Пока черновой вариант

I
Весь комизм нашего с Иваном общения строился на несовпадении наших статусов с тем, как мы самих себя осознавали. В собственных глазах мы были просто обыкновенными парнями. Но в глазах друг друга мы были «люди в футлярах». На нас надели пиджаки, вооружили нас умными сложными словами, дали играть важные роли. И мы словно бы соревновались в том, чье удивление будет более наигранным, чей сарказм будет откровенно глупее, и даже в том, кто лучше сыграет роль самолюбивой личности, иначе говоря, важно было суметь не только сильнее поддеть друг друга, но и суметь правдоподобнее обидеться. А самолюбивыми мы, конечно, не являлись. В сущности мы никакими личностями не являлись. Я только недавно это понял, когда, так сказать, все осознал и опечалился.
Мы с Иваном так и не смогли начать человеческого общения, хотя нам всегда хотелось поговорить.
- Поздравляю вас с конституцией Антигуа и Барбуда - как-то сказал Иван.
Вероятно, он думал, что я не знаю такого государства. Но не знать Антигуа и Барбуда мне - человеку , чей сон охраняла, висящая на стене карта,  было просто грешно.
- Это же великий день! - сыронизировал я – может вы еще и конституцию Тринидат и Тобаго празднуете?
Иван широко улыбнулся. Он оценил мою шутку.
- Я же юрист… - многозначительно произнес Иван.
- А-а – также многозначительно произнес я.
Какое-то время мы шли молча.
- А вы готовы к шахматному турниру? – вдруг спросил Иван
- Нет, я впервые слышу о нем – честно признался я. К такому вопросу я не был готов.
- А вы умеете играть в шахматы?
- Да, только своего уровня не знаю.
- Хм… - Иван, смешно сказать, старался произносить этот звук по-литературному. Вот как в книжках он пишется, так он его и произносил – ну я то играю на первой доске. Пожалуй, я могу преподать вам пару уроков.
- Ну если вас не затруднит
- Нет. Причем совершенно бесплатно.
- Ну я подумаю…
- Подумайте, у вас есть на это целых пару минут. Столько нам нужно, чтобы дойти до кафедры французского языка.
- А зачем нам эта кафедра?
- Там есть шахматы.
Уже первый мой ход вызвал у Ивана улыбку. А о том, что происходило далее мне даже не хочется вспоминать. В первой партии я получил мат примерно в десять ходов. Во второй я вроде бы сопротивлялся, хотя Иван мне раз пять намекал, что нужно сдаться. В итоге дело закончилось тем, что он съел все мои фигуры и поставил мне мат. В третьей партии он быстро поставил мне мат ферзем и слоном. Это был так называемый детский мат. Было даже обидно.
- У меня, Павел, для вас две новости, одна плохая, другая хорошая. Готовы выслушать?
- Готов.
- Сначала какую?
- Ну давайте с плохой – я старался не выглядеть расстроенным.
- На турнир в команду мы вас не берем. Вам нужно еще потренироваться.
- А какая хорошая?
- Хорошая – это второй урок в подарок. Готов преподать урок теории.
- Вообще-то теорию дают перед практикой… – попытался сумничать я.
- А это не принципиально. В данном случае необходим иной порядок. Есть тетрадка, ручка…
Я достал тетрадку по мировой литературе, открыл последнюю страницу и стал ждать.
- Запиши пару дебютов и несколько дебютных принципов. И просто будешь всегда играть эти дебюты и руководствоваться этими принципами.
- Всегда?
- Ну не совсем, я неправильно выразился – только поначалу.
То, что он говорил, звучало как откровение. И в то же время, все казалось очень простым. Правда, я задал ему пару глупых вопросов про рокировку. Но Ивана они не смутили. Он вежливо мне все разъяснил.
Самым логичным дебютом мне показалась испанская партия. Белые пытаются завоевать пешку е5, а черные ее прямо или косвенно защищают.
- Спасибо, Иван. В качестве благодарности я тебя как-нибудь обыграю – весело сказал я, не заметив, что перехожу на ты.
- Как вам угодно – с улыбкой отвечал Иван. Он ведь понимал шахматы лучше меня и знал, что день, когда я его обыграю наступит нескоро.
Нашу, в некотором смысле идиллию внезапно прервал Димон.
- Вот ты где – сказал он, подойдя к нам уже совсем близко и увидев шахматную доску – а шахматы. Дело хорошее.
