Летом 1962-го года на окраине подмосковного города Щёлоково с одноимённой железнодорожной станцией появились строители. Если говорить точно, сначала замаячили геодезисты с приборами, похожими на гибриды фотоаппаратов на треноге с короткой подзорной трубой. Они разметили по приборам огромный круг размером с футбольное поле и в землю по окружности забили деревянные колышки, которые они называли вешками. Часть колышков забралась даже в местный лесок, в котором по хорошей погоде любил отдыхать близко живущий народ с шашлыками, жёнами, детьми или просто с друзьями. Поэтому, когда выполнившие работу геодезисты покинули образованную ими «поляну», местный народ в первый же выходной день использовал вешки по своему разумению вместо топлива для приготовления шашлыков.
Может быть, из-за этого в середине недели к означенному месту с железнодорожной станции прибыл гусеничный тягач, с подъёмным краном, притащивший стоявшую на его прицепе зелёную металлическую бытовку со ставнями и зарешёченными окнами. Кран легко снял бытовку с прицепа, поставил её около единственной уцелевшей вешки и, развернувшись на месте, отправился в сторону станции. Как только кран скрылся из вида, дверь бытовки открылась, и на пороге появился человек в военной форме и с автоматом. Он осмотрел место, потом пробежал до самого дальнего дерева и мелом нарисовал на коре небольшой круг. Возвращаясь к бытовке, он помечал по пути деревья, растущие по полукругу, образованному как бы стоявшими там ранее вешками. Затем дверь бытовки захлопнулась, но вместо неё в металлической стенке открылась щель и из неё полетели автоматные пули в круги, нарисованные на деревьях. Затем снова открылась дверь, и снова человек в военной форме пробежал по полукругу деревьев, проверяя точность попадания в нарисованные им круги. Человек остался доволен. Дверь захлопнулась. Через несколько минут на крыше бытовки появились выдвинувшиеся из неё прожекторы, даже при дневном свете залившие «поляну» голубоватым светом. Потом прожекторы погасли и спрятались в крыше бытовки. Больше ничего интересного на «поляне» и около неё в этот день не происходило…
Утром на место приехал небольшой автобус без номеров со шторками на окнах, и вышедшие из него те же самые геодезисты, проверив окружность «поляны» своими приборами, застолбили её металлическими вешками, глубоко забив их тяжёлыми молотками в податливую землю. Потом они соединили все вешки специальной яркой лентой, через каждые двадцать метров установили одинаковые таблички с надписью: «Запретная зона! Проход запрещён! Стреляют!» и уехали в своём автобусе. На смену им, гремя гусеницами, видимо, снова с железнодорожной станции, пришла чудовищная машина с рукой-манипулятором и, схватив «ладонью» манипулятора ствол дерева, оказавшегося внутри круга, вырвала его из земли с корнями. Такая же участь постигла и остальные, росшие там взрослые деревья. Через час «поляна» полностью лишилась деревьев, а чудовище, шутливо шлёпнув бытовку «ладонью» по крыше и оставив там зримую вмятину, укатило в сторону станции. Всё, о чём так длинно написано и долго читается, на самом деле происходило стремительно, и местный народ, привыкший проводить выходные недалеко от дома, но на природе, был удивлён и, честно сказать, возмущён произведенными кем-то изменениями в облюбованном ими уголке природы.
Следующая неделя началась с прибытия на «поляну» четырёх новеньких экскаваторов и вереницы самосвалов. Экскаваторы, начиная с центра «поляны», грызли и бросали землю в кузова самосвалов, а те увозили её на засыпку оврага в нескольких километрах от Щёлокова. Работа не прекращалась ни днём, ни ночью (ночью с прожекторами на будке), и к новым выходным на месте «поляны» в земле зиял огромный «колодец» - котлован, в котором запросто поместился бы в высоту шестиэтажный дом, а в ширину тот же дом с десятью подъездами.
Местные гадали, что это могло бы быть: резервуар для хранения запасов воды, или просто бассейн, или военный бункер, или ёмкость для хранения специального оружия против империалистов, или что-то уж совсем непонятное, вроде устройства для запуска спутников из Подмосковья. Местный самый дотошный бывший военный, нынче пенсионер, по коллективной просьбе соседей посетил даже Щёлоковский исполком, но ответа не получил, поскольку в исполкоме о стройке знали, а об её назначении даже не догадывались и только разводили руками.
Вывезенным грунтом был засыпан дальний огромный овраг, от которого к бывшей «поляне» протянулась высокая насыпь, которая постепенно превращалась в подъездную дорогу. В котловане, между тем, по–настоящему кипела стройка, причём рабочих в одинаковой одежде каждый день привозили и отвозили в специальных удлинённых автобусах с решётками на окнах. Спуститься в котлован можно было только по наклонному жёлобу, как говорится, на пятой точке, а подняться – по тому же жёлобу, повёрнутому вечером к небу другой стороной: там были устроены ступени. Немногих руководящих работников транспортировали в котлован и обратно специальным подъёмником.
В это же время железнодорожные рабочие подтянули пути от станции к котловану, и к празднику Великого Октября сюда, не торопясь подобрался состав с зачехлёнными грузами на платформах. Каждые две платформы охранялись вооружённым солдатом. Пути были устроены вокруг котлована, поэтому грузы, за ночь непонятно как снятые с платформ, заняли строго определённые места на земле по краям котлована. Тепловоз утащил пустые платформы на станцию, и в тот же день на стройку прибыли три подъёмных крана с длинными стрелами, которые могли сходиться в одной точке – в центре котлована. Потом на железнодорожных платформах привезли строительные материалы, и краны по мере надобности стали опускать их вглубь котлована. Самый дотошный бывший военный, а нынче пенсионер, в ранние декабрьские сумерки со всеми предосторожностями отправился на территорию стройки и даже попробовал заглянуть вглубь котлована, но рассказать своим родственникам и друзьям ничего не смог, потому что упал на дно котлована с высоты шестиэтажного дома с аккуратной дырочкой в голове около левого виска. Похоронили его, как бывшего военного, с воинскими почестями на Щёлоковском кладбище рядом с родителями…
Весной 1964 года строительство внутри котлована подошло к концу, и стали видны многочисленные коммуникации, поднимавшиеся вертикально наружу из нутра котлована на уровень земли. Получалось, что их нужно было бы соединять с тем, что могло появиться над котлованом. Так и получилось: над котлованом началось возведение гигантской круглой железобетонной башни, то есть надземной части этой необычной стройки.
12 апреля 1966 года, через пять лет, образно говоря, как над стройкой пролетел первый космонавт планеты, стала она теперь официально называться «Объект ДСК – 1», но ни в печати, ни по радио или телевидению такое название никогда не упоминалось. Местные жители, конечно, расшифровали «Д С К», как домостроительный комбинат, и на этом успокоились, тем более что вокруг объекта появился глухой забор с колючей проволокой по верху и изоляторами для высокого напряжения. В заборе были предусмотрены только двое ворот: одни для въезда – другие для выезда. Ворота охранялись весьма тщательно…
Строительство объекта «ДСК-1» полностью было закончено к первому мая 1970 года.
А второго мая на специальной площадке внутри забора приземлился вертолёт, из которого вышли первые люди нашего государства. По традиции сдачу – приёмку важных объектов приурочивали к политическим праздникам, и строители закончили работы в основном ко дню рождения Ленина, а к Первомаю только кое-что доделывали - по мелочам. Сооружение поражало масштабами: над землёй высился шестиэтажный круглый дом, каждый этаж которого обрисовывался огромными затемнёнными окнами. Крыша (с футбольное поле!) ловила свет и превращала его при помощи солнечных батарей в электрический ток. Осмотр объекта, следовательно, и приёмка его, первыми государственными лицами заняла много времени по причине грандиозности объекта, и, казалось бы, самое первое лицо государства в соломенной шляпе и вышитой украинской сорочке (было очень тепло, даже жарко), за которым преданно ходили строители и остальные государственные лица, должно было быть довольным, но его начал беспокоить доклад помощника об американском спутнике – шпионе, засекшем около Москвы сверх секретный объект. Из-за этого первое государственное лицо от негодования на американцев начало сердиться на своё окружение, и программу приёмки пришлось свернуть. Правительственный вертолёт отправился в Москву, а руководители стройки скрылись в сооружении, откуда через небольшое время, несмотря на бетонные стены, стало слышаться нестройное, но громкое пение…
К празднику Победы в списках награждённых орденами и медалями, среди ударников, генералов, ветеранов и наставников появились фамилии строителей «Объекта ДСК-1» и снова из-за стен объекта глухо раздавалось нестройное пение, но это было в последний раз. Объект «ДСК-1» замер ДЛЯ ПОСТОРОННИХ на последующие годы…
Наступило время интенсивного освоения космоса. После знаменитого гагаринского «Поехали!» прошло время. Страна соревновалась с Америкой. Полёты в ближний космос, несмотря на некоторые технические и даже трагические неудачи, постепенно превращались в рутинные. Американцы уже два раза побывали на Луне. Мы исследовали Луну с помощью автоматических аппаратов. Наша страна собиралась удивить мир полётом советских космонавтов на Марс, но о дальнем космосе приходилось пока только мечтать: не было соответствующих ракет и людей, подготовленных к дальним многолетним полётам, сосуществованию разных людей в замкнутых объёмах, в космической изоляции…
А в это время в стране шла другая не менее важная с государственной точки зрения и не менее секретная работа. В школах – интернатах, детских домах, приютах специальные люди отбирали детей, преимущественно мальчиков для проведения невиданного доселе эксперимента. Требовались дети от одиннадцати до тринадцати лет, в идеале двенадцатилетние, не имеющие родителей и близких родственников, обладающие определённым интеллектом и подходящим здоровьем. Отбирались дети в две группы, каждая из двадцати человек. Таким образом, после тщательного отбора в списках должно было числиться сорок детей – круглых сирот, по двадцать человек в группе. При этом на каждые пять мальчиков приходилась бы одна девочка…
Юра не мог понять, как незнакомые люди, оказавшиеся по каким-то одним известным им причинам в захолустном детском доме в далёкой вологодской области, решили выбрать из сотни детдомовских детей именно его, одиннадцатилетнего (с половиной) мальчишку, и доставить сначала в сопровождении благожелательной, но строгой тётеньки, в специальный лагерь на берегу Волги, но не туда, где была железная дорога, и куда они сначала приехали с ней в поезде, а туда, где на другом, высоком берегу Волги стояли настоящие армейские палатки и куда вместе с другими какими-то детьми в сопровождении подтянутых молодых людей он плыл на военном катере на другую сторону реки. Всех детей, плывущих сейчас в катере, объединяло одно: они были круглыми сиротами. Кроме того, они не знали, что дальше с ними будет. Такими же были остальные дети, уже размещённые в этом сборном лагере на несколько дней раньше.
Поселили их группами по двадцать человек в армейских палатках. Девочки жили в тех же палатках с мальчиками на равных. Некоторые кровати были двухэтажными, поэтому кое-кто сразу облюбовал себе вторые этажи. Почему-то «кое-кто» были только девочки.
Через несколько дней ребят повезли из этого лагеря в Круглый дом специальным поездом, сначала переправив через Волгу, но уже в обратную сторону. Стёкла в вагоне поезда были закрашены снаружи, видимо, чтобы дети не процарапали изнутри дырочку, поэтому понять, куда их везут было невозможно.
Огромный дом, в который они попали, понравился ребятам сразу, потому что там было где спать, было что есть, было даже где просто валять дурака и отдыхать! Явно было лучше, чем в детском доме: бассейны, комнаты, комнаты, залы, помещения всякие, залы для спорта, ещё какие-то комнаты, снова какие-то залы, переходы и при этом необыкновенный простор. У групп появились наставники - в каждой по взрослому человеку. Но по какому! Были они не воспитателями, а действительно наставниками и могли ответить на любой ребячий вопрос. О чём бы их не спросили, ответ всегда находился, причём понятный ребятам, и в то же время по-научному точно выверенный. Единственно чего они не могли - заменить ребятам мам и пап, поэтому дружбу с ребятами не заводили и в личные контакты не вступали. Никто ребят не воспитывал, не наказывал, ничего насильно делать не заставлял, даже учиться, есть или спать. Первый этаж отдали первой основной группе. Второй этаж временно – другой, сказали, запасной. На следующий год первую группу должны были перевести на второй этаж, потом через год на третий и так далее. Первая группа стала жить своей особой обособленной ото всех жизнью и с другими детьми никогда и нигде уже не пересекалась. С этажа на этаж в Круглом доме можно было попасть по любой из четырёх боковых лестниц или подняться на лифте. Но пользоваться лифтом можно было только в сопровождении наставника – почему, они тогда не знали. В отношении еды вопрос решался совсем просто: в любое время дня и ночи можно было зайти в специальный зал и, набрав на пульте название еды, нажать кнопку и получить её в окошке раздачи-выдачи. Здесь никогда не было очереди, потому что окошек было ровно столько, сколько человек числилось на этаже. В специальном зале для сна стояла двадцать одна мобильная кровать. Кровати можно было перемещать по желанию в любую точку этого огромного помещения. С ребятами днём и ночью находился наставник. Окна с внутренней стороны дома были непрозрачны, и увидеть, что делалось за окном, было невозможно. Жили дети, как говорят, по солнцу, хотя настоящего солнца теперь не видели. Просто в Круглом доме в определённое время постепенно становилось светло или постепенно темнело. На потолке спального зала в темноте начинали светиться «звёзды». По ним наставник не сразу, но научил узнавать время, например, остающееся до «рассвета». Группа была совершенно изолирована от внешней жизни: ребята не знали ни времени, ни месяца, ни года; тем более не знали дней недели.
Постепенно ребята в группе перезнакомились, а потом и подружились, несмотря на разные характеры и непохожие судьбы. Юра подружился с Геной – рыжеватым пареньком, попавшим в Круглый дом из Кемеровского приюта. Отец у него был шахтёром и погиб под обвалом, а мать быстро умерла, как говорили, от горя. Позже к ним присоединилась Наташа – шустрая девочка с тощими косичками и всегда сбитыми коленками. Гена почему-то в ней души не чаял, считал её за сестрёнку и всегда старался быть рядом; даже держал при себе пузырёк с йодом, палочку и ватку для лечения коленок. Где и как он раздобыл йод, никому не признавался. Постепенно вся группа разбилась на ячейки. Основой ячеек почему-то стали девочки, а вокруг них уже потом собрались ребята. Наверно потому, что девочка в двенадцать-тринадцать лет всегда старше такого же мальчишки, ведь через четыре-пять лет она уже готова быть настоящей мамой, а мальчик даже через пять лет – он и есть просто мальчик. Различаться образовавшиеся компании – ячейки у ребят стали по именам девчонок: Алла и при ней четыре человечка, Вика и при ней пять мальчишек, Оля с пятью ребятами, и Гена, Юра и Наташа. Получилось, что только в одной ячейке вожаком оказался мальчик. И неспроста: вряд ли можно было найти среди одиннадцати - двенадцатилетних такого мудрого, рассудительного, спокойного человечка, как Гена.
Так в безделье прошло у ребят какое-то время, может быть месяц, может быть два, когда наставник собрал всех в совершенно новом зале, о котором ребята даже не догадывались, и спросил, хотят ли они полететь всей своей командой на Марс? Скорее всего, он не ожидал такой бурной и дружной реакции «Да!». Когда все успокоились, он сказал, что его зовут Серафимом Степановичем, и он будет с ними столько времени, сколько потребуется для отправки их команды на Марс. С той поры ребята преданно ходили за наставником по пятам: больше жизни хотелось им поскорее лететь на Марс и, конечно, пожить на Марсе, не понимая пока, что оттуда они никогда не вернутся. А Серафима Степановича ребята для сокращения прозвали «СС», против чего он и сам не возражал.
СС рассказал ребятам, что будет учить их космическим наукам, вырабатывать специальные навыки для жизни и работы в космосе, что, когда они отучатся на первом этаже, он переведёт их на второй, где они снова будут учиться и тренироваться, и так до тех пор, пока не будут готовы лететь на Марс. И ещё сказал, что ему хочется, чтобы его группа из двадцати человек не распалась и на четвёртый этаж добралась в этом же составе.
Началось постепенное приобщение ребят к большому, дальнему космосу. А началось оно с совсем простого: на ночь они сдвинули кровати каждой из ячеек, чтобы было удобнее переговариваться, когда у кого-нибудь появлялись не простые, а «космические» мысли. Первый урок СС дал им перед сном: «Теперь помещения на этаже будут называться отсеками, а весь этаж - кораблём»,- и ребята ответственно затверживали про себя названия: пищевой отсек, учебный отсек, гигиенический, медицинский, спортивный и всякие другие. Потом СС каким-то образом чуть замедлил привычный детям распорядок дня и ночи – они стали чуть медленнее меняться, и сказал, что так будут проходить сутки на Марсе, и они должны к этому привыкать. В наступившей «ночи» СС показывал им созвездия, и каждый раз перед сном учил, как по ним ориентироваться, как определять скорость перемещения космического корабля в пространстве, как выглядит звёздное небо с Земли и как с Марса. А вскоре все заметили отсутствие «сумерек» и «рассветов». Оказывается, так резко, не по земному, происходит на Марсе смена дня и ночи. И ещё: в помещениях стало теперь намного теплее, если не сказать жарче, потому что Солнце сильнее, чем Землю, нагревает Марс, и им с детства нужно к этому привыкать.
С утра до завтрака СС теперь отправлял всех в спортивный отсек, где на хитроумных устройствах они накапливали мышечную энергию и набирали мышечную массу, а параллельно набирались ума-разума. После спортивного отсека им нужно было идти в гигиенический, который первыми всегда посещали девочки. Так должно было быть в космосе. В какой-то день перед завтраком СС предупредил ребят, что раз в неделю они будут для постепенного привыкания получать пищу в тубах и что такой день именно сегодня. В тубах было даже вкуснее, чем обычно, но к обеду некоторые так проголодались, что втайне друг от друга смотались в пищевой отсек, и неожиданно встретившись там, были разочарованы, когда у них после нажатия желаемых кнопок ничего не произошло. На сегодня питательная система отсека, видимо, была заблокирована. Вечером ребята признались наставнику о посещении отсека, и перед сном СС рассказывал о принципах питания из пищевых туб и тюбиков, но рассказывал так долго, что от голода многие заснули и не узнали, чем рассказ закончился.
Однажды СС раздал всем рации и предложил день провести без него, соблюдая самостоятельно все требования, к которым ребята уже должны были привыкнуть. Предлагалось вырабатывать общие решения, не видя друг друга, общаясь только с помощью переговорных раций. При этом половина ребят должна была находиться как бы в космическом корабле, а вторая половина - в открытом космосе. Сделать это оказалось значительно труднее, чем казалось. Во время придуманной наставником игры, дети в первый раз перессорились. Наверняка он наблюдал откуда-нибудь за нами, но не вмешивался и не руководил.
Как ни странно, первыми поссорились девчонки. Оля и Вика считали, что в «открытом космосе» быть почётнее и каждая хотела там оказаться. Остальные: Алла с четырьмя ребятами и Гена, Юра и Наташа предпочли оставаться «на корабле», потому что разумно считали, что оказать нужную помощь всегда легче из дома, хотя бы и из космического. Между тем, ссора Оли и Вики разгоралась не на шутку, и в рациях (они были настроены у всех на одну и ту же волну) начали раздаваться сначала угрозы, а потом и оскорбления. В девчоночьи голоса стали вплетаться голоса мальчишек, и, в конце концов, пересекшись на площадке тренировочного отсека, Оля и Вика, поддерживаемые ребятами своих ячеек, вцепились друг в друга, и на полу вскоре образовалась куча - мала, отчаянно мутузившая друг друга. Рации полетели прочь, у кого-то потекла из носа кровь; Гена, Юра и Наташа с командой Аллы бросились их разнимать. Наташа, несмотря на то, что была самой худющей и не самой высокой среди девчонок, дралась отчаянно, но как всегда разбила себе коленку. На полу появились следы крови. Команда Оли оказалась физически сильнее и, в конце – концов, Викиных ребят завалили на пол, а растерзанная Вика плюнула от бессилия в сторону бывшей подруги. Так на первом этаже появилась в отношениях детей первая трещина, заметьте, среди девочек. СС наверняка знал о том, что произошло, и сделал для себя выводы, но историю не комментировал и ребятам ничего не высказал...
СС был абсолютно не истощим на выдумки, и на каждом занятии, или в игре он давал ребятам узнать что-то новое. Так, в тренировке на изучение вращения небесных тел, Юру почему-то потрясло, что Венера крутится в противоположную от Земли сторону и одни сутки на ней равны почти одному году на Земле. «Вот где бы жить – не состаришься!» - мечтательно повторял он. Иногда встречи с СС проходили в отсеке визуальных наблюдений, где ребята учились распознавать объекты на поверхности Марса. СС также учил их быстро и правильно считать, говоря, что зачастую вычисления могут спасти жизнь. Быстрее всех (и всегда без ошибок) производил расчёты Гена, а Наташа отличалась дотошностью, переходящей в крайнюю въедливость при анализе случаев и явлений. И ещё – упрямством и независимостью. Даже мазать йодом свои вечно разбитые коленки она разрешала Генке не всегда, а по настроению. Настроение же у неё менялось довольно часто, а вот решения она принимала быстро и, как правило, безошибочно. Юру СС среди других ребят не выделял, но считалось, что у него расположенность к управлению сложными приборами и системами. Остальные дети ничем особенно не выделялись, но СС считал, что ещё рано, жизнь потом поможет проявиться их качествам. А если ничего не проявится, тогда человечка отчислим и всё: прощай, человечек, возвращайся в свой детский дом...
Наверно у ребят прошёл год учёбы, потому что однажды группу разбудили, ночью погрузили в тот же самый вагон с непрозрачными окнами, в котором они приехали в Круглый дом, и выпустили из вагона на станции, расположенной недалеко от берега Волги, а потом, как и раньше, перевезли специальным катером на противоположный берег, где в прошлом году детей «накапливали» в палатках для отправки в Круглый дом. Теперь здесь стояло всего три палатки: для детей и наставника, для неразговорчивого обслуживающего персонала и небольшая третья палатка, похоже использовавшаяся как склад. За прошедший год дети, наверно, стали представлять собой некую государственную ценность, поэтому их учили, холили, лелеяли, охраняли, одевали и кормили. Правда, в лагере кормили только едой из туб и тюбиков...
Однажды к Юре подошла Наташа. Чувствовалось, что она что-то задумала. Даже больше: что-то её тревожит. Они отошли в сторонку, спустились с крутого берега к воде. Наташа, беспокойно оглядываясь, зашептала ему в ухо: «Мне становится страшно. Мы живём как арестанты. В любой момент кто-то из нас может пропасть, и никто его не хватится. Мы подопытные кролики, на нас наверно ставят опыты. Нам не всё говорят. Я случайно у соседней палатки подслушала, что напротив нас через Волгу, испытывают ракеты и людей в ракетах. Называется это место Капустный Яр. Как ты думаешь, из-за этого здесь воняет капустой, или мне это кажется? Может быть и нас тут, как кроликов, держат для опытов? А может, когда мы вырастем, загрузят нас в какую-нибудь ракету, закроют снаружи дверь и отправят навсегда как какую-нибудь капусту в неизвестное место на небе. А я так не хочу, не хочу! Не хочу!! Генке я боюсь сказать, он меня не поймёт. Давай убежим отсюда. Например, на какой-нибудь лодке, вон сколько их плавает по Волге! Будем жить где-нибудь на острове, построим шалаш, ладно?»
Юра сначала подёргал себя за вихор на макушке (такая у него была привычка), а потом сказал: «Наташка, ты с ума сошла! Во-первых, когда-то будет здесь зима, а зимой в шалаше не проживёшь. Это сейчас тепло, потому что лето. Смотри дальше, ты сирота и я сирота. Никому на свете мы не нужны. Случайно попали, где нас учат на космонавтов. Есть где жить, есть что есть, даже одежду удобную дают. Ты помнишь свой детский дом? Хочешь снова туда? - Наташка замотала головой - тогда давай больше об этом не говорить и вообще не думать. Вот перейдём на другие этажи, там будет видно. Ну и что, что кормят нас сейчас только из туб и тюбиков – мы должны научиться из них аккуратно есть, ведь там, наверху, - он показал рукой на облака, - это придётся делать всю жизнь». Наташа подумала и сказала: «Или не придётся», как-то погасла лицом и полезла вверх по склону к палатке, а он остался на берегу и стал думать, что совершенно не ожидал от себя такой рассудительности, а от Наташки такого паникёрства. Но он чувствовал, что на Наташку его слова не подействовали. Замыслила она что-то, думал он, обязательно Генке нужно сказать: пусть за «сестрёнкой» последит, поговорит с ней. Может быть она его послушает.
Но сказать Генке про этот разговор Юра забыл – рыбалка отвлекла, вернее даже не рыбалка, а что из-за неё произошло.
Как-то после очередной ухи из тюбика, Юра подошёл к СС и спросил, возможно ли в этой реке поймать хоть какую-нибудь живую рыбу? Наставник хорошо относился к любознательным детишкам и утром около своей кровати Юра обнаружил лески, крючки всякие, грузики. СС, хитро улыбаясь, спросил, ловил ли он когда-нибудь рыбу в реке, а не в тарелке? Нет, Юра в реке не ловил, а хотелось бы. «Тогда, - сказал наставник, - надеюсь на твою сообразительность. Здесь всё, что может понадобиться для ловли рыбы, а ты уж сам соображай, что к чему нужно приладить». Вот такую задачу поставил Юре Серафим Степанович.
С тем, что обнаружил около кровати, Юра возился очень долго. Там, дома, где он жил с родителями, реки не было. А в детском доме не только до рыбалки, но и до детей никому особенного дела не было. Привязал он к концу лески груз весом с магазинную гирьку, а подальше от гирьки расположил три самых больших крючка на коротких лесочках. Рассуждал так: «Разматываю леску и укладываю её большими кольцами на берегу. Потом беру «гирьку» и как можно дальше забрасываю её в реку. Гирька летит – леска разматывается. Если закончила разматываться, значит груз лёг на дно, а с ним и крючки». Дальше всё представлялось элементарным: рыба плывёт около дна, ищет еду… Стоп! Открытие! Рыбе нужна какая-нибудь еда, а чтобы она попалась, требуется рыбью еду нацепить на крючок! Он нашёл СС и рассказал ему о придуманном и еде для рыб. Наставник выполненное одобрил и подсказал, что конец лески на берегу нужно обязательно привязать к палке, а палку хорошенько воткнуть в песок, потому что в Волге встречаются крупные и сильные рыбы. А на крючок он посоветовал вместо специальной рыбьей еды выдавить из пищевого тюбика, например, гречневой каши. Он зашёл в обслуживающую палатку и вынес Юре красивый тюбик. Юра попробовал – ему понравилось – вкусно! Интересно, заинтересуются ли рыбы его угощением?
