Глава 12. О том, чего не подозревал Синай

Глава 12. О том, чего не подозревал Синай.

Можно смело сказать, что с той ночи секта Оккультармис, долгое время наводившая страх на весь Трибальт, перестала существовать. Как выяснилось, инквизиторов, сошедших с ума, уже нельзя было вылечить, поэтому их, по древней традиции, сожгли на кострах, на местах которых возвели курганы – так на Трибальте хоронят тех, кого нельзя спасти или вылечить, а также самоубийц. Последними стали несколько инквизиторов, чей недуг достиг апогея. Но не все инквизиторы подверглись такой процедуре – некоторые, и в основном это молодёжь, пошли в качестве лечения на полевые работы, которые, между прочим, пошли им даже на пользу, поэтому уже в скором времени они оставили службу в Оккультармисе, и нашли себе место в обычной жизни. Каждому из них нашлось занятие по душе, и на какое кто ходил во время лечения, такое себе и взял. Праха Тайры найти так и не удалось никому, даже поисковым отрядам с собаками-ищейками. Мало того, что пепел, который получил Синай, когда сжёг тело Тайры, исчез в траве, ещё ночью пошёл сильный дождь, и его часть унесло ручьём, а часть утонула в грязи. К тому дню, когда взялись за поиски Тайры, на том же месте развеялся и запах, который мог бы говорить о его присутствии, или хотя бы о том, что он был здесь.

Но у этой трагедии многие трибальтяне увидели обратную сторону. С исчезновением секты на Трибальт вновь вернулись некоторые старые традиции, которые во время существование инквизиции были запрещены, но не забыты, ибо их помнит каждый трибальтянин от мала до велика. Например, усопшего сжигают на костре, а не хоронят на кладбище, как это было при Оккультармисе. Вместо этого тело сжигают, а после сожжения пепел усопшего принято класть в урну, а урну ставить на палубу небольшой ладьи; ладью затем пускают в океан, где она, отдалившись от берега, пропадает в пучине. На Трибальте верят, что после смерти душа человека уходит не на небо, а в море. Вся такая процессия – проводы покойного в море, с которым он впоследствии и сольётся в единое целое…

Перечислять, что произошло после исчезновения инквизиции можно без конца. Но у всего этого есть один нюанс. Как не стало секты, трибальтяне перестали бояться, что их обвинят в ереси, которой они не совершали, и их никто в этом не заподозрит, уж тем более – никто не выдаст. Теперь люди могли свободно и спокойно жить, как и жили до этого, будучи уверенными, что всё обойдётся гораздо лучше, чем им стоит рассчитывать.

Знахари и травницы, которым Оккультармис долго угрожал суровой расправой, теперь могут спокойно выходить на заготовку лекарственных растений, сушить их, делать из них настойки да препараты, и лечить болезни. Правда, теперь они ни под каким предлогом, ни при каких условиях не захотят переезжать из лесов и гор в поселения. А всё ввиду того, что за годы проживания в природе они до такой степени к ней привыкли, до того приспособились к новому месту проживания, что теперь считают природу своим настоящим домом, который никакой дворец, никакой замок не сможет заменить. Тем более что здесь, в дикой природе, подальше от посторонних взоров и доносчиков (а при инквизиции последними мог оказаться кто угодно), бежавшие от расправы травники и шептуны жили здесь не одно поколение, передавая свои знания и умения из уст в уста, от отца к сыну и от учителя к ученику. Но даже молодым колдунам с трудом верится, что с исчезновением секты всё поменялось. Пока существовала инквизиция, всё было иначе. При инквизиции знахари, скрываясь в лесах от преследования, вынуждены были от многого отказываться, чтобы не раскрывать себя, не выдавать своего пристанища, и, разумеется, не быть схваченными инквизицией. В это время знахари ели и пили только то, что добыли в природе; на рынок не ходили, и с рук тех, кто имел в них нужду, ничего не брали, чтобы не отравили. Знахари почти не спали, чтобы их не застали врасплох. Подолгу пропадали в лесу, чтобы не выследили; вдобавок ещё прятали свои вещи в тайниках – иначе они послужат инквизиторам уликами, благодаря которым им легче будет отлавливать знахарей. А во время разговоров держались от собеседников на почтительном расстоянии – мало ли какую подлость они затеют. Даже когда сама природа известила колдунов о том, что инквизиции больше нет, они всё ещё не доверяли прихожанам, а если и доверяли, то не полностью, не до конца; если и прихожанин хотел добиться расположение шептуна, он должен будет очень постараться. Непросто это, но по-другому никак не получится – начнёшь с колдунами браниться, они тебя за врага начнут принимать. А ежели дело зайдёт слишком далеко, то колдуны или постараются скорее убежать прочь, или попытаются избавиться от своего обидчика – такая уж у них природа. Но понять колдунов можно – гонения со стороны инквизиции сделала их такими.

