Убийца родителей. Мопассан

Адвокат настаивал на помешательстве. Как ещё можно было объяснить это странное преступление?
Однажды утром в камышах близ Шату нашли два обнявшихся трупа, мужчину и женщину, известных светских людей, богатых и уже немолодых, которые поженились в предыдущем году после трёх лет вдовства женщины.
Никто не подозревал, что у них были какие-то враги, и их никто не грабил. Казалось, что их сбросили с берега реки после того, как закололи длинным острым железным предметом.
Расследование не дало результатов. Допрошенные рыбаки ничего не знали. Дело уже собирались закрыть, когда молодой плотник из соседней деревни, Жорж Луи по прозвищу «Буржуй» пришёл сознаваться в преступлении.
На все вопросы он отвечал лишь одно:
- Мужчину я знал 2 года, женщину – полгода. Они часто обращались ко мне для починки старой мебели, так как у меня – золотые руки.
Когда его спрашивали, за что он их убил, он упорно отвечал одно:
- Я убил их, потому что хотел убить.
Из него не удалось вытянуть чего-либо другого.
Без сомнения, это был внебрачный ребёнок, которого вскормили в деревне, а затем бросили. Его назвали Жорж Луи, но, так как по мере взросления он проявил тонкие деликатные качества и вкусы, которых не было у его товарищей, его прозвали "Буржуем". Он был необычайно искусен в плотницком деле, которое выбрал для себя как ремесло. Он даже вырезал скульптуры из дерева. О нём также отзывались как об очень экзальтированном юноше, приверженце коммунизма и нигилизма. Он очень любил читать приключенческие романы с кровавыми драмами и был признанным оратором на крестьянских собраниях.

Адвокат настаивал на помешательстве.
Как иначе можно было объяснить тот факт, что плотник убил своих лучших клиентов, богатых и щедрых (он это признавал), которые позволили ему заработать 3000 франков за 2 года? Возможно, романы свели его с ума? Напрашивалось лишь одно объяснение: безумие, навязчивая идея отомстить всей буржуазии в лице двух буржуа, и адвокат сделал намёк на прозвище плотника. Он сказал на суде:
«Разве это не горькая ирония, наказывать ещё сильнее этого несчастного юношу, у которого нет ни отца, ни матери? Он – ярый республиканец. Что говорить? Он даже принадлежит к той политической партии, которую Республика расстреляла и отменила когда-то, но которой сегодня вновь раскрывает объятья. Для этой партии средствами являются и поджог, и убийство.
Эти печальные доктрины, которыми бравируют теперь на публичных собраниях, погубили юношу. Он услышал республиканцев, услышал даже женщин, да, женщин! Он услышал, как требуют крови г-на Гамбетта и г-на Греви, и его ум не выдержал. Он захотел крови, крови буржуа!
Нужно приговаривать не его, господа, а Коммуну!»
По залу пробежал шёпоток одобрения. Чувствовалось, что адвокат выиграет дело. Прокурор молчал.
Тогда судья обратился к подсудимому с формальным вопросом:
- Вы можете что-то сказать в своё оправдание?
Подсудимый встал.
Это был юноша невысокого роста, с льняными волосами и серыми чистыми глазами. Из его горла исходил искренний звонкий голос, и его слова мгновенно изменили ход дела.
Он говорил громко, словно декламировал, но так чётко, что каждое его слово раздавалось в самых дальних уголках зала.
- Господин судья, так как я не хочу идти в сумасшедший дом и предпочту ему даже гильотину, я всё вам расскажу.
Я убил этого мужчину и эту женщину, потому что они были моими родителями.
Теперь выслушайте меня, и только после этого судите.

