлось тащиться с Алёшей из "бабаевского", а лишь потом домой. Ребёнку там она купила красный теннисный мячик, но вовсе не к празднику, а просто так - пусть мальчик играет…
Дальше всё было просто: папе, Олегу и деду Мише она подарит по одеколону, а к следователю привезёт, как подарок, Алёшу.
Маринка попросила маму оформить футболку, как подарок. Мама её выгладила, сложила аккуратно, ленточкой поперёк перевязала: "Мне кажется, ты эту рубашечку сильно на вырост Олегу купила. Сейчас, точно, в неё двух твоих Олежков можно упаковать!"
               
    Наступило 23-е февраля. Мама подарила мужу носовые платки с вышитыми на них васильками, Маринка - одеколон "Капитанский". Потом они с Алёшей отправились в больницу к его папе.
Следователь теперь лежал в палате с многочисленными соседями - значит, пошёл на поправку, - поняла Маринка. Около его кровати сидела женщина в цветастой объёмной кофте. "Мамочка!"- бросился к ней Алёша, зарылся в складки кофты. "Голопогосова!"- весело позвал следователь. "Галактионова я!" - запротестовала Маринка.  "Малина Васильевна!"- уточнил из кофты Алёша.  "Жена это моя,"- показал на женщину следователь.  "У нас  мама ланьше болела, а сейчас выздоловела насовсем! Плавда, мамочка?" - Алёша заглядывал маме в глаза. Женщина к Маринке не оборачивалась: по спине было видно, что Маринка ей неприятна. "Ну, я пошла, - Колокольчик, поцелуемся на прощание? Хотя чего целоваться - завтра снова увидимся". "Печать на бумагу поставить не забудь!" - крикнул ей вслед осчастливленный муж и отец.


65


      "Неблагодарные какие люди попадаются: ни здрасьте вам, ни до свиданья!" - огорчилась Маринка, но сейчас её больше заботила встреча с Вадимом - огорчаться снова сегодня не хотелось.
Без Алёши в квартире стало просторнее - везде успевающего Колокольчика уже не хватало. Красный теннисный мячик сиротливо лежал под ёлкой. Ёлку давно пора было выбросить, но из-за Алёшки этого не делали. "Нужно своих маленьких в доме заводить, а не чужими детьми пользоваться", - неожиданно для всех заявил отец и посмотрел на дочь. Дочь надевала пальто: "Я, дорогие мои родители, помчалась выяснять, как заводить в доме своих маленьких детей! Кстати, мамочка, пока меня не будет, попробуй проконсультироваться у папы, как это делается!"
    Дежурная в Центре травматологии, направила посетительницу Колесникова в нулевую палату. Нулевая оказалась на втором этаже рядом с блоком врачебных кабинетов и административных комнат. Маринка прислушалась: в палате работал телевизор.  "Праздник, небось, отмечает со своей, или ещё чего?" Маринка не выдержала и приоткрыла дверь:  на кровати мирно спал перед работающим телевизором тот, кому предназначалась футболка. Маринка осторожно сняла пальто, по привычке повесила его на спинку кровати, осмотрелась. Кроме кровати с Вадимом и телевизора, в палате была раковина с двумя кранами, в углу холодильник, а из стены над головой Вадима торчали наушники трёхпрограммного радио.  "Хорошо устроился…"- прошептала Маринка. "Нет… плохо, потому что тебя давно не было…" - прошептали ей в ответ. "За что тебя сюда?"- спросила Маринка чуть громче.  "Это большой-большой секрет…Сядь поближе… Нет, ещё ближе, вот так,"- руки Вадима аккуратно, как пёрышко, уложили Маринку рядом с собой. Её ухо оказалось напротив губ Вадима: "У меня дела не очень хорошие, - шептал Вадим, поэтому я оказался здесь, в нулевой. Ты не перебивай, я сам всё расскажу… Лилия Владимировна решила поставить меня на ноги и защитить на мне докторскую. Но за сто процентов результата она не ручается. Если бы, как меня кто-то шарахнул, я не двигался, не пошёл на ногах к лесу, может быть самый важный нерв не порвался, и всё было бы по другому…"   Маринка заплакала: она вспомнила палку-дубинку деда Миши, и как хрустнуло, как Вадим, качаясь, брёл к лесу и как они с Олегом постояли на том самом месте и пошли на станцию, а человек с повреждённым позвоночником остался там, на опушке леса один, и в этом была её вина.  "Ты прошлый раз сказала, что собираешься выйти замуж. Я люблю тебя, очень тебя люблю и хочу, чтобы ты была счастлива. Пускай не со мной… Подожди…молчи… Уверен, что жить буду только ради тебя, и чувствую, нет, знаю, что мы нужны друг другу, - Вадим помолчал, - да, нужны!  Но я не должен быть таким, как сейчас…"   Маринка словно очнулась, поднялась на локте, смотрела в глаза Вадиму: "Я пока не понимаю, что со мной, но обещаю, слышишь, о-бе-ща-ю, что буду приходить к тебе," - она снова заплакала.  "Стоп, стоп, стоп! Ты что, плакать ко мне пришла?  Сегодня же праздник!.. Ты пришла зачем?" Маринка промокнула слёзы рукавом: "Я тебе подарок принесла. Давай померяем?"  Она рукой под спину  приподняла Вадима и просунула его голову в нужное место на футболке, но руки теперь не пролезали в рукава. Пришлось надевать подарок снова, но, начиная, с рук. Маринке пригодился опыт, нажитый в детском саду. Она немного развеселилась и даже постучалась в металлический Вадимов корсет, но звук был глухой и безрадостный. Маринка подкатила кровать к зеркалу над раковиной и включила свет: футболка с воротничком шла Вадиму и ему понравилась.  "И ещё,- Маринка вытащила заявление, которое требовалось заверить в Центре и поставить печать, - попроси свою Лилию"    "Она не моя, не моя, не моя - это я её! Я - её кролик… подопытный! Поняла?"  "Прости… получается, я… тебя ревную?..  В общем, - она написала зубной пастой на зеркале номер своего телефона, - если печати не будет, меня посадят в тюрьму, и я не смогу тогда приходить к тебе. Пускай к тебе тогда ходит твоя Лилия…"  "Дура! Садистка!"- закричал Вадим, - поставь кровать на место. Выключи свет… Иди ко мне. Нет…не так… ближе…"   Они начали целоваться и доцеловались до того, что Маринке расхотелось возвращаться домой. Но завтра был рабочий день, и ей обязательно нужно было понять, наладилась ли семейная жизнь следователя: она до сих пор не перестала заботиться об Алёше.
     Маринка вернулась домой. Праздничный день подошёл к концу. Только лёжа под одеялом, она поняла, что не поздравила мужчин Софьи Клевицкой. Но ни сил, ни желания у неё уже не было…

66

     В середине марта забот Маринкиной маме прибавилось. Найденное Олегом для свадьбы помещение фабрики-кухни с залом на втором этаже полукруглого здания фактически было обыкновенной столовой с традиционными запахами общепита, засаленными столами и туалетным духом из её тамбура.
Олегу требовалось убранство зала, соответствующее торжественности момента. Он придумал, чтобы к поднятию бокалов в честь новобрачных, на столах с накрахмаленными до хруста белоснежными скатертями, горели свечи. Ему также виделось меню с "изюминкой" и вина в таких бутылках, из которых, радуясь победе, поливают друг друга автогонщики, веселясь на пьедесталах победителей.
Продумать меню он сначала поручил деду Мише, отложившему отъезд в деревню на после свадьбы. Всё остальное легло на плечи Галактионовых, включая денежные расходы - у Клевицких свободных денег не было, о чём Олег предупредил сразу. Маринкин папа старался принимать участие в подготовке свадьбы, но по возможности, поскольку уже преподавал  в артиллерийской академии шесть дней в неделю.
Единственно, что взялся обеспечить Олег, был ансамбль из музыкантов, окончивших вместе с ним консерваторию, правда, им тоже требовалось заплатить.
Маринке понравилась идея с оркестром. Остальное ей не нравилось и хотелось всё остановить или вовсе отменить, но этого сделать уже было нельзя, потому что залог за пользование залом был внесён и оплачена стоимость продуктов, закупаемых столовой. С "изюминкой" в меню помог справиться папин Степаныч, который, как партийный руководитель крупной военной организации, имел доступ к закрытому райкомовскому распределителю. Он же обещал на свадьбу организовать небольшой автобус, "что бы твоя дочь - невеста не мела подолом тротуары на Красносельской."

Маринка ещё не отошла от детских концертов в своих садиках к восьмому марта, когда ей казалось, что ничего не получается, потому что голова была занята проклятой печатью на заявлении Вадима и следователем, который должен был вызвать её к себе: он мог уже выписаться из больницы. Кроме того, на Маринке грузом висело её подвенечное платье. Оно ей не нравилось из-за отсутствия  привычного кармашка для денег, которые она придумала на свадьбе отдать Олежке за кофточку и билет на электричку до Москвы, потому что входить в новую жизнь должницей, хотя бы и мужу, она не хотела.
Вечера в доме, когда у них появлялся Олег, стали походить на серьёзные совещания. Деда Миша  от них был отстранён, как не справившийся с составлением меню: по деревенской своей простоте он предложил, чтобы, понимаешь, не заморачиваться, наварить котёл картошки, и на каждый стол для украшения поставить тарелки с солёными огурцами, и обязательно с селёдкой. Хлеб он тоже не забыл. А на десерт придумал мочёную антоновку: ей водку хорошо закусывать и, вообще, фрукт! 
Свадьба получалась скромной: Олег предложил, чтобы от каждой стороны было одинаковое количество гостей, но не больше десяти, а то будет дорого.
У него наметились мама, деда Миша и пять музыкантов, один из которых должен был быть ещё и свидетелем в ЗАГСе, и обязательно Зиновий Тумаркин. Маринке пришлось поломать голову, чтобы пригласить такое же количество гостей: папа, мама, Степаныч, следователь, - она почему-то жалела его,- Зоя Михайловна, Люсьена - заведующая  "бабаевским" садиком. Зою Михайловну и Люсьену Маринка приглашала, чувствуя, что придётся с работой в садиках расставаться, или из-за клуба, о котором грезил её будущий муж, или из-за ребёнка, которого ей хотелось поскорее родить и растить только дома без яслей и детских садов, как растила её мамочка.
Ещё с двумя было совсем плохо. Маринка стала вспоминать, с кем заканчивала музыкальное училище и остановилась на семейной паре, с которой, нельзя сказать, что дружила, но, в общем, была близка больше, чем с остальными.  Маринка покопалась  в старой записной книжке и нашла Комаровых Катюню и Костю. На последнем курсе, поженившихся Катю и Костю, прозвали  коротко и просто "Три КА". Три КА, хотя давно расстались с Маринкой, ей обрадовались и наперебой стали предлагать себя в свидетели. Теперь по приглашённым Маринка сравнялась с Олегом …

В этот же вечер ей позвонили из Центра травматологии, и женский голос сказал, что заявление Колесникова заверено, печать поставлена и можно его забрать у Колесникова хоть сегодня.  Маринка поблагодарила, догадалась, что звонит Лилия Владимировна, и спросила, если подъехать завтра к вечеру, что можно Вадиму привести?  "Ничего не нужно - сами приезжайте - это для него, оказывается, очень важно", - сухо ответили Маринке и повесили трубку.
Возвратился с работы папа, с интересом посмотрел на дочь и отдал ей повестку к следователю: на завтра на 18.00. Дочь, размечтавшаяся побыть с Вадимом хотя бы один вечер перед замужеством, разозлилась на следователя. Тот, словно нарочно, некстати врывался в её жизнь. "Не буду приглашать этого идиота! Хотела ему приятное сделать, а он!"…- разнервничалась Маринка. "Нашла из-за чего нервничать! Я к нему завтра схожу и всё, что нужно, объясню. Только ты мне расскажи, что нужно говорить…

67

    Задуманного прощального свидания с Вадимом, не получилось: в нулевой палате царила заведующая позвоночниками, для пущей важности, притащившая с собой медсестру с кучей каких-то  приспособлений.  Вадим лежал на животе, зафиксированный в кровати. Корсет был снят, и Маринка разглядела зловещий красно-синий  вздувшийся рубец со следами операции, в середине пересекающий  широкую спину Вадима. По тому, как он грыз кулаки, Маринка поняла, что ему сейчас нестерпимо больно. Медсестра сунула Маринке заверенное заявление, и глазами показала на выход. Заведующая в сторону Маринки не обернулась…
     Плакать от обиды у Маринки сил не было: все они ушли в несостоявшуюся мечту. На уличных часах стрелки показывали только половину седьмого - она успевала  к следователю. Дежурный для начала Маринку в отделение впускать  не хотел, и разрешил пройти, только услышав, что у следователя её папа.
В 35-ой комнате беседовали похудевший бледный следователь и отец в полной парадной форме. Кортик отсвечивал золотом.  "Галактионова! - обрадовался ей следователь, -  заверенное заявление с печатью с собой?"  Маринка положила его на стол. "Я, собственно, не за этим к вам пришла, - следователь насторожился, - мы с папой  приглашаем вас на мою свадьбу,"- Маринка назвала время и место.  "Ты, Максим, запиши, вдруг забудешь, - отец пошевелил усами, - если не придёшь - я обижусь. Понял?" 
Отец с Маринкой поднялись: "Вы, товарищ каперанг, про всё сами расскажите дочке - я дело  закрываю".
     Под руку с папой Маринка шла к дому: "Как хорошо, когда рядом с тобой умный и сильный мужчина, хотя бы и папа! А Олежка, с которым мне придётся жить? А если он на самом деле…суслик?  Какая я была дура, когда поехала на ту дачу! Сейчас всё было бы по-другому!" 
Отвлеклась от себя: поняла, что отец начал рассказывать важное, дала себе слово не перебивать: "Виталик твой - жулик. Торговал липовыми документами, заверял не заверяемое, оформлял не оформляемое. Выдавал поддельные документы - всё  за большие деньги. Хитрый, жадный, нечистоплотный человек - я бы такого, не раздумывая, привязал к якорной цепи и помакал в океан! Для тебя, паскудник, придумал гадкую грязную историю, и, кто знает, чем бы всё это закончилось, если бы ты не смогла убежать. Боясь последствий, он начал писать заявления, записки и…"   "Папочка, больше ничего не рассказывай - я всё знаю от Вадима…"   "Как у него дела?" - спросил отец. "Плохо", - Маринка расплакалась. "Не люблю, когда красивые молодые женщины идут со мной под руку и плачут.  Лучше давай договоримся маме про Виталия не рассказывать. Ей сейчас эмоций хватает!"
"Это из-за меня всё", - грустно сказала себе Маринка, следом за отцом входя в квартиру.
Мама, видимо, до сих пор пропадала в фабрике-кухне.

68
    
     Деда Миша считал, что перед днём рождения человеку становится "смутно": на белый свет по своей воле появляться боязно, а по воле Божьей - пора! Поэтому, когда человек рождается - всегда кричит-протестует.  А если не протестует - его по заднице шлёпают, чтобы почувствовал - это тебе, мил человек, не за матерью вовек прятаться, самому жить!"
     Ночь перед двадцать четвёртым марта была для Маринки на редкость не уютной. Сегодня резко менялась погода: от холодной ветряной к тихой, солнечной, тёплой. Вместе с погодой менялась Маринкина жизнь, а может быть и судьба. Во сне к ней явился элегантный Виталик и предложил стать его женой в обмен на обручальное кольцо, которое он при Маринке содрал с руки Аллы вместе с пальцем. Маринка в ужасе проснулась: все забыли про кольца!.. Действительно, ни она, ни Олег о кольцах не позаботились. "Пусть будет, как будет- счастье не в кольцах,"- успокоила себя Маринка, лишь бы заснуть. Потом, в следующем сне какой-то старикашка долго бил Вадима сучковатой палкой по голове, а Вадим укоризненно смотрел на Маринку и протягивал к ней руки, но она не могла ему помочь - не разрешал следователь, чтобы не испортить её свадебное платье.
    Маринка окончательно проснулась, когда за окном во всю светило солнце. На столике возле кровати в вазе стояли белые  розы. Маринка спустила ноги с кровати, не поленилась, сосчитала: двадцать три розы, как её двадцать три года! На винтовом табурете, закрывая собой почти всё пианино, белым облаком лежало свадебное платье. Маринка перенесла его на кровать, села, как была в ночной рубашке за пианино, и плотно, со значением, нажимая на клавиши, заиграла "это есть наш последний и решительный бой… мы новый мир построим…"   Потом она босиком прошлёпала к родителям, и, как маленькая, забралась в кровать между ними.  "Васичка и Мотенька, поздравляю вас с моим днем рождения. Мне за вас не стыдно: вы вырастили прекрасную, красивую и умную дочь!"  " Будем дарить прекрасной, красивой и умной что-нибудь на день рождения?" - мама поверх Маринки спросила Васичку. "Непременно!" - папа пошарил под кроватью и подал дочери перевязанный маминой белой ленточкой полукруглый футляр. Маринка открыла футляр и ахнула!: на чёрном бархате, таинственно светясь, покоилось жемчужное ожерелье! Маринка подлетела к зеркалу. Ожерелье, приложенное к Маринке, превратило ночную рубашку в элегантное вечернее платье!..
     .
    
     Сбор гостей был назначен в половине двенадцатого в ЗАГСе.  Маринка постепенно надевала на себя всё белое. Мама помогла облачиться в воздушное платье, завершив его на открытой шее дочери-невесты ожерельем в три жемчужных нитки. Белые туфельки ладно сидели на ноге, не жали. От фаты Маринка отказалась категорически: обязательно заставят при всех целоваться, а в фате неудобно, да и скроет она мой красивый профиль.
На улице ярко светило солнце, многие прохожие были без пальто. От Маринкиного подъезда до ЗАГСа было, как и до фабрики-кухни, около десяти минут пешком, но идти десять минут вместе с женихом в сопровождении своих близких и гостей под взглядами любопытных или просто ротозеев не хотелось. Поэтому Маринка вышла на балкон -  не пришёл ли обещанный Степанычем автобусик из академии. Автобусик был, около него уже топтались Клевицкие.  Маринка вышла из квартиры в сопровождении папы - он отслеживал движение свадебного платья по лестничной клетке и в лифте. Мама обещала догнать их внизу. До начала церемонии оставалось полчаса. Маринка с Олегом присматривались друг к другу. Водитель - совсем молоденький в курсантской форме, удивительно напоминающий молодого Маринкиного отца, с щёточкой аккуратных усиков, открыл дверь автобуса. Рядом с водителем был Степаныч. Он сверху помог Маринке подняться по ступенькам, и было заметно, что дочь-невеста Феоктистыча ему по нраву. Она напоминала его ушедшую из жизни дочь. Маринкина мама вбежала в автобус, будто опаздывала на работу. Автобус тронулся, но в обратную от ЗАГСа сторону, потому что ЗАГС был на противоположной стороне, и нужно было найти удобное место, чтобы развернуться в обратную сторону. Все молча сидели парами, как будто в ожидании того, что должно скоро свершиться. Действительно, свершилось скоро: молоденький водитель, разворачиваясь, задел автобусом трамвайный вагон и встал поперёк дороги: трамвайные пути шли вдоль улицы по её середине. Моментально в обе стороны образовалась трамвайно-автомобильная пробка, которая звонками и гудками осуждала или приветствовала? жениха с невестой и их близких, двинувшихся быстрым шагом в сторону ЗАГСа -  ибо подъехать к нему теперь не было никакой возможности. Степаныч, ответственный за автобус, остался с водителем до приезда милиции. Олега с двух сторон вели Клевицкие,  Маринку - Галактионовы. Со стороны казалось, что раздосадованные родители куда-то насильно ведут своих чад, пока те не успели опомниться.
Не разбившиеся в день первой их свадьбы фужеры, сегодняшняя  авария пробудили червячка сомнений, обосновавшегося в Маринкиной душе, и дремавшего до сих пор, но удивительная процессия уже успела влететь в помещение ЗАГСа, и та же дама, но уже без тёплой кофты, немедля принялась образовывать очередную советскую семью: "Согласен ли?.."  "Согласен".  "Согласна ли Вы?"  "Согласна."  "Хотите ли вы?.."    "Нет, не хочу, мне моя фамилия больше нравится."  Дама за спиной нащупала нужную кнопку магнитофона, запрятанного за изображением счастливого малыша, плещущегося в ванночке.  "Вот что тебя скоро ждёт!"- Маринка с уверенностью шепнула Олегу. Грянул свадебный марш Мендельсона: "Прошу новобрачных обменяться обручальными кольцами", - дама держала перед собой подушечку из жёлтого вельвета, на которой кроме чернильной кляксы ничего не было. Маринка беспомощно смотрела на родителей, но деда Миша, раскрыв, уже подавал Олежке две коробочки - кольца из них легли на вельвет. Маринка догадалась, какое кольцо для Олега, потому что второе было тоньше, но с бриллиантом!"
     Вместе со свидетелями они оставили свои подписи в толстой книге регистраций, и пока принимали поздравления родителей и знакомых, дама подготовила Олегу и Маринке свидетельства о том, что с двадцать четвёртого марта 1990 года они стали мужем и женой. Больше здесь делать было нечего. Около ЗАГСа их вместе со Степанычем поджидал автобусик из академии. Чтобы подъехать к свадебному залу в фабрике-кухне, требовалось опять развернуться, пересекая трамвайные пути и…
     На этот раз переезд закончился благополучно.

69

     По мнению столовских работников, обслуживавших мероприятие, эта свадьба была самой элегантной, самой  малочисленной и самой музыкальной. Оказалось, что Комарова Катя уже год работает в популярных "Блёстках." Вместе с Олежкиными музыкантами и своим Костей Катюня устроила настоящий концерт, который через всякие щёлки, помимо столовских, увидели  все работники фабрики-кухни.  Между выступлениями, поздравлениями, напутствиями и вручением подарков, молодым кричали "Горько!" и Олег целовал Маринку так крепко, что губы у неё распухли. Казалось, что губы начали занимать половину лица.  Этими губами, предварительно их пощупав, она сказала своему мужу: "Я тебе благодарна за то, что ты есть, и за то, что ты будешь! И за обручальное колечко тебя благодарю. Но ты знаешь, сколько оно стоит?! Наверно половину машины! Ты мне больше таких дорогих подарков не делай - девушка я скромная, непритязательная. И вообще, где ты столько денег взял? Я ведь тебе за кофточку и билет на электричку деньги до сих пор не отдала".  "За Белоснежку столько заплатили, что нам с тобой хватило на оба кольца!… Если переберусь к телевизионщикам, кольца буду тебе дарить хоть каждую неделю",-  Олег поцеловал Маринку без просьб и команд гостей. А знаешь ли ты, сколько стоит твоё ожерелье, это платье и туфли? Откуда у тебя такие сумасшедшие деньги?!"   "Догадываюсь, что это часть автомобиля, который могли бы подарить нам мои родители", - Маринка тоже без просьб и команд поцеловала Олега.
     Шепнула маме, что они с Олежкой незаметно исчезнут: устали и губы вот какие!   
До дома они добрались пешком, чтобы автобус снова не разворачивать. Темнело, и в субботний вечер любопытного народа на улице почти не было. Маринка собиралась дома, который теперь стал их общим, вернуть Олежке деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы, но не успела…
Когда во втором часу ночи её родители на цыпочках возвратились от Клевицких, молодые уже крепко спали…

70

     Первый раз за три прошедших года Маринкина мама была дома в воскресный день. Подменили её на двое суток из-за свадьбы дочери, но отработать просили уже завтра и во вторник, а дальше, как обычно, в выходные.
Она проснулась раньше мужа, и теперь, отодвинувшись на край их большой кровати, рассматривала спящего, пытаясь понять, что, или кто, и зачем распределяет по парам людей, выбирая случайным образом из миллиарда живущих на планете, требующихся исключительно для продолжения человеческого рода. Попутно эти выбранные улучшают (или ухудшают) жизнь, совершенствуют механизмы и машины,  едят, пишут картины и книги, верят в Бога, ходят в кино или в походы, летают в космос, но, не задумываясь сиюминутно о своём великом предназначении, между обыденными делами успевают участвовать в таинстве, которое приводит к появлению детей.
Пока мама, пользуясь воскресным днём, философствовала в постели, молодые успели в обоюдном согласии поучаствовать в таинстве, однако, по его окончанию едва не оказались на краю первой в их семейной жизни ссоре: Маринка уже со вчерашнего вечера хотела чувствовать себя матерью, но Олег категорически был против детей, хотя бы до тех пор, пока не станет признанным композитором. Остановил ссору телефонный звонок - звонила его мама. Маринка оказалась у телефона первой и поняла, что деда Миша собирается перетаскивать к ней все свадебные подарки, вчера занесенные к Клевицким, но ему нужна помощь. Завтра Михаил Григорьевич уезжает в деревню - ему будет приятно, если кто-нибудь его проводит, сама она не может - у неё днём занятия. Кроме всего, она успела соскучиться по своему мальчику…"Минуточку,- сказала Маринка, - мамочка! Иди скорее к телефону, Олежкина мама звонит, по-моему, ей нужно помочь". Мама помогла: 
отправила мужчин вместе с дочерью в соседний подъезд, Маринке наказала обязательно пригласить Софью Михайловну на завтрак. За подарками  пришлось ходить два раза, и только через полчаса за накрытым мамой столом собралась её новая большая семья: всем за её столом нашлось место, и всем она была рада! При виде Маринкиной свекрови папа оживился и принялся за ней усиленно ухаживать, пытаясь разговорить. Не в пример всем, Софья была напряжена - ухаживания Маринкиного отца её, похоже, начали раздражать. Первой это заметила Маринка, вызывающе громко бросила вилку на зазвеневшую тарелку, выскочила из-за стола: "Я понимаю, в чём дело! Во мне дело! Я отняла у мамочки любимого ребёнка! Так? Что мне теперь делать? Отдать вам мальчика? Так? Вот он, пожалуйста, забирайте своего малыша! Берите его насовсем! Я…я…как-нибудь проживу без него!" - Маринка расплакалась, выдёргивала из-под Олега стул, будто гнала его. Олег вышел из-за стола, поднялись Софья и деда Миша. Молча, друг за другом вышли из квартиры, не попрощались. Маринка села за стол, стала ковырять вилкой салат. На столе рядом с её тарелкой лежал отбитый тарелочный край. "Посуда бьётся к счастью",  - оптимистично заметил отец. Завтрак, не успев начаться - закончился… 
    
     Вечером позвонил Олег: "Мы что, больше никогда вместе не будем? Ты теперь никогда к нам не придёшь?" Маринка молчала, думала, хотела сказать да - не придёшь, а сказала: "Да - придёшь…  Кое какие вещички свои соберёшь. И придёшь… Только учти: мне завтра на работу"…
               
                71

       Софья Михайловна увела Маринку в свою комнату: "Я прощения у вас, Мариночка, буду просить. Но вы меня, пожалуйста, поймите. Олежку я одна вырастила, папа мой не в счёт. Растила, растила и вдруг вы. Он вместе с вами, вы вместе с ним, а я одна. Папа уехал, и что? Домой приду - и одна в пустой квартире! Вы представьте себя на моём месте, как бы вы себя чувствовали, если бы у вас забрали сына, в котором вся ваша жизнь?"  Маринка задумалась… "Вот то-то же! Вам это трудно сейчас понять. Вырастите своего ребёночка, а появится какая-нибудь…"    "А, если я рожу вам маленького Олежку, вы будете его любить?"  Софья Михайловна вскочила с места: "Как? Вы уже!?  Аличка, милый, скорее иди сюда!"  Олег в огромных наушниках, улыбаясь, появился в маминой комнате. "Мариночка собралась совсем скоро родить тебе сына! Представляешь, на днях ты будешь папой! Ха - ха - ха! Молодой композитор Олег Клевицкий написал новую колыбельную для своего скоропостижно родившегося ребёночка! А обо мне в балетном будут говорить: смотрите, какая бабуля нам большой батман преподносит!" Софья стала истерически хохотать, не могла успокоиться. Олег, как в столбняке, застыл возле мамы, руку её прижимал к губам. Маринка из кухни принесла чашку с водой, отпила сколько получилось, и прыснула на Софью. Вторая порция предназначалась Олежке, но пожалела наушники. В наступившей тишине спросила: "А деда Миша куда делся?"  "Папа сейчас наверняка в поезде. Как от вас ушёл, и сразу на вокзал", - сообщила Софья, промакивая лицо кружевным платочком, прятавшимся в рукаве. Олегу было неловко: он любил и маму, и Маринку, только маму дольше, а Маринку больше. Всё, что сейчас происходило в комнате,  отражалось в большом репетиционном зеркале, и было похоже на плохое индийское кино. В комнате Олега, возле кровати, где случилась та, первая в их жизни свадьба, Маринка забрала свои вещички, принесённые к Олежке полчаса назад.
В переднюю вышла Софья Михайловна: "Вы простите, Мариночка, простите меня!... Я по-вашему дура?!"  "Нет, - твёрдо сказала Маринка,- это я дура!" "Но почему, почему так всё плохо получается?! -  спрашивала Олежкина мама, картинно заламывая руки.  "Всё очень просто,- ответила Маринка, открывая входную дверь,- получается, что я приехала не с той стороны"…
Олег проводил Маринку до квартиры, но остаться не решился, вернулся домой … 
    
     Папа уже спал. Мама спать не ложилась - словно знала, что дочь вернётся: "Кушать будешь?"  "Буду! - сказала Маринка, - только сразу положи побольше - сегодня я очень голодная!"
72

          В субботу Степаныч организовал экскурсию в клуб своей академии: хотел вместе с продвинутой молодёжью, какой он считал Олега и Маринку, но, в первую очередь, безусловно, Олега, понять - можно ли приспособить клуб к какой-нибудь деятельности, кроме партийной, или параллельно с партийной, но так, чтобы они друг другу не мешали. Партия коммунистов пока была в силе, хотя по всему чувствовалось, что конец её не так далёк. Степаныч, прослуживший в стенах академии в разных званиях и на разных должностях, имел в виду по прекращению своего партийного функционирования заняться  более прозаичной работой, например, по снабжению и обеспечению деятельности академии, хотя по своей природе был склонен к преподаванию. Об этом даже была запись в аттестационном листе из личного дела Степаныча…
     Семейная молодёжь, в виде приглашённых на экскурсию Маринки и Олега, не видевшаяся друг с другом почти неделю и от этого соскучившаяся до невозможности, была рада хотя бы на время покинуть родительские гнёзда. Добираясь до академии, они в метро не могли отлепиться друг от друга, за что получили некоторое количество косых женских взглядов и замечание от пожилого мужчины на эскалаторе: "Завидуют мне!"- гордо заявил Олег,- Маринка действительно сегодня была особенно хороша!
     Степаныч, греясь на ласковом апрельском солнце, ожидал их возле входных дверей с блестевшими на солнце огромными дверными ручками, отполированными за всю историю академии тысячами курсантских ладоней. Часовой на входе отдал Степанычу  честь, и они пошли по широкому длинному коридору, уставленному разного рода орудиями. "Эти пушки могут стрелять?"- спросил Олег, запустив длинные свои пальцы в подвернувшееся пушечное дуло. "Все орудия, находящиеся на этажах академии, готовы хоть сейчас к бою,"- коротко доложил Степаныч. Они зашли в кабинет с табличкой: Голубев Николай Степанович, начальник политического отдела академии. "Извините, я обещал доложить Марининому папе о прибытии дочери".  Он о чём-то поговорил с Маринкиным отцом, потом передал ей трубку: "Мариныч, - сказал ей папа, - ты помнишь, какое горе случилось у Николая Степановича. Будь с ним поласковее, как будто ты и его дочь. Поняла меня?"  "Так точно!" - лихо отрапортовала Маринка, и Олег влюбился в неё окончательно и по самые уши! Ему уже хотелось вернуться с ней домой и никуда оттуда не выходить, даже если любая из мам попросят или посоветуют это сделать.
     Миновав ещё восемь пушек, они, наконец, подошли к дверям, которые, видимо, месяц, как не открывались. В дверях торчал солидный ключ. Степаныч повернул его - замок щёлкнул, дверь открылась: "Все устройства, находящиеся на этажах академии, хоть сейчас готовы к бою!" - пошутил Николай Степанович, и они вошли в клуб, оказавшись сразу на сцене. Он пощёлкал выключателями: на стенах и потолке замигали, загудели лампы дневного света. Перед сценой амфитеатром поднимались ряды деревянных кресел с откидными сидениями. В середине рядов, разделяя их на две равные части, был проход, устланный по ступенькам истёртым до основания ковром. Над последним рядом под самым потолком виднелись четыре окошка: "Это для кино",- пояснил Николай Степанович. Олег по-деловому принялся считать кресла. "Не трудись, здесь ровно триста двадцать два, но два сломаны", - снова пояснил Николай Степанович. "А с улицы вход в клуб есть, или придётся заходить сюда через все двадцать восемь пушек в коридоре?"- поинтересовалась Маринка. "Есть такой вход! - гордо сообщил Степаныч,- очень удобный, сразу попадаешь в зал, доходишь до сцены и по ковру поднимаешься на места в амфитеатре".  "А инструмент здесь какой-нибудь есть?"- спросил Олежка. "Инструменты имеются у рабочих по академии, но у работяг сегодня выходной день, в следующий раз можно и их пригласить".   "Я имею в виду пианино, или рояль, на худой конец хотя бы аккордеон,"- снисходительно улыбнулся Олежка.  "Нет. Такого у нас нет. У нас из инструментов только,- он показал на гигантский бюст, - только Владимир Ильич".
"Всё понятно, - заключил Олег,- вы разрешите нам с женой подумать и определиться до следующей субботы?"   "Конечно. Свяжетесь со мной на неделе через папу вашей жены, а сейчас пройдитесь по улице, поймите, где второй вход. До свидания".
Хотя Маринку разбирал смех при слове "жена", она, помня папину просьбу, как дочь, ласково поцеловала Николая Степановича. На прощание…   
      
73

     Они уселись рядышком на полу в передней и принялись разбирать свадебные подарки, лежащие кучей с того дня, как их перенесли из Олежкиной квартиры. "Мама твоя просто молодец! Как она здорово всё устроила! И скатерти накрахмаленные, и свечи, и…"  "А помнишь, - перебила Маринка, - как там хорошо пахло: сандалом, что ли?"   "А помнишь, как мои ребята играли!"   "А как моя Катюня выступила?"   "Блестяще!- подтвердил Олег, откопав в горе подарков большую тяжёлую коробку,- это же магнитофон!" Он вытащил из коробки дорогущий японский магнитофон. В коробке нашлась и плёнка к нему. "Вот это да! Кто же нам такой подарище сделал?"  Олег снял крышку магнитофона. Там на обратной стороне милицейской повестки Маринку поздравлял со свадьбой и благодарил за Алёшу следователь Колокольцев Максим.   "Ты же говорила, что твоего следователя зовут Вадим? Помнишь, ты тогда бежала к телефону и вскрикнула: Вадим! А потом объяснила, что звонил следователь".   " Тебе, мой хороший, не то, что водку, даже шампанское пить нельзя: я сказала Максим, а не  какой-то Вадим! Ты всё перепутал. А вместо того, чтобы побыть с любимой женой, пока мы одни, ты толкуешь о каком-то Вадиме-Максиме!" - она потянула Олежку в комнату…

Когда Маринкин папа вернулся домой, молодые сидели в передней и сортировали подарки. Маринка веселилась - Олег сосредоточенно вспоминал имя следователя. "Папочка! Ну хоть ты скажи Олежке, как звали моего следователя: Вадим или Максим?" Маринка усиленно моргала отцу сразу двумя глазами. "Конечно…Максим".   "Вот! А Олежка говорит, что Вадим!"  "Такое бывает, просто в именах одинаковые окончания… Когда ты была маленькая я читал тебе книжку про Незнайку, который хотел писать стихи, как поэт Цветик, и всё мучил Цветика почему из слов булка и селёдка стихи не получаются, хотя они оканчиваются одинаково. Так и здесь имена оканчиваются одинаково, а люди совсем разные! В общем, Максим - это следователь и никому не  советую к нему попадаться: въедливый очень… Давайте лучше пообедаем".  Маринка помчалась разогревать на троих обед, по дороге ухитрившись поцеловать отца: какой он всё-таки умница!
Обедали, и Олег объяснял, что можно устроить у Николая Степановича в клубе. Идея была такая: многие люди знают песни, которые композиторы не писали и по радио никогда не передавались. Такие песни, например, знают туристы, а сколько разных песен слышишь в электричках от бродяг и попрошаек! Это же целый клад народного творчества! Ещё больше, чем песен, есть людей, которые такие песни знают, и всё отдадут, чтобы их со сцены спеть!"  "Всё не надо,- сказал папа строго, - не будем забывать про следователя…Максима, всё должно быть законно, а то чуть расслабишься, а он тут как тут!"
 "Я с Тумаркиным поговорил, - продолжал воодушевлённо Олег,- если всё пойдёт, как я думаю, он берётся пробить передачу на радио, например, какую-нибудь "Музыкальную пристань." Это будет как пристанище для песен, которые есть, хотя их как бы нет, и людей, которые такие песни знают, любят и поют в своих компаниях."  "Когда выпьют?"- опасливо поинтересовалась Маринка. "Наверно…но не обязательно, - Олег задумался,- но это всё потом, потому что клуба, как такового у нас нет - помещение есть, а клуба нет!"
"Давай, сынок, кстати, не обижайся, если иногда сынком буду тебя называть, а то Олег Михайлович - очень официально."  "Что вы, мне, правда, приятно, да и посвящение в сыновья никогда не забудется."  "Это точно! - подтвердила Маринка, покосившись на папу.  "Так вот: составьте с женой список без чего невозможно начать. Я со Степанычем на неделе обсужу - что он сможет сделать. Да, а второй списочек про то, что нужно, чтобы, как говорят наши руководители, процесс пошёл и развивался. Хорошо?"  "Я всё понял. Пошёл домой составлять".  "С женой же нужно!"  "Я с женой потом согласую, а сейчас домой, а то мама наверняка меня потеряла".
Маринка проводила Олежку до лифта: "Всё-таки, ты сказала: Вадим!"  "Дурачок ты мой любимый! Следователь - Максим. Запомни: Мак-сим!"…
     "Папочка! Ты умеешь с японскими магнитофонами обращаться? Включи, пожалуйста, здесь и плёнка есть". На плёнке была запись Маринкиной беседы со следователем Колокольцевым в комнате 35. Маринка запись немного послушала, потом плёнку аккуратно из магнитофона вытащила и решила в следующую субботу обязательно навестить Вадима, а коробку с плёнкой выбросила в мусоропровод…
 
74
      
     Олег забросил музыку, да и заказов пока не было. Витала где-то идея сделать радиоспектакль по Гарину-Михайловскому о детских годах Багрова внука, но денег на внука не находилось. Тумаркин грустил и разводил руками. Олег понял, что нужно начинать зарабатывать самостоятельно. Он заразился этой идеей и пропадал с утра до вечера в клубе. Работяги Степаныча заменили лампы в потолке и стенах клуба, отремонтировали кресла. Нашлась где-то ковровая дорожка взамен истёршейся, покрасили пол сцены. Привели в порядок вход со стороны улицы, который, оказалось, был заложен кирпичами: даже Степаныч об этом не знал - удивился.
Встала задача хотя бы как-то по-театральному осветить сцену: Олег мотался по театрам и площадкам, где работали его знакомые по консерваторской учёбе. Упрашивал, вымаливал ненужное старое оборудование, где не мог уговорить, покупал на оставшиеся от обручальных колец деньги. Наконец эти деньги закончились. Николай Степанович помог с машиной, и Олег, за день объехав все места, где ему отложили ненужное, привёз всё это в академию. Чтобы работяги не роптали, он купил им пять бутылок водки и немножко закусить, объяснил, что и как нужно сделать, и, попросив у Степаныча денег на метро, приехал к дому, но домой не пошёл, а поднялся к жене: нужно было решить, что, и, главное на что, делать дальше. Олега встретила Маринкина мама - увидела его понурое лицо, усадила за стол. Вернулся домой Маринкин папа: "Степаныч сказал, что ты деньги у него на метро занимал. Пожурил меня, дескать зятя в чёрном теле держу."
Олег отложил вилку: "Не знаю, что дальше делать".  "А ты с женой советовался?"  "Как раз и пришёл советоваться. А где она?"  "Не знаем, может быть в "бабаевском?"- родители развели руками.  "Как-то странно вы с Мариночкой живёте,- сказала мама,- мы согласны, пусть Марина живёт у вас. Если что, я буду приходить, помогать: дом - хозяйство хлопотное, а она на двух работах трудится".  "Я бы с удовольствием! Но мама!- простонал Олег,- она никого не может видеть около меня! У меня из-за этого и друзей нет! Я не знаю, что делать!.. Но всё-таки где сейчас Маришка?"
    