Что же касается Синая, то он очень доволен был тем, что отомстил Оккультармису за то, что когда-то они изменили его жизнь далеко не в лучшую сторону. И теперь он терпеливо ждёт лета, когда все выпускники академии адептов должны будут пройти распределение по месту назначения. А чтобы не терять времени даром, начал делать из костей детали окладов книг, которые затем рано или поздно продаст господину Буку, своему давнему знакомому. Иногда Синай в ожидании лета делал из тех же костей бирюльки, игральные кости, домино, и продавал их другим знатным особам на забаву.

Ну, обо всём этом рассказано будет позже. Намного позже.

Однако у медали две стороны. Дело всё в том, что Синай, пока разбирался с инквизиторами, не догадывался об одной весьма серьёзной детали, которая перевернёт его жизнь гораздо хуже, чем инквизиторы Оккультармиса…
В шикарной комнате, декорированной дорогим деревом и камнем, в полумраке, на роскошном дубовом кресле, сидение и подлокотники которого обиты дорогим бархатом, сидела дама весьма и весьма солидного достатка, не говоря уже про её статус. Вернее, молодая женщина двадцати трёх – двадцати семи лет на вид. Волосы у неё белые, как снег, кожа чуть бледновата, глаза зелёные, точно спелый крыжовник, в поясе она сама чуть шире, чем в плечах. Но по одежде и не скажешь, что соответствует статусу: довольно-таки откровенный кожаный наряд, какой обычно носят амазонки в мирное время, или как их иногда изображают на холстах, местами украшенный хорошо отполированным металлом. Высокие кожаные ботфорты на каблучке (не высоком, конечно же), на шее кожаный поясок со свисающей с него трёхзвенной цепочкой.

Дама сидела перед столом, накрытым шикарной фиолетовой скатертью с золотой бахромой. На столе лежала бархатная подушка, а на подушке – шар, горевший приятным, радовавшим глаз бирюзовым огнём. Если на всём Трибальте шар заменял привычный нам телефон, то этот был создан специально для удобного наблюдения за всем происходящим. Трибальтяне называют его «Око небес», очень редкая вещь, и позволить её себе может далеко не каждый, если судить по тому, насколько дорого он обходится, как долго и трудно его изготавливать, и насколько редок такой артефакт на всём Трибальте. Этот шар может отслеживать кого угодно на расстоянии, разумеется, если тот, за кем наблюдают, не позаботился заранее о том, чтобы использовать магические предметы и заклятия, не позволяющие шару следить за ним. Дама с хладнокровием и ухмылкой в глазах следила за… Синаем. Точнее сказать, она просматривала несколько моментов, когда Синай разбирался с инквизицией, а некоторые из них дама пересматривала несколько раз. В особенности моменты, когда Синай самостоятельно, на глазах у магистра Тайры, снял со своей левой ладони печать, которая, по его словам, блокировала его возможности, больше приближая его к простым смертным.