Он всем своим видом показывал, что пришел поскорее забрать меня с очевидным, понятным только нам умыслом. Но Иван думал иначе.
- Может сыграем – предложил он Димону – скоро турнир, нужно собирать команду.
Димон задумался.
- Да сыграйте – мне было очень любопытно посмотреть на то как будет бороться Димон  с таким продвинутым соперником, как Иван. Тем более, что до этого момента я даже не знал умеет ли он играть.
- Ну ладно – неохотно согласился Димон.
У него была странная манера – комментировать свои ходы.
Иван быстро понял, что в лице Димона он встретил серьезного соперника. Димон сделал пару неожиданных для Ивана ходов. При этом казалось, что он вовсе не думает, а просто ходит, как заблагорассудится.
Иван покраснел. Наконец, он уже почти явно признал превосходство Димона.
- Ну проигрывать – так с достоинством – тяжело вздохнув сказал он и побил ладьей коня.
- Ах вот как – теперь, кажется впервые, задумался Димон – я не думал об этой жертве качества. Ну я тут его рассчитывал выиграть иначе. Но этот вариант для тебя лучше. Ты закрываешь позицию, и моя ладья не сильнее твоего коня. Скорее всего, ничья.
- Да, я тоже так думаю – задумчиво произнес Иван и невольно расплылся в улыбке. Напряжение спало. Он мог быть доволен собой.
- Ну мы еще увидимся – сказал он глядя на доску и медленно начал собирать фигуры.
- Ну как-нибудь.
- А что насчет турнира? – спросил я, справедливо полагая, что Димону должно было найтись место в команде.
- Этот вопрос мы на днях решим – заверил меня Иван.
Мы попрощались с Иваном и, наконец, я смог утолить свое любопытство.
- Так как тебе Иван? Он хорошо играет?
- Слабо – отмахнулся Димон.
- Ну да… - у вас же ничья, а ты так о нем говоришь.
- Так я тоже плохо играю. А мой отец в той позиции у него бы выиграл.
- Если вы плохо играете, то как же играю я – откровенность Димона казалась мне слишком наиграннной.
- Очень плохо – невозмутимо продолжал Димон.
Но вдруг он оживился.
- Деньги-то есть?
- Ну да немного.
- В актовом зале концерт. Там много девчонок. Еще Колян подойти должен. Помнишь его? Будет весело.
Димон тихо захихикал.
- Ладно, пошли в стекляху – сказал я.
- Да не будем терять времени даром. Колян там и найдет нас.
Стекляхой назывался магазин обитый крашенной фанерой. Местами она рассохлась. Краска облезла и на ее месте теперь зияла чернота.
Мы долго не могли определиться с выбором. Я считал, что нам следовало приобрести 2 литра легкого пива.
Димон был убежден в том, что нам нужно было найти еще 5 рублей и купить полтора литра крепкого пива.
Наконец, счастливый случай прервал наш спор. К нам внезапно подошел Коля, и по его виду мы догадались, что сейчас нам хватит и на 2 литра легкого пива и на 1,5 литра крепкого.
Мы уже начали пить пиво, а я все не унимался.
- Скажи, ты смог бы его обыграть, если бы он отказался от ничьей?
- Да не знаю.
- А твой отец намного лучше тебя играет?
- Намного. Он, считай, мастер. А  у меня был только второй разряд получен.
А какие еще есть разряды, какова иерархия?
Димон принялся мне объяснять. Коле все это быстро наскучило, и он вдруг нас перебил.
- Скажи мне, Пах, если я тупой, то смогу ли я понять, что я тупой?
Я с любопытством посмотрел на него. Мне хотелось сострить - что-то вроде «ну да, ты тупой, и зачем тебе это понимать?» Я призадумался.
- Сможешь – рассудительно ответил я – а с чего такой вопрос?
- Да слышал где-то, вот прицепилось. Так-то согласен – глуповато звучит.
- Да я бы не сказал – мне явно хотелось поспорить. Но из Коли был плохой спорщик, а вот Димон любил иногда показать при возможности свое «интеллектуальное превосходство»
- В принципе, как только он поймет, что он тупой, он сразу таковым перестанет быть – вот в чем загвоздка.