Через пару минут крючки были намазаны толстым слоем гречневой каши, на глазах покрывающейся засыхающей на солнце аппетитной корочкой. Забросить грузик-гирьку удалось только с третьего раза. Два раза он бросал гирьку, но ничего не получалось - крючками цеплял себя сзади за одежду. Хорошо, что никто из группы его не видел в положении пойманной рыбы. Но вот заброс, наконец, удался – гирька плюхнулась в воду далеко от берега, за ней аккуратно размоталась уложенная кольцами на песке леска. Теперь, получается, нужно было ждать. Про палку для привязывания лески, он, конечно, забыл, поэтому привязал леску к правой руке и стал думать, что же там, в глубине Волги сейчас творится? Интересуются ли рыбы его приспособлением и замечательной гречневой кашей для космонавтов?
Солнце приветливо светило, облака, подгоняемые ветром, неслись по небу, образовывая разные узоры и даже картины. В одной картине он вдруг увидел Наташку с её нелепыми косичками, вспомнил, что надо бы рассказать Генке о разговоре с ней, но картина в небе растаяла, а его отвлекли муравьи. В прибрежном песке бегали очень мелкие муравьишки, и, если сидеть не шевелясь и не смахивать их с тела, оккупировали захваченные площадки и начинали в них вгрызаться, работая крошечными, но острыми челюстями. Шло время. Ничего не происходило, и он уже собрался вытащить на берег своё приспособление, как намотанная на правую руку леска сдёрнула его с песка и потащила в воду. Он силился отвязать леску от руки, но не мог – узел затянулся. Пытался перегрызть леску, но только надломил зуб. А леска тащила его в воду! Юра испугался и стал кричать изо всех сил – звать на помощь! Так же он кричал от страха и боли, когда лишился родителей и очнулся после страшной автомобильной аварии, вылетев через лобовое стекло…
Сверху прибежали ребята, Серафим Степанович, охранники. Взрослые ухватились за леску, пытаясь её ослабить и развязать, но леска дёргалась, скользила и вырывалась из рук. Когда то, что «поймало» Юру, ослабило леску, один охранник влез в воду и начал наматывать её, провисшую над водой, на руку и плечо (так электрики обычно сматывают провода), а второй освободил Юрину руку, перерезав на запястье леску. Не успел Юра рассмотреть содранную леской кожу на руке, как охранник, наматывавший на себя леску, странно дёрнулся и исчез под водой. Все стоявшие у воды взрослые, не успели даже понять, что случилось непоправимое. Также текла Волга, также бежали облака, также светило солнце. Первыми закричали испуганные девочки, а взрослые и СС долго ещё не отходили от воды, надеясь на ловкость и выносливость охранника…
Нашли его тело через три дня на отмели в нескольких километрах от лагеря. Леска глубоко врезалась в его тело, а на другом её конце плавал зацепившийся за все три Юриных крючка обессиливший гигантский сом. Когда рыбаки, нашедшие тело охранника и вытащившие сома, взвесили рыбину, оказалось, что весила она сто шестьдесят килограммов! Об этом СС узнал от милиционеров и рассказал ребятам, и с той поры Юра навсегда стал бояться купания в больших реках. Но, самое тяжёлое было, конечно, то, что из-за него погиб человек. Да, да из-за него, потому что, если бы он спокойно, как все, ел бы и ел уху из туб, никаких экспериментов с ловлей живой рыбы не было бы, и охранник бы не погиб. Но ведь Юра его не просил лезть в воду, можно было бы просто обрезать леску у него на руке, и все были бы целы, живы и здоровы. Наверняка и громадный сом тоже был бы жив. Подумаешь, крючки и леска! У рыб, небось, и не такое случается!
Так у Юры появилось понятие о причинно-следственных связях, что в деле, которым ему придётся заниматься в будущем, обязательно должно пригодиться! Надоевшая еда из тюбиков в данном случае была причиной, гибель охранника - следствием. Выходило, что Юра, конечно, не нарочно, убил охранника из-за еды...
Но, как в народе говорят, беда никогда не приходит одна!
На следующий день потерялась Наташа. Вернее, даже не на день, а на утро. Точнее, даже не потерялась, а пропала! То есть, когда ребята проснулись, Наташи в палатке не было. Охранник видел, как она выходила около трёх ночи из палатки, сказала, в туалет. Он попробовал заговорить с ней, но Наташа была, как он понял, совсем сонная, да и сам он, оставшись один и шокированный происшествием с напарником, был, видимо, выбит из колеи, рассеян и невнимателен. Кроме того, как нарочно, в эту ночь по воде мимо лагеря проходило много байдарочников, проносились браконьерские моторки, а на фарватере светились огнями и гудели, расходясь, пассажирские и грузовые суда. Нужен здесь был даже не второй охранник, а, может быть и третий. Ох, как был нужен! Тем более что ночами к лагерному берегу приноровились причаливать на разведку юркие моторки: их хозяев очень уж интересовало содержимое армейских палаток, особенно третьей - складской, недавно появившихся на берегу. С воды ушлые ребята рассмотрели в бинокли несколько человек взрослых, в том числе и с оружием, и около двадцати детей, но это явно был не пионерский лагерь с традиционными пионерскими линейками, подъёмами флагов и горнами. Это не был и трудовой лагерь школьников, собирающих помидоры для отправки в столицу. Палатки явно охранялись, поэтому причаливание к берегу производилось незаметно, с выключенным лодочным мотором, по инерции, предварительно разогнавшись поперёк реки. И, конечно, ночью, в темноте. Течение реки здесь было очень сильное, поэтому нужно было так рассчитать скорость, чтобы, с одной стороны, лодка с выключенным мотором по инерции дошла до берега, с другой, она должна была вылезти носом на песчаный берег ровно настолько, чтобы её не снесло течением и чтобы её можно было легко оттолкнуть от берега в случае, если бы высадка на берег оказалась бы неудачной. Чем чёрт не шутит, но здесь могли и пальнуть в непрошенного гостя!
Именно в одну из таких ночей Наташа прошла мимо выглянувшего из палатки охранника вроде бы в туалет, тихонько спустилась к воде и увидела пустую, качающуюся на волнах, очень медленно уже начинающую отплывать от берега лодку, которую, видимо, набежавшая от парохода волна, сняла с берега. Даже здесь, на берегу Наташу не отпускало чувство, будто она в этом лагере или лишняя, или арестантка; что кто-то всё время следит за ней, что она как кролик для опытов, что… Тут из - под ноги выпрыгнула здоровенная ночная лягушка. Наташа взвизгнула и от испуга впрыгнула в лодку. «Лягушки гадкие на тебя здесь прыгают, дурачки всякие проповедуют, как нам в школе хорошо. Зашлют вас всех, недоразвитых, куда-нибудь в небо, там и оставят!» Наташа плюхнулась на скамейку, лодка закачалась, и как только на берегу раздались осторожные шаги, может быть хозяина лодки, может быть охранника, лодка сама, подхваченная течением, попала на стремнину, а потом её и вовсе вынесло на середину реки. «Ура!» - сказала себе девочка, ненавидевшая придуманный кем-то распорядок, считавшая его насилием над собой, особенно с той поры, как лишилась мамы и попала сначала «в руки» милиции, потом к каким-то опекунам, которых боялась, потому что старый дядька-опекун приставал к ней по-всякому поводу и без повода, потом в детский дом для «трудных» подростков. За год в детдоме она два раза убегала куда глаза глядят. Её ловили, возвращали, наказывали. Поэтому, решив покинуть лагерь и эту космонавтскую школу, Наташа поняла, что её возможности и желание совпали, а дальше видно будет. Управляться с мотором девочка, конечно, не умела, но найдя на дне лодки два тяжёлых весла, обрадовалась, с трудом вставила одно из них в уключину, но второе уронила за борт. Попробовала грести одним веслом, но из этого ничего, конечно, не получилось: лодка закружилась и поплыла теперь по течению боком вперёд. Наташа вспомнила, как однажды с мамой гуляла в парке и на пруду даже пыталась маму катать на лодке. Было Наташе тогда лет восемь. Но сейчас мамы рядом не было, второго весла не было, лодку куда-то несло течением могучей реки. Небо потемнело, кроме того, на открытой воде вдруг задул холодный ветер, а из одежды на ней были только трусики, футболка и сандалии. Наташа опустилась на деревянный настил на дне лодки, благо там было сухо, свернулась в комочек и напрочь заснула, потому что в эту ночь практически не спала…
В лагере все проснулись очень рано, гадали, что случилось с Наташей, поэтому пораньше, едва рассвело, СС отправился в ближайший населённый пункт, попытаться связаться по телефону с Москвой, с Круглым домом, доложить ситуацию. Ребята остались на попечении охранника, четырёх молчаливых работников, обеспечивавших питание, гигиену-медицину, спорт и сон, и двух каких-то человек, наверно военных. Ребята разбились на группки, пытались чем-то заниматься, но делать ничего не хотелось. Юра с Геной расположились в сторонке, и Юра тихонько рассказал про разговор с Наташей. Юре и тогда не понравилось её настроение, а сейчас вообще всё стало казаться ужасным. Она могла пойти к воде, оступиться, например, и упасть в воду. Или наступить на змею: здесь встречались гадюки, и дети даже видели гюрзу, от которой СС просил держаться подальше и всегда быть предельно внимательными, особенно забираясь в траву. Генка, конечно, был очень расстроен, ругался почём зря, чуть не полез драться, да Юра и сам понимал, что был виноват. Нужно было и с Генкой посоветоваться, и СС рассказать – он же за всех детей перед кем-то там отвечает.
К ужину вернулся СС. Молчал. Думал о чём-то. Все пошли за ним со своими тубами на берег, но не к самой воде, а сели наверху, на обрыве и долго смотрели на воду, на пароходы, на моторки, натужно рычащие, когда шли против течения. Потом на небе появились звёзды, а на воде зажглись огоньки бакенов. Ночная птица уселась на куст прямо над ребячьими головами и очень грустно засвистела свою песню. «Про Наташу», - тихо сказал кто-то, и девочки захлюпали носами…
Ночью всех разбудил рёв, похожий на рёв двигателей самолёта. Как будто самолёт стоял около палатки или висел прямо над ней. Только намного сильнее. С кроватей ребят, как ветром сдуло: не очень высоко в воздухе, казалось прямо над лагерем, раскачивалась из стороны в сторону, извергая из себя пламя, огромная ракета. Гул был такой, что все по примеру СС заткнули уши пальцами, но гул шёл даже из земли в ноги! Ракета в воздухе постепенно начала наклоняться, заревела ещё громче и вдруг взорвалась, разлетевшись на ослепительные кусочки. Все инстинктивно пригнулись, а Алла с Викой даже спрятались в палатке. Потом всё стихло, и дети, взбудораженные этим необычным зрелищем, стали забираться в постели. Потом, когда все улеглись и немного успокоились, СС рассказал под большим, кстати, секретом, что возможно проводились испытания ракетных двигателей или пробный запуск большой военной ракеты, потому что на противоположном берегу Волги находился испытательный центр, который назывался Капустин Яр. «Может быть на новых, отработанных здесь, мощных межпланетных двигателях вы и полетите на Марс, ведь вы и тогда будете молодыми, а я и теперь по сравнению с вами совсем старик»,- сказал с грустью СС. А кто-то из ребят из Олиной ячейки сострил, что это был привет от Наташки... С этим ребята заснули без снов до утра.
А Наташе часто снился, один и тот же тяжёлый сон. Умирающая в мучениях мама, тётеньки из скорой помощи, неохотно приехавшие по звонку рыдавшей в трубку маленькой девочки. (Скорая не имеет права приезжать на вызов по детским звонкам). Через полчаса машина уехала, увезя от Наташи то, что раньше было мамой. Наташа осталась в доме одна. Она ходила и везде включала свет, чтобы не было страшно. Но свет вдруг выключался, и Наташа просыпалась от страха. Так было и в ту ночь, когда её увидел охранник, но теперь всё стало другим потому, что смогла освободиться, убежать, ни от кого теперь не зависеть! «Пропадите пропадом, космонавты эти фиговые! Подумаешь, школа космонавтов! Я всегда буду жить на Земле. Дом для людей здесь! Здесь жила мамочка моя любимая, здесь и я всегда буду жить! А уж лететь на какой-то ваш Марс, уж извините, летите сами, мчитесь колбаской!» - так во сне, свернувшись калачиком на дне лодки, протестовала и защищала себя маленькая девочка…
Неуправляемая моторка проплыла по Волге ещё два с лишним часа, и на рассвете прибило её к песчаному берегу в тридцати километрах ниже по течению, недалеко от села Никольское, в котором испокон веков селились рыбаки, бурлаки и разбойники. С воды в Никольском Наташе был бы виден храм из белого камня, но девочка, согревшись на появившемся в небе горячем астраханском солнце, крепко спала. Проснулась она от плеска воды о металлическое днище и голосов детей, окруживших лодку. Она не сразу поняла, что произошло, где она теперь находится, а ребячьи голоса напомнили ей вдруг ненавистный детский дом. Наташа спросонья чуть не заершилась, так детдомовские настраивали себя на драку, но кругом было так хорошо, так спокойно, что она почувствовала себя вполне самостоятельной и взрослой. Дети набились в лодку, стали просить покатать, но к лодке уже спешили родители, и Наташа внутренне сжалась, готовясь к неласковой, как ей казалось, встрече со взрослыми – свидетелями её не стандартного появления на берегу. Берег был пляжем палаточного городка автотуристов. Здесь любили останавливаться и москвичи, и ростовчане, и воронежцы, не говоря о местных: волгоградцах и астраханцах. Встречались даже автотуристы из далёких городов: Ленинграда, Мурманска, Архангельска. Место на самом деле было удивительно удобное для отдыха, потому что неподалёку из колонки текла настоящая питьевая вода, в селе работали продуктовый и хозяйственный магазины, а наверху, в степи на бахчах зрели сладкие астраханские арбузы и наливались спелостью огромные сахаристые помидоры. Народ называл их «бычье сердце». Всё это стоило здесь совсем дёшево, как и чёрная икра и свежая осетрина, поставляемые местными браконьерами в палаточный городок каждый день, но исключительно по ночам. Кроме того, здесь туристы сами прекрасно ловили разную рыбу, особенно судака, и жирную чехонь. Рассказывали, что степные калмыки раньше, когда у них не было газа или не хватало на зиму дров, топили печи сушёной чехонью, такая она была жирная и так много её ловилось. Берег в этом туристическом раю был песчаный, пологий - как будто специально созданный для детей, поэтому почти у всех палаток и около воды резвились детишки всяческих возрастов, но теперь они все собрались около Наташи, а с ними, конечно, и родители. Даже настоящий милиционер здесь оказался, правда вместо формы на нём были только плавки. Милиционер тоже отдыхал здесь с женой и сыном и привёз их на настоящем милицейском мотоцикле с коляской из Волгограда. Он вытащил лодку подальше на песок, крепко взял Наташу за руку и повёл к своей палатке, двенадцатой во втором ряду – вот сколько было туристов на берегу. Он подвёл Наташу к аккуратненькой симпатичной улыбчивой женщине: «Знакомься. Это моя жена Наташа, а как тебя зовут?» «Наташа, - ответила девочка и спросила, - а вы мне не сделаете плохо?» Голос её дрогнул – слишком много испытаний выпало этому ребёнку. Жена Наташа прижала девочку к себе, сказала: «Не бойся с нами ничего; Николай Иванович, он хотя и милиционер, тебя ни за что не обидит. А сейчас мы все, только придёт с рыбалки наш очень взрослый сын Гена, сядем завтракать. Ты не отказывайся, ладно?» «Интересно, как она узнала, что я голодная, как собака, нет, как две собаки?» не успела подумать маленькая Наташа, как появился «очень взрослый» сын Гена с садком с двумя уснувшими на жаре белоглазыми судаками. Гене было не больше и не меньше лет, чем Наташе, и он, как всякий маленький мальчик, немного стеснялся своей новой знакомой, неизвестно откуда появившейся за их обеденным столом. А между тем, мама Наташа нарезала крупно помидоры, поставила на стол тарелки с ложками и вилками и стала разливать из большого котелка душистую горячую уху. Первую тарелку она наполнила Наташе. Это так подействовало на девочку, что она расчувствовалась и благодарность закапала из её глаз прямо в уху. «Не соли уху слезами»,- шепнула ей на ушко мама Наташа и поставила на стол на всякий случай солонку, наполненную до краёв крупной немного темноватой солью. Наташа добрый жест оценила и благодарно улыбнулась в ответ. Ела она, ела, потом, отвалившись от стола, сказала, что вкуснее ничего в жизни не пробовала, а то в космонавтском лагере их последнее время кормили только из туб и тюбиков. У сидящих за столиком от удивления сделались большие глаза, и Наташа поняла, что нужно обо всём рассказать этим хорошим людям (а дети всегда чувствуют хорошее), чтобы было всем всё понятно.
И Никитина Наташа двенадцати с половиной лет отроду, ученица школы ДСК – Дальней Советской Космонавтики, попавшая в общем-то к незнакомым людям можно сказать непосредственно из Круглого дома, правда не совсем обычным способом, проучившаяся год на марсианском подготовительном отделении, угнавшая чужую моторку и сбежавшая из лагеря, начала рассказывать им о своей жизни длиной в двенадцать с половиной лет, о школе молодых космонавтов, о Марсе, о ночном побеге. Когда рассказ закончился, за столом наступило молчание, и только «взрослый сын» Гена восхищённо смотрел на Наташку и цокал от чувств языком. «Давай, я поеду вместо тебя туда, в школу для космонавтов!» «Не получится, - сказала девочка мудро, - для этого нужно быть круглым сиротой, чтобы никто не мог потом о тебе грустить. А у тебя есть и папа, и мама». «И ещё бабушка и замечательный дедушка»,- добавила мама Наташа…
По лицу Николая Ивановича было видно, что рассказ девочки его смутил. Здесь было множество серьёзных нарушений, в том числе и закона. Моторная лодка фактически украдена у владельца. Неуправляемая, плывущая по реке ночью без сигнальных фонарей лодка представляла серьёзную опасность для судоходства. Девочка тайно покинула учебное заведение, её наверняка ищут, потому что за неё отвечают работники школы. Кроме того, у девочки наверняка нет документов. Как представитель власти, как милиционер, Николай Иванович должен был, нет, обязан был немедленно вернуть Наташу в школу, разыскать владельца лодки, выяснить, зачем тот находился в зоне палаточного лагеря, и почему его неуправляемая лодка оказалась в Никольском, за десятки километров от палаточного лагеря. С другой стороны, он давно обещал своим отвезти их на солёное озеро Баскунчак, потому что такую красоту, как там, обязательно нужно хоть раз в жизни увидеть. Кроме того, девочка явно понравилась его семье, да и ему самому. Поэтому обычный человек пересилил в нём милиционера, и Николай Иванович, хитро посмотрев на сидящих за столом, торжественным голосом сказал: «Мною принято решение завтра с утра всем отправиться на экскурсию на … Баскунчак!» Это было классное решение! Гена запрыгал на одной ноге вокруг палатки и так кричал «Ура!», что заинтриговал многочисленных жителей городка. Малыши, увидев горланившего от радости Гену, к тому же прыгающего на одной ноге вокруг двенадцатой во втором ряду палатки, тоже, как маленькие обезьянки, начали кричать «Ура!» и скакать вокруг палаток. Мама Наташа тоже обрадовалась и сразу же начала соображать, что нужно взять с собой на экскурсию. Ведь брать приходилось только самое необходимое, потому что мотоцикл, хоть и большой, но не автомобиль, в нём много не увезёшь. За то он очень удобен для путешествий, потому что может проехать везде. В общем, все радовались кроме Наташи. Она представила, что её новые знакомые сегодня соберутся, а завтра уедут от неё, и она останется в незнакомом месте одна и снова будет спать в лодке на деревянном настиле. Наташе так стало жалко себя, что не сдержалась и заревела во весь голос. «Что с ней?» – испугался Гена, но мама сразу всё поняла, обняла худенькие плечики и ласково зашептала: «Ну, что ты, глупенькая, мы же поедем вместе с тобой. Не ты с нами, а мы вместе с тобой. Ясно? Я не хочу тебя никуда и никому отдавать. И не отдам, если ты сама вдруг не захочешь. У нас с тобой, получается, много общего, я ведь тоже росла в детском доме. Только моя мама не умерла, а не захотела забрать меня из родильного дома. Я была ей не нужна, мешала наверно». Девочка сквозь слёзы смотрела на Наташу, на Гену, на Николая Ивановича. «Ну, хватит,- строго сказал он,- а то я сейчас тоже заплачу. А вы никогда не видели плачущего милиционера. Уверяю вас – это душераздирающая картина!» Всем стало смешно, и на душе полегчало. «Всё-таки здорово, что попадаются в жизни хорошие люди!» - решила для себя Наташа. Она сердцем всегда чувствовала настоящую доброту, да только, к сожалению, это случалось совсем редко…
Теперь семья приступила к подбору одежды для девочки. Пришлось ей примерить Генины шорты, его рубашку и даже свитер, потому что решили выехать рано утром, и могло быть холодно, ведь мотоцикл - не автомобиль, сидишь ведь, как на улице. Пока мама и Гена примеряли на Наташу одежду, их папа договорился с кем-то из отдыхающих последить за лодкой, пока их не будет, затащил её ещё дальше на песок и одолжил у знакомых спальный мешок для Наташи. Палатку свою они решили на время экскурсии не собирать, просто попросили соседей присмотреть за ней.
Спать пришлось лечь засветло, чтобы как можно раньше проснуться и сразу двинуться в путь. Для этого чай залили в большущий термос, и все вместе настрогали гору бутербродов с сыром и очень твёрдой колбасой, такая на жаре не портится. Остальное, если захочется, предполагалось купить где-нибудь по дороге. Наконец, все улеглись: папа, его жена Наташа, потом Наташа и, наконец, Гена. Наташа первый раз в жизни легла спать, как туристка – в мешке, и не на втором этаже двухэтажной кровати, как спала в армейской палатке, но и не на земле, потому что под палаткой было заботливо настелено душистое сено.
За последнее время Наташе никогда не было так спокойно и уютно, как сегодня, и она проснулась первой только из-за того, что не могла больше ни секунды терпеть, и, пока бежала, ойкая, до предусмотренных для этих целей кустов, подумала, что могла оконфузиться в первую же ночь перед этими добрыми людьми, а особенно перед «совсем взрослым» Геной…
Через полчаса мотоцикл тронулся в путь. Наташа-мама сидела за водителем в каске, которую полагалось надевать при езде на мотоцикле. Каска придавала ей очень серьёзный вид, и, когда она поглядывая на детей, «утрамбованных» в коляске вместе с бутербродами, термосом и ещё неизвестно с чем, напоминала им почему-то марсианскую учительницу. Это было так смешно, что они с Генкой почти всю дорогу прохохотали. И ещё было смешно, когда ветер трепал Наташины волосы, они щекотали Генкин нос, и он притворно громко чихал, а Наташа от него притворно отбивалась.
Мотоцикл, между тем, проехав по асфальтовой дороге до большого старинного приволжского села Чёрный Яр, спустился к реке, и они стали ждать паром, который должен был перевезти их через Волгу. Пока парома не было, Наташа-мама решила слегка покормить свою команду. Наташе было приятно видеть и быть рядом с этой доброй женщиной, и когда та дала бутерброд раньше всех Наташе, она не взяла его, а сказала, что сначала пусть ест Николай Иванович, потому что ему труднее всех, а потом Гена. «А мы поедим потом... с мамой», - сказала Наташа. Так это здорово, по-семейному получилось, что Наташа-мама скорее повернулась в сторону, стараясь скрыть непрошенную слезу. Получалось, приятно было бы ей быть мамой этой девочки.
Наконец пришёл паром. Паром – это сильно сказано! Некоторые думают, что паром – это огромный белый корабль, такой большой, что на него могут заезжать даже целые поезда, не говоря об автомобилях, мотоциклах и, конечно, людях. Такие паромы плавают по океанам и морям из одной страны в другую, если страны находятся по разные стороны морей. Фотографии таких красавцев часто появляются в иностранных журналах и туристических проспектах. Бывают и такие паромы, которые плавают вдоль одной страны, особенно если страна расположена на островах.
Пришедший за ними паром был совсем простенький и совсем не белый, а даже местами ржавый. Просто к небольшому старенькому катеру сбоку была привязана баржа, на которую можно было заезжать хоть на мотоцикле, хоть на машине, хоть на тракторе. Правда, легковых машин на пароме помещалось только четыре, а грузовых и того меньше – только две. Иначе баржа просто могла перевернуться, а это, согласитесь, настоящее кораблекрушение, только на реке, а не на море. Мотоцикл заехал на паром и остановился в его середине. Народ тоже поднимался на баржу и садился на длинные скамейки вдоль бортов. Паромщик калмык собрал деньги с пассажиров за перевоз, зашёл в будочку на катере, мотор зарокотал и паром двинулся поперёк Волги. Наташа держалась за руку Гены и смотрела на бегущую воду. Когда паром не спеша достиг середины реки, Наташе вдруг стало страшно. Она увидела, как бешено несётся вода, вспомнила, как ночью сидела одна в лодке и её безостановочно несло куда-то, качая лодку на волнах от пароходов. Испугалась совсем, отняла руку от Гены и уткнулась носом в колени Николаю Ивановичу, защитнику самому главному. А паром с трудом преодолевал течение и, казалось, застыл на месте. Течение сносило его вдоль реки. Паромщик засуетился, включил мотор катера на всю мощь, катер от натуги закрылся от пассажиров сизым дымом и медленно стал разворачиваться в направлении пристани на другом берегу, к которой нужно было постараться причалить. Николай Иванович, успокаивая, неловко погладил Наташу по светленьким волосам, вздохнул зачем-то и поднял её лицо за подбородок, заглянув в глаза. Он понял вдруг, что не хочет расставаться с этим ребёнком. А ведь когда-то придётся, обязательно придётся…
Наконец паром приблизился к берегу, и, поборовшись с течением, стукнулся бортом о пристань, к бокам которой со всех сторон были привязаны старые автомобильные шины. Паромщик закинул сначала одну толстую верёвку на пристань, а потом другую, да так ловко, что они как бы сами затянулись вокруг столбиков и прицепили паром к пристани. Теперь пассажирам можно было уходить с парома и съезжать мотоциклу. «Честно сказать, - заявил папа Николай Иванович, - я на середине реки испугался. Если бы катер не осилил реку и заглох, нас бы понесло вниз по течению и…» «И принесло бы в Никольское! – расхрабрилась Наташка, - я знаю, я так уже плавала!»