     Маришка сейчас сидела возле Вадима и рассказывала, как случилось, что она вышла замуж за Олега. Рассказывала, как убежала от их компании, как ночью попала в дом к Олегу и его дедушке, как они приютили, накормили, обогрели, в общем, спасли её. Какой талантливый  композитор Олег, и как она участвовала в сказке для радио. "Ты любишь его?"- спросил вдруг Вадим. Маринка долго молчала. Думала, как лучше ответить, чтобы за Олежку не было обидно,- не знаю, но я ему за всё благодарна. Ему навек я отдана и буду век ему верна. Это не я сказала - это Пушкин…"   "Давай сегодня попрощаемся, и больше ты ко мне сюда не приходи, пока я сам тебе не позвоню. Ладно?"
Это было какое-то наваждение! Она не хотела уходить от него, хотя бы не поцеловав. Но ушла. Надолго. Может быть навсегда… Как он просил…





75

          Однажды в конце рабочего дня в "бабаевском" детском саду, когда родители приходили разбирать детишек по домам, Маринка беседовала с Наденькой - той самой девочкой, которая, готовясь слушать по радио сказку про Белоснежку, думала, что сказку объявляла Марина Васильевна. Маринка, чувствуя себя знатоком, рассказывала девочке, как делаются сказки на радио, как артисты сначала рассказывают сказки в микрофон, а их записывают на специальных магнитофонах, которые сохраняют голоса. "А у нас дома есть такой матафон и ещё коробочка, в которую я говорю, а потом все хохочут!"
Наденькин папа, пробравшийся незамеченным за Маринкину спину, рассмеялся: "Я, здравствуйте, Марина Васильевна, дома всех записываю и на работе записываю -  нравится мне это дело!" "Вы что ли писатель?"- Маринка притворилась не понимающей.  "Нет, просто работаю в клубе на Яузе. Заведую радиоцехом", - он принялся одевать дочь. Маринка ему помогала: "Вас сам Бог нам послал! Что же вы раньше молчали? Мы с мужем зашли в тупик: нам нужно озвучить, видите, как я профессионально изъясняюсь, озвучить клуб, но так, чтобы там было всё слышно, и с хорошим звуком, и так, чтобы можно было записывать и отдавать записанное на радио".
"Можно ваш клуб посмотреть и понять, чем помочь, но это, извините, будет стоить некоторых денег".   "О чём вы говорите! - Маринка готова была целовать и Наденьку, и её папу, а папа подумал: если бы она меня поцеловала, или я её мог целовать - цену бы я сбросил, а может быть даже сделал ей всё бесплатно. Маринка написала номер своего телефона, заглянула ему в глаза: "Буду ждать вашего звонка. Очень…"  Папа с дочкой собрались выходить: "Наденька! А как твоего папу зовут?"  "У него имя Вадим, но мы дома зовём его плосто Вадик!"
 Народ покинул детский сад. Маринка посмотрелась в большое зеркало в раздевалке - одевалке: "Всё-таки я чертовски привлекательная молодая женщина!" и пошла домой в надежде встретиться со своим мужем…
 
76
               
     В воскресенье с утра вместе с Олежкой, Вадиком и папой, пожелавшим понять, что делают у Степаныча молодые, предварительно с ним договорившись, они приехали к академии. Олег со Степанычем и Маринкиным папой зашли в тяжёлые двери. Маринка, которой не терпелось увидеть, как входить в клуб с улицы, с Вадиком пошли вдоль академии и остановились возле дверей в самом конце здания. Они долго стояли возле этих дверей, но двери не открывались. Чтобы занять Вадика, Маринка стала рассказывать, какая хорошая у него дочь, и, вспомнив, как доверчиво склонялась к Олежке Лилия Владимировна, когда Маринка застукала их возле своего дома, попробовала делать то же самое. Это действовало! Неизвестно, чем бы закончился Маринкин эксперимент, но в двери щёлкнул замок, и на пороге объявился светящийся счастьем и гордостью её Олежка. Они вошли в клуб. Там было празднично и светло. Даже чудовищно большой бюст Ленина, казалось, улыбается им со сцены.
Вадик одобрил зал, похлопав в ладоши: акустика была нормальная. Маринка порадовалась акустике, и по ступенькам, покрытым новой ковровой дорожкой, поднялась и села в последнем ряду. Рядом с ней  на внутренней стороне откинутого сиденья было написано чернильным карандашом: "Здесь сидел Вадим! Апрель 1976 года".    "Интересно, как дела у его тёзки в Центре?- подумала Маринка. Она сверху смотрела на передвигающихся внизу людей и слышала, как они говорят, но не понимала о чём. "Позвонит или уже не позвонит? Может быть он забыл номер? Нужно было оставить у него три записочки, как мама мне делает, и распихать их по разным местам, а я, дурочка, не догадалась!"
Потом она стала думать о том, когда подготовят клуб, и нужно будет уходить от своих детишек, и как будут переживать обе её заведующие, и почему у неё до сих пор не образовался ребёнок, которого она хотела, а Олег нет.
Её снизу позвали, и, спускаясь по ступенькам, подумала, как трудно будет это делать пожилым людям, потому что ступеньки были рассчитаны на молодых крепких ребят - курсантов, как, например, тот Вадим, сидевший в апреле 1976 года в последнем ряду.
     Сегодняшний Вадик обещал за пару дней всё нужное расписать, даже с ценами, и передать Марине Васильевне при встрече в детском саду.
     Они распрощались: Степаныч с папой пошли к Маринке домой, Маринка с Олегом - навестить его маму, а Вадик отправился на работу, потихоньку пригласив Марину Васильевну в клуб на Яузе посмотреть, как там всё устроено. Маринка поблагодарила…

77

      Степаныч и папа, прихватив в магазине бутылочку шампанского, сидели в кухне и жаловались друг другу на жизнь. Папа жаловался на сердце, которое устало проталкивать по жилам его густую кровь, несмотря на аспирин, рекомендованный в Купавнинском госпитале. Степаныч говорил, что обязательно нужно сходить в поликлинику для преподавателей академии, и обещал сводить туда папу в ближайшие дни.
Степаныч жаловался, что жена загостилась у своей мамы в Спитаке, куда уехала из Москвы, чтобы здесь не сойти с ума, похоронив нелепо погибшую их взрослую дочь. Степаныч рассказывал о Лоле - жене и Виолете - дочери и плакал.
Что связывало этих двух поседевших людей, кроме госпитальной палаты и привычкой командовать и распоряжаться жизнями им подчинённых, они не знали, но с каждым днём всё больше привязывались друг к другу. Отец иногда думал, что это каким-то образом связано с Маринкой, но как, этого не понимал.
В соседнем подъезде, закрывшись в комнате с репетиционным зеркалом во всю стену, плакала мама Олежки, поняв, что её сын в своей комнате вместо того, чтобы заниматься музыкой, сейчас больше, чем свою маму, любит Маринку.
Олежка, чтобы сделать Маринке приятное, шептал ей, что всё понял и хочет, чтобы она родила ему дочку, такую же умную и красивую, как она сама. Маринка ему не верила, но слушать было приятно.
Заплаканную Софью Клевицкую оторвал от слёз и размышлений звонок в дверь: доставили телеграмму - завтра приезжал её папа, просил встретить. Софья стала биться в Олежкину дверь: "Вставай же! Завтра твой деда Миша приезжает! Его нужно встретить!"
Маринка, одевшись и поцеловав несчастного своего мужа, тайком выскользнула за дверь: "Как воровка какая-то! Украла у тётеньки любимую игрушку!" Она вышла из Олежкиного подъезда и пока шла вдоль своего дома, начала смеяться над собой и над всем, что вокруг неё, да, именно вокруг неё происходит, а она  просто наблюдает происходящее с последнего, самого верхнего ряда клуба, где ей, не дай Бог, придётся работать…

78
    
     Поезд пришёл без опоздания. Олег пробежался по перрону - не угадал, где будет дедов третий вагон, потому что третий сегодня был в хвосте, а пятнадцатый - в голове поезда. Вещей у деда Миши практически не было, кроме старенького вещевого мешка, с которым тот, вероятно, ходил ещё на японскую войну. Мама была уже в балетном. Олегу хотелось попасть в клуб. Они перекусили, покопавшись в холодильнике, и деда Миша увязался с Олежкой смотреть его клуб. В пути он похвалился своим богатством: привёз в Москву пенсию за цельный год! Олег всё ждал, когда деда спросит про Маринку, но тот рассказывал про деревню, и как изба перезимовала, и кто за его отсутствие в деревне помер.
У входа в академию они расстались: Олежка исчез за тяжёлыми дверями (ему Степаныч организовал пропуск), а деду Мише было велено идти вдоль здания до конца и остановиться напротив последней двери. Когда Олежка пробежал по длинному коридору, минуя, как посчитала Маринка, двадцать восемь пушек и открыл дверь на улицу, деда возле двери не было. Олег обежал здание вокруг, но деда Миша не обнаружился. Олег вернулся к двери, позагорал на майском солнышке в надежде, что дед откуда-нибудь появится, потом закрыл дверь на ключ, и отправился в скверик на противоположной стороне улицы: что-то ему подсказывало, что природолюбивый дед может быть там.
В сквере с детскими колясками гуляли молодые мамочки. На скамейке возле неработающего фонтана безмятежно спал его деда Миша - устал за дорогу. Олег присел рядом с дедом, будить не решился - пускай отдохнёт. Солнце пригревало. Дети и птицы, не мешая друг другу, создавали усыпляющий фон. Олег закрыл глаза. Во сне он увидел Маринку: она шла по скверу мимо Олега с детской коляской, из которой высунулся  деда Миша и начал трясти Олега за плечо. Олег приоткрыл глаза: перед ним стоял милиционер.  "Здесь, господа, вам не спальный вагон. Документы предъявите!"  Олег извинился, показал пропуск в академию, растолкал и поднял со скамейки ничего не понимающего со сна деда, и они в сопровождении милиционера дошли до клуба. "Это мой участок,- говорил милиционер, - у вас здесь что?"
Милиционеру и деду Мише в клубе понравилось, но зачем Олег сегодня стремился в клуб, он, как не вспоминал, вспомнить не смог. Только вернувшись домой, понял, что хотел обмерять сцену, чтобы понять где и как размещать оборудование для звука.
     Деда Мишина дочка, она же мама Олежки, она же заслуженная артистка уже была дома. Отцу она обрадовалась, стала жаловаться на одинокую свою жизнь и на сына, который её забросил ради красивой, но не достойной его девчонки. "Мальчик с большим будущим, работает в Останкино, а та что? В детском саду на пианино бренчит для грудничков".  Олег посидел сначала с ними, потом в своей комнате, а потом собрался к Маринке: "Мамочка, пускай деда Миша сегодня на моей кровати спит".   "А ты куда?"- тревожно спросила мама.  "Я буду сегодня у жены. К жене я пошёл, к любимой своей жене!" Он успел выскочить за дверь, пока мама не разрыдалась…


                79
 
     Олег появился во время: флотский борщ по рецепту адмирала Ушакова располагал к взаимопониманию.  Жена была очаровательна. В кухне царило спокойствие. Олег отодвинул тарелку, пустую после второй порции, поймал тёплую руку тёщи и благодарно поцеловал. Тёща расчувствовалась: "Видите, Василий Феоктистович, как нужно обращаться с женщинами?"  "Ты, Мотя, не ценишь меня - чтобы доставлять тебе удовольствие не после борща, а каждый день, я вовсе перестал курить!"  "Это очень хорошо,- сказала мама,- и нам хорошо, и тебе с твоей кровью не вредно. Кстати, ты собирался со Степанычем в поликлинику. Когда?"
"Извините, нам с Маришкой нужно посмотреть подаренный магнитофон - пригодится ли, в клубе для нашей с ней "Пристани?"  Молодые отправились  к магнитофону, но крышку с него сняли не сразу: соскучились друг по другу…
В коробке от магнитофона, в незамеченном в тот раз отделении, покоились два плоских круга с отверстиями в середине и какие-то головки с болтающимися в них винтами.  Гуманитарный Олег, держал это в руках, не понимая, куда и как приспособить. "Вадика бы сейчас сюда!"- подумала Маринка, имея в виду Вадика из клуба на Яузе. Заодно она подумала о Вадиме, лежащем в травматологии. Она часто вспоминала его и ждала звонка, но уже без особой надежды, как бы по привычке заботиться и ждать…
Вдруг Олежку осенило: "Блины! Это  же блины! И замки к ним!" Мама заглянула в комнату: "Если вы так хотите блинов, я сейчас напеку!"  Олег подскочил к ней, стал на радостях целовать, потом целовал Маринку и, наконец, расцеловал магнитофон. "Папочка! Иди скорее к нам - твой сынок с ума сошёл!"
Они втроём стояли на коленях перед магнитофоном,  и папа, минутку подумав, открутил два винта, вместо них вкрутил то, что Олег называл замками, и надел на замки "блины". "Ура!"- прыгал по комнате и кричал Олежка, а мама смеялась.   "Я сейчас принесу из дома нужные плёнки, и мы попробуем запустить этот подарок судьбы!"  Олег унёсся из квартиры. Его долго не было и, позвонив через час, сказал, что маме плохо - у неё истерика, и ему нужно быть дома.
В этот же вечер Олегу позвонили из Останкино. Продюсерская фирма "Факел" в порядке эксперимента решилась снимать российский телевизионный сериал. Зиновий Тумаркин, ранее пристроившийся к "Факелу", рекомендовал им пригласить молодого перспективного композитора Олега Клевицкого, которого знал по совместной работе. На радостях Олег позвонил Маринке. Она запомнила этот день, потому что сегодня было ровно два месяца с их свадьбы и её дня рождения…
               
80

     С Вадиком из клуба на Яузе и Наденькой Маринка шла к своему дому. Вадик отдал ей список аппаратуры и цены, а сейчас рассказывал как хорошо всё может получиться, если он будет Марине Васильевне помогать. "У меня вообще-то муж есть - он этим всем занимается, а я так, сбоку-припёку."   "Всё равно, - не унимался Вадик, - ничего страшного, если вы в чём-то будете разбираться лучше мужа. Вам нужно обязательно посмотреть, как всё устроено у меня. Вот мой рабочий телефон, попросите Вадика - Вадик я там один."  "А если в субботу нам с вами встретиться?" -  спросила Маринка. "Отлично!- я там буду с десяти. Спросите на вахте где меня найти".   Вадик с Наденькой отправились к Сокольникам, Маринка домой.
     "Олежка забегал, принёс вот эту коробку, сказал, чтобы ты послушала".  "Папа вернётся и послушаем."   "Папа звонил, предупредил, что сегодня поедет к Степанычу: у того что-то в доме случилось."  "В доме, или в семье?- спросила Маринка, почувствовав неладное. "Не знаю. Дай Бог, чтобы только в доме", - ответила мама.
Они ужинали вдвоём и обе тревожились за Степаныча. Он стал для них своим, с первого дня расположив к себе всех: ему приятно было рассказывать, и слушать его было приятно. У Маринки при виде Степаныча чесался язык - хотелось рассказать ему про Вадима, посоветоваться - не дура ли она, и не выдумала ли себе какую-то новую непонятную любовь, замешанную на жалости, но при родителях удерживалась.
Маринка рассказала маме про Вадика, который хочет ей помогать в клубе. Мама обеспокоилась: "Не много ли на тебя одну всяких Вадиков -  Вадимов?"  Маринке Вадик, честно говоря, не нравился - он казался ей приставучим, хотя, может быть, предлагая свои услуги, заботился о себе и своей семье: все теперь старались заработать на жизнь. 
И Маринкин Олег придумал зарабатывать себе на жизнь с помощью клуба. Только для этого ей придётся распрощаться с работой, к которой она привыкла, и которая ей нравилась. А ещё нужно будет попрощаться с детишками, которых она любила как своих, а свои у них с Олежкой не получались.
Маринка с мамой стали смотреть список Вадика. Маринка не забыла, что у мамочки инженерное образование, и с удовольствием предоставила ей возможность себя проявить.
К сожалению, в аппаратуре мама не разбиралась, а затраты на оборудование её потрясли: "Придётся остатки машины перевести на игрушки твоему мужу. Кстати, он сегодня не придёт?"   "Не знаю, мы с ним ни о чём не договаривались".
     Олег Клевицкий в это время сидел в уголке, который снимал "Факел" в Останкино и силился вникнуть в многостраничный договор, в котором через строчку встречалось слово штраф. "Если вы сегодня договор не подпишите,- давила на него вихлястая блондинка,- шеф завтра же пригласит на сериал другого композитора".  "Я завтра подпишу, извините, тороплюсь - у меня через полтора часа концерт, а машина, как назло, в ремонте."   "Где вы сегодня работаете?"- поинтересовалась блондинка.  "Сегодня…в Пристани!"   "Какая прелесть эта пристань, мне столько о ней хорошего рассказывали, прямо все уши прожужжали. Завидую вам! В следующий раз будете там работать, не забудете пригласить?"   Она сделала ему глазами как-то по-особенному, но он только сказал: "Шефу привет!" и пошёл пешком - спешить домой сегодня почему-то не хотелось…

81

     Как не прятала Софья Клевицкая своего мальчика, Маринка организовала его посетить клуб на Яузе. Они были красивой парой - Маринка замечала это по встречным: молодые люди не сводили с неё глаз, девицы оборачивались на Олега. "Что они все так на тебя пялятся?"- с досадой спрашивал Олег.  "Терпи,- говорила Маринка,- я начинаю созревать полноценной женской красотой, от которой нет спасения! А встречные девицы не отводят от тебя глаз, потому что им тебя жалко: такой юный, только-только оторванный от мамки, в руках красивой женщины и никуда тебе из них не деться". Так, балагуря и радуясь, как им хорошо вдвоём, они добрались до клуба на Яузе. Глуховатый старичок на вахте не сразу разобрал, кто им нужен, и так громко переспрашивал, что Вадик их услышал, и сбежал навстречу по мраморной лестнице. Увидев с Мариной Олега, Вадик поубавил выражение радости на лице, но к показу того, чем он на сегодня обладал, приступил с удовольствием, и не только показывал Олегу, но и объяснял Марине Васильевне, как это всё работает и зачем оно нужно. В заключение он усадил Олега в зрительном зале послушать звук, а Маринке помог нажимать нужные кнопки и поворачивать нужные ручки. Ладони у Вадика были влажные - волную я его наверно, решила Маринка. Олегу звук в зале не понравился…
     Маринка сегодня провожала Олежку домой, и они долго целовались в его подъезде. Потом провожал её он, и они целовались в её подъезде. Целовались до тех пор, пока Маринка не почувствовала, что с губами у неё начинает получаться то же самое, что было на свадьбе. 
 Папа ничего не заметил, или вида не подал, а мама вздохнула…
 Про Степаныча папа до сих молчал - Степаныч сегодня должен был к ним придти: хотел посоветоваться по поводу письма из Армении. Папа просил Маринку быть со Степанычем поласковей. "Папочка!" - укоризненно сказала дочь. Папа письмо из Армении уже читал…

     Степаныч, не успев появиться в квартире, заявил, что пришёл не жаловаться, а посоветоваться с женщинами, потому что его друг, он показал на папу, ничего в жизни не понимает и живёт как у Христа за пазухой.
Они сначала расселись за большим столом в гостиной, и Маринка даже включила праздничную люстру, но люстра настроению Степаныча не соответствовала, и они перебрались в кухню. Степаныч достал из кармана измятый конверт: на конверте красовались горы с заснеженными вершинами и куча марок, словно письмо Степанычу шло через все континенты. Из измятого конверта он аккуратно вынул листы из школьной тетрадки в клетку, исписанные крупно и только с одной стороны. Видимо, на этих листах было написано, чего Степаныч не понимал, или чему не мог поверить. "Коллективную читку сейчас устроим,"- грустно пошутил Степаныч и мимо маминой руки протянул листки Маринке. "Читать?"- спросила Маринка. Читай - глазами ответил Степаныч.
Маринка читала:

"Коля. Ты меня прости. С начала я хотела повесится, но это помешает твоей работе. А я тебя люблю. Ты был мой хороший муж. Я тебе родила хороший дочь и мы её вместе вырастили, чтобы её убили в росии. Я волнуюсь и пишу. Когда нашего ребёнка закопали в землю я поняла что не смогу жить там где она закопана. Я знаю, ты будешь приходить к ней.  Ты сильный и живёшь среди своих руских. Хотя ко мне ты и не ты хорошо относились я всё равно чувствовала не дома. Я стала забывать свой язык и своих родственных. Они меня любят и берегут. Виолетино и твоя фото всегда со мной и как умру пускай их похоронят со мной так я сказала. Я буду жить теперь всегда в мой родителей дом, а ты живи как можешь, но меня помни. Не обижайся. Виолету не забывай. Прощай прощай прощай. ЛОЛА ГОЛУБЕВА

Последнее "прощай" и  "Лола Голубева" растеклись по бумаге - Лола заканчивала письмо в слезах. "Ну, что нам доложат женщины?"- спросил Степаныч, глядя на Маринку.  "Давайте мы завтра с вами вдвоём съездим к Виолетте на кладбище, и там всё поймём",  - ответила Маринка. Все с ней согласились.
  Степаныча уговорили домой не уезжать, остаться у них, чтобы с утра ехать на кладбище.
Маринка позвонила по 24-42, но деда Миша ответил, что никого дома нет: Олежка с мамой ушли смотреть выступление её выпускников.
Сегодня Маринка улеглась спать, как когда-то маленькая, в середине кровати между своих родителей - в её комнате ночевал Степаныч…

82
 
      У входа на кладбище заунывно и однообразно звонил колокол. Они зашли в церковь, и Маринка, накинув тёмный платок, предусмотрительно приготовленной мамой, поставила к иконам свечки за упокой рабы божьей Виолетты, во здравие мужа своего Олега, мамы и папы, и Вадима не забыла. Они молча шли по дорожкам кладбища. Маринка подумала, какая она свинья - столько времени не была на кладбище у своих бабушки и дедушки. Ещё она не могла понять, почему мама в выходные дома: то ли работать перестала, то ли ради Степаныча с кем-то поменялась. Они подошли к Виолеттиной могиле. Светило солнце, и, радуясь жизни, в деревьях суетились птицы. Степаныч опустился на колени, руками собирал листву, нападавшую на могилу. Маринка сняла платок - дома постираем - и протёрла гранитную плиту: на неё с недоумением смотрела молоденькая армянская девушка, словно говорила за что вы так со мной, что я вам сделала? Маринка заплакала: "Если бы я тогда не убежала, со мной могло быть то же самое!" Степаныч разговаривал с дочерью, говорил ей, что мама не хочет к ней приходить и уехала от них насовсем, и от неё и от него.
Потом они шли обратно: Степаныч рассказывал ей про Лолу, и как они любили друг друга, и про Виолетту, какая она была красивая и доверчивая, и как тянулась к людям. "Вы бы с ней подружились,- говорил Степаныч.  "Ваша Лола хочет теперь жить другой жизнью. Может быть даже начать её с начала,"- сказала Маринка. Потом не выдержала и рассказала Степанычу про Вадима. "По всему получается, что ты любишь его,- сказал Степаныч,- но не торопись. Мне кажется, что он человек гордый и самостоятельный. Не хочет тебя мучить своей болезнью, потому что любит".  "А Олег?"- спросила Маринка.  "Олегу твоему просто нужен в виде тебя фон, чтобы блеснуть, а так он сам по себе. Ему не до тебя, до себя только. Ещё я думаю, что ты для него, только не обижайся, просто красивая игрушка".
Они вернулись домой: "Думал я в Армению за Лолой лететь, а теперь понял - не буду - Мариночке спасибо", - сказал папе Степаныч. За что ей спасибо, Маринка не поняла и отправилась стирать платок, побывавший на кладбище…

                83
   
     На неделе Маринка с папой сняли в сберкассе остававшиеся на машину деньги. В субботу она договорилась с Вадиком ехать за оборудованием. Папа решил со Степанычем вопрос с машиной - требовался небольшой автобус, потому что покупаемое было объёмным. Так они и отъехали от академии: Маринка, папа, Вадик и ответственный за транспорт Степаныч. За рулём был тот самый курсантик, который вёз их на свадьбу.
Маринка заметила, что курсатик всё время отвлекается от дороги и пялится на неё в зеркало. Она сначала пересела на другое место, а потом не выдержала и показала ему язык. Если бы Степаныч во время не схватился за руль, автобус въехал бы в светофорный столб. Что горячо говорил Степаныч водителю, осталось тайной, но уши у того горели не хуже светофора, и на Маринку он старался больше не  смотреть.
Большой магазин был полон аппаратуры. К оптовым покупателям там отнеслись с уважением. Вадик обходил выставленное и заказывал. Папа расплатился за всё сразу - денег от машины у него осталось на два велосипеда. Предупредительные молодые люди затащили коробки  в автобус. Просили их не забывать и заезжать, если ещё что-нибудь понадобится.
Заносить  тяжёлые коробки в клуб пришлось через коридор с пушками - ключ от уличной двери был у Олега. Занести тяжелые коробки в клуб помогли курсанты - Степаныч пригнал их из общежития. Вадику не терпелось начать распаковывать коробки, но Маринка наотрез отказалась - устала. Олега она сегодня не любила, и даже больше…
Папа с Николаем Степанычем Маринку поддержали: им по завершению дела хотелось шампанского. С Вадиком Маринка уговорилась на самое раннее утро следующей субботы...
84

        Как только они вошли в квартиру, Маринка набрала 24-42. Подошла мама Олега. "Здравствуйте, я мужа своего ищу!"   " Милочка моя, нас с папой сегодня целый день дома не было. Завтра папа собирается ехать в поместье, и мы готовились к отъезду". "А Олежка мой всё-таки где?"   "Не знаю: он как с утра убежал, так и…" Маринка услышала музыку в телефоне и бросила трубку.  "Папочка и Коленька, налейте что ли мне немножко вашего вина - мне сегодня жить плохо."  Она отпила немного из бокала, ушла на мамы-папину кровать и стала плакать в мамину подушку про то какая она дура и зачем тогда поехала на дачу к Витальке. Степанычу и папе было жалко Маринку. Они оба теперь знали её тайну, но помочь ничем не могли.
     Вечером к ним заявился взбудораженный Олег. Маринка из комнаты слышала его голос, но не показалась - не хотела его видеть, обиделась, думала, что он был дома, потому что слышала музыку, а Софья, получается, прятала от неё сыночка.
Сыночек радостно рассказывал папе и Степанычу, что сегодня подписал договор с продюсерами и будет готовить музыку к телесериалу. Правда, сериал малобюджетный: в него пригласили всякий молодняк, чтобы дешевле обошлось, и ему заплатят совсем немного, но это только начало, а потом пойдёт!
Маринка не выдержала, вышла из комнаты: "Я тебе звонила. Мне сказали, что тебя нет, а там музыка играет!"  "Так это деда Миша развлекается: я ему разрешил включать, чтобы не скучно было, а то он завтра в поместье уезжает. Готовиться будет к нашему с тобой приезду".   "Ты мне от клуба ключи отдай, а то мы сегодня попасть туда не могли. Твоя жена всё организовала, всё закупила, всё привезла. Завтра с утра всё подключит и начнёт работать, потому ключи сейчас отдай, а ты, давай, сериалься!"- строго сказал Степаныч. Степаныч при своём добродушном виде умел строжиться, голос его был подчиняющий, интонации суровые. Маринка вспомнила горящие уши сегодняшнего водителя, увидела растерянное лицо Олега, но к нему не подошла, а попрощалась, кивнув головой: я тебе не фон и не игрушка…
                85

     Субботу Маринка провела в клубе с Вадиком, помогала ему, чем могла. Ещё она поила его чаем из маминого термоса и кормила мамиными  бутербродами. Время шло не заметно - в клубе было своё время и свой световой день, который заканчивался, когда гасили свет. Степаныч их навестил, сказал, что пора домой. "Вы сегодня к нам?"- спросила Маринка. Степаныч сегодня к ним не собирался, отправился домой.
Маринка с Вадиком тоже собрались домой. Маринка вручила ему Олежкины  ключи от клуба: Вадик на неделе собирался закончить работу. 
Они вместе приехали на Красносельскую. Маринка научила Вадика, как запомнить номер её телефона, и просила звонить про дела.
На прощание она благодарно чмокнула его в щёку, а потом видела, как выписывая радостные кренделя, он двигался к Сокольникам.
На неделе Вадик звонил Маринке - отчитывался. Говорил много, но ей непонятное. В следующее воскресенье он заканчивал работу и был не против, если Марина Васильевна с ним рассчитается.
Маринке теперь срочно требовался Олег: нужно было решить, как быть с деньгами, но оказалось, что Олежка в поместье с дедом Мишей: готовится к вашему, Мариночка, приезду, говорила его мама. Маринке уже не хотелось верить всем Клевицким, казалось, что её обманывают, а если не обманывают, то что-то не договаривают. Маринка даже предположила, что работа Олега в сериале даст ему возможность постепенно освободиться от неё, словно от лишнего груза: для самостоятельной семейной жизни он был приспособлен мало, или вовсе не хотел её. "Степаныч правильно сказал, что для Олега я просто красивый фон или вовсе игрушка,"- сокрушалась Маринка, и ругала себя задним числом, вспоминая их самую первую "свадьбу"- решила, дура, утешить расстроенного мальчика. Ещё она ругала себя за то, что до сих пор должна Олегу за кофточку и билет на электричку до Москвы. Считала, что начинать новую жизнь с долгами нельзя…
Перед воскресеньем позвонил Вадик, спросил что-то про магнитофон. "Миленький мой! Есть у нас магнитофон! - на радостях кричала в телефон Маринка, - но он такой тяжёлый, что я не смогу его дотащить до клуба. Может быть вы зайдёте к нам, и мы вместе дотащим эту тяжесть до академии?"   
     Маринке нужны были деньги, чтобы расплатиться с Вадиком. Она посоветовалась с мамой - папой, и утром в воскресенье очистила до дна семейную шкатулку, в которой они держали деньги на жизнь. На дне шкатулки осталась только сберегательная книжка для Вадима Колесникова, про которую он говорил, что там деньги для их будущей жизни, но Вадим не звонил, значит, Лилия держала его в Центре, а ехать к нему, чтобы говорить о деньгах Маринка постеснялась. И кто знает, что тогда имел в виду Вадим про непонятное будущее?
     10 июня в воскресенье папа помог ей донести магнитофон до подъезда. Ехать с ней в академию отказался - нехорошо себя чувствовал, томился сердцем. "Папочка, ты же собирался со Степанычем сходить в поликлинику", - сказала Маринка. В уличном свете лицо отца было серым.  "Завтра придётся идти", - хмурясь, ответил папа, и пошёл домой.
Маринка стояла у подъезда, Вадик опаздывал. Проходящие с интересом смотрели на большую красивую коробку и её озабоченную владелицу. 
Маринка увидела, как Вадик перебегает к ней через дорогу, чудом не попав под машину - она даже зажмурилась от страха! "Извините, пришлось с утра заскочить в свой клуб - у нас днём церковники собираются, теперь деньги на них попробуем зарабатывать. Давайте вашу машинку… Ого!"- Вадик, перегнувшись, понёс магнитофон к метро.
    
Маринка обрадовалась и удивилась, как Вадик ладно всё сделал! Она попробовала говорить в микрофоны, потом Вадик включил плёнку с записью Белоснежки и её друзей, которую из Останкино принёс Маринке Олег, а она так и не удосужилась её послушать. Они, то сидели с Вадиком в первом ряду, то поднимались в середину зала, то бегали в последний ряд: везде было одинаково хорошо слышно, а когда заговорила ведьма, Маринка захохотала, и, хохоча, никак не могла объяснить Вадику, что это она! Вадик просил плёнку - переписать для своей Наденьки. "Она это вместе с ребятами в саду уже слушала. По радио".  "Ну, пожалуйста! Перепишу для себя и отдам."  "Хорошо, - согласилась Маринка, но сначала я должна с вами рассчитаться."  "У меня к вам, Марина Васильевна, просьба: возьмите меня к себе на работу - это и будет расчёт. Я на Яузе больше не могу, там всё разваливается, а японское Аум Сенрикё - Брр! Они людей за людей не считают, просто  зомбируют!"
Маринка велела ему пока работу на Яузе не бросать, взяла его домашний телефон, сказала, что, как только начнётся "Пристань", позвонит Олег Михайлович, или она сама. "Лучше пусть Олег Михайлович", - попросил Вадик.  "Ревнует что ли жена?" - участливо спросила Маринка. "Не то слово!"- Вадик  сконфузился.
За работу Вадика поблагодарили, нежненько, словно маленького, троекратно расцеловав его в лоб и щёки. Дома она положила в шкатулку взятые утром деньги. "Что так?" - спросил папа.
    Вечером ему стало плохо, а ночью на Скорой она ехала с папой в больницу…

                86 

    Медикам  сказала, что папа военный, и машина направилась в госпиталь Бурденко, что около реки Яузы в Лефортово. Маринка держала руку отца и вспоминала, но не могла от волнения вспомнить, что ещё ей очень знакомое находится на Яузе. Сверкая синими лампами, скорая подлетела к приёмному отделению. Носилки повезли по длинному тоннелю.
Маринка двигалась за носилками сначала быстро, потом очень быстро, потом почти бегом. Лица у везущих были озабоченные: человек на носилках вот-вот мог умереть, а сдать его в реанимацию желательно было живым. Носилки затормозили перед стеклянными дверями, изнутри закрашенными белым. Оттуда кто-то в голубом втянул носилки в большую комнату и перед носом Маринки захлопнул дверь, успев невнятно сказать: "Ждать. Одежду. Здесь".
Через полчаса к этим дверям подвезли женщину с серым лицом. Человек в голубом, успев сунуть Маринке папину одежду и ботинки, завёз носилки за стеклянные двери. Минут через десять снова кого-то привезли, и Маринка успела спросить про папу. "Как Бог даст,"- сказал усталый человек в голубом.
Маринка вышла из госпиталя, когда госпитальные часы показывали шесть. "Нужно успеть домой до восьми, до прихода мамы с дежурства!" Она полезла в кармашек, в котором старалась держать деньги, чтобы отдать Олежке за кофточку и билет на электричку.  Кармашек был пуст. Маринка прикинула расстояние до дома и припустила полушагом-полубегом. Узелок из папиной рубашки, в котором была его одежда и ботинки, болтался в руке. Маринка не сдавалась, она уже вышла к трамвайным рельсам, которые вели к первому на её пути, метро. Рядом с ней притормозила милицейская машина: "Далеко, девушка, путь держите? Документы ваши предъявите, пожалуйста".  "Нет у меня с собой документов."  Маринка рассказала всю историю, как привезла папу в госпиталь, как ей обязательно нужно быть к восьми дома, иначе мама просто сойдёт с ума, вернувшись с дежурства, а никого дома нет. "Что ты с ней возишься,- крикнули  из машины,- давай её сюда!" Милиционер открыл заднюю дверь и вставил Маринку внутрь, где расположился третий их коллега. Машина тронулась. "Куда вы меня везёте?" "Как куда? В отделение, конечно. Личность твою будем выяснять. В узелке, небось, краденое?"  "Зачем в отделение? - возмутилась Маринка,- везите сразу в следственный к Колокольцеву!"  "А ты откуда Колокольцева знаешь? Сидела уже что ли?" - спросил тот, который вставил её в машину. "Максим - мой хороший друг и друг нашей семьи. Его Алёшка ходит в мой детский сад и…"     "Вас куда подвести?"- спросил водитель. "Дом напротив метро Красносельская, и побыстрее, пожалуйста, я опаздываю."   "Утёсовский дом, знаменитый,- с уважением сказал сидевший рядом с Маринкой, и пошутил, - вы случайно не в его квартире живёте?"  "Напротив мы с ним живём, по субботам друг к другу в гости ходим… Стоп, приехали! Спасибо за доставку!"  Милицейская машина тронулась с места, когда Маринка зашла в подъезд.
Мама пришла с работы минут через десять после Маринки…

87
    
     В июне детишек в садах становилось меньше: разбирали по бабушкиным дачам, отправляли в санатории, увозили на море. Маринка надумала взять на обеих работах отпуск: навещать в госпитале папу, побыть сколько-нибудь с Олегом в поместье, иначе их молодая семья грозила вот-вот развалиться, и попробовать начать работать в клубе - для всего  этого требовалось время. Перед тем, как уехать с мужем к деду Мише, она пообщалась с папой - ему постепенно становилось лучше: помогали капельницы, под которыми он проводил несколько часов в день. Степаныча она попросила не забывать маму, отвлекать по возможности от грустных мыслей. Степаныч обещал.
Не по себе было Маринке только из-за Вадима, получалось, что он не хотел её жалости к себе - беспомощному, пока не мог встать на ноги, а она воспользовалась этим и даже навещать человека перестала! "Не случайно я по гороскопу Овен - овца глупая!- ругала себя Маринка, - разве можно было бросать его одного в больнице, хотя бы после того, как ты с ним целовалась до изнеможения, как с  самым любимым на свете человеком!"
Она помчалась в тот же магазин на Рижской, где вместе с Алёшей покупала Вадиму футболку с воротничком, и купила новую, только другого цвета - на большее фантазии у неё не хватило.
"Ты куда-то собралась?- мама увидела, как Маринка неловко стягивает с пальца обручальное кольцо, - плохая это примета!"   "Вот, мамочка, я как раз придумала это проверить!"- кольцо, наконец, снялось…
В Центре её встретила полная медсестра, та, которая кормила её больничной едой. "Я думала, что ты к нему больше никогда не придёшь. Иди в палату - он тебя каждый день ждёт. Скорее иди!"  Маринка вошла к Вадиму: "Я тебе новую футболочку принесла".  "Долго ты её выбирала!"  "Долго, - согласилась Маринка, - как твои дела, спинка твоя как?"  Вадим смотрел на неё, молчал. Маринка села на краешек кровати, рукой осторожно пошарила  под одеялом: корсет на Вадиме был, но другой - маленький. Она стеснялась его - он боялся, что сейчас она уйдёт. "Видишь, - сказал Вадим,- у меня понемногу всё изменяется". Он помолчал. "Я всё время думаю о тебе, может быть я тебя придумал? Хотя нет, вот ты, рядом со мной."  Он придвинулся к ней, аккуратно придвинулся как-то упираясь ногами и опираясь на плечи: "Видишь, двигаться начал. Потом придётся заново учиться ходить. Но я научусь, обязательно научусь! Ты веришь?"- он заплакал.  "Нет,- сказала Маринка,- не верю. Я знаю! Я научу тебя ходить. Я научу тебя любить. Я научу тебя носить на руках нашего с тобой ребёночка, а может быть сразу двух, потому что так люблю тебя! Прости меня - я дура, я думала, что тебе пока будет лучше без меня, ведь ты так мне сказал!" Маринка  проглотила ком в горле. "Я замуж вышла за человека, которого, оказывается, не люблю, наверно просто из благодарности, что он меня спас. Кстати, и от тебя!- Маринка смотрела на Вадима, тот слушал, закрыв глаза. Из-под ресниц у него текли слёзы.  "Всё! Кончаем распускать сопли!- грубо сказала Маринка,- у нас всё впереди. Всё только начинается! Ты, правда, любишь меня?"  "Правда",- ответил Вадим каким-то совсем детским голосом и жалобно шмыгнул носом.
  В Маринке проснулась воспитательница: "Давай мы сейчас слёзки промакнём, вытрем моему маленькому носик, и оденем любимому малышу новенькую, красивую футболочку. Вот так…"- она приподняла его, как в тот раз, сняла старую футболку, и надела новую, сначала просунув руки в рукава, а потом в отверстие голову.  "Красавец мой!"- Маринка поцеловала его, обещаю, что буду тебе любящей сестрёнкой, любимой женой и настоящей любовницей. Только этого нужно дождаться… Да?"  "Да", улыбнулся Вадим.
"Вот и хорошо…Я пропаду недели на две - у меня папа в госпитале, и скоро, наверно,  начну работать на новом месте - это мне муж придумал, а ты жди, ладно? И лечись!.. Лечись для нас с тобой! А сейчас я пошла, а то расплачусь…"   Поцеловала его очень крепко и вышла из палаты.
"Ну как?"- спросила полная медсестра. Маринка ответить не могла - сдерживала слёзы, только руками что-то показала. "Расстались!?"- ахнула медсестра, и помчалась наверх в палату к Вадиму…
                88               

     Они ехали, как тогда в электричке, только в обратную сторону, и Олежка рассказывал, как продвигается сериал, как он на втором этаже на даче отсматривает снятое и придумывает к нему музыку. Говорил, что ей уже пора увольняться из дурацких своих детских садов. Говорил, что хочет её пристроить сниматься в сериале, потому что она красивая, гораздо красивее всех, приглашённых на съёмки. "Я тебе до сих пор не отдала деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы",- вдруг сказала Маринка.  "Ладно, потом когда-нибудь отдашь", - отмахнулся Олежка. Спрашивал всё ли сделано в клубе, и во что это ему обошлось, переживал, что наступило лето: всё старьё, знающее нужные для "Пристани" песни, разъехалось по своим огородам, и есть опасность, что на "Пристань" будет ходить мало народа. Когда подъехали к его станции и шли к поместью, Олежка то и дело обнимал и целовал Маринку и возбуждённо  толковал про медовый месяц, который у них начинается с сегодняшнего дня.   
"Слава тебе, Господи! Приехали, наконец!"- их встречал деда Миша. "Баньку истопил?"- спрашивал Олежка. Олег тянул Маринку в баню - она стеснялась и Олега, и деда Мишу, сказала, что пойдёт потом, пусть сначала он сам помоется, а она дома на дорожку хорошо вымылась. Олежка расстроился - медовый месяц не начинался. Сели ужинать. Деда Миша старательно прислуживал, пытался разговорами развеселить сумрачную барышню - жену любимого внука. Дед Маринке удивлялся - когда она не видела, сигналил удивлённо
внуку глазами, дескать, ну и жизнь у тебя с энтой кралей незавидная: приехала, ведь знала куда и зачем: на медовый месяц с мужем ехала!
Олег с Маринкой поднялись на второй этаж: "Приготовил нам с тобой музыкальную спальню! Деда! Мы пошли спать, спокойной ночи!"   "Совет вам, да любовь",- отвечал дед.
"Ты какая-то другая, что с тобой?"- шепнул Олежка, может быть, у тебя кто-то появился?"   "Да нет, - помедлила Маринка, просто я от тебя немного отвыкла… ну, иди же ко мне…"
Дед за ночь подтопил баньку. Утром они сходили туда. Маринке было чудно: она вспоминала, как рано утром её нашёл перед домом деда Миша, как Олег приводил в порядок её руки, как она спала на его мамы диванчике и видела во сне папу. Теперь она опять была в этом же доме и с этими же людьми. Только теперь она должна была быть членом их семьи, а они её, но этого не случилось - она была в гостях у мужа, получается, чёрт возьми, она исполняла только каприз мужа. При этом Олег всё время просил заботиться, чтобы не было детей - у него вот-вот начнётся новая жизнь, к которой он стремится, и о которой мечтает.
"Олежичек,- попросила его Маринка, давай сходим на станцию в универмаг, где ты купил мне кофточку".  "Зачем?"- удивился Олежка.  "Во-первых, прогуляемся, во-вторых, хочу тебе сделать маленький подарок, ну, пойдём, пожалуйста!" Они пошли лесом, как в тот раз, но без деда Миши и без его дубинки. Маринка постояла немного на том месте, где тогда корчился от боли Вадим, догнала Олежку.
В универмаге она купила мужу такую же, как теперь у Вадима футболку с воротничком, даже такого цвета, только на пять размеров меньше. "Это мне?"- удивился Олег.  "Я хочу, чтобы ты в ней спал, а то тебе холодно". От этой футболки в Олежкином поместье Маринке было не так одиноко…
89

      Их медовый месяц закончился через три дня: Маринке было беспокойно за папу, хотелось поскорее вернуться в Москву. Кроме того, находясь все три дня рядом с Олегом, она присматривалась к мужу, пытаясь через него понять, почему его мама нервничает и переживает, когда рядом с её сыном бывает она - Маринка, и успокаивается, когда рядом её нет. Маринка придумала это выяснить с Софьей в Москве, и для этого тоже нужно было скорее вернуться домой.
Её провожали Олежка и деда Миша с неразлучной дубинкой. По дороге к станции Олег ей ставил задачи. Главное постараться подать как можно больше объявлений про "Пристань" в бесплатных рекламных газетах, разносимых по почтовым ящикам, в афишных журнальчиках, в общем, везде, где получится. Обещал, как вернётся в Москву, попробовать через Тумаркина разместить рекламу на радио. И ей обязательно уволиться из дурацких  детских садов - Маринкину работу он считал "глупой, ненужной, тупиковой".  По дороге они вместе сочиняли рекламку про "Пристань". Деда Миша искренне пытался помогать им, а Маринка каждый раз так хохотала, что дед на неё, похоже, обиделся: подумаешь, какая мамзель,-  умную из себя строит, а сама…от мужа сбегает, и остальную дорогу молчал, только иногда дубинкой сильно ударял в землю, подтверждая разные свои мысли насчёт "мамзель".
Маринка рекламку запомнила: суть её была, что людей, знающих песни, которые никто не знает, приглашают  причалить к "Пристани", чтобы там спеть их для всех. Приходить можно с гитарами и бесплатно. Олег просил чтобы "бесплатно" было крупными буквами.
С дедом Мишей они подождали у кассы, пока Маринка покупала себе билет на электричку до Москвы, и, помахав ей на прощание, отправились в поместье. По их спинам Маринка поняла, как им хорошо вдвоём, и что от неё они, наконец, освободились.
Поезд, как и тогда с Олегом, пришёл на Каланчёвку, и Маринка пошла к дому пешком, по пути думая как будет разговаривать с Олежкиной мамой. Сегодня с ней разговаривать  уже не хотелось. Она вспомнила про Колокольцева, и свернула в переулок, где было милицейское следственное отделение. Ей хотелось поблагодарить за подаренный на свадьбу магнитофон. Дежурный в тридцать пятую комнату её не пропустил: "Надо знать, что подполковник Колокольцев здесь больше не служит".  Маринка испугалась: "Опять заточка?" Дежурный посмотрел на неё строго: Колокольцев пошёл на повышение. В центральный аппарат. Если он вам нужен - обращайтесь туда". "А как?" "Не могу знать,-  отрапортовал дежурный и, - проходим, гражданочка, проходим. Здесь нельзя стоять".   "Узнаю у его Алёши, - решила Маринка, но вспомнила, что сейчас она в отпуске, а скоро и вообще из садика уволится. Тогда через участкового!"  Радуясь своей сообразительности, она подошла к дому. 
     "Папуля как?"- первым делом спросила маму. "Лучше, мы уже гуляли с ним и Степанычем по садику. Порозовел твой папочка, повеселел, собирается в эту пятницу со Степанычем возвращение домой шампанским отметить. А ты как?"  "Прекрасно, мамуля, прекрасно,- она целовала маму, вглядываясь после каждого поцелуя в любимые черты, мне кажется, любовь моя семейная уже закончилась, осталось потерпеть ещё немного, но мы ведь потерпим?"   Маринка развеселилась: "А помнишь, следователь мне повестки присылал? Замуж меня звал?  Дурочка, не пошла тогда за него, а сейчас он на повышении, в центральном аппарате и с новым званием! Во как! Это всё после меня!"
Маринка позвонила Степанычу: "Это я, Марина Васильевна Галактионова. Мне помощь нужна. Нет, не срочно. Нет, по телефону объяснить у меня не получится,  лучше, когда увидимся, хорошо? Я уже вернулась домой, хочу сегодня папу навестить. Спасибо, это здорово! Значит, встречаемся у папы? Ура!"

90

     Папа Маринке обрадовался. Степаныч тоже. Папа с напряжённым лицом часто забегал в госпиталь: "Извините, знаете сколько жидкости в меня закачали!" В одну из его отлучек Степаныч тихо спросил: "Ну как там Вадим наш? Была?"   "Была,- сказала Маринка,- мне кажется я скоро буду учить его пользоваться ногами."   "Ты только не торопись, а то…" К ним вернулся папа.  "А какая помощь тебе понадобилась?"- Степаныч был весь внимание.  "Удивительно всё устроено в моей жизни,- задумалась Маринка,- с одной стороны прекрасные, любящие меня люди: мама, папа, Степаныч, Колокольцев, даже Тумаркин, все на работе, и, конечно, мои детишки. С другой, совсем с другой стороны, тоже вроде бы любящие Клевицкие, но…"  "Так какая помощь от меня требуется?"- Степаныч оторвал Маринку от размышлений.  Маринка вернулась на землю. Рассказала, как ей нужен задник на сцену и чтобы там была нарисована пристань, немного берег и река, а то у неё  "Пристань", а там торчит огромный Ленин.  "Нет. Этого я не могу. Могу тебе на пристань выкатить какую-нибудь пушку, или притащить миномёт, или, в крайнем случае, на твою  "Пристань" накидать снарядов. У меня художников нет: курсанты - они на артиллеристов учатся и рисовать не умеют, тем более, как ты сказала - задник?"  Маринка не расстроилась, вспомнила про клуб на Яузе: "Хорошо, тогда я с Вадиком посоветуюсь".  "У неё и Вадик есть!"- в один голос удивились папа и Степаныч.  "У меня всё есть,- сказала Маринка, - только ребёночка всё нет и нет".  "А вы проверьтесь,"- посоветовал Степаныч.  "С Мотей посоветуйся,- добавил папа, а то со Степанычем мы здесь не специалисты. Мы по пушкам больше!"