- Ерунда – Димон, казалось, занят был розливом пива, но то, как он заговорил, подсказывало, что он внимательно следил за нашей беседой – если страус поймет, что он страус, то крылья у него не отрастут. Он как бегал, так и будет бегать с перьями над голой задницей…
- Фу. Ты скажи, что туда еще заглядывал – не помню, я или Коля произнес эту фразу. Она выражала, как его, так и мои мысли.
- Все же дело не в этом. «Понять» - это вроде как интеллектуальная операция. Поняв свою суть, человек должен стать, как минимум мудрее.
Я вдруг уловил мысль Димона и продолжил вместо него:
- Если вдуматься, то человек всю жизнь выполняет интеллектуальные операции. Но интеллекты у всех разные – я невольно имитировал научный тон и даже не заметил ироничных выражений лиц приятелей: - скажем так, есть некая команда. Скажем, Торпедо. Она играет в третьей лиге. Вот она играет с равными командами и то побеждает, то проигрывает. Слабая ли команда Торпедо? По сути, неизвестно. Так и тупой, общаясь с равными по уму, он тоже не будет осознавать умен он или глуп.
Но вот в кубке страны Торпедо встречается с Ротором из первой лиги и проигрывает 7:0…
- Вот-вот, я ждал, что он скажет про Ротор – Димон иронично улыбаясь легонько толкнул Колю в бок – а Ротор на дне…
- На дне… - Повторил голосом Глеба Самойлова Коля.
Я оценил их юмор, но все равно продолжэил свою речь:
- И только после этого становится понятным, что Торпедо – команда крайне слабая. И понимание этого ничем особенным не является. Просто все относительно. Понятие тупости тем более… Ты можешь быть туп только на фоне умного – здесь я прервался на очередное разлитие пива – Но вот, допустим, торпедовцы изучили провальный матч и поняли в чем их ошибки. Они стали сильной командой после этого? Нет. И только после решения всех проблем, после нового матча Ротором, который закончился бы в пользу Торпедо  и (для верности) после победы над лидером страны можно было бы сказать – Торпедо – не слабая команда. Но здесь уже просто применима иная формулировка: Торпедо – сильная команда.
- Какая торпеда? – спросил Коля. Он будто бы внезапно опьянел, и вообще перестал нас слушать.
- Ну все. Денег нет – произнес я – что дальше?
- А, между прочим, это спасение нигилизма… - интеллигентно заметил Димон – что-то вроде «бессмысленно всё, кроме этого утверждения, смысл которого абсолютно бесполезен»
Я никогда раньше не видел, как Коля знакомится с девушками. С виду он казался робким и застенчивым. Он был смуглым брюнетом среднего роста, узкоплечим и худощавым, при этом он имел правильные черты лица. Его взгляд всегда отличался задумчивостью. Его голос был пожалуй даже слишком мягким почти немужским, но в нем чувствовался стержень. Думаю, что на девушек при знакомстве он должен был бы производить хорошее впечатление.
Пока я обо всем об этом думал, Коля уже успел приметить первую жертву. Димон вдруг резко повернул меня, мол, смотри, смотри, сейчас начнется.
Вдруг Коля подошел к девушке и что-то ей прошептал. Та смущенно улыбнулась и даже принялась его разглядывать в ответ. Коля тоже улыбнулся и снова ей что-то прошептал. Девушка вдруг резко переменилась в лице и поспешно отошла от него. Она оглянулась по сторонам, убедилась, что вокруг довольно парней, то есть тех, кто потенциально мог бы ее защитить. Но видя, что Коля ищет себе уже новую жертву она невозмутимо уткнулась в свой смартфон.
Потом эта же история повторилась с другой девушкой.
- Знаешь, что он им говорит? – спросил меня Димон
- Нет.
- Сначала говорит «ты очень красивая», а потом «давай…» ну ты понял.
- Что, так и говорит?
- Ага.
Димон захихикал. Я пытался сохранять серьезность, даже некоторое осуждение в выражении лица, но Димон все же заразил меня своим смехом, и я разулыбался.
- А у него был хоть один успех?
- Ну вообще, говорит был, но не при мне.
- Идиот какой-то – мысль о неуспехе расстроила меня. Но вскоре я понял, что Коля так себя ведет не потому, что ищет взаимности, не потому, что мечтает найти такую же, как он сам, а просто ради эффекта. Ему нравилось, наблюдать за девушками, за тем, как они в ужасе от него шарахались. Вероятно, в таком его поведении был некий эпатаж. Конечно, с мудрых психологических позиций можно было бы сделать, что он просто боялся настоящих серьезных отношений с девушкой. Но кто их не боится? Это же не пива не попить, никакой вообще свободы. В сущности, мой товарищ заживо хоронил себя в глазах этих прелестных особ, которые несмотря на выразительные метаморфозы на своих личиках казались мне довольно привлекательными.