Больше всех укачалась на пароме Наташа-мама. Её даже зашатало на берегу, и она поскорее прислонилась к мужу, чтобы не упасть. Поэтому посадили её в коляску мотоцикла, и пока она приходила в себя, Гена с Наташей развернули бутерброды, разлили чай из термоса по стаканчикам и первым делом напоили маму. Дорога дальше была не длинная, но нужно было переправляться уже на другом, колхозном пароме через реку Ахтубу. Николая Иванович успокаивал жену: «Ахтуба гораздо уже Волги, течение там слабенькое, и вообще Ахтуба - это не самостоятельная река, а часть Волги, её рукав, или протока, называй, как хочешь». Между тем, солнце начало во всю припекать, пора было двигаться дальше к солёному озеру Баскунчак. До реки Ахтубы они доехали довольно быстро, хотя на грунтовой дороге было много и ям, и кочек. Дети в коляске ударялись друг об друга и хохотали как сумасшедшие, как справедливо заметила мама из-под шлема «марсианской учительницы». Опять её начало укачивать, и она, просунув руки под подмышки мужа, сцепила их у него на груди, изо всех сил стараясь удержаться на заднем седле. Управлять тяжёлым милицейским мотоциклом на очень плохой дороге Николаю Ивановичу было нелегко, да ещё и жена фактически висела у него на спине. Они остановились немного отдохнуть, хотя впереди уже стала виднеться река. На маму Наташу было жалко смотреть, хотя она храбрилась и старалась не подавать вида, как ей плохо. А дети, напротив, чувствовали себя отменно, причём лучше всех переносила всякие качки - перегрузки маленькая Наташа. Оказывается, даже первый год тренировок в Круглом доме давал о себе знать: организм укреплялся, учился сопротивляться всяким неудобствам и неприятностям. Наконец, все расселись по своим местам, и Николай Иванович аккуратно, старательно объезжая кочки и выбоины, медленно подвёл мотоцикл к месту, где должна была быть колхозная переправа. Но у колхозников нынче с паромом что-то не заладилось: на противоположном берегу выстроились в очередь грузовики, трактор и много работников с косами, видно, что собрались косить сено на том берегу, по которому приехали наши путешественники. Прождали они час, потом второй, немножко поели. На другом берегу народ не расходился, и грузовики не разъезжались. Значит, стоило и путешественникам-экскурсантам подождать. Вдруг Наташа подумала, что все трудности у них из-за неё: еле выбрались с середины Волги, а сломался бы мотор у парома, могли бы утонуть, Наташа-мама устала от дороги, да ещё они с Генкой, наверняка, действуют всем на нервы. Был бы Генка один – не было бы этого шума-гама. Сидел бы сейчас мальчик, как взрослый, на берегу Ахтубы, ловил бы спокойно рыбку, а ведь из-за неё, точно, не взял удочки. И ещё: я ем их еду, сплю в их палатке, небось для меня устроили эту экскурсию, а кто я для них? А кто они для меня? Наташа стала смотреть на всё, что только недавно ей так нравилось, другими, злыми какими-то глазами. Она вспомнила Генку, нет, не этого дуралея, а другого, лечившего ей йодом коленки и преданно о ней заботившегося, представила Серафима Степановича, которому обязательно попадёт за её побег. А ребята? Пускай не все, но они хорошо к ней относились, а, в крайнем случае, она сама могла постоять за себя. Перемену в Наташином настроении заметили все, и Николай Иванович уже собрался спросить девочку о произошедшем, но с другого берега раздались радостные крики вперемежку с ругательствами: «Идёт, идёт!», и загудели грузовики. «Всё! Рассаживаемся», - объявил Николай Иванович, а Гена ждал, когда девочка залезет в коляску, но Наташа… Наташа сказала: «Я с вами никуда не поеду!» По реке против течения поднимался тарахтя паром, подходил к пристани.
-Что случилось? Что произошло? - Произошло то, что я никуда не поеду, потому что, я поняла, я вам мешаю! Я вообще всем мешаю! Все мной командуют. Думают, если у них есть родители, а у меня нет, так можно мной командовать? Подумаешь, у меня мама умерла! Может быть, у меня и папа был! Я-то не умерла, я живу и не хочу, быть от кого-то зависимой, и от вас тоже не хочу! Подумаешь, благодетели какие нашлись! Отправьте меня в мою космонавтскую школу! Или я убегу туда сама!»
Наташа раскричалась, разнервничалась, началась истерика. Народ на пароме подплывал к их берегу, прислушивался, пальцами показывал. Разговор с девочкой не получался. Что делать дальше, было непонятно.
«Хорошо,- сказал Николай Иванович, - обещаю тебе найти твой лагерь, вернуть тебя и поговорить с ответственными за тебя людьми, чтобы тебя не наказывали, и, по возможности, не вспоминали о твоём приключении. Согласна?» Наташа насупилась, молчала. С приплывшего парома сходили люди, съезжали грузовики. Паром мог с минуты на минуту двинуться обратно на противоположный берег без путешественников. Нужно было принимать решение: двигаться к озеру или попробовать вернуться назад. Поэтому мама-Наташа обратилась ко всем, а в первую очередь к Наташе, с просьбой поддержать её: «Мы долго и трудно ехали, и я устала, очень устала от дороги. Устали наверняка все. Пока мы ждали здешний паром, хоть немного отдохнули от кочек и ям, а до озера осталось, как я понимаю, ехать не больше часа, так?» Николай Иванович молча кивнул (он никак не мог прийти в себя после Наташкиного скандала). «Мы побудем на озере часика два, или сколько ребятам захочется, искупаемся хорошенько, доедим на дорожку наши бутерброды – не пропадать же им, и потом поедем обратно, но только не через эти дурацкие паромы, которые из меня душу вынимают, а через плотину в Волгограде. Заедем переночевать у нас дома, а с утра все вместе поедем искать на берегу Волги твой, Наташа, лагерь, школу, или как там ещё это называется. Передадим тебя, Наташенька, людям, которые за тебя ответственны. Это, во-первых. А во-вторых, вернувшись к своим друзьям, будет тебе что ребятам рассказать. Мне говорили, что пейзаж на озере вовсе какой-то марсианский. Когда ещё сюда попадёшь? Согласны?» Народ без особых эмоций согласился, и мотоцикл забрался на паром. Плыть, сидя в коляске мотоцикла по реке, согласитесь, необычно, и даже хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. Но дольше не получилось, потому, что река была не широкая, и течение у неё было не сильное. Через пятнадцать минут мотоцикл въехал в городок Ахтубинск, где мама-Наташа купила всем мороженого и сладкую воду. Мороженое пришлось из-за жары съесть немедленно. Когда едешь на мотоцикле, жара совсем не чувствуется, поэтому, проглотив мороженое, они двинулись дальше, к Баскунчаку. Дорога была абсолютно пустая, наверно по такой жаре люди старались на дороге не появляться. Чувствовалось, что даже мотоциклу стало жарко, мотор его ослаб, потому что у мотоциклов он охлаждается встречным воздухом, а встречный воздух был таким горячим, что, казалось, обжигал голову, щёки и голые руки, если высунуть их из коляски. Наконец, подъехали прямо к берегу и остановились, с изумлением глядя на открывшееся им озеро. Оказывается, ни взрослые, ни Гена и, естественно, Наташа, не могли себе представить такое количество ярко-голубой воды в озере с белыми, искрящимися на солнце, похожими на ледяные, берегами и матовым белым дном. В середине той части озера, куда они подъехали (а озеро было такое большое, что дальнего его берега отсюда не было видно) из воды торчало белое дерево без листьев, и на белых его сучках сидели большие птицы с длинными белыми хвостами. Казалось, что взлететь они не могли, как будто их белые хвосты навсегда примёрзли к белым сучкам. Наташа сбросила Генкины шортики и, как была в футболке, начала аккуратно заходить в голубую очень тёплую воду. Зачерпнула воду ладошкой, попробовала на вкус – как будто лизнула солонку. Следом за ней в воду забирался Гена. Он еле-еле и только пятками наступал на белое дно – там сейчас же появлялись серые кружки, на глазах затягивающееся белым. Это была настоящая соль. Здесь везде была соль: и на дне, и в воде, и на берегах! Наташа вынула руку из воды, посушила её на солнце и лизнула. Снова получилось, как будто она залезла языком в солонку! «Смотри, - кричал Гена, - здесь наверно плавают солёные рыбы!» Но никаких рыб, ни солёных, ни обычных в этой чудном озере, конечно, не водилось. Здесь была только соль, соль, соль. В воду зашли мама Наташа с мужем. Аккуратно зашли, сначала по колено. А Наташа захотела нырнуть и проплыть под водой, но какая-то сила перевернула её в воде вверх ногами и вытолкнула на поверхность! Наташа попробовала это проделать снова, а теперь её попа не дала телу погрузиться в воду ни на сантиметр! Гена засмеялся и стал подплывать к Наташе, и она захохотала от его несуразной позы: над водой поплавком нахально торчала Генкина попа. Наконец и родители зашли в воду и начали хохотать друг над другом, потому что озеро позволяло зайти в него только по пояс, а потом вода поднимала человека и укладывала его плашмя на воду и обязательно кверху пятой точкой. Ребята и родители устроили настоящую борьбу с этой своенравной водой. Наташа-мама сначала пыталась протестовать, потому что от солёной воды её волосы склеились бы, и у Наташи было бы то же самое. Но было уже поздно. Мокрые от соляного раствора Генкины волосы мгновенно высыхали на жгучем солнце и стояли, как иголки у дикобраза. Не лучше были и Наташкины косички: иногда они были, как две маленькие антеннки, иногда – как рожки, торчащие в разные стороны, а мама мгновенно превращалась на солнце в совершенно седую женщину. Хохот не умолкал над озером. Смеялись так, что заболели животы, и, чтобы смеяться, нужно было двумя руками придерживать живот, но в это время ноги отрывались от дна, и ты вылетал вверх из воды и обязательно оказывался задом вверх! Пробарахтавшись так с полчаса, они вышли на берег очень уставшие, и на солнце моментально превратились в ходячие соляные столбы. Наташа облизала губы – солёные, руку – солёная, пососала кончик косички – одна соль. Тело покрылось соляной корочкой. В таком виде, конечно, обратно ехать не хотелось, потому что, например, вспотел бы у Николая Ивановича от жары лоб, солёные капли попали бы в глаза, а в дороге это очень опасно, да и неприятно. Но делать было нечего, и они, не одеваясь расселись по своим местам на мотоцикле, и поехали от озера по другой дороге в направлении к Волгограду. Совсем недалеко от Баскунчака со своего высокого седла Николай Иванович увидел ещё одно озеро, на берегу которого в осоке и камышах стояла цапля. «Смотрите, цапля! Значит там не солёная вода. Цапля ест лягушек, может и змейку проглотить, а такая живность водится только в пресной воде. Едем туда!» …
Они долго мылись в обычной воде и даже вымыли волосы с мылом, которое нашлось у Николая Ивановича в маленьком мотоциклетном багажнике. Обсохли на солнышке быстро и поехали в Волгоград сначала по грунтовой дороге, а потом по настоящему шоссе. В одном месте справа от шоссе проходила железная дорога, а слева текла река. «Волга!» - прокричал Николай Иванович, и Наташа вспомнила это место. Да! Вот та железнодорожная станция, на которую их привезли в поезде с непрозрачными окнами, а вот на реке пристань, около которой и сейчас стоит военный катер, как две капли воды, похожий на тот, на котором их переправляли на другой берег. «Постойте,- попросила Наташа,- я знаю, где наш лагерь! Он вот там, - она показала на противоположный берег,- на том берегу. Мне кажется, я даже вижу палатки!» «Ну вот и хорошо,- с грустью сказала Наташа-мама, - завтра проснёмся и поедем. Сначала завезём тебя, а потом в Никольское. Интересно, как там поживает наша палаточка?» Мотоцикл тронулся, солнце начинало садиться, становилось прохладнее. Наташа прислонилась к уже посапывающему тёплому чистенькому, пахнущему мылом Гене и мгновенно заснула: уж очень ребята устали, барахтаясь в солёной воде удивительного озера. Они с Генкой спали так крепко, что не слышали, как останавливались на заправке и заливали бензин, как ехали по плотине через Волгу, а потом по ночному Волгограду.
«Просыпайтесь, ребятки», - говорил папа Николай Иванович, тормоша ребят. «А где мама?» – приоткрыв один глаз, сонно спросила Наташа. «Мама наша уже поднялась в дом, видишь, на втором этаже окошки светятся, готовит наверно поесть, да и постели пора стелить. Вы с Геной домой идите, а я мотоцикл в гараж поставлю, хлеба куплю и приду». «А можно я с тобой, а Гена домой пойдёт?» Спросонья Наташа всё перепутала и обращалась, в общем-то к малознакомому старшему человеку без всяких там «Вы», как будто бы он был её давнишним знакомым или даже родным. Они поставили мотоцикл в гараж, Николай Иванович взял её за руку, и они неторопливо, по-семейному, пошли за хлебом. Многие встречавшиеся или обгоняющие их люди здоровались с Николаем Ивановичем, а в магазине продавщица, отдавая хлеб, приветливо кивнула на Наташу: «Дочка, что ли? Похожа на вас как!» «Ага, - подтвердил Николай Иванович, любимая. Только она не с нами сейчас живёт. Погостила немножко, а завтра будем её провожать». Наташка схватила его за руку, сжала изо всех сил, но ничего не сказала, и Николай Иванович тоже молчал. На обратном пути снова многие с ним здоровались, кто приветливо, кто настороженно, кто просто так. «Откуда они тебя все знают?» - удивлялась Наташа. «Я же здесь работаю в милиции,- ответил Николай Иванович, - и добавил, - участковым милиционером, это мой участок. А вот мы и пришли. Звони. Интересно, как ты думаешь, кто нам откроет?» Дверь открыла, конечно, мама Наташа, потому что Генка уже завалился спать, даже есть не стал: вот, что с мальчишкой сделало озеро Баскунчак!
Пока Наташа с Николаем Ивановичем ставили мотоцикл в гараж и ходили за хлебом, Наташа-мама успела сполоснуться с дороги, сварить кастрюльку молодой картошки и открыла баночки с разносолами специально для Наташи. Открывала разносолы и приговаривала, что не годится кормить детей пищей из туб, причём летом, когда вокруг столько всяких овощей и фруктов! Консервированная пища, протёртая, проваренная, стерилизованная, загнанная в тюбики, наверно очень удобна где-нибудь в космосе, в невесомости: выдавливай еду себе прямо в рот из такого же тюбика, как, например, зубная паста или крем для обуви. Даже жевать не нужно. Недаром Наташенька жаловалась на то, чем их кормили. Маме стало даже обидно за девочку. Она представила этого в общем-то маленького и одинокого ребёнка, сидящего почему-то в стороне ото всех, под каким-нибудь высохшим деревом и обедающего из трёх тюбиков – на первое, на второе и киселём на третье. Поэтому она по-настоящему обрадовалась, увидев в дверях девочку и мужа. Как маме и жене ей очень захотелось сделать им приятное, накормить вдоволь и самым вкусным, хотя еды у них в доме сейчас было немного: отпуск в Никольском временно изменил обычный порядок.
Наташа настороженно вошла в квартиру, ведь она не была в обыкновенном человеческом – семейном жилище уже больше пяти лет. Сначала милиция и детприёмник. Потом приёмная семья. Но жизнь в приёмной семье была не в счёт. Это была жизнь всегда в ожидании чего-то плохого, которое должно было случиться, и случилось бы обязательно, если бы не характер и умение Наташи постоять за себя (она чуть не откусила палец опекуну, когда тот решил этим пальцем её защекотать, воспользовавшись отсутствием жены). Потом появилось место для девочек в детском доме, но не в обычном, а для трудных подростков. Как только ребёнок, защищаясь, кусает напавшего на него дядьку за палец, он сразу становится «трудным подростком». Почему? А потому что у ребёнка умерла мама, и с ним можно делать всё, что хочешь! В детском доме опасностей было меньше, но портили детство постоянная муштра, унижения, жизнь по свистку воспитателей. Да-да, по свистку: чтобы понапрасну не напрягать голосовые связки, воспитатели завели себе с одобрения директора свистки, причём детей обучили различать по звуку свистка, кто ими командует. Директорский свисток, например, имел самый высокий – визгливый тон, его воспитанники обязаны были бояться. И боялись, ещё как боялись! Злобная женщина была директриса! Недаром дети прозвали её Змеищей. То, чем полагалось сопровождать через тире прозвище директрисы, неудобно приводить в книжке, а уж произносить вслух и вовсе нехорошо. У воспитателей разных групп были свои свистки, различающиеся по звуку. Наташа на всю жизнь возненавидела тройной звук обычного судейского свистка, которым пользовалась её воспитательница. Три длинных свистка у той означали «Подъём!», когда ты была обязана не позднее окончания первого свистка спустить ноги с кровати, а по третьему - застелив постель бежать в умывальную; два длинных – «Отбой!», когда по первому свистку ты снимала одежду, складывала её в определённом порядке на табурет около кровати, а по второму, повернувшись «Всем на правый бок!», ты должна была засыпать; и один – «Следовать за мной!» Следовать за ней надлежало на уроки, или в баню, или на прогулку, или ещё куда, но обязательно строем и вслед за воспитательницей. Не дай Бог было опередить её или даже пойти рядом! За этим непременно следовало наказание, а по части придумывания их, та была большим специалистом.
Всё это мгновенно промелькнуло в голове у Наташи, когда она переступала порог квартиры. Она заметила, как обрадовалась, открывая дверь, мама, как вкусно пахло из кухни, какой яркий, даже праздничный свет был в квартире по сравнению с никаким, просто светлым в Круглом доме. Наташа осматривалась в новом для себя месте, стараясь на зло себе найти здесь что-нибудь, которое ей не понравится. Но ничего из этого не получалось. В комнате, где уже спал Гена, свет они не стали включать. «Эта комната детская, - шёпотом, чтобы не разбудить мальчика, - сказала мама Наташа. У нас две комнаты: взрослая, но для всех, и детская, но тоже для всех. Спим мы только в разных, чтобы не мешать друг другу. Я тебе постелила возле окна, вон на том диване. Гена спит тихо, так что тебе он не должен мешать. А комната у нас сегодня будет по-настоящему детская». «А мы спим и в Круглом доме, и в лагере то же в общих с мальчиками помещениях, потому что по дороге на Марс мы будем почти год находиться все вместе в одном корабле и должны привыкать к этому с детства». Наташа поймала себя на том, что говорит маме Наташе с интонациями Серафима Степановича. Они вошли во вторую комнату, там на стенных полках было много книг в разных цветных обложках, телевизор на подставке, телефонный аппарат, такой же, как был у них с мамой и разобранная на ночь кровать. «Перед тем, как мы с тобой и Колей будем ужинать, предлагаю смыть с себя окончательно баскунчакскую соль, а голову вымыть по-настоящему, с шампунем. Я уже успела это сделать, когда вы ходили за хлебом». И они зашли в ванную. Мама Наташа поднесла спичку к стержню, выглядывавшему из белого шкафчика на стене, оттуда выскочило синее пламя, потом повернула какую-то ручку, шкафчик загудел, и из крана полилась в ванну горячая вода. Такого в том, давнишнем Наташином доме не было. Пока наливалась вода, Наташа вспомнила, как мама нагревала воду в нескольких кастрюлях на газовой плите, и как купала её в большом тазу в кухне, потому что там было теплее, чем в комнате. Да, и комната была у них всего одна.
Наташа разделась и, попробовав ногой со сбитой как всегда коленкой воду, залезла в ванну и принялась блаженствовать пока не вошла Наташа-мама. Та налила себе на ладонь душистого шампуня и намазала им Наташкины волосы. Потом мыла их, перебирала ласково. Наташка зажмурилась, чтобы не заплакать одновременно от ласки, удовольствия и пощипывания глаз от шампуня. Потом мама подняла её из воды, надела на руку пухлую банную перчатку, облила перчатку обильно жидким мылом и стала намыливать девочку, ловко поворачивая её тельце из стороны в сторону. Даже через пухлую перчатку мамина рука всё время чувствовала косточки этого намыленного создания. Потом Наташа-мама вымыла ей голову ещё раз и, наконец, поставила ребёнка под душ, а сама пошла за большим полотенцем.
Через пятнадцать минут разомлевшая от бани с распушившимися волосами Наташа, обёрнутая огромным розовым полотенцем, сидела за столом, где дожидался их голодный Николай Иванович. Он демонстративно страшно застучал зубами, показывая степень своей волчьей голодности, но Наташа только засмеялась, потому что уже знала, что Николай Иванович добрый. Когда они закончили ужинать, Наташа, словно заморская королевна в драгоценной накидке, завёрнутая в банное полотенце, встала босыми ногами на пол, неумело поклонилась распрекрасным этим людям и сказала, что так вкусно ела только второй раз в жизни (после мамы, конечно). Оказалось, что первый раз - это было всего-то вчера, а второй - сегодня. Поскольку глаза у ребёнка вдруг стали сами по себе закрываться, мама взяла её на руки, отнесла в детскую комнату, уложила в постель и поцеловала в локон, вдруг распушившийся на виске.
Ночью Наташа проснулась от резкого нежелания уезжать из этого дома. Она тихо лежала и пыталась понять, почему появилось это нежелание. Но чем больше она думала, тем становилось яснее, что уезжать придётся. Придётся из-за вчерашнего её поведения перед вторым паромом, придётся из-за того, что она связала Наташу, Николая и Гену своим присутствием. Вместо отдыха на берегу Волги они нянчатся теперь с ней в городе. Завтра, то есть уже сегодня, они должны везти её в лагерь, объясняться там с Серафимами всякими Степановичами, а потом она, мучая себя воспоминаниями, должна будет непременно рассказывать ребятам, как ей целых два дня было очень хорошо, хотя и в остальные дни ей жилось неплохо, не считая, конечно, детский приёмник, опекунство и детдом, ну и перевозки, конечно, в вагонах с непрозрачными стёклами, Круглый дом с его искусственным светом. И… И вроде бы всё…
Понемногу светало. Наташа из кровати оглядывала детскую комнату (встать она не могла, надеть было нечего, потому что мама Наташа вчера постирала её одежду). «Хочется им отвезти и сдать меня в лагерь чистенькую. Посмотрите, дескать, как мы ухаживали за вашей девочкой!» - зло думала Наташа, пытаясь убедить себя, что лучше уехать из этого дома. Но тут взгляд её наткнулся на детские игрушки, и вдруг она подумала, какая она теперь старая, если не помнит, когда последний раз держала в руках игрушки. Не выдержала, завернулась в полотенце и зашлёпала в угол, где были игрушки. Подложила под себя часть полотенца, села на пол и стала аккуратно потихонечку вытаскивать их из ящика и класть рядом с собой. Она наткнулась на куклу. Кукла была небольшая, но со взрослой причёской и очень чистая. Видно, что в неё почти не играли. Наташа забрала куклу в постель и уложила её рядом с собой так, чтобы той было удобно, и никуда им не нужно было бы отсюда уезжать.
Потом она босиком, крадучись, прошлёпала в туалет и даже испугалась, дёрнув за висевшую на цепочке фарфоровую ручку: бачок со звуком облегчения пустил воду вниз, и, сопя и причмокивая, начал сразу же ожесточённо всасывать её в себя из зелёной трубы под потолком. Может быть Наташе показалось, что она произвела много шума, а может быть Гена сам проснулся не от этого, а просто, как обычно, но встретились они в коридорчике, и Гена очень удивился, увидев проходящую мимо девочку, закутанную в полотенце. Гена не совсем ещё проснулся, поэтому совершенно забыл о спутнице, с которой делил вчера сиденье в коляске мотоцикла. Вернувшись в кровать, он специально не стал засыпать, поворочавшись минут пять, вспомнил всё и шёпотом позвал: «Наташа…» «Что?» - сразу откликнулась она, значит, тоже не спала. В общем, когда утром мама аккуратно заглянула в «детскую», увидела причудливо одетых детей, одну - в розовом полотенце, другого - в белой простыне, мирно играющих в углу комнаты. «Пора, ребятки, одеваться, - она принесла Наташе выстиранную и выглаженную одежду, - позавтракаем, и в путь! Папа уже пошёл в гараж за мотоциклом». «Вот и всё» - сказала себе Наташа, надела своё, а Генкины шортики надевать не стала, чтобы там, в лагере при всех их не отдавать. Молча они сели за стол, молча доели вчерашнее, и услышав звук подъехавшего мотоцикла, вышли на улицу, только мама задержалась в квартире, чтобы быстренько вымыть посуду и захватить сумку с едой на дорогу. У Наташи что-то дёрнулось в животе, когда она увидела, что за рулём мотоцикла сидит строгий милиционер в полной милицейской форме, а на коляске укреплён синий милицейский фонарь-мигалка. «Вот и всё!»- снова сказала себе Наташа, и забралась в коляску. Вышла из дома мама Наташа с сумкой в одной руке и каской, над которой они с Генкой хохотали вчера, в другой. Сумку поставили в ноги ребятам, и Гена, перевалившись через борт коляски, плюхнулся на соседку. Но никто не засмеялся, не пошутил. Сегодняшнее утро было утром молчания. Молчания и… прощания. Николай Иванович внимательно посмотрел на ребят в коляске, оглянулся на жену, поправил ей шлем, и мотоцикл выехал на главную улицу города.
Главная улица называлась проспект Ленина. Это самая главная и самая длинная улица не только в Волгограде, но, наверно, среди других городов. Она протянулась с одного конца города от плотины, по которой наши путешественники вчера въехали в город, до другого, где располагались заводы с вредным производством. Поэтому в той стороне Волгограда почти не было больших жилых домов, а встречались только маленькие крестьянские домики, оставшиеся с той поры, когда здесь ещё не было заводов, а были только деревни и огороды. Потом на берегу Волги в этом месте построили два огромных завода, а в крестьянских домиках так и остались жить те, которые начали работать на этих заводах, или те, кому некуда было отсюда уходить…
Ехали они по городу долго, почти целый час, потому что город (и главная улица) протянулся почти на шестьдесят километров. В городе их никто не обгонял – видели милицейский мотоцикл, соблюдали при милиции порядок. Но и Николай Иванович не пользовался милицейским своим правом: скорость выдерживал и мигалку не включал.