                91

    В пятницу Степаныч привёз папу домой. Отец посмеивался, рассказывал, как его лечили. Прощения попросил, что всех напугал. Мама сидела между ним и Степанычем. Маринку потянуло к пианино. Играла для себя и про себя. Играла и вспомнила, что хотела поговорить с Олежкиной мамой насчёт их бестолковой с Олежкой жизни. Ещё немного поиграла и решила - не нужно: пусть будет, как будет! Лучше сейчас позвонить домой Вадику насчёт художника: наверняка в его клубе должен быть художник. Не хотела отрывать отца от мамы, и, помня о ревнивой жене Вадика, попросила Николая Степановича представиться Олегом Михайловичем и дать ей трубочку.
Зарозовевший от шампанского Степаныч  набрал  номер Вадика. К телефону подошла жена. "Здравствуйте,- выговорил Степаныч, мне бы с Олегом Михайловичем поговорить".   "Да, нет же!- шипела рядом Маринка,- это Олег Михайлович звонит!"  "Вообще-то это Олег Михайлович звонит", - послушно повторил в трубку Степаныч.  "Иди сюда, кобель! Тебе твоя Ольга Михайловна звонит!"- кричали в трубке,- голос она изменила! Думает, что я её, стерву, не узнаю!"  В трубке что-то лопнуло, и связь прекратилась. "Извини, Мариночка, я здесь не виноват. Так получилось"- Степаныч пошёл в кухню.
Совсем к ночи позвонил Вадик: "Я сразу догадался, что это вы звонили,- шептал Вадик в трубку,- что, начинается работа?"  "Скоро, Вадик, скоро,- шептала в ответ Маринка,- у вас есть художник? Нужно задник нарисовать. Берег, пристань, река и всё." Вадик обещал с художником познакомить.
Маринка маминым сантиметром обмеряла в своём клубе сцену, набросала, как могла, эскизик желаемого и в клубе на Яузе познакомилась с художником - немолодым человеком в халате, запачканном красками. Он замучил Маринку вопросами и завалил предложениями. Договорились выполнить задник на его материале и красками, чтобы держались подольше. За деньги Маринка не беспокоилась и с художником не торговалась: в семейной шкатулке лежали её отпускные. В  порядке "личных симпатий" художник, кроме задника,  приготовил Маринке лёгкую переносную конструкцию для объявлений на улице с нарисованными берегом, пристанью и рекой.  "Как вы хотели. Только числа вставляйте". Через день всё это великолепие заняло свои места в клубе, а шкатулка с деньгами Маринкиной семьи заметно опустела…
Ещё неделю Маринка пристраивала объявления про "Пристань", назначив на свой страх и риск дату встречи гостей на "Пристани". Она совершила огромную глупость, поставив в объявлениях номер домашнего телефона, потому что немало удивилась, как и папа, и мама, когда через неделю телефон стал разрываться от вопросов по "Пристани"- казалось,  вся Москва собирается причалить к Маринкиной "Пристани".
Олег до сих пор не объявлялся. К домашнему телефону у них не подходили. Маринка, с ужасом думая о приближающейся встрече с гостями на её одинокой пристани, нашла телефон своих "Три КА" и была за все эти дни по-настоящему счастлива - "Три Ка", именно в этот день, могли ей помочь, а уже на следующее утро уезжали на гастроли.
     В среду 27 июня на Маринкиной "Пристани" собралось чуть меньше сотни человек - преимущественно не очень молодых женщин и с десяток таких же мужчин.  Пришедшие были активны и любознательны. Многие пришла со своими старенькими гитарами. Вадик наладил звук. Катюня, быстро оценив ситуацию, блистательно разруливала её со сцены. Костик мог сыграть на гитаре всё, что угодно, и подыграть всё и кому угодно. В заключение встречи Вадик посоветовал Марине Васильевне объявить, как и когда можно  будет причаливать к "Пристани" и сколько нужно будет заплатить за вход. Вадика этот вопрос интересовал с практической точки зрения. Благотворительность нынче была не
в моде.
Договорились встречаться в клубе по  средам в шесть часов. Кто-то из гостей пошутил: "Не взирая на погоду?"  Маринка просила приводить своих знакомых. Гости благодарили за возможность общаться - им обещали встречи превратить в традиционные, в том числе, даже на радио.
Когда клуб, наконец, опустел, Маринка приготовилась из остатка отпускных хотя бы понемногу, но заплатить своим спасителям: Вадик с удовольствием взял, "Три КА" отказались: "Тебе нужнее. Кстати, а где твой муж, "Пристань" - это же его идея,- спросила Катюня,- он мне на вашей свадьбе про неё все уши прожужжал, приглашал с ним работать, много чего обещал". Катюня увидела Маринкино лицо и больше ни о чём не спрашивала…
К следующей среде вернулся с дачи Олег. Уговорил Маринку пойти к нему, пока мама была в благодушном настроении. Они лежали, обнявшись, и он рассказывал сколько музыки написал, что на неделе будет показывать её продюсеру и режиссёру. Вспомнил про клуб, спросил как там дела и когда можно начать проводить "Пристань".
"Ты в своём поместье, да ещё со своей дедой Мишей, отстал от жизни и от меня, наверно, отстал,"- задумчиво говорила Маринка, накручивая на палец отросшие Олежкины волосы,- я тебе причёсочку к сегодняшней "Пристани" делаю, а то в прошлую среду на сцене были красивые люди, а сегодня гости могут увидеть совсем деревенского товарища, если, конечно,  товарищ ко мне на "Пристань" попросится. "Ты уже проводила "Пристань"! Ты всё сделала? Без меня со всем справилась? Где ты взяла деньги, там же нужна была целая уйма денег!" Олежка сейчас любил жену, нет, он её обожал! Накинув что-то, он помчался к маме рассказывать о подвиге Маришки. От мамы он вернулся с обещанием отдать половину потраченного, а для этого нужно составить список затрат, желательно, приложив чеки.
"Ты, мой сусличек, адрес помнишь?- спросила Маринка одеваясь,- жду тебя с твоей клавиатурой в пять часов - сегодня мне потребуется рояль!"  "Но я сегодня не планировал…"    "Запомни,- жёстко, как Степаныч, сказала Маринка,- среды планирую я! Если тебя не увижу в пять - сегодняшняя наша встреча - последняя: в четверг с утра подаю на развод, и провались ты навсегда с половиной своих денег!" Маринка, начала стаскивать с пальца обручальное колечко с бриллиантом, колечко сниматься не захотело…
Едва она вошла домой, как позвонил Вадик: "Извините, но у меня два важных дела. Я придумал, как собирать деньги с приходящих в клуб: нужна урна для голосования, желательно прозрачная, но и фанерная сойдёт!.. На плёнку с записью Белоснежки я записал, что было на первой пристани. Думаю, когда-нибудь пригодится. Если вы не возражаете, я на свои куплю нужную нам плёнку, а вы потом мне отдадите".  "Умница моя,- порадовалась на Вадика Маринка,- вечером у нас будет пианист, подключить его сможешь?"  "Обижаете, Марина Васильевна, для вас всё, что угодно!" "Вадик, где сейчас Наденька? Я уже по детишкам соскучилась". "На даче Надюшка сейчас! С мамочкой на даче!"  Слышно было, что Вадику хорошо!
               
92
 
В пять Олежка с инструментом был в клубе. Вадик подключил его, и теперь Маринка развлекалась звуками рояля, рождавшимися под её пальцами. Мужа она отправила к Степанычу клянчить урну для голосования, желательно прозрачную. Вадик придумал способ зарабатывать на гостях "Пристани": на входе устанавливаем коробку с щелью наверху и каждый входящий опускает в щель такую плату за вход, которую мы сегодня объявим. Только сегодня поставим коробку на выходе, ведь прошлую среду об этом не объявляли. Всё официально: добровольные пожертвования!  "Ты читал Ильфа и Петрова про Остапа Бендера?"- спросила Маринка. "Пока нет. Дадите почитать? Я верну, честно, верну".
Олега, появившегося с прозрачной урной в руках, Маринка отчищала от пыли и паутины: Степаныч, видимо, откопал её в самом дальнем хранилище партийного хлама. У Маринки зла на Олежку уже не было. Осталось только недоумение: как получилось, что она стала женой человека, для которого она только красивый фон, даже больше - игрушка! С недоумением она сейчас стряхивала пыль и паутину с костюма своего мужа.
В клубе начал появляться народ. Олег, Маринка и Вадик распределили роли и обязанности. Вадик показал, что купил нужную плёнку. "Марина Васильевна, я когда плёнку в этот магнитофон заряжаю, у меня руки от волнения трясутся, так он хорош! Откуда у вас такое чудо?"  "Мне его главный следователь на свадьбу подарил. В нём ещё
устройство есть, чтобы показывать, где магнитофон сейчас находится", - Маринка догадывалась, что молодому человеку японское чудо техники не даёт покоя и на всякий случай немного подстраховалась. 
Народа собралось сегодня раза в полтора больше. Со стороны сцены появился Степаныч, помахал Маринке рукой, дескать, не волнуйся, делай своё дело. Маринка перестала волноваться, как только вместо гостей, представила свою малышню, которая всегда верила тому, что говорила им Малина Васильевна. Сегодня гости "Пристани" для Маринки были её малышнёй.
Организационные дела обсудили быстро, даже по чьему-то предложению избрали инициативную группу. За вход платить приняли без энтузиазма, но деваться, товарищи, нам некуда, - им же, товарищи, и за свет платить нужно, и за тепло, и мало ли ещё за что! Маринка перехватила у доброхота инициативу, объявив композитора Олега Клевицкого.
Народ слушал, народу нравилось, но народу уже хотелось самому подняться на сцену и для всех спеть песню, которую никто не знает! 
    По окончании "встречи на пристани" стало понятно, что идеи Степаныча и Олега жизненны и сработали. Идея Вадика собирать добровольные пожертвования при выходе из клуба провалилась: в урне обнаружились только три конфетных фантика. Маринка предполагала, что такое может случится, и отдала Вадику столько же, как в прошлый раз.  "А мне?"- совершенно серьёзно спросил Олег. Маринка взорвалась, правда потом ругала себя: "Расплатишься со мной за всё, тогда и подходи за заработком!" "В следующий раз я к ящику приставлю деда Мишу - он из этих жлобов душу вытрясет!"- кипятился Олег,- по средам будет в Москву приезжать, денежки собирать, а в четверг с утра возвращаться в поместье".   "И тебе будет всё отдавать?"  "Ну, не Степанычу же!"  "Ладно,- сказала, еле сдерживаясь, Маринка,- забирай свою фисгармонию и лети домой к мамочке!"  "А ты?"  "А мы пойдём погуляем с Вадиком, мы с ним очень устали за те дни, когда тебя со мной не было!"  "Так я вас, Марина Васильевна, сегодня могу пригласить в ресторан?"- обрадовался Вадик. "Конечно, милый. Именно сегодня мне очень хочется отдохнуть от всего в ресторане". Она взяла Вадика под руку и они пошли в сторону от метро. Олег остался стоять возле клуба. Маринке мужа было жаль …

93

    Идти с Вадиком, конечно, никуда не хотелось. Маринка, сославшись на забывчивость, "вспомнила" вдруг, что у них сегодня гости и попрощалась с Вадиком. Тот настроился на ресторан и отправился прожигать жизнь на средства, оставшиеся от её отпускных.
Насчёт гостей Маринка не ошиблась: у них был Степаныч. Степаныч в красках описывал сегодняшнее мероприятие и похваливал Маринку. "Много сегодня заработали?"- спросил Степаныч.  "Три фантика!- торжественно заявила Маринка,- я их на память взяла - вот они!" Все захохотали. "Мне кажется, с этим делом я смогу вам помочь, подумать только нужно,"- сказал Степаныч.  "Хорошо бы, - обрадовалась Маринка, а то мой муж грозился деда Мишу к энтому,- Маринка передразнила деда,- к энтому делу своего дедулю приспособить!"   "Кстати, муж твой где? Играл он здорово. И ведь как чутко аккомпанирует! Мне кажется, он большой молодец! Ты, Мариночка, его береги,"- говорил Степаныч, а глаза у него смеялись. "Терпи, - это главное", - зачем-то сказала мама.  "В общем,- заключил прощаясь Степаныч,- дело у вас с Олегом пошло, да и молодой человек, который звуками заведует,  мне, кажется, неплох. Но, я бы на твоём месте, Мариночка, детские садики не бросал. Они всегда будут, а ваша "Пристань" - она, как мыльный пузырь: будет блестеть, потихоньку надуваться, надуваться, а потом…лопнет! Не основательная это штука - эфемерная. Ну пока!" Он вышел за дверь: "Вот те на!" На лестничной площадке напротив дверей Маринкиной квартиры, на кафельной плитке сидел Олег. "Олежечка, милый, что с тобой?"- Маринка опустилась перед ним на колени. "Я ушёл из дома. Навсегда, насовсем ушёл! Не могу я без тебя, понимаешь, не могу!" У Олега явно начиналась истерика. "Это у них с мамой, наверно, фамильное,- подумала Маринка,- нужно было перед свадьбой провериться", - и уже тянула мужа в квартиру. Мама выглянула из спальни - Маринка махнула рукой: всё нормально, сама справлюсь. Она умыла своего малыша, накормила. Отвела и уложила в кроватку рядом с собой. Малыш сердцем отогрелся, успокоился, начал ей про своё сокровенное нашёптывать, даже по нечаянности два раза мамочкой назвал.
Маринка лежала на животе, головой опираясь на согнутые в локтях руки. Грудь она уютно пристроила в тёплую ладонь Олежки. Олежка говорил, как она помогает ему творить, как рождаются мелодии, в которых присутствует она - самая нежная, самая красивая, самая - пресамая, драгоценная и единственная. Нежность захлёстывала его, слёзы умиления собирались хлынуть потоком, но Маринке вдруг стало ясно, словно кто-то поднял затемнённое стекло, бывшее между ними, что её нежный мальчик говорит не для неё и не про неё, а любуется собой и жалеет себя. Он начал ей что-то обещать, но вдруг вспомнил своё, сейчас самое для него главное: "Помнишь,- он теперь говорил совсем другим, деловым, голосом,- у нас на свадьбе были твои друзья, ты их три КА называла".  Маринка насторожилась, грудь из Олежкиной ладони убрала. "Понимаешь, мне позарез нужна та Катя. У меня насчёт неё грандиозные планы!"   "Небось, очень творческие?"   "Если бы ты знала! Ты бы поняла меня. Я и маме про неё уже рассказал - она поняла! Ты понять сможешь?  Найди мне её или её телефон мне дай!" "Тебе прямо сейчас?"  "Конечно!"  Маринка, не стыдясь наготы, нашла старенькую свою записную книжку, нащупала в темноте карандашик и на чистой страничке из книжки, записала телефон Катюни и Костика. Она вырвала из книжки листок, театрально сказав себе: так вырывают занозу из сердца! и пришла к мужу: "Сделай мне ребёночка. На прощание. Пожалуйста, ты же  когда-то обещал…"
Листок с телефоном она потом положила перед дверью, чтобы Олежка, уходя, не забыл.

94

     Утром мама позвала молодых завтракать. "Мамочка, спасибо, я есть совершенно не хочу. Может быть Олежечка хочет? Нет? Мамочка, Олежка тоже не хочет, говорит, дома позавтракает". Маринка подвела Олега к двери: "Катюнин телефон взяли?  Теперь запомните:  мы встречаемся только по средам и только в клубе". "А если я не приду?"- промямлил Олег.  "Тогда, дорогой наш Олег Михайлович, пеняйте на себя!"  Закрывая за ним дверь, Маринка строго добавила: "И чтобы никаких дедов Мишей в клубе, и фисгармонию свою к пяти часам по средам не забывайте!"
Маринка пришла к маме: "Давай, что ли вместе позавтракаем?"  "Ну что? Всё? Будем готовиться стать гордой матерью-одиночкой? "  "Всё, мамочка, всё! Про одиночку мы ещё  подумаем!"  "Какая ты у меня нетерпеливая", - мама вздохнула и подвинула дочери тарелку. "Нет, мамуля, просто я приехала не с той стороны". Мама Маринку не поняла, но допытывать её не стала.
У Маринки оставалось, всего два дня, включая сегодняшний,  до выхода на работу. Она вооружилась хорошей ручкой и пачкой бумаги для писем: хотела записать всё, что с ней случалось за последнее время, но вместо этого начала писать письмо Вадиму.  "Это лучше, чем приезжать к нему в Центр, избегать встречи с Лилией - кто её знает, как она относится к Вадиму, а он к ней - в письме можно написать всё, о чём думаешь, а когда человеку говоришь, то всегда с оглядкой - какая будет реакция на твои слова. "Я, мамочка, сажусь писать письмо, как Татьяна Ларина своему Онегину, ты не удивляйся и мне не мешай, ладно?"   "Чего бумагу понапрасну изводить - сходи в соседний подъезд и объяснись, или позвони по телефону. Номер-то помнишь?"- отозвалась мама.
 Письмо не получалось. Не то, чтобы вовсе не получалось - просто мыслей было так много, что они налезали друг на друга и всё портили. Каждый раз приходилось начинать писать снова. В конце концов, письмо получилось короткое, но ёмкое.

                Сегодня я прогнала от себя мужа. Оказалось, что я его
                не люблю, и никогда, оказывается, не любила. Я ему просто
                была благодарна за своё спасение и за спасение тебя: он тебя
                раненого разыскал и пристроил в Центр к твоей Лилии, а мне
                даже об этом не сказал. Мне кажется, что он чувствовал про
                меня и про тебя. Прости, я не хочу больше ошибаться, потому
                что ты из-за меня пострадал, и у меня жалость к тебе, а
                я не могу тебе помочь, просто зачем-то тебя люблю, но не из жалости.
                Люблю, как какая-то самая простая баба, как твоё домашнее животное. Я
                не знаю, как от этого избавиться и нужно ли избавляться от этого.
                Напиши мне письмо. Извини за путаное послание. Даже
                перечитывать его не хочу: пусть есть, как есть, или пусть будет, как будет.
                Марина.    Срочно пиши ответ.  По Москве письма идут три дня.
                Буду ждать. Что тебе привезти в следующий раз?

Маринка зашла на почту, спросила самый большой конверт, вложила в него обычные конверты, бумагу и ручку, и отправилась в Центр  передать через кого-нибудь послание  Вадиму. "Ты что же так долго не была, болела что ли?"- спросила полная медсестра, - иди скорее к нему - человек вовсе измаялся".  В палате кровать на колёсиках была пуста. Вадим стоял возле окна. Увидел Маринку: "Я Курский вокзал слушаю. Давай уедем с тобой отсюда куда-нибудь. Здесь одни страдания".  "Господи! Ты ходишь!" - закричала Маринка. "Нет - это не ходьба, просто чужие ноги переставляю. Поможешь доползти до койки?"  Вадим в несколько приёмов устроил своё большое тело на кровати: "Ты что ли почту мне принесла?" Маринка заглянула под футболку: металлического панциря на Вадиме не было. Был лёгкий, но очень тугой пластмассовый пояс. "Здесь письмо тебе. Прочитай, а я послушаю, если что не понятно, попробую объяснить. Я стеснялась тебе про всё рассказать, поэтому и написала. А сейчас почему-то не стесняюсь - увидела тебя, и не стесняюсь. Читай же скорее - интересно про себя послушать".
Чтобы лучше слышать и при необходимости объяснять, Маринка села на край высокой больничной кровати и не заметила, как оказалась лежащей возле Вадима. Заметила это заведующая позвоночным отделением Лилия Владимировна. "Вошла, как - будто стерегла под дверью, "- подумала Маринка, одновременно пытаясь снять с себя руку Вадима и подняться с кровати.  "Ну что, господа, будем устраивать из научно-исследовательского института публичный дом?  Или будем выписываться?" Маринка наконец смогла  подняться: "Пожалуйста, не выписывайте Вадима - Клевицкие  нас не поймут".  Кого Маринка подразумевала под словом "нас", Лилия Владимировна не поняла, но на всякий случай лечение Вадима не прервала, тем более, что Вадим был почти готовой её докторской диссертацией…

95

     В обоих детских садах Маринкина  работа шла обычным чередом. Ей только пришлось договориться, чтобы по средам уходить на час раньше. У маленького Алёши появилась новая мама, которая ему "пока не очень нравится, потому что по утрам не кормит, как ваша Малина Васильевна, бабушка".  "А старая мама куда делась?"   "Папа сказал, что она насовсем заболела, и будет лечиться всю жизнь со своим сполтсменом!"   "Папе передай от меня привет. Не забудешь?"  "Пеледам, пеледам, не бойтеся!"
    
     "Пристань" набирала обороты, становилась популярной не только в Москве, но и в ближнем Подмосковье. Всем перед всеми хотелось выступать, и лучшей площадки в Москве для этого не было. Иногда среды не хватало, плёнки для записи то же. Вадик наладил выпуск кассет с записями "пристаньских"- кассеты разлетались "на ура!" Это был его приработок.
Степаныч придумал способ необидного сбора платы за вход на "Пристань": два весёлых курсанта-артиллериста собирали в прозрачную урну для голосования небольшие, но со всех без исключения, деньги в виде добровольных взносов "на приобретение снарядов для пушки".
Маринка завела тетрадь, в которую занесла все свои и Олега затраты на оборудование клуба, сложила их и поделила пополам. Олег посчитал, что долг Маринкиным родителям он вернёт через двести семьдесят сред. И он терпел, потому что хотел её видеть, хотя бы по средам. Кроме того, он начал прилично зарабатывать на телевидении, и "Пристань" превратилась для него в своего рода хобби.
    
Месяц за месяцем раз в неделю она встречалась с Вадиком и Олегом. Не виделась она только с Вадимом - боялась, что его выпишут из Центра раньше времени. Вадим прислал ей три ничего не значащих письма: действительно, писать про лечение было не интересно, про жизнь до Центра - скучно, после Центра - стеснялся. Зато оказалось,  что он неплохо рисует карикатурки с оригинальным видением жизни и своеобразной техникой. Несколько понравившихся ей карикатурок Маринка послала в московскую молодёжную газету. Их опубликовали, заплатили деньги, просили приносить или присылать ещё.
Она с мамой-папой и, конечно, со Степанычем встретила новый девяносто первый год, провела положенные детские утренники на работе, предпраздничные, праздничные и послепраздничные "Пристани". Жизнь её после Олега текла спокойно, равномерно и плавно - так, во всяком случае, она говорила родителям и Степанычу - если тот интересовался. 
     Ничего не предвещало грозящей их дому беды, когда в пятницу за два дня до Маринкиного дня рождения (и, между прочим, годовщины их с Олежкой свадьбы) она вечером вышла с отцом из дома, чтобы освободить маму от вечного хождения по магазинам и хотя бы как-то подготовиться ко дню своего рождения.
На ступеньках подъезда отец вдруг схватился за грудь, недоумённо и даже виновато посмотрел на дочь и осел на ступени. "Папочка! Что с тобой? Что?"- спрашивала Маринка. Отец в последний раз взглянул на неё, попытался с закрытыми уже глазами что-то сказать, но не смог и съехал по ступенькам на асфальт. "Пожалуйста, подержите папе голову,- крикнула Маринка кому-то из успевших собраться вокруг неё и папы,- я сейчас!" Она влетела домой, бросилась к телефону. "Что случилось? С папой?"- мама поняла, что у них беда. "Внизу…папа… иди туда…я сейчас. Скорая!"- она называла адрес.
Маринке не хотелось спускаться вниз и выходить из подъезда на улицу. Она боялась видеть то, чего боялась, оказывается, всегда – видеть, как на твоих глазах умирает близкий тебе человек, а ты не в состоянии ему помочь!
Около подъезда уже была скорая, подъехала милиция. Носилки стояли на асфальте рядом с папой. "Ну, положите же его на носилки - ему же холодно на асфальте!"- кричала Маринка. "Ему уже всё равно. Его убил тромб. Сожалеем"- сказал хмурый врач скорой. Из подъехавшей к ним машины с тёмными стёклами,  два работника положили папу на свои тёмные носилки: "Как фамилия умершего? Галактионов? Владимир Феоктистович? 1937 года?"- работники переспрашивали, чтобы ничего не напутать. Папа, лёжа на тёмных носилках, казалось, прислушивался к разговору. "Везём вашего в Остроумовский морг. Там завтра-послезавтра повидаетесь". Они погрузили носилки в машину, дверки её захлопнулись, и папа уехал.
Маринка с мамой поднялись в квартиру. За окнами сверкало, гремело, небо словно прохудилось и поливало опустевшие тротуары струями холодной мартовской воды. В комнате стало темно. Маринка зажгла свет и ахнула: перед ней стояла совершенно седая женщина! "Мамочка! "- закричала Маринка и разрыдалась…

96
    
  Всё случилось так неожиданно, что мама не успела ни с кем поменяться дежурством. Маринка осталась дома одна. Бесцельно бродила из угла в угол, и вдруг до неё дошло, что у них с мамой нет денег, чтобы похоронить папу - почти всё они с папой вбухали в клуб. Маринка накинула тёмную косынку и помчалась в Центр просить разрешения у Вадима воспользоваться частью его денег, что бы похоронить папу. Вадима в Центре не оказалось: "Увезли твоего на какую-то конференцию. Лилия Владимировна там его показывать будет,- сказала полная медсестра,- ты лучше завтра к нему приходи, сегодня непонятно, когда он вернётся".   "Вы ему передайте, что Марина приходила. Вдруг он сможет мне позвонить. Я буду ждать. У меня папа умер…"
     Вечером заявился весёлый Степаныч с цветами,  неизменным шампанским и тортом: "Пришёл на репетицию твоего дня рождения! Подумал, мама ваша на работе, вы с папой скучаете, а мы посидим, дождёмся, чтобы ты родилась! Папа-то где, чего встречать не выходит?"   Маринка уткнулась ему в грудь: "Нет больше папы. Папа взял и вчера прямо около дома умер. А сейчас он в морге, дорогой вы наш Николай Степанович. Вы нас, пока папу не похороним, не бросайте, ладно? И меня сегодня одну не бросайте, а то мне одной страшно." Маринка не плакала, лицо в расстёгнутую тужурку Степаныча спрятала и не плакала. "Давайте я вас вкусненьким покормлю, что мама нам наготовила".
Она кормила Степаныча, он иногда её спрашивал: "Тромб?"  "Врач сказал тромб".  "А он вам ничего не рассказывал?"  "Он вообще про своё никогда не говорил, только один раз, когда на меня ругался".   "Отец ругался на тебя? Не поверю!" "Да это я, дура, стала ему говорить, что мне трудно, труднее всех, потому что у меня жизнь должна была поменяться."  Степаныч  разговаривал с Маринкой, как со своей дочерью. Она действительно была ему, как дочь. Они с Василием часто смеялись, говоря, что у них одна дочь на двоих.  "Папа твой - есть настоящий…"  "Он был",- грустно поправила Маринка, еле сдерживая слёзы. "Нет, есть и всегда будет!- сказал Степаныч,- ты не знаешь - у твоего папы - моего Василия была лучевая болезнь. Облучился на своём корабле: спасал матросика и облучился. Поэтому его так рано списали на берег. Отсюда густая кровь и проклятый тромб. Ему уже ничем нельзя было помочь, и как это не странно звучит, лучше, что он так от нас ушёл, а не страдал долго-долго, мучая себя и вас. "У нас и похоронить папу по-человечески не на что: всё в клуб вбухали".  Степаныч посмотрел на Маринку строго: "Это не ваша забота. Твой папа преподаватель военной академии, офицер. Мы сами будем этой грустной церемонией заниматься, без вас. Поняла?"  Маринка сказала: "Поняла. Что-то мама нам не звонит".
Поздно вечером раздался телефонный звонок. Звонил Вадим, голос у него был виноватый. "Тоже наверно переживает, что папа умер",- подумала Маринка. "Ты приходила, а меня на выставке показывали. Сейчас Лилия разрешила позвонить из своего кабинета. Видишь, я почти без помощи до неё дошёл. А ты чего приходила?"   "Вадим, милый, извини, у меня папа умер, а похоронить, я побоялась, что у нас денег не хватит. Хотела частью твоих воспользоваться, а потом тебе отдать. Ты не будешь против?"   "Мариночка! Теперь слушай меня, только не перебивай, хорошо?  Деньги эти - твои, все до копеечки твои. Делай с ними, что хочешь. Но это не главное. Главное то, что нам с тобой придётся расстаться. Мы должны это сделать для нашего же блага. Я не хочу и не буду тебя собой мучить - я инвалид и буду всегда инвалидом в большей или меньшей степени. Кроме того, Лиля озабочена возможностью появления у меня горба. Мне требуется постоянное наблюдение, постоянный уход и медицинская помощь. За мной согласилась ухаживать Лиля, если мы с ней поженимся".   "Дурак, идиот, скотина!- кричала в трубку Маринка,- она же на двадцать лет тебя старше! Я же тебя люблю! Ты же хотел, чтобы я родила тебе детей и чтобы мы их вместе растили и воспитывали дома!"   "Так оно и будет: Лиля обещала в октябре родить мне мальчика".   "Это всё?"- спросила Маринка, стараясь удержаться на дрожащих ногах.  "Вроде всё… Прости".  Вадим повесил трубку.  Степаныч отвёл Маринку в комнату. Сидел рядом, гладил по голове: "Помнишь, мы шли от моей дочери, и я говорил тебе не торопись".  "Помню."  "Вот и молодец! Не торопилась, и всё вышло по-нашему".
      
     В понедельник Маринка позвонила на обе своих работы, предупредила, что придёт не раньше пятницы: " У меня папа умер".  В понедельник к ним домой пришли два курсанта из академии от Степаныча.  Пока Маринка с мамой, собирая папину одежду, поливали её слезами, курсанты сидели в кухне и говорили о своём: в декабре они заканчивали академию и должны были распределиться по разным частям. Маринка украдкой посматривала на них. Наконец, мучительная процедура закончилась. Поверх одежды покоился папин парадный китель и офицерский кортик. Маринка вспомнила нелепого в этой одежде Олега и улыбнулась. Второй курсант, тот, что ростом повыше, разглядел Маринкину улыбку и подошёл к ним. "Меня Василием зовут. Я вашего мужа и папу вашего очень уважал. Он любил море и был настоящим морским офицером. Уговорил меня проситься на флот".  "Так вы же артиллерист!"  "Вы не знаете, сколько всякой артиллерии на большом корабле!"  "Папа мне так же говорил, а я до сих пор не понимаю". Мама аккуратно сложила отобранные вещи в большой пакет и нежно его погладила.
Курсанты прощались. Тот, который был повыше, спросил у Маринки разрешения когда-нибудь им с мамой позвонить. Маринка, как во сне, нашла свою старенькую записную книжку и вырвала из неё последний чистый листок. На листке написала первые три цифры номера, такие же, как у Олежки, а дальше 24-76. Если их сложить, то получится сто - очень просто запомнить…
97

     Хоронили папу на военном кладбище с воинскими почестями. Пронзительно и  торжественно звучал оркестр. Перед открытым гробом несли папин портрет, за ним на подушечках папины награды. Маринка не думала, что у отца так много наград. Все остановились у открытого гроба. Степаныч и какие-то люди говорили о папе. Потом прощались: подходили к гробу, клали в него цветы. Мама поцеловала своего Василька в губы и не хотела от него отходить. Степаныч дал ей подольше попрощаться и отвёл в сторону. Маринка к гробу подошла последней. Сказала папочке тихо, что любит его и он самый лучший. Отец её понял, но ничего не ответил.  Проворные молодые люди заколотили крышку гвоздями и под винтовочные залпы, опустив гроб, забросали его землёй, устроив сверху аккуратный холмик. Холмик накрыли венками и украсили цветами, не поместившимися в гроб. Оркестр заиграл гимн и все, кто был в военном, прощались с папой, отдавая ему честь. Маринка не чувствовала ног, и высокий курсант  Василий поддерживал её левой рукой, а правой отдавал её отцу честь. Потом все на автобусах отправились в академию – там, в курсантской столовой был накрыт поминальный обед. Маринка сидела рядом с мамой, слева от мамы был Степаныч, справа от Маринки - курсант Василий. Снова все говорили о папе. Маринка устала от людей. Шепнула маме и Степанычу, что заглянет в клуб: сегодня среда - день "Пристани".  "Проводи", - мотнул головой Степаныч. Василий длинными коридорами вёл Маринку в клуб. Они вошли туда со стороны сцены, их не заметили. На сцене  развлекался её муж, аккомпанируя очередной выступающей. Маринке было обидно: папа умер, папу только похоронили, а народ поёт и веселится. Олег увидел её и, пока на сцену взбиралась очередная гостья "Пристани", подбежал весёлый. Маринка попросила: "Зайди за мной завтра, как тогда мы в ЗАГС ходили, в половине десятого, только паспорт не забудь. Ладно?"  Олег отошёл к своим клавишам. "Кто это? Вы его знаете?"- спросил курсант Василий.   "Ещё бы не знать,- ответила Маринка,- это мой муж,- и добавила,- пока". Они возвратились в столовую: "Мамочка, Николай Степанович, пойдёмте домой".   "Вы извините, я не знал, что вы замужем", - говорил курсант Василий.  "Это ничего, ничего, - отвечала Маринка рассеянно, ей больше всего сейчас хотелось быть дома, и чтобы Степаныч от них не уходил,- вы звоните, конечно, звоните нам, мы с мамой будем рады".   
      Степаныч ночевал у них в Маринкиной комнате, Маринка - на мамы-папиной кровати, в серединке, как когда была маленькая. Только справа от Маринки было пусто и холодно. Они с мамой немного поплакали, обнявшись, а потом заснули, потому что день был тяжёлый.
     В половине десятого Степаныч открыл Олегу дверь. Олег был в праздничном и ждал Маринку пока та оденется так же, но она вышла к нему в тёмном и с чёрным платочком на голове. "Ты чего так вырядилась?"- удивился Олег. "Пойдём, суслик ты наш".   Они перешли улицу. Маринка привела суслика в ЗАГС. Та же женщина узнала их, потому что на самом деле они были красивой парой: "Никак ребёночка пришли регистрировать? Давайте ваши паспорта".  "Оформите нам, что нужно для развода. Поскорее, пожалуйста, а то я спешу", - попросила Маринка. 
Из ЗАГСа она вышла, как сама себе сказала, "с сознанием выполненного долга."    "Что с тобой,- спросил недоумевающий Олег,- что за спешка?  Ты очень изменилась - у тебя  кто-то есть?"  "Да нет, - ответила Маринка,- у меня папа умер. Вчера мы его похоронили… - она помолчала, посмотрела на него и разозлилась,- ты самовлюблённый дурак! Даже ребёночка не мог сделать, небось в это время о себе думал! Не люблю я тебя, и никогда, оказывается, не любила! Прощай, суслик ты наш ненаглядный".  Маринка пошла к дому. Олег долго стоял около дверей ЗАГСа, не мог понять, почему он дурак и почему Маринка, которую он по-своему любил, его бросила: "Нужно будет будущую жизнь с Катюней хорошенько обсудить, чтобы как с Маришкой не получилось…"
            
98
      
     На девять дней к маме с Маринкой пришёл Степаныч. Привёл с собой стеснявшегося курсанта Василия. Маринка удивлённо подняла брови: "Зачем он здесь нужен?"  Мама усадила всех в кухне - большой стол, который в доме считался праздничным, к поминкам не располагал. Степаныч открыл водку: - " По русскому обычаю поминать положено водкой."  Налил маме, себе и Маринке. Курсанту, да ещё в присутствии начальства, водку пить не положено, в том числе и на поминках. "За папочку, за Василёчка, моего любимого, за Феоктистыча - друга и хорошего человека. Пусть ему земля пухом будет, - подытожил курсант Василий, и трое, не чокаясь, помянули ушедшего.
Маринке от рюмки водки захотелось одновременно плакать и ругать Степаныча, зачем он притащил в их дом чужого человека. Чтобы не плакать, она за руку отвела Степаныча в свою комнату и пыталась убедительно его просить, чтобы он больше никогда никого к ним не приводил, потому что чужие люди ей неприятны. Она торопливо перечисляла ставших ей чужими людей: и Виталика, и Вадима, и Олега и объясняла, почему они стали для неё чужими.  Степаныч слушал внимательно, не перебивал и сочувствовал. Потом сказал: "Не считай меня, дочка, каким-нибудь сводником. Но этот замечательный парень родился и вырос словно для тебя. Присмотрись: он умный, красивый, обязательный и очень заботливый. Не скрою, я со второго курса за ним наблюдаю и думал, что он будет хорошим мужем для моей дочери. А ей я бы плохого не посоветовал, понимаешь? Но видишь, как вышло… Я знаю, что половинку себе женщины выбирают по своей любви, как они для себя её понимают. Выбирают сердцем, но не всегда удачно: она его любит, а он болтается где-то на стороне, любит, а он ищет себе опекуншу, любит, а он, оказывается, любит только себя и того, или, скорее ту, которая может ему быть полезной.
В общем, если бы у меня был такой сын, как этот Василий, я бы им гордился. И зовут его, как твоего папу, и сам он из Севастополя, и мама у него чудесная - я её  видел и с ней разговаривал. В общем, не буду тебе ничего советовать, просто присмотрись к нему, поговори, потом сама поймёшь. Всё. Пошли к маме, пора твоего папу ещё помянуть".  "Степаныч,- сказала Маринка,- я больше водки не могу. Папочка меня простит. Пускай лучше ко мне придёт курсант Василий - я к нему присматриваться буду!"  Степаныч погладил её по голове: "Ты чудо!"  Мама со Степанычем сидели в кухне, вспоминали разное. Иногда они прислушивались: в Маринкиной комнате разговаривали, потом она что-то играла, потом снова разговаривали…
                99
   
       Дни шли своей чередой: работа, "Пристань", редкие встречи с Василием. Они присматривались друг к другу. Василий мог видеться с Маринкой только, когда был в увольнении, но это бывало не часто - курсанты готовились к выпуску, потом на два месяца их отправили в лагеря. Маринка запомнила день 23-го августа, когда к ним с мамой вечером пришёл донельзя расстроенный Николай Степанович. "Всё!- сказал он, пытаясь снять ботинок, никак не хотевший сниматься. Так, в одном ботинке он прошлёпал на кухню и не сел, а упал на стул,- чёртов шнурок не развязывается! Затянулся  и не развязывается! Этот полудурок, полупьяница Борис Николаевич добился своего! Гнойную рану общества он, понимаете, вскрыл!"  "Николай! Дай свой ботинок, - мама чуть дёрнула за шнурок - тот развязался. "Что  случилось? Есть хочешь?"  "Хочу! Ещё как хочу!"   "Сядь, успокойся, хотя нет - руки пойди помой. Мариночка, принеси Коле папины тапки."
Степаныч ел, не чувствуя вкуса, пытался что-то сказать, но только махал в отчаянии руками. "Степаныч! - строго сказала Маринка,- что всё-таки случилось? Может быть твой любимый курсант Василий что-нибудь взорвал? Нет? Может он нечаянно стрельнул из какой-нибудь  пушки по Кремлю? Ну, говори же!"  "Лучше бы стрельнул!- застонал Степаныч, - Ельцин распустил компартию России!" Маринка с мамой расхохотались: "Ну и что?" "Как что? Мне теперь в управдомы, как Остапу Бендеру идти? Это же моя работа! А дальше что? Я спрашиваю вас, что дальше?" Мама с Маринкой молчали - они первый раз видели Степаныча в таком состоянии. "Дальше,- он в отчаянии стукнул кулаком по столу,-  дальше вот что - он разваливает, пропивает Советский Союз, КПСС, вообще запрещает всё, что связано с партией!"  "Значит и этого огромного Ленина можно будет из клуба выкинуть, ведь он столько места занимает!" - обрадовалась Маринка.
"Причём тут гипсовый Ленин! Раньше ты могла в Союзе поехать куда угодно: хочешь, в Эстонию, хочешь, в Грузию, хочешь, в Алма-Ату или на Украину. Теперь нет! Развалится армия, развалится флот, развалится,- он засмеялся,- моя работа, моя бурная партийная деятельность!"  Он подумал, посмотрел на маму, на Маринку: "Вы, пожалуйста, меня не бросайте. Можно я у вас сегодня насовсем останусь? Ну, пожалуйста!" Маринка с мамой переглянулись: "Я не против,"- сказала Маринка.  "Что же с тобой делать,- сказала мама,- если Мариночка не против - оставайся."
С сегодняшнего дня Маринка снова спала в своей комнате на своей кровати.
    В субботу она случайно встретилась в ЗАГСе со своим, теперь уже бывшим мужем. Ей и ему выдали свидетельства о расторжении брака. "Приглашаю тебя в ресторан отметить это знаменательное в нашей семейной жизни событие", - пригласил Олег. "Я с чужими мужчинами по ресторанам не хожу", - отказалась от приглашения Маринка…

100

Наступил октябрь. Курсанта Василия Лопухина - выпускника артиллерийской академии по его просьбе распределили на флот и предоставили месячный отпуск. Он пришёл к Маринке. "Мамочка и Коля,- спросила Маринка,- можно выпускник академии поживёт у нас до того, как уйдёт от меня в моря и океаны". Мама и Степаныч переглянулись: "Ты не возражаешь?- спросила мама.  "Конечно, пускай поживёт".   "Я тоже согласна,- сказала мама. "Я вот, что придумал,- сказал маме Степаныч,- давай мы с тобой поживём у меня, только там всё запущено - наверно придётся не один день разгребать. Согласна?"  "Давай попробуем, может быть справимся вдвоём?"