«Хорошо бы, чтобы хоть одна из них согласилась» - подумал я…
И вдруг Коля стал активно жестикулировать, призывая нас к себе. Он указывал на девушку, как бы говоря – она согласна.
На эту отчаявшуюся девушку мы смотрели с большим любопытством. Низенькая, полная, одетая во все черное, да еще и обвешанная цепочками и значками она была похожа маленькую злую ёлочку для детей, которые, утратив веру в Деда Мороза, решили, что мир жесток, что ад везде и на земле, и под землей, и на небесах, и в человеческом сердце. В одном ухе у нее торчал наушник, в котором играл, как выяснилось, Мэрлин Мэнсон.
Эта последняя деталь пресекла мои попытки найти в ней хоть что-нибудь симпатичное.
Но Коля не унывал.
- Ты очень симпатичная – тихо произнес он с явным намерением поцеловать ее. Однако она слегка оттолкнула его. Этот ее жест несмотря на свою неприметность был полон решительности и он нас озадачил. Еще более нас озадачили ее слова о том, что она идет на встречу с любимым. Она еще назвала его имя – Глеб. «Глеба все знают» - добавила она.
Как ни странно, в сложившейся ситуации достойнее всех повел себя Коля. Он вызвался проводить ее до места ее свидания с Глебом. А вот мы, недовольно потянувшиеся следом, повели себя не лучшим образом.
- Есть 50 рублей? -  спросил у нее Димон.
Я, конечно, был в курсе, что просить денег у девушек неприлично, но мысль о продолжении банкета показалась мне очень заманчивой.
Девушка не отвечала. И теперь умная мысль посетила мою голову:
- Может у Глеба спросим?
- У него могут быть. Только ему пить нельзя – тихо произнесла она.
Как чувствовала. То, что она называла Глебом, сидело на ступеньках автобуса и после открытия дверей вывалилось на тротуар.
- Глебушка! – нежно произнесла она.
Опять же Коля оказался проворнее нас. Он первым подошел к бракованной части от «Ромео и Джульетта» и стал ее подымать. Мы с Димоном тоже не заставили себя ждать. Тем более, что мы поняли, что Глебушка, если у него есть деньги, не сможет с нами не поделиться.
А деньги у него были.
- Счас пива накупим – говорил я
Глебушка отвечал хоть и нечленораздельно, но одобрительно. Он вытащил кошелек. Димон бесцеремонно вытащил всё, что в нем было и несколько смутился. 600 рублей – для нас, учитывая наши потребности было перебором. Тогда он 400 отдал девушке. С оставшимися мы пошли за пивом.
Мы и не думали возвращаться. Через 15 минут нас нашел Коля.
- Как вам, Глебушка? – смеясь спросил он.
Но мне почему-то было не смешно. «Откуда у такого Глебушки деньги?» - думал я. Я никогда не считал себя сообразительным. Скажем так, если действительность мне не нравилась, я не хотел мыслить «сообразно» с ней, то есть ее образами, ее категориями.
Была идея начать какой-нибудь серьезный спор. Но мысли путались…
Наконец, я попрощался с товарищами и поехал домой.
Как только я оказался один, мой мозг снова начал ясно работать. Теперь я невольно стал представлять себя со стороны. Мне не давало покоя ощущения своей избранности. Вот идет человек, с виду обыкновенный, а на самом деле у него особое предназначение. Вот он подносит сигарету к губам, потом стаканчик пива и во всем этом есть некое едва уловимое достоинство, угадывается некая тонкая игра с реальностью. Реальность готова принять его в любом виде: Пьешь – пей, но потом твори, твори, время уже ждет твоего хода. - Но я еще покурю. - Кури, но после обязательно сделай ход. - А можно, прежде просто пройтись по улицам, ощутить себя частью мира, но не этого грубого, видимого, а мира настоящего, который только прикрывается этим. - Можно, но ради Бога делай же свой ход. - А какие мои? - Выбирай любые, играй за обоих противников. Только играй. -  Ну хорошо, допустим, я сделал ход. Допустим, выиграл даже. И что? - Реальность молчит. Ей не ответить на этот упрямый дурацкий вопрос. И вот она уже теряется. Еще немного и ощущение избранности сменится ощущением своей никчемности.