Наташа крутила головой во все стороны и старалась по дороге замечать всё: и слева, и справа. Но это получалось не всегда, потому что слева на высоком сиденье была Наташа-мама, хотя и худенькая, но видимость всё-таки загораживала, а справа иногда мешала голова Гены. Ехали они, ехали, а проехали только половину города. Здесь Наташа, нагнув Генкину голову, разглядела красивый, настоящий железнодорожный вокзал. «Это центр города!» - прокричал для Наташи Николай Иванович, и дорога повела их дальше, ближе к вредным заводам и, конечно, в конце концов, к Наташиному лагерю. Чем ближе они подъезжали к заводам, тем меньше машин и людей встречалось на улицах, покрытых разноцветной пылью, и тем хуже становился воздух. Вот слева показались четыре высоких заводских трубы: из первой шёл ярко жёлтый дым, из второй – красный, а ещё из двух – густо пахло от земли до неба помойкой и тухлыми яйцами. Наташа даже на всякий случай отодвинулась от своего соседа – вдруг с ним случилась беда, но мотоцикл быстро проехал вонючий завод, и с левой стороны показалась Волга. Здесь мотоцикл съехал с дороги и аккуратно спустился к берегу по накатанным колеям. Сейчас здесь никого не было, но видимо, по выходным дням приезжал сюда разный народ. Судя по оставленному мусору, рыбаков было немного, в основном это место посещали любители посидеть у реки, побаловать себя шашлычком и водочкой. Папа по такому случаю рассказал Гене с Наташей, что настоящие разведчики не брезгуют рассматривать мусор, потому что по нему можно установить, что делали в этом месте люди, чем занимались, даже из какой они были страны. В далёких морях или океанах даже плавают специальные корабли-разведчики, не брезгуя никаким плавающим мусором, который удаётся поднять из воды. Однажды, когда Генин папа был совсем молодым и служил во флоте, ему, как моряку разведывательного корабля, пришлось прыгать в океан, чтобы подцепить тросом плавающий контейнер, потерянный иностранным кораблём-растеряхой. В поднятом на корабль контейнере среди мусора и отбросов оказалась такая важная для нашей страны информация, что моряку, то есть Николаю Ивановичу, вручили почётную медаль и наградили отпуском домой на десять суток. В эти десять суток он познакомился в кино с девушкой, которую звали Наташа. Они полюбили друг друга. Наташа обещала дождаться его возвращения с военной службы. И дождалась. Вскоре они поженились. А через год у них родилось сразу двое детей, сначала девочка, а через совсем немножко мальчик. Девочку ещё до рождения они уже называли Наташей, а мальчика Геной. Имена они подбирали не в честь каких-нибудь родственников, а чтобы они приятно звучали в сочетании с отчеством Николаевич. Наталия Николаевна и Геннадий Николаевич – прекрасная была бы пара из братика и сестрички. Но случилось ужасное, и ещё в родильном доме девочка Наташа заразилась какой-то инфекцией, и там же, несмотря на усилия врачей, умерла через неделю после рождения. Это была самая грустная страница в жизни Николая и Наташи...
А сейчас по берегу Волги бродили два следопыта, два разведчика и пытались установить какой национальности здесь были люди, которые оставили после себя столько всякого мусора. Больше всего было стеклянной посуды из-под водки, вина, коньяка. Посуда из-под пива была в основном стеклянная, но встречались и металлические баночки, нашлась даже огромная очень красивая с иностранными надписями металлическая банка. Деревья, которые когда-то росли на берегу, были срублены почти под корень, наверно для костров или для шашлыков. Гуляя по берегу, нужно было обязательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться об оставшиеся пеньки. Из груды тёплого, нагревшегося бумажного мусора, вдруг вылезла, зашипев на ребят, чёрная с синим на спине змея. Наташа схватилась за Генку, закричала с испуга: «Мама, мама!» и сразу к ней бросилась Наташа-мама: спасать-выручать ребёнка! Когда всё немного успокоилось, Гена спросил: «В твоём лагере водятся змеи?» и этим окончательно испортил Наташе настроение, ведь она почти забыла, что её везут в лагерь, откуда она сбежала, и скоро сдадут Серафиму Степановичу. Сдадут навсегда! А что? Ведь она сирота, и с ней можно делать что угодно!
Так они с Геной и не выяснили какой национальности были посетители берега Волги в этом месте…Наташа заторопилась (скорее бы всё это закончилось!), отказалась перекусывать, из-за неё тоже никто не стал есть, и милицейский мотоцикл вскоре вырулил на асфальтированную дорогу. Теперь они ехали очень быстро и вскоре догнали колонну военных грузовиков, кузова которых доверху были нагружены пустыми тарными ящиками, наверно для помидоров. Ящики были из тонкой фанеры, лёгкие, в кузовах набросаны друг на друга и не закреплены, поэтому от встречного ветра разлетались по дороге, разваливались, ударяясь об асфальт, и из них вылезали опасные для автомобильных и, конечно, мотоциклетных колёс гвозди. Один ящик вылетел из какого-то кузова и даже ударился об коляску. Ребят спасло только защитное стекло на коляске. Николай Иванович возмутился от такого безобразия, включил сирену (оказывается она была устроена между мотоциклом и коляской) и крутящуюся синюю мигалку, перегнал колонну, прижал головной грузовик к обочине и так заставил колонну остановиться. Из кабины головного грузовика выскочил военный с двумя маленькими звёздочками на погонах. Задиристо подбежал он к Николаю Ивановичу, а потом увидев в его руках рацию для связи с Волгоградской милицией, а на погонах большую майорскую звезду, стал просить никуда ничего не сообщать, твёрдо обещая всё немедленно поправить. Рация, конечно, была слабенькая, милицейская и отсюда по ней вряд ли можно было связаться с городом, но вид у неё был вполне профессиональный и уважение внушал. «Видела?» - Генка от гордости за отца кулаком ткнул соседку в бок, и в ответ тут же получил острым кулачком довольно чувствительный удар по ноге чуть выше коленки. Мотоцикл двинулся вперёд, но не так быстро, как мог бы, а опасливо объезжая тут и там валяющиеся на дороге дощечки от ящиков с торчащими из них гвоздями. Выходило, что здесь раньше тоже перевозили тару. От такой езды Наташу маму опять начало укачивать, пришлось остановиться передохнуть. Встали они на обочине дороги, но здесь не было ни одного даже маломальского деревца или кустика, чтобы спрятаться от нестерпимого солнца. Слева где-то внизу поблёскивала Волга, а справа была бескрайняя степь, по которой ветер перекатывал шары из высохшей травы. Мама Наташа сказала, что это трава перекати-поле. Ребята выскочили из коляски, побежали в степь, и стали гоняться за клубками травы, а ветер всё время менял направление, и поймать клубок было не то, что трудно, а просто невозможно. Бегали они, бегали за травой и убежали от мотоцикла так далеко, что теперь он казался крошечной игрушкой на далёкой дороге. А потом на дороге показались маленькие, тоже, как игрушечные грузовички – это военная колонна, везущая ящики, догнала мотоцикл и поехала дальше за своим грузом. Ребята так устали от беготни под жгучим солнцем, что еле доплелись до родителей, виновато уселись в коляску милицейского мотоцикла, управлял которым уже вовсе не милиционер, а Николай Иванович в мокрой от пота майке. За ним в седле, как-то боком, стараясь отвернуть лицо от солнца, сидела его жена, нос которой предательски обгорел и сначала был заклеен бумажкой, а бумажку вскоре сдуло встречным ветром. Оказывается, они прождали ребят на солнцепёке больше часа! А ребята уже безмятежно спали, набегавшись в астраханской степи. Будить их не хотелось и, посовещавшись на ходу, решили сегодня в Наташин лагерь не заезжать, а ехать сразу в Никольское, тем более что до него оставалось ещё много километров, часа на два, на три аккуратной езды. К концу двигалась вторая половина дня, а в астраханских краях темнеет рано и быстро. Почти как на Марсе…
Чем дальше они отъезжали от места предполагаемого Наташиного лагеря, тем больше Николай Иванович сомневался, что они с женой поступают в отношении маленькой Наташи правильно. Размышлял: «Сколько же времени Наташа отсутствует в лагере? Получается, сбежала она ночью, потом день провела у нас в Никольском - это раз. Переночевала с нами в палатке, и поехала на Баскунчак – это два. Переночевала у нас дома, а сегодня я повёз девочку обратно в лагерь – это три. Но не доставил её на место, а везу опять в Никольское, где она точно будет у нас ночевать – это четыре. Придётся завтра своих оставить и сгонять с девочкой в лагерь. Её наверняка уже объявили в розыск – дети не должны просто так, сами по себе пропадать. Отвезу, попрощаюсь и буду свободен, хотя жалко мне девчонку, стала за эти дни совсем родной. Наташа моя и вовсе в ней души не чает. А может быть в неё переселилась душа нашей крошки? Может быть такое бывает?»
Так размышлял Николай Иванович, изредка поглядывая на жену в зеркало на руле, словно ей мысли свои передавал. Мотоцикл в его руках вёл себя уверенно, и как будто сам, зная дорогу, вёз четверых своих пассажиров в Никольское. Далеко впереди блеснул крест церкви в Никольском, а потом в мареве, колеблющемся над разогретой дорогой, стала, изгибаясь, появляться и пропадать её позолоченная маковка. Николай Иванович расслабился, посмотрел в зеркало на жену, потом на безмятежно спавших ребят, и тут же совершил оплошность, наехав передним колесом на старый ржавый гвоздь, как будто нарочно оказавшийся на последних километрах этой дороги. Ругнул себя, конечно, но делать нечего – с гвоздём в колесе далеко не уедешь. Пришлось съехать на обочину, освободить коляску от детей, чтобы снять запасное колесо и вытащить из багажника нужные инструменты. Сонные ребята сразу повалились на придорожную травку, Наташа-мама села рядом и положила головы ребят себе на ноги. Гена, поёрзав на маминой ноге, устроился уютно и положил даже на неё руку, как бы в знак благодарности. А голова Наташи сразу насторожила маму – у ребёнка явно был сильный жар. Прикладываясь рядом с Геной к маминой ноге, маленькая Наташа никак не могла найти себе места и жалобно постанывала во сне. Девочка явно заболела, скорее всего сначала перегрелась на солнце, а потом простыла сонная в коляске. Николай Иванович углядел тревогу в глазах жены, даже не спрашивая понял, что с девочкой что-то не так. Ситуация обострялась. Николай Иванович, наметивший завтрашнюю поездку с Наташей на поиск её лагеря, решил не торопить события, и, уже, ставя на место запасное колесо, вспомнил вдруг, как Наташа, оказывается, не далее, чем вчера, перед паромом на Баскунчак, винила себя, что всем всегда мешает! «Ну, уж нет!» - сказал себе Николай Иванович, сложил инструменты в багажник, закрепил на коляске испорченное колесо, перенёс горячую Наташу и прохладненького Гену в коляску, ободряюще прислонился к жене, усадил её, самую лучшую в мире, на сиденье, и тронул мотоцикл с обочины. А потом, помня, что бомба два раза в одну воронку не падает, а гвозди два раза подряд в колесо не втыкаются, погнал мотоцикл навстречу уже уходящему за горизонт солнцу так, что через пятнадцать минут они въехали в Никольское, мама забежала в собирающуюся закрываться аптеку, купила градусник и всяких лекарств от перегрева, аллергии и простуды и даже, на всякий случай, от живота. А ещё через десять минут они уже стояли у своей палатки, здоровались с соседями и заодно узнали, что «их лодку с мотором» угнали предыдущей ночью. «Ну и чёрт с ней!» - почему-то хором сказали муж и жена, и принялись обживаться на старом своём месте. Начали они, конечно, с маленькой Наташи. Николай аккуратно уложил её в уже проветренной палатке, накрыл спальным мешком, сначала расстегнув и сделав из него одеяло. Ночью обязательно нужно было хорошенько укрываться, потому что, несмотря на дневную жару, ночью всегда было по-настоящему холодно.
Получилось так, что из-за длинной дороги они сегодня целый день ничего не ели, поэтому мама Наташа быстро приготовила на газовой плитке чай и распаковала бутерброды. Полежав в сумке в ногах у ребят, бутерброды, вытащенные из коляски, потеряли первоначальную красоту, но от этого не стали менее вкусными. Даже наоборот, поэтому довольно быстро закончились. Маленькая Наташа есть бутерброды отказалась, поэтому для неё мама сварила жиденькую кашку из геркулеса и стала кормить ребёнка с ложечки прямо в палатке. Всегда жалко болеющих людей, но дети болеют как-то по-особенному трудно, а если детям всего двенадцать с небольшим лет и они попали к вам совершенно случайно, вы привязались к ним, а они к вам, и, кажется, что это навсегда, то сердце мамы разрывалось от жалости к болеющему, как она себе придумала, по её вине ребёнку. Удалось, наконец, заставить девочку выпить лекарства и много тёплой воды. А температура была отвратительная 39 и 2!
Стемнело. Как и в прошлый раз, все заняли свои места в палатке, и почти сразу Гена солидно засопел. Николай обнял было жену, но она скоро повернулась от него к Наташе. Той, видимо, сейчас стало совсем плохо, она начала бредить, звать маму, говорить, как её раньше любила и как сейчас любит, обнимала Наташу за шею горячими руками, раскрывалась и иногда даже плакала. Наташа всю ночь оберегала девочку, и ранним утром, как только появилось солнце, и стало нагревать воздух и палатку, мама Наташа разбудила мужа, чтобы тот съездил в магазин. Нужны были продукты. Николай и сам собирался поехать: нужно было заправить мотоцикл. Но в Никольском заправки не было, кстати, как и на всём пути от Волгограда до Никольского. Поэтому Николай Иванович решил ехать в направлении Астрахани, то есть ещё дальше от Волгограда, до большого населённого пункта Енотаевка. Там точно можно было заправиться. Он записал в свой служебный блокнотик пожелания жены, надел форменные брюки и рубашку, проверил документы (он всегда так делал перед поездкой) и сказал, что вернётся нескоро, потому что хотел кроме заправки отремонтировать колесо, а до Енотаевки он поедет медленно, объезжая на всякий случай подозрительные досочки с гвоздями, наверняка разбросанные на дороге. Николай Иванович поцеловал жену, и мотоцикл потихоньку отъехал от палатки. Но Наташа услышала, проснулась, ей уже стало жарко под одеялом. Поэтому мама переложила Наташу на воздух в тень от палатки. Хорошо бы сделать какой-нибудь тент от солнца и положить туда девочку. Вернётся Коля, попрошу его что-нибудь придумать. Поставила градусник. Температура немного спала, но всё равно была высокая. Мама приготовила детям чай, разбудила Гену, и поручила ему напоить Наташу чаем и уговорить что-нибудь съесть, а сама пошла купаться. Заплывать далеко здесь было не принято: чем дальше от берега, тем сильнее и опаснее было течение. Мама сначала оставила на берегу полотенце, мыло, мочалку и шампунь и поплавала вдоль берега, а потом, отойдя подальше от купающихся, намылилась, натёрлась, сполоснулась и уже собралась выходить из воды, как что-то большое, скользкое и холодное встало в воде поперёк её ног так, что она чуть не упала. Испугалась, конечно, закричала, нет, не закричала, а завизжала от страха. Подскочили к ней мужчины, бывшие в воде и на берегу, заметили около её ног что-то большое, похожее на бревно. «Сом!» - сообразил кто-то и побежал то ли за топором, то ли за палкой или за багром, но «бревно» махнуло хвостом и, взмутив воду, исчезло в глубине. Руки у мамы тряслись от пережитого, и пока шла до палатки, роняла в песок поочерёдно то мочалку, то мыло, то шампунь. Весь палаточный народ собрался у воды, детей срочно лишили купания, кто-то из туристов, останавливающихся здесь не первый год, рассказал, что ему говорили, что именно в это время на Волге случаются так называемые «игрища» сомов, когда они днём заходят на прогретое солнцем мелководье, чтобы полакомиться мальками, которые в изобилии всегда крутятся между купающимися в надежде подобрать какое-нибудь дармовое пропитание. Но за достоверность этих сведений он не ручался.
Мама не раз потом вспоминала напугавшего её сома, потому что именно в тот момент, когда она подошла к палатке, где Гена поил Наташу чаем, к ним подъехал милицейский УАЗик, из которого вышли двое. Они сказали, что разыскивают пропавшую четыре дня назад из пионерского лагеря девочку, и показали Наташе-маме Наташину фотографию с косичками. Та, чью фотографию показывали сейчас маме, закрыла глаза ладошками, вроде бы от солнца. А Гена – молодец, старательно разглаживал вытянутыми пальцами, вроде как гребешком, волосы «сестрёнки», загораживая её от так некстати появившихся здесь милиционеров. Ещё, как назло, и папы с ними сейчас не было. Конечно, мама Наташа могла бы сказать, что разыскиваемая девочка не пропала, вот она перед вами, жива, но не здорова, и поэтому отдать её сейчас вам не могу. Вот подлечу, тогда и отдам. Но мама знала, по своему мужу знала, что милиционер должен выполнить поставленную задачу: найти, задержать, доставить. Мама с самым искренним видом, как бы стараясь помочь милиции, рассказала, что она здесь всех в лицо знает, все люди у нас тут на перечёт, живут они с мужем и детьми здесь уже две недели, муж у неё тоже милиционер, но сейчас он в Енотаевке - поехал заправляться и никаких тут новых девочек, ни с родителями, ни без родителей в последние дни не появлялось. Милиционер, который был с фотографией Наташи, ещё раз взглянул на девочку. «Заболела дочка, простыла удивительно на такой жаре-то, сейчас тенёк ей организуем. Видите, как братик за сестрёнкой хорошо ухаживает? Они у меня одногодки» - трещала без остановки Наташа-мама, лишь бы они скорее уехали. «Вы попробуйте дальше где-нибудь о девочке справиться. А мы, если что, обязательно сообщим, муж знает, как!» - уже вслед кричала им мама Наташа.
Затем она отправила Гену на рыбалку, наказав ему ловить побольше и покрупнее, сводила девочку «по делам» и переложила её постель дальше, в передвинувшуюся уже тень от палатки. Теперь нужно было бы покормить и больную, и остальных, включая себя, поэтому на плитке появилась большая кастрюля для макарон. А в запаснике у Наташи-мамы ещё нашлась пара банок тушёнки. Девочка в тени заснула, и мама задремала: почти всю ночь не спала, берегла ребёнка. РЕБЁНКА, КОТОРОГО РАЗЫСКИВАЕТ МИЛИЦИЯ, А ОНА ВМЕСТЕ С МУЖЕМ-МИЛИЦИОНЕРОМ ЭТОГО РЕБЁНКА УКРЫВАЕТ!
Наконец возвратился Николай. Рассказал, что встретился на заправке с коллегами, разыскивающими пропавшую из летнего лагеря под Волгоградом девочку. Даже увидел её фотографию. «Очень похожа на нашу Наташу», - сказал, хитренько подмигнув жене, - но пора ребёнка возвращать, иначе дело может плохо закончиться. И для неё, и для нас». Жена с ним, в общем, согласилась, рассказала о посещении её милиционерами. Но самое интересное о том, как её «чуть не утащил» сом, приберегла на время, когда все соберутся за столом. Гена пришёл сегодня без рыбы – не получилась рыбалка. Хмурился. Зато Наташа проснулась с улыбкой и, хотя до конца не оправилась от температуры, сама уселась за стол рядом с Николаем Ивановичем. Тарелки наполнились горячими макаронами, хлеб уже был на столе, помидоры светились на изломах сахаром, а в макароны выложили две банки тушёнки. Запах разнёсся по лагерю такой аппетитный, что у соседских палаток вокруг столиков тоже зашевелился народ, а ближе к воде, прибывшие лодочники-байдарочники распалили костры и повесили над ними закопчённые котелки. Пока уничтожались макароны, мама рассказала о сегодняшнем случае с сомом. И хотя дело было утром, до сих пор чувство опасности у неё не прошло. А тут и Наташа рассказала жуткую историю про утонувшего из-за сома охранника в их лагере. А подумав, с детской непосредственностью добавила, что если бы охранник не утонул, они бы никогда с ней здесь не встретились. Была, конечно, в этом правда, но какая-то жуткая. Папа Коля, чтобы сгладить эту жуть, притащил (не принёс, а именно притащил!) из коляски громаднейший арбуз, такой, что Генка завопил, будто таких арбузов не бывает! Папа разрезал его на восемь огромных ломтей, их нужно будет все до корочки съесть, а, если кто-нибудь вдруг попробует арбуз не доесть, тот значит папу, мужа и Николая Ивановича не любит и милицию не уважает! Все принялись немедленно его любить и уважать, только для этого потребовалось отодвинуться от стола, пошире раздвинуть ноги, чтобы не залить арбузным соком трусы, брюки и юбки, а семечки сплёвывать прямо на пол, то есть на песок. Для тех, кто уставал есть арбуз, устраивался специальный променад вокруг палатки, причём остающиеся в это время за столом, на губах играли для уставшего разные марши. Первой сдалась мама, потом папа. Дети упорно соревновались уже между собой в любви и уважении, и остановились только по просьбе мамы, побоявшейся, что ребята просто сейчас лопнут. Николай Иванович повёл ребят немножко прогуляться по берегу. Наташа чувствовала себя гораздо лучше, чем вчера, хотя её иногда покачивало, может быть от слабости, а может и от арбуза.
Гуляние с открытого берега пришлось перенести в кустарниковую его часть по причине начала действия арбуза, что почему-то ужасно развеселило папу Николая. Что тут было смешного, дети не понимали - ему бы так!
Возвратились домой, стали измерять девочке температуру, но три раза она вскакивала по понятной причине и бегала недалеко прямо с градусником подмышкой, а в последний раз даже потеряла его где-то по дороге. Пришлось всем идти на поиски. Градусник с трудом откопали в песке, а температура на нём получилась уже нормальная. Это было очень хорошо – ребёнок практически выздоровел! Стало понятно, что это была не простуда, видимо, сильный перегрев. А тут и солнце начало садиться за Волгу – пора было готовиться ко сну…
Наступило следующее утро. За ночь, шепчась втайне от детей, понимая всю трудность и даже опасность создавшегося положения, не желая нанести маленькой Наташе хоть какую травму, а хуже того - вред, они (мама и Николай, а Гена по причине безмятежного сна и молодости в этом участия не принимал) решили уговорить девочку вернуться в лагерь к детям из Круглого дома, но сначала обсудить вчетвером «по-взрослому», что им дальше делать, как себя вести…
Утро для Наташи началось с градусника. Это, с одной стороны, было приятно, ведь каждому человеку важно, когда о тебе заботятся. Но, как сегодня мама Наташа ставила градусник, а потом какими глазами смотрела на циферки, подсказало девочке, что сегодня для неё «семья с мамой-папой» заканчивается. Вот такая интуиция была у ребёнка.
Две Наташи, сходили с утра на реку, и опять, как тогда, там, в доме, в Волгограде, мама мыла ей голову душистым шампунем, тёрла мочалкой её «кожу, да кости», улыбалась, когда встречались глазами, и вздыхала, когда отворачивалась. Кстати, потом, первый раз в жизни маленькая Наташа помыла душистым шампунем голову ставшему дорогим для неё человеку. Не торопясь, они окунулись в Волгу, обмылись, вышли из воды и также, не торопясь, пошли к палатке, как две понимающие друг друга женщины, чувствующие друг друга, и, хотите верьте, хотите нет, знающие твёрдо, на каком-то там космическом уровне, что обязательно должны снова встретиться и, может быть, даже навсегда. У стола уже хлопотал Николай Иванович: был готов чай и бутерброды с колбасным сыром, которого он накупил много в Енотаевке и который почему-то любят мужчины и почти не переносят женщины. Разлил он всем чай в чашки-кружки и только хотел что-то важное сказать, как Наташа понимающе фыркнула и заявила, что пора бы им расстаться. Гена от неожиданности даже чаем поперхнулся, и Наташа по-дружески постучала его по спине, а потом поднялась со стульчика и сказала: «Мне очень повезло, потому что встретились вдруг вы. Этот, - она показала на Николая Ивановича, - забрал меня с берега ото всех, от лодки, и привёл меня к вам. Всего пять дней, а я стала думать, что нашла маму и папу». Помолчала, погладила Гену по голове, погладила не по-девчачьи, а как-то по-взрослому, и добавила: «И Гену, конечно». Снова помолчала, поставила чашку на стол (рука затряслась) и сказала вдруг громко: «Отвозить меня никуда не надо! Я сама куда надо доберусь. Я ведь теперь большая!». И заплакала, и припала к Гене, потому что рядом с ним сидела. И Гена обнял её и тоже заплакал. Поэтому Николай Иванович как-то странно хрюкнул носом и отошёл к мотоциклу. Мама Наташа засуетилась, вытащила из палатки, видимо, заранее приготовленный свёрточек, поцеловала Наташу, сунула ей свёрточек и пошла зачем-то к реке. Всё! Прощание закончилось!
Мотоцикл сначала обиженно заревел, потом успокоился, подождал, пока в коляску сядет Наташа, а за руль – Николай Иванович (когда только успел так одеться!) в милицейской форме. Генка немножко пробежал за мотоциклом, потом отстал, и, сгорбившись, как старичок, пошёл к берегу встречать маму…
Николай Иванович ехал быстро, но не потому, что хотел поскорее избавиться от Наташи - просто на высокой скорости лучше ему думалось. Так бывало всегда, когда ему по жизни приходилось трудно. А сейчас его волновало, найдут ли они тот палаточный лагерь, узнает ли Наташа место, с которого начала своё «путешествие»? Как поведёт себя её руководитель, как воспримут её возвращение ребята? Николай ориентировочно представлял себе расположение лагеря: во время поездки на Баскунчак Наташа вроде бы узнала, куда их привозили по железной дороге, пристань на реке. Даже, вроде бы разглядела на другом берегу широченной Волги палатки. Конечно, скорее всего ей это показалось: река в этом месте очень широкая, и, кроме того, на берегах растут кусты и небольшие, но раскидистые ивы и акации, которые загораживали бы даже высокие армейские палатки. Чтобы найти нужное место Николай Иванович начал съезжать с асфальтированной дороги вниз, к берегу. Так они съехали много раз, однажды чуть не застряли насовсем в каком-то зыбучем песке. Там же Наташа потеряла в песке свои сандалики.