     В ноябре Маринка проводила своего Василька. Лучше, чем Василёк она не смогла ему придумать домашнее имя. А он ей придумал и звал теперь Мари. Маринке домашнее имя нравилось…

     Перед новым годом она встретила около дома Олега: "Подожди,- она под шубой покопалась в кармашке платья, которое уже туго сидело у неё на животе,- я тебе обещала отдать деньги за кофточку и билет на электричку до Москвы". Она протянула ему деньги.
"Наконец-то,- обрадовался Олег,- я думал, что ты их уже никогда не отдашь". Он аккуратно положил деньги в кошелёк, и они молча  разошлись по своим подъездам…
               
101
     "Мне кажется, ты решила повторить мой путь по жизни", - сказала мама, отодвигая столик, чтобы Маринке с подросшим животиком было удобнее разместиться в кухне на своём любимом месте. Редкий случай: дочь вовсе не изменилась ни лицом, ни характером, будто не жил в ней новый человечек. Только есть стала больше - за себя и для человечка, в ней живущего, вот уже шесть месяцев. "Яблоко, мамочка, от  яблоньки не должно далеко падать, ты же поговорку знаешь…"  Маринке захотелось приласкать маму: "Яблонька ты моя сладкая!"- она притянула маму к себе и начала "откусывать" от неё сладкие родные кусочки. Мама боялась щекотки, отпихивалась аккуратно от дочери,  и обе хохотали, пробудив мирно спавшее  до сих пор внутри Маринки. "Ишь, ты, - сказала мама, - разбузился как! - ты у  меня спокойная всегда была. Не иначе я бабушкой буду мальчику".   "Правда, мамочка, хорошо, что я не слониха?"- спросила вдруг Маринка. Мама чуть ни села на горячую плиту:  "У тебя, дочка, что-то с  головой?"   "Да нет. Просто я всё время опаздываю, как слониха - она ведь своего ребёночка рожает только через два года!" "Ну и что?"   "А то, что если бы я столько не женихалась со своим Клевицким - композитором из соседнего подъезда, наш папочка может быть успел поняньчить своего внука  или внучку, а может и вовсе не ушёл бы от нас насовсем раньше времени…"  Они помолчали, думали каждая о своём. "Мамуля, а как ты считаешь, кого  бы хотел папа, чтобы я родила?"   "Не понимаю тебя, - сухо сказала мама, - мне кажется, что ты должна сейчас думать не о том, кого с нами больше нет, а о своём Васильке … Ты же ребёнка ему рожать будешь, а не нам, ни папе, ни мне, ни Степанычу.  Ведь рожают тому, кого любят."    "А мне теперь кажется, что своего Василька я вовсе не люблю… Да, да, молчи, я ведь по гороскопу Овен, а Овны - они тупые и упрямые… Так что, мамуля, рожать я буду, в первую очередь, для себя!"   "Вот-вот, я и говорю, что дочь пошла по моим стопам. Ведь когда бравый моряк отправился на свой корабль, а я после месяца безумной любви осталась в Севастополе совсем одна, я его перестала любить и думала  на совсем. Потом в Москве ещё два года была матерью одиночкой, и снова его не любила. Жила только для тебя, ради тебя только."    "Ну, а как вы с папой расписались, ты его что ли сразу снова полюбила?"    "Не сразу, но мне стало как-то спокойнее, в первую очередь, за тебя,  дитятя ты моя несмышлёная. А семейная любовь, она что - она и есть  спокойствие…"    "Так вот, мамочка,  если мой Василёк когда-нибудь вернётся ко мне,  я постараюсь к нему снова привыкнуть, а может быть даже потом и полюблю. А сейчас что? За полгода прислал только два письма про то, как ему нравится на корабле и как он здорово стреляет из пушки по своим мишеням. Какая тут любовь?"   
У входной  двери заскреблись.  "Степаныч наш с тобой пришёл, - сказала мама,- ты только ему про это ничего не говори, а то он расстроится, ведь для тебя же старался."   "Нет, мамочка, он для своей Виолеточки старался, но ей не повезло, а тут и мы с тобой подвернулись," - шепнула Маринка маме.   
"О чём девчонки шепчутся при виде меня?  Они что - почувствовали, что я пришёл к ним в новом качестве?"- спрашивал весёлый Николай Степанович. "Николай,- сказала мама, - мой скорее руки и приходи к нам, пока всё горячее".  "А мама сейчас чуть на зажжённую плиту не села! - съябедничала Маринка, - а всё из-за тебя, что ты  долго сегодня домой шёл.  Мы тебя втроём ждём, а тебя всё нет и нет. Садись и рассказывай, что у тебя за новое качество: ты что, вдруг шампанское перестал любить?"   Степаныч опустил ложку во флотский борщ, с наслаждением, вкусно  втянул в себя порцию от шедевра маминого кулинарного искусства: "Так  вот, девочки, с завтрашнего дня… Стоп, стоп! А почему Мари сказала, что вы втроём меня ждали? Третий кто? К тебе что, Олежка твой  что ли забегал?" - спросил Степаныч с неудовольствием.  "Вот ещё, - возмутилась Маринка,- мне достаточно видеть его каждую среду на "Пристани"! Скорее бы  для меня всё это закончилось!"   "Так, кто третий-то?"- строго спрашивал Степаныч,  даже отложил ложку.   "Давай руку, - Маринка положила его ладонь на тёплый свой живот, - чувствуешь кто третий?"   Степаныч почувствовал радостные толчки под ладонью: "Можно я ухом послушаю?"- он посмотрел на маму и, не дождавшись одобрения, встал на колени и приложил ухо к тёплому Маринкиному животу. Маринка положила руки на  его седую голову и поплотнее прижала к животу. Человечек обрадовано зашевелил ножками и ручками, словно просясь  к Степанычу, и Маринка даже через футболку почувствовала, как капнула горячая Степанычева слеза: "Там Виолета, чувствую, что там наша девочка!" Он поднял умоляющие глаза на Маринку и маму: "Ну, пожалуйста, пусть она будет зваться Виолетой?"   Маринка быстро прикинула, красиво ли звучит сочетание  Виолета Васильевна, и оно ей не понравилось. Поэтому сказала: "Если родится мальчик, его что, будут звать Виолетом Васильевичем?"  "Давайте подождём всего-то теперь ничего, а там все вместе и решим с именем,-  подвела итог мама,-  глядишь, к тому времени и папаша ребёночка объявится".  На том и порешили.
Степаныч аккуратно доедал кулинарный мамин шедевр, только иногда в тарелку сама по себе капала слеза и почему-то,  к его удивлению, только из правого глаза…

102

     "Так вот, - говорил своим девочкам   Голубев Николай Степанович, - до сегодняшнего дня я был заместителем начальника академии по политической части, а с завтрашнего - буду тоже заместителем, но уже по хозяйственному обеспечению и снабжению. Теперь у меня впереди получается положенный месяц отпуска".   "Что так? - спросила мама,- не оправдал доверие партии что ли?"   "Да нет!  Ельцин наш Борис Николаевич рассорился с партией и запретил  всё, с ней связанное. Велел всё-всё разломать, уничтожить и начать строить новый мир уже без коммунистов!"  "Точно, как Ленин, - заметила Маринка, ласково гладя себя по животу - успокаивала расшалившегося человечка, - я, пожалуй, пойду поиграю ребёночку на пианино, а то нам с ним политические разговоры не по душе."   Маринка чмокнула маму и Степаныча и ушла к себе. Степаныч дальше рассказывал маме под приглушённые дверью Маринкиной комнаты  звуки маленькой ночной серенады Моцарта. Маринка где-то прочитала, что музыка Моцарта успокаивает, и даже на фермах включают Моцарта, чтобы коровы давали больше молока. Когда  музыка замолкала, Степаныч тоже останавливался. Они с мамой пережидали паузу, и когда Маринка снова начинала играть, Степаныч продолжал: "Поступила мне из райкома команда уничтожить всю партийную документацию за все годы, а партбилеты и учётные карточки раздать на руки коммунистам. Причём, если кто будет отказываться, внести в специальный списочек и списочек хранить у себя. "   "Зачем, - спросила мама, - они что думают возвратиться?" "Не знаю, - пожал плечами Степаныч, - теперь это не моё дело. А партийный билет я сам у себя взял на память, и Василия билет тоже. Пусть лежат рядышком".  Музыка в Маринкиной комнате уже давно смолкла.  Мама осторожно открыла дверь и заглянула к дочери. "Николай,- позвала мама шёпотом,- посмотри, как доча красиво спит".    "Ага,- сказал, полюбовавшись на спящую, Степаныч, - но мне теперь с тобой, пока Мари спит, нужно посоветоваться. При ней не хочу - ей волноваться ни к чему…"
Они зашли в спальню. Мама прилегла на кровать, Николай Степанович устроился в кресле рядом.
"Нам с тобой пора бы оформить отношения. Ты не против?"   Мама промолчала, думала… "Не знаю с чего начать", - говорил Степаныч.   "А ты, Коля,- с конца начни, так проще…Ты оттуда вернёшься? Там ведь настоящая половинка твоя…Часть твоей жизни. Думаю, что не самая плохая…"    "Я придумал взять у неё заявление на развод, заверить, как положено, копию её паспорта сделать…  И вернуться к вам. Вот так…"- неуверенно говорил Николай Степанович.  "Конечно, собирайся, ни о чём не думай. Хочешь,  я поеду, тебе билет куплю? Тебе лучше на поезд или на самолёт?  Только "туда и обратно" я советую сразу не брать. Лучше пока только "туда". На месте разберёшься, когда и стоит ли обратный билет брать. Договорились?" "А вы как же с Маришкой будете без меня?"  "Ой, не волнуйся. Мы тебя всё равно любим", - сказала мама…
     Зевая и потягиваясь, в спальню заглянула Маринка, пригляделась к своим: "Что вы такие грустные?"   "Я, Марина Васильевна, надумал в Армению по делу сгонять, только пока не знаю нужно ли теперь какую-нибудь визу оформлять? Страна-то нынче там чужая, не СССР… У нас, правда, пара ребят из Еревана учатся - завтра попробую у них всё разузнать".  "Ой, а завтра у нас, опять среда, опять эта "Пристань"!  Давай потом домой вместе поедем, ладно?  А то я боюсь кого-нибудь в метро животом придавить".

103

     Маринка бережно привезла себя к академии, но в клуб сразу не пошла, а перешла улицу и расположилась в скверике на скамейке рядом с фонтаном. Был тёплый майский вечер. В песочнице деловито копошились дети, мамочки катали своих чад в колясках, бабушки, на
секунду отвлекаясь от вязания, присматривали за малышнёй, иногда проворно вскакивали, чтобы  уладить конфликты.  Маринке отсюда было видно, как народ подходил к клубу, и вскоре у дверей уже образовалась очередь из желающих попасть, как они говорили на "пролетарский концерт для пролетариев".   Маринка до сих пор удивлялась, как точно Олег прочувствовал потребность людей общаться с помощью неофициального искусства: невнятных  своих песен и самодельных стихов, но всё это шло у них от души, хотя и за свои деньги.
Маринке давно уже не хотелось приходить каждую среду на " Пристань" - однообразие и примитивность "Пристани" наскучили, честно сказать, надоели. Приходила она сюда в последнее время только ради контроля  за придуманной ею ведомостью погашения Олегом долга перед своей семьёй за оборудование клуба. Кроме того, ей была приятна искренняя,  даже какая-то собачья радость Вадика при её появлении. Он был не просто благодарен ей за возможность работать в её, как считал, клубе, он боготворил её, хотя пытался это  скрывать, но Маринка догадывалась.
Вадик был хозяйственен, где-то даже по хорошему прижимист, но не утаивал от Марины Васильевны ни одной копейки, платя Олегу за каждую среду ровно столько, сколько Маринка разрешила. Ещё он расплачивался с дежурящими в клубе курсантами шоколадками, сладкими булочками, или сигаретами, на которые тем всегда не хватало  стипендии. Экономя на всём, он приобрёл на свои деньги видеокамеру, приловчился снимать концерты и продавал желающим  кассеты для видео, а для тех, кто победнее -  просто кассеты с записями концертов - это был его бизнес, и Маринка не возражала.
Степаныч, будучи ответственным перед начальством за клуб, сумел пробить для Вадика должность начальника клуба артиллерийской академии, чем Вадик несказанно гордился перед знакомыми и женой. Преследуя две цели, Вадик  начал по средам приглашать ревнивую свою жену в клуб: во-первых, он был у неё на глазах, во-вторых, экономил, не нуждаясь  теперь в уборщице.
Иногда он приходил на работу и с Наденькой, и тогда Наденька не отходила от Марины Васильевны, а Маринка скучала по детсадовским детишкам. Единственно, что в последнее время настораживало Маринку - присутствие в зале неких коротко стриженных молодых людей в одинаковых чёрных кожаных куртках. Правда, приходили они в клуб на общих основаниях, рассаживались не вместе, а по разным местам, но всегда в середине зала, внимательно наблюдая за всем происходящим …
     Как не хотелось  сейчас Маринке подниматься с тёплой скамейки, она заставила себя, перейдя улицу, подойти к дверям клуба и встать в уже поредевшую очередь за мужчиной с мальчиком.  Они втроём вошли в двери, и два дежуривших там курсанта предложили им опустить в прозрачную урну для голосования деньги за вход "на приобретение якорей для пристани", чтобы её течением не унесло, добавили они, улыбаясь.
Маринка увидела Вадика, помахала рукой. "Извините, - суетливо говорил ей Вадик, отстраняя  с дороги прозрачную полную смятых рублей урну для голосования, - сегодня новые ребята на входе, вас пока не знают. У меня теперь курсанты в  очереди стоят здесь поработать - пришлось даже график составлять, чтобы никому не было обидно. Николай Степанович график лично утверждает, включает самых лучших. А это с вами? - он показал на мужчину с ребёнком,- проходите, пожалуйста, Марина Васильевна!"  Первым на неё среагировал мальчик: "Малина Васильевна!" и  радостно ткнулся головой в Маринкин живот, прятавшийся под просторным балахоном, сшитым той же портнихой в том же ателье на Красносельской, где ей шили подвенечное платье.  Маринка смеялась над своим балахоном, напоминавшим старинный сарафан с талией, подпирающей её  начинающую наливаться грудь.  "К этому сарафану не хватает только кокошника", -  говорила она маме, но балахон был удобный и с кармашком, без которого Маринка просто жить не могла.
"Голопогосова?"- удивился отец мальчика.  "Галактионова я! Галактионова!"   "Малина Васильевна. Ула!"- на весь клуб закричал Алёшка. Вадик усадил их в первом ряду: "Я потом вам ведомость покажу, хорошо? А то сейчас начинаем, и мне снимать нужно", - сказал Маринке. Усаживаясь, Маринка успела осмотреть зал и увидела тех же коротко стриженных в чёрных кожаных куртках. "Муж-то твой как?"- спросил старший Колокольцев. "Сейчас увидите, - шепнула ему Маринка,- только мы с ним развелись".  Спросила: "А жена ваша?"   "Нет у меня жены и у Алёшки матери нет. Говорил же тебе - выходи за меня замуж, а ты вон как: ни себе, ни людям".  Занавес раскрылся: "Перестаньте шептаться"- с неудовольствием прошипели сзади. Маринка усадила Алёшку себе на колени, Колокольцев сидел рядом. В кармане у него что-то иногда попискивало.  "Что это?"- спросила Маринка глазами. "Это чтобы я не потерялся", - еле слышно ответил Колокольцев.
Алёшка пригрелся на руках и, несмотря на выступающих, аплодисменты зрителей, заснул. Отец посматривал то на идиллическую эту картину, то на сцену, а Маринка вдыхала нежный запах детских волосиков и чувствовала, как внутри неё растекается благодатное материнское тепло… "Дура всё-таки его мать  - такого сынишку бросила. Чего ради?" - размышляла Маринка. Ещё она представляла, как сегодня всё-таки придётся встретиться с Олегом, и придумала для него сюрприз, чтобы, наконец,  уяснить любил ли он её - первую свою женщину…
Но что-то мешало ей: казалось, что затылок сверлит тяжёлый злой взгляд, прожигает насквозь, не даёт расслабиться. "Ты что нервничаешь, из-за меня что ли, или из-за мужа?" - ухмыльнувшись, шепнул ей Колокольцев.  "Всё видит, всё понимает, всё чувствует", - вспомнила свои встречи со следователем Маринка.  "Нет,- прошептала совсем тихо, - кто-то сверлит  меня сзади глазами…  Я боюсь".  На её ресницах блеснули слезинки.  "Вы прекратите мне мешать? Тоже мне - парочка! Идите себе на сквер, там и шепчитесь!"- негодовала сидящая сзади расфуфыренная дама с гитарой. Она ожесточённо махала рукой, показывая, где сквер, и Олег, подумав, что дама рвётся выступать, пригласил её на сцену.  Дама дунула в микрофон, да так, что зрители схватились за уши, а коротко стриженые в чёрных куртках заржали. Жеманничая, дама спросила, слышно ли её:  "Я, дорогие мои, приготовила вам новую тюремную песню,-  кожаные куртки одобрительно похлопали, кто-то даже свистнул, - но вот эти, - она показала на Маринку и Колокольцева,-  не дали мне сосредоточиться! Поэтому я не гарантирую, что хорошо получится, так что, если что, извиняйте!" Она тренькнула по струнам. "Подождите, подождите, услышав гитару, подошёл к ней Олег:  "Давайте я вам гитарку  настрою".  Он разглядел Маринку в первом ряду с ребёнком на руках.  "У меня всё настроено! Вы лучше под меня пианино своё настройте!"- отрезала дама.   "Давай, тётка, жарь что ли так!"- крикнула чёрная куртка.  Колокольцев вытащил из кармана маленькое зеркальце, сунул Маринке: "Держи -  это мой секретный инструмент. Смотри  аккуратно назад, в зал, делай, будто поправляешь причёску или рассматриваешь глаза. Понятно?"  Он поймал за пиджак пробегавшего мимо них с камерой Вадика: "Поснимай мне крупно зрителей. Особенно в чёрной коже. Не навязчиво снимай, понял? Внимание к себе не привлекай, понятно? Вперёд!"  Вадик хотел спросить разрешения у Марины Васильевны, но увидел глаза Колокольцева и двинулся выполнять.  Дама, между тем, задребезжала гитарой и голосом - внимание переключилось на неё, и Маринка аккуратно начала "поправлять" глаза и волосы, смотрясь в зеркальце. Вдруг она ахнула: её пристально рассматривал… Виталик?  Она не сразу узнала его из-за перебитого носа и оплывших щёк, но узнала точно, наверняка!  "Здесь тот самый… Виталий,  помните?"   "Это он к нам зря, небось по твою опять душу…  Рановато он как-то в Москве очутился - ему же ещё года два здесь нечего делать… Сиди спокойно с Алёшкой. Где здесь можно поговорить, чтобы никто не слышал?"  Маринка показала на кулисы: "Там есть дверь внутрь академии".  Колокольцев плавно поднялся и исчез за кулисами.
За дверью, ведущую в коридор академии, дежурили два курсанта: "Сюда, товарищ, посторонним нельзя!"  Колокольцев показал удостоверение: "Ребятки, кто у вас из командиров отвечает за клуб? Быстро его сюда! И особиста тоже. Ну, бегом! Я здесь ждать буду!"  "Так у нас же Голубева сегодня в Армению провожают, все у него в кабинете".    "Сюда всех тащите, скажете, Колокольцев приказал! Ну, бегом!"  Он вынул из пиджака рацию:  "Девятнадцатый на связи. Клим, запоминай: артиллерийская академия.  Клуб. Срочно два УАЗика с решётками, десять бойцов. Быть не у главного входа, а ближе к торцу, там вход в клуб. Клим, ты понял меня?"    "Как не понять", - ответил Клим.  "Пятнадцать минут вам, ребята, на всё! Жду!" В рации в ответ кашлянуло…
Колокольцев теперь стоял в кулисе, спрятанный от зрителей, ждал, когда Олег "расправится" с очередной выступающей. Олег расправился, заметил Колокольцева, подошёл: "Что?"   "Олег, ты должен вытащить на сцену кого-нибудь из сидящих в чёрных куртках. Давай работай, трудись".  "Откуда вы знаете, как меня зовут, вы же у нас первый раз?"   "Я у тебя на свадьбе был. Если забыл, мы с Мариной тебе после концерта напомним. Всё! Иди, выполняй!"   Колокольцеву нужно было протянуть ещё минут пятнадцать, лучше - двадцать.
Олег включил  всё своё обаяние, засветился доброжелательностью, словно на него направили дополнительный прожектор: "У нас в "Пристани"  молодое пополнение! Оно причаливает к нам уже не первый раз, но пока до сих пор скромничает, хотя наверняка им есть, что рассказать, вернее, спеть. С удовольствием кого-нибудь из них послушаем со сцены: чувствую, друзья, что можем открыть новый талант! Новый талант - это прекрасно! "   Олег краем глаза следил за Колокольцевым - правильно ли всё делает? Колокольцев одобрительно дирижировал происходящим.  "Давайте попросим…ну, хотя бы вон того молодого человека справа в серединке зала… Да, да, вас! Приветствуем молодого человека!"  Зал зааплодировал, молодой человек начал двигаться к сцене. Поравнявшись с Виталием, растерянно посмотрел на него, как бы спрашивая разрешения. Виталий кивнул: ему было любопытно, как и что сейчас будет делать его Колян, и узнает ли его Маринка. Там, на даче, где она сбежала, пропала, испарилась, а сейчас  нагло сидела в первом ряду с ребёнком на руках, Колька был как бы в тени, на вторых ролях, но приходилось его постоянно сдерживать потому, что не зря его звали Колька Бешеный, и на нём уже была кровь. Виталик был на "Пристани" четвёртый раз, но Маринку раньше не замечал, видимо, тогда сидела где-то выше его. "Как же звали ту, сначала задушенную Вадимом, а потом для верности прирезанную Коляном  девку?" Виталик не мог вспомнить её необычное имя, напоминающее какой-то музыкальный инструмент.  "Ничего,- думал он, - прижму поплотнее музыкантшу - сразу сообразит про что речь!"
Между тем, Олег с распростёртыми руками уже встречал вышедшего на сцену, подвёл его к микрофону: "Что петь будем?"  "Тут у вас женщина с гитарой была, тюремную песню пела, а мне, например, не понравилось… Неправильно она пела, радостно…"   "А как надо?"  Парень откашлялся, и вдруг быстро и точно запел: "Твой поезд быстро катит в Евпаторию, а мой уже давно в тайге стоит, я поменял бы нары." Олег сразу подхватил песню аккомпанементом, парень почувствовал себя увереннее.  Он пел про лихую жизнь, про баланду, про зону, где нет сезонов, про тех, кто предал и кто стучит. Песня была длинная, и, к удивлению Олега, зал слушал её до конца с интересом и нескрываемым удовольствием.  "Вот и всё, - с деланным сожалением говорил Олег, когда парень неумело поклонился, - заканчиваем концерт на этой высокой ноте! В следующую среду, напоминаю, ждём вас, как всегда, в семь вечера, и, если вы не против, давайте откроем новую  для нас рубрику. Назовём её, например, тюремная лирика! Не против? Все не против?!  Ну, и отлично!  До новой встречи, друзья!"
Вадик где-то нажал нужную кнопку, и занавес скрыл Олега от публики.  Народ, как всегда торопясь, дружно повалил из зала. В кулисе Колокольцева уже не было. Колокольцев был на улице. Его бойцы незаметно выдёргивали из толпы коротко стриженых молодых людей в кожаных куртках и размещали их в УАЗиках с решётками на окнах. Колокольцев подошёл к "укомплектованным" машинам:  "Ребятки! Мне стыдно говорить за вашего Виталика! Так порядочные люди не поступают! Он собрал вас здесь и подставил ради денег, которые мы ему заплатили.  Сумма для него одного приличная, а в пересчёте на каждого - ерунда. Иуда предал одного человека -  Христа за тридцать монет, а Виталик продал шесть своих друзей почти за столько же. Про побег - это мы ему устроили. Я сказал всё. Теперь думайте сами!"  УАЗики  уехали.
Колокольцев вошёл в клуб. Алёша, разморённый,  сидел  рядом с Маринкой.  Маринка тряслась от страха, закрыв лицо руками: "Я боюсь… Он мимо проходил … сказал, что на днях убьёт, что я  виновата, что ему жизнь искарёжила, и прощения мне не будет…
Теперь он знает, где меня найти…"
Колокольцев убрал её руки с  лица: "Зеркальце у тебя?  Приведи себя в порядок, сейчас пойдём к твоему мужу. Ну! Соберись, ты же на работе! А я пока выйду на минутку в дверь за кулисами. Интересно, почему артиллеристы не выполнили мою команду?"  Вадик принёс Маринке ведомость. Он уже успел расплатиться с Олегом и курсантами.  Маринкина доля в ведомости  росла, но она доверяла Вадику и пока свои деньги не брала. Она слышала, как Колокольцев бьётся с дверью, силясь её открыть. Потом он, хохоча вернулся к Алёшке и Марине, по пути завёл ребёнка на сцену: "Присмотри за пацаном", а с Маринкой вышел в коридор. Там на заботливо разложенном тюфяке, упираясь ногами в дверь, спал пьяный до невменяемости Степаныч. Сон его охранял курсантик. "Мы же с ним договорились вместе ехать домой!"- возмутилась Маринка, но тоже начала смеяться.  "Меня провожать н-не н-надо, - вдруг сказал Степаныч,- я домой, чемодан собираю и завтра летю…Марью Фёдровну поцелуй… Виолеточка, прости меня…"   От непосильного выступления Степаныч устал и отключился.  "Кто это?"- спросил Колокольцев.    "Потом скажу", - ответила Маринка, и с Колокольцевым поднялась на сцену.

104

     Олег собирал  нужные проводочки и готовился упаковать свой электронный рояль. Ему деятельно помогал Алёшка. Колокольцев  присел на стул в углу сцены, отдыхал. Олег увидел Маринку в незнакомом балахоне, присмотрелся и вдруг понял, что она ждёт ребёнка. Судя по животу, до родов ей оставалось не очень много. Проводочки вывалились у него из рук.  "Ты что? Да? "  Маринка скромно опустила ресницы: "Ты же хотел ребёночка".   "Да! То есть, конечно! Обязательно, но…"   "Что но?"   "Но не сейчас же… Что мне теперь мама скажет?  Что я ей скажу?"    "Просто скажешь, что у тебя скоро будет ребёночек, а мама, наконец,  станет счастливой бабушкой. Только и всего!" Олег задумался: "Нет, подожди… Ты хочешь сказать, что это мой ребёнок?"    "А то чей же!" - сказала Маринка рыночным голосом.  "Но этого ведь не должно было быть!"   "Я, дорогой мой, просила тебя сделать нам ребёночка, помнишь?" - грозно спросила бывшая жена.   "Помню", - пролепетал Олег.  "Вот и сделал!"- торжествующе заявила Маринка. Олег запаниковал и сделал круг по сцене. "А что же ты мне раньше об этом не говорила?"-  защищался Олег.   "Зачем? Ты бы тогда мне не поверил", - грустно сказала Маринка.   "Когда тогда?"    Маринка поняла, что до сегодняшнего дня в ней дремала настоящая, нет! - великая актриса!   "Тогда, когда ты не видел вот такой, как сейчас, у меня живот, в котором живёт твой ребёночек!  Помнишь, ты говорил моим родителям за каким-то, не помню, праздничным столом: Мариночка родит нам мальчика или девочку? Помнишь?"   "Н-не помню, - совсем потерялся Олег, - постой, а что же я теперь скажу Кате? Что у меня есть ребёнок? А она что?"
Маринка взяла Алёшу за руку: "Скажи дяде… прощай".  "Площай, дяденька!"- обрадовано крикнул Алёша, потому что на сцене было жарко, и ему давно хотелось на улицу. 
"Проводите меня, пожалуйста, до дома, а то я Виталика боюсь", - попросила Колокольцева.  Маринка и впрямь держалась боязливо, оглядывалась часто, словно чувствовала сзади недоброжелательный, пугающий взгляд.
Они ехали в метро молча, и Колокольцевы молча проводили её до подъезда.  "Давай с тобой поменяемся, - сказал старший Колокольцев, - ты отдашь мне  зеркальце, а я дам тебе за это свою визитку. Если что - звони, лучше по второму телефону. И ещё: этого Виталика больше не бойся. Думаю, что мы с ним теперь уже никогда не встретимся… Да, вот ещё что:  человек, которого ты знаешь, который спал сегодня на тюфяке и который завтра отбывает в Армению, назвал тебя зачем-то Виолетой.  Виолета - это кто?"   "Виолета - это его дочь. Такого же возраста, как я была два года назад. Её убили на какой-то даче.   "Интересно, - задумавшись, сказал Колокольцев, -  я тебе как-нибудь позвоню."    Маринка поцеловала Алёшу и пожала руку Колокольцеву.   "Ну, ты и артистка", - вспомнив про Олега, рассмеялся он на прощание…

105

         Маринке под утро один за одним снились папа, Степаныч, Колокольцев, молодые люди в чёрных кожаных куртках и…Вадим. Она сидела в клубе перед ними на краю сцены, неудобно свесив  в проход затекающие ноги.  Спиной она чувствовала складки закрытого занавеса и не понимала, почему он такой холодный, если от прожекторов к ней шёл сильный жар. К тому же они слепили. Из-за них Маринка никого толком не видела и догадывалась, кто из них кто, только по голосам. Все они были так или иначе недовольны ею, но все по-разному.
     Папа  говорил, что она виновата, когда упал он на ступеньки подъезда, но его не сразу положили  на носилки, а лежать на асфальте ему было холодно. Потом и вовсе она отдала своего отца чужим людям, которые увезли его в холодной машине с тёмными непрозрачными стёклами. Снившиеся Маринке были с ним согласны и смотрели на неё осуждающе. Из-за сильного света она не видела их глаза, но всё равно чувствовала, как виновата.
      Степаныч осуждал её, что праздно провела время с курсантом Васильком, не успела, а может быть не хотела? оформить с ним официальные отношения - выйти замуж по настоящему, с положенным штампом в паспорте, пропиской и предусмотренной для этого случая свадьбой. Теперь, чтобы показать ей пример, он вынужден лететь в чужую страну, чтобы потом оформить отношения с Маринкиной мамой, как положено, а не как получилось у Маринки. Ещё ему было обидно, что  познакомил своего любимого курсанта Василия с Мариной, а сейчас не понимал, чем всё это  закончится. Обвинял он и в этом  Маринку!
     Колокольцев был недоволен Маринкой, которая дважды уже подвела его: в первый раз, не выйдя за него замуж, хотя Алёшке позарез нужна была хорошая мать, а ему хорошая жена. Вдобавок она, словно издеваясь, пригласила его на свою свадьбу с Олегом, который ему - Максиму Колокольцеву, и в подмётки не годился! Колокольцев при всех  во сне заявил, что не хочет, чтобы Маринка подвела его в третий раз, но что это будет - не сказал, потому что пока не знал сам.
     Молодые люди в чёрном, сегодня все с золотыми зубами, отражающими свет прожекторов, издевательски, густо харкали на пол, подчёркивая презрение к Маринке и  демонстрируя безнаказанность. Они издевались над ней, сейчас спустившейся со сцены, и на коленях, потому что затёкшие ноги не держали, она убирала руками гнилые их плевки. Она убирала это, страшась бандитских друзей Виталика и его самого с перебитым носом и чувствовала, что если закончит уборку - сразу перестанет жить, и вместе с ней перестанет жить её ребёнок. Поэтому она убирала всё медленнее и медленнее, мечтая вскочить  неожиданно и убежать для начала хотя бы за занавес, а потом спрятаться в кулисах, где её никто не сможет найти. Её беспокоили ноги и, готовясь убежать, она могла теперь рассчитывать только на руки. Из-за слепящих прожекторов её глаза не хотели открываться, но слух обострился: она услышала, как в стороне, откуда ею был недоволен Колокольцев, запищало, а потом и вовсе зазвонило.
Маринка, ещё не совсем проснувшись, с трудом поняла, что под утро спала, сидя на краю кровати, а ноги её не касалась пола. Она попыталась встать, но не смогла. Мама, шлёпая босыми ногами к телефону, не успела заглянуть к дочери, торопясь снять трубку, но там уже раздавались короткие гудки. Добравшись, наконец, до Маринки, она поняла, что той плохо, и непросто плохо, а очень плохо!
Мама бросилась к семейной аптечке, организованной когда-то мужем, за градусником, и, уложив дочь, присела на край кровати в надежде, что градусник её успокоит. Градусник показал полных сорок градусов и ещё немножко! Маринка горела снаружи, внутри её трясло от холода. Мама взялась за телефон вызывать скорую. В скорой, не торопясь, выяснили данные заболевшей и посоветовали ожидать врача.
Приехавшая, наконец, бригада категорически отказалась оставить Галактионову М.В. дома: у неё диагностировали воспаление лёгких, и Маринку увезли в больницу: "Вы что,  мамаша, шутите? Нужно спасать обоих! Нужен рентген, нужны анализы, нужны антибиотики…"
Мама поехала с Маринкой, слава Богу, недалеко, в Сокольники. Маринка  в машине держалась за мамину руку и разговаривала с ней, будто с Вадимом.  Наверно досматривала свой утренний сон…

106

     Наволновавшись с утра, мама решила из больницы вернуться домой пешочком. Дом теперь был пуст, торопиться не имело смысла:  ждать её там сегодня было некому;  все, которых она любила  или, во всяком случае, хорошо относилась, стараясь всем угодить и всем быть полезной, по разным, от неё не зависящим, причинам покинули дом, который она придумала,  поддерживала, подстраивалась, как умела, под всех, не переставая о них заботиться. Пожалуй, только Николай Степанович отсутствовал сейчас из-за неё, но, видит Бог, она не просила его об этом.
Погода была  расчудесная, которая бывает только в мае, когда кажется, что жизнь начинается снова, и будет другая, новая и счастливая.
Мама придумала завернуть в парк. Она подошла к входу, где ворота и забор докрашивали к лету свежей зелёной краской, и там, где покрасили, краска уже сливалась с молоденькой листвой. "Молодцы,   - думала мама,- подобрали нормальный цвет, а то у нас обычно привыкли всё красить синим." 
Она шла по аллее и размышляла, где и как могла простудиться дочь. В конце концов, догадалась, что Маринка поздним вечером, когда уже было холодно, возвращалась домой из нагретого клуба только в своём новом смешном балахоне, наверняка забыв где-то тёплую накидку. Мама разговаривала с собой вслух, пытаясь отвлечься от Маринкиной больницы. Некоторые прохожие при виде её улыбались, другие старались держаться поодаль.
Она подошла к какому - то павильону, на дверях которого покоился огромный ржавый висячий замок. Как завороженная она смотрела на замок, мучительно вспоминая, закрыла ли квартиру,  спешно собирая дочь в больницу. Готовясь к самому худшему,  мама  уговаривала себя, что дай Бог, всё обойдётся, а если не обойдётся - Бог с ним - это же не пожар,  лишь бы дочь  скорее выздоровела! Это сейчас было самое главное для Маринки, человечка, живущего  в ней, и для самой мамы. Всё-таки, заволновавшись, она круто развернулась и бегом отправилась в метро, влетела в уже закрывающиеся двери вагона, и на Красносельской, перескакивая для скорости через  ступеньки, выбежала на улицу и вдруг успокоилась: "Пусть будет, как будет!"- так иногда  говорила дочь.
     В подъезде она на всякий случай решила не подниматься в лифте, чтобы не спугнуть, как себе придумала, воришек, а пошла пешком, даже сняв туфли, чтобы не стучать каблуками. К квартире она подобралась на цыпочках, и, волнуясь, уже собиралась повернуть дверную ручку, как заметила соседа по лестничной площадке, с  сочувствием наблюдавшего за ней:  "Что, ваши туфли уже так сильно жмут? Если хотите, я вам могу  их поправлять".   Но маме было не до него - она нашла в сумочке ключи, но ключи не понадобились -  квартира заперта не была!
 Так, с туфлями в руке, она вошла в дом, и сразу, словно ждал её появления, зазвонил телефон. Там поздоровались, потом спросили Марину Васильевну. "Я мама Марины Васильевны, с кем я разговариваю?"   "Вас беспокоит начальник клуба артиллерийской академии", - торжественно сообщили в трубке.   Мама всегда боялась официальных звонков, поэтому, тревожась, спросила, не случилась ли что?  "Нет, нет, не беспокойтесь, пожалуйста. Просто мы с женой сегодня убирались в клубе и нашли в зале тёплую накидочку на то, в чём  Марина Васильевна вчера была, Вадик не смог подобрать нужного слова к вчерашней Маринкиной одежде,  передайте, пожалуйста, чтобы она не волновалась. Спасибо. До свидания".
Мама положила трубку  и, чтобы занять себя, решила устроить в квартире уборку, коротая время до вечернего посещения больницы  - завтра ни того, ни другого сделать она не могла - на два дня уходила на работу. Снова зазвонил телефон: "Мариночку, пожалуйста, позовите".  " А вы кто?" - спросила мама.  "Я Катя, мы с Мариной вместе  училище заканчивали. Вы меня знаете - я на Маришкиной свадьбе  работала, вас хорошо помню, вы ведь  её мама? Я хотела с ней посоветоваться по срочному делу".   " Катенька,  к сожалению, Марина сегодня в ночь сильно заболела, а утром её даже забрали в больницу. Я вечером  у неё обязательно  буду. Передать ей что?"    "Да нет, вряд ли ей сейчас  это будет  приятно".    "Что-то случилось? Может быть я могу быть вам полезной?"- забеспокоилась мама - такой уж был у неё беспокойный характер. "Спасибо,- поблагодарила Катя,- но чем вы мне поможете?  Это касается Олега Клевицкого - Маришке большее всех про него известно".    "Катенька, только вы на меня не обижайтесь, но я точно знаю, что по каким-то причинам у него не может быть детей,  это, во-первых, а во-вторых, его мама никогда не допустит никого к нему, потому что он для неё всё, а остальное, или остальные её не интересуют…. Я вам насплетничала?"    "Спасибо вам", - задумчиво сказала Катя и повесила трубку.
Уборка шла полным ходом, когда вновь затрезвонил телефон. "Вовремя я домой вернулась, а то прогуляла бы все звонки, шатаясь без дела по парку", - поднимая трубку, порадовалась мама. "Это Вадим говорит. А Марину можно?"   "Мариночка в больнице, это её мама. Передать ей что?" В трубке помолчали, потом сказали: "Вашей дочери я отдал не свои деньги. На днях появился их владелец - требует срочно вернуть, иначе у меня будут неприятности. Передайте, что мне неприятности ни к чему! Вы меня поняли?" Мама испуганно посмотрела на трубку, не понимая, что ей делать. Она вспомнила, как Маринка тайком запихивала пачки каких-то денег в большой пакет из-под подушки, и уже тогда чувствовала, что эти деньги могут  принести неприятность. Она, расстроившись, по инерции продолжала уборку и дошла до Маринкиной комнаты. На полу под кроватью дочери валялась визитная карточка. "Может быть и Степанычу  такие заказать ко дню рождения?"- подумала мама и поняла, что не знает, когда он родился. Оказывается, она вообще почти ничего о нём  толком не знала, пожалуй, кроме того, что рассказывал ей муж и один раз сам Степаныч. Задумчиво водила она влажной тряпочкой по Маринкиному пианино  и маленькому столику, на котором теперь лежала чья-то визитка.
Но пора было отправляться в больницу. По пути она хотела  в магазине прихватить каких-нибудь фруктов, но при нынешнем отсутствии везде и всего, да ещё и к вечеру, это могло и не получиться. 
Мама, тщательно закрывая квартиру, и несколько раз проверив на месте ли ключи, ругала себя за несообразительность и не расторопность:  вместо уборки нужно было днём попасть на рынок и купить нужное для больницы, как когда-то по просьбе дочери накупила всего для её Вадима, сегодня потребовавшего вернуть деньги.
В  их магазине, и то по знакомству, маме продали только  мятую жестяную банку сливового компота и бутылку кефира. С этим она вошла в терапевтическое отделение и подошла к дежурной узнать, в какой палате Галактионова Марина. Марины в списке поступивших в отделение  не было…
 
107

     Мама, тяжело опустилась на кем-то вовремя подставленный стул: "В приёмном покое мне же сказали, что Марина будет в терапевтическом отделении".
- Её по скорой доставили?- спрашивала дежурившая работница.
- Да. Я при ней была, а теперь что?!
- Не волнуйтесь вы так! У нас две терапии.  С чем больную доставили?
- Сказали воспаление лёгких. Температура сорок. Она на седьмом месяце. Скоро будет восемь!
Мама начала плакать: "Помогите найти дочь, пожалуйста, помогите!"
- Гражданочка, давайте успокоимся: у нас больные ещё никогда не пропадали…  Если, конечно,              сами не сбегали. Так это больше алкоголики - у вас, кстати, дочь не пьёт?
Вестибюль закружился перед мамиными глазами. "Голову ей опустите вниз, голову!"  Кто-то растирал ей виски и сунул под нос нашатырь. Маме почудилось, что это была Маринка. Потом Маринка пропала - дежурная звонила во вторую терапию, стараясь побыстрее избавиться от нервной женщины…
В списках второй терапии Галактионова Марина Васильевна тоже не значилась…
"Я вам советую пройти в приёмный покой и там разобраться,- сказала дежурная, я бы с вами пошла, но сейчас народ повалит, не отойти  мне".
В приёмном покое, на счастье, ещё додежуривали свои сутки санитары, с утра развозившие тяжёлых больных по отделениям и палатам. Мама вспомнила санитара, укатившего дочь в длинный коридор: "Товарищ санитар!"   "Я не санитар, я - медбрат", - строго поправил медбрат. "Товарищ медбрат, - залебезила мама и сунула ему в карман какие-то деньги,- вы забрали утром мою дочь и куда-то повезли. Помогите - я найти её не могу! "   Медицинскому брату вовсе не хотелось этим делом заниматься, но глаза у женщины были умоляющие, а в кармане приятно шелестело. Он чесал макушку, вспоминал: "Молодая?.. Симпатичная?.. Беременная?.. Ходить не могла?"   "Да, да, да! Всё сходится! - кричала мама,- куда вы её дели?!"  "Никуда я её не девал! Очень мне нужно кого-то девать! Мне сказали, отвези туда-то, я и везу".   "Ну, где же, наконец, это туда-то?!"- не выдержала мама. Брат от медицины снова чесал макушку - вспоминал: "Сначала в первую терапию на рентген - там не работал. Потом во вторую терапию - там ей температуру измерили -  и на рентген. Заведующая вторым ещё удивилась: температура нормальная, лёгкие чистые, а идти не может. Сначала хотела вашу в инфекционное отправить, потому что по телу пятна красные были, а потом велела в родильное везти, там где сохранение. Я с тележкой из-за вашей дочери  два часа проваландался. Меня потом даже ругали, а я что, виноват?"    "Нет, милый, не виноват", - сказала мама и сунула ему в карман ещё какие-то деньги.
     Теперь она шла по больнице, отыскивая родильное отделение.  "Лучше бы я с улицы пошла, там наверняка есть отдельный вход и вывеска, а здесь и заблудиться недолго!"- ругала себя мама. Чем дольше она шла, тем больше начинала тревожиться, что не найдёт дочь. Наконец она попала  в помещение, где перед широкой дверью за стойкой сидела медицинская сестра. "Мне бы дочь повидать", - робко сказала мама. "Дочь - кто?"   "Галактионова Марина".  "А! - заулыбалась медсестра, -   Марина Васильевна?"   "Вы ко всем вашим так уважительно?"   "Конечно! Но к ней особенно - она же в садике двоих моих воспитывает, старший в этом году уже в школу пойдёт!"- с гордостью сказала медсестра, - вот вам халатик и проходите в наш "инкубатор".
"Инкубатор" был огромной палатой коек на двадцать.  "Мамочка! - завизжала Маринка, сидя на кровати, - прости - я тебя, дура такая, напугала! Но не забирай меня сегодня!"    "Почему?"- удивилась мама.  "Потому что тебе завтра на работу, а мне будет без тебя скучно и грустно. Мне грустить теперь нельзя, а особенно пугаться, потому что у меня на страх аллергия, так профессор сказал".
Они вместе сидели на Маринкиной кровати, и дочь рассказывала какая у них здесь весёлая компания. Мама, стесняясь, вытащила помятую жестяную банку со сливовым компотом и бутылку кефира. "Кефир - это здорово!- обрадовалась дочь, а то мы у Лялечки,- она показала на маленькую кругленькую, как шарик, девушку, - весь кефир выпили! Прямо наваждение какое-то, как алкоголички!"    В "инкубаторе" начали дружно хохотать.  "Мамочка, пойдём в коридор, а то это надолго".   Они вышли в коридор. Мама присматривалась, держат ли Маринку ноги - ноги держали.  "Ну, что там на воле?"- спросила дочь, и мама, стараясь ничего не забыть, рассказывала дочери, как утром оставила дверь в квартиру незапертой, как спохватилась и бежала домой. И кто и  когда Маринке звонил.   "Вот отсюда, пожалуйста, поподробнее", - вспомнив фразу из какого-то фильма, сказала Маринка и поцеловала свою любимую Мотеньку.
"Только, мамочка, сначала скажи мне одну вещь. Можно тебя спросить, как женщина женщину?  Только ты женщина чуть постарше и поумнее, а я немного помоложе и поглупее…Можно? А то мне этот вопрос всё время мозг сверлит" .  Мама молчала, догадываясь о чём спросит Маринка.  Она сама уже давно хотела поделиться с дочерью, но пока не получалось - повода не было.
"Мамочка, ты если не хочешь, не отвечай: вы со Степанычем в отношениях?"   Мама отрицательно покачала головой:  "Я ему сразу сказала - хочешь у нас жить - живи, хочешь спать -спи, хочешь есть - ешь, мне не жалко. Насчёт "отношений" сразу сказала: если Василия смогу забыть, тогда…посмотрим. И ещё: навсегда ему запретила меня Мотей называть. А спать что: кроватка у нас  трёхспальная, и одеяло лишнее имеется - пришёл спать - спи… Конечно, мы с тобой ему благодарны: свадьбу продуктами обеспечил, папу красиво схоронил, вам с Олежкой работу придумал. Ещё и автобусик нам на свадьбу давал…  - мама задумалась,-  что-то в нём есть непонятное: когда родился, где рос, с кем, кто папа-мама… Он ведь ни разу ни денег не дал, ни подарочка какого, только однажды цветочки мне подарил, а мальчику Алёше, помнишь, шоколадку. Правда, шампанское всегда на свои покупал, я у Васи спрашивала. К тебе курсантика Василька приспособил, и что?"    "Вот здесь, мамуля, я с тобой не согласна - сбылись сразу два моих желания: мы с тобой вместе будем растить нашего ребёночка  - это первое! А второе - я  хоть какое-то время не буду носиться по детским садам!" - торжествуя заявила Маринка.  "Ну, ты молодец! Помнишь сказку про храброго портняжку - одним махом семерых убивахом?"   "Ладно, мамочка, повзрослее будешь - меня поймёшь… Так, всё-таки, кто звонил?"  Мама рассказала про Вадика - Маринка поблагодарила; про Катю - Маринка маму одобрила;  про Вадима - Маринка напряглась. Подаренные ей деньги были почти целы, отдать их было не жалко, но деньги были Виталика, а его Маринка опасалась, даже больше - боялась!
    
      Маме пора было уходить, дочери - ужинать: "Мамочка, позвони Колокольцеву, посоветуйся. Он мне разрешил звонить по второму в визитке телефону, а визитка где-то дома. Ну, всё, до свидания, за меня не волнуйся. Приходи в среду вечером, ладно?"