Пожалуй, вот он этот момент. Подъезжает маршрутка, я сажусь в самый угол и понимаю, что я просто маленький человек, оторвавшийся от фона и любующийся размерами тени. Зато мне тепло. Быть никчемным вполне комфортно, но еще лучше быть никем. Просто уметь иногда быть никем. Хоп – ты есть, хоп – тебя нет. «Я» - это величина непостоянная со значением от нуля до бесконечности. В каких единицах она измеряется? Да в одной! Тут я улыбнулся своей шутке, хотя тут же понял, что в очередной раз ход моей мысли закончился тупиком.
- Вези меня в Лешино! – доносится чей-то пьяный голос.
Вся маршрутка  косится на пьяного парня.
- Так мы и так туда едем – невозмутимо отвечает водитель-узбек.
- Вези меня в Лешино! – теперь уже бурчит парень и похоже, что заcыпает.
- Понапиваются! – возмущаясь произносит сосед.
- А кто нынче трезв – философски замечаю я… При этом я стараюсь не дышать. Моя реплика остается без внимания.
Выйдя на своей остановке, я обратил внимание на небо. Ярко сияли звезды. Я стал искать глазами те несколько созвездий, которые знал. Я решил прогуляться под этим небом. Я рассчитывал несколько протрезветь за время прогулки.
Каково же было мое удивление, когда, придя домой, я обнаружил, что мой язык меня совершенно не слушается.
Мать укоряюще посмотрела на меня. Отец делал вид, что не замечает меня. Наконец, мать спросила:
- Будешь есть?
- Нет – самокритично и коротко ответил я.
Я долго всматривался в запись шахматной партии. Я вдруг перестал ее понимать. Что значит е4? Наконец, я достал доску, расставил фигуры и только после этого я понял, что имеется в виду классический первый ход пешкой «е» на два поля вперед. На е4 Черные отвечают е5… Теперь я уже думал – обязательно ли черные будут так отвечать? Но в  конце концов здравый смысл победил. Раз уж я это себе записал, то нужно непременно это выучить, а там уж разберусь потом.
Но вот новый вопрос. Запись кончилась, а партия в самом разгаре. И как дальше играть? Я решил придумать ход за белых, потом придумывал ход за черных. Дело шло к ничьей…
- Тихо, тихо… какой серьезный… не будем мешать.
Вдруг я заметил, что за мной наблюдают родители. Отец улыбался не без сарказма, мать держала в руке тарелку с картошкой.
- На, ешь.
Должен признать, что передвигать фигуры по записи – дело настолько непривычное, что поначалу даже нисколько не вдумываешься в то, что происходит на доске, а смотришь только за тем, чтобы ничего не пропустить, чтобы все записанные передвижения были выполнены на доске. Ты подобен малышу, который учась делать первые шаги совершенно не задумывается о цели пути.
Но это и дисциплинирует. Нейтрализует неуемное желание победить, заставляет ценить саму игру, сам ее язык, забывая при этом о наличии в ней собственных успехов.
Вскоре шахматы утомили меня. Я достал плеер. Отыскал глазами кассету о вреде пьянства. Потом еще повертел ее в руках, изучая ее содержание. Наконец, вставил ее в плеер и начал слушать. Ни одного слова не запомнил, но сам тон показался мне очень гармоничным. Он словно бы подпитывал мой внутренний голос. Я даже невольно перенял интонацию – спокойной рассудительности.
Вдруг передо мною возникла мать.
- Ты есть будешь или мне выкинуть?
Я взял вилку в руку. Она отошла.
Ладно, поем.
Я ел и думал о том, что день неумолимо движется к концу, и ни что не в силах его остановить.
II
И я все-таки пошел с отцом на рыбалку.
Казалось важным – разобраться в себе, решить определенные вопросы, первый из которых был – насколько человек может вжиться в навязываемую ему роль так, чтобы в итоге не принять чужое за свое. Второй вопрос звучал путано, но мне был абсолютно понятен: может ли случится так, что чужое станет твоим, а твое – чужим, и вообще, если такая обратимость возможна, то сколько раз: один, два или бесконечное множество?
 Зато отец был рад.