Съезжать вниз было довольно просто, а вот при подъёме мотоцикл напрягался в песке, перегревался, даже приходилось глушить мотор и ждать пока он хотя бы немного остынет. Но вот, при очередном съезде Наташа узнала место, палатки, увидела смотрящих снизу от берега на мотоцикл ребят и Серафима Степановича. Узнала их, а её в коляске видно не было. Николай Иванович остановился, подошёл к Наташе и сказал: «У нас с мамой Наташей могла бы быть дочка, такая же большая, как ты теперь. Но она умерла, когда ей была всего неделя от роду. Вдруг появилась ты, может быть, случайно, может быть, по воле Божьей, и мы все: Наташа, я, Гена, мои родители, которых ты пока не видела, но которые о тебе знают, все полюбили тебя и всегда будем любить, как родную нашу дочь, если только ты не будешь против. Мы спустимся сейчас вниз, к палаткам, я скажу вашему СС, что подобрал тебя на дороге, когда ты шла босиком откуда-то к лагерю. Тебя, допустим, украл с берега на моторной лодке нехороший человек, но ты так кричала и дралась с ним, что он высадил тебя в незнакомом месте, и с тех пор ты шла всё время по берегу, останавливалась и ночевала с туристами. Лишнего ничего не говори. Вообще старайся рассказывать поменьше. Вот тебе, - он вытащил блокнотик и написал свой волгоградский адрес и телефон, - спрячь, пусть будет у тебя на всякий случай. И последнее: я тебя очень люблю, и знаю, что мы обязательно должны быть вместе. Я обещаю». Наташа молчала, только прижимала к себе маленький свёрточек, который дала ей Наташа-мама, и твердила про себя: «Папочка, милый, дорогой мой, не уезжай».
Но мотоцикл уже подъехал к палаткам, и строгий милиционер, потребовав с Серафима Степановича расписку за получение пропавшей у них и найденной им девочки, пожал ему руку, даже не посмотрев на Наташу, развернул на месте с каким-то особым шиком свой огромный милицейский мотоцикл и скоро, поднявшись по берегу вверх, исчез на дороге. Серафим Степанович на всякий случай записал номер уехавшего милицейского мотоцикла в свой специальный блокнот...
«Вот и всё»,- сказала про себя Наташа, а вслух поздоровалась со всеми, а особенно с Серафимом Степановичем и даже чуть книксен ему не сделала, хотя этому её никто никогда не учил. СС не дал ей общаться с ребятами, а сразу отвёл в первую палатку к неулыбчивой врачихе, которая брезгливо, в жёлтых перчатках сняла с неё всю одежду и стала проверять кожу, волосы, потом посадила голышом измерять температуру и долго тыкала в неё холодным металлическим кружком, проверяя лёгкие и сердце. Потом в чуть тёплой воде её всю вымыла вонючим мылом незнакомая очень толстая, тоже неулыбчивая женщина с усами – наверно медицинская сестра. А голову мыть этой вонючкой Наташа наотрез отказалась - она давно уже нащупала в том маленьком свёрточке от Наташи-мамы душистый шампунь. Сестра вышла, наверно докладывать о несговорчивой девице, и Наташа успела намыть голову шампунем, а подошедшая сестра помогла ей потом сполоснуться. Сестра вытерла её тщательно полотенцем и дала надеть новые трусики, шорты, красивую футболку с изображением Марса на груди и сандалики, точно по её ноге. Шампунь хотели забрать, но Наташа схватила его, и все поняли, что не отдаст. Здесь же ей вручили большой красивый тюбик с ужином.
Когда Наташа вышла из этой палатки (в палатке, оказывается, было специальное отделение - санпропускник), уже вечерело, и солнце готовилось опуститься в реку. Было пока тепло. Ребята сидели на краю обрыва и ужинали… из туб. Наташа села между Юрой и Генкой, смотрела на воду и молчала. Ребята ей показали, как берег отгородили от воды хитроумным сооружением, не позволяющим причаливать посторонним лодкам. Потом рассказали про появившееся наверху небольшое футбольное поле с настоящими воротами с сеткой, волейбольную площадку и пригласили её играть в футбол в их команде. Наташа кивнула, вроде бы согласилась, но думала о чём-то своём. Не с ними сейчас она была, а где-то очень далеко. И ещё: когда Юра хотел взять её маленький свёрточек, лежащий рядом на траве, она как кошка набросилась на него и, если бы Генка не придержал «сестрёнку», точно уронила бы Юру с обрыва. А потом друзья заметили, что за время отсутствия у Наташи стало много пушистых, завивающихся на кончиках волос. Это было красиво, и им понравилось, но Генке особенно.
Наконец солнце спряталось в Волге, и все отправились спать. Наташа, как обычно, поднялась на второй этаж своей кровати, поворочалась там немножко, и затихла. Рядом с ней на подушке улеглась спать небольшая куколка со взрослой причёской. Наташа обняла её, что-то пошептала на ушко и заснула. Сегодня ей ничего не снилось. Устала за день…
Следующий день для ребят был похож на остальные. Утром – зарядка. Потом завтрак из тюбиков и футбол. Девочек теперь опять стало четверо, и СС организовал настоящий футбольный матч между командами девочек и мальчиков. Судить матч пригласили нового охранника, который появился в лагере во время отсутствия Наташи взамен того, погибшего из-за Юриной рыбалки. Скажем честно: на поле лучшей среди всех, даже среди мальчишек, была Наташа, как будто она где-то специально училась футболу, хотя в её детском доме для «трудных подростков» вряд ли такие занятия могли существовать. Кроме того, она, казалось, совершенно не чувствовала боли: могла терпеть и не умела сдаваться. Короче говоря, ребята позорно проиграли девчачьей команде и целый день потом отводили глаза при виде торжествующих девчонок. Зато Генке повезло – он вытащил откуда-то заветный свой пузырёк с йодом и палочку с ваткой и, примостившись рядом с «сестрёнкой», от души лечил, как всегда, сбитые её коленки.
Незадолго до обеда всем предложили идти купаться в тот закуток, которым теперь отгородили лагерь от Волги. Юра даже здесь купаться остерегался, представлял себе сома, дежурившего в воде у загородки и ждущего, когда он к ней подплывёт. Уже рядом с загородкой было достаточно глубоко, а течение очень сильное.. Поэтому Юра побултыхался на всякий случай рядом с берегом и увернулся от надоедливых Аллы, Ольги и Вики, сговорившимися затащить его в воду поглубже. На солнце ребята быстро обсохли, поднялись наверх, и в палатке номер три получили обед из трёх блюд, то есть три разноцветных тюбика. Наташа вдруг вспомнила свою первую уху там, в Никольском и последний там же арбуз и отложила тюбики в сторону. Серафим Степанович обедал, как всегда, вместе с подопечными, и, казалось, ни на кого внимания не обращал, а сменившееся вдруг настроение Наташи и отложенные в сторону тюбики, заметил. «Нужно с ней вечерком обязательно поговорить» - сказал себе Серафим Степанович.
После обеда каждый в лагере проводил время, как хотел, можно было даже поваляться в палатке. Но днём ребята кроватями почти не пользовались, потому что каждый чувствовал, что лето должно когда-нибудь закончиться, и их снова запрут в Круглом доме, чтобы делать из них марсонавтов. Юре больше всего нравилось наблюдать в большой морской бинокль за людьми на реке, или на острове, образовавшемся около противоположного берега. Смешно видеть людей, когда они даже не догадываются, что их кто-то видит, а они думают, что совсем одни. Например, на острове пожилой человек с усами и бородой, сняв штаны, на тонких, как хворостинки ногах, гонялся почему-то за чайкой, которая лениво перелетала от него каждый раз на новое место. В бинокль было видно, как человек махал руками и открывал рот – наверно, ругался на чайку. Чайка тоже раскрывала клюв: наверно говорила старику что-нибудь обидное. Но звуков, конечно, не было слышно и поэтому было ещё смешнее. Юра так долго следил за этим дурацким стариком, что у него даже устали руки - бинокль был тяжеленный. И только собрался его отдать СС, как подошла Наташа и спросила: «Посмотреть дашь?» Она взяла бинокль и стала смотреть на другой берег, а Юра застеснялся, он не хотел, чтобы она увидела остров и того странного старика. Но Наташа туда смотреть не стала, а смотрела теперь с завистью на теплоход, на людей, гуляющих по палубе, и видно было, что они свободны и веселы. «Я не хочу больше смотреть», - сказала Наташа. «Не хочешь, так отдай его Серафиму Степановичу». Наташа возражать не стала, нашла СС и отдала бинокль, но он взял Наташу за руку и повёл в дальний угол волейбольной площадки. «Ага! – отметил Юра, - у Наташи с СС появились секреты! Нужно это обязательно обсудить с Генкой. И вообще, непонятно, где она была эти дни?» Об этом же думал Серафим Степанович, когда сел с Наташей подальше от ребячьих глаз и ушей.
– Мы все переволновались, когда тебя не обнаружили утром в лагере. Что же случилось? Если не хочешь, или не можешь, тогда не говори. Но мне важно знать не произошло с тобой чего-нибудь плохого, ведь мы с тобой из Круглого дома, и на нас лежит большая ответственность за будущее, за наш космос и за наш Марс. Ты ведь понимаешь, что всё, что делается у нас для всех вас, а, значит, и для тебя, здесь и в Круглом доме - это большой государственный секрет, и никто не должен знать о программе Марс, особенно посторонние люди. Ты кому-нибудь рассказывала о Круглом доме? А ведь это могли быть иностранные шпионы.» Серафим Степанович был настроен так дружелюбно и подчёркнуто расположен к Наташе, что она ему почему-то сразу не поверила и решила, что никогда никому не расскажет про своих Николая, Наташу и Гену, а станет их беречь ото всех… Для себя. Наташа представила Николая Ивановича, маму Наташу и Гену шпионами и прыснула со смеху, но потом, зажав ладошкой рот, вспомнила, что советовал ей говорить Николай Иванович около лагеря, посерьёзнела и отвечала СС только на те вопросы, которые он задавал, и то коротко.
–Утром встала в туалет. Охранник выглянул, начал следить. Тогда я тихонько спустилась к берегу. Было темно, но я присела и тут разглядела лодку. Вдруг кто-то схватил меня подмышки, поднял, я закричала, а он оттолкнул лодку, и мы поплыли. Сначала просто так, а потом он включил мотор, и лодка быстро поплыла по течению.
- А как же ты поняла, что лодка пошла по течению? - спросил внимательный СС. – Но это же слышно. Когда лодка идёт против течения – она рычит, а когда по течению, то урчит. Я здесь всегда следила за всякими лодками на реке, вот и научилась различать.
– И долго он тебя катал?
- Ох, Серафим Степанович! Мне показалось очень долго! Я начала замерзать, потому что на мне были только трусики и майка, а ночью на воде оказывается очень холодно. Он что-то мне говорил, грозил, и я начала кричать, но меня наверно не было никому слышно.
- Ну, а потом? - А потом я решила с ним драться! - Ты? Драться с дядькой? Ночью? На середине реки?! - Нет. Он потом поплыл не очень далеко от берега. – Ну, и что дальше? - Дальше было страшно. Я прыгнула на него и стала бить изо всех сил кулаками, стараясь попасть ему в лицо, а он оттолкнул меня, и я упала на дно лодки. Когда била его, лодка сначала чуть не врезалась в берег, а потом пошла совсем близко от него, и я решила прыгнуть в воду, но испугалась сома. – Какого ещё сома?!
- Как какого? Такого, который нашего охранника утопил! - Но ты каким же образом оказалась на берегу? - Я упала на лодкино дно, когда он меня толкнул, а там было весло. Я нацелилась в дядьку и ударила этим веслом изо всех сил, но промахнулась и попала прямо в мотор! От него чего-то отлетело и затренькало, дядька испугался и резко повернул к берегу, и я выскочила из лодки, как только почувствовала…
- Стоп! СС схватил её за руку, - ты у меня просто удивительная девочка! Я прошу тебя завтра рассказать это же всем нашим ребятам.
– Нет. – Почему? Такому мужеству нужно всем нашим ребятам поучиться! – Нет, я стесняюсь.
- ?! - Вам я могу сказать. Дядька меня украл, когда я присела…по…своим делам.
Серафим Степанович понял её, даже не улыбнулся, только всё равно просил завтра рассказать ребятам. Может быть с того места, когда она выпрыгнула из лодки на берег? Наташа согласилась и отправилась на ужин, то есть за тюбиками, а потом на берег к ребятам. Завтра ей предстояло трудное дело сочинять при всех, как она добиралась до лагеря. И про милиционера, видимо, тоже…
А теперь можно было идти спать. Залезла на свой второй этаж, пошарила в постели, запустила руку под подушку, потом под матрас. В постели куколки со взрослой причёской не было! Она чуть не закричала от горя и от обиды, но сдержалась, схватила подушку зубами, уткнулась в неё, расплакалась. Сначала тихо, потом всё громче и громче. Первым подбежал к ней верный Генка: «Ты что, ударилась?» Наташа не отвечала, только руками показывала, какая у неё была куколка, а теперь её нет! Генка растолкал Юру, тот других ребят, и все стали думать, что делать.
Наверно в палатке стало шумно, Наташа рыдала, поэтому к ним вошёл СС, понял, что у Наташи что-то пропало, чего никогда не должно было быть, и резко вышел из палатки. Меньше, чем через минуту он влетел к ребятам со всем персоналом, детей подняли с кроватей, девчонок сняли со вторых этажей, и они стояли кто в чём, а обслуживающие вытрясали их постели. Почти никто не понимал спросонья, что происходит, поэтому было не только неприятно, но и страшно. Наташа даже стоять от горя не могла – ноги её не держали. Она села на устроенный в палатке деревянный пол и вдруг под Викиной, тоже двухэтажной кроватью, заметила что-то похожее на куклу. Она показала Генке туда, он было бросился вперёд, но новый охранник схватил его за руку, да так, что чуть не оторвал её и буквально пригвоздил к месту. Наташка показала этому грубияну Викину кровать и что под ней. Так к Наташе вернулось её сокровище, а СС ушёл из спальной палатки с Викой, и больше ребята её ни в лагере, ни в Круглом доме не видели…
А Наташа, забравшись на второй этаж своей кровати, аккуратно подняла у своей со взрослой причёской куколки платье и проверила на месте ли та маленькая записочка, которую дал ей на прощание Николай Иванович с адресом и телефоном дома, в котором, она знала, её ждут...
Если вы думаете, что следующее утро началось в лагере не с зарядки, то ошибаетесь. Проводил её сегодня тот самый охранник, который чуть не оторвал Генке руку. Лицо у него было немного не русское, с маленькими усиками, но не злое. С ним дети занимались как-то по новому - упражнения вроде были знакомые, но он добавлял в них такие трудности, что мальчики, закончив зарядку, прямо таки валились с ног. Для девочек упражнения были немного проще, но и они, пытаясь не сдаваться, отчаянно кряхтели. Вообще, ребятам он понравился, а Наташе понравился особо: ещё бы, он ей куколку возвратил!
Перед завтраком СС пригласил всех на футбольное поле (ребята поняли, чтобы подальше от Волги – отвлекает всё-таки) и рассказал своими словами, что случилось с Наташей. Он её так хвалил, что всем даже захотелось побыть хоть на немножко украденным. Наташа волновалась, начав рассказывать, как добиралась до лагеря. СС сам задавал ей вопросы (казалось, для того, чтобы постараться её сбить или запутать), и ребят тоже просил спрашивать, если что не понятно. Из её рассказа выходило - это СС вчерашний с ней разговор пересказывал, что ночью её на берегу схватил и на моторке увёз из лагеря какой-то дядька. Под утро она освободилась. Убежала от него, и пошла по берегу, но где оказалась, и где был лагерь, она не знала, поэтому решила идти по берегу, так, чтобы течение было ей навстречу, пока не дойдёт до лагеря. Такое решение СС одобрил и похвалил Наташу за умение ориентироваться. Рассказ продолжила Наташа: «Идти всё время по берегу было трудно: берег Волги был песчаный, и ноги иногда вязли в песке почти до колен. На берегу во многих местах в палатках жили автомобильные туристы, и в первый день я, сначала постеснялась, а потом подошла к палатке с автомобилем, около которой играли дети, и попросила их маму дать попить, а мне даже дали поесть. Потом я поняла, что лучше подходить к просто туристам, чем к семейным людям, потому что семейные, хотя в еде-питье не отказывали, но уж очень интересовались, зачем здесь без взрослых бродит маленькая девочка, то есть я. Лучше всего было около туристов, которые днём плыли на байдарках, а вечером грелись у костров и здоровско пели песни под гитару. Эти ребята вовсе мной не интересовались и, наверно, принимали меня за свою, за чью-нибудь дочку. Так, у костров провела две ночи. А ещё три ночи - в палатке, когда заболела, и какая-то добрая тётенька оставила меня у себя и лечила таблетками. Тётенька жила именно эти дни одна и ждала возвращения своих знакомых из лодочного похода».
Сочиняла Наташа свой рассказ до этого места вдохновенно, даже сама удивлялась, как складно получается! А потом вдруг устала, замкнулась, замолчала. «Ну, а дальше, дальше-то что? Ведь ты приехала в лагерь на милицейском мотоцикле!» - Нет. Не я приехала на мотоцикле, а меня привёз на мотоцикле милиционер. Он как раз ехал по шоссе, увидел меня и остановился. Сказал, что в пионерском лагере пропала девочка и её везде ищут, не я ли это? Я сначала не призналась, потому что его побоялась, а потом он показал мою фотографию, и я сказала, что это я. Заблудилась. Вот он и привёз меня. А по дороге ругал за то, что заблудилась, а им тут езди везде и ищи…
- Наташа наверно устала рассказывать, поэтому, если ни у кого нет вопросов, я задам последние три ма-а-люсеньких вопросика,- сказал СС.
- Откуда у тебя шампунь и кукла? Почему ты пошла по шоссе, а не по берегу? И где твои сандалии, ведь из милицейской коляски ты вышла босиком? Запомнила? Рассказывай нам по порядку.
Вот здесь и Юра, и Гена, и многие ребята поняли, что СС не верит ни одному слову Наташи и специально задал ей такие вопросы, чтобы она запуталась, и никто ей бы тоже не поверил. Гена прямо руки в кулаки сжал, так сейчас он не любил СС.
- Сандалики совершенно изорвались, особенно правый – у него даже ремешок сначала оторвался, а потом насовсем потерялся: идёшь по песку и ноги вязнут (Наташа вспомнила, как Николай Иванович прогуливал их с Генкой после арбуза по берегу и как у неё то и дело слетали с ног сандалии). Поэтому я их сняла, сначала хотела взять с собой, а потом выбросила, и пошла по дороге босиком. Так было быстрее, чем по песку. Наверно и милиционер из-за этого около меня остановился.
- А откуда ехал милиционер?
- Не знаю, только он не навстречу ехал, а догнал меня. А куколку и шампунь мне подарила та тётенька, которая лечила меня. Она сказала, что волосы у меня хорошие, только запущенные и за ними нужно ухаживать. Вот и отдала мне свой шампунь.
Все увидели, как Ольга и Алла стали рассматривать свои волосы, посмотрели на Наташины и поняли, что Наташины намного красивее. Она, по-моему, ещё что-то собиралась сказать, но СС отправил всех купаться и потом на завтрак. А Наташа хотела, оказывается, его спросить, куда делась Вика? Но не успела.
День пролетел незаметно. Вечером, ужиная, как всегда на берегу, ребята услышали от Серафима Степановича новость: в Круглом доме решили отказаться от учёта дней рождения каждого из воспитанников первого этажа (это были они - теперь девятнадцать человек: три девочки и шестнадцать мальчиков) для того, чтобы на втором этаже, когда их туда переведут, можно было бы всем иметь одну общую дату рождения и один возраст. Ведь они одна команда, и всё у них должно быть общее, одинаковое. «Поэтому, ребята, запомните – ваш общий следующий день рождения четырнадцатого октября, - сказал СС, - и четырнадцатого октября на втором этаже Круглого дома вам всем исполнится по четырнадцать лет». Гена сразу посчитал, что на четвёртом этаже им всем будет уже по шестнадцать лет. «А на каком этаже я буду, когда мне исполнится двадцать лет?» - спросила Наташа. СС вдруг разозлился и, с трудом сдерживая себя, ответил, что если её ещё раз украдут, то вряд ли ей придётся праздновать двадцатилетие вместе со всеми. А Наташа не унималась, ей обязательно нужно было знать: когда наступит четырнадцатое октября, и как они об этом узнают, и куда делась их Вика? Потому что Наташа её уже простила. «Вика, - сказал СС, - видимо, уже завтра будет там, откуда она, к моему, и, надеюсь, к вашему сожалению, оказалась вместе с вами в Круглом доме. Но её дальнейшая судьба мне не интересна. А вот ваши судьбы – наоборот. Через какое-то время, как только погода здесь испортится, мы вернёмся домой, в Круглый дом для нового витка вашей жизни, уже на втором этаже». «Но ведь второй занимает другая группа», - не унималась Наташа. «Пусть другая группа тебя, Наташа, не волнует. Ради вас, - он показал сначала на неё, потом, подумав, на всю группу, их переведут на какой-нибудь другой этаж. И последнее: с сегодняшнего дня, вот с этой минуты, вам всем пока тринадцать лет. Запомните это! А сейчас можете поздравить друг друга с днём рождения и радоваться, какие вы одинаковые!» Про то, когда наступит четырнадцатое октября, ребята так и не узнали, и с этим разошлись. А Юра, например, знал, что ему пока только двенадцать с половиной, поэтому никого поздравлять не стал и его никто не поздравил. Оставалось ребятам только идти спать, что они и сделали…
Дни проходили за днями, погода начала понемногу портиться, ночами становилось совсем холодно, да и днём жарко не было. Купание, понятное дело, закончилось, только иногда одна Наташа спускалась к Волге мыть голову. Это было у неё, как обряд. Иногда она звала помочь смыть волосы Гену или Юру, в общем кого-нибудь из тех, кому себя доверяла. Других ребят она почему-то не жаловала. Как-то, поливая ей голову волжской водой, Генка спросил, почему она никогда не приглашает Аллу или Олю, или их обеих, воспользоваться её шампунем.
Наташа даже ничего придумывать не стала, а честно сказала, что ей шампуня просто жалко. «Мне этот флакон дала женщина, которая была в те дни, когда я болела, и подругой, и матерью, и врачом. Понимаешь, совершенно незнакомый человек помогает мне - совершенно незнакомому человеку! Я дала себе слово тоже всегда помогать людям, даже незнакомым». «Если тебе захотелось помогать незнакомым, так помоги сначала знакомым, сделай им приятное. Наши девочки точно будут тебе благодарны, если ты дашь им попользоваться своим средством. У тебя теперь очень красивые волосы. Думаешь им такого не хочется?» Наташа посмотрела на остатки пенящейся зеленоватой жидкости во флаконе, сунула его Генке в руки и, размахивая полотенцем, как флагом, помчалась наверх к девчонкам. Через минуту они втроём ссыпались на берег и послали его в палатку за своими полотенцами. По пути он позвал Юру полюбоваться сверху на «русалок». Потом ребята, не спускаясь вниз к воде, скомкали полотенца, чтобы ветер не унёс их в воду, и сбросили девчонкам сверху, с обрыва.
Остатков шампуня как раз хватило на две головы, и потом, когда волосы у девочек высохли, выглядели они теперь по-другому – аккуратнее что ли, и взрослее.
После ужина задул холодный ветер, небо потемнело, и все от нечего делать приготовились укладываться спать, кроме девчонок, втроём спустившихся на берег. Там они выкопали руками в песке «могилку» и «похоронили» в ней пустой флакон. Юра с Генкой за этим сверху подсмотрели, похихикали, конечно, но никогда никому про эдакую совсем детскую забаву будущих марсонавток не рассказывали…
Лето для ребят закончилось, как только на берег лагеря влезли два десантных катера. Ходили катера, конечно, в основном по воде, но при необходимости, например, для высадки десанта, могли выбраться и на берег. Сейчас они забирали из лагеря детский десант, получивший на дорогу по пакету с опостылевшей едой в тубах и тюбиках из расчёта на два дня. А на втором катере должны были увезти палатки и всякое другое оборудование лагеря. Как и в прошлый раз, катера переправили их на тот берег Волги, где была железнодорожная станция, здесь их вагон прицепили к какому-то поезду. Снова закрашенные снаружи окна, из вентиляции сладковатый странный запах, от которого хотелось спать. Перед тем, как улечься, Юра решил в одиночестве пройтись по вагону, чтобы разогнать навалившуюся тоску, посмотреть где кто и кто с кем. Зачем? Он не знал, просто почему-то стало грустно, наверно так бывает, когда, привыкнув к одному месту, приходится не по своей воле его покидать. Посидел немного около Серафима Степановича, но тот был занят – что-то писал в блокноте. Кстати, всё, чему ребят учили, они никогда и никуда не записывали. Не давали им ни ручек, ни карандашей, ни бумаги: ребята всё обязаны были запоминать. Это СС по-научному называл тренировкой памяти для её расширения. Для памяти наверно это было хорошо, но написать на бумаге что-нибудь вроде письма или дневника и при этом без ошибок, никто из них так никогда и не смог.
В конце вагона, в уголке, носом к носу шептались три девочки. Наташа что-то такое рассказывала, от чего и Алла, и Оля сидели с округлившимися глазами. Юру они, конечно, сразу прогнали. «Подумаешь, - сказал он себе почему-то стихами, - из одного пузырька помылись и сразу подружились! Странный народ эти девчонки»…
Если бы можно было знать или хотя бы предположить, к каким последствиям приведёт эта девчоночья встреча в уголке вагона, который вёз их в Круглый дом!..
Следователь комитета государственной безопасности по городу Волгограду и области, как значилось в табличке на двери его кабинета, Якубовский принимал у себя старшего участкового уполномоченного Никитина Николая Ивановича. Якубовский и сегодня придерживался тактики, выработанной им с начала своей трёхлетней службы в комитете. Он не любил милиционеров по разным причинам, но, в первую очередь, не любил мента Никитина, доставившего как-то его, работника КГБ, в «обезьянник» отделения милиции за «вид, не совместимый с человеческим достоинством». Из-за этого Якубовскому никак пока не удавалось продвинуться вверх по службе, но сегодня, он чувствовал, он к этому готовился, должно было, благодаря ему, Якубовскому, закрутиться такое дело, которое может быть будет вписано золотыми буквами в его послужной список, а может быть и в историю Волгоградского КГБ.
