Игры на грани фола

(Две новеллы)

Вот и пойми её, мужскую дружбу…

Татьяна Новак

Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, Боже!

Александр Пушкин


С Сашкой Евсеевым судьба свела Галимзяна Даулетшина в Минской кадетке. Два отчаянных хулигана крепко подружились, настолько крепко, что позволяли по отношению друг к другу такие шутки, такие розыгрыши, какие не позволили бы никому другому из пассионарного племени суворовцев.

После выпуска они по распределению попали в артиллерийское училище и с дружбой не порывали, продолжая то и дело подкалывать и подначивать один другого.

Внешне, и фигурой, они были даже чем-то похожи: оба высокие, белобрысые. Правда у бульбаша Санька лицо было вытянутое, а у Галимзяна – наоборот, круглое. Татарин Даулетшин почему-то стеснялся своей национальности, выросший и воспитанный в Белоруссии в военном городке, он ни слова не говорил на языке предков своего отца, не знал их обычаев и традиций, и всегда мягко уводил досужие расспросы на эту тему в другое «русло», тем более, что мама у него была русской.

Так вот, периодически они взаимно чудили, как говорится, «на грани фола». Однажды в субботу курсанты, как обычно, в составе нескольких подразделений мылись в общественной бане. Саша смывал пену с намыленной головы, наклонившись к шайке, в то время как Галим не придумал ничего лучшего, чем устроить очередной «развод» своему товарищу. Он слепил из размякшего солдатского мыла морковку и, подойдя к согнувшемуся Александру, загнал её ему в… анус.

Саня от неожиданности распрямился, как ужаленный. Быстро промыл глаза, опрокинув шайку на голову, и, заметив в глубине зала ощерившуюся рожу Галимзяна, погнался с тазиком за ним.

Тот ринулся улепётывать, прикрываясь голыми курсантами, а потом, загнанный в угол, устроил с товарищем шуточную потасовку - борьбу «нанайских мальчиков».
 
Никаких последствий эта клоунада для друзей не имела, кроме того, что Сашка наорал на Галима, обозвал его обидными словами и, ткнув ладонью в лоб, отправился к своему месту выковыривать, матерясь, мыло из прямой кишки.

Несколько лет спустя, во время дружеской попойки, Даулетшин сам рассказывал мне эту историю, заразительно смеясь.

*

Отец, вспоминая свои лейтенантские годы, иногда рассказывал про двух молодых офицеров. Арвид и Гунар были из Латвии. Они всегда в свободное время находились вместе; у них было общее увлечение спортом и, особенно, большим теннисом; кроме того, ребята были похожи друг на друга как братья: оба высокие и статные, русоволосые красавцы под два метра ростом.
 
Гунар и Арвид всё время занимались попутной тренировкой, перебрасываясь теннисным мячиком в любой обстановке и в любое время, развивая и укрепляя скорость реакции. Они, весело переговариваясь друг с другом по-латышски, делали это упражнение и утром во время умывания, и на улице, и в столовой, и даже в бильярдной, куда заглядывали чуть не каждый вечер погонять шары.

Особым шиком в этом их развлечении было попытаться застать друга врасплох совершенно неожиданным броском. И они старались подловить партнёра в самых необычных и щекотливых ситуациях. К чести ребят надо заметить – они редко ловились, чаще реакция срабатывала безотказно – сказывалась отличная физическая подготовка и опыт многих игр.

Однажды Арвид, зная, что Гунар всегда начеку, запустил в него вместо мяча бильярдным шаром. Реакция партнёра была, как обычно, мгновенной, но он не ожидал разницы в весе лёгкого теннисного мячика и увесистого целлулоидного «болида». Он попытался поймать то, что летело в его сторону, смаху, чтобы сразу переправить обратно, но ладонь застопорилась, как будто наткнулась на стену. Кисть выгнулась назад, смачно хрустнув.

– А-а! – воскликнул тот больше от неожиданности, чем от боли и, согнувшись пополам, схватился за запястье другой рукой.

Арвид поглядел на него с ироничной ухмылкой, как бы вызывая на реванш, и ринулся в дверь. Гунар не замедлил с ответом – Арвид поймал пущенный в него шар уже в дверях.
 
Шутка была оценена по достоинству.