- Ах, ты хитрый Вамну! – чуть дразнясь, произнесла дама. – Ловко же ты провёл и инквизицию, и меня, в частности. Тебя должно было не стать, когда тебе наложили печать, а после загнали в Ратуку, самую жуткую тюрьму на всём белом свете, где тебя бы растерзали затем жуткие монстры. Как вижу, и даже слышу, тебе помогли выжить. Только кто и как? Впрочем, это уже неважно. Важно другое. Ты всё-таки сумел вернуть себе былую мощь, и ещё обзавёлся очень полезными артефактами. И даже образование получил. Хм, что ж, похвально. Но до меня тебе по-прежнему далеко. Ты всё ещё слаб и никчёмен. Ты один, тебе некуда бежать и негде спрятаться, хоть и не могу я отслеживать тебя в некоторых точках, особенно – в горах. Не везде тебя отследишь. Но тем не менее… Рано или поздно ты увидишь, как неожиданно тебя захлестнёт новая волна интриг. Твои друзья пойдут у меня на поводу, твои союзники будут выполнять любой мой каприз, твои покровители отвернутся от тебя и оставят на произвол судьбы, а твои враги станут моими союзниками. Я же буду бросать тебе под ноги множество «приятных» сюрпризов. И тогда твоя жизнь станет хуже ада. В моей колоде всегда найдётся, как говорят плебеи, козырь для козыря, и ты это вскоре поймёшь. А пока что, до поры до времени… наслаждайся своей никчёмной победой, под которой искусно прячется завеса твоих кошмаров.

Шар погорел ещё немного монотонным белым, и в скором времени погас.

Вдруг раздался щелчок в дверях – в комнату вошёл слуга.

- Госпожа Гроссер, пленник пришёл в себя, - сказал слуга, поклонившись.

Дама, прозванная Гроссер, улыбнувшись:

- Прекрасно. Я скоро буду там, а пока что примите его по высшему разряду.

- Слушаюсь, госпожа, - поклонился слуга и исчез.

И на стороне то же самое было. В том смысле, что Синай не замечал того, что за ним всё это время следили. Это был человек в маскировочном плаще под цвет рельефа, где он дежурил. Куда бы ни отправлялся Синай, разведчик каждый раз брал с собой плащ под нужную местность (на каждую местность своя расцветка). Во время слежки за Синаем таинственный разведчик использовал множество приспособлений, от бинокля до странного предмета в виде жемчужины, пришитой к кожаному наручу. В него разведчик всякий раз что-то шептал, когда видел нечто, что Синай совершил. А когда нечего было докладывать, разведчик уходил, не оставляя следов. Где бы Синай ни появлялся, чтобы он ни делал, таинственный разведчик всё фиксировал на устройство, именуемое кристаллом памяти – небольшим кристаллом, который, как сухая земля воду, поглощает в себя всё, что в него говорят или что ему покажут (для этого требуется специальное заклинание, которое надо шептать прямо в кристалл). И весь материал там хранится очень долгое время, до тех пор, пока всё запомнившееся не сотрут, если или в этом не будет уже надобности, или требуется место для нового материала.

А самой запомнившейся операцией таинственного разведчика можно назвать его слежку за Синаем в тот день, когда последний на глазах у верховного инквизитора снял с себя печать, затем разоблачил ему сам себя и расправился с появившимися из-под земли гвардейцами. Стоило только покинуть Синаю то место, разведчик приблизил к скрытому повязкой рту жемчужину, говорит в неё:

- Отлично, объект дозрел! Он, думаю, готов к работе с нами.

- С этим пока, – отозвался голос из жемчужины, - не будем торопиться. Будем ждать лета, когда будет распределение адептов по должностям и местам, чтобы он ничего не заподозрил.

- Согласен. Если мы будем говорить с ним сейчас, он либо не поверит и заподозрит нас, либо поверит и будет от нас скрываться.

- Куда хуже будет, если он поверит и станет на нас охотиться. Говорить с ним будем после распределения, а там поглядим. Возвращайся, нужно хорошо продумать все возможные варианты, пока не пришёл срок.

Закончив разговор, таинственный разведчик быстро покинул свой пост, не оставив ни единого следа своего присутствия, даже запаха.

Что же касается того, почему Синай не увидел его, даже сняв с себя ту проклятую печать, ответ крайне прост, как и всё гениальное. У того таинственного разведчика на пояс было нанесено несколько рун, благодаря которым Синай не смог бы его найти ни глазами, ни ухом, ни даже ментально. Да и, собственно, он Синая не интересовал даже. Да и какая ему уже была разница, есть ли здесь ещё кто-то, кроме нежити, или нет? Всё, что Синай после той заварушки хотел, так это прийти домой, завалиться на диван, и, укутавшись мантией, уснуть до самого полудня следующего дня с чувством выполненного долга, ежели это не назвать по-другому.