Якубовский не торопился начинать разговор с приглашённым или, точнее, вызванным к нему человеком. Пусть посидит, подумает, понервничает. Якубовский изучал подготовленную им же ориентировку на Никитина. «Никитин Николай Иванович, 38 лет, служит в МВД 15 лет, женат. Проживает с семьёй в г. Волгограде. Жена Никитина Наталья Владимировна, 35 лет, преподаватель в средней школе. Сын Никитин Геннадий Николаевич, 12 лет, ученик шестого класса той же школы, где работает его мать. Имеются родители Никитина. Проживают отдельно в Волгоградской же области. Заявление на Никитина Н.И. получено письменно от руководителя сектора специальных космических исследований в виде докладной с указанием госномера его служебного мотоцикла и описанием рассказа, якобы заблудившейся Никитиной Наталии Николаевны двенадцати с половиной лет, якобы найденной Никитиным Н.И. и доставленной им же в секретный детский летний лагерь закрытой организации.
Подозревается в похищении Никитиной Н.Н. с целью раскрытия государственной тайны для возможной передачи её третьим лицам».
Николай Иванович сидел с лицом безразличным, иногда поглядывая на лисью физиономию молодого комитетчика. В это самое время надо было бы Николаю Ивановичу собрать подчинённых ему людей и поставить им задачи на сегодня и на будущее. Но приходилось сейчас сидеть здесь, у этого, глуповатого на вид юнца, похоже мнящего себя контрразведчиком, теряя драгоценное время. Повестку Николаю Ивановичу вручили вчера поздно вечером и не по почте, а нарочным под расписку. Пришлось идти...
Николай Иванович молчал, только искоса поглядывал на контрразведчика, иногда, казалось Якубовскому, с ухмылкой. Это не нравилось Якубовскому. Наконец он не выдержал и начал допрос так, как он себе придумал заранее:
- Не хочу соблюдать формальности, давайте начнём с главного...
- Нет, я хочу знать, с кем разговариваю. Желательно бы вам представиться.
- Хватит паясничать, майор, вы прекрасно знаете меня и знаете, зачем я вас вызвал!
- Понятия не имею.
- Хорошо. Вы знаете Никитину Наталию Николаевну?
- Нет. Такой не знаю.
- Ну, а про некую девочку по имени Наташа, ориентировочно лет двенадцати, можете что-нибудь сказать?
- А чтобы вам хотелось услышать?
- А то, что написано ответственным за неё человеком, в докладной, которая лежит у меня на столе.
- Ну и читайте её, а мне это не интересно.
- Я прочитаю вам! Вы привезли откуда-то, воспользовавшись служебным мотоциклом, в закрытый летний лагерь девочку. Так? Как её звали?
- Она сказала, что Наташа. Что потерялась. Что ищет свой лагерь.
- А дальше что, почему вы её катали на мотоцикле?
Николай Иванович постарался сдержаться, чтобы не натворить глупостей. С дураками ведь лучше объясняться на их языке.
- Некую Наташу я подобрал на дороге, когда она босиком двигалась в направлении Волгограда. Была похожа на фото девочки, потерявшейся из летнего лагеря. Фото показали мне в Енотаевке два моих коллеги, когда я ездил туда заправляться, за продуктами и ремонтировать колесо.
- Ну и что?
- Ну и то, что пришлось сжечь полбака бензина, пока искал с ней её лагерь.
Здесь Якубовский хитро прищурился и неожиданно спросил: «Почему у девочки ваша фамилия и ваше отчество»?
- Этого я не знаю. Документов у неё, естественно не было, и проверить имя, фамилию и отчество не представлялось возможным.
- Ну, что же вы (Якубовский заглянул в шпаргалку), Николай Иванович, сделали с этой бедной, «потерявшейся» девочкой?
- Девочку я сдал её руководителю, как говорят, с рук на руки. Вот (Николай Иванович порылся немного в кармане и показал расписку СС в передаче ему девочки) - документальное подтверждение.
- А что вы делали, там на шоссе?
- Ехал к жене и к ребёнку. Мы отдыхали на берегу в палатке в Никольском.
- Всё-таки, расскажите мне, зачем вы ночью подогнали катер к секретному лагерю на берегу Волги, выкрали девочку, увезли её в неизвестное место и выпытали может быть угрозами, или лаской, или ещё чем государственные секреты? Кому и за сколько вы планировали их продать?
- Якубовский, вы совсем дурак или просто притворяетесь? - Николай Иванович резко встал и шагнул к столу Якубовского - Я прослужил во флотской разведке четыре года. Это всё секретно! Пятнадцать лет я работаю участковым и, поверьте, умею хранить государственные тайны! Вам, видимо, этого не понять!
- Сидеть! Или я вызываю своих работников! Отвечайте, почему у девочки ваша фамилия и ваше отчество? Это ваша дочь? Вы заслали её в совершенно секретную организацию! Зачем?
Николай Иванович не выдержал и запустил стулом в лисью морду Якубовского. Тот, падая, успел нажать тревожную кнопку на столе. В комнату влетели два человека в штатском. Николай Иванович по работе своей бывал в ситуациях и похуже, поэтому первого он уложил просто кулаком в челюсть, а второго знатно приложил свободным стулом, на который потом сел, аккуратно затолкнув ногой разные части тела лежащего под металлические ножки, чтобы зря не рвался.
В самый шумный момент на пороге кабинета появился начальник управления генерал Климов. Оценил ситуацию. Увидел Никитина и глазами поздоровался с ним. «Обвиняли тебя, - обратился к Николаю, - в чём?» «Самое меньшее - это торговля гостайной» - ответил тот.
Генерал хмыкнул и увёл Николая Ивановича в свой, оказавшийся рядом кабинет. Вызвал через пару минут бледного, как смерть, Якубовского и, брезгливо глядя на него, сказал так: «Мы прослужили с этим человеком в морской разведке вместе три года. Я бы с ним и больше послужил, просто меня раньше на год демобилизовали, потому что я на год раньше на флот пришёл. Этот человек, - он посмотрел на Николая, - в океан с корабля прыгал за нужными для страны секретами. Мог на корабль и не вернуться. А Вы, Якубовский... Откуда у Вас эта ... сталинская ежовщина? Так у нас дело не пойдёт... Объявляю вам для начала, Якубовский, неполное служебное соответствие. Всё. Можете идти!»
Якубовский не вышел, а вылетел от генерала и, вбежав в свой кабинет, принялся звонить директору школы, где преподавала Никитина Наталья Владимировна, и в чьём кабинете её сейчас должен был допрашивать помощник Якубовского.
- Якубовский говорит! Дайте срочно трубку Филимонову!
- Это я, Вы не узнаёте меня?
- Ты вызвал Никитину?
- Конечно. Вот она входит.
- Извинись перед ней, пусть идёт на свои уроки.
- Да Вы что?! Я бы её сейчас расколол на все сто, как Вы задумали!
- Заткнись, дубина. Двигай домой. На сегодня свободен! Завтра пойдёшь... асфальт укладывать... в городе…со мной вместе…
Якубовский был по природе своей глуповат, но не просто, а особой, какой-то злой глупостью. Поэтому он не любил, более того, ненавидел людей, которые были его добрее, а от того казались сильнее и, конечно, умнее. Якубовский поклялся отомстить проклятому менту, уже второй раз перекрывшему ему движение по службе. Как отомстить он пока не знал, но сделать это нужно было обязательно!
Кроме всего прочего, после эдакого инцидента Якубовский, приходя на работу, старался пореже встречаться с сотрудниками, как будто бы нарочно развлекавшимися историей с милиционером, кидавшимся стульями на допросе. Якубовскому советовали то прибить стулья в его кабинете к полу, то перед столом возвести защитный экран из бронебойного стекла, то перейти в другой кабинет, подальше от генеральского, чтобы пробовать разобраться с посетителями своими силами до прихода генерала. Самый мудрый совет ему дала машинистка, печатавшая протокол того нашумевшего допроса: «Тебе, Якубовский, надо отсюда уходить. Не умеешь ты у нас работать. Не обижайся, лучше сходи к генералу, встань на колени и попросись куда-нибудь на учёбу, например, в Москву в нашу высшую школу. Там за четыре года ума-разума наберёшься, а здесь за это время всё забудется». Совет машинистки по-житейски был правильный, но запоздалый, поскольку генерал Климов только-только подписал приказ на увольнение из областного комитета вольнонаёмного Якубовского Владимира Александровича...
Деньги у Якубовского пока были: получил неплохое выходное пособие, поэтому работать в ближайшее время ему не хотелось. Находиться днём дома было неприятно - родители переживали за ребёнка, который, по их мнению, за три года работы в комитете стал настоящим профессионалом. Раньше сын, приходя с работы, рассказывал родителям об операциях, которые проходили при его участии или под его руководством. Родители сыну искренне верили и восхищались, поэтому освобождение его от службы стало для них неожиданностью. Сынок, как мог, объяснил, что для него сейчас подыскивают дополнительное местечко в высшей школе КГБ в Москве, поэтому от работы здесь, на месте, он временно освобождён, но как только придёт разнарядка, уедет на учёбу. Он придумал, как сам себе пришлёт вызов на учёбу, как уедет из этого опостылевшего города, как найдёт в Москве какую-нибудь девицу, у которой и с которой можно будет годика четыре пожить. А там видно будет. Из-за родителей ему теперь приходилось больше времени проводить на улице, если позволяла погода, или в ресторане дома офицеров, где у него был персональный столик. Три года назад, едва Якубовский начал работать в управлении, он появился у директора ресторана с солидным удостоверением и обеспечил себе постоянный столик в дальнем углу зала «для наблюдения за объектами». Вот и сейчас он сидел за «своим» столиком с бутылкой любимого ереванского коньяка и, лениво отщипывая по ягодке от огромной, какой-то фантастически огромной грозди винограда, прикидывал брать ли вторую бутылку такого же, или сменить сорт, а заодно обдумывал месть проклятому милиционеру. Вариантов было много, хотя основных просматривалось только четыре. Во-первых можно было бы поставить в известность главное управление в Москве о том, что генерал Климов покрывает своего собутыльника некого Никитина, спасая его от наказания за разглашение государственной тайны. Во-вторых, разыскать злополучную девицу по фамилии Никитина с отчеством Николаевна и вытрясти из неё нужные показания. Нет сомнения, что это его дочь, внедрённая в режимный объект! В-третьих, можно было бы выкрасть у Никитина сына, хотя бы на время, пока отец не признается в чём-нибудь и, наконец, если ничего не получится, подстрелить этого паршивого мента. Можно слегка, чтобы просто попугать, а можно и насовсем. Как выйдет! Человечка для такого дела найти не трудно, есть люди, которые милицию не любят, а за деньги сделают что угодно! Якубовский так увлёкся своими мыслями, что не заметил, как зал заполнился людьми, заиграл оркестр, зазвенели бокалы. За столиком недалеко от него две девушки - одна в ярко-красном, другая - тоже в ярком, но голубом, сразу привлекли внимание Якубовского. Он было собрался пригласить их за свой столик, как вдруг почувствовал, что уже не один. Оглянулся: за его столиком сидела девица с настолько располагающей к себе внешностью, что Якубовский даже не стал выговаривать ей за вторжение, тем более что вслед за ней официант прикатил тележку с горой всяческих закусок, пару запотевших пузатых бутылок с чем-то крепким и минералку. Девица явно была не робкого десятка, первая протянула Якубовскому руку и назвалась Мариной. «Вова» - почему- то робко сказал Якубовский. Смущение его прошло окончательно, только когда Марина позвала за столик девушек в красном и голубом. Оказалось, что все они подруги и приехали в Волгоград на практику, например, по наблюдению за скульптурной частью памятника Родине Матери. Был бы Якубовский поумнее, мог бы понять, в крайнем случае, почувствовать, некую абстрактность, прозвучавшую в их объяснениях. Но вечер удался на славу, хотя расплачиваться за ужин пришлось Якубовскому. Как мужчине и как джентльмену…
Особенной потом оказалась ночь, которую он, уже не помня себя от беспрерывных возлияний, провёл в гостиничном номере с Мариной. Она сегодня была недоступна, но так ласкова, участлива и понятлива, что Якубовский, в конце концов, рассказал ей всё, что с ним случилось, и даже поделился мыслями, как отомстить своим обидчикам. Приятно было, что Марина поняла его, искренне сочувствовала и даже обещала кое в чём помочь. Более того, она предложила после расправы с милиционером спрятать Якубовского в Москве на съёмной квартире, или, если он, конечно, захочет, можно было пожить и у неё. В общем, лучше некуда…
Утром девушки отправились на практику, пропускать которую категорически отказались, а Якубовский, взяв в гостиничном буфете бутылку неплохого марочного вина, коробку любимых с детства шоколадных конфет и прихватив втихаря со стойки фирменный гостиничный фужер, отправился на набережную Волги скоротать время до возвращения Марины с подругами после практики. Домой теперь он не спешил, с родителями видеться совсем не хотелось.
Неплохое марочное сыграло с Якубовским злую шутку. Нет, вовсе не шутку - оно пролилось трагедией. Бесконечный ночной алкоголь, прервавшаяся карьера, непреходящая злоба на проклятого мента в сочетании с марочным сложились вместе, и Якубовского, как говорят, повело. Он перестал понимать где находится, во всех прохожих ему чудились враги: по их вине он сегодня болтается на набережной, вместо того, чтобы сидеть в своём кабинете! Вдруг в идущем навстречу мужчине он усмотрел того проклятого милиционера, того самого Никитина! «Я убью тебя, сволочь!» - страшно закричал Якубовский и, как в фильмах про бандитов, сжав горлышко бутылки, отбил её дно о парапет и бросился на случайного прохожего. Но ноги уже не держали обезумевшего Якубовского. Он споткнулся о край тротуара и как-то странно, как в замедленном кино, упал навзничь, ударившись головой о бетонный бордюр…
Скорая и милиция приехали минут через десять, но помочь Якубовскому уже никто не мог. Врач констатировал смерть…
В это же время три девушки, прибывшие ещё позавчера из московской школы КГБ на практику в Волгоград, находились в кабинете генерала Климова и обстоятельно, каждая со своей стороны, излагали ему результаты «случайного знакомства» с Якубовским. Обычно Марина, всегда выдерживающая до конца порученную ей роль, сегодня была резка и категорична, настолько гадким оказался её «случайный» знакомый. Заканчивая доклад, Марина сказала: «Через полгода нам вручат дипломы, присвоят воинские звания и направят на работу в разные места. Я же буду проситься только сюда, к вам в Волгоград, чтобы убедиться, что с Никитиными ничего плохого не случилось и, кроме того, увидеть своими глазами как проходит жизнь человека, который теперь для меня хуже врага».
«Не согласен, - спокойно сказал Климов, - враг всегда умнее, подготовленнее и хитрее. Якубовский оказался у нас три года назад по распределению из педагогического института. С красным дипломом, между прочим. Но что-то было в нём скользкое что ли. Поэтому я попросил его наставника присмотреть за молодым человеком, особенно после «прописки» того в ресторане дома офицеров под видом работы. Дальше - больше. Родители его, оказывается, через хороших знакомых за очень большие деньги организовали сыночку красный диплом. Потом… но что мы всё о Якубовском? Заканчиваю: у нас накопилось на него столько разного негативного материала, что не уволить Якубовского было нельзя. Теперь о другом» - и генерал рассказал практиканткам всё, что знал про потерявшуюся и найденную милиционером Никитиным девочку и поставил перед девушками новую задачу, как он её для себя видел. В заключение сказал: «Я обратился к вашему руководству подослать нам как бы в помощь свеженьких человечков. Будем считать, что и вам и нам повезло. С первой задачкой вы справились. Приступайте ко второй. Все необходимые данные получите у моего заместителя. Да вот он и сам пришёл»…
Так уж совпало, что именно в этот день в Круглом доме теперь уже на втором этаже группа Серафима Степановича отмечала свой новый, общий для всех день рождения. Всем им, как было ещё в лагере обещано, исполнилось по четырнадцать лет. «Значит, сегодня четырнадцатое октября» - поняла Наташа и решила вести в уме свой календарь, чтобы знать, когда наступит следующее лето и она увидится со своими, как она их теперь про себя называла, мамами, папами, Генами. Она часто вспоминала, как они с Генкой перебирали дома утром игрушки, как баловались и хохотали, прижатые друг к другу в коляске мотоцикла. Она стала замечать, что здесь, в Круглом доме все дети были какие-то неулыбчивые, хотя о них заботились, учили, кормили, одевали. Вот и сегодня, когда они ещё спали, в отсеке появилась длинная вешалка на колёсиках, на блестящей трубе которой в ряд на плечиках висели праздничные комбинезоны и рубашки с эмблемами Марса и вышитыми на кармашках рубашек их именами и фамилиями. На полке внизу вешалки под каждым комбинезоном стояла новенькая удобная обувь, в которую заботливо были вложены носочки. Обувь и комбинезоны оказались всем впору, очень удобными и, что немаловажно, имели много карманов и карманчиков. С этого дня маленькая куколка со взрослой причёской перестала расставаться с Наташей и жила теперь у неё в большом кармане на животе, как кенгурёнок в материнской сумке. Записку с адресом и телефоном, которую дал Наташе перед расставанием Николай Иванович, она давно выучила наизусть, боясь что кто-нибудь найдёт её под платьем куколки, и на всякий случай съела…
Девятнадцать человек в новенькой одежде столпились, оглядывая друг друга, в середине зала и одобрительно ойкнули, увидев Серафима Степановича, вошедшего к ним точно в таком же комбинезоне. Только на кармане его рубашки были вышиты имя и отчество, а фамилии не было. Шум от ребят был, улыбки были, а смеха, настоящего детского смеха не было. «Наверно это от того, что мы здесь все сироты, - думала Наташа, - Генке Никитину всегда весело, потому что у него есть и папа, и мама, и бабушка, и даже дедушка. Зачем ему одному столько? У других-то вообще никого нет».
Между тем, СС поздравил ребят с днём рождения и сказал, что радуется за них, потому что перед ним теперь одна, уже начинающая походить на настоящую, команда, готовящаяся посвятить себя космосу. Он повёл ребят в специальный зал, в котором ребята никогда не были и которого не было у них на первом этаже. Здесь, как в космосе, на разных расстояниях от солнца располагались объёмные макеты планет солнечной системы. Там же находился небольшой край ослепительного солнечного диска, потому что солнце на самом деле такое большое, что даже макет его не поместился бы в этом огромном зале, а если бы его и поместили, то макет Юпитера - самой большой планеты в солнечной системе - пришлось бы делать размером с вишенку, а Марса - с маковое зёрнышко.
Девятнадцать ребят зашли в небольшую продолговатую комнатку, похожую на капсулу космического корабля, и с трудом разместились возле боковых и носового круглых окошек-иллюминаторов. СС захлопнул за ними дверь, и сразу стало душно и жарко. Все притихли. Пока ничего не происходило, только комнатка-капсула немного подрагивала и раскачивалась, как будто летела. Но через какое-то время Юра, он находился возле носового иллюминатора, увидел, что на них «надвигается» Марс. Марс быстро рос, увеличиваясь в размерах, и всем стало казаться, что они сейчас врежутся в него. Вот уже стали видны мелкие детали на поверхности, с которыми в прошлом году их знакомил СС. Девочки Оля и Алла испугались, запаниковали и, не обращая внимания на остальных ребят, стали пробиваться к тому месту, где, как они думали, была дверь наружу. Особенно досталось Наташе, которая вошла в капсулу последней, следовательно, была ближе всех к той злополучной двери. Они стали по настоящему бить Наташу, стараясь освободить себе место у двери. Никто этого не видел - все испуганно прильнули к иллюминаторам. Наташе пришлось отбиваться сразу от двух обезумевших от страха девчонок, и когда СС открыл дверь, к его ногам буквально выпали три сцепленные в клубок тела, три юные марсонавтки. У Наташи через всю щёку тянулась глубокая царапина, у Оли из носа на новый комбинезон капала кровь, а Алла прижимала рукой разбитую губу. СС отвёл их в сторонку, и буквально через минуту там оказалась неулыбчивая врачиха, обрабатывавшая Наташу после возвращения её в лагерь. Кровь остановили, царапину продезинфицировали, к разбитой губе приложили лёд. Генка терзался, что не защитил «сестрёнку», девочки со злости решили рассказать Серафиму Степановичу то, что под большим секретом, как подружкам, им в поезде поведала Наташа, когда все возвращались из лагеря в Круглый дом.
День рождения четырнадцатилетних в Круглом доме подошёл к концу…
Утром Алла и Оля, дождавшись, когда поблизости не было никого из ребят, посвятили Серафима Степановича в страшную тайну. Оказывается, что Наташу никто из лагеря не похищал, а она сама убежала оттуда на украденной лодке к родителям, которые отдыхали на Волге недалеко от лагеря. У Наташи есть настоящие родители и даже брат, с которым они двойняшки. Мама у неё учительница, а папа милиционер, и она любит родителей больше всего на свете и ни на какой Марс лететь не собирается. А при первой возможности постарается отсюда сбежать к родителям, которые живут в Волгограде.
СС поблагодарил девочек, но просил больше никому об этом не рассказывать. На том они и расстались, но с этого дня он стал особо внимателен к Наташе, пытаясь понять, что в рассказе девочек правда, а что фантазии. То, что они рассказали, не нравилось Серафиму Степановичу по трём причинам. Во-первых, Оля и Алла не умеют хранить тайну, во-вторых, в группе назревал конфликт, в который его -наставника, получается, уже втянули, в-третьих, он дорожит своей работой и не хочет повторения волнений, которые испытал при пропаже (или побеге?) ребёнка из лагеря. А если она вдруг опять убежит? Такого ему второй раз не простят. Конечно, размышлял он, из Круглого дома не убежишь, а где-то на выезде - вполне вероятно. В общем, решено было кроме простого наблюдения, с Наташей подружиться, постараться расположить её к себе. Но сделать ему это было трудно, потому что он просто учёный, а не воспитатель и не психолог. Кроме того, он никогда не работал с будущими космонавтами такого возраста, тем более с девочками, к тому же сиротами.
Дни шли за днями, и СС решил повторить на тренажёре имитацию полёта на Марс, только дать ребятам больше времени на адаптацию, то есть «замедлить» фазу подлёта и посадки на Марс. Перед настоящим полётом его подопечным придётся пробыть вместе в тесной капсуле корабля почти год, поэтому нужно уже сейчас постепенно приучать ребят к условиям настоящего космического полёта.
Снова ребята пришли в зал, где были макеты планет, снова начали заполнять комнатку-капсулу. Последними оказались девочки, но здесь Оля и Алла наотрез отказались заходить внутрь, только Наташа, демонстративно отстранив их, зашла во внутрь, и за ней захлопнулась герметичная дверь. Семнадцать ребят приготовились к «полёту и посадке» на Марс, а Наташа, чтобы не было страшно, как в прошлый раз, пробралась к Юре и Гене к носовому иллюминатору. Снова стало душно и жарко, и ещё: стало очень тихо, все молчали. Капсула подрагивала и немного раскачивалась. Марс приближался, но на этот раз очень медленно. Мимо боковых иллюминаторов пронеслось какое-то небесное тело. Было оно размером с большой дом. Кто-то испуганно вскрикнул: «Астероид!», но тот уже промчался рядом с капсулой и исчез в черноте неба. «А если бы он ударил нас?» - спросил мальчик, сидевший около противоположного иллюминатора и не видевший астероид. Наташа, обернувшись к нему, совсем по-взрослому зло ответила: «Тогда бы ты не смог задать этот глупый вопрос, потому что весь воздух из капсулы сразу бы вылетел, и мы моментально бы погибли. Но первый - ты!»
Между тем, Марс уже перестал помещаться в переднем иллюминаторе, значит до его поверхности осталось не более двухсот километров. Капсула задрожала, затряслась - это означало, что включились специальные двигатели, тормозившие «корабль», с чудовищной скоростью приближающийся к красной планете. Уже стали хорошо различаться марсианские «каналы», в лучах заходящего солнца рельефно проявились впадины и горы на его бугристой, похожей на лунную, поверхности. Вдруг в капсуле раздался голос Серафима Степановича: «Сегодня посадки на поверхность Марса не будет. Вы отлично справились с задачей. Поздравляю!» Дверь в комнатку-капсулу открылась и раскрасневшиеся от жары и духоты ребята поспешили собраться на твёрдом полу вокруг СС - с непривычки их даже немного покачивало. «Теперь внимательно посмотрите на макет Марса. Видите, слева и справа от него небольшие планеты? Это спутники Марса, их у него два, а, например, у Земли один - это всем известная Луна. А теперь, пожалуй, всем пора идти ужинать, а мы с Наташей вас догоним».
- А где Алла и Оля,- спросила Наташа по пути в пищевой отсек.
- Они, к моему сожалению, а может быть к их счастью, отчислены и уже отправляются туда, откуда прибыли в Круглый дом. Ты, Наташа, - смелая и умная девочка, которая, думаю, вполне можешь быть лидером, надо только твёрдо усвоить, что у нас нельзя ничего бояться, нельзя драться, нельзя брать чужие вещи, как например, в лагере это сделала Вика, и, конечно, не нужно доносить друг на друга, то есть ябедничать. Девочки рассказали мне о твоей тайне про родителей, и это мне очень не понравилось. Я не знаю, что ты им говорила по секрету, но думаю, что они всё выдумали. Правда?
- Правда, - сказала, немного подумав, Наташа, наученная опытом общения со старшими ещё в детском доме, тем более здесь, с этим хитрым СС.
- Что правда? Правда - да или правда - нет?
- Правда - да! - твёрдо ответила Наташа. Она вдруг вспомнила, как там, в далёком теперь Никольском, куда принесла её из лагеря лодка, она в первый же день рассказала о себе незнакомой семье, почувствовав, поняв, что они свои, добрые, что ни о чём не выспрашивают, переживают только за неё.
- Значит, всё это правда о чём рассказали мне девочки? Значит, нашлись твои родители! Поздравляю тебя, Наташенька, - неискренне обрадовался СС.
- Вам, Серафим Степанович, честно скажу: всё это я в поезде выдумала. Просто сначала было скучно, а потом почему-то захотелось, чтобы девчонки мне позавидовали. Наташа преданно, как ей казалось, посмотрела в глаза СС и высмотрела в них то самое выражение недоверия, которое было у него там, в лагере, когда он расспрашивал её при возвращении. Я теперь понимаю, что сделала это неправильно, добавила Наташа, скромно потупив глаза.