108

     Мария Фёдоровна Галактионова - мама Марины, торопилась домой. Ей, как обычно, вечером в пятницу, должны были звонить с работы насчёт завтрашней смены. Этот звонок  её не волновал - просто к звонку не хотелось опаздывать.   Волновала просьба дочери, расстроившейся из-за некстати проявившегося Вадима. Теперь маме нужно было обращаться к практически незнакомому человеку, и советоваться о том, чего она толком не понимала.  Переговорить с девочками с работы она рассчитывала прямо сейчас, а попытаться выполнить просьбу дочери - ближе к концу дня. Этот звонок она оттягивала - хорошо бы он не понадобился!  Но едва она вошла, позвонил Вадим. По тону чувствовалось, что нервничает: "Меня поставили "на  счётчик"!   Если Маринка не вернёт деньги до среды, у меня будут серьёзные неприятности. Ни к чему мне это! У меня в октябре должен родиться ребёнок! Я хочу быть спокоен за него!  Маринка-то  ваша, где?!" - он повысил голос.  "Мариночка, я вам говорила, сейчас в больнице".   "До среды она обязана, слышите, обязана, вернуть мне деньги, иначе я переключу стрелку на неё!- уже кричал Вадим,- когда она появится дома?! А то!…"  Неприятный разговор оборвался - Вадим бросил трубку. Мама чувствовала, что звонок нехороший, опасный, и нужно  уберечь Маринку от беды!
Наконец ей позвонили с работы: "Слава Богу, пронесло - ничего непредвиденного, чего и тебе, Машенька, желаем! И вообще, весна! До завтра!"
     Мама готовила обычную  сумку на дежурство: бутерброды, термос и на всякий случай валидол с валерьянкой.  В сумке сразу запахло больницей. Сердце не хорошо волновалось, - мама не знала, как и о чём говорить с Колокольцевым Максимом Александровичем, так он значился на визитке. Подумала: " Может быть мне самой отдать деньги этому Вадиму? Узнать куда привести, и отдать".  Она нашла сберегательные книжки свою, мужа и дочери, и поняла,  что наверно не сможет набрать нужную сумму, если даже каким-то образом снимет деньги с Маринкиной книжки. Она теперь с ужасом понимала, сколько их семья по милости Степаныча вбухала в клуб академии! Она уже ненавидела его: "Слизняк! Присоска! Втёрся в мою семью, впиявился, а сейчас в  отпуске расслабляется рядышком со своей Лолой, а родственники наперебой кормят их кишмишем и долмой! Не-на-ви-жу!  Хорошо, что Васичкины ключи от квартиры  ему не отдала, а ведь хотела!" Она так злилась, что чуть не плакала от злости, и когда вдруг снова позвонил Вадим, не стала его выслушивать, а настаивала, что сама привезёт ему деньги, только не знает куда и сколько. Она бросила на аппарат что-то  ещё говорившую трубку, и трясущейся рукой набрала второй номер, напечатанный на визитке.  Она слышала, как в трубке что-то, соединяясь, щёлкало, попискивало, но самого  Колокольцева так и не услышала: "Не хочет он ни с кем разговаривать,- подумала мама, - зря я так поздно решилась позвонить. Она пошла в спальню, радуясь, что может спать одна, как ей удобно, и без всяких Степанычей!
Мама переодевалась на ночь, когда зазвонил телефон.  Она подумала, что это опять Вадим и решила больше к аппарату не походить. Но телефон звонил настойчиво, и она сдалась. "Ты мне прямо сейчас перезвони по этому же номеру. Жду", - сказали  маме, и трубка замолчала. Она, заглядывая в визитку, снова набрала тот же номер. Там шутливо спросили: "Кто?"
 - Галактионова я,- робея, призналась мама.
 - А что у тебя с голосом? Ты простыла или спала? Извини, что звоню поздно - засиделся  на    работе.   Мама удивилась фамильярности Колокольцева: с первого раза и так сразу на "ты"!
    - Ничего, я только-только сейчас ложусь.
 - Про тебя Алёшка полночи мечтал, мамой тебя представлял.
 - Какая я ему мама? Я ему в бабушки гожусь, он так меня и звал,- засмеялась мама.
 - И смех у тебя какой-то не такой. Ты, правда, не простудилась? Я дома переживал, что не накинул
на тебя по дороге хотя бы пиджак, постеснялся…
Колокольцев откашлялся, придал голосу торжественность: " Ты даже не представляешь, какая ты молодец!"
- Это ещё почему?
   - Потому что, пока ты нянчилась с Алёшкой, мы операцию в клубе провели:  прихватили тебе известного Виталика, с его подельниками. Сбежал, мерзавец, из заключения, авторитетом прикидывался, народ третировал. Ты телевизор смотришь?
 - У нас телевизора нет.
 - Зря я тебе на свадьбу магнитофон подарил, лучше бы телевизор!
Чем дольше они разговаривали, тем больше мама понимала, что Колокольцев говорит с ней, как с Маринкой, и нужно срочно выбираться из этой преглупой ситуации: "Я должна перед вами извиниться,- сказала мама,- это не Мариночка, а её мама, а позвонила вам по просьбе Марины.
"Что с ней?"- резко спросил Колокольцев.
 - Мариночка в больнице. Там же, кстати, куда она к вам приходила, только совсем в другом отделении.  Она, слава Богу, уже поправляется,  а вот некто Вадим, видимо, вам тоже известный, начал требовать деньги, которые ей подарил,  получается, за заботу - дочь много за ним ухаживала. А потом Вадимом занялась его врач, и Мариночка больше не стала к нему приходить.
- Правильно сделала.
- Дело не в этом, Мариночка, хотя и доверчивая, а в людях разбирается.
 - К сожалению, не всегда,- заметил Колокольцев.
 - Но, опять же, не в этом дело: эти деньги ему дал в долг Виталик, к которому как-то попала на дачу Марина.
 - Ей повезло - она ещё дёшево отделалась,- сказал Колокольцев, зная всю историю.
 - Я вас заговорила? Извините, но  теперь  Виталик потребовал от Вадима отдать долг, а Вадим откуда-то узнал наш телефон и третирует, угрожает, что напустит на Марину Виталика, говорит, до среды поставил её "на счётчик".  Мне страшно…Я готова  отдать деньги Вадиму, только они у Мариночки на сберкнижке, а когда её выпишут, я не знаю".  Здесь мама схитрила, схитрила ради дочери и совсем немножко - ради себя.  "Давайте,- сказал Максим Александрович,-  сделаем так:  пару дней к телефону ни вы, ни Марина не подходите. Если вдруг Вадим всё-таки дозвонится, с ним не разговаривайте, просто повесьте трубку. Понятно?"   "Понятно,- неуверенно сказала мама, а если…"   "Если  не будет,- твёрдо ответил Колокольцев,- с Виталием расправились его же ребятки…"
    
     Мама долго не могла заснуть: весь длинный разговор она босиком простояла  на холодном полу, и ноги никак не хотели согреваться…

109

     Двадцать третьего июля 1992 года (этот день Маринка запомнила навсегда)  к ним в гости заявился Степаныч с традиционной бутылкой шампанского и женой Лолой - маленькой армянской женщиной с иссиня чёрными с проседью волосами, слегка обозначенными над верхней губой чёрными усиками и носом с традиционной горбинкой. С момента, когда Маринка застала Степаныча безнадёжно спящим на тюфяке у двери клуба, они с мамой его не видели, не слышали, и не знали, вернулся ли тот из Армении. Они иногда вспоминали его: мама - с облегчением, Маринка - с недоумением, не понимая, зачем он  заботливо свёл её с курсантом Васильком. "Дело прошлое, что было, то было. Сама, дура, виновата - жила, словно околдованная, - иногда  размышляла Маринка. Где же нынче  мой артиллерийский моряк?"  Их связь остановилась на тех двух письмах, в которых моряк радовался морю и хорошо стрелял по мишеням.
Маринке сейчас было не до него - чувствовала, что вот-вот должна стать матерью. Она уже перестала бывать на "Пристани" - тяжело передвигалась.  Последнее время дома  любила быть на балконе, подставляя солнышку живот, чтобы малыш загорал. Раз в неделю к ней забегал Вадик с отчётом и приносил причитающиеся ей за концерт деньги. Несколько раз она разговаривала с Катей, не перестававшей благодарить Маринкину маму: "Она наставила меня на путь истинный!"- театрально заявляла Катя. Катя говорила, что навсегда вернулась к своему Костику, и рассказывала, смеясь, как вымаливала у него прощение. "Он свою любимую  гитару хотел об меня обломать!"   "И что, пожалел тебя?"  "Нет, Мариночка, ему гитару стало жалко!"  Они смеялись… 
    
     Степаныч представил Лолу матери с дочерью, перед  этим ободряюще сказав что-то жене, похоже по-армянски,  дескать, не стесняйся - это моё хозяйство, у меня здесь всё схвачено. Мама ушла в кухню попытаться что-нибудь соорудить на стол из небогатых припасов: они с Маринкой жили совсем скромно - работала одна мама. Еженедельные деньги за "Пристань" в расчёт не шли -  было решено на них закупить нужное новому человечку.
Степаныч сзади, неловко, стесняясь жены, положил руки на плечи Маринки и стал показывать её Лоле. Та всматривалась в Маринку тёмными, словно большие спелые сливы, глазами, и Маринка догадывалась, что её сравнивали с дочерью, которой больше нет. Лола, между тем, решала, как относиться к Маринке, но так и не решила, потому что появилась мама и начала накрывать  на большой стол. Маринка, раскачиваясь словно уточка, подобралась к выключателю и стол стал праздничным, как становился, когда в доме появлялся отец. Но праздник не получался: Лола нервничала, решив, что муж не случайно привёл её в дом, где хозяйкой была другая женщина.
"Наверняка,- думала Лола,- живя у неё, он жил с ней!  Мама моя говорила, что  русские мужчины, любят окружать себя близкими женщинами  - им нравится быть во главе их, будто бык во главе своего  стада. Такого никогда не бывает у добропорядочных армянских мужей - любящих и заботливых… Мама до сих пор удивляется, как я вышла замуж за русского, к тому же у которого, оказалось, где-то на стороне рос  сын, которого я никогда не видела. Мама сейчас  отпускала меня в Москву и плакала, потому что Марк, сын  достойнейших Талалянов с нашей улицы, столько лет ждал меня, дождался, а я снова уехала от него. Зачем?"
Степанычу, чувствовалось,  тоже было не по себе, но не из-за Лолы.  Другое его тревожило: он  не решался рассказать Маринке и её маме о случившемся, не понимая, как это лучше преподать. Маринка, уже томясь ситуацией за столом, решила разрядить обстановку и, веселясь, спросила Степаныча, стоит ли ей рожать пока не вернулся  курсант Василёк или лучше подождать его  возвращения? Никто не ожидал, что Николай Степанович выскочит  из-за стола, опрокинув фужер и уронив бутылку шампанского на пол. Вино вытекало, пузырясь и булькая. Степаныч бегал возле стола и, пытаясь  заглядывать сидящим в глаза, кричал, что вовсе не виноват, и спасибо Ельцину, что разогнал эти чёртовы парткомы и райкомы, иначе  он - Голубев Николай Степанович - сейчас не сидел бы с ними за одним столом  и не пил шампанское!  "Но всё-таки, Степаныч,- решив развлекаться до какого-нибудь понятного хотя бы ей конца, настаивала Маринка,-  признайся, стоит  мне сейчас рожать или нет? "    "Это твоё дело, - бессильно опустившись на стул, словно из него выпустили воздух, тихо сказал Степаныч,- но у тебя больше нет мужа, у твоего ребёнка - отца, а у меня….  сына". Маринка вскрикнула. Глаза Лолы стали, как переспелые сливы, готовые вот-вот упасть на землю. Мама, не понимая о чём идёт речь, испуганно спросила: "Они что, все погибли?  И причём тут партком?"   "Ты что, совсем дура?! - кричал, вскочив, Степаныч,- мой сын, офицер, окончил мою академию, проплавал полгода и в первом же порту сбежал на вражеский крейсер, говорят, на французский! Меня сейчас бы распинали в райкоме партии:  я же двадцать лет был партийным воспитателем его и этих всех недоношенных охломонов - курсантов! Где я был? Чего не доглядел?  Что не доделал? Вас спрашиваю!.. Мой сын теперь враг народа, перебежчик, шпион!"    Маринка  с трудом поднялась из-за стола, скривив лицо то ли от боли, то ли от горести, то ли от не могущих сейчас вылиться слёз, ткнула себе в живот: "Там тоже враг народа, тоже шпион?"  Она горько улыбнулась: "Ты уходи от нас, Степаныч. С Лолой своей насовсем уходи!.. Перебежчик ты наш… "

   "Мамочка! Я сейчас рожать буду!"

110

     Рано утром двадцать пятого июля, когда мама была на работе, Галактионова Марина родила дочь: рост 54 сантиметра, вес 3 килограмма 850 граммов - сказали по телефону. Все на работе Марию Фёдоровну поздравляли, а Порфирий Прокопьевич - главный технолог, принёс маме цветы, за которыми успел смотаться в рабочее время, чего никогда никому не позволял. Порфирий был, как говорили окружающие, человеком нелюдимым,  а от того требовательным до придирчивости, но к Марии Фёдоровне относился по-особому, уважая  трудолюбие её, надёжность, квалификацию, и, кроме того, как считал, только ей свойственные благожелательность и независимость. Это в женщинах ему нравилось. Когда у них совпадали графики, он провожал её с работы и по пути они беседовали о трубах, котлах, материалах для заклёпок. Мама ему была благодарна, что не давал заснуть по дороге после двухсуточного дежурства.
Так случилось, что в этот понедельник он провожал маму с работы.  Она жаловалась, что расстроена рождением внучки, а не внука. "Почему?- изумился Прокопьевич,- наверно хорошо, если в семье появляются маленькие дети, неважно,  мальчики или девочки".   "Видите ли,- поясняла мама,- у нас дома образовывается чисто женский коллектив и фамилия Галактионовы, которая мне так нравится, в следующем поколении вполне может исчезнуть. Это первое. Второе - девочкам, будущим женщинам, живётся гораздо труднее, чем мужчинам".    "Это точно,- подтвердил мамин спутник, я по своей сестре знаю."  Они дошли до места, где обычно прощались, и Порфирий чуть не дал слабака, захотев вдруг рассказать Марии Фёдоровне про сестру, чего никогда и никому не рассказывал. Но Марии Фёдоровне сегодня было совсем, извините, некогда - сначала нужно было купить дочери вкусненького и полезного и доставить это в родильный дом. Потом  мчаться в универмаг за пелёнками, распашонками  и всем, что требовалось малышке, хотя бы на первое время. Кроме того, маме безумно хотелось спать.
    
     У неё приняли для дочери  съестное и велели ждать ответ на лавочке около входа: здесь так было принято. На лавочке двое мужчин  торопливо пили водку: "Ну, за сына!" Закусывали приготовленным для передачи то ли жене, то ли дочери... На соседней скамейке очень пожилая женщина тихо плакала в кружевной платочек. Мама вспомнила, как четверть века назад  её привезла сюда старенькая машина скорой помощи, у которой ядовитые выхлопные газы почему-то попадали в салон, а не на улицу - хорошо, что ехать было недалеко.
На втором этаже задребезжала оконная рама - кто-то силился открыть окно: "Мамочка,-  торопясь кричала в образовавшуюся щель её Маринка,- я родила тебе дочку!  Еды больше не приноси -  меня послезавтра  после трёх отпускают. Узнай у тётенек внизу, что нужно, чтобы ребёнка отдали! По дороге домой придумай, как ты назовёшь нашу маленькую… пока!…"  Маринку отодвинули от окна.
     Мама возвращалась домой на трамвае. Он двигался неохотно, словно ему всё время что-то мешало. Пытаясь не заснуть, начала придумывать имя для внучки, но кроме Виолеты  ничего не придумывалось…  Разбудила её вагоновожатая на конечной Каланчёвской площади.  "Не к добру всё это", - подумала мама, и этим же трамваем вернулась назад, к дому.
Даже не успев толком раздеться, она уже спала на трёхспальной своей кровати.
В половине третьего она проснулась от голода и телефонного звонка. Трубка заговорила голосом Колокольцева, а мама спросонья никак не могла вспомнить, как его зовут. Визитка с его именем - отчеством, будто нарочно, не попадалась на глаза.  "Марину, будьте добры, попросите к телефону".    "Мариночка в больнице. А кто её спрашивает?"- мама ждала, что он представится, но Колокольцев расстроился и представляться не стал: "Как! Что? Это с того раза, как я вам в мае звонил?"   "Нет, нет!  У нас с Мариночкой родилась дочка, и послезавтра их уже выписывают в три часа".   Маме вдруг стало страшно, что она ничего не успеет к появлению в доме нового члена семьи, для которого так много нужно успеть приобрести и подготовить. Чувствуя, что именно сейчас  ей нужна поддержка  или хотя бы совет, она, как маленькая, начала жаловаться и читать в телефон список, который дала ей "тётенька" в родильном доме. Колокольцев терпеливо список дослушал: "Давайте, Мария Фёдоровна, сделаем так: у меня в кладовке сохранились  крупные Алёшкины вещи - они, по-моему, в довольно хорошем  состоянии. Как рано утром я смогу вам их подвести?"  Мама неуверенно сказала, что готова встретить его в семь или как вам удобно.  "А мягкие вещи по списочку вы, Мария Фёдоровна, сегодня приобретите сами. Именно сегодня!  Потому что завтра в семь я приеду к вам с Алёшкой, и вы с ним побудете до вечера, а дальше посмотрим, какие будут у меня дела. Договорились?"    "Спасибо вам Максим Александрович,- мама на радостях вспомнила, как  зовут  Колокольцева,- мне остаётся только молиться на вас…"  "Это можно", - разрешил Колокольцев.
     Мама промчалась по ближним аптекам и магазинам и вернулась, когда уже начинало темнеть, с  ворохом всего, что было нужно сейчас и что могло понадобиться потом, а может быть и вовсе не понадобится. Только теперь она поняла, что не ела с утра, и, наконец, присела  за кухонный  столик. "Был бы хотя бы какой мужчина в доме - всё было бы спокойнее и надёжнее,- размышляла мама,- а впрочем, какой мне сейчас от них толк!..."   
     Она вытащила давно стоявшую без дела, ещё своей мамы, швейную машинку и принялась подшивать подгузники и пелёнки для той, у которой пока не было имени.
 Заодно она пыталась понять, откуда Максим Александрович знает, как её зовут…

111

     Голубев Николай Степанович -  бывший заместитель начальника артиллерийской академии по политической части, ныне заместитель того же начальника по материально техническому обеспечению, знал, что  у руководства академии, будут неприятности из-за побега их выпускника  во  враждебную страну (палуба французского крейсера - законная  территория Франции). Такие же неприятности ждали и морских военных начальников, с чьего корабля сбежал офицер  - морской артиллерист.
Но неприятности начальства были ничто по сравнению с обрушившимся на Степаныча каскадом разочарований, унижений и просто элементарного страха за своё будущее. В этом  он прежде всего винил… Маринку!  "Да, да, -  Степаныч убедительно говорил по ночам жене, - всё плохое кроется в ней, а мы с тобой будем из-за этой девки страдать? Она  неразборчива, беспринципна, порочна. Она теперь вся у меня, как на ладони!"  Он рассказывал Лоле, как Маринка с незнакомыми мужиками ездила к ним на дачи, понятно, чем там занималась; она влюбилась в какого-то, наверняка бандитствующего спортсмена, и не вылезала от него, когда тот отлёживался в лечебнице; она, не любя, лишь бы иметь рядом мужика, вышла замуж за соседа. Наконец, познакомившись на поминках своего отца с одним из лучших курсантов, стала, не скрываясь,  с ним жить!  "Мне надоел  этот разврат, я готовился организовать им свадьбу, образовать настоящую семью, как положено, с ЗАГСом, обручальными кольцами, штампами в паспортах. А этой порочной девке требовалось только одно! И вот результат: как холостяка его распределяют во флот, она, естественно, носит в себе его ребёнка, он мучается и совершает, не выдержав разлуки, необдуманный поступок!  А по её вине мы теперь страдаем…"   
"Но мы с тобой, а теперь и все твои знакомые женщины знают, что сбежал ведь ТВОЙ сын, а не муж этой красивой девочки и отец её ребёнка!"- волнуясь, Лола говорила по-армянски, но Степаныч её понимал.  "Да, я в жизни совершил две ошибки: сделал ребёнка какой-то женщине из Севастополя, а потом зачем-то разыскал её мальчишку в детском доме - молодой тогда был, совестливый…  Как я  сейчас ругаю себя за это!"  Лола снова заговорила по-армянски: "Ты совершил не две, а три ошибки: третья - что я вышла за тебя замуж… Ты везде несёшь разрушение! Теперь понимаю, что из-за тебя  я потеряла любимую свою Виолеточку, из-за тебя…"  Она больше не могла говорить с этим человеком, она одевалась и думала только о том, как вернётся на свою родину, где её столько лет ждёт Марк Талалян.  Кроме того, дома её  всегда  ждала мама…

112

     Неприятности Николая Степановича  из-за Галактионовых и Лолы не шли ни в какое сравнение с тем, что каждый день устраивали  ему работники соответствующих органов. Они докопались до того, что Василёк действительно был его сыном. Не желая обременять себя отцовством, Степаныч в детском доме  смог оформить ему документы на другую, не свою фамилию. Не забыто было и другое отчество. Василёк в нужное время поступил вне конкурса на учёбу в академию, не зная, что Голубев  его отец. Естественно, жена его Лола этого тоже не знала и об этом не догадывалась.
Лолу он "прихватил" на каком-то вечере в институте имени Лумумбы, куда раз в месяц по указанию райкома партии приводил своих молодых курсантов для "укрепления дружественных связей между народами". Лола училась там  на четвёртом курсе медицинского факультета по разнарядке преимущественного обучения некоренных народов Советского Союза.  У неё были изумительные, словно две большие спелые сливы глаза, весёлый поначалу нрав и симпатичный акцент. Курсанты даже завидовали своему партийному боссу - Лолка  многим нравилась.  Он уговорил её жить вместе, и через год, когда она узнала, что у неё будет ребёнок, к ним в квартиру на Октябрьское поле приехал её старший брат с огромным горбатым носом, говоривший, что ТАК в Армении не делается, и жил у них два месяца, пока они не расписались…
На тех же вечерах по "укреплению дружественных связей" курсант Василёк  познакомился с очаровательной метиской из какого-то французского пригорода. Они втайне ото всех начали переписываться и допереписывались до того, что поклялись быть вместе, чего бы им это не стоило…
Соответствующие органы вскрыли ещё множество нехороших фактов из жизни Николая Степановича, о которых он уже и думать забыл.
В результате его отстранили от должности и лишили воинского звания.
Всё это навсегда перечеркнуло его тщательно разработанный план обосноваться в большой квартире Галактионовых, которая ему очень нравилась, особенно из-за близости к метро…

113

     В семь утра  громыхнула дверь лифта, и задребезжал звонок. "Бабушка Мотя, отклывай сколее, а то папа опаздывает!"- кричал Алёшка. Колокольцев выгрузил из лифта гору предметов. "Бабуля Мотя! Папа сказал, что я у тебя до завтла поживу", - радовался мальчик. Они втроём перетащили всё в переднюю. "Здравствуйте, наконец, Мария Фёдоровна ,- серьёзно говорил Колокольцев,-  вы молились на меня сегодня?"   "Нет,- так же серьёзно отвечала мама,- я буду молиться не на вас, а за вас. Давайте я вас лучше покормлю".    "Извините, но я очень спешу. Теперь вот что: помочь вам сегодня в три часа не смогу - меня в Москве не будет, поэтому, не откажите в любезности, пускай Алёша у вас до завтрашнего вечера побудет, ладно?  А к трём, я своим сказал куда, за Мариной подойдёт машина. Не удивляйтесь - с фонариком на крыше. Вы все на ней и уедете, хорошо?"   "Не то слово", - сказала мама, провожая Алёшкиного папу к лифту.
     Вместе с Алёшей они собрали в Маринкиной комнате детскую кроватку и положили в неё матрасик.  "Бабушка Мотя, только я в ней спать не буду, я с Малиной Васильевной пливык спать".
"Что же ты у нас, дружок, букву "рэ" выговаривать никак не научишься?"    "А я "лэ" уже холошо выговаливаю, вот:  лэ, лэ, лэ!"
 Они собрали и поставили на колёса детскую коляску и тоже положили в неё маленький матрасик.  "Сюда клеёнку надо положить, а то маленькие дети писиются,"- деловито заметил  Алёшка.   В  ванной комнате они разместили ванночку - даже градусник Колокольцев не забыл захватить!  Алёша ходил из комнаты в комнату, вспоминал что-то. Спросил, наконец: "А где, Мотя, твой Василёк?"   Мама молчала, думала, как лучше ответить, чтобы маленького не огорчить и самой не расплакаться: "Наш с тобой Василёк уехал в командировку, в другое место".   "А он велнётся?"   "Не знаю, Алёшенька, не знаю".   "Как моя мама?"   "Не знаю, милый…"      "А Малина Васильевна где?"- забеспокоился Алёшка.     "Мариночка поехала покупать себе девочку. Мы  с тобой за ними поедем и вместе с ними сюда вернёмся. Ты хочешь, чтобы у Марины Васильевны была девочка?"   "Очень хочу,- горячо   сказал Алёша,- я её нянчить буду!"  "Тогда иди в кухню, я тебя покормлю…"
     В два часа Мария Фёдоровна с большим пакетом и  Алёшей вышла из дома. Они доехали до Сокольников и там купили цветы. Алёша ответственно нёс их, а по пути Мария Фёдоровна объясняла, что, когда он пойдёт в школу, он тоже понесёт  цветы, чтобы подарить своей учительнице, и вообще - дарить цветы -  это красиво.  "А сейчас кому я буду дарить?"   "Сейчас  подари их своей воспитательнице и её маленькой дочке - им это будет приятно!"
Они отдали вышедшей к ним из стеклянных дверей нянечке большой пакет и присели на лавочку. Скоро Алёше надоело сидеть, он сунул букет бабушке Моте и принялся бегать вдоль заборчика, отгораживающего их от улицы - выслеживал машину с синим фонариком на крыше, о которой говорил отец. Маринкина мама, не забывая краем глаза следить за движущимся кругами доверенным ей молодым человечком, сосредоточилась на стеклянных дверях, из которых вот-вот должны были появиться её дочь и её внучка. Алёшка подбежал, обрадовал, что машина с фоналиком уже плиехала! Из стеклянных  дверей начали появляться счастливые мамочки  со свёртками на руках, перевязанными розовыми или синими лентами. Их встречали отцы, родные и родственники, даже сослуживцы, и у всех мужчин, когда им давали на минутку подержать свёрток,  на лицах было восторженно - глуповатое выражение. Так, во всяком случае, казалось Маринкиной маме. Она нервничала: пора было показаться и дочери. Мама поймала пробегавшего мимо Алёшку, вставила цветы в потные его от беготни ладошки, и они подошли вплотную к стеклянным  дверям:  уж мама-то чувствовала, когда появится дочь!
Подошёл к ним и водитель машины с фонариком на крыше.  Торжественный момент наступил! - Маринка отодвинула уголок одеяльца, и все могли любоваться красным сморщенным личиком замечательной Маринкиной дочери.
 Несмотря на фонарик на крыше, они ехали очень аккуратно и от того медленно. Мама с цветами сидела впереди, Марина Васильевна с ребёночком на руках и Алёшкой шептались сзади. Маме хотелось узнать, что за секреты у дочери с молодым человеком, но Маринка засмеялась: "Потом скажу!"
Машина аккуратно забралась на тротуар и чуть ли не въехала в подъезд: водителю хотелось пассажирам сделать приятное.  Маринка, прижав к себе дорогой свой свёрток, вытянула сколько могла вперёд губы и поцеловала водителя - за доставку. Тот был молод и застенчив - лицо его стало красным, как у замечательной Маринкиной дочери…
Дома они все и сразу захотели есть… Кто проголодался больше всех - стало понятно, как только они вошли в квартиру. Алёшку процесс кормления малышки поначалу  заинтересовал, и Марина Васильевна в первые разы стеснялась  своего воспитанника, но потом рассудила, что когда она выйдет на работу, Алёша уже будет ходить в школу…
В общем, первый день получился у них сумбурным, за второй Маринка при участии мамы разработала технологию обеспечения малышки необходимым, на шаг раньше, чем та того потребует. В половине случаев малышка недовольства не проявляла.
"Мамочка! Иди сюда скорее! Смотри, что у меня стало с ресницами!" - к вечеру второго дня, почти перед приходом Колокольцева  за Алёшкой, звала маму удивлённая Маринка.  Мама тоже удивилась: ресницы у дочери всегда были длинные и пушистые, но сейчас! Сейчас их густые кончики ровненько загибались вверх и Маринка, прикрывая глаза, становилась похожей на дорогую заграничную куклу. Алёшке тоже понравились новые ресницы воспитательницы, он даже их потрогал.  "Ты, когда за Алёшей придут, этим не пользуйся,- сказала мама, а то они с папой от нас не уйдут, а у нас рабочая ночь впереди!"
Колокольцев явился за сыном поздно, даже в квартиру не стал заходить, и Маринка изо всех сил благодарила его на лестничной площадке за всё, всё, всё. Прощаясь, она сделала глазами то, о чём её предостерегала мама. Это действовало!..
"У меня к тебе всё-таки будет одно дело,- собравшись с духом, сказал Колокольцев, - это про знакомого тебе человека, у которого погибла дочь."    "Мы с мамой, особенно я, прогнали от себя этого человека. Но, если нужно, - Маринка медленно опустила ресницы, - я вам,  Максим Александрович, постараюсь помочь…"  Алёшка в разговор не вмешивался, но дёргал папу свободной рукой, в другой он держал пакет с едой, приготовленной для них …
               
114

       - Мамуля! Время идёт, а моя дочь у тебя до сих пор не имеет имени! Ты внучку игнорируешь?
  - Я бы постыдилась говорить про мать такие слова…
  - А ты меня не воспитывай, давай лучше играть в слова, чтобы только женские имена были, помнишь, как в города играют?
  -Помню: Валентина. 
  - Анна.
  - Анастасия.
  - Мама! Ты хитришь - на "я" женских имён не бывает!
  - Разве Яна не женское имя?
Им пришлось бы долго играть, но Марина вдруг вспомнила про "Оксану".  "А что? Хорошее имя! Доброе…Можно  девочку по разному называть: и  Оксаной, и Ксаной, и Ксюхой, и, ласково, Ксюней. Самое главное,  что хорошо к отчеству подходит: Оксана Васильевна! А то было бы Оксана Олеговна - фу! - язык сломаешь! Правда, мамочка? И Васильку понравится…  если когда-нибудь вернётся…"   "Только пускай она будет, как и мы, Галактионова,"- сказала мама. Маринка по-другому и не думала.
Два дня они называли девочку Ксаной, но Маринка, всё время ломавшая голову над красивым, только для её дочки подходящим именем, решила назвать её Василисой. "Мамуля! Я всё-таки придумала, как назвать нашу с тобой девочку! Пусть у неё будет настоящее русское, сказочное имя!"    "Яга, что ли?- мама отозвалась из ванной, даже пелёнку выронила.  Ты, как со своим Мумыркиным в Останкине в детской сказке поучаствовала, так у тебя не только имена, а вся твоя жизнь стала, как сказка!"  Маринка обиделась, закрыла дверь в свою комнату и нежно-нежно, шёпотом позвала девочку: "Василисушка!  Василисушка!"  Девочке имя понравилось - она широко раскрыла глаза и потребовала есть…
К вечеру мама или привыкла, или смирилась со сказочным именем внучки;  оно тоже начало ей нравиться.

115

     Дни шли своей чередой, и мама, как положено, укомплектовав сумку бутербродами, термосом и, на всякий случай, валидолом, пришла на работу уже в новом качестве - Василисиной бабушкой.
Женщины интересовались, назвали ли девочку, и как? Имя было не обычное - маме не хотелось массового обсуждения, и она старалась пока отшучиваться, а имя не называла. Только с главным технологом, своим начальником, Порфирием Прокопьевичем, она шутить не стала, а шепнула по секрету  в его заросшее седыми волосами ухо: "Василиса, Василисушка, Васенька".  Прокопьевич обомлел от радости: он любил всё истинно русское! Отец его был Прокопий, мать - Агриппина. Сестра, с которой он до сих пор жил в одной комнате, и вовсе звалась Малахией. Прокопьевич  спрашивал, кто выбрал имя для девочки - дочь ваша, или её муж, или сами вы, Мария Фёдоровна?
Мария Фёдоровна сказала, что дочь. "Умница она у вас, наверняка в вас пошла! Сколько ей лет?" Мама сказала, что двадцать пять.  "Отлично!- говорил Прокопьевич,- самое время  теперь ей родить мальчика! Только, чур, Мария Фёдоровна, давайте я помогу настоящее русское имя ему подобрать! "
     Мама волновалась, как там её девочки, справляется ли Мариночка, но держалась, дочери не звонила, чтобы, не дай Бог, помешать.
Вернувшись в понедельник, мама бросилась было стирать, но всё было постирано и сохло. Она зашла в кухню, чтобы приготовить обед, но обед уже ждал её частью на плите, частью в холодильнике. "Мамочка! Я сегодня поняла, почему даже при грудном ребёнке можно  всё успевать! - мама какими-то новыми глазами смотрела на дочь,- потому что под ногами мужики не болтаются! Их же, оказывается, как грудничков всё время обслуживать нужно!"
    Маринка поцеловала маму и отправила её поспать после дежурства - она решила маму беречь…

116

     В очередную среду, за неделю до нового 1993 года поздно вечером к Маринке заявился взбаламученный Вадик. Новости так распирали его, что он стоять не мог на месте! Мама усаживала его выпить хотя бы чая, но он беспрерывно вскакивал и, в конце концов, пролил стакан на себя. "Вадик, что случилось?"- недоумевала Марина Васильевна. У неё сегодня было расчудесное настроение: Васенька ей уже улыбалась, а бабушку - узнавала.  Кроме того, она начала тянуться к игрушкам-погремушкам, подвешенным в кроватке. Маринке не хотелось думать о нехорошем - она надеялась, что Вадик, наконец , успокоится и расскажет всё по порядку. Мама налила ему новый чай и подсунула огромный бутерброд. Вадик ел, пил и успокаивался.
"Марина Васильевна! У меня к вам три важнейших и срочнейших дела!"   Он торжественно посмотрел на Марину, ожидая её заинтересованной реакции: "Ваш Олег, то есть, извините, Олег Михайлович, полностью с вами расплатился за всякие аппаратики в клубе!"   "Умница, Вадик, мне приятно, что я в тебе не ошиблась".   "Кроме того, он узнал,  что вы родили ему дочку Василису, - Маринка посмотрела на маму - та заторопилась пойти проверить внучку, - и велел передать вам деньги для ребёнка."  Он  вытащил пухлый конверт и положил его Марине Васильевне на колени, потому что руки она убрала.  "Эти деньги я не возьму,"- сказала Маринка.  "Почему?"- искренне удивился Вадик.  Маринка встала: "Передай ему, что это не его ребёнок, и в его подачках,- она, оглядываясь, искала маму, - мы не нуждаемся!"   "Нет, Марина Васильевна, - Вадик разрывался между ней и Олегом, поручившим в любом случае вручить Маринке деньги, - вы не правы! Во-первых, он вас любит, да, да,  да, до сих пор любит. Во-вторых, он написал песню про вас и про любовь - её теперь с утра до вечера по всем станциям крутят!   "У вас есть радио?"  "Есть, - сказала Маринка,- оно в соседней комнате живёт. Как раз бабушка сейчас  его пошла слушать. А я обычно его по ночам слушаю".  Вадик не сдавался: "Ему за песню заплатили вот столько денег,- Вадик показал руками и снова опрокинул стакан, - Олег Михайлович сказали, что это деньги не вам, чтобы вы не обижались, а девочке на приданное."   "Куда же мама делась?"- Маринка её ждала и молчала. Вадик обрадовался, что поручение выполнил:  "Теперь самое главное!  Олег Михайлович договорился с телевизорами, нет, то есть с телевизионщиками, что они с нового года будут у нас снимать передачу "Пристань": как простые люди поют неизвестные песни. Здорово?"    "Это как?- возмутилась Маринка,- мы им что ли платить за это будем?! Пусть Олег из своего кармана платит. Вот ему деньги!"- она ткнула в пакет на своих коленях.   "Да, нет же! Они нам платить за съёмки будут! И много!"  Вадик вытащил ещё один большой, как для дипломатической почты, конверт: "Это аванс клубу за январь. Съёмки, как всегда, по средам. Подпишите, Марина Васильевна, пожалуйста".   "Зачем же я?  Ты ведь начальник клуба."  "Нет, Марина Васильевна, вы главнее - это же ваш клуб."   Вошла мама. Маринке всё надоело, ей хотелось к дочери: "Где подписать?"  "Ура!"- закричал Вадик.  "Тише ты, громогласный, Васичку разбудишь!- сказала мама.
     Так, с лёгкой руки Олега, пробивного Вадика и разрешения Марины Васильевны  в клубе начали работать телевизионщики. Вадик вытащил последний конверт: "Это лично ваш телевизионный аванс."
     Телевидение - великая сила!
     Если бы Маринка знала, к чему это приведёт….

117

     В конце января Марине позвонили из комитета безопасности, и вкрадчивый голос  любезно попросил у  неё найти возможность пообщаться. "Дело пустяковое,- сказал вкрадчивый голос, -  нам просто хотелось бы узнать ваше мнение по одному вопросу."    "Не иначе что-то  с клубом связано,- подумала Маринка,- только этого мне сейчас не хватает."  Она сразу расстроилась, потому что не представляла где, как и с кем общаться, и вообще зачем ей общаться.  На всякий случай она сказала, что ей приятно, если кто-то хочет с ней пообщаться, хотя бы по пустяковому делу, потому что она уже год не работает, ни с кем не видится, и ни с кем не общается. "Понимаете,-  проникновенно говорила Маринка и даже на всякий случай прикрывала глаза пушистыми ресницами с загнутыми кончиками, хотя её никто не видел,- понимаете, я кормящая мама, моей девочке только шесть месяцев, и я, извините, пока кормлю её грудью. Может быть вам не трудно будет пообщаться со мной у нас дома? Я и адрес вам сейчас продиктую".   В телефоне, видимо, подивились несообразительности дамочки и быстро с кем-то посоветовались: "Мы пришлём за вами машину. Беседа будет недолгой, как раз в перерыве между кормлениями, не волнуйтесь - успеете".  Маринка слабо защищалась: "А пелёнки? Вы знаете, что приходится их время от времени менять?"   "Марина Васильевна,- сказал уже другой, серьёзный голос,- перестаньте валять дурака. Пелёнками вполне  может заняться ваша мама, она ведь работает только в субботу и воскресенье. Вы меня поняли?  Машина за вами придёт во вторник в десять утра. Будьте у своего подъезда. Вас пригласят". 
"Мамочка, не нравится мне всё это. Я почему-то боюсь."   "Давай позвоним твоему Колокольцеву, посоветуемся,"- стараясь казаться спокойной, сказала мама. Они долго искали затерявшуюся визитку. Маринка набрала второй номер, по которому ей разрешили звонить. Телефон Колокольцева не отвечал. "Ну и ладно, пусть будет, как будет, - решила Маринка,- главное не волноваться, а то Василису кормить нечем будет."   "Ты, дочь, главное не волнуйся. Помни - Васиньку тебе ещё кормить и  кормить… "
    
     Во вторник в десять утра Маринка стояла у своего подъезда. Из чёрной Волги к ней подошёл розовощёкий молодой человек и пригласил в машину, любезно открыв заднюю дверцу. В машине было тепло. От переднего сидения её отделяло затемнённое стекло. Они примчались на Лубянку и остановились около неприметного здания с вывеской "Приёмная комитета".  "Надо было бы тут  ещё написать  добро пожаловать!"- подумалось Маринке.  Только сейчас она поняла, что её доставили сюда, возможно, как врага народа.
В комнате, куда её привёл розовощёкий, находились два молодых человека, с такими незаметными лицами, что запомнить их или описать Маринка бы не сумела.
Они знали о ней всё. Но сейчас их интересовало только её знакомство с неким  Лопухиным  Василием Сергеевичем - курсантом артиллерийской академии. Маринка удивилась: такого человека она не знала. Её вежливо попросили не торопиться, подумать и вспомнить. Маринка подумала и ещё раз сказала, что не знала. Ей показали фотографию её Василька. Да, его она знала, и, даже больше, встречалась с ним, теперь отцом её ребёнка. К сожалению, она не интересовалась его фамилией и отчеством - так уж получилось, не до этого было. Они хотели знать, владел ли Василий Лопухин французским языком, говорил  ли что про свои планы. Планы его Маринка знала: Василий хотел попасть служить во флот, потому что на кораблях есть пушки, из которых ему нравится стрелять. Больше Маринке про своего Василька сказать было нечего. Рассказала только, что даже предположить не могла, что курсант Василёк был сыном Степаныча! И узнала об этом лишь 23 июля - этот день она запомнила навсегда - от самого Степаныча,  заявившегося к ним в гости со своей армянской женой Лолой. Тогда же она узнала о побеге его сына.
Молодые люди коротко информировали Марину Васильевну о нынешнем положении Голубева Николая Степановича и пожелали впредь всегда САМОЙ выбирать для себя любимых людей, а не быть КЕМ-ТО выбираемой, тем более что она такая красивая.
Её вновь усадили в машину и привезли к дому. Розовощёкий молодой человек галантно открыл заднюю дверь и помог ей выйти  из машины. Руки у него были холодные…

118

     Маринка вошла в квартиру. Дочь весело сучила ножками и тянулась к игрушкам. Мама закончила с пелёнками, вышла к дочери: "Ну, что? Отпустили?"  Зазвонил телефон - у Маринки сжалось  сердце: "Что им опять от меня нужно?"   Звонил Колокольцев - сердце отпустило: "Говорить  можешь?"   "Ещё как!- она обрадовалась звонку,- я только-только домой вернулась. Меня из комитета безопасности отпустили!"   "Что опять с тобой случилось? Я из командировки вернулся, а на втором  телефоне светится твой номер, значит что-то случилось, ты ведь просто так никогда не звонишь."   " Максим Александрович, вы же просто так мне тоже никогда не звоните. Действительно, кому нужна одинокая женщина с ребёнком?  Не оправдывайтесь…  Вы сказали, что из командировки, а Алёша почему не у нас? Мы с мамой его любим и скучаем".   "Я Алёшку пристроил на две недели в детский санаторий в Быково."   "А к нам что?"  "Мне неудобно, у вас и так детей много и все маленькие. Так что у тебя, Голопогосова, случилось?"    "Галактионовы  мы!- деланно возмутилась Маринка,- меня в комитете безопасности пытали!"   "Как так?!- искренне всполошился Колокольцев, - всё говори! Я слушаю… вас!"   Маринку понесло - она была рада, что освободилась от органов, что дочь безмятежно гулила в кроватке, что звонит Колокольцев и что о ней беспокоятся: "Меня пытали! Сначала подключили проводами к электричеству. Потом принесли иголки и стали загонять под ногти  - было очень больно, но я терпела и никого не выдала! - в трубке молчали,- алло, вы меня слушаете?  Тогда они включили огромную лампу и светили мне в глаза, чтобы я…"  За Маринкиной спиной громко стукнула дверь ванной. Маринка обернулась: мама сидела на полу, зажав руками голову и раскачивалась.  "Подождите, Максим Александрович, я вам перезвоню  - с мамой что-то случилось!"   Маринка бросилась к маме, потом за валерьянкой. Василиска почувствовала неладное и раскричалась.  "Сейчас, сейчас, миленькие, сейчас всё будет в порядке!" - Маринка металась между мамой и дочкой: "Простите меня, пожалуйста! Просто я, дура такая бестолковая…  Почему у нас в доме никто шуток не понимает?" 
Снова зазвонил телефон, Маринка подлетела к аппарату: "Я же сказала тебе, простите, вам, что перезвоню!"   Вкрадчивый голос в трубке извинился: "Вам Лопухин  какие-нибудь письма писал? Мы хотели их посмотреть, вам не трудно…"   "Трудно мне! Очень трудно! Маме плохо, дочери плохо, мне плохо! - кричала Маринка в трубку,- приезжайте сами и читайте… чужие письма! Подъезд знаете. Этаж четвёртый, квартира семнадцать!"  Она бросила трубку и расплакалась.  Зато мама постепенно пришла в себя, на дочь смотрела укоризненно - с матерью нехорошо так поступать! Но Маринку всё-таки  приласкала, успокоила…
     Василиса намертво присосалась к Маринке, трудилась так, что даже лобик вспотел. Жизнь входила в обычную колею.
В дверь позвонили. Маринка опередила маму и, не отрывая от себя Василиску, открыла дверь: на пороге стоял розовощёкий, который утром возил её в машине. Розовощёкий и Маринка смутились - получилось, что он явился не вовремя, она не вовремя кормила. Мама разрядила ситуацию: "Проходите, молодой человек, в кухню, я вас чаем угощу." "Я только  письма посмотреть пришёл, меня машина внизу ждёт."  "Ну, как знаете. Мариночка, где у тебя те два письма?"  Маринка с Василисой на руках принесла оба письма. "Я просмотрю их при вас?"- спросил комитетчик.  "Смотрите,- разрешила Маринка,- я всё равно их вам не отдам - они мне дороги, как память … о муже.  Вася подрастёт, я буду ей перечитывать весточки от её папы. "   "Простите, - комитетчик крутил  конверты в руках, - вы знаете, откуда вам пришли письма?"  "Конечно! Из морских походов!"  "Извините, - розовощёкий поднялся, - не хочу вас расстраивать, но оба письма посланы вам из Москвы."  "Вот сволочь-то! - вырвалось у Маринки, - возьмите письма себе…на память!" 
     Уходя, розовощёкий наклонился к Васичке и показал ей "козу". Девочка улыбнулась - она пока верила людям…

119

     Маринка  каждый день старалась  выходить с дочерью на прогулку. Пускай коляска была старомодной и не иностранной, зато кузов у неё был уютный, ход плавный и большие колёса. Маринке сначала нравилось, как на неё смотрят прохожие: с рождением  дочери она расцвела и светилась  сознанием своего материнства и добропорядочности.
Но гулять с коляской  по улицам Маринке быстро надоело: машины сигналили, громыхали трамваи, проходящие считали  своим долгом заговорить с молодой красивой мамочкой: от общения с ней проходящие получали  удовольствие, Маринка - нет. Поэтому, выйдя из подъезда, она старалась сразу свернуть в арку, за которой был детский сад Зои Михайловны, и гуляла там. Иногда, если было не совсем холодно, присаживалась  на скамейку с книжкой в руках. Она обожала "Сто лет одиночества" Маркеса и могла его читать в любое время и с любой страницы. Она не понимала, как Маркес смог написать  такую правдивую, но, в общем-то, сказку для взрослых, и каждый раз, перечитывая, удивлялась этому." Если бы он вдруг захотел написать про меня, это кому-нибудь было бы интересно? А ведь у меня одиночество, " - размышляла Маринка, катая по двору коляску с дочерью. Иногда она посматривала на окна квартиры, где жил её бывший муж с мамой и дедом Мишей и где ей было всегда неуютно, пожалуй только кроме той, самой первой её "свадьбы" с Олежкой…
В конце апреля, возвращаясь с обычной прогулки, она нос к носу столкнулась с Олегом. Тот смотрел на неё с неподдельным восхищением. Потом заглянул в коляску: "Это?"   "Это моя дочь Вася,- сказала Маринка и добавила,- а могла быть наша".   "Я готов,"- сказал Олег.  "Поздно, милый. Мы с тобой разъехались в разные стороны, и время наше с тобой прошло… "  "Тебе хорошо,- грустно говорил Олег,- у тебя пополнение, а у нас деда Миша умер. В январе его в деревне похоронили. С бабушкой рядом. Мы с мамой ездили…  Слушай, а Вадик тебе деньги передал?"  "Передал. Только я их брать не хотела."   "Это не тебе деньги - это твоей Васе как приданное."  "Спасибо, дорогой, я ей обязательно расскажу какой ты добрый…  Ну, я пошла?"    "Постой, у меня к тебе важное дело!  Понимаешь, деда Миши больше нет и мама не хочет теперь ездить в поместье. Там всё связано с её с папой - даже запах махорки ей чудится. И вообще, собралась Москву бросить и жить за городом на природе в своём загородном доме, а в Москву приезжать в крайнем случае, если, например, очень холодно или в поликлинику. Улавливаешь?"     "Нет,- сказала Маринка,- она же в балетном работает?"  "Не хочет больше там работать - бандиты замучили: девчонок - балерин прямо от подъезда воруют для стриптиз клубов, а маме девочек жалко - она столько своего труда в них вложила!"  Маринка вспомнила про Колокольцева, но Олегу говорить не стала.  "Так вот," - собрался продолжить Олег. В это время в коляске недовольно завозились. "Вася не любит стоять на месте. Если хочешь, я тебя дослушаю, только нужно двигаться. Хочешь коляску покатить?"  Они шли к Сокольникам, и многие оборачивались, узнавая  композитора Клевицкого. "Это из-за телевизора,- говорил  довольный Олег, я ведь каждую субботу в одиннадцать на экране. А знаешь кто у нас режиссёр?" Маринка не знала. "Тумаркин!  Он про тебя часто спрашивает".  Они подошли к какому-то магазину: "Ты постой тут с коляской. Ладно? Если что - просто покатай. Я быстро: маме кефирчик куплю, а себе сгущёнку!"   
Когда Маринка вышла из магазина, Олег, красный от смущения, двигал взад-вперёд коляску, окружённый стайкой восторженных нимфеток. Ребёнок в коляске недовольно  кричал. Пришлось быстро возвращаться к дому.  "Ты мне позвони - дорасскажешь", - сказала Маринка, вкатывая коляску в подъезд.  "Можно я тебя поцелую, как тогда, в подъезде?"  "Нет, - серьёзно ответила Маринка,- а то ребёнок опять расплачется…"

120

     "Мариночка! Тебе какой-то Олег звонит!"   "Вредина,- сказала Маринка и показала маме язык,- слушаю тебя, дорогой!"  Мама громыхнула кастрюлей.  "Ну, что, будешь дорасскаывать?"   "У тебя телевизор есть?"  "Нет  у нас телевизора, нам Васички  хватает".   "Я тебе на день рождения подарю. Кстати, он когда у тебя?"  "Каким ты был, таким ты и остался, - пропела Маринка и хотела положить трубку, но Олег уже говорил своё, торопился дорассказать: " Я строю нам с мамой  коттедж в Расторгуеве. От Москвы близко, удобно добираться. Денег у меня теперь достаточно. Мы и деда Миши дом в деревне продали. И поместье собираемся. Мама предлагает продать его тебе.  И ребёнку будет хорошо, и мама у тебя всю неделю свободна, а в выходные побудешь
без неё, там не страшно - народ кругом. Я уже всё продумал: поедем летом с тобой туда и всё за день оформим… Кстати, там теперь и магазин с продуктами открылся.  Согласна?"  Маринка молчала, думала.  Нерешительно сказала: "Как-то это сразу… Мне посоветоваться нужно…"    "С кем тебе советоваться?"    "Как с кем?  С мужем, конечно!"    "Советуйся!  С мужем своим советуйся! Только не тяни… с мужем! Август - последний срок!" - Олег швырнул трубку…  "Дурак ты, Олежка, - грустно сказала Маринка…
    Галактионовы собрались на военный совет. Предложение было интересным и, более того, своевременным: в конце июля Василисе Васильевне исполнялся год. Побыть с ней на природе хотя бы два тёплых месяца было заманчиво.
     Деньги у Галактионовых были, правда, те - Вадимовы. Можно ли было распоряжаться теми деньгами, Маринка не знала. Где теперь Вадим, что с ним, она тоже не знала. Разузнать про него решила через Лилию Владимировну, лечившую Вадима.