Одна женщина, разрешившись от бремени мальчиком, отправила его на вскармливание. Знала ли она, куда отвезли маленькое невинное существо, приговорённое к вечному несчастью, к стыду быть незаконнорождённым и даже к смерти, так как кормилица могла бросить ребёнка, как они часто делают, и он умер бы от голода?
Женщина, которая вырастила меня, была более честной, чем моя мать. Она меня воспитала. Она была неправа, делая это. Надо было выкинуть меня на обочину, как выбрасывают мусор.
Я жил со смутным ощущением, что несу пятно позора. Другие дети однажды назвали меня «выродком». Они не знали сами, что значит это слово, которое услышали от родителей. Я тоже не знал, но почувствовал обиду.
Я был одним из самых смышлёных учеников в школе. Я мог бы стать честным, порядочным человеком, если бы родители не бросили меня.
Они совершили преступление против меня. Я был жертвой, они – виновными. Я был беззащитен, они были безжалостны. Они должны были любить меня, но бросили.
Я был обязан им жизнью, но можно ли назвать это жизнью? Эта была сплошная череда горя. После того, как они бросили меня, я не был должен им ничего больше, кроме мести. Они совершили бесчеловечный поступок, самый страшный поступок, который можно совершить против человека.
Тот, кого оскорбили, вызывает на дуэль. Тот, кого ограбили, возвращает своё имущество силой. Тот, кем поиграли, убивает. Тот, кого обесчестили, убивает. Я был более чем оскорблён, ограблен, обесчещен.
Я отомстил, я убил. Это было моё законное право. Я забрал их счастливую жизнь взамен той пытки, на которую они меня обрекли.
Вы будете говорить об отцеубийстве, о матереубийстве! Но были ли они моим отцом и матерью, эти люди, для которых я стал ненужной ношей, ужасом, бесчестным пятном, для которых моё рождение стало бедой, а моя жизнь – угрозой репутации? Они стремились к эгоистичному удовольствию и получили неожиданного ребёнка. Настала моя очередь воздавать.
Однако я был почти готов полюбить их.
Два года назад этот мужчина, мой отец, впервые пришёл ко мне. Я ничего не подозревал. Он заказал мне 2 стула. Позже я узнал, что он навёл справки обо мне в мэрии (под строжайшим секретом, разумеется).
Он стал часто приходить. Он давал мне работу и хорошо платил. Иногда мы болтали о том, о сём. Я испытывал привязанность к нему.
В начале этого года он привёл жену, мою мать. Когда она вошла, она так дрожала, что я думал, она упадёт в обморок. Она попросила стул и стакан воды. Она ничего не говорила, только смотрела вокруг с безумным видом и отвечала на все мои вопросы лишь «да» и «нет». Когда она ушла, я подумал, что у неё не всё в порядке с головой.
На следующий месяц она вернулась. Она была спокойна, хорошо владела собой. На этот раз они остались долго, беседовали со мной и дали мне щедрый заказ. Я видел её ещё 3 раза, ничего не подозревая, но однажды она заговорила о моей жизни, о моём детстве. Я ответил: «Мои родители, мадам, были негодяями и бросили меня». Тогда она поднесла руку к сердцу и упала без чувств. Я тут же подумал: «Это моя мать!» Но я ничего не сказал, я скрыл свою догадку. Я хотел, чтобы эта женщина вернулась.
Я тоже навёл справки. Я выяснил, что они поженились только в прошлом году, в июле, но женщина была вдовой 3 года. Люди шушукались, что эта пара была любовниками ещё при жизни первого мужа, но не было доказательств. Доказательством был лишь я.
Я ждал. Однажды вечером она пришла опять, в сопровождении моего отца, как обычно. На этот раз она казалась очень взволнованной, но я не знал – почему. Прежде чем уйти, она сказала: «Я желаю вам добра, так как вы кажетесь мне честным юношей и хорошим работником. Однажды вы захотите жениться. Я помогу вам выбрать жену, которая вам понравится. Меня выдали замуж против воли, и я знаю, какое это мучение. Теперь я богата, свободна, у меня нет детей. Вот ваш капитал».
И она протянула мне большой запечатанный пакет.
Я внимательно посмотрел на неё и спросил: «Вы – моя мать?»
Она отступила на 3 шага и закрыла глаза ладонью, чтобы не видеть меня. Мой отец подхватил её и крикнул: «Вы с ума сошли!»
Я ответил: «Вовсе нет. Я прекрасно знаю, что вы – мои родители. Меня уже не обманешь. Признайте это, и я сохраню вашу тайну, я даже не буду сердиться и останусь тем, кто я есть: плотником».
Он направился к выходу, держа в руках рыдающую жену. Я подбежал к двери, закрыл её на ключ и крикнул: «Посмотрите на неё! И вы будете отрицать, что она – моя мать?»
Тогда он рассердился и побледнел, опасаясь скандала. Он пролепетал: «Вы – каналья, который хочет вытянуть из нас деньги. Отдайте эти деньги беднякам, мужланам, помогите им!»
Моя мать повторяла: «Давай уйдём, давай уйдём!»
Увидев, что дверь заперта, она крикнула: «Если вы нам не откроете, я засужу вас за шантаж и насилие!»
Я не потерял самообладания. Я открыл дверь и увидел, как они ушли в темноту.
Тогда я почувствовал, что только что стал сиротой, что меня опять бросили, выкинули в канаву. Меня охватила огромная печаль, смешанная с гневом и ненавистью. Мне захотелось правосудия, честности. Я побежал за ними до Сены, где они шли, чтобы попасть на вокзал Шату.
Я вскоре догнал их. Ночь была совсем тёмная. Я шёл по траве очень тихо, меня не было слышно. Моя мать всё ещё плакала. Отец говорил: «Это ваша вина. Зачем вы настаивали на том, чтобы его видеть? Это - безумие в нашем положении. Надо было отдать ему эти деньги через третьих лиц. Раз мы не можем его признать, к чему эти визиты?»
Тогда я бросился к ним, преградил дорогу и сказал: «Вы признали, что вы – мои родители. Вы однажды уже бросили меня, и вы бросите меня снова?»
Тогда, господин судья, он поднял на меня руку. Клянусь вам честью, законом, Республикой – он меня ударил. А так как я держал его за воротник, он выхватил пистолет.
У меня в кармане был циркуль, и я начал бить его иглой изо всех сил.
Тогда она начала кричать: «На помощь! Спасите! Убийца!» и вцепилась мне в бороду. Кажется, я убил её тоже. Разве я помню, что я делал в тот момент?
Затем, когда я увидел, что они оба лежат на земле, я выбросил их в реку, не раздумывая.
Вот такая история. Теперь судите меня.

Обвиняемый сел. После этого признания заседание перенесли на другой день. Оно скоро состоится. Если бы мы были судьями, к чему мы приговорили бы этого убийцу родителей?

25 сентября 1882
(Переведено 11 февраля 2018)