Серафим Степанович ничего не ответил, потому что они уже пришли в пищевой отсек…
Три подруги, прибывшие на практику из Москвы, получив от заместителя генерала обещанные данные, сидели сейчас в гостиничном номере у Марины и обдумывали, как лучше выполнить поставленное Климовым задание. Решили так: Марина отправится домой к Никитиным и попробует выяснить имеет ли их семья какое-либо отношение к девочке, неожиданно пропавшей из специального лагеря и неожиданно найденной милиционером Никитиным. Вторая практикантка - Мила посетит под видом жительницы района участок, которым руководит Никитин Николай Иванович. Здесь она должна выяснить отношение подчинённых к Никитину и разузнать, что им известно о контактах их начальника с девочкой по имени Наташа, которую он вроде бы где-то нашёл и возвратил в лагерь. А третьей, её звали Татьяна, выпало отправиться в городское управление милиции для выяснения, кому из милиционеров поручался розыск пропавшей девочки, и поручался ли он Никитину. Когда задачи были распределены и роли определены, подруги спустились в гостиничный буфет, где их встретила заплаканная хозяйка буфета. Участливая Марина сразу спросила про слёзы, и в ответ они услышали, что убит тот самый молодой человек, который провёл у вас, девушки, прошлую ночь, а утром купил в буфете дорогущего марочного вина и коробку самых лучших конфет, а попутно украл дорогой фирменный стакан, за который теперь ей придётся платить. Убит час назад на набережной. «Мне только-только рассказала об этом моя помощница, торговавшая мороженым как раз на набережной; она всё видела своими глазами» - сообщила буфетчица. «Час от часу не легче» - сказали, как выдохнули, практикантки и, попросив разрешения, стали звонить Климову, чтобы рассказать о смерти Якубовского. Тот уже знал о случившемся (известили быстро о сотруднике, хоть и бывшем), жалко было теперь только его родителей, для них родной ребёнок, каким бы он ни был - всегда самый лучший. От Климова девушки узнали настоящие подробности гибели молодого человека, а Марина очень серьёзно потом сказала: «У меня всегда так. Выходит, смерть ему я накаркала - уж очень он был мне противен». Потом до конца дня она была молчалива и всё о чём-то размышляла…
Похоронили Якубовского на городском кладбище, но не на общем участке, а ради родителей там, где были выделены места для военных и разных значительных для города лиц. Марина старалась не смотреть в сторону убитых горем родителей, и выражение вины не сходило с её лица: «Хоть он и плохой человек, а всё равно жалко - молодой парень всё-таки, и родители теперь навсегда остались одни»…
На следующий после похорон день практикантки разошлись по намеченным местам, и первой на задание отправилась Мила. Никитин работал старшим участковым уполномоченным большого Волгоградского района. Размещались пять участковых, включая и Николая Ивановича, в неказистом помещении на первом этаже старенького здания. Мила для конспирации представилась пострадавшей от нападения хулигана, и когда её направили к старшему, описала сначала устно, а потом и письменно в заявлении приметы Якубовского, которому теперь было уже всё равно. Никитин внимательно её выслушал, не менее внимательно прочитал заявление с описанием примет нападавшего. Надо заметить, что Мила отличалась, как говорят, острым глазом и, кроме того, обучена была профессионально подмечать и запоминать всякие, даже самые мелкие детали лица, фигуры, походки, одежды, даже выговора или акцента. Прочитав заявление, Николай Иванович поднял глаза на Милу, осмотрел её как-то особенно и попросил показать паспорт. У Милы и паспорт был, и удостоверение сотрудника комитета, и командировочное предписание на прохождение практики, но раз просили паспорт, она его и показала. «Москвичка, значит, - задумчиво сказал Никитин и, возвращая паспорт посетительнице, шепнул ей, - напавший на вас хулиган вчера похоронен, и не сомневаюсь, что вы присутствовали на его похоронах. Чем вам не угодил Якубовский?» У Милы от неожиданности вся конспирация вылетела из головы и, поняв, что этого человека обмануть или запутать ей не удастся, она по-простому, в лоб спросила Никитина о его знакомстве с однофамилицей по имени Наташа. «С ней что-то случилось?» - забеспокоился Никитин, и по его лицу Мила поняла, что девочка по имени Наташа ему вовсе не безразлична.
«Я вернусь через час, оставляю вас без служебного транспорта. Если что, звоните мне домой» - сказал Никитин своим подчинённым и вместе с Милой вышел во двор, к милицейскому мотоциклу. «Садитесь сзади, едем домой ко мне. Жена сегодня в школе выходная, дома расскажем вам всё, о чём бы вы ни спросили». Мотоцикл зафырчал, и через десять минут они уже входили в квартиру Никитиных. Их встретили мама Наташа и… Марина. «Не хватает здесь только Татьяны»- подумала Мила и вслед за всеми вошла в комнату, где в углу были сложены детские игрушки. «Ну, теперь рассказывайте, что вас привело в Волгоград, и, догадываюсь, не по нашу ли душу?» - спросил Николай Иванович. Марина с Милой переглянулись и не стали ничего выдумывать, а хотели просто рассказать, что прибыли сюда на практику в управление генерала Климова и сейчас выполняют его задание. В это время раздался звонок в дверь, и Наташа-мама впустила в квартиру… третью практикантку - Татьяну, которую в городском управлении милиции направили к Николаю Ивановичу домой и даже любезно подвезли на тряской служебной машине, поскольку подчинённые доложили городскому начальству, что их старший сейчас находится дома. Девушки, увидев друг друга, расхохотались, да так, что никак не могли остановиться. Глядя на них, стали смеяться и Никитины. Во всё это веселье включился появившийся в комнате смешливый сын их Гена, незаметно для веселящихся родителей и трёх незнакомых девушек вернувшийся из школы.
«Ну всё, - сказал, переведя дух, Николой Иванович, - мне на работу. Оставляю вам мою Наташу, она обо всём, что вас интересует, расскажет. Ну и вы ей расскажите, зачем я вам нужен, а может быть мы оба вам нужны?»
Николай Иванович попрощался с девушками, ободряюще подмигнул жене и, забрав с собой сына, вышел из квартиры.
- Вас наверно интересует что-то, связанное с маленькой Наташей Никитиной? - спросила мама Наташа.
- Конечно. Из-за этого мы вас и беспокоим. Расскажите подробненько обо всём, что связывает вас с этой девочкой. Чтобы наш интерес к девочке был понятен, скажу сразу, что Наташа является ученицей специальной закрытой школы подготовки к длительным космическим полётам - сказала Марина.
- На Марс что ли? - уточнила Наташа-мама.
- Не знаю. Школа закрытая, подготовка детей в ней абсолютно засекречена. Сейчас идёт негласное соревнование между нами и Америкой в освоении космоса, поэтому очень важно не допустить распространение любых сведений о наших работах по дальнему космосу. Ваш муж привёз девочку в летний лагерь, как будто он где-то её нашёл. Руководство лагеря заявило компетентным органам сначала о пропаже девочки из лагеря, а потом её возвращении. Ваш муж, кстати, в это время он не был при исполнении, а был в отпуске, возвратил девочку в лагерь. Девочка рассказала лагерному руководству довольно неправдоподобную историю о своём отсутствии, поэтому важно выяснить, что произошло с Наташей, не замешана ли здесь какая чужая разведка.
- Кроме того, - добавила Татьяна, - выяснять вопрос недавно по своей инициативе взялся теперь уже бывший работник комитета и очень многое испортил. Москва требует срочно разобраться во всём и доложить результаты. А наш нынешний здешний начальник, понимая, что дело выеденного яйца не стоит, но закрывать его официально всё равно придётся, организовал нам вот такую практику. Поэтому мы здесь, и от вашего рассказа зависит, как закончится это дело. А в Москве мы обязательно встретимся с девочкой.
- Теперь понятно, - сказала Наташа-мама и начала рассказывать подробно обо всём, о чём мы с вами уже знаем, но самое главное, в её рассказе чувствовалась такая любовь к появившейся хоть и на короткое время в их семье девочке, что и практиканткам тоже полюбилась маленькая Наташа. Они подумали (каждая, конечно, про себя), что было бы здорово, если бы обе Наташи - маленькая и большая оказались бы вместе. А когда Наташа-мама, заканчивая, рассказала о смерти почти сразу после рождения, ещё в родильном доме, родившейся вместе с Геной дочки, которую они с мужем ещё до рождения уже называли Наташей, девушки как-то быстро засобирались и, несмотря на приглашение хотя бы чайку попить, расцеловались с Наташей-мамой и отправились в гостиницу, которая была совсем недалеко от дома Никитиных. «Подруги,- сказала Марина,- кому-то из нас по работе придётся встретиться с этой девочкой, но кому бы из нас это не поручили, мне хочется, чтобы она стала членом семьи Никитиных». «Тем более что и фамилия у неё уже Никитина!» - добавила Мила. А Татьяна промолчала, - она уже обдумывала, как бы это поинтереснее устроить, но потом вдруг сказала: «Мне почему-то кажется, что нашей девочке ни в какой космос, ни в дальний, ни ближний совсем не хочется. Она и на земле, мне кажется, уже достаточно настрадалась»…
В Круглом доме для детей жизнь текла по-прежнему: от укрепления физического духа (теперь изнуряющих утренних тренировок) и способов выживания в непредвиденных ситуациях и до компьютерных технологий. Ребята, наконец, побывали в настоящем компьютерном зале, где в отсутствии людей, огромные шкафы с мигающими, как казалось, в беспорядке огоньками, огромными катушками, крутящимися, вроде бы сами по себе, что-то считали, за чем-то следили, о чём-то, чего не знали ребята, наблюдали и наверняка всё помнили. «Как вы думаете, Серафим Степанович, - спросила Наташа, - эти ящики могут сообразить какое сегодня число?» СС понажимал какие-то кнопки на бесшумно выдвинувшемся пульте машины, и из щели в шкафу со звуками, будто дождевые капли стучали по газетному листу, разложенному на асфальте, вылезла широкая бумага с дырочками по краям, на которой жирно и очень ровно было написано: тридцатое мая 1972 года и даже указано время. Кроме того, умная машина под датой и временем сама напечатала: «Уважаемый товарищ! Приятно было с Вами пообщаться! Если Вас ещё что-либо заинтересует, обращайтесь, пожалуйста. С уважением, Ваша БЭСМ - 6».
Потрясённые ребята прошли сквозь огромный машинный зал, в котором, казалось, шла отдельная вовсе не зависящая от людей жизнь, и пришли в комнату, где на отдельных столиках стояли, похожие на телевизионные, экраны и прямоугольные металлические коробки светло-серого цвета. Между собой они были соединены толстыми электрическими шнурами. Кроме того, на всех столах находились странные пишущие машинки без ничего - только с клавиатурой и удобные в руке, округлые коробочки с двумя большими кнопками на «спинке». Столов было двадцать. «Ага, - сообразил Генка, - нас ведь было раньше двадцать, а теперь из четырёх наших девчонок осталась только Наташа, значит нам хватило бы и семнадцать столов». Наташа пока внимания на все эти новшества не обращала: наморщив лоб, изо всех сил соображала, сколько же дней осталось до поездки в летний лагерь на Волге.
Серафим Степанович сразу сказал ребятам, что в этом классе они теперь будут проводить основное время до того, как их переведут на третий этаж. «Всё, что находится на ваших персональных столах, - говорил СС, - называется «персональный компьютер», то есть лично ваш и больше ни чей. Компьютер - это вычислительная машина, которая может считать очень быстро, скажем в несколько миллионов раз быстрее, чем считает наш Гена. Считает он особым образом, не так, как считают люди, но пока в подробности компьютерного счёта я вдаваться не буду. Сегодня я научу вас включать-выключать эту технику и выполнять для начала на ней простейшие операции». «Зачем нам нужны эти дурацкие экраны и ящики?» - вконец расстроенная срывом летней поездки на Волгу, где она думала как-то повидаться со своими (она теперь так их для себя называла), зло спросила Наташа. СС терпеливо объяснил, что при космических полётах требуется бесконечно большое количество вычислений, например, при изменении орбиты, её корректировке, при стыковке кораблей в космосе, ведь всё, что происходит в космосе, происходит на очень большой скорости, и такие вычисления человек никогда не сумеет сделать. Наконец он показал ребятам, как включать персональный компьютер, сокращённо ПК, как организовать его пуск и как выключать. Ребята недоверчиво захихикали, потому что, чтобы выключить ПК, им снова нужно было производить «пуск». Маленькие коробочки с закруглённым углами СС называл «мышками», но хвостик у них почему-то выходил из передней части, а не сзади, как у настоящей живой мышки. Чтобы ребята быстрее освоились с новой для них техникой, СС научил их играть в компьютерную игру «Полёт на Марс», где с помощью мышки на экране нужно было спасать свой космический корабль от бесконечных, летящих навстречу, метеоритов. Будущие марсонавты так увлеклись игрой, что не заметили, как закончился день.
Ночью Наташа почти не спала, а на ушко рассказывала своей куколке со взрослой причёской про игру на компьютере и о том, что она представляла себя космическим кораблём и что в неё всю жизнь летят камни, а она от них пока кое-как увёртывается, но когда-нибудь это может закончиться. Была бы она рядом со «своими», никакие летящие навстречу камни были бы ей не страшны…
Утром, сразу после зарядки СС отвёл ребят, а точнее первый раз за два года отвёз их в огромном лифте в какой-то подземный этаж, где всю гигантскую его площадь занимал глубокий бассейн. На дне бассейна виднелись металлические конструкции и различные инструменты, но сначала ребятам удалось просто порезвиться в воде, и пускай это была не Волга, но всё равно было очень хорошо, и может быть даже лучше, чем на Волге, потому что здесь не было сильного течения и наверняка не водились здоровенные сомы. Бултыхаясь с ребятами, Наташа вспомнила, как в солёном озере Баскунчак их с Генкой переворачивало вверх ногами, и чуть не принялась рассказывать всем об этом, но вовремя спохватилась. К тому же она весь день чувствовала необычное томление внизу живота, а сейчас даже почувствовала незнакомую боль. Испугалась. Быстро из воды поднялась по лесенке к СС и пожаловалась, что непонятно себя чувствует. СС отвёл её в небольшую белую комнатку, и там, тотчас, как будто сквозь стену, появилась опять та самая неулыбчивая врачиха, которая осматривала Наташу в лагере, а потом занималась её расцарапанной щекой после первого «полёта на Марс». Всё с точки зрения жизни с Наташей оказалось нормальным, неулыбчивая врачиха просто, как-то даже по-матерински рассказала девочке, что произошло, и дала несколько советов, как впредь себя вести в таких ситуациях. «Ты сегодня стала женщиной»,- сказала врачиха и удалилась незаметно, как, впрочем, и появилась. Наташа осталась в комнате одна и представила, что как только вырвется из Круглого дома, в семье Никитиных будут две взрослые женщины, которые всегда будут любить двух своих мужчин и заботиться о них.
От бассейна СС пока Наташу освободил, и, сидя рядом с наставником на специальной выносной над бассейном скамеечке, она смотрела, как под водой её товарищи, шестнадцать прекрасных мальчишек в кислородных масках, закручивали специальными ключами гайки на металлических конструкциях. «Это похоже на работу в открытом космосе, - объяснил Наташе СС, - в воде человек не может дышать и усилий в воде для работы требуется намного больше, чем на воздухе. Но в космосе всё будет ещё труднее и неудобнее…» «Да, - сообразила Наташа и совсем по-взрослому заглянула в глаза СС, - там же придётся работать в тяжеленных скафандрах!» «Умница!» - Серафим Степанович и сам не заметил, как обнял за плечики эту сообразительную маленькую женщину-девочку…
Шло время. По внутреннему Наташиному календарю наступил конец июля, но распорядок дня в группе оставался неизменным, и про летний лагерь СС упорно молчал, а спрашивать его Наташа не хотела: боялась себя нечаянно выдать, ведь её не отпускала мечта сбежать из лагеря, чтобы хоть на немножко повидаться со своими. Наташа могла на день-два ошибиться в числах, поскольку не знала точно количество дней в месяцах, помнила, что февраль - самый короткий месяц, всего в двадцать восемь дней, и помнила только потому, что в детдоме дразнились «февраль не полный месяц» и выразительно крутили при этом пальцем у виска вместо того, чтобы просто обозвать кого-то дурой или дураком.
Как бы там ни было, природная смекалка, живость ума, бойкий характер и постоянное ожидание исполнения мечты сконцентрировало Наташу единственно на учёбе. Училась она яростно, с какой-то злостью на знания, считая, что они не дают увидеться со своими, поэтому их нужно «поглощать и, поглощая, уничтожать». Постепенно она стала самым авторитетным человеком в группе, и Серафим Степанович с согласия ребят назначил её старшей по группе.
Лето прошло, так для юных «марсонавтов» и не начавшись, и четырнадцатого октября 1972 года, уже на третьем этаже Круглого дома шестнадцать мальчиков и одна девочка стали все вместе и в один день пятнадцатилетними. Особой радости у ребят такое событие не вызвало, хотя сегодня, как и в прошлом году, они были в новых комбинезонах и в новой обуви, оказавшихся на удивление всем впору. Юра с Геной даже разыграли сценку, как ночью их спящих кто-то тайно обмеряет и перед днём рождения на каком-то подземном этаже стрекочут швейные машинки, шьющие новую ребячью форму. СС на торжестве тоже появился во всём новом, хотя ему вполне можно было не шить новый комбинезон - он ведь уже не рос, как росли все ребята. У многих из них уже пробивались усики, и наверно в скором времени им предстояло получить в личное пользование бритвенные принадлежности. У Наташи к этому времени отрасли такие длинные русые волосы, что она уже не всегда справлялась с приведением их в порядок, поэтому иногда снисходила до Юры или Гены, допуская только этих ребят до своей, как они шутили, гривы. Между прочим, для этого дела она всё-таки предпочитала Гену, но не потому, что он к ней всегда относился заботливо, а потому что на его месте представляла себе Николая Ивановича, по-отцовски ласково касавшегося её волос. Иногда она рядом представляла смешливого Генку Никитина и тихонько улыбалась, но только сама себе - научилась быть скрытной и никому себя не доверять. Ей, конечно, было всех труднее: одна среди шестнадцати мальчишек, одна со своими мыслями, одна со своей мечтой.
Календарик в голове у Наташи исправно отсчитывал дни, в которых ничего нового, кроме бесконечных занятий не происходило. Иногда её охватывало отчаяние, и хотелось забыть этот никчёмный календарь, и забыть навсегда о своей мечте, но ведь не получалось! Только с маленькой куколкой со взрослой причёской можно было поделиться переживаниями и сомнениями, и то только ночью, и под одеялом. Ребята, как ни хорошо они относились к Наташе, за куколку её бы точно засмеяли…
Напряжённость занятий в конце концов достигла такой интенсивности, что все, даже СС, почувствовали, что просто устали. Вот тут-то Серафим Степанович и сообщил ребятам две важные новости: во-первых, каникулы будут, но не в лагере на Волге, а на полигоне Капустин Яр в Астраханской области, чтобы по настоящему почувствовать «дыхание» космической техники, и, во-вторых, там у него появится помощница, которая будет заботиться о ребятах, чтобы с ними никаких неприятностей не произошло, как тогда с Наташей в лагере. «Охранница, что ли новая? - возмутилась Наташа, - мало вам тех дядек, которые стерегли нас день и ночь!» «Нет - это совсем другое, охранники нам теперь вовсе не нужны- полигон охраняется по-настоящему, а с точки зрения каких-либо нежелательных контактов помощница нам пригодится. Мне она сразу понравилась, надеюсь, и вам тоже». «Мне она точно не понравится, не люблю всяких охранял, тем более женщин», - заявила разозлившаяся вдруг Наташа. «Сегодня, Наташа, ты не права. Дело в том, ребята, что вы пока живёте в изолированном от людей мире, и в Круглом доме общаетесь в основном со мной и между собой. Правда Наташа общалась два раза с нашим прекрасным врачом - специалистом по космической медицине, Зинаидой Павловной. Зинаида Павловна, к сожалению, теперь редко улыбается - в год, когда вы только пришли в Круглый дом, у неё погибла взрослая дочь, разбилась, прыгая с парашютом. Она готовилась стать космонавтом, но что-то не так пошло на её последней тренировке». «Значит, и мы все у вас когда-нибудь разобьёмся» - зло заключила Наташа. Почему-то сейчас ей очень хотелось плакать: она уже опасалась «помощницы», боясь, что мечта хотя бы повидаться со своими уже никогда не осуществится из-за этой помощницы…
Вагон с замазанными снаружи стёклами принял в себя семнадцать ребят, Серафима Степановича, Зинаиду Павловну и ещё каких-то людей, поселившихся в дальних купе вагона, отошёл от Круглого дома, долго ехал сначала наверно до нужного московского вокзала, потом прицепился к отправляющемуся поезду, и ребят, наконец, повезли на летние каникулы. Наташе не хотелось ни с кем видеться, и она забралась первый раз в жизни в отдельное купе, но по привычке на верхнюю полку и только хотела повернуть ручку дверного замка, как в дверь тихонько постучали. «Ну вот, побыла одна! Небось Юра с Генкой заскучали, - и крикнула совсем уж неприветливо, - входите что ли!» Дверь отъехала в сторону, и в купе вошла Зинаида Павловна. Спросила, не будет ли Наташа возражать, если они поедут вместе в купе? Наташа не возражала. Теперь, узнав о трагедии с дочерью, Наташа уже жалела немолодую эту женщину и готова была ей во всём помогать. Но помогать пока Зинаиде Павловне было не нужно; та сама расстелила постель, аккуратно разделась и улеглась, закрыв глаза, будто сразу заснула. А Наташа по привычке пошепталась со своей куколкой, потом вспомнила Наташу-маму и представила, как та плакала и тоже совсем не улыбалась, когда умерла её маленькая дочка. Потом... а потом она заснула и придумала во сне, как просто-напросто убежит или улетит на какой-нибудь ракете в Волгоград, и как обрадуются ей все Никитины, когда она никого, конечно, не предупреждая, позвонит в дверь, и как ей откроет сам Николай Иванович. Но Николай Иванович почему-то голосом СС просил её вставать и идти в специальный вагон вместе со всеми на завтрак. «А где Зинаида Павловна?» - каким-то басом со сна спросила Наташа. Шутливо, тоже баском СС ответил, что доктор ушла проверять качество еды в вагоне-ресторане, и всем-всем-всем дано только шестьсот секунд, чтобы окончательно проснуться и привести себя в порядок.
Дорога в вагон-ресторан стала для ребят настоящим приключением. Нужно было пройти через семь вагонов и восемь громыхающих, шатающихся и лязгающих под ногами переходов. Гена, шедший последним, подсчитал, что закрыл за ребятами двадцать шесть всяких дверей по пути от их вагона до вагона-ресторана. Обратно он сразу решил идти первым, чтобы проверить, не ошибся ли где при счёте. Самое удивительное, что во всех вагонах было полно людей, с интересом наблюдавших движущуюся мимо них процессию почти одинаковых на первый взгляд ребят в симпатичных новеньких комбинезонах, только нашивки со словом «МАРС» на комбинезонах отсутствовали. Ребята даже не подозревали, когда и кто это успел сделать. В процессию, следовавшую через вагоны, почему-то затесались немолодой человек с серьёзным лицом и миловидная девочка с копной русых волос, в таких же комбинезонах. Процессия проходила по вагонам быстро, поэтому едущие в поезде увиденное также быстро обсуждали и вскорости забывали, занятые собственными делами. Мало ли чего увидишь в своём вагоне за долгую поездку!
Ребята были потрясены великолепием вагона-ресторана: в одном его конце располагалась кухня, из которой по вагону разносились запахи готовящихся блюд. В отличие от их сектора-отсека, где просто нажав кнопку или их сочетание, ты получаешь порцию нужной тебе еды, в этом удивительном вагоне, где за прозрачными окнами мелькали пейзажи, люди, какие-то дома, животные, птицы, в общем, текла обыкновенная земная жизнь, расторопные женщины в белых передниках ставили на покрытые белоснежными скатертями столики полагающееся ребятам на завтрак. За столиками помещались только четыре человека, и Наташа, засмотревшись в окно, не успела сесть к мальчишкам. Пришлось ей завтракать в компании с СС, Зинаидой Павловной и симпатичной девушкой с внимательными глазами. Зато она сидела у окошка, и навстречу ей мчались, разворачиваясь, картины природы одна другой милее. И от этого ей придётся улететь на Марс? Навсегда? «Нет!», - вслух сказала, почти вскрикнула Наташа, а симпатичной девушке с внимательными глазами показалось, что она поняла, о чём подумала Наташа.
Позавтракав, процессия двинулась в обратный путь, и девушка сначала пошла рядом с Наташей. «Я знаю, тебя зовут Наташа и фамилия твоя Никитина. А меня зовут Марина, я буду помогать Серафиму Степановичу, и еду с вами на каникулы, только в другом вагоне. Давай дружить, а то здесь одни мальчишки», - и протянула Наташе руку. Но Наташа сделала вид, что руку не заметила и заторопилась вперёд, чтобы поскорее пристроиться к Юре или Генке, или к кому-нибудь из своих ребят. В этот день команда ещё два раза посещала вагон-ресторан, и Наташа, не сумев ни с кем поменяться местами, обедала и ужинала, стараясь не встречаться взглядом с девушкой по имени Марина, и оба раза, возвращаясь в свой вагон, постаралась оказаться в начале «процессии».