У Маринки было три часа незанятого Василисой времени. Она примчалась в Центр травматологии и незаметно проскочила на второй этаж к кабинету заведующей позвоночниками, по пути проверив Вадимову палату. Там теперь страдала какая-то женщина. Маринка заняла очередь перед кабинетом. Очередь была большая, в основном , из молодых людей. Она включила всё своё обаяние и заработала ресницами. Её пропустили без очереди. Лилия заполняла истории болезни, на вошедшую не смотрела: "Раздевайтесь до пояса. Ложитесь на кушетку на живот. Жалуетесь на что?"   "Стерва", - решила Маринка.  Тонкие сильные пальцы уже гуляли по её позвоночнику. "У вас  начальная стадия сколиоза. Вам пора…"    "Простите, Лилия Владимировна,
мне нужно узнать, как связаться с вашим Вадимом Колесниковым, я ему деньги должна отдать".
"Во-первых, немедленно оденьтесь. Во-вторых, вам нельзя носить тяжёлое, особенно на вытянутых руках. В-третьих, ваш Колесников вовсе не мой, я с ним не живу, поэтому ваше место свободно. В-четвёртых, мой ребёнок умер при родах - получается, что я старовата для этого. И последнее: вот вам его телефон и больше я не хочу никогда вас видеть!  Следующий!"
Маринка вылетела из кабинета, застёгиваясь на ходу. "Быстро ты! - удивился кто-то из очереди…

121

     Двадцать четвёртого марта в Маринкин день рождения Мария Фёдоровна решила сделать дочери подарок - они взяли с собой Василису в коляске и отправились покупать телевизор: рядом с их домом открылся магазин электроники. Маринка прогуливалась с коляской вдоль витрин, заставленных телевизорами. В торговом зале мама выбирала подходящий по деньгам и размеру. Вскоре им вынесли большую коробку и пристроили на коляске. Они добрались до дома: телевизор в коляске, Васичка - на Маринкиных руках. Аппарат  разместили в маминой спальне. Оказалось, что это не всё - нужно было подключить его к антенне. Маринка позвонила Вадику и пригласила его с женой и Наденькой на день своего рождения. Часикам к пяти. "Только, пожалуйста,  не нужно никаких подарков. Может быть, ты  просто поможешь нам с мамой по мелочам". 
Мама готовилась развернуть производство пирожков. Маринку к ответственному делу не подпускали, поэтому та села за пианино и начала развлекать дочь, аккуратненько играя детское. Дочь немного послушала и уснула. Маринка спустилась в магазин, купила Наденьке две самых больших плитки бабаевского шоколада, а взрослым разных конфет. В остальном они с мамой решили обойтись чаем.
К пяти часам на праздничном столе в огромном блюде высилась гора румяных, пышущих духовитым жаром пирожков. "Мамуля, ты зачем столько напекла - это же невозможно съесть!"  "Поверь мне,- ответила мама,- ни одного не останется - всё гости съедят. Зажигай лучше праздничную люстру - слышу к тебе пришли!"   Действительно, за дверью шушукались. Первой влетела Наденька, повисла на воспитательнице, радовалась ей и что в гости пришла.  Маленькая, тёмноволосая, с короткой стрижкой и недоверчивыми глазами жена Вадика отдала, стесняясь, Марине Васильевне - начальнице мужа, букет в праздничном целлофане. Вадик показал пустые руки: "Вы велели так приходить".
Гости отправились смотреть Василису. Василиска выделила из них Наденьку. Насюсюкавшихся с Васькой гостей именинница усадила за праздничный стол.  К пирожкам полагался чай с конфетами. Мама обслуживала.
Около шести она услышала возню и разговоры за дверью. Маринка бросилась открывать. Вошли празднично одетые Колокольцевы. Младший сунул ей в руки букетик и прилепился к бабушке Моте. "Можно я тебя по случаю праздника поцелую?"- спросил старший Колокольцев. Маринка опустила ресницы, Колокольцев понял, что можно… Губы у него были сухие, нежные и горячие, Маринке даже почудилось, что это Вадим!  Только после этого двое работяг внесли телевизор: "Куда, хозяин, ставить будем?"  Мама велела занести его в спальню. Работяги ушли, Маринка закрыла за ними. Максим Александрович сидел рядом с Маринкой,  Алёша - с Наденькой.  Пирожки убывали. Маринка гостям радовалась. Мама прислуживала…
Когда на большом блюде начало обозначаться дно, в дверь  позвонили. На пороге  с цветами стоял Олежка: "Я вспомнил, когда у тебя день рождения!  Я тебе подарить телевизор обещал?"  Он жестом фокусника разрешил двум работягам внести  телевизор: "Хозяйка, куда ставить будем?"  Работяги были те же, что и у Колокольцева! Мама велела занести телевизор в спальню. Маринка, икая от смеха, полезла под стол. Максим Александрович её там осторожно гладил по голове, успокаивал. Наклонился, шепнул под скатерть: "Ещё  придёт кто-нибудь? Боюсь, пирожков не хватит"! Это ещё больше рассмешило Маринку - она теперь не только икала, но как-то даже подхрюкивала, чего с ней за двадцать шесть лет никогда не случалось!
Сумела она выбраться из под стола, когда деловитый Вадик сказал, что телевизор у них показывать не будет. Нужно подключиться к антенне, и он постарается это сделать. Если получится, то даже сегодня. Только ему нужно измерить  расстояние. "Мамочка! Где у тебя сантиметр, которым я Ва… Олежкины плечи мерила?"
Вадик что-то измерил и умчался в электронный магазин. Маринка извинилась,  пошла кормить Василису. За ней увязалась жена Вадика, следом Наденька и Алёша. Старший Колокольцев сыну велел не мешать; Маринка созналась, что они с Алёшей Васю уже кормили и ничего страшного здесь нет, потому что он уже большой мальчик. Алёшка тихонечко нажимал на клавиши пианино. Жена Вадика завидовала Марине Васильевне, какая она красивая, и все мужчины наверно на неё засматриваются, а на неё - никто. Поэтому она бережёт Вадика, чтобы не засматривался, куда не надо, а смотрел только на неё.
Мама и Колокольцев обсуждали предложение Олега продать Галактионовым дачу. Маме уже этого хотелось, Колокольцев сомневался, смогут ли они её содержать, Олегу важно было без лишних хлопот поскорее продать поместье.
Вадик появился в квартире с пакетом, из которого высовывался конец толстого синего провода и лежали коробки, коробочки и ещё что-то. Мама дала ему свой рабочий халат, который разрешила пачкать. В доме запахло канифолью, новыми проводами. Алёша помогал Вадику. Наденька перегугукивалась с Василисой. Никто сегодня больше Маринку не поздравлял.
     Где-то через час Вадик торжественно пригласил всех в мамину спальню. Три телевизора, составленные в виде мавзолея Ленина, показывали три разные программы! У Маринки даже закружилась голова, она опёрлась на Максима Александровича и вынуждена была потом, как бы  нечаянно,  проверить не ошиблась ли: ей показалась, что она опёрлась, например, на гранитный столб или кирпичную стену, в крайнем случае, на твёрдый ствол  дерева.
"Спасибо тебе Вадик! Завтра наша Марина Васильевна, наконец, увидит меня на "Пристани"! - радовался за себя Олег. Он попрощался со всеми сразу и отправился в соседний подъезд, прихватив с блюда последний пирожок.
Вслед за Олегом собрались расходиться остальные гости. Наденьке и Алёше Маринка вручила по большой плитке бабаевского.  Вадика, пока жена не видела, поцеловала и сунула в карман ему деньги за кабель и остальное, что было в чеке, "нечаянно "забытом на подоконнике. Колокольцева на прощание целовать не стала - чувствовала, что до сих пор не освободилась сердцем от Вадима…

122

     В субботу Марина вышла гулять с  Васенькой раньше обычного - ей нужно было вернуться домой к одиннадцати, чтобы увидеть и понять  какой теперь стала "Пристань", придуманная ещё тем Олегом и запущенная в жизнь ею, ещё той Маринкой, несколько лет назад. Заодно она придумала разглядеть Олега через объективы телевизионных камер, помня, что "большое видится на расстоянии", хотя знала его, как говорится, вдоль и поперёк.
Минут через десять Олег на экране начал у неё вызывать  недоумение. Нет, не потому, что он плохо выглядел, или плохо аккомпанировал, или говорил плохо. Вовсе нет!  Она разглядела его зависимость от системы, в которой он оказался, которая делала его узнаваемым, чему он по-детски радовался. И от Тумаркина, который поставил  Олега в эту зависимость. Олег стал угодником! Он старался угодить всем, с кем общался на "Пристани":  с гостями, зрителями, с камерами и даже с Вадиком. На "Пристани" этого не замечали - Маринка  видела.
Она быстро поняла, как Тумаркин устроил нынешнюю "Пристань". Он приглашал на съёмки знакомых ему публичных людей,  имеющих  чувство юмора и на всё про всё своё мнение. Публичные люди на выступающих смотрели, слушали их, старались, по возможности,  не обидно, но смешно, комментировать. По-другому было нельзя - передача значилась развлекательной.
Тумаркин поручил Олегу  приглашать на сцену желающих выступить и аккомпанировать им. Всё остальное выполняли гости Тумаркина. 
Передачи записывались в клубе по средам, потом в Останкино материал чистили, причёсывали и монтировали, а в субботу в одиннадцать часов половина страны усаживалась перед телевизорами смотреть весёлую,  музыкальную, совсем народную передачу, и половина из смотревших думала, что они выступили бы лучше.
Маринка  разобралась и в музыкальной сути "Пристани": песенки строились на трёх-четырёх аккордах, и только консерваторская школа Олега скрашивала их однообразие.
Тумаркин Олега за это ценил - Маринка Олега жалела… 
К следующей субботе с мамой они перетащили второй телевизор в Маринкину комнату  ближе к пианино. Маринка теперь смотрела "Пристань" и училась аккомпанировать так, как это делал Олег. Через четыре передачи она, не задумываясь и не выходя из дома, все песенки сопровождала наравне с Олегом.
    Совершенно неожиданно Маринке это пригодилось в первую среду июля…

123

     Порфирий Прокопьевич, с которым мама по секрету поделилась  предложением приобрести им с дочерью дачу, идею одобрил.  Провожая маму в очередной раз до положенного перекрёстка, он говорил, что нужно жить в  духовном единении с природой и что русские люди жили всегда на земле, а не в кирпичных или бетонных  коробках, удалённо от Бога.
Он рассказал, что до сих пор живёт в Москве в своём деревянном доме, по воле случая забытом властями и не снесённом до сих пор, хотя его окружили со всех сторон новыми большими домами. Мама не верила, что такое бывает. "Не может быть!- говорила она,- в Москве! На семьдесят восьмом году Советской власти! Вы наверно разыгрываете меня? Я вам не верю". Порфирий обижался: "Я женщин не умею и не люблю разыгрывать! Тем более вас, Мария Фёдоровна".  Он начал ей рассказывать удивительную историю, от которой она часто останавливалась, всматривалась в Порфирия Прокопьевича и совершенно расхотела спать.
Он говорил: "По плану Сталина в тридцатых годах  Москву начали переделывать: улицы выпрямлять, площади расширять, старые дома сносить или передвигать…
Дом моего деда, отца моего, а теперь мой стоит и, дай Бог, простоит ещё в сам;й Москве, в Гороховом переулке, недалеко от реки Яузы и нынешней улицы Радио, напротив храма  Вознесения Господня…  Аккурат в конце мая сорок первого года вокруг нашего дома всё деревянное сломали, накопали траншей и положили в них трубы для отопления новых домов, которые решили строить у нас на Гороховом поле, опять же по плану товарища Сталина. Отцовский дом у нас большой - 125 квадратных метров и из кедрового топляка построен. Такие брёвна не гниют, а с годами только прочнее становятся. Отцу сказали: чем дом взрывать или вас из-за метров раскулачивать, соглашайтесь, что вам жилое отделим, куда вам столько метров, а на тридцати построим тепловой пункт для нового жилья. Деваться некуда - отец согласился. В доме перегородку устроили, а за ней тепловой пункт со всякими задвижками и прочим положенным, не вам - специалисту мне рассказывать. Ещё нам в доме  настоящие батареи поставили под каждое окно, а их у нас шесть…
А в июне война началась, и все про нас забыли. Отца в армию не взяли по здоровью, мы с сестрой ещё были маленькие, а мама рано у нас умерла…"
Они подошли к перекрёстку - пора было прощаться.   "Порфирий Прокопьевич,- сказала мама,- вы к нам с Мариночкой приходите, как сможете, и расскажете до конца. Мы будем вам рады".  "А завтра можно?"   "Конечно. Часика в четыре вас устроит?"  Мама разъяснила, где она  живёт. На этом они расстались …
    
     Порфирию Прокопьевичу не терпелось всё рассказать Марии Фёдоровне про свой уникальный дом. Кроме того, его первый раз в жизни так внимательно слушали и даже пригласили в гости, чтобы дослушать до конца. Конечно, по работе его слушали и слушались, а вот по жизни…
Боясь опоздать, Порфирий вышел из своего уникального дома, как только настенные часы на его половине прошипели, а потом пробили двенадцать раз. Он не попрощался с сестрой, с которой жил в разладе последние пятнадцать лет с того дня, когда она привела на свою половину полюбившегося ей мужчину, а Порфирию тот не пришёлся…
По дороге он думал, что хорошо было бы купить и что-нибудь принести в дом Марии Фёдоровне, но не мог сообразить что. Водку она вряд ли пила, на другое - ему фантазии не хватало. В час дня он остановился перед нужным подъездом и пытался понять нравится ли ему этот  большой  дом или вызывает отторжение. Ни того, ни другого он не понял. Просто это был другой дом  - дом, в котором жила Мария Фёдоровна с внучкой со сказочным русским именем Василиса. Как зовут дочь Марии Фёдоровны, он вспомнить пытался, но не смог. "Ладно, на месте разберёмся!"- Порфирий Прокопьевич решительно зашёл в подъезд. 
Дверь ему открыла молодая и такая красивая женщина, что у Порфирия защекотало в носу. "Вам кого?"- спросила молодая красивая. Порфирий поражённо молчал. Мама вышла из кухни, выручила Порфирия: "Простите, пожалуйста! Я ничего не успела к вашему приходу - думала, что только час, а уже, оказывается, четыре!" Маринка веселилась: "Мамочка, мы с Васькой пойдём прошвырнёмся по улице, чтобы вам не мешать."  "Только не долго,- попросила мама,- Порфирий Прокопьевич нам про свой дом рассказывать пришёл, и может быть посоветует насчёт дачи. Да, в нашем магазине купи что ли вафелек или печенья, или того и другого."
     Мама думала, что гость сразу начнёт ей рассказывать с места, где вчера остановился, но тот изучал квартиру, заглядывал во все уголки и даже открыл крышку пианино. Поразило его количество телевизоров: "Зачем вам столько?"  "Мариночка вернётся - она вам сама расскажет".
Мариночка всё не возвращалась. Порфирий пробрался на балкон. Смотреть на мир сверху ему понравилось, хотя было неправильно.
Вернулись с прогулки мамины девочки.  Василиса требовала одновременно еды и вокруг себя сухости. Через полчаса она мирно спала в бывшей Алёшиной кроватке и, может быть,  даже видела какие-то детские сны, потому что улыбалась.
Они разместись в кухне. Мама усадила Прокопьевича на место, где обычно любил сидеть её муж. Она разлила по стаканам чай и приготовилась слушать продолжение рассказа об удивительном доме своего начальника. Порфирий Прокопьевич  сначала поинтересовался у Марины, зачем им три телевизора. Маринка серьёзно рассказала, что их в квартире живёт трое и каждый знает, где его программа, чтобы не щёлкать понапрасну переключателем.  Порфирий Прокопьевич удобство оценил и начал рассказывать про свой дом, но не с того места, на котором они вчера  расстались с мамой, а с начала.  "Вы это вчера уже рассказывали", - сказала мама.  "Я знаю, но ведь ваша дочка этого не слышала".
Через два часа он дошёл до того места, когда ему установили в доме телефон и подвели воду и канализацию. "Извините, как же вы обходились без канализации?"- поинтересовалась Маринка. Прокопьевич сдвинул на нос свои маленькие очёчки и хитро на неё посмотрел. Мама поставила на плиту вскипятить новый чайник. "Удобно, когда в доме есть телефон",- для поддержания разговора заметила Маринка. "Вовсе нет,- возразил рассказчик, - это создало нам с сестрой большие неудобства, особенно сестре. Она, понимаете, у нас до телефона была инвалид первой группы и не работала. Когда появился телефон, нам начали звонить из новых домов, как в тепловой пункт:  одни - откройте нам задвижку, дескать, мёрзнем, другие - закройте, вы что, очумели там что ли? - у нас батареи распаяются! Я всё больше на работе, а сестре пришлось носиться за стенку, маховики-задвижки крутить, тепло регулировать, чтобы  все были  довольны".  Маринка живо представила себе эту картину и начала смеяться.  "Ничего здесь смешного нет! -  строго сказал Порфирий Прокопьевич и продолжал,- сестру удалось перевести на инвалидность второй группы, её оформили работником теплового пункта, и ей стали платить зарплату. Она почувствовала себя самостоятельной и характер у неё совсем испортился ".  "Порфирий Прокопьевич, я однажды говорила вам, когда Василисочка родилась, что женщинам в жизни труднее, чем мужчинам, помните?"  "Я про вас, Мария Фёдоровна, всё помню".  "Тогда вы ещё сестру в пример привели, почему? "    "Так она же всё время теперь маховики - задвижки крутит, и все ей недовольны…"
     Вафли, печенье и два чайника закончились. За окнами темнело. Маринка собралась кормить Васю. Мама провожала Порфирия в передней: "Вы нам хотели что-нибудь насчёт дачи посоветовать".   "Я к вам как-нибудь ещё раз зайду."   Дверь за гостем закрылась.
     Из своей комнаты вылетела Маринка, рухнула на колени: "Мамочка, ты меня любишь?   Пускай к нам этот Портфелий Портяныч больше не приходит! Ладно?"   Мама обещала…

124

     Утром, в первую среду  июля, Маринке в панике звонил Вадик: "У нас катастрофа!"  Маринка испугалась - клуб сгорел?  Вадик так кричал в трубку, что Маринка отставила её и, мама, услышав отчаянный крик Вадика,  подбежала к дочери. Вадик кричал, что Олег Михайлович, не  получив разрешения и не поставив никого в известность, отправился на какие-то свои гастроли, а съёмку категорически нельзя срывать, иначе нужно будет переделывать все расписанные на месяц вперёд программы, а на "Пристань" за срыв договора наложат штраф и придётся платить бешеную неустойку! Может быть,  даже вовсе перестанут в клубе снимать! Вадик не знал что делать - только Марина Васильевна может ему помочь!  "Мамочка, у нас ЧП, что мне делать?"   Мама превратилась в диспетчера: она выслушала Вадика и велела ему быть у телефона: " Марина вам позвонит. Вы дома? Дайте мне свой номер.  Мариночка, соберись - звони сначала Олегу домой, выясняй, куда делся композитор.  У тебя есть в запасе Катя и Костик - позвонишь им."    "А  если?"  "Тогда будем думать. Безвыходных ситуаций не бывает - по своей работе знаю".  Маринка набрала номер Олега. Софья удивилась, сказала, что Олежка на гастролях и всех об этом несколько раз предупреждал. Он обязательно вернётся недели через две и специально оставил в клубе инструмент, чтобы не таскаться с такой тяжестью взад вперёд.
Маринка позвонила Кате: Костик вполне мог со своей гитарой заменить Олега. Их телефон не отвечал.  Маринка приняла решение: "Мамочка, ты сегодня попробуешь заменить Ваське меня? Я к пяти  её покормлю, а на ночь дай ей поесть из бутылочки. Мы с ней так уже несколько раз пробовали - она сначала удивляется, а потом  ест". Маринка стала искать что надеть. Мама позвонила Вадику, велела отправляться в клуб и ждать там Марину Васильевну.
В пять Маринка собралась выйти из дома. Покрутилась немного перед зеркалом, привела в порядок глаза. Волновалась, конечно, разрумянилась, поняла, что ей это идёт. Перед выходом зачем-то позвонила Колокольцеву - придумала, что голос его придаст ей спокойствия. "Голопогосова? Случилось что?"  "Галактионова я!"- Маринка даже топнула от возмущения - она вся на нервах, а в милиции шуточки!  Она рассказала, что случилось, и что собралась делать. "Правильно, - сказал Максим Александрович,- если не возражаешь, я подъеду на тебя посмотреть."  "А Алёша как же?"   "Придётся его сначала к вам забросить. Я на машине, вечером заберу. Идёт?"   Маринка, как коза запрыгала, радуясь, у телефона. Почмокала Васятку, расцеловала мамочку и вылетела из квартиры. 
Только сейчас она поняла, что свободна, и ловила себя лишь на том, что хотелось держать руки перед собой, словно везла коляску.

125

     Вадик, нервничал, высматривал её на подходе к академии. Даже навстречу побежал, чудак! Держась за руку Марины Васильевны, Вадик успокоился и обрёл способность соображать. В двух шагах от клуба Маринка уже недоумевала:  что заставило её решиться на роль палочки-выручалочки?  "Как Александр Матросов - грудью на амбразуру! То же мне - Жанна Д'Арк! " - Маринка  ругала  себя, теряя постепенно  уверенность. Она и в зал вошла, держась за руку Вадика.  В зале и на сцене был полный свет.
Пока перед  входом сосредоточенные молодые люди заканчивали разгружать  автобус  с надписью ОСТАНКИНО, а на тротуаре, расставив "ноги", ждали своих камер штативы, Вадик настроил Олегов инструмент. В зале раздались звуки рояля, Маринкины пальцы заученно начали делать своё дело, ей становилось спокойнее.
 Камеры появились в зале, операторы прилаживались к Маринке. Операторы, выученные строить красивые кадры или стараться включать в кадр красивое, "прилипли" к  ней: девушка за инструментом кадр вовсе не портила.
Без пятнадцати шесть в зал вбежал Тумаркин. Его подопечные зашевелились. Маринка развлекала их полькой Штрауса.
Тумаркин, наконец, увидел кого-то чужого  за инструментом и расстроился - она почувствовала, что расстроился. "А где наш Олег Михайлович? Чегес  час начинаем, а он?.."  Теперь Зиновий узнал Маринку:  "Кгасавица! Небесная! Вы стали ещё пгелестнее после нашей с вами ведьмы! Вы сейчас снимаетесь? Где?" Маринке отступать было некуда - как всегда сама заварила какую-то кашу: медленно прикрыла глаза ресницами с загнутыми кончиками: "У…Никиты".  "Божественная! Михалкову везёт на кгасивых женщин! Я весь в  зависти!"  Он бы ещё расточал Маринке комплименты, но вспомнил вдруг про Олега. "Муж заболел. Сказали ветрянка. Мы удивляемся, где он мог подхватить  такую детскую болезнь. Температура сорок! Переживает, что мог вас, Зиновий Исакович, подвести, меня на подмену прислал, - не останавливаясь, трещала Маринка, преданно глядя на Тумаркина, - я все ваши передачи смотрела, всё прорепетировала, не волнуйтесь".
Зал заполняли зрители - исполнители, многие с гитарами. Маринка, как привыкла в детском саду, сразу принялась руководить: "Кто с гитарами, поднимаемся ко мне, будем настраиваться".
Пришли и разместились на сцене двое приглашённых Тумаркиным публичных людей.  Маринка слышала, как они переговаривались: "Что, у них новая пианистка?"- спросил первый.  "Очень хорошенькая, - согласился второй, - интересно, играть - то она умеет?" 
     Тумаркин устроился за режиссёрским пультом - "Пристань" началась.
Маринка  приглашала на сцену очередного или очередную желающую выступить,  по пути узнавала, кто из них кто, и представляла публике.  Всё происходящее  стало напоминать  утренники в её детском саду: детишки, волнуясь, поднимались на сцену, родители  им аплодировали. Так было до тех пор, пока на сцену с трудом не поднялась пожилая женщина - бывшая актриса. Некоторые в зале даже смогли её вспомнить. Маринка не на шутку рассердилась на гостей Тумаркина, вальяжно устроившихся в креслах возле журнального столика с цветами (молодец Вадик - неплохой столик и кресла приобрёл!). Ни один из гостей даже не пошевелился, чтобы помочь актрисе взобраться на сцену. Маринка выскочила из-за инструмента, подала той руку, пристроила к микрофону. Фамилия актрисы была Никодимова, да - да, та самая Вероника Никодимова - любовь всех мужчин и зависть всех женщин сорок лет назад. Никодимова волновалась и запела совсем грустную песню про чёрный ворон, который уносил её маленькую жизнь. Под вороном в песне подразумевался тюремный "воронок", видимо, даже с решётками на окнах. Маринка вспомнила о Колокольцеве. Пробежалась глазами по залу: Колокольцев сидел с Алёшей на руках в последнем ряду там, где на внутренней  стороне откидного  сидения чернильным карандашом было написано: "Здесь сидел Вадим!  Апрель 1976 года".  "Как он умеет незаметно  просачиваться!"- успела подумать Маринка, и песня закончилась. Публичные гости от Тумаркина начали песню разбирать, по пути подшучивая над исполнительницей. Маринке они сразу стали неприятны, пожилую актрису  - жалко! Никакими сценариями участие аккомпаниатора в обсуждении не предусматривалось, и, хотя Тумаркин замахал ей руками со своего режиссёрского места, она вступилась за актрису! Марина Васильевна объяснила залу и заодно публичным, что Вероника Никодимова просто растерялась, поднимаясь на нашу высокую сцену, когда никто из мо-ло-дых мужчин не удосужился помочь даже не столько актрисе, сколько просто женщине! Маринка чувствовала себя независимой, ей было сейчас наплевать  на Мумыркина-Тумаркина! Зал её одобрил - она это почувствовала, операторы в неё "впились" объективами.  Она пошепталась с Никодимовой, та запела "Однажды морем я плыла" про то, как влюбилась в капитана и что из этого вышло. Глаза у Никодимовой разгорелись, она и ростом стала как будто выше! Зал развеселился, Никодимову заставили песню повторить: "Вы меня ухлопали!"- пошутила актриса.
Были и ещё какие то выступления…
 В конце концов, "Пристань" закончилась, и занавес закрылся. Вадик прибежал к Марине Васильевне выключить "фисгармонию". Операторы ей улыбались,  молча поднимали большой палец. С Тумаркиным она не увиделась - тот ушёл сразу.
У выхода ждали Колокольцевы, и Максим Александрович подвёз её к дому.
Маринка поднялась в квартиру с Алёшей - тому хотелось завтра покатать коляску с Василисой.
Та безмятежно спала…

126

     К одиннадцати часам в субботу Маринка пристроилась со своим "детским садом" перед телевизором. Мама  была на работе. Алёша держал Васечку на руках, та пыталась ему засунуть маленький свой пальчик в нос.  Алёше было доверено кормить Васю из бутылочки. Васька похоже, была не против, чтобы сегодня кормила её не мама.  Через девятнадцать дней Василисе исполнялся год. Маринка смотрела на "сладкую парочку" и думала, как быстро пролетело  время, и из крошечного создания со сморщенным красным личиком  дочь превратилась в маленькую симпатюлечку,  спокойно сидевшую сейчас на мальчишеских коленях.
 Маринка волновалась перед передачей. Раньше от волнения её тянуло на еду, теперь потянуло на лирику.  Подумала: "Старею что ли?" - и рассмеялась. "Ты прямо как Василисин братик,"- сказала Алёше. "Что вы, Малина Васильевна, я не хочу, как блатик."    Маринка удивилась, но спрашивать почему, не стала - видела, как Алёша шевелит губами, пытается определиться, кем для себя видит Василису. "Она для меня, как дочка!"   "Но тогда ты ей должен быть, как папа".   "Нет же, Малина Васильевна! Я хочу и буду как…муж!"   "Алёшенька, у тебя это не получится."  "Почему, Малина Васильевна?"- обиделся Алёша.   "Потому что ты букву "рэ" не выговаррриваешь, а мужья её обязательно должны выговаррривать!"   Алёшка от огорчения  чуть не стряхнул Ваську вместе с бутылочкой на пол, но та уцепилась ручонками  за Алёшкину шею.   "Я обязательно научусь! Буду учиться и научусь!"   "Учись!"- сказала Маринка, и передача началась…

127

          Маринка смотрела на экран и себе не нравилась. Ей казалось, что она толстая, неказистая и злобная. Оказывается, так выглядят независимые аккомпаниаторши.  Она вспомнила, как при всех напала на гостей Тумаркина, и сейчас ругала себя за это. Но мудрый Тумаркин вырезал "нападение" из передачи. Ещё он вырезал неудачную песню  Вероники Никодимовой. В остальном всё было довольно мило, складно и музыкально. Маринке понравилось, как она играла и какой хороший, рояльный звук был у Олежкиной "фисгармонии".
Её и в титры включили: Ведущая передачи и партия рояля Марина Галактионова…
     Маринка оторвалась от телевизора: Алёша и Васенька уже давно спали на Маринкиной кровати. "Больше телевизор не смотрю, так и ребёнка проворонишь!"- выругала себя Маринка.
Она аккуратно отделила дочку от молодого человека и уложила её в кроватку.
     Хозяйственные дела отвлекли Маринку от телевизора,  но что-то смутно вспоминалось ей, наверно, это было связано с Колокольцевым. Тот сидел на концерте в последнем ряду, рядом с ним было сидение, на внутренней стороне которого некий Вадим отметился в 1976 году.  Оказалось, её беспокоила необходимость звонить Вадиму Колесникову по поводу тех денег. Она всё оттягивала звонок,  а звонить было нужно: Олег назначил последний срок продажи поместья в августе. Мама идеей дачи увлеклась, огорчать её не хотелось.
     Алёша так и оставался у них жить - Колокольцев куда-то подевался, а Маринка звонить ему просто так не хотела. Второй его телефон мог ей пригодиться для экстренного случая, а такого случая не было...
    
     В съёмках "Пристани" она решила больше не участвовать. Ей казалось, что она делала всё не так, как положено на их телевидении, где работают зависимые люди, но ошиблась:  в среду с утра в телефоне она услышала, вернее догадалась, что это Тумаркин, потому что по телефону он, торопясь, не выговаривал ещё больше букв.
Зиновий убедительно говорил, что она обязательно, слышите, обязательно!  помимо "Пристани", должна быть в клубе, потому что приедет его руководство, которое хочет её посмотреть и, возможно, заключит с ней контракт. Маринка отнекивалась, ссылаясь на грудного ребёнка, но Тумаркин просил так, словно от этого зависела его жизнь. Маринке Зиновия стало жалко, и она обещала быть к шести часам.
Алёша в клуб не просился, наоборот, ему хотелось остаться дома: с бабушкой Мотей ему было уютно, с Васичкой -  интересно. Попутно он тренировался выговаривать букву "ЭР", Мотя ему в этом помогала…
     Мама придирчиво осмотрела Мариночку перед выходом и напомнила про паспорт. Конечно, захватить  паспорт она забыла, вспомнила только в дороге, но возвращаться домой  не стала. Без паспорта она не зависела от тех, кто приедет её смотреть и, как утверждал Тумаркин, подписывать с ней какой-то  контракт.  Жизнь показала, что отсутствие паспорта не всегда плохо: в первый раз её отпустил с допроса следователь Колокольцев, и она в этот же  день по-настоящему познакомилась и на всю жизнь подружилась с мальчиком Алёшей. Во второй раз отсутствие паспорта оттянуло на некоторое время официальное её замужество. Теперь без паспорта с ней никакой  контракт не оформишь!
Кроме всего, она понимала, что по воле случая, попав на съёмки "Пристани", может  из-за своего контракта лишить Клевицкого работы в клубе, а он, в принципе, никогда ничего ей не сделал плохого. Даже наоборот - он её там, на даче спас, успокоил, даже руки лечил. "Ну, не получилось у нас на всю жизнь, ну, он во многом виноват, что не сложилось. Но ведь  в половине всего и я виновата!"
На входе в клуб Маринка, задумавшись, столкнулась с Тумаркиным: "Что вы мне сейчас сказали?"  "Я сказала, что наполовину во всём я виновата…"    "Вот-вот, и мне мама моя так говогит, а что делать? Это жизнь… - говорил Тумаркин, подводя Маринку к высокому человеку в очках,-  вот оно наше открытие, знакомьтесь".   Человек сунул ей сухую тёплую ладонь:  "Директор развлекательных программ."  Но не имени, ни фамилии не назвал.  "Марина Васильевна Галактионова", - представилась Маринка.  "У нас к вам предложение", - сказал директор. "Спасибо,- сказала Маринка,- но я не согласна".   "Потрясающе!- обрадовался развлекательный директор,- и всё же?"  "Тупит директор,- подумала Маринка,- или очень хитрый. Надо быть с ним поласковей и…поосторожней… Извините, мне хотелось бы разыграться перед концертом."   Она поднялась к инструменту. Разминалась хроматическими гаммами. Сверху посмотрела на развлекательного директора, решила сделать ему приятное: в зале зазвучала маленькая симфония Моцарта, переложенная  для фортепьяно. Но доиграть не успела - в зале начала собираться публика.
Всё было готово к началу: гитары настроены, операторы на месте, один гость, из приглашённых Тумаркиным, занял положенное гостевое место и, чтобы лучше видеть Маринку, подвинул цветы на край журнального столика. Зиновий сидел за режиссёрским пультом и нервничал: второй его гость не появлялся. Директор развлекательных программ что-то шепнул Тумаркину, показывая на Маринку. Она на всякий случай постаралась незаметно одёрнуть платье и подол натянула на коленки: "Маме скажу - неправильное платье мне выбрала - длиннее нужно".  Теперь Тумаркин сигналил своему гостю и снова указал на неё, потом величественно кивнул: "Поехали!"
Маринка сообразила, что кроме обычной  работы, ей придётся обсуждать выступления наравне с гостем. Тот был в летах и слыл большим писателем.
Чтобы Марине Васильевне не носиться по сцене, Вадик подал ей персональный микрофон. Большой писатель оказался адекватным и благожелательным человеком, к тому же Маринка ему понравилась: сначала внешне и довольно быстро уверенностью в себе в сочетании с доброжелательностью к выступавшим. Ему даже стало казаться, что со всеми она разговаривает уважительно, но, словно в детском саду, и никто этого не замечает. Ему было приятно, что такое удалось заметить только ему, благодаря писательскому опыту и, конечно,  своему таланту…
     Концерт подходил к концу, писателю и Маринке оставалось лишь подвести итоги, когда ни весть откуда выскочила ошалевшая кошка. Она затормозила в середине сцены. Напуганная прожекторами, со всех сторон бьющими теплом и светом, и радостными аплодисментами зрителей, она, прижимаясь к полу,  поползла в поисках хотя бы какого укрытия. Маринка позвала  кошку, та бросилась к ней, пробуя закопаться в складках Маринкиного платья…
     С залом Маринка прощалась с кошкой в руках. Писатель в заключение сказал, что кошка на "Пристани" -  к счастью…

128

     С директором развлекательных программ встречаться не хотелось. Маринка твёрдо решила, что сегодня был её последний выход на сцену "Пристани", и уговаривать её остаться, да ещё и подписывать какой-то контракт, было бессмысленно. "Мы - Овны -  хотя умом не блещем, зато упрямы, и в решениях тверды!" - Маринка устроилась в кулисе, где когда-то сидел Колокольцев, готовя оттуда операцию "коротко стриженные в чёрных куртках."   В кулисе её нашёл  Вадик: "Вас, Марина Васильевна, директор в зале ждёт".  Пришлось со сцены спуститься.  "Вадик, ты меня подожди, вместе домой поедем, ты не против? Я быстро."  Директор улыбнулся: "Всё от вас, Мариночка, будет зависеть. У меня к вам интересное предложение…"   Маринка сказала: "Спасибо, но я не согласна".  Директор внимания на это не обратил, продолжал: "Принимать его сегодня не  торопитесь, но сначала ответьте, пожалуйста, на пару ничего не значащих вопросов, просто я такой любопытный."  "Только вы побыстрее,  а то меня Вадик ждёт, и дома дочка не кормленная."  Вадик поднялся в последний ряд, где на внутренней стороне откидного сидения чернильным карандашом в 1967 отметился какой-то Вадим.  "В субботу Колесникову обязательно позвоню. Собой в одиннадцать в телевизоре  полюбуюсь, а в двенадцать позвоню", -  твёрдо решила Маринка.
-  Скажите, Мариночка, эпизод с кошкой вы сами придумали?   "Тупит директор, точно тупит,- решила Маринка,- да нет, это просто случайность".
-  Тогда, почему она бросилась к вам, а, скажем, не ко мне  или к вашему Вадику?
-  Просто я кормящая мама и от меня наверно пахнет молоком. Если бы от вас пахло молоком, я думаю, она и к вам бы прибежала. Видели, какая она тощенькая - ей же кушать хотелось!
- А где вы так научились правильно и быстро реагировать на ситуации?
- Это у меня фамильное. Маринка пояснила: "Папа у меня командир самого большого в мире крейсера. А мама - главный аварийный диспетчер всех тепловых сетей в Москве!"  Пора было добивать самоуверенного директора, не соизволившего до сих пор представиться. "Кроме того, я несколько лет работаю в двух  детских  садиках. С детьми общаюсь ежедневно - это очень много значит, ведь дети - они правильные. Я понятно говорю"   Маринка склонилась к директору, как когда-то к Олежке склонялась на улице Лилия Владимировна. "Небось, она и к Вадиму так склонялась, стерва ", промелькнуло у Маринки. Для усиления воздействия,  она опустила пушистые ресницы с загнутыми кончиками: "А у вас дети есть?"
-  Нет у меня детей,- сказал директор.
-  Что так? Не получаются?  У нас с мужем тоже не получалось. Пришлось развестись…
-  Нет, я не женат.   
- До сих пор? - удивилась Маринка.
-  Просто я всё время жду, что встречу такую… такую…
-  Какую такую - такую?
-  Такую, как вы! - выпалил развлекательный директор.  Маринка на всякий случай отодвинулась и оглянулась в зал. Вадик сидел в последнем ряду и переживал: "Уведёт эта зараза Марину Васильевну из клуба, я останусь без работы, жена заест, Наденька будет голодная, и платьице новое ей не на что будет купить. В чём она пойдёт в школу?.."   Вадик не слышал, о чём  разговаривают внизу: "Надо было заранее им микрофон подсунуть", - ругал себя Вадик.
-  А что с вашим мужем. Болеет?- поинтересовался директор.
-  С бывшим, - строго поправила Маринка, - ветрянку  подцепил где-то. Температура сорок! Стонет всё время. Знаете, как его жалко?  Я поэтому и решила ему помочь, да и вас с Тумаркиным нельзя было подвести…   Как вы думаете, я справилась?"- Маринка снова доверчиво склонилась к директору.
-  Клевицкий ваш сейчас на гастролях: Кострома, Ярославль, Иваново - мне звонили, - строго ответил директор.  Как бы он там всех не заразил вашей ветрянкой! Мы с ним на эту тему ещё побеседуем! …
-  Пожалуйста, не нужно беседовать… Он хороший…   А я…я…согласна!  Ну, я пойду?
-  Два последних вопроса. Потерпите  -  они весьма важные. Мы в редакции смотрели прошлую передачу с вами. Сегодня видел вас живьём. Вы та, с кем можно работать. Искренность ваша подкупает. Сидите смирно и не перебивайте! Так вот, родилась идея запустить передачу с названием  "Не выходя из дома".
-  Здорово!- сказала Маринка,- ещё можно "Не выходя из ванной", или "Не отходя от плиты!", а ещё лучше про стиральную машину: " Пока стирается бельё", и всё это с песнями и танцами! А, ещё, если с кошкой вам понравилось, так и её можно приспособить!   "Издевается", - понял директор. Хотел на неё цыкнуть - не привык, чтобы с ним так разговаривали, ведь все от него были зависимы, но себя пересилил, сдержался:
- Вы можете меня дослушать  до конца?!  "Не выходя из дома" - это, не выходя из детского  дома, не выходя за стены детского дома! В общем, про талантливых детишек, оказавшихся без родителей. Понятно? Маринка поднялась: "Я не согласна!"
-  Почему?
-  Мне их жалко. Я плакать всё время буду. У меня второй муж вырос в детском доме.
-  Так вы всё-таки замужем?
-  Нет. Официально нет. Так вот, мы с ним просто жили как муж и жена, а потом он оказался перебежчиком и стал вроде, как шпион. В общем, враг страны. У меня и дочка - враг страны, и я, получается, враг народа. Меня уже и в органы таскали и пытали там - знаете, как это страшно и больно. Ну, я пошла?  Директор чувствовал, что она уже над ним!  "Раз вы свободны, давайте жить вместе! Выходите за меня замуж, я сделаю из вас человека".  Маринка обиделась не на шутку: "Я вам сейчас корова какая или обезьяна?  До свидания! А насчёт замуж ничего не получится. Представляете, в ЗАГСе нас будут расписывать: жена Марина Васильевна Галактионова, а муж - директор развлекательных программ! Ничего себя имя - отчество, даже без фамилии!"
     Директор что и как ответить не знал.  Спросил только: " Можно вам позвонить?"  "Попробуйте, - сказала Маринка,- Вадик, пошли по домам!"
Вадик выключил свет и закрыл клуб. С директором им было не по пути.