Помню как раньше меня пугал его решительный широкий шаг. Мне начинало казаться, что мы идем куда-то очень далеко, что мы потратим сначала полдня на поиски рыбы, и в итоге будем потом сидеть за ловлей до позднего вечера. Ведь меня пугали не трудности ловли, а ее длительность.
И естественно, учитывая тот факт, что отец был склонен к постоянству, я никогда в прогнозах не ошибался.
Но сегодня меня ожидал сюрприз. Мы миновали гараж товарища отца, в котором мы держали резиновую лодку, дошли до лодочной станции и отец, указывая на красивую, висящую на истокаде голубую лодку, гордо заявил:
- Вот наша лодка.
Отец принялся ее опускать. Лодка и впрямь была красива. Выглядела не так громоздко как обычные казанки. По форме она была похожа на небольшой катер.
Я невольно улыбнулся.
- Когда мы купили ее?
- Не совсем еще купили. Взяли в рассрочку и бабки с третьего подъезда. Ей лодка ни к чему.
- Так ты ее покрасил?
- Я… нравится?
- Конечно.
- Ну тогда греби – сказал отец.
Ему сложно было отказать… в чувстве юмора.
Я неумело работал веслами, и все же лодка шла довольно быстро.
Отец видел это и пользуясь случаем, стал расхваливать лодку:
- Она очень ходкая. С казанкой не сравнить. Идет быстро, почти как челн.
- Так она, конечно, лучше челна и для рыбалки и в плане безопасности – отметил в свою очередь я.
Отец улыбнулся.
Следующее мое удивление было связано с тем, что отец сменил место и способ ловли.
Я уже был готов к его рассказу об особенности дна напротив старой водокачки, но мы проплыли это место. Отец заметил мое недоумение.
- Мы плывем за бугор – сказал он.
Бугор был на противоположном берегу в том месте, где река делала поворот. Мы подплыли почти к самому берегу. «Неужели здесь достаточно глубоко для ловли на кольцо» - подумал я.
Но мы ловили не на кольцо и не леща, как раньше.

С особым трепетом я относился к опусканию якорей. Их было два. Отец бросал передний, ждал, когда лодка встанет строго перпендикулярно течению и кричал – давай! Нужно было бросать якорь именно в этот момент. Я пару раз опоздал и услышал в свой адрес несколько рыбацких жаргонизмов, которые, признаться, ничем не отличались от обычных ругательств. Но он выкрикивал так резко и громко, что они звучали  как приговор.
- Давно ты не заглядывал в холодильник – произнес отец и стал посвящать меня в секреты нового вида ловли. Теперь мы ловили судака на мармышку.
Тот факт, что теперь не нужно было насаживать пучками червей на крючок меня очень обрадовал.
Я очень ждал того момента, когда нам удастся достать первого судака, этого речного льва. В самом деле, если щука действует в одиночку и этим походит на тигра, то судак живет стаями, что делает его схожим на льва. Ну окунь в силу меньших размеров тогда сойдет за речного волка. Мне нравилось всегда проводить подобные параллели.
Но на этом месте рыбы не оказалось… но оказалось, что мы сюда плыли просто, чтобы попробовать, проверить это забытое старое место.
- Поплыли к пляжу – вдруг сказал отец.
Бывалые рыбаки рассказывали, как во время движения лодки они опускали в лодку блесну и на нее ловилась большая щука. Точнее почти ловилась. Буквально какие-то доли секунды отделяли рыбака от счастливого улова. Еще бы немного продержал бы блесну в воде и щука бы заглотила приманку, а так только огромный черный силуэт около блесны или больше того – разинутая пасть величиной с коровью морду, высовывающаяся из воды вслед за блесной, говорила о присутствии хищника. Звучит неправдоподобно, но занимательно.
Июньское солнце лениво нагревало лодку. Ветер над рекой был резким и холодным. Мне не удавалось согреться, ведь одет я был совсем не как рыбак – спортивный костюм. На ногах были кеды, на голове кепка. Ведь я рассчитывал, что день будет более теплым. Как часто я ждал что завтра наступит лето. Иногда летние деньки выдавались и в конце апреля, но чаще они приходили только к началу июля.
Мне не было холодно, просто хотелось тепла, и еще мне очень хотелось есть.