Когда поезд останавливался на станциях, Наташа, ухитрившись немного опустить вниз замазанное снаружи стекло, в образовавшуюся щёлку рассматривала со своей верхней полки людей на перроне и удивлялась какие они все разные. Особенно её интересовали женщины, может быть какая-нибудь из них хоть чуточку похожа на маму? И вдруг она с ужасом поняла, что забыла мамино лицо, помнила только как мама умирала, а лица её толком вспомнить не могла. Не могла! И от обиды, от одиночества, от вечной зависимости от других взрослых чужих людей Наташа сначала тихонько заплакала (боялась разбудить Зинаиду Павловну), а потом разревелась так, что её начало трясти. Зинаида Павловна ещё не спала. Накинув халатик, вышла в коридор и вернулась со стаканом воды. Порывшись в своей объёмистой сумке, она накапала что-то из пузырька, и заставила девочку выпить стакан до конца, придерживая трясущуюся Наташину руку. В купе запахло, как у них тогда пахло в мамином доме. Но слёзы уже заканчивались. Зинаида Павловна, чуть поглаживала Наташину голову, и тихонько, словно на ушко, говорила: «Успокаиваемся, девочка, успокаиваемся... Ни на какой Марс я тебя не отпущу. Не отпущу, как врач и как мать, у которой раньше была дочь, а теперь её нет. Тебя готовят стать первой в мире женщиной, посетившей другую планету, но я-то знаю, что для этого ты совсем не годишься». Наташа удивилась и, затихая, только напоследок всхлипнув, спросила: «Вы тоже против меня?» «Нет, милая, наоборот, я за тебя. Я, как врач, знаю, что ты совсем не чувствуешь физической боли, вспомни ваш футбол в лагере на берегу Волги. У тебя вообще отсутствует чувство самосохранения. Я знаю, что ты всегда винишь себя, если у знакомых тебе людей возникают трудности или неприятности, хотя ты здесь совершенно не причём. Это говорит о твоей неустойчивой, усталой, несмотря на молодость, психике. А пока скажу тебе последнее: предназначение женщины вовсе не для безвозвратного посещения дальней планеты, если это даже престижно для государства. Женщина должна на Земле продолжать жизнь, - она помолчала, а потом добавила,- это моё мнение, девочка, и исключительно только для тебя, поняла? И последний мой тебе совет: отдыхай, как все в последние твои каникулы. Скоро продолжится учёба в Круглом доме на четвёртом этаже, всем вам четырнадцатого октября исполнится по шестнадцать лет, а значит вам оформят паспорта. Кроме того, по окончании учебного года все, конечно, нормально проучившиеся, получат документы об окончании школы космонавтов. Это в жизни вполне может пригодиться. Поэтому приготовься ещё к одному году в Круглом доме, а потом... потом, думаю, всё у тебя образуется, как нужно. Всё, спи спокойно». Наташа не хотела сейчас ничего говорить, только благодарно поцеловала руку Зинаиды Павловны и моментально уснула, даже с куколкой не пошепталась...
Поезд ночью простоял на станции Волгоград целых полчаса, и кто знает, как сложилась бы дальнейшая жизнь Наташи, а с нею и наш рассказ, если бы девочка в это время проснулась, но успокоительное от специалиста по космической медицине действовало до самого утра, когда скорый поезд Москва - Астрахань остановился на станции Капустин Яр. Специальный вагон отцепили от поезда и отогнали его в тупик на запасной путь, около которого стояли два автобуса и грузовичок.
Первыми из вагона вышли с огромными сумками, чемоданами, свёртками люди из дальних купе. Они зашли в автобус, а многочисленные их вещи двое солдат погрузили в кузов грузовичка и, помахав на прощание ребятам, помчались вслед за автобусом. «Кто это?» - Наташа изумлённо спросила Серафима Степановича. «Солдаты?» - спросил было СС, но Марина опередила его: «Люди с сумками и чемоданами - это те, которые в Круглом доме незаметно обслуживают вас. Это они готовят вам еду, меняют вам постели, стирают и чинят ваше бельё, шьют комбинезоны, следят за работой всяческой техники, в общем, незаметно для вас выполняют не главную, но нужную работу. Здесь они будут делать тоже самое, что и в Круглом доме, поэтому поехали вперёд, чтобы успеть всё приготовить к вашему прибытию на площадку». «Мы что, мы будем жить на лестнице?» - снова задалась вопросом Наташа. Здесь СС опередил бойкую Марину и прямо на платформе рассказал ребятам, что наша огромная страна располагает тремя полигонами, то есть специальными местами, где испытывают или запускают космическую технику. Самый большой полигон находится в Казахстане и называется Байконур; скорее всего оттуда вы отправитесь в полёт на Марс, оттуда летал и первый космонавт планеты Юрий Алексеевич Гагарин. Если вам интересно, то Юрия Гагарина к полёту в основном готовил я». Ребята, окружившие Серафима Степановича, невольно зааплодировали. В это время ждущий их автобус посигналил, торопя всех к себе, но Марина властно махнула ему рукой: дескать, стой и жди, пока мы сами к тебе не придём! Властно так махнула, как начальник! А СС продолжил рассказывать о полигонах на севере и на юге. «На южный полигон, мы приедем через полчасика вот на этом автобусе, который нас терпеливо ждёт. Жить действительно будем на площадке, конечно, не на лестничной, а на жилой. Все полигоны у нас в стране разделены на площадки, чтобы удобнее было в них ориентироваться. Но на всех полигонах десятая площадка - всегда жилая, то есть там построены настоящие дома, магазины, школы, кинотеатры... В общем, сами увидите и всё поймёте. Нам в гостинице выделен целиком этаж и в столовой время для принятия пищи, но только для завтрака и ужина. Обедать будете едой из туб, причём не в гостинице, а во время экскурсий. А сейчас Марина Васильевна сообщит вам важное». «Можете меня звать просто Мариной без отчества и обращаться на «ты». Мне это будет приятно, но самое главное - вот в чём,- Марина оглянулась, посмотрела по сторонам - нет ли подслушивающих, - никто не должен знать, что вы готовитесь к полёту на Марс. Это государственная тайна, в которую посвящены вы и совсем немного других людей. Почему тайна? Потому, что мы находимся в соревновании за космос с Америкой. Американцы провели уже шесть экспедиций на Луну, ну и пускай туда летают и по Луне гуляют, или даже катаются там на вездеходах. На Луне никакой жизни нет - это давно установлено с помощью наших спутников. Так что пусть себе, как дети малые, балуются. А на Марсе очень может быть настоящая жизнь, с которой вы, ребята, первыми из землян познакомитесь и нам всем расскажете. Поэтому, кто бы вас ни о чём здесь не спрашивал, отвечайте, что вы школьники из Волгограда, приехали на экскурсию. Имейте в виду, что наш этаж будет круглосуточно охраняться, и покидать этаж вы будете все вместе и только в сопровождении взрослых, то есть Серафима Степановича и меня. И последнее: сегодня вам выдадут обычную одежду для лета, а комбинезоны заберут». «А круглосуточно охранять наш этаж уж не вы ли будете, Марина Васильевна?» - самым ехидным голоском спросила Наташа, усаживаясь на припасённое ей Генкой место в автобусе. Ребята рассмеялись, СС улыбнулся, а Марина серьёзно ответила, что нет, что это будут делать специально обученные солдаты из роты охраны, а проверять их будет она - Марина Васильевна...
Через полчаса, как и обещал Серафим Степанович, автобус въехал на десятую площадку и остановился около светленького пятиэтажного здания с вывеской «ГОСТИНИЦА». Всё вокруг гостиницы - дома, магазины, всякие другие сооружения тоже были светло-серые, казалось, они выгорели от яркого солнца. Но потрясало количество людей, сновавших по «десятке», так местные называли десятую - жилую площадку. За последние три года ребята общались только между собой, да ещё с СС, поэтому удивляться не переставали. Хорошо ещё, что пальцем на людей не показывали.
Марина уверенно повела прибывших на третий этаж, чувствовалось, что она здесь свой человек; солдат, охраняющий этаж, отдал ей честь. Так все оказались в просторном светлом помещении, которое Марина назвала холлом. «Здесь наше место сборов, а впереди в коридоре шесть комнат, приготовленных для нас: четыре комнаты на четыре человека каждая и две большие комнаты с перегородкой, каждая на два человека. Ребята, идите вперёд и занимайте места и комнаты с левой стороны коридора, какие вам захочется, только сначала я вам выдам каждому номерок с его фамилией. Когда определитесь с местом, положите номерок на свою кровать, а зачем - сегодня к вечеру узнаете. Теперь осталось разобраться с Наташей и со взрослыми: Наташу я забираю в свою комнату, а Серафиму Степановичу выпало проводить каникулы вместе с Зинаидой Павловной в большой с перегородкой комнате для двух человек». «Нет, - вдруг сказала, молчавшая до сих пор Зинаида Павловна, - Наташа взрослая девочка, пускай она сама выберет, где ей хочется жить». Наташа даже ни секунды не думала, просто сразу подошла к Зинаиде, и всем всё стало понятно...
На обед ребятам выдали только тубы с соками, все собрались в холле, пришёл Серафим Степанович и рассказал, что на полигоне сегодня и завтра выходные дни, поэтому для ребят экскурсии начнутся только после выходных. Сейчас, если захочется, можно погонять мяч на настоящем стадионе, а потом понежиться, поверьте, в очень хороших душевых прямо на природе. Все отправились на стадион, а Зинаида Павловна - в гостиницу проверить приготовили ли для её подопечных всё, что она указала в медицинском своём списке. Оказалось, что приготовили и даже успели разложить одежду и обувь ребятам по номеркам. Такую раскладку придумала Зинаида Павловна, недаром она была не просто доктором, а профессором медицины. Каждый номерок описывал основные физические данные человека: вес, рост, окружность головы, длину и ширину стопы. Ребята догадывались, что их обмеряют, но думали, что по ночам, когда они спят. На самом деле у Зинаиды Павловны были в распоряжении электронные весы, вмонтированные в пол перед спальным отсеком, инфракрасный ростомер дистанционного действия, а для заказа обуви существовал такой простой способ, как измерение отпечатка стопы на специальном коврике в душевой после гимнастических занятий, или тренажёров.
На футбольном поле, между тем, шла настоящая схватка: играла команда местных мальчишек против ребят, которых «привезли из Волгограда на экскурсию». Команда «из Волгограда» проигрывала: Наташа в игре не участвовала, на трибуне рядом с Мариной сидела, только болела изо всех сил за наших. Так хотелось играть! Но застеснялась: мальчишкам было проще - они скинули комбинезоны и в трусах стали носиться по полю, а у Наташи совсем недавно, но заметно начала расти грудь, а играть в комбинезоне было бы неудобно и очень жарко, солнце хоть и заметно переместилось к западу, всё равно грело изрядно. После футбола, проигравшие «волгоградцы» помчались в душевые, а местные ребята разбежались по домам - здесь всё было рядом. Наташа тоже забралась в душ, повернула какой-то кран размером с колесо, и чуть не была сбита с ног столбом воды толщиной с молодое дерево: местные умельцы приспособили турбину от какой-то ракеты к насосам, накачивающим в душ воду, причём вода била не только сверху, но и неожиданно поочерёдно с разных сторон! Это было - да! Изо всех кабинок раздавались весёлые вопли, и только стук дверок извещал, что кто-то очередного напора бушующей воды не выдержал...
Изрядно потрёпанная шутливой водой, но весёлая и шумная, возвращалась домой - в гостиницу на далёком полигоне в Астраханской области команда будущих марсонавтов из подмосковного Круглого дома, вчистую проигравшая в футбол местным мальчишкам. Почему? Наверно потому, что Наташи с ними в команде в этот раз не было...
А дома, то есть в гостинице, ребят ждал сюрприз: у всех на кроватях была разложена летняя одежда для экскурсий, для отдыха, для купания. Были даже плащики на случай дождя. Но самое-самое: у всех без исключения мальчиков на тумбочках в аккуратных упаковках были настоящие бритвенные принадлежности . Заканчивал это великолепие комплект из трёх полотенец, причём одно было размером с настоящую простыню.
Новое для себя нашла и Наташа: несколько шампуней для волос и поверх наборов одежды лежащие лифчики, которые ей сразу же захотелось примерить. За три года, проведённых в Круглом доме, в основном в мальчишеской среде, Наташа даже не думала стесняться своего тела, усвоив из уроков Серафима Степановича, что почти годовой перелёт к Марсу в очень маленьком объёме корабля, сгладит различия между мальчиками и девочками и подчинит их только одной цели - быть первыми землянами на другой планете!
Но именно сегодня, там на стадионе, она застеснялась, почувствовав, что стала другой, хотя мальчишки до сих пор этого не замечали. Пожалуй, только Генка и Юра, допускаемые иногда к расчёсыванию «гривы» их подопечной, чувствовали в это время некое брожение в своих организмах, приводящее к удлинению времени и повышению ласковости расчёсывания.
Первая в жизни примерка лифчиков происходила под управлением Зинаиды Павловны, что навсегда осталось в памяти Наташи, и каждый раз, уже будучи взрослой, она вспоминала эту неулыбчивую, но добрую женщину, с которой судьба поселила её в гостиничном номере на десятой площадке военного полигона в астраханской области...
На следующий день, сразу после завтрака, Марина, предупредив СС, взяла Наташу и повела через всю десятую площадку к штабу полигона. Часовой у дверей посмотрел в документ Марины, показал на Наташу. «Это со мной» - сказала Марина, часовой козырнул и их пропустил. Марина с Наташей поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, на табличке которой было написано: ПОМОЩНИК НАЧАЛЬНИКА ОСОБОГО ОТДЕЛА ПОЛИГОНА лейтенант ВОРОБЬЁВА МАРИНА ВАСИЛЬЕВНА. Марина открыла дверь своим ключом, и они вошли в небольшую комнатку, где было несколько стульев, стол, полки с какими-то книгами, большая карта на стене и телефон. Марина посадила Наташу на стул около телефона и сказала: «Звони». Наташа испугалась, как-то сжалась внутренне и спросила: «Куда?» «Не куда, а кому, конспиратор ты эдакий. Или телефон не знаешь? Может быть мне позвонить?» Наташа вдруг сникла, сгорбилась и, не поднимая глаз на Марину, тихо попросила: «Отпустите меня, пожалуйста. Я больше не буду». Эти слова, сказанные испуганной девочкой человеку, который собирался ей как-то помочь в жизни, а, оказывается, только напугал, заставили Марину на пару минут выйти из кабинета, чтобы самой успокоиться, осмыслить, что она не так сделала, что не так сказала. Походила по коридору, решила, что апломба в ней достаточно, а опыта маловато. Наверно, с пятнадцатилетними девчонками, да ещё сиротами, нужно обращаться ласковее, может быть даже как-то по-матерински, но как? У Марины к Наташе материнского чувства не было, да и откуда - у них разница в возрасте была всего в семь-восемь лет. Поэтому, войдя в кабинет, она просто сказала: «Я знаю твою историю и знаю Наташу, Николая и Гену Никитиных». «Вы не сделаете им плохо?» «Ну, что ты, я просто думаю, что они обрадуются, если ты им позвонишь. Николай Иванович записал тебе на всякий случай и адрес, и телефон. Сегодня у всех выходной, и они наверняка дома. Где эта записочка?» Наташа не понимала - верить Марине или нет, уж очень это было похоже на беседу в милиции, когда много лет назад злобная тётка в милицейской форме требовала от Наташи признаться в какой-то краже. Поэтому, подумав, сказала, что записку с телефоном и адресом потеряла, и, если Марина Васильевна может сама им позвонить... Марина заглянула в какую-то папочку, набрала номер и дала трубку Наташе. Гудки пропали, как только подняли трубку и знакомый женский голос спросил: «Алё. Кто это?» Наташа молчала. Она впала в какое-то оцепенение и, казалось, забыла вообще все слова. «Говорите же... Кто это молчит и только дышит в трубку?»- чувствовалось, что Наташа-мама улыбается. «Мама, это я...Наташа...» - прошептала девочка и зажмурилась - не хотелось никуда смотреть, хотелось только слушать. В трубке что-то грохнуло, слышно было даже, как что-то разбилось, потом был ещё какой-то шум, и, наконец, в трубке раздался голос Николая Ивановича: «Наташа, ты где? Я чувствую, что ты где-то недалеко, мы сейчас приедем к тебе?» У отца выхватил трубку Гена и заорал: «Наташка! Ты сегодня всю ночь мне снилась! Помнишь, как в коляске нас с тобою возили? Теперь мы бы там небось не поместились!» и захохотал снова. Наконец трубку взяла мама и спрашивала, спрашивала, спрашивала... Совсем в конце разговора Наташа сказала: «Сейчас я в кабинете у Марины...у Васильевны...у Воробьёвой. Она вам всё расскажет». Отдала тёплую трубку Марине и попросилась выйти в коридор. Марина разрешила. Пока те разговаривали, Наташа то ли от радости, то ли от горя, немного поплакала и вдруг захотела обратно к своим ребятам, к Серафиму Степановичу и, особенно, к Зинаиде Павловне, чувствуя, что когда-то, но уже скоро, у неё ничего этого может не быть...
Вся следующая неделя была занята экскурсиями на площадки. Конечно, самыми интересными были площадки, с которых производились запуски ракет. За одним запуском ребята даже наблюдали из специального укрытия. Это было удивительное зрелище: казалось, земля дрожала и не хотела отпускать огромную ракету, нацеленную куда-то в небо. Но ракета оказалась упрямее и сильнее земли: с трудом отрываясь от её поверхности, она окутала всё вокруг языками ослепительного пламени и с победным рёвом двинулась вверх. А совсем через немного она уже пропала на фоне неба. Тишина опустилась на стартовую площадку и от неё, кажется, стали болеть уши. «Мы на такой полетим?» - спросил кто-то из ребят. «Нет, Вашу ракету ещё только придумывают конструкторы, а потом её будут делать на большом военном заводе. Там же будут делать специальный модуль, в котором вы будете жить во время перелёта и в котором будете приземляться на Марс» - ответил СС. «Неправильно вы сказали - «приземляться», про Марс нужно говорить «примарсяться» - заявила Наташа, и народ, только дай ему волю, начал, хохоча, придумывать разные словечки про посадку на Марс. Дорога была длинная, потому что между площадками были такие расстояния, что от одной до другой пришлось бы пешком идти целый день. Была здесь даже своя железная дорога, и многие ездили с «десятки» на работу в специальном маленьком поезде. А ребята всю дорогу придумывали слова одно смешнее другого. И даже пожилой водитель автобуса придумал слово «марсадка», что, по его разумению, означало посадку на Марс, и сам дольше всех хохотал над придуманным, потому что по национальности он был калмык, а по калмыцки это слово означало что-то очень смешное.
В конце недели после ужина Марина собрала всех в холле и объявила, что уговорила Зинаиду Павловну и Серафима Степановича совершить экскурсию на удивительное озеро, которое находится не очень далеко от полигона. Когда почти все разошлись, она притянула Наташу к себе, поставила между коленями и хитренько так сказала: «А для тебя на завтра приготовлен небольшой сюрприз». Наташа почему-то боялась Марины Васильевны, и кротко её поблагодарив, постаралась поскорее освободиться. Побежала по коридору, налетела на Генку, который шёл из умывальной, закутанный в огромное полотенце размером с простыню, и повалилась на него. Какое-то время они лежали молча, с изумлением глядя в глаза друг другу, а потом она крепко поцеловала ошеломлённого Генку прямо в губы и ушла к себе в комнату; так она попрощалась с частичкой своего прошлого...
Автобус с двадцатью пассажирами выехал из ворот полигона и задребезжал по дороге, выложенной из аэродромных плит. Плиты были когда-то красивыми, ровными, восьмигранными, подогнанными друг к другу, но время превратило их в испытание для автомобильной техники и людей, в ней находящихся. Наташа, сидевшая слева по ходу автобуса, рядом с Зинаидой Павловной, приваливаясь иногда к ней на ухабах, и от того чувствуя её надёжную поддержку, прочитала вслух на самодельном выцветшем фанерном указателе: «Казахстан - пять километров». СС тут же объяснил, что запускать ракеты в космос выгоднее из точек, находящихся ближе к земному экватору, поэтому и были выбраны в СССР полигоны на юге страны, как раз здесь, где они проезжают.
Дорога разворачивалась перед Наташей, и она начала вспоминать, как ехала здесь в коляске милицейского мотоцикла, но только в другую сторону, и с ней рядом сидела не Зинаида Павловна, а улыбчивый Гена... Никитин...
Потом автобус съехал с основной дороги, попрыгал немножко по кочкам и остановился около озера, берега которого были покрыты, как будто снегом, а в середине озера из воды торчало белое дерево без листьев, и на его сучках сидели большие птицы с длинными белыми хвостами, как будто навсегда примёрзшими к воде озера.
Наташа первая выскочила из автобуса, потому что увидела на берегу Генку, того, Никитина, всегда смеющегося Генку, с которым она пробыла, оказывается, какое-то счастливое время в палатке, в коляске милицейского мотоцикла и, особенно, дома, когда они утром разбирали игрушки. Но тут набежал народ из автобуса, и начался галдёж с воплями, крики, хохот и всё, что полагается делать детям на берегу солёного озера Баскунчак.
Никитин вырос, раздался в плечах, и походил сейчас на совсем молодого своего отца, а Наташа едва доставала ему головой до плеча. «Мама-папа где?»- спросила, боясь, что сегодня не увидит их. «Мама велела мне принести ей тебя, сказала, на десерт, а папа, если не донесёшь - накажу, баском сообщил Гена, и, улыбаясь, взял Наташу на руки, и понёс к белому Жигулёнку, стоявшему поодаль. Двери Жигулёнка открылись одновременно с двух сторон, и Наташа оказалась в руках у своих! Наташа-мама и сказать-то ничего не могла, Николай Иванович всё-таки сказал: «Мы тебя пятнадцать лет ждали. Если нужно, ещё подождём, но ты, слава Богу, теперь снова с нами!»
Картины этой никто из плавающих кверху попами в солёном озере не видел, кроме двух людей на берегу озера: Зинаиды Павловны, первый раз улыбнувшейся за долгое время, и внимательной Марины, устроившей эту встречу.
Набарахтавшихся в солёном озере ребят отвезли обмыться в недалёком пресном, а когда все вернулись назад, рядом с Жигулёнком был развёрнут длинный низкий стол, за которым полагалось сидеть на траве. На столе уже стояли тарелки с горячими блинами, банки со сметаной и чёрной икрой с расчётом на двадцать четыре человека. Генка по секрету, но гордясь, рассказал Наташе, что он своими руками смастерил такой выдающийся раскладывающийся стол в гараже у папы...
Ехать Наташе обратно «со своими», хотя бы до ворот полигона, Марина не разрешила, поэтому они попрощались на берегу озера, и никто из них опять не знал на сколько они расстаются...
В Круглом доме занятия начались, как положено в начале сентября, а четырнадцатого октября Серафим Степанович поздравил ребят с совершеннолетием. Сказал: «Вам сегодня исполнилось шестнадцать лет, вы теперь все у нас взрослые, с чем вас и поздравляю!» Потом он всем вручил под откуда-то зазвучавшую торжественную музыку настоящие паспорта гражданина СССР, и они направились в пищевой отсек отмечать совершеннолетие. Здесь при нажатии любой кнопки появлялись горячие блины, сметана и чёрная икра. Наташа даже пыталась заглянуть в окошечко, откуда возникали блины, не мама Наташа ли там? Но там никого не было...
Двести сорок с лишним дней и ночей отсчитал календарик в голове у Наташи. Наступало новое лето.
СС торжественно собрал ребят в большом зале, как уже было полгода назад под откуда-то зазвучавшую торжественную музыку, и вручил им красивые свидетельства об окончании школы юных космонавтов. Насчёт летних каникул сказал так: «Этим летом мы должны тренироваться в прыжках с парашютом. Скорее всего, где-то недалеко от Круглого дома. Через два-три дня этот вопрос я постараюсь уточнить, а сейчас отдыхайте». И ушёл. Видно было, что чем-то расстроен.
Ребята разбрелись кто куда, в основном, в компьютерный класс, а Наташа забралась в свою кровать и стала жаловаться куколке со взрослой причёской на что? А так, на всё сразу...
В этот же день в Кремле собрались члены Президиума Центрального комитета коммунистической партии. На повестке дня у них было много всяких вопросов, и, когда всё обсудили, человек с густыми бровями, погмыкав, спросил: «А как у нас там дела с Марсом? Я слышал, американцы снова нас обскачут?» «У нас во всю работает Круглый дом, там готовят детей к безвозвратному полёту на Марс, - услужливо сказал кто-то, - ещё Никита Сергеевич придумал, чтобы были сироты...» «На хрен нам эти недоразвитые сироты. Миллионы вбухали в идиотский Круглый дом, а толку никакого. Закройте эту богадельню! - человек с бровями начал сердиться, - у нас что, готовых лётчиков нет, парашютистов и ещё, чёрт его знает чего нужно для Марса! Сирот они учат! У меня в стране чуть не половина людей - сироты. И что, всех будем учить и на Марс посылать? А кто здесь работать будет? Мудаки! Американцы вон по луне, как у себя дома шастают, и никто из них не сирота! Все люди, как люди, у них даже семьи есть! Всё! Богадельню закрыть! Дом приспособить под настоящий обычный детский дом! Посчитайте, сколько там сирот поместится и поселите. Всё. Заседание закрыто».
Тогда же в Москве почему-то начал ходить анекдот. Вызывают космонавтов в ЦК, говорят, полетите исследовать солнце. Ну что вы, отвечают космонавты, мы же там сгорим. Вы что же думаете, им говорят, в ЦК не дураки сидят, мы же вас не днём, а ночью пошлём!
Так или иначе, марсианскую программу подготовки закрыли, детей из Круглого дома распустили, выдав им кое-какое выходное пособие, даже не подумав, где и как они устроятся в жизни. Без родственников, без знакомых, фактически без образования. Жалко ребят... Только Наташе, получается, всё-таки, повезло. Она почти без приключений поездом добралась до Волгограда, и, как ей однажды приснилось, позвонила в знакомую дверь...
Через два года они с Генкой поженились, а ещё через год Николай Иванович с Наташей - мамой стали дедушкой и бабушкой. Но на этом история семьи Никитиных не заканчивается, потому что Наташа, окончив экстерном настоящую школу, поступила в Волгограде в медицинский институт и стала, говорят, отличным врачом. Гена пошёл по стопам отца и, отучившись в школе милиции, начал работать участковым. Папу Николая генерал Климов, преодолевая все преграды, трижды ездивший в Москву на приём к самому председателю ведомства, перетащил-таки к себе в управление. А мама Наташа? Мама учительствует всё в той же школе, которую закончил её сын, и любит всех своих: и мужа, и сына, и обретённую дочку, и внучку, а они все вместе и по отдельности любят её... Кстати, внучку, не сговариваясь, с первого дня все стали называть Наташей. А что, очень хорошее сочетание фамилии, имени и отчества: Никитина Наталья Геннадьевна! А в первый класс Наталья Геннадьевна пойдёт в ту школу, где преподаёт её бабушка...
Круглый дом. Повесть
© Copyright: Евгений Попов 5, 2018
Свидетельство о публикации №218021101475
Свидетельство о публикации №218021101475
Рецензии