     Дома  у Маринки не спали, все ждали её.  Василиса прыгала в кроватке. Алёшка следил, чтобы та не вывалилась.  "Ты что-то сегодня долго," - сказала мама."    "Меня, мамочка, директор развлекательных программ долго уговаривал выйти  за него замуж."    Мама закружилась по передней: "Если! Если, если… то я… приведу к нам навсегда жить Порфирия Прокопьевича!"   "Только не  это!"- взвизгнула Маринка, и закрылась в комнате.
     Она укладывала свой "детский сад" спать и ворчала: "Никто в этом доме шуток не понимает…"

129

     В субботу, покормив свой "детский сад", Маринка включила телевизор. Сегодняшняя "Пристань" ей понравилась, особенно из-за кошки, не вырезанной из передачи. Она приготовилась вывести свою компанию на прогулку, но зазвонил телефон: "Привет, Марина, это  Вадим".   "Вадимочка, милый, какой ты умница, я хотела тебе сегодня звонить, а ты сам".     "Откуда у тебя мой телефон?"     "Твоя Лилия Владимировна дала".    Вадим гмыкнул: " У тебя что ли дело какое ко мне?"  "Ну, да, немножко дело, а вообще по тебе скучала и посмотреть на тебя хочу".  "А ты теперь у нас большой человек - по телеку  передачи ведёшь! И вообще…красавица. Надо бы встретиться, поговорить о том, о сём."    "А ты приезжай к нам домой, и поговорим."   "Нет. Лучше ты ко мне".
"Тогда давай сделаем так: я сейчас  со своими детишками погуляю, вернусь, и тебе позвоню. Идёт?"     "У тебя их сколько?"   "Да, всего двое, причём второй …"    "Третьего хочешь?"- Вадим заржал. "Я подумаю", - пошутила Маринка.  "Тогда гуляй, думай, звони, и ко мне, поняла?"
     Маринка гуляла и думала: что-то не нравилось ей в сегодняшнем разговоре, но что, она понять не могла. От размышлений её отвлёк Алёша: "Марррина Васильевна! Мы с бабушкой Мотей научились рррэ выговаррривать! А вы внимания не обррращаете!"    Маринка  даже руками всплеснула: "Ну ты и молодец! Теперь тебе и в школу можно идти. Никто тебя длазнить не будет".
"Не длазнить, нужно говорррить, а дррразнить! А то вы у нас как маленькая!"
Алёшка со значением на лице вёз коляску, Маринка смеялась. Вадим отошёл на второй план. 
Через неделю и два дня Василисе исполнялся год….  Кстати, первого сентября у Алёшки тоже день рождения - семь лет! Очень взрослый молодой человек….  Но куда делся его папа?..
130

     Они вернулись домой. Маринка уложила детишек. Принялась хозяйствовать - в понедельник мама вернётся с работы, а у дочери всё готово. Только не припёрся бы Порфирий - мама у нас добрая чересчур, ей всех жалко.
Маринка прикрутила крышечку на дне телефона. Если зазвонит, то тихо, и ребят не разбудит. Телефон сразу же зазвонил, вернее хотел звонить, а не получалось. Поэтому он просто зудел.   "Алё, алё,"- тихонько говорила Маринка, но там не отвечали. Кто-то дышал в трубку, но не отзывался.
Маринка решила хорошенько вымыть полы и дать возможность Василисе поползать по квартире, пока  мамы нет - маме такие упражнения почему-то не нравились. Она почти закончила мытьё, как зазудел телефон: "Марина Васильевна, это я вам звонил", - говорил Вадик. "Вадим, то есть Вадик, что случилось?"  "Вы как будто не знаете, - Вадик нервничал, голос дрожал, - я догадался:  вас этот директор уговорил бросить клуб и "Пристань", и вы согласились! А как же я? Что без вас я? Что "Пристань"?  Я жене рассказал - она плачет, Надюшка плачет,- Вадик шмыгнул носом,- я ведь столько сделал для вашего клуба! Как теперь жить?"
"Вадим,  то есть Вадик, ты слышишь меня? Никто со мной об этом не говорил. Клуб, как есть, так и будет. И "Пристань" обязательно будет. Ты меня понял?  Не выдумывай ничего, жену с дочерью не пугай. Они у тебя очень хорошие.  А разговор шёл совсем о другом, и, если я соглашусь, у тебя может быть появится ещё одна работа. Но об этом потом, а то я очень спешу. Наденьку и жену поцелуй, пока".
Она успела домыть полы, зарядила стиральную машину, вспомнила реакцию развлекательного директора на предложенную ею передачу "Пока стирается бельё" и решила позвонить Колокольцеву. Второй телефон не отвечал. По первому незнакомый голос сказал, что Максим Александрович в командировке. Когда вернётся отвечавший не знал и трубку повесил.
Пора было будить свою разоспавшуюся  команду…
Суббота подходила к концу. Звонить сегодня Вадиму не хотелось. "Позвоню в понедельник, - решила Маринка,- и мама дома будет. С ней спокойнее". 
Что-то беспокоило Маринку…

131

     В понедельник, когда мама немного отдохнула от работы, Маринка набрала номер Вадима. "Приезжай, - сказал Вадим,- ехать  в Бирюлёво нужно так: метро  до Каширки, потом… "  "Подожди,- попросила Маринка, - я на бумажке запишу  Бирюлёво - это где, в  Москве?"  Она записала, в какую сторону из метро выходить и на каком автобусе ехать до Вадимовой остановки. Дом и номер квартиры она на всякий случай тоже записала. Выйдя из автобуса, важно было обязательно пойти налево, иначе, предупредил Вадим, нужный дом не найдёшь. Ещё он предупредил, чтобы не пугалась: в квартире кроме него живёт выжившая из ума старуха.
Маринка всех своих расцеловала, велела маму слушаться и отправилась по делу в гости к человеку, которого любила раньше, а может быть и сейчас. Приходить в гости полагалось с гостинцами, поэтому купила огромный пакет сушек. Она вышла на Каширской и начала искать нужный  автобус. Остановок здесь было много, и на каждой стояли толпы людей. Никто не знал где остановка её автобуса. Маринка заволновалась и начала грызть сушки одну за другой. Наконец, увидела свой - его брали штурмом. Пришлось и ей в этом участвовать. Штурмовать с пакетом  сушек было неудобно, но всё-таки получилось. Теперь она стояла на одной ноге, упираясь в чью-то спину. Когда голова этой спины оборачивалась, дышать было невозможно: голова была глубоко пьяна и закусывала луком.
Маринка пыталась понять путь автобуса в этом странном московском районе, но автобус двигался восьмёрками, словно заметая следы. Остановки не объявлялись, но по каким-то одним, известным им признакам, народ выходил. Становилось свободнее. Маринка отодвинулась от спины, и её подпорка опустилась на пол. Маринка поняла, что не она упиралась в спину, а спина держалась на ней. Она спросила у кого-то долго ли ей  ещё ехать. Народ сосредоточенно молчал, только одна женщина с большой сумкой, из которой торчали замороженные рыбьи хвосты, сказала что далеко, ещё с полчасика. Маринка  занервничала - принялась грызть сушки. Едущий на полу, потребовал: "Кончай одна жрать! Угости хорошего человека бубликом!"  Маринка насыпала ему горсть в грязные руки. Тот грыз торопливо, на пол ронял, но съел всё.
Женщина с рыбьими хвостами подсказала, что выходить на следующей.
Маринка вышла из автобуса одна. Кругом не было ни души. Автобус скрылся за очередным поворотом. Слева был лес - справа одинокая неработающая бензоколонка. Вдалеке  торчали стрелы башенных кранов и каркасы строящихся домов. Маринка полезла в пакет с сушками. 
Из жилого она видела только один дом, отгороженный от жизни старым яблоневым садом. Она подумала, видимо, здесь раньше был какой-нибудь колхоз или совхоз. Маринка перешла улицу и между деревьев пробралась к дому. Дом был плоский и такой длинный, что когда она дошла до нужного подъезда, освободилась половина пакета с сушками.
На неубранной площадке первого этажа с раскрытыми, без замков, почтовыми ящиками, она нашла нужную квартиру и позвонила один раз.  Дверь открыла старая женщина в ситцевом старом халате. "Вам кого?"- спросила с неудовольствием. Маринка извинилась, сказала, что хотела видеть Вадима. "Вашему Вадиму нужно звонить два раза", - строго сказала старая женщина и скрылась в своей комнате. На пороге другой, заполнив телом дверной проём, стоял Вадим.
"Далеко ты забрался", - сказала Маринка.  "А что ты хочешь - квартира сиротская, детдомовцам других не дают".  В комнате не было ничего лишнего: раскладной диван, стол с двумя стульями, телевизор и большой шкаф с четырьмя створками. На окнах вместо штор - калька.
     Они стеснялись друг друга. Вадим сидел на краю дивана, сидел очень прямо, наверно берёг спину. Маринка уселась на стул. Маринке понравилось, что на Вадиме футболка с воротничком, которую она ему подарила на какой-то праздник. Только с той поры он стал ещё больше, шире, казалось, что футболка вот-вот лопнет.    "Чего на меня уставилась? Лучше рассказывай, как живёшь. Теперь ты у нас большой человек, небось есть, что рассказать".  Маринка рассказывала ему всё, что у неё случилось с того дня, когда он звонил ей и простился из-за своей Лили. Вадим слушал Маринку и не слышал - она это чувствовала. Его интересовало что-то другое. Наконец , он не выдержал, спросил: "Зачем ты эту старую ведьму вытащила и заставила выступать по телеку?"  Маринка сначала не поняла, а потом сообразила, что "старой ведьмой" была соседка. Ещё она вспомнила, что выступала у неё Вероника Никодимова, и догадалась, что именно она сегодня открыла Маринке дверь!  "Зачем, Вадим, ты её так, старой ведьмой?"   Вадим поднялся с дивана, поиграл мускулами: "Затем, что эта карга не даёт мне в плавках ходить по квартире и орёт, как  резаная! Знаешь, какой у неё голос - уши лопаются!"
-  Вадим, милый, она, во-первых, женщина, во-вторых, прекрасная актриса! Она сорок лет назад была звездой, и от неё тащились все мужчины и обожали все женщины! А ты! Не ожидала… Ну да ладно. Теперь ты рассказывай - где работаешь, чем занимаешься. Помню, что ты хорошо рисовал карикатурки, сейчас рисуешь?"  "Вот ещё, буду я с этим мараться!"  Он опять сел на диван и рассказывал о Лильке, как жил у неё и как она хлопотала, чтобы у него не начал расти горб. Маринка поняла, что больше всего он боялся горба, панически боялся! Лилька не смогла родить ребёнка - старая была для ребёнка, да и для него тоже. "У меня сейчас знаешь, сколько молодых красоток! Выбирай, не хочу!"- расхвастался Вадим.  "Так, все-таки, ты работаешь? Где?" - перебила Маринка. Вадим поднялся с дивана: "Сначала пристроился к культуристам. Мышцы накачал, анаболиков тонну съел. Но там денег было мало, только за соревнования. А потом пригласили в женский стрипклуб дамочек развлекать и распалять. "  "А такие бывают?"- удивилась Маринка. 
"Ты всё меня выспрашиваешь и выспрашиваешь, давай лучше чай попьём с твоими сушками. Иди на кухню - там на правом столе большой мой синий чайник. В шкафчике над ним заварка, стаканы, чайные ложки и сахар. Запомнила? Иди!"  "Вадим, как же я буду в чужой кухне распоряжаться?" "Иди, я сказал. Я с этой каргой встречаться не хочу! Придушить её что ли?"
Маринка в кухне встретилась с "каргой".  Та, переодетая в новое, с подкрашенными губами и подведенными глазками, подошла к Маринке: "Простите меня, я вас узнала. Вы Мариночка? Я вам очень благодарна, что вы позволили мне выступить  у вас на "Пристани". Можно я вас, милочка, поцелую? Вы такая красавица!" Марина обняла старушку и поцеловала. От той пахло дорогими духами…
     Чайники в одной руке, стаканы с ложечками и сахар в другой - Маринка внесла в комнату Вадима. Они стали пить чай и грызли сушки. Сушки были  маленькие, поджаристые и вкусно трещали на зубах. Маринка расслабилась: "Знаешь, как определить правильные сушки? Нужно зажать её в ладони и надавить: правильная сушка разваливается на четыре части. Смотри!"- её сушка распалась на четыре  кусочка, - теперь ты".   Вадим взял сушку, и в огромной его ладони оказались крошки.  "Такое же сейчас будет с тобой!"- он поднял её, выбил ногой стул, за который она цеплялась, и уложил на диван. Задрал сарафан на голову, стал стаскивать, рвать то, что на ней было. "Хорошо подготовилась, молодец, знала зачем пришла!" - рычал Вадим. Он навалился на неё всей тушей.  Маринка пыталась вцепиться ему в спину, туда, где раньше был корсет, но рук не хватало - такой он был широкий! Она, как могла, отпихивалась от него, извивалась, но поняла, что устаёт. Тогда она закричала, стала звать на помощь хотя бы Веронику. Вадим запихнул ей в рот подол сарафана.  Маринка выплюнула его и изо всех закричала: У тебя го-о-орб растёт!"
Вадим скатился с неё на пол. Дышать стало легче. Маринка села, пробовала застегнуть лифчик, но не получалось: крючки были разогнуты. Она кинула ему лифчик: "Верни всё обратно!"
 Вадим загнул крючки пальцами. "Теперь застегни".  Она вдруг стала спокойной: "Я приехала к тебе не за этим. Просто хотела узнать, как тебе без меня живётся и про деньги, которыми ты от меня откупился - можно ли потратить их на моих детей".  "Какие ещё  деньги? - Вадим крутился перед зеркалом, пытаясь рассмотреть горб.  "Ты говорил, что  - Виталика, и он требует. А он больше не потребует", - сказала Маринка.  "Почему?"  "Я его убила,- простенько, но со скрытой силой сказала Маринка, - и тебя, стриптизёр  чёртов, когда-нибудь убью! Как вырастет у тебя верблюжий горб, так и убью!  Чтобы сам не мучился и людей не мучил! Я баба злопамятная и злобная!"
    
     К автобусу Маринку короткой дорогой проводила Вероника Никодимова. На прощание они расцеловались. От старушки снова пахло дорогими духами.
       Через два часа Маринка собралась с ребятками на прогулку. Перед выходом мама спросила: "Перекусить на дорогу не хочешь?"   "Нет, мамуля, спасибо, я сушек наелась. На всю жизнь…"

132

     Сегодня Василисе Прекрасной, Премудрой Васильевне Галактионовой исполнился год. Накануне Алёша нарисовал ей в подарок танк и раскрасил его красным, чтобы Васе танк понравился. Марина приготовилась подарить ей разноцветные шарики на толстой леске: леска закреплялась на стенках кроватки, и шарики можно было передвигать туда - сюда. Это изделие имело свой артикул и называлось "Счёты детские канцелярские".   Маринке они понравились за разноцветность шариков и за мудрёность  названия. Бабушка решила подарить  Васе серебряную ложечку, потому что серебро убивает бактерии.
С утра Маринкина мама взялась печь пироги. "Мамуля, только много не пеки, гостей у нас не предвидится."  "Пирогов много не бывает,- мудро ответила мама, - что останется,  на работе угощу."   "Порфирия своего прикармливать будешь?"   "Нет, не буду - заболел наш Порфирий".  Мама закрылась в кухне, чтобы ей не мешали.
     День рождения, хотя и праздник, но нарушать привычный распорядок  было не нужно. Поэтому, после завтрака Марина, именинница в  коляске  и Алёша отправились на прогулку. Всё было, как обычно: Марина перечитывала "Сто лет одиночества", мальчик катал коляску и рассказывал  Васичке, как в сентябре он пойдёт в первый класс, если папа сможет записать его в школу. Василиса Алёшку понимала и разговаривала с ним на каком-то своём языке.
Так было до тех пор, пока в воздухе что-то прошелестело, и рядом с её скамейкой плюхнулся букет роз. Маринка испугалась за Василису с Алёшкой: "Идиоты! Из окон всякую дрянь выбрасывают! Так и в детей попасть можно!"  Она увидела это окно: там торчала весёлая физиономия Олега: "Я по тебе соскучился! Сейчас спущусь!"  Через минуту он был рядом: "Я тебя расцеловать хочу!"
- Ну, давай, расцеловывай, - сказала Маринка, держа растрёпанный букет. Ты зачем  в людей цветами из окон швыряешься? Небось, твоей маме подарили, а ты швыряешься.
- Если бы ты знала, как я тебе благодарен!
- За что ты так?
-  За то, что ты есть! - Маринке стало приятно. Она даже подумала, что сейчас притянет Олежку к себе, и они станут целоваться, как тогда, в подъезде. Олег уточнил: "Если бы не ты, меня отстранили бы от работы на "Пристани". А ты, видишь как! И меня выручила, и за тобой Останкино теперь гоняется. Мне сам директор сказал: под тебя целую передачу открывают! Я тебе завидую!" Маринке вдруг стало скучно. И обидно. Она посмотрела по сторонам - Алёши и коляски с Васькой не было. На всякий случай она забежала за детский сад - там их тоже не было! Сердце у неё сжималось, а разжиматься не хотело. Она подлетела к Олегу: " Дети мои пропали! Быстро беги из арки налево,  я -  направо! Встречаемся здесь! И без детей не возвращайся!"
     Олег возвратился без детей, Маринка тоже. Она влетела в квартиру: "Мамочка! Дети пропали! Мы, как всегда, во дворе гуляли, а потом я отвлеклась на Олега, и дети пропали!"   Мама выключила плиту: "Необычный день рождения у Василисы Васильевны… Ладно, идём, дочь".
"Мы с Олегом пробежали и налево, и направо. Я встречных спрашивала - не видели маленького мальчика с детской коляской? Никто не видел!"- Маринка захлёбывалась слезами. Мама думала. Спросила: "Вы про школу  сегодня не беседовали?"   "Я - нет. А Алёшка с Васей - да".   Мама приняла решение: "Ты, Мариночка, ходи мимо дома, заглядывай во двор и возвращайся. На месте не стой".  "А ты?"   "Я на всякий случай пойду к школе".  Мама перешла дорогу…
Маринка сначала бегала вдоль дома с забегом во двор, потом быстро ходила, затем, устав  так, что подгибались ноги, ходила еле-еле, не отрывая глаз от улицы, куда ушла мама.
Прошло полчаса, а Маринке стало казаться, что вот-вот наступит вечер, и станет темно. Тогда ни Васеньку, ни Алёшку уже не найдёшь, а без этого можно уже и не жить! Она у подъезда  опустилась на ступени, по которым так и не смог пройти её папа, и представила, как за ней приезжает машина с тёмными  стёклами и её везут незнакомые люди в незнакомое место, откуда она никогда не сможет возвратиться, и это будет ей наказанием, что не уберегла дочь…
Она раскачивалась и плакала, плакала и раскачивалась, и не сразу поняла, что кто-то очень знакомый говорит ей: " Не плачьте Малина Васильевна! Я вашу маму нашёл!"   Маринка вытерла слёзы: " Я - никакая не малина!"   "Марррина Васильевна, - радовался Алёшка, - моя школа Васе понрравилась!  Можно её я буду брать с собой на улоки?"
Мама стояла рядом с коляской. Василиса безмятежно спала….

     Они поднялись в квартиру. Всё остальное было для Маринки как сон - она хватила тройную дозу маминой валерьянки. Кто-то звонил, мама с кем-то разговаривала, но это Маринку не касалось: в кроватке спала её, чудом нашедшаяся дочь, а рядом - ставший  совсем родным человечек по имени Алёша. 

     К шести часам она, наконец, пришла в себя. Стойкий запах пирожков поднял бы и мёртвого. Дети в комнате отсутствовали. На столике возле кровати лежало её выходное платье. На платье - записка: "Переоденься. Будут гости".  За Маринкиной дверью разговаривали и смеялись. Она решила не переодеваться и вышла, как была. За столом под папиной праздничной  люстрой сидели: Колокольцев, с ним рядом Алёшка с Василисой на коленях, Олег с Софьей Михайловной, Вадик с женой и Наденькой  и директор телевизионных развлекательных программ. Обслуживала гостей, естественно, мама. Гора пирожков высилась на традиционном блюде. Чашки пока были пусты. Маринка поняла, что проснулась вовремя, и всем была бы рада, если бы…
Она пролетела в туалет с независимым видом, и там попыталась понять,  зачем они все собрались у неё в доме. Вряд ли их всех объединяло  желание пообщаться с именинницей, наверно, всех их интересовала  она сама… 
      Маринка пристроилась рядом с Колокольцевым, Алёшку с Василисой посадила себе на колени. Сказала: "Ну, говорите, что у кого хорошего, у меня, например, мама сегодня дочку с Алёшей на улице нашла. Я потеряла, а мама нашла!" У  Маринки брызнули слёзы. Алёша обнял её за шею, стал целовать - успокаивать. Васька собезьянничала и делала то же, но с другой стороны. Все засмеялись.  Колокольцев сказал: " Я из Чечни утром вернулся. На день рождение к Василисе спешил. Подарок  ей успел приготовить: "Мария Фёдоровна, можно подарок принести?" 
Он вернулся с высоким детским стульчиком и поставил его рядом с Маринкой. Теперь в стульчике наравне со взрослыми за столом могла сидеть Василиска. Ей понравилось. Она схватила ложечку и стала стучать по столу. Теперь, оставшись без "жены", заплакал Алёшка. Папа усадил их вместе. Все опять засмеялись. Наденька, стесняясь, бухнула  Василисе на колени подарок -  свёрток с платьицами и кофточками, из которых выросла.
"Мы ничего с собой не принесли,- сказала Софья Михайловна, - но завтра Мариночка вместе с Олежкой могут съездить на дачу и оформить документы на бывшее наше поместье. Мариночке, мне кажется, там понравилось?"  Олег толкал маму в бок: "Да! Я совершенно забыла! Мы с Олежкой решили  наше поместье  Василисе подарить на день рождения!"  "Только оформление пусть будет за ваш счёт", - уточнил Олег. Маринка, до сих пор молчавшая, расхохоталась: "Клевицкий! Я тебя о-бо-жаю!... Мамочка! А теперь ты расскажи при Максиме Александровиче нашу детективную историю. Честное слово, я больше рыдать не буду. Мама в лицах рассказала, как она нашла Алёшу с коляской возле школы, Алёшке история понравилась, особенно за то, что его не ругали.  "Давайте всё-таки есть пироги и пить чай", - распорядилась мама. Развлекательный директор покопался в портфеле: "Один я пока без подарка".  "Я не пойду за вас замуж,"- сказала Маринка.  "Почему?"- удивился директор. Все замолчали, а Колокольцев чуть не подавился пирожком.   "Потому что я до сих пор  не знаю, как вас зовут!  Согласитесь, что это неправильно? "  Директор поднялся, в руках он держал красивый, распечатанный с двух сторон лист:  "Если кто, кроме Олега Клевицкого, меня не знает, представляюсь: Рубинов Тимофей Нилович, директор телевизионных развлекательных программ. Мариночка, вы меня извините, я думал, что все в нашей стране меня знают, оказывается, не все! Когда  свой пирожок доедите, пожалуйста, подпишите контракт, о котором мы с вами беседовали".  Он подал Маринке контракт, она сразу оставила на нём жирный отпечаток пальца. "Надо было сначала палец облизнуть, а я не догадалась", - выругала себя Маринка…
   Так, 25 июля 1993 года, в день рождения Василисы Васильевны Галактионовой, её мама -  Марина Галактионова стала ведущей телевизионной программы "Не выходя из дома"…

     Расходились гости затемно. Мама всем вручала пакет с пирожками. Колокольцев сказал: "Завтра я веду Алёшку записываться в школу. Послезавтра могу с тобой поехать помочь оформить подарок".  "Спасибо, - сказала Маринка,- мы с мамой завтра идём оформлять  Василису, как гражданку России, а послезавтра я поеду оформляться без вас. Не обижайтесь, пожалуйста, просто я так придумала. Это для меня важно".
     Гости разошлись.
     Василиса капризничала. Засыпать не хотела, искала Алёшу…

133

     Маринка с мамой пришли в ЗАГС оформить Василисе свидетельство о рождении. Работница ЗАГСа, та самая, что регистрировала Маринку  с Олегом, а потом оформляла их развод, сказала, что с ребёнком пришли вовремя, потому что  завтра этот  ЗАГС закрывается, и помещение отдают под какой-то магазин. Домой Василиса возвращалась уже, как гражданка России.  Фамилия  у неё в документе была Галактионова, отчество Васильевна.
     Вечером позвонил Колокольцев, доложил, что сына записал в первый класс, а сын бузит и просится к своей Васе. "Приходите, конечно, - сказала Маринка,- у нас тоже буза. Заодно фирменного борщика поедите, а то у нас есть некому - я худею, чтобы в телевизоре помещаться. Заодно расскажете, где вы были, а то вчера полный дом людей, а все чужие. Мы с мамой всё время за вас волновались, только друг другу не говорили. Придёте?"
     Вечером Алёшка отпустил папу домой. Васька с Алёшей были счастливы. "Всё-таки, может быть мне поехать завтра с тобой на оформление?"   "Не нужно,- сказала Маринка, - я хочу без тебя…"

134

           Они ехали с Олегом в электричке, как тогда, четыре года назад, только ехали в обратную сторону - туда. Они ехали молча, потому что знали, что едут прощаться. Теперь уже навсегда.
Они прошли короткой дорогой, через лес, мимо места, где деда Миша приложился палкой-дубинкой к Вадимовой спине. Маринка там постояла - прощалась с Вадимом. Потом Олег привёл её в домик правления, и они оформили то, что нужно, а Маринка заплатила за оформление и всякие взносы. Олег показал ей магазинчик, и она, вспомнив Степаныча, купила шампанского и зефир, который любила.
Наконец они подошли к имению. Здесь всё заросло и трава была выше пояса, потому что деда Миши уже не было.  Олег повозился с замком, и они вошли в домик.  Там до сих пор пахло махоркой. Они открыли шампанское и закусывали зефиром.
Потом поднялись на второй этаж: "Здесь были у нас три дня медового месяца", - сказал Олег.  "Четыре", - сказала Маринка…

     Утром Олег показал ей, как на машине заезжать в дачный городок и как подъехать к участку. Он отдал ей ключи, и она положила их в сумочку, взятую с собой первый раз в жизни и до сих бесцельно болтавшуюся на руке, потому что деньги и бумажки, выданные ей в правлении, лежали в привычном для Маринки месте - в большом кармане сарафана.
Они подъезжали к Москве, как и тогда, на Каланчёвку. Олег был печален. "Тебе поместье жалко? На тебе ключи",- она сунула ему в руку сумочку с ключами. "Нет, мне себя жалко".  "Что так?"   "Дурак я", - сказал вдруг Олег, и они вышли вслед за всеми.
     Около своего дома они попрощались.  Олег сказал: "Я тебе обязательно отдам деньги за шампанское и билет на электричку до Москвы".

     Завтра мама уходила на работу на два дня: "Ну как? Всё оформили?"  Маринка швырнула сумочку с ключами на пол и ушла в мамину комнату. Плакать…
У неё начиналась новая жизнь…

135


     В воскресенье Маринке позвонил развлекательный директор: "Вам, Марина Васильевна, нужно сегодня появиться в Останкино. Жду вас к пяти. Позвоните снизу         7 2424, мой секретарь вынесет вам временный пропуск. Не забудьте паспорт и фотографию четыре на шесть, тогда я вам сделаю постоянный. Договорились?"   "Нет. Сегодня я к вам, Тимофей Нилович, не приду".   "Это не годится!  Вы забыли, что подписали контракт? Здесь даже отпечаток вашего пальчика имеется".    "А вы забыли,- сказала Маринка,- что я кормящая мать и мне не с кем оставить двух моих маленьких детей? С понедельника по пятницу я вся в вашем распоряжении".   "Вся, вся, вся?"- игриво спросил Рубинов.   "В пределах разумного," - сухо ответила Маринка. Подумала, - пошляк какой-то".   Они попрощались до шестнадцати часов понедельника.
     В понедельник в половине шестнадцатого Маринка позвонила от проходной 7 2424. "Вы молодец,- сказал Тимофей Нилович,- я люблю, когда подчинённые стараются делать всё без опоздания. Фаиночка уже спешит к вам".  Маринка простояла в ожидании Фаиночки до половины пятого. Стоять ей было не скучно, потому что  многие из забегающих в стеклянные двери мужчин, притормаживали, смотрели на неё, словно вспоминая, где они её видели, и скрывались в дверях.
За час наблюдения она поняла, что здесь все куда-то опаздывают. Наконец, не выдержав, она набрала 7 2424. "Ну где же вы? - кричал в трубку развлекательный директор,- команда ждёт вас и Фаиночка уже шесть раз бегала на проходную!  Где вы, наконец, стоите?"  Маринка сказала и только теперь поняла, что находится у корпуса, где радио, и куда её приводил Олежка. "Стойте там и не двигайтесь с места!"  Через десять минут к ней прибежала взмыленная Фаина и безошибочно вычислила в толпе ожидавших.
Они долго шли по коридорам, затем по подземному переходу, и везде у Маринки требовали её временный пропуск и паспорт.
В кабинете Рубинова, ошалевшая от ожидания, а потому неприветливая, Маринку встретила съёмочная группа "Не выходя из дома".   Тимофей Нилович представил её, и стал называть людей из группы. Маринка никого не смогла запомнить. Потом сказал: "Задача новая. Трудная. Начальство,- он поднял палец вверх,- отозвалось.  Программа будет пробная, но не расслабляйтесь. Первая съёмка в  четверг. Отъезд отсюда в десять. Если вопросов нет, всем до свидания… Мариночка, останьтесь… Я живу недалеко от вашего дома.  Если не возражаете, я по пути всё подробно расскажу, как и что у нас делается. Идёмте".
В коридоре им встретился запыхавшийся Тумаркин: "Нилыч! Пгости гади бога! Никак ганьше не мог закончить. Клевицкий такую музыку написал! Я плакал, ей богу плакал! Магиночка, вы своего Олега бегегите, я вас лично пгошу!"
С развлекательным директором Маринка попрощалась в метро - тому было нужно ехать до следующей остановки.
     Она пришла домой и без сил опустилась на стул. "Мариночка! Что у тебя с ресничками случилось? Кончики раньше загибались, а сейчас…"   "Мамуля, я их своим молоком мазала: нацедю немножко и помажу, а сейчас всё".   "Может быть - нацежу?"  "Какая вам всем разница: нацедю - нацежу! Я ото всего устала! Оставьте все меня! Я одна побыть хочу. А то сейчас  разревусь…"   "Да что с тобой?"   "Мамуля, я теперь точно знаю, что не с той стороны приехала…  И куда-то не туда попала, а вырваться как?"


136

     Все спали. Мама, Василиса в своей кроватке, Алёша рядом с Маринкой. Иногда он дёргал руками и ногами - за день навозился с Васькой. Та училась ходить с ним за руку.
Маринка тоже хотела заснуть, а толком не получалось. Она, словно какую-то цепь, в полусне перебирала всё, что с ней происходило с того дня, как оказалась на Виталькиной даче. Тогда, наверно,  её жизнь разделилась на "до" и "после", и она начала  жить в другом мире. "До" -  у неё были  только мама, папа и дети в её садиках. "После"-  в её жизни появились люди, которые  затем её покидали, или она сама их покидала. Необычная компания окружала Маринку  в полусне: Николай и Игорь, которым она радовалась, сидя в новенькой Волге рядом с Виталиком, оказались бандитами, а Виталик вообще погиб. Вадим, которого она искренне жалела и даже любила, превратился в самоуверенного мерзавца.  Степаныч - странный человек, пытавшийся приклеится к их семье, пропал из вида, а ведь казался хорошим и нужным. Василий, будучи сыном этого Степаныча, превратился в перебежчика, а может даже был шпионом. Олежка какое-то время побыл её мужем,  но с ним она уже несколько раз прощалась навсегда, хотя, в общем,  он делал для неё только хорошее…
Вадик? Вадик с женой и Наденькой Маринку не окружал. Он просто был…
Деда Миша умер. Папа умер…  Оставались только Колокольцевы. Младший, понятно - она была ему, как мама. Маринкина мама - как бабушка: детям в таком возрасте нужнее женское окружение. А Максим Александрович? Что он такое? Маринка вспомнила, что он  тоже появился в её  жизни "после".
Теперь они с мамой заботятся об Алёшке, а его отец неожиданно пропадает и неожиданно появляется. Маринка вывела для себя, что он не окружает, а около.  Ещё она вспомнила, что Колокольцев, когда сопровождал её к больному Вадиму, предложил  ей выйти за него замуж: "Ребёнку мать нужна, а мне жена".   "Теперь не предлагает,"- она улыбнулась и  заснула…
     Утром  позвонил Колокольцев: "Мария Фёдоровна, можно мне сына повидать?"    "Максим Александрович! Вы сырники любите? Мне кажется, они сегодня особенно удались!"    "Ещё как люблю!- сказал Колокольцев, и слышно было как проглотил слюну,- минут через двадцать, да?"    "Да,- сказала мама,- Мариночку сейчас подниму, а то она вчера устала и нервничала".  Маринка слышала разговор, а вставать не хотелось - у неё на животе лежала Василиса и смеялась, отбиваясь от Алёшки.  "Мариночка, вставай! К нам скоро Алёшин папа придёт" .   
"Он к тебе придёт. На сырники твои, а не ко мне!"   "Перестань вредничать,- сказала мама,- иди дверь ему открой, а то у меня сырники подгорят".  Маринка, как была в ночной рубашке, с Васькой на руках и Алёшкой, держащимся за рубашку, открыла дверь. "Мать героиня!"- сказал Колокольцев.   "У меня беда",- сказала Маринка.  "Папочка! А меня бабушка Мотя читать и писать научила! Пойдём скорее, я тебе покажу!"- он тащил отца в Маринкину комнату.   "Максим Александрович, вы на Мариночку внимания не обращайте, - мама появилась из кухни,- она со вчерашнего вечера нервничает. Как вернулась из Останкино, так и нервничает" .   Маринка сунула Колокольцеву Василису. Той Колокольцев не понравился. Её поставили на пол, и она не очень уверенно, но сумев не упасть, протопала к Алёше и прилепилась к нему. "Сладкая парочка", - засмеялся Колокольцев.  "Алёша сказал, что он её муж,"- сообщила Маринка и пошла приводить себя в порядок.
В кухне ей оставили место. Там занимались делом: Алёша кормил Васичку,  мама угощала Максима Александровича. Тот ел и нахваливал.  "Ну, с чего начнём разговаривать - с хорошего или плохого?" - спросил Колокольцев.   "С плохого,-  грустно сказала Маринка".    "Тебя обидели?"- он посерьёзнел и отодвинул сырник.   "Нет,- сказала Маринка,- просто у меня ресницы перестали загибаться. Вот здесь,- она показала,- на кончиках".  Колокольцев  рассматривал её ресницы. Потом заглянул в глаза. До неё, наконец-то, дошло, что так смотрят на женщину, которую любят давно и всерьёз. На всякий случай она отодвинулась.  "Не знаю, кому ты теперь будешь такая нужна,- сказал Колокольцев,- а Маринке почудилось "кроме меня".
"Теперь о другом."  Колокольцев рассказал, что его наградили медалью за ликвидацию банды Виталика и орденом за участие в Чеченской операции. Награды торжественно обмыли чаем. За Чечню ему дали полтора месяца отпуска. После отпуска он будет работать уже в другом месте и телефоны его изменятся. Он достал новую визитку: "Для  тебя - последний, четвёртый номер".   "Конечно, как для меня, так последний!"   "А ты снизу считай."    "Ой, и правда, первый!"- работать под  дурочку у неё получалось. Ещё она скосила глаза и открыла рот: "Точно, сейчас поцелует!", но ошиблась - Колокольцев говорил, что представляет, как к концу лета выглядит неухоженный дачный участок, и мог бы помочь привести его в порядок, потому что отпуск, а по санаториям разъезжать он не любитель. Маринка ехать с ним отказалась (боялась потребоваться в Останкино), а Алёшка запросился. Во-первых, с папой, во-вторых, на машине!
Маринка рисовала Максиму Александровичу, как ехать. Он замучил  её вопросами про дорогу, и она была рада, отдав, наконец-то, ему сумочку с ключами и, на всякий случай, бумажки и квитанции, которые ей дали в правлении.
Колокольцевым мама завернула на дорогу сырников. Маринка поцеловала Алёшу. "Мальчика  береги", - наказала Колокольцеву…

137

      Первую съёмку новой передачи директор Рубинов решил провести в самом трудном для всех, особенно для Марины, детском доме. Съёмочная команда еле поместилась в спецавтобусе - в выездных съёмках участвуют разные специалисты: грим, одежда, парикмахер - те создадут образ  ведущей. Остальные - технари и подсобники. Особо стоит режиссёр, собирающий на свой монитор картинки со всех камер, выбирая из них лучшую с точки зрения своего опыта и вкуса.
Марину пригласила сесть рядом немолодая женщина с лицом бабы Яги. "Я - режиссёр,- сказала Яга,- вам не повезло. Рубинов на сегодня придумал вам медленную казнь. Мне предстоит вас выручать".   "Меня Мариной зовут, - сказала Маринка,- а вас?"   "Я - Наташа…  Что, не похожа?" "Зачем вы так про себя? Наташи бывают самые разные.  Я так себе представляю", - отозвалась Маринка.  "У вас  блестящая реакция! Недаром  Рубинов в вас влюбился".   Маринка искренне удивилась.   "Да-да,- говорила Наташа,- всё Останкино сейчас только о вас и судачит!  Непонятно, как вы за две передачи сумели его так очаровать, околдовать, что, говорят, он за вами повсюду бегал с контрактом в зубах!  Он вам, случайно, замуж не предлагал? Завидная партия, правда?"   "Я - незавидная партия,- поскромничала Маринка,- двое детей,  два раза замужем - оба неудачно…  Вообще-то к вам случайно попала. Из-за Клевицкого.  Знаете такого?"    "Конечно! Он "Пристань" ведёт. И музыкой балуется".  "Так вот: он "Пристань" придумал, а я её сделала. Сначала сама вела, а потом на день рождения ему подарила!  За это он мне - дачу, правда здорово?"  Наташа  внимательно, с уважением посмотрела на Маринку. Оказалось, что ничего в ней бабыягинового нет, только лицо.
Автобус уже поворачивал с шоссе в какой-то подмосковный городок. Наташа перекрестилась на проплывавшую в автобусном окне церковь: "Слава Богу, приехали, и, не дай Бог, куда". На дороге появлялись таблички "Осторожно! Слепые!"  Автобус остановился перед воротами трёхэтажного, с облупившимися стенами, серого дома. Хромой старик приковылял к воротам: "Добро пожаловать в обитель печали и скорби!" - и открыл ворота. Наташа с Маринкой вышли из автобуса.
На пороге под вывеской "Специализированное детское учреждение для  слепых " стояли женщины, некоторые в белых халатах. Женщины шептались, глядя на Маринку: "Смотри, смотри, какая красивая! Даже лучше, чем по телевизору! "   Самая молоденькая сказала: "Можно я вас потрогаю. Мы так привыкли. У нас всё время трогают. Наши ребятки видят не глазами, а пальчиками. Они вам понравятся. Они хорошие". 
Из автобуса выносили оборудование.  "Пожалуйста, старайтесь потише - у нас "мёртвый час,"- сказала заведующая. Наташа, опасаясь стучать каблуками, обежала все три этажа. Подходящее место для съёмки  нашлось только на первом, в фойе. Здесь установили свет  и притащили со второго этажа пианино. Маринка тюкнула в несколько клавиш и решила сбежать: она не знала, как общаться с такими детьми. Она их боялась. И пианино никуда не годилось!
Она вышла за дверь и пошла к воротам. Ворота были закрыты. Хромой старик хлебнул  пиво из горлышка: "У нас без заведующего разрешения никому никуда ни-ни!"   Пришлось вернуться. Незамеченный Маринкой в автобусе маленький человечек уже успел разобрать пианино. "Настройщик бесценный наш. Его Рубинов всегда на выезды включает", - подошла к ней Наташа,- пойдёмте одеваться, мазаться и причёсываться. Через час начнём работать".   "Я не пойду. Это издевательство над теми, кто будет смотреть передачу. Если вообще будут смотреть.  Я не хочу в этом участвовать! Я этих детей ещё не видела, а уже слёзы льются, видите?"  Наташа взяла её за руку, завела в комнатку: "Мы на то и телевидение, чтобы люди видели и знали, чего не знают и не видят. И детям будет приятно, что ими занимаются.  Какая-нибудь мама увидит своего брошенного и заберёт его".   Маринку объяснения разозлили: "Тоже мне: развлекательное телевидение! Пляшет и поёт вокруг несчастных, брошенных, слепых детей!  Директор ваш или дурак, или садист! Ещё и замуж звал!"   "Так, всё-таки успел? Ну, молодец!.. У вас, Мариночка, есть возможность отомстить ему!"   "Как?"  "Сделать с нами эту передачу, вернее только съёмку, а там посмотрим!"- почему-то с угрозой сказала Наташа, и стала совсем похожей на бабу Ягу.
     Марину одели, как они её видели, причесали, как им хотелось, подрумянили, подкрасили, запудрили.
Она вышла в фойе: лестница со второго этажа была занята детьми. Все в одинаковых трусиках и маечках. Различались только ростом. Маринке захотелось их пересчитать. "Не трудитесь,- сказала подошедшая заведующая,- пятьдесят четыре человечка. Девочек двадцать пять. Остальные мальчики, один из них мой сын".
"Дети!- говорила воспитательница,- спускаемся по одному. Будем знакомиться с нашими гостями.
  Пятьсот сорок пальчиков "посмотрели"- ощупали Маринкино лицо, плечи, руки и пальцы.  "Тебя как зовут?"- спросила самая маленькая.  "Марина".   "И я Марина!- обрадовалась маленькая, - можно я тебя буду любить? У тебя лицо красивое и нежное".   Маринка не выдержала, заплакала. Пришлось её снова гримировать и пудрить.
Когда она вернулась, детей построили в круг. Они держались за руки. "Дети!- скомандовала воспитательница, - давайте споём гостье нашу самую любимую песню. Поём громко и отчётливо. Три, четыре!"   Дети дружно пели: "Каким ты был, таким ты и остался. Орёл степной, казак лихой. Зачем, зачем, ты…"   Они пели старательно, выводя мелодию кто как её слышал и как их научила воспитательница. Маринка ходила внутри круга и клала руку на плечико того или той, кто пел правильно. Заодно, она думала, что делать дальше. Ей придумалось провести с отобранными занятие по разучиванию какой-нибудь детской  песенки. Маринка подбежала к бабе Яге. Та одобрила. Остальных детей отправили на лестницу. Зажглись прожектора. Маринка оказалась одновременно словно на сцене и в своём детском саду.  Она за три года разучивала с детьми всякие детские песенки, и, оказывается, слова не забылись…
     Три съёмочных часа пролетели, как один. Дети устали, и им пора было ужинать.  Казённое платье на Маринке прилипло к спине, в  подмышках было неуютно.  Бабе Яге заведующая и воспитательница что-то рассказывали.   Маринка решила больше в Останкино не показываться…

    Она поздно вернулась домой. Дочь спала. Алёшка с папой до сих пор не вернулись с дачи.
"Мамочка, я сегодня видела столько несчастных детей. Мне хотелось их всех забрать, и чтобы они жили с нами".    "Дочечка! Я готова всех-всех твоих детей забрать к нам. Но ты пойми: у меня сейчас вас трое - одна совсем большая, другая совсем маленькая. А в серединке мальчик. С ними я ещё как-то справляюсь, а с остальными?… Пожалей свою маму…