События вчерашнего вечера требовали переосмысления. Первая мысль, которая пришла в голову была о «Глебушке». Я подумал, что он мог и не быть парнем этой девушки. Просто ей хотелось от нас избавиться. А зачем мы ей вообще были нужны? На этот вопрос я нашел ответ не сразу. И после долго еще не без гордости обдумывал ее. Я казался себе тонким психологом. Моя версия была такова: одиночество выбивает из под некоторых людей почву и делает их поведение непредсказуемым. Представьте себе одинокую девушку, к которой никто не подходит, которая слышит мельком, что кавалеры говорят другим девушкам. Она понимает, что ничего умного, в самом деле достойного внимания в их беседах нет, это дает ей возможность сохранять некую гордость в отношении стандартных взаимоотношений. То есть позволяет ей быть вне банального, вне обыденного не только по положению, но и по убеждению. И тут вдруг к ней подходит необычный парень и говорит то, что не говорят другим девушкам (просто до этого она за Колей не наблюдала). Конечно, этот человек сразу же покажется ей несмотря ни на что, симпатичным. А мы с Димоном, выходит, помешали их счастью.
И тут я уже собирался мысленно проанализировать поведение Коли. Очевидно, что оно было связано с нежеланием вливаться в какие-либо коллективы, побочный эффект стремления к обособленности. Если бы Коля был физически более сильным и имел менее строгих родителей, то он стал бы большим повесой, и это было бы его ролью в коллективе. Но родители его старались воспитывать самым лучшим способом, что, видимо, сформировало в нем  защитную реакцию…
Мне наскучили мои размышления и именно в этот момент отец со мной заговорил.
- Ты, кажется, брал плеер? Можешь включить.
Я действительно брал плеер, дешевый китайский плеер с внешним динамиком. Я надеялся, что отец мне разрешит его послушать, если мне станет очень скучно. Поэтому последние слова отца стали для меня приятной неожиданностью.
Я включил радио, поймал какую-то волну и поставил плеер на дно лодки. Но песню не удалось дослушать.
- Включи ДДТ – вдруг попросил отец.
Я ведь включил радио только из желания угодить отцу. Я помнил, как он смеялся над текстами Юрия Шевчука, особенно над строчкой «сколько лет я жую вместо хлеба сырую любовь». Отец в борьбе с моим равнодушием к простому человеческому труду постоянно мне предлагал перейти на такой режим питания. Я с ним отчаянно боролся, говорил, что трудиться только ради хлеба – это не жизнь а прозябание. Нам обоим было больно слушать друг друга, и вот вдруг оказывается, что отец совсем не против насчет того, чтобы послушать ДДТ.
Конечно, может показаться, что отец в свою очередь хотел угодить мне… но  это только отчасти может быть правдой, ведь отец вообще не был большим любителем музыки. Он мог бы обойтись и без нее. Но в выборе между ДДТ и радио, я думаю, он нисколько не колебался и не покривил душой.
Все-таки как часто в моей жизни были такие случаи, когда услышишь новую интересную песню, а потом захочешь с ней поделиться, но тот же прагматичный Димон, прослушав, говорил, что она напомнила ему какую-то другую песню… тут же советовал какую-то группу и ничего толком не говорил о самой песне. Таким образом я приходил к простому невеселому выводу: то, что ты слушаешь, то что ты чувствуешь – существует только для тебя.
Не знаю, о чем думал отец, но то, что он сказал, меня удивило.
- Они, наверное, неплохо зарабатывают – с тоской в голосе произнес он. По своим убеждениям мой отец был коммунистом, но при этом он понимал, что сейчас многие перестраивают себя на иной склад ума. Он характеризовал его словами «купи-продай». И часто в его речи в адрес более богатых и успешных соседей я слышал такое слово, как «дармоеды». Вот и сейчас, я думал, он вспомнит об этом слове. Но отец молчал. Он сам в свою очередь ждал моей реакции.
- Не думаю – я знал, как возразить отцу – вот, к примеру, альбом «Мир номер ноль», несмотря на полные стадионы и выручку с продаж кассет и дисков, оказался убыточным. Слишком много денег Шевчук истратил на него. Зато потом шутил в совсем стиле: вот умру, и спросит Бог: чего доброго ты сделал? – Отвечу ему: альбом издал себе в убыток.
Отец молчал он пытался соотнести мои слова с тем представлением о Шевчуке, которое у него сложилось.
- Ну, вообще, это похоже на правду.
И мы снова погрузились в процесс ловли рыбы.