138

     Колокольцевы, где по Маринкиной схемочке, где расспрашивая народ, добрались до нужного участка. Машина устроилась за банькой. Они протоптали в высокой траве  дорожку к дому. Алёшка был на седьмом небе: он первый раз оказался на настоящей природе, мог бегать, где хотел,  лазать, куда хотелось, и, главное, папа был рядом! Постепенно они осваивались в Маринкином имении. Алёша всё время делал удивительные для себя открытия и сообщал о них папе.  "Как Мария Фёдоровна с Мариной выдерживают его целыми днями? Это, точно, не компенсируешь никакими  деньгами, что в тайне от Маринки передаю её маме. Вернёмся - нужно будет  Алёшке и школьную форму покупать, и одежду новую к зиме. Растёт мальчишка на бабушки Мотиных харчах. В заботе о нём растёт, в любви. И деньги тут не причём. А что причём?"- рассуждал Максим в редкие минуты, когда Алёшка где-то носился.
Позвал сына, и они отправились в местный магазинчик за какой-нибудь едой. Там, судя по Маринкиному рисунку, было и правление-управление. Колокольцев надеялся узнать, как найти человечка, который привёл бы им участок в порядок - сейчас это было главное. Освоение дома он отложил на вечер. 
Возвращались они к участку с двумя большими пакетами. В одном была еда нужная, в другом - вкусная. Следом за ними шёл украинский человек с усами, как у Тараса Бульбы. Тот  по-хозяйски осмотрел участок, обещал завтра придти в восемь и за день всё привести в порядок. О цене они договорились сразу - Максим торговаться не умел и не любил.
Электрическая плитка привела Алёшку в восторг: он думал, что макароны  можно варить только на газовой плите. Мотя не разрешала ему пользоваться спичками и газом, а электрической плиткой папа разрешил: "Ты у меня совсем большой".
В углу на первом этаже  дома был кухонный столик с дверками. Над ним шкафчик с тарелками, мисками, кастрюльками, сковородками. Они с Алёшкой договорились этот угол называть кухней. Там даже была маленькая раковина. Если нажать кнопочку над раковиной, из крана лилась ледяная вода.  В это время на участке что-то гудело. "Папа, смотррри: я кнопку нажимаю - вода льётся, а на улице гудит. Отпускаю - не льётся и нигде не гудит! Как это?"   Папа не знал.
Между тем, вечерело.  Максим решил уложить Алёшку внизу в маленькой комнате на диванчике. Сам решил провести ночь на втором этаже. Алёшка наотрез отказался от диванчика: "Я один боюсь! Я с Мариной Васильевной привык!"    "Я и сам бы не отказался с Мариной Васильевной",- сказал папа. "Папа, а давай так! Она в серединке будет лежать, а мы с тобой по бокам!"  "Идея весьма привлекательная,- одобрил папа, но она вряд ли согласится".  "Почему?"  "Здесь кровати очень узкие. Втроём не поместимся…"
Они расположились с сыном на втором этаже. Максим никак не мог заснуть. Алёшка бился  об отца ногами и руками - набегался за день. "Как она с ним спит?- размышлял Колокольцев,- наверно, нужно будет сына в интернат определить, а то перед Голопогосовыми неудобно…
     Уже совсем засыпая, он пытался сосчитать сколько будет лет ему и Маринке, когда  Алёша  и Василиса станут взрослыми. У него был свой секретный план, но сосчитать года не смог, потому как заснул…
     Весь следующий день усатый украинец косил участок тарахтящей машинкой, а потом огромными ножницами ровнял живую изгородь. За четыре года она разрослась и загустела так, что Максим, пытаясь повторить "подвиг" Маринки, изорвал штаны и долго потом мазал руки йодом из автомобильной аптечки.
Украинец предложил покрасить дом и баньку. Максим согласился, но только когда они с сыном уедут. Он дал ему денег на покраску и снова не торговался.
Третий день они решили с сыном просто гулять и отдыхать, а, если получится, понять, как работает  банька. Максим видел, что Алёшка уже скучает по своей маленькой Васе. Они договорились ехать в Москву послезавтра…

139

     Колокольцевы уселись в машину. Алёшка сидел, как положено, сзади и хрустел огурцами: дама с соседнего участка ради знакомства подарила им свежих огурчиков только-только с грядки. Ей было приятно, что у неё, наконец, появились соседи - отец с сыном. Видеть их  через живую изгородь она не могла, но три дня, забросив дела, сидела на табуреточке  возле изгороди и слушала, пытаясь понять какие они из себя.
Машина завелась сразу, но сразу же и заглохла. Колокольцев полез в мотор. Там было всё в порядке. Он снова запустил двигатель. Машина чуть поработала и заглохла. Папа с досадой стукнул рукой по панели. Та свалилась ему на колени. Алёшка хохотал изо всех сил и начал стучать по всем пластиковым деталям в кузове. На каждый стук детали реагировали и отваливались. Алёшка от смеха завалился на подаренные огурцы и дрыгал ногами. Папа случайно задел зеркальце на лобовом стекле, и оно отвалилось!   Алёшка от смеха описался. Папа тоже расхохотался: "Запомни, сынок! Никогда не покупай подержанные машины. Особенно Москвич!" Потом посерьёзнел, понял, в чём дело: "Идём! Нужно найти дядьку с усами, который нам с тобой траву подстригал".  Они ходили по участкам дачного городка и, наконец, услышали знакомое тарахтение. Они зашли на участок. "Документы свои показывай, - сказал Колокольцев старший,- давай, давай, не тяни. Мне некогда".    "Ты кто такой?"   Колокольцев сунул ему под нос удостоверение.  Забрал документы усатого: "Во-первых, не зарегистрирован, во-вторых, нет разрешения на работу. В-третьих, зачем ты слил из машины бензин для своей тарахтелки?"
Усы у украинца отвисли.  Колокольцев теперь говорил другим голосом: "Документы будут у меня, проверю по всем базам, кто ты есть на самом деле. Бензин заправишь мне полный бак. Дом и баню покрасишь. Деньги я тебе дал. Но! Купишь на них краску.  Деньги за  работу мне вернёшь. Отработаешь своё воровство. Ты меня понял? И учти, если что, из под земли достану!"   "Начальник! Не губи" Дети, жена в Украйне!"   "Сам себя не губи,- сказал Максим Александрович, - буду через четыре дня. Жди меня на моём  участке. Вот тебе ключи от машины. Всё!"
     Они ехали домой на электричке. Папа купил Алёшке детский билет. Им повезло - поезд пришёл на Каланчёвку…

140

     Васька все дни, пока не было Алёши, капризничала. Есть не хотела и куксилась. Маринка есть не отказывалась, но тоже куксилась. Они переживали. Особенно Маринка: из Останкино ей не звонили. Будет ли следующий детский дом и когда? Они провалялась с дочерью в постели, пока мама работала,  даже на улицу не выходили - гуляли в коляске на балконе.
Во вторник зазудел телефон. Маринка вспомнила, что до сих пор не открутила крышечку на дне аппарата: "Мамочка! Это мне Рубинов из Останкино звонит!"- крикнула Маринка, и бросилась к телефону. Звонил Вадим из Бирюлёво: "Ты меня прости за тогдашнее."  Маринка хотела положить трубку, но сказала: "Бог простит… Я не хочу с тобой разговаривать: ты врун, нахал и обманщик. Ты помнишь, как клялся мне, что там, на Виталькиной бандитской даче с ними не участвовал? Помнишь, как на коленях хотел у меня просить прощения в твоём Центре, только тебе твои панцири-корсеты  мешали? А я ведь тебе тогда верила, даже себя на всю жизнь предлагала…  Тебе что от меня нужно? Говори быстрее. Мне некогда - сейчас из Останкино позвонят, а я с тобой болтаю. Ну?"    "Я потом позвоню" ,- сказал Вадим и повесил трубку. Маринка подержала трубку в руке, перевернула аппарат вверх дном - искала крышечку, завёрнутую, чтобы громко не звонило.  Вдруг телефон оглушительно затрезвонил!  Маринка испугалась, и уронила его вместе с трубкой. Когда они с мамой сложили всё вместе, в трубке раздавались короткие гудки. "Что это было?"- спросила мама.  "Откуда я знаю! Я трубку подняла, а меня как током шарахнет! Я теперь боюсь за неё браться. Вот, опять трезвонит! Давай, ты мне трубку держи, а я буду разговаривать".   
Мама сначала слышала Маринкины только да и нет, а потом Маринка совсем смолкла, а трубка говорила не переставая. Мама вглядывалась в лицо дочери, пытаясь по его выражению понять, о чём идёт речь. Сначала на Маринкином лице отпечаталась тревога, потом бровки недоумённо сошлись к переносице. Потом левая бровь поднялась вверх, а правая опустилась. Несколько раз губы тронула улыбка, потом на лице стала отражаться внутренняя борьба, сменявшаяся апатией. Маме было неудобно:  Маринка, волнуясь, то  отходила, то приближалась к аппарату, а мама, словно примагниченная к дочернему уху, старалась обеспечить ей надёжную связь. Всё закончилось, когда  Маринка сказала: "Хорошо. В четверг в десять. Фаина смело может выносить пропуск".
Маринка уже отвернулась от телефона, но мама до сих пыталась приложить к ней трубку. Они одновременно  обернулись к Маринкиной комнате: там, придерживаясь за дверной косяк, стояла на полу улыбающаяся Вася и говорила: "Ба - ба -ба -ба…"




141

    Вернувшись в Москву, им  хотелось сегодня же попасть к Галактионовым,  но старший Колокольцев уговорил сына потерпеть до завтра, чтобы приготовить  бабушке Моте  вкусный сюрприз. Может быть и не только ей. Дама с соседнего участка сунула им в пакет с огурцами  душистых травок, нужных для  приготовления  огурцов, особенно малосольных. На следующий день с ними вполне можно идти в гости. Хотя, в какие в такие в гости? Во всяком случае, дом на Красносельской для Алёшки был родным, может быть даже чуточку роднее, чем тот, в котором его сейчас подстригал папа.
  В два часа, предварительно попробовав качество приготовленного по ускоренной технологии малосольного огурца, спросив по телефону разрешения посетить Васечку, они через пятнадцать минут  уже стояли у нужной двери, и Алёша, теперь вполне дотягиваясь до кнопки звонка, нажал её. Им показалось, что дверь долго не открывали. Недоумевая, они переглядывались. Алёша собрался снова позвонить, но дверь плавно открылась: на пороге стояла Василиса Прекрасная, Премудрая, Прелестная и недоверчиво вглядывалась в людей. Потом узнала Алёшку и устремилась к нему, едва не зацепившись за порог. Но "муж" был на месте! Так, с малышкой на руках и кастрюлей с малосольными огурцами, они вошли в квартиру, где их ждали и где им обрадовались.    
     Потом они сидели в кухне, хрустели огурцами, и Алёша в две минуты рассказал им какой там хороший домик, как там льётся вода из крана, если нажать на кнопочку в кухне, как им привели весь участок в порядок, как папа изорвал свои штаны о загородку из колючих кустов, как у папы украли бензин из машины, и как они с папой нашли вора, и что сделал с ним папа. Потом Алёшка начал хохотать, и ничего рассказать больше не мог: вспомнил, как папина машина разваливалась по кусочкам!  Поэтому пришлось машину оставить там. Все смеялись, и Василиса тоже.
Алёшка с Васей отправились нажимать клавиши пианино, а Максим Александрович сказал, что через три дня снова поедет туда, чтобы вернуться на машине, а заодно проверить как покрасили дом и баньку.
     Маринка рассказала, что четверговая съёмка получилась, и начальство в Останкино одобрило. Только её пока в сетку не включали, а включат потом, после следующей, в другом детском доме, где не так печально.  "Тоже в четверг?- спросил Колокольцев,- жалко - я думал вместе съездим. Должна же хозяйка посетить и оценить своё имение".  Но Маринка в четверг не могла: съёмка.
"Ну, да ладно, мы с Алёшкой сгоняем."  Алёша услышал, вернулся за руку с Василисой: "Папочка, я не хочу больше туда ехать. Я хочу здесь с Васей".  Стало заметно, как испортилось настроение Колокольцева: "А если Мария Фёдоровна и Марина Васильевна будут против? Ты иди позанимайся с Василисой, а мы, взрослые, пока поговорим."   Он не стал оттягивать разговор, сказал, что получается неудобно, что дружба - дружбой, но, выходит, что они с Алёшкой оккупировали их дом, и он, конечно, им благодарен, но пора и честь знать. Поэтому он придумал отдать Алёшку в интернат, потому что каждый день обслуживать его не может: работа у него такая, а через месяц её будет совсем много".  Женщины слушали его внимательно, только бабушка Мотя всё ниже склоняла голову, а Маринка несколько раз пыталась встать, но бессильно опускалась на стул. "Это всё?- спросила Маринка.  "Вроде бы всё",- неуверенно сказал Колокольцев.  "Дурак! - вскочила Маринка,- хоть ты милиционер, а дурак!"  В кухне за руку с Васькой появился Алёша: "Кто дурак?"  Маринка растерялась - при ребёнке называть отца дураком - не педагогично: "Это всякие дураки, которые из окон букетами в людей бросаются, а из-за этого дети у людей теряются! Помнишь, как ты с Васей потерялся?"  "Я, Маррина Васильевна не террялся - я Васичке свою школу показывал! Тебе понравилось?"- совсем по-взрослому спросил Васю.  Василиса разулыбалась: "Ба - ба -ба- ба!" Мама с детьми ушла в Маринкину комнату, теперь они втроём нажимали на клавиши и веселились.
Маринка кипела: "Если вы, Максим Александрович хотите лишить маму своего мальчика, у вас ничего не выйдет! Я! Я его…усыновлю! Вот так! И никаких интернатов! Я сама буду водить его в школу! Я буду проверять его уроки!... А сейчас…Сейчас, Алёша! Собирайся! Мы с тобой срочно едем в Детский мир покупать тебе школьную форму! И другую всякую одежду. Ты же из всего уже вырос!"
      Она немного успокоилась: "Вы, Максим Александрович, простите меня, дуру окаянную. У меня такое бывает. Старею что ли? Просто я Алёшу очень люблю".   "А меня?- Колокольцев смотрел на неё и ждал.  "А вас сегодня совсем нет, даже наоборот!"  "Можно я с вами поеду в Детский мир?"   "Что с вами делать, поехали",- согласилась Маринка…

142

     Первого сентября 1993 года в день своего рождения Алёша отправился в первый класс. Провожали его три женщины. Из коляски в окружении цветов его провожала Василиса.
Папа был в командировке. Алёша, стесняясь, отдал цветы учительнице. Васька откусила себе один цветочек.
С этого дня жизнь Маринки стала напоминать конвейер. Школа, уроки, гуляние с детьми, выездные съёмки. Ещё она успевала бегать в автошколу: Колокольцев посоветовал  – уговорил - заставил получить водительские права. Ещё нужно было заботиться о маме, чтобы после дежурства ей ничего не нужно было делать.
     Останкинский конвейер тоже работал. Маринка только настояла, чтобы съёмки были через неделю. Она уставала морально: везде видела несчастливых детей, оставшихся без родителей. К ней прислушивались. С ней советовались. С "бабой Ягой" они подружились. Рубинов Маринку боготворил. Маленький настройщик из Останкино привёл её пианино в порядок.
Она стала известной. Её узнавали на улицах и в метро. Ей это не нравилось - она стеснялась.
В какую-то среду Маринка вырвалась из дома и отправилась на "Пристань"- хотела отдохнуть от дома, заодно посмотреть, как там жизнь. Её встречал Вадик. Передал пухлый конверт, извинился, что два месяца не заходил, но ведь вы сами не велели каждую неделю к вам домой бегать. Она дождалась окончания, расцеловалась с Тумаркиным и поцеловала Олежку. Тот расчувствовался.
На выходе из клуба её нагнал…Вадим:  "Если гора не идёт к Магомету".   "Ты зачем здесь?"  "У меня просьба".   "Я не подаю",- сказала Маринка. Вадим не обиделся: "Я не за деньгами. Мы хотели у тебя конкурс культуристов проводить".  "Без трусов будешь перед дамочками прыгать? Я не согласна. Но поговори с Вадиком и Олегом. Если культуристы в состоянии платить, может быть они тебя поймут. Кстати, как твоя спина? Учти, я ничего не забыла!" Она познакомила его с Олегом и Вадиком и ушла. Вадику сказала, чтобы рассказал ей, чем закончится разговор.
    В этом году Маринка так и не побывала в своём имении. Только мама туда один раз попала в последний день полуторамесячного отпуска Максима Александровича…

143

Приходящие года они встречали и провожали вместе, своей маленькой компанией, и замечали года, стараясь не замечать себя, по взрослению детей.
     Всё в том же состоянии они добрались до 1994 года, когда Маринке домой позвонил обеспокоенный Колокольцев и предложил где-нибудь встретиться. Маринка разволновалась: "Почему не дома?"   "Нужно вдвоём кое-что обсудить".  Они встретились в "Шоколаднице" недалеко от Парка Культуры. Они пили горячий шоколад, от которого у Маринки часто и беспокойно билось сердце. Колокольцев шептал: "Есть сведения, что все деньги скоро лопнут".   "Все-все?- ужаснулась Маринка. "Не только все-все, а все- все- все-все! Нужно срочно их куда-то вложить. Давай купим тебе хорошую, дорогую, иностранную машину. Чтобы она была прочная, поместительная и с большими колёсами".   "Меня когда-то на "Волге" катали - она поместительная".  "Это отражено в протоколе вашего, девушка, допроса. Я говорю о хорошей иностранной машине".   Маринка согласилась: "Действительно, права у меня есть, а езжу, как сиротка в Останкино на троллейбусах и маршрутках. Только я одна такую штуковину покупать боюсь. Ты, то есть, вы, мне поможете?"  Они договорились купить такую машину во вторник. Колокольцев обещал попробовать во вторник освободиться. "А почему мы не дома об этом говорим,- спросила Маринка,- там же мама, Алёша, Васька - они могли бы посоветовать".  "Я по тебе соскучился. А они советами бы замучили", - сказал Колокольцев. Прощаясь, Маринка поняла, что беспокойство не оставляло Колокольцева. Он боялся опоздать.
     Маринка дома вместе с ребятами и мамой устроилась считать деньги. Кроме её сберегательной книжки с теми деньгами, в шкатулке лежали пакеты с деньгами от "Пристани", от Останкино и ещё какие-то конверты с деньгами. "Мамочка! А это что за конверты? Их здесь целая куча!"  Мама потупилась: "Это Максим Александрович за Алёшу приносил. Я брать не хотела, а он велел. Только, чтобы тебе не говорить."   "Ага!- завопила Маринка,- это он мне алименты платит! Ну, я его! Ну, он мне!"   "Дочка, ты его не ругай, он правильный человек. И тебя любит, я знаю…"
    Во вторник, тёплым  вечером они подъехали к Маринкиному дому на огромном американском внедорожнике. Он казался ещё больше, потому что был нахального серебристого цвета.  "Поздравляю, - сказал Максим Александрович, - теперь тебе не будет стыдно подъехать к твоему Останкино. Если можно, давай у тебя по чашке чая выпьем, и ты меня потом покатаешь".
"Ну как?"- спросила мама. Маринка, не останавливаясь, исполнила четыре колена гопака. "Что с нашей мамой?"- Алёша спросил у Васички. "Мама у нас скакает! Значит радовается. Она всегда скакает, когда радовается!.." 
Больше всех радовался Колокольцев – успели, потому что в ноябре 1994 года все деньги превратились в пыль…


144

     Шёл 1995 год. Алёша уже учился в третьем классе. Василисе в июле исполнилось три года. Маринка решила доработать в программе у Рубинова (если передачу не закроют раньше) до дня рождения дочери, как только той исполнится семь лет. Два школьника в доме и работа в Останкино в Маринкином сознании не умещались.
Они иногда виделись с Колокольцевым, и, представьте себе, она однажды сводила его в театр. И не в какой-нибудь, а в театр Советской армии на пьесу, которую поставил сам Питер Штайн! Пьеса шла часов восемь, и в перерывах зрителей обносили шампанским. Маринка после какого-то перерыва и очередного бокала шампанского напрочь заснула, и проснулась только около своего дома в машине Колокольцева, которого ласково называла Алёшенькой.  Дома её стошнило, а Максиму Александровичу спектакль понравился…
    

145

     15 августа 1998 года, вырвавшись на три дня из Москвы, Маринка привезла всех своих, включая Максима Александровича, в имение. Тот же украинец, но уже с седоватыми отвислыми усами, привёл им участок в порядок. Они, наконец-то, привезли с собой самый большой телевизор и радио, чтобы было веселее. Хозяйственная мама приготовилась вытащить из багажника пакетище  с новым постельным бельём. Алёша помог, ни на секунду не теряя из вида Василису. "Дом мы отдаём целиком в пользование женщинам",- сказал Максим Александрович, и они с сыном отправились ночевать в баньку. Маринка зашла к ним, проверила, как устроились. Ей не всё понравилось, поэтому притащила пару матрасиков, чтобы мужчинам было комфортнее. На всякий случай показала им большой кованый крючок запора, который вспомнила.
На следующий день Колокольцев отправился с Маринкой гулять по дачному городку. Колокольцев знал, что ей будет неприятно снова всё вспоминать, но хотел профессионально, до конца понять, как она избежала опасности. Что-то ему подсказывало, что уже далёкое то дело не закончено. Они ходили вдоль участков уже два часа, а Колокольцев всё её мучил, заставляя вспомнить, где Виталькин участок. За время, которое прошло с того страшного дня, здесь многое изменилось: ёлки выросли, колючие изгороди стояли неприступной стеной. Маринка вдруг остановилась, схватила Колокольцева за руку: "Максим, это здесь".  Она узнала столик под ёлками, который накрывала тогда  скатёркой, и маленький домик, в который заходил Виталик. "Я туда не пойду. Я боюсь".  Но Колокольцев подтолкнул её. "Иди за мной след в след", - тихо приказал ей. Они, пробираясь сквозь выросшую за лето  траву, подошли к домику. Максим порылся в карманах пиджака: "Чего он всё время, даже летом, в пиджаках ходит", - подумала Маринка, и  увидела у него подмышкой в кобуре пистолет. Из кармана Колокольцев вытащил связку необычных ключей. Замок щёлкнул и дверь, заскрипев, открылась. "Ни к чему руками не прикасайся", - предупредил Колокольцев. Маринка подумала, что сейчас он похож на собаку-ищейку. В перчатках он выдвигал все ящики, заглядывал под кровати, открывал шкафы.
Они поднялись на второй этаж, и под кроватью он разглядел половину сломанного женского гребня. В глубине  ящика старенького трюмо с облезлым зеркалом нашёлся деревянный образок с изображением какого-то святого. Один шнурок его был оторван. На обратной стороне образка виднелись полуистёртые нерусские буквы. "Похоже на армянский алфавит, - сказал Максим, - в лабораторию отдам, пусть прочитают".   "Максим Александрович, пошли отсюда - я боюсь и в туалет хочу."  "Ты мой маленький криминалист,- он притянул её к себе и крепко поцеловал. Ничего не бойся, иди за дом, где травы поменьше. Я через пару минут выйду".
      Они шли  домой: "Я у вас пистолет видела,- поделилась Маринка,- у меня тоже такой есть. Настоящий. От папы остался. Наградной",- Маринка засмеялась - вспомнила, как домашних напугала, тогда  мама со страха вазочку разбила! Маринка на ходу рассказывала Колокольцеву, как пистолет ото всех прятала, особенно от Алёшки и мамы. Подходя к участку и уже слыша радостные детские вопли, она поняла, что говорила и смеялась сама с собой - Колокольцева рядом не было. Она побежала назад: ошеломлённый незаконным владением боевым оружием, тем более той, которую он беззаветно любит, которая стала матерью для его ребенка, Максим Александрович превратился в соляной столб, покрывшийся холодным потом. Маринка подлетела к нему: "Максимушка! Что с тобой?" Колокольцев очнулся, крепко взял её за руку повыше локтя: "Я обязан вас арестовать!"  Они быстро подошли к участку. Дети им обрадовались. Максим не обратил на них внимания, сказал Маринке: "Где?"  Она полезла под сидение в машине, достала завёрнутый в тряпочку пистолет. "Дай!"- коротко сказал Максим,- идём со мной."   Не обращая внимания на изумлённых детей, они быстро вышли с участка и направились к лесу. Он затащил ей в самую глухую часть леса, огляделся, прислушался. Выбрал стоявшую среди ёлок одинокую берёзу. "Сейчас к берёзе привяжет и расстреляет," - подумала Маринка и мысленно попрощалась с Василисой, Алёшкой и мамой. Колокольцев вытащил из тряпочки папин  пистолет и, не целясь, выстрелил в берёзу. Во все стороны полетели щепки и кусочки белой коры. Маринка даже не успела зажать уши - она думала, что сейчас бабахнет, как когда бывает салют, но звук был не страшный и не очень громкий. Вроде, как в тире, только мощней. "Теперь ты", - сказал Максим.  Она взяла в руки тёплый пистолет и держала его так, как видела в кино. "Жми на курок!"- скомандовал Колокольцев. Она зажмурилась и нажала. В берёзе образовалась дырка. "Не жмурься, на берёзу смотри. Сейчас это твой враг. Ну!"  Она выстрелила.  "Теперь шесть раз подряд!"- приказал Максим. Она шесть раз выстрелила, и патроны закончились. Колокольцев собрал тёплые гильзы вокруг Маринки и прислушался - где-то верещала автомобильная сирена.  "Бежим!" - сказал Колокольцев, и они, словно нашкодившие дети, короткой дорогой добежали до участка. "Вы где-то долго гуляли",- сказала мама. "Мамуля, мы грибы хотели пособирать, но в лесу уже всё собрано,- Маринка подошла к маме, шепнула в родное ушко,- ты нам с Колокольцевым сегодня на втором этаже постели, а то он нервничает…"
      
     Наступил вечер. Колокольцев с сыном стали собираться в баньку, спать. "Сегодня я всем постелила в доме, хватит ютиться по углам, - мама возвратила себе диспетчерские функции, - вам, Максим Александрович, постелено наверху."  Колокольцев спорить не стал, улёгся, где велено. Маринка покружилась по участку, собиралась с духом, вошла в дом. Василиса разглядела её: "Мамочка! А ты где спать будешь?"   "Наверху сегодня придётся".   "Мама, я с тобой хочу!"   Сверху раздалось: "Девочки! Скорее все поднимайтесь ко мне! Здесь так здорово и кроватка широкая!" Маринка запустила Васю вперёд.  Мама снизу сообщила: "Максим Александрович! Можно я к вам ко всем сегодня не буду подниматься, а то я уже почти заснула".  Колокольцев разрешил, сказал, что до завтра потерпит.
Маринка с дочерью устроились возле Колокольцева. Маринка лежала уютно на его руке. Ей нравилось, как он пахнет. Они с Максимом долго шептались. Вася сказала: "Вы всё время шептаетесь и мне спать не даёте. Как маленькие".  Сказала и заснула…
Максим взял Маринкино ухо в губы: "Я у вас, Голопогосова, пистолет изыму. "Изымай, изымай, Максимушка, милый мой. Только мы Галактионовы…Галактионовы мы…"

146

     В понедельник 17 августа была отличная погода. Солнце светило, на небе ни облачка. Маринка вышла из дома, села на порог, думала, почему птички не щебечут. "Наверно у них брачный период  закончился. А у меня снова начинается… Время куда-то бежит, утекает. Васька скоро взрослой станет. Алёшка вон уже какой большой. Интересно, долго он ещё будет с Васяткой возиться?" За её спиной возник Алёша: "Малина Васильевна! Почему у нас ладио до сих пор не лаботает? Мы с Васей потанцевать с утра хочим!" Маринка притянула его к себе, поцеловала: "Я тебе никакая не малина, а мама. Это, во-первых. А во-вторых, сам включи и танцуй со своей Василисой, сколько вам хочется".   Алёшка включил. Вместо музыки в приёмнике убедительно говорили про разразившийся экономический кризис под названием дефолт. Колокольцев  услышал, прогремел вниз по лестнице, начал радостно носиться на лужайке: "Теперь все денежки пропали! Совсем все денежки тю-тю!"  За ним начала гоняться Василиса, потом Алёшка. Им очень понравилось: денежки тю-тю, особенно Васе. "Максим Александрович! Вы пистолеты свои не растеряйте на лужайке!"  Сегодня Маринка представлялась себе старой и мудрой. И ещё - она любила и знала, что любима. Всё это было по-настоящему…
     Они завтракали толстой яичницей с большой сковороды, приготовленной на электрической плитке, и малосольными огурцами, подаренными маме невидимой через колючую изгородь соседкой. Они и хлеб сегодня не резали металлическим ножом, а просто отламывали себе, кто сколько хочет. Так было гораздо вкуснее!


147

     Они вернулись в Москву. Колокольцев решил довести до конца висящее до сих пор на нём убийство. Он по природе своей был "заточен" на справедливость. Интуиция подсказывала, что он близок к цели. Ему только требовалась помощь Маринки. Для начала нужно было разыскать Степаныча и показать ему то, что они нашли на даче Виталика. Если Степаныч узнает найденное, всё остальное будет, как говорят, делом техники. Криминальной техники. Колокольцев помнил, что убитую дочь Степаныча звали Виолетой. Он так назвал Марину перед своим путешествием в Армению. Дело Виолеты хранилось у Колокольцева в папочке, рядом с закрытым делом, связанным с Галактионовой Мариной Васильевной.
Где теперь находился Голубев Николай Степанович - отец убитой, и чем занимался, ни Марина, ни её мама, не знали, но мама помнила, где он живёт. Колокольцев привёз Марию Фёдоровну к Степанычу. Тот ей не обрадовался, потому что вошла к нему вместе с незнакомым мужчиной, явно представителем власти. Больше того, он испугался, подумав, что за ним пришли из органов. Колокольцев расспросил его про Виолету - как была одета, что у неё могло быть при себе, сможет ли он узнать какие-нибудь её вещи. Степаныч, показанную часть гребня не узнал. Зато образок узнал сразу: его подарила Виолете бабушка, ещё там, в Спитаке. 
"Теперь, - рассуждал Колокольцев, - из группы Виталика в Москве остался только один человек - это Вадим Колесников. Требовалось такого найти. Искать не пришлось: Маринка знала, где тот живёт, потому что побывала у него дома. Колокольцев её поездку не одобрил. Она и сама это понимала.
Ещё, она случайно пересеклась с Колесниковым в клубе после "Пристани". Тот хотел организовать там конкурсные выступления культуристов. Чем закончились в клубе переговоры с культуристами, она не знала. Пришлось узнавать у Вадика. Она пожурила его, что не рассказал про культуристов. Вадик Марине Васильевне признался, что Олег не разрешил никому рассказывать про культуристов, потому что деньги за них начал делить на двоих, исключив отсюда Марину. "Мне же работать с ним, а вас теперь нету , - жаловался Вадик. Ещё он беспокоился, что культуристы постепенно захватывают клуб и чувствуют себя там хозяевами. "Особенно нахальный у них тот Вадим, с которым вы, Марина Васильевна, нас познакомили, жаловался Вадик, - вы хотя бы зашли в клуб, поговорили с ним. Он и про вас всякие гадости рассказывает. Говорит, что…  Маринка дослушивать его не стала, сказала, что приедет поговорить.
Колокольцеву теперь по-настоящему нужна была помощь Маринки: гримёры Останкино должны сделать из неё армянскую девушку, хорошо бы и нарядиться во что-нибудь похожее на народное армянское.   "Ну, какая из меня молодая армянская девушка? Я скорее молодая русская бабушка - тридцать второй год бабуле пошёл,"- недоумевала Маринка.  "Никогда не спорьте с милицией, - строго сказал ей Максим Александрович, - иначе у вас могут быть неприятности."
Они договорились встретиться около клуба в семь вечера. Маринка должна была к этому времени подготовиться, но Максим на всякий случай поехал с ней в Останкино: "Подожду в проходной. Если грим получится - тебя не выпустят. На тебе денег, "художникам" заплатишь. Их работа денег стоит. Ну, милая, вперёд!" Он волновался. От того подхлопнул её, как маленькую, по попке.
Через час к дежурившим милиционерам-охранникам подошла молоденькая армянская девушка  - черноволосая, с горбинкой на носу, ярко накрашенная. Говорила с акцентом. Колокольцев Маринку сначала не узнал, а потом бросился навстречу, и не сразу, только с помощью своих документов, убедил их, что так нужно.
У них оставался ещё час времени, и Маринка решила заехать домой - провериться на маме и Василисе.
Маринка позвонила в дверь, слышала, как к двери подлетела дочь и голос мамы, не разрешивший дверь открывать. "Молодец, мамуля, - подумала Маринка, повезло, что у меня такая мама. Интересно, для Васьки какая я? А для Алёши?" Додумать она не усела - мама открыла дверь.
С недоумением всматривалась она в молодую девушку кавказской наружности: "Вам кого?"  "Я ищу папу своего, Николая Степановича, я дочь его".   Мама бессильно опустилась на пол, хорошо, что не ушиблась! Маринка помчалась за нашатырём и валерьянкой. Колокольцев уложил несчастную Марию Фёдоровну на кровать. "А я маму сразу узнала!"- сообщила Василиса…
     Колокольцев вёз Маринку к клубу: "Видите, Максим Александрович, как мне
 тяжело жить, - никто в моём доме совершенно шуток не понимает!"  "Ты больше так не делай," -  сосредоточенно сказал Колокольцев.
   
     Большой серебристый Форд плавно подкатил к дверям клуба.  Недалеко стояли два милицейских УАЗика. Спокойно стояли, будто по своим милицейским делам в академию приехали, а вовсе не в клуб. Дюжие парни Колокольцева внутрь не пускали, он прорывался, шумел, ногами, где получалось, стучал по стенам, колотился в дверь. Он поднял такой шум, что в зале смолкла музыка: "Вадим!- кричали парни у дверей, - иди сюда - здесь какой-то идиот рвётся!"  Появился  Вадим. Он был огромен, и от того уверен в себе. На нём были крошечные плавки в форме бабочки. "Чего надо?"- спросил угрожающе. "К тебе Виолета в гости пришла, а её не пускают!"- возмущался Колокольцев. "Ты чего несёшь? Она же…"   Из-за спины Колокольцева появилась "Виолета": "Вадим!"- надрывно, словно на армянских похоронах, кричала она. Зачем ты шнурочек от образка оторвал? Мне бабушка Мамика его подарила, а ты оторвал, когда душил! Зачем душил? Что я тебе плохого сделала!.. Вадим, мне одной в могиле тяжко лежать. Идём со мной! Ты меня греть будешь! И горб твой в могиле навсегда исправится! Она схватила его руку - ладони у неё были ледяные. "Иди к чёрту! - заорал Вадим, - я точно знаю, что ты…"   Парни, охранявшие дверь, исчезли, растворились в уличных сумерках.
"Ну что, Вадим Колесников, одеваться будешь или так с нами поедешь?" "Ты мне ордер покажи!"- завизжал Вадим.  "Покажу, обязательно покажу. Идём!"

148

     Маринка вошла в кабинет Тимофея Ниловича. Рубинов был расстроен: "Неприятное, Марина Васильевна. Очень неприятное, но вы не расстраивайтесь, вы не пропадёте - на вас очередь стоит." "Меня очереди сейчас не волнуют. Вас-то что расстроило?"- спросила Маринка, хотя уже догадалась, что передачу закрыли.  "Дефолт, Мариночка, в стране крах, денег нет, зарплату нечем  платить, - он полез в стол, отдал ей конверт,- здесь всё, что я успел урвать для вас".  Маринка поблагодарила: "Спасибо. Мне было с вами комфортно. Знаете, Тимофей Нилович, наверно время пришло закрыть "Не выходя из дома". Оно и к лучшему. Ну, я пошла?"   "Пропуск не сдавайте, он ещё вам пригодится". 
"Хорошо, что целоваться не полез, а то все лезут целоваться, вроде, как на прощание…"
     Она уже вполне ориентировалась в Останкино и пошла длинным подземным переходом в другой корпус попрощаться с Тумаркиным. Тумаркина она не нашла. Студийная дверь была закрыта на ключ.
Она обошла корпус кругом и поискала свою машину, Форд гордо возвышался над остальной автомобильной техникой. Она уже поставила ногу на широкую, как у грузовика подножку, и собралась забраться внутрь, но увидела бегущего к ней молодого человека, издалека похожего на её Клевицкого. Человек представился: "Усенко. Геннадий Усенко. Продюсер рекламной компании "Фараон". Мы хотели бы вас попробовать поснимать в рекламных роликах. Поверьте, это дело интересное, перспективное и весьма выгодное!"  Маринка молчала.  "Ну, пожалуйста, вы нам очень подходите. У вас лицо… У вас такое лицо…"   "Какое у меня такое лицо?"- Маринке нравилось с ним разговаривать. Она немного пригнулась к нему, прикрыла глаза ресницами, постояла так мгновение и резко открыла, как выстрелила!    "Мы найдём для вас самую высокую ставку! Хотите почасовую?"   "Я не буду у вас сниматься в рекламе нижнего белья - мне мама не разрешает!"   "Что вы, что вы. Только выше пояса!"- заверил её молодой человек, напоминавший Олежку. "Я должна подумать, - она с подножки поднялась в салон, кресло со всех сторон дружески обхватило её. Она покопалась в бардачке, извините, в перчаточном ящике, и протянула визитку, - денька через три попробуйте позвонить. До свидания".   Дверь нежно присосалась к кузову.
Маринка неторопливо ехала к дому и думала о Колокольцеве: автошкола - Колокольцев, машина с подножками - Колокольцев, визитки - он же. Визитки ей очень нравились: скромные, но с самой лучшей её фотографией. Любо - дорого посмотреть! Ещё она думала об Олежке. Она давно его не встречала около дома, а была в клубе - не спросила, как и где живёт, и как его мама…
   
      За большим столом под праздничной люстрой Алёша учил Ваську читать и писать. Васька вредничала. Алёша пожаловался: "Мама, Васька вредничает и меня не слушается!"  "Маленькая она ещё, устала, вот и вредничает. Ты пойди с ней, погуляй. Папу навести. Скажи, что я по нему соскучилась, устала и тоже буду вредничать. Запомнил? Через дорогу аккуратнее, только на зелёный свет. Смотри, как маленьких нужно за руку держать, когда дорогу переходишь".  Она показала: "Ну, идите. От папы мне позвоните".

149

     Маринка начала сниматься в рекламе. Реклама была глупая и примитивная. Срабатывала, в основном, за её счёт. Потребители верили не рекламе, а ей, Марине Галактионовой, и часто делали то, чего без рекламы никогда бы не сделали.  Маринка развлекалась на съёмках, даже делала иногда совершенно дурашливое лицо, а всем почему-то нравилось…
    
     Первого сентября 1999 года Василиса пошла в первый класс в ту же школу, где учился Алёша. Алёше было уже тринадцать, но он не расставался со своей Васей. Сначала их дразнили: "Жених и невеста, а потом перестали - привыкли. На самом деле он был, как её старший брат. Девочки ей завидовали…
     Мария Фёдоровна доработала до 2000 года, и в пятьдесят шесть лет вышла на пенсию.
В летние каникулы они с Василисой жили на даче. Маринка старалась к ним  по возможности ездить чаще. Иногда приезжала не одна, а с кем-нибудь из Колокольцевых. Совсем редко - с обоими.
Дочери она привезла в подарок серьёзный электронный рояль, вроде, как был у Олега, но современный и богаче звуками…
   
      В 2003 году Алёша "на отлично" закончил школу и поступил в московскую школу милиции. Колокольцев настоял, чтобы сначала проучиться в такой школе, а потом в милицейской академии.
К этому времени Максим Александрович стал большим милицейским начальником и полковником. У Маринки была его визитная карточка, и пятый сверху, но снизу первый, телефон был для неё, Маринки. Они несколько лет назад договорились не называть друг друга сокращёнными именами, и он никогда не называл её Мари, а она его Максом. Маринка на какой-то день рождения (он родился в международный женский день и все над ним подшучивали) подарила ему мобильный телефон и сама нарисовала на нём несмываемой краской цветочки.
     В октябре 2004 года поздно вечером, она нашла его на работе: "Отдай мне папин пистолет. Я хочу застрелиться".  Через двадцать минут он был у неё дома: "Что случилось?" "Меня больше не хотят снимать. Я старая. Мне тридцать семь лет!"  Она не плакала, и глаза её были сухие. "А что у тебя с ресницами?"  "Что-что. Они все выпали от моей старости", - горестно сказала Маринка.   "Да, нет же! Идём к зеркалу. Смотри!"  Её пушистые ресницы снова загибались на кончиках!   "Максим, милый ты мой, как это ты делаешь? Ты волшебник? Я тебя люблю. Давай сегодня поженимся!"  "Я с удовольствием,- говорил ей Максим,- помнишь, я тебе лет двадцать назад это предлагал, я и сейчас тебя об этом прошу, но сегодня поздно, все женительные заведения закрыты". Он губами держал её ушко и шептал: "У меня есть совершенно секретный план. Только нужно немножко подождать. Ладно?"  "Хорошо, - сказала Маринка, - я согласна. Только чтобы мне не сто лет было…"
Василиса с бабушкой слышали их разговор из бабушкиной комнаты и жалели Марину, но из комнаты не выходили, чтобы не мешать. А про секрет они не услышали, потому что Максим Александрович прошептал его маме на ушко. Василисе было приятно, что мама согласилась, значит, это был хороший секрет…

     В 2009 году Алёше - двадцать три года. Он заканчивал милицейскую академию и знал, что будет работать в центральном управлении, где работал его папа, потому что родители должны всегда помогать детям. С Василисой они старались ни на минуту не расставаться. Детская их привязанность переросла во взрослую любовь. Перед ними был пример мамы и папы. Те любили друг друга вот уже двадцать лет, хотя и жили как-то странно - по отдельности. 
Двадцать пятого июля, как обычно, впятером, они отмечали семнадцатилетие Василисы и, заодно, окончание школы. Она выросла в удивительно красивую девочку и казалась несколько взрослее, чем была на самом деле. Больше всех ей радовалась бабушка Мотя - бабушке было уже шестьдесят пять лет. Она не работала и не болела, ей оставалось только радоваться на всех и за всех, но больше всего она радовалась за Васю. Бабушки всегда радуются за младшеньких. Сегодня она не пекла пирожки - гостей они не ждали, и приглашать никого не захотели. Они были самодостаточны, поэтому ели покупной торт и запивали его чаем.
В шесть вечера, посовещавшись, Василиса и Алёша поднялись из-за стола. Они держались за руки.
Василиса посмотрела на Алёшу, можно ли начинать? Тот кивнул - разрешил и покрепче взял её за руку: "Мама, папа и бабушка! Только вы не волнуйтесь. То, о чём мы сейчас вам скажем, совершенно обычное дело".  Алёша добавил: "Житейское."   Вася продолжала: "Мы с Алёшей решили вас порадовать прибавлением семейства, только вы не волнуйтесь. Это не завтра будет".
Бабушка вышла из-за стола: "Вы пока тут поговорите, а я пойду на пианино поиграю".  Она ушла в Маринкину комнату и стала тюкать в клавиши. Колокольцев, хлопнув для убедительности по столу, сказал: "В воскресенье все идём в ЗАГС, не просто в ЗАГС, а во Дворец бракосочетания, и все  подаём заявления! Нам с твоей мамой тоже пора расписаться!"   "Папа, в это  воскресенье не получится".  "Почему?"- удивился Колокольцев".   "Объясняю,- Василиса начала просвещать Максима Александровича и маму,- в семнадцать лет не расписывают. Вот ему,- она показала на Алёшу,- ему уже можно жениться, ему двадцать три. Он и так столько лет меня ждал. Ещё год меня будет ждать и совсем старенький будет…  Поэтому мне сначала нужно получить справку, что у меня будет ребёнок. Тогда нас с Алёшей распишут. Но справку мне сразу не дадут, потому что это получилось только позавчера".  Мама засмеялась: "Позавчера праздник что ли какой был?"   "Мамуля, не смейся, всё очень серьёзно!  Позапозавчера Алёша не смог сдать преддипломную работу и переживал, что папа может быть недоволен. Мне его стало жалко - вот так всё и получилось…"  "Так сдал или не сдал?- строго спросил Колокольцев.  "Сдал! Сдал, Максим Александрович, на следующий день сдал! На отлично!"  Васька бросилась целовать Колокольцева и маму.  Маринка расхохоталась так, что из глаз брызнули слёзы.  Она одновременно смеялась и плакала, плакала и смеялась. "Я лучше пойду со своей мамочкой на пианино поиграю, а то вы меня  всё время смешите…" 
     Утром мама взяла с собой деньги и повела Ваську в женскую консультацию. Василису посмотрели, удивились, зачем справка: "Приспичило!"- сказала мама. Вася по дороге домой скакала от радости, как козлёнок - у мамы в кармашке сарафана лежала заверенная всеми печатями справка: "Ориентировочный срок беременности Галактионовой Василисы Васильевны 6 (шесть) недель".   "Завтра иди документы в институт подавай".  "А в какой, мамочка?"  "Ты с мужем посоветуйся и подавай, договорились?"
     Молодые поехали подавать документы в институт, а по пути заскочили во Дворец бракосочетания. 
Маринка и Максим стали мужем и женой в районном ЗАГСе, потому что во Дворце расписывали только тех, которые первый раз образовывали семью, а у них были в паспортах штампы о разводе.
     Обе свадьбы они отпраздновали в один день и в одном месте. Отпраздновали скромно, но очень весело…
     Василиса родила замечательную девочку, учась на третьем курсе института, который когда-то закончила бабушка.

     Перед новым 2010 годом Маринка около с дома встретилась с Олежкой: "Ты всё такая же красивая. Помнишь, как мы с тобой ездили оформлять имение? Мы пили с тобой шампанское, и ты подарила мне тогда последний, четвёртый день нашего медового месяца. Я его всё время помню…   Вот, - он протянул ей деньги, свёрнутые трубочкой, - я обещал тебе отдать за шампанское и билет на электричку до Москвы… Помнишь?