Но рыба видно еще не подошла.
Вдруг отец усмехнулся.
- Как бы тебе объяснить… понимаешь, в начале 90-х расплодились дармоеды… Бизнесмены все стали. Но время меняется. В 80-е тяжело было нечестным, в 90-е честным, а теперь и тем и другим.
- А кому легко? – я внезапно прервал отца, но он словно бы не услышал моего вопроса.
- Честным – потому, что для них ничего не меняется, только обещаний от властей стало больше и новые памятники поставили. Нечестным – потому, что работать приходится. Время, когда человек зарабатывал прошло, теперь люди просто работают. Ради работы. Посуди сам, сколько я бесплатных концертов в год даю…
И в самом деле я вспомнил, что отец нередко приходил без рыбы. Я знал, что он был очень упорен в рыбалке и мог часами искать рыбу, а потом прийти и просто сказать – ушла рыба…
Обычно в такие дни отец был очень задумчив, как игрок обдумывающий ход.
Бесплатные концерты – это норма – продолжал отец – если вдуматься, то в нашей стране никогда и не было нормальной жизни. Разве что пару десятилетий при коммунизме. Да и то сейчас понятно, что то ощущение стабильности, с которым мы жили, было просто самообманом. И дело не в коммунизме… Ты послушай, что говорят теперь… разоблачают коммунизм! Так это тогда они лгали или лгут теперь? Или и тогда и теперь? Люди – ненадежный материал…
Внезапно отец прервался… И вдруг он перешел на крик
- Да ты что не чувствуешь совсем? Слегка подтаскивай, только резко не подымай удилище!
Это очень странное ощущение, оно и радостно и пугающе. Вдруг понимаешь, что у тебя на крючке большая рыба… Конечно, на суше она не будет казаться грозной, но пока она в воде, в родной стихии, пока она сопротивляется, она способна вселить ужас.
В общем, инстинктивно я резко поднял удилище и оно сломалось пополам…
Я не любил ловить рыбу с отцом не только по причине того, что она занимала слишком много времени. Я не любил ее из-за того, как он вел себя в критических ситуациях. Было очевидно, что мой отец не просто рыбак. Он был сыном рыбака. Его отец был сыном рыбака, отец его отца был сыном рыбака.  Это было в крови. Но очевидно На мне гены дали сбой. И я не мог никак принять грубости выражений, к которой прибегал мой отец.  Самое безобидное слово, которое мне довелось услышать после того, как я сломал удилище, было слово «ишак».
Я молча ждал, пока отец перестанет меня ругать.
- Ну ты будешь ее вытаскивать? – недовольно спросил он
А ведь действительно… рыба-то все еще на крючке.
- Ну подтаскивай руками леску. Будь готов приотпустить, если рыба сильно дернется.
Леска впивалась в пальцы, но я вошел в азарт и не чувствовал никакой боли.
Отец взял подсак, и тут на поверхности появился черный хребет рыбы. Мне он показался значительно большим, чем он был в действительности – чуть ли не со всю лодку длиной, хотя на деле он был не длиннее метра.
Отец улыбался.  Он внезапно сменил тон, говорил почти ласково:
- Еще немного…
Он опустил подсак в воду сразу за рыбу и быстрым и плавным маневром захватив ее, поднял подсак над водой. Судак затрепыхался, но теперь это было уже бесполезно.
- Ну!? – Послышалось откуда-то сзади.
Отец обернулся, держа судака в руке, - килограмм 5, думаю.
- Ого! – похвалил рыбак – давненько таких не ловили.
- А это – отец указал рукой на удочку – китайское дерьмо!
Теперь отец переключил всю свою критику на китайцев. Таким образом с меня вся вина снималась. Отец понимал, что меня нужно похвалить.
- И не говори! – зевая согласился рыбак.
Признаться, в душе я был очень рад происходящему. Ловить без удочки нельзя. Поэтому теперь я мог как герой возвращаться домой. Всё-таки, несмотря на успех, я оставался самим собой, рыбацкой усидчивости мне все также не доставало.
Но к моему удивлению отец нашел в лодке какой-то прутик, вставил его в обе части сломанного удилища. Потом он достал нитку, в два или три равномерных слоя перевязал ею получившуюся конструкцию. Потом вообще – я своим глазам не поверил – он  мамин лак для ногтей достал… Густо обмазал им нитку…
- Ну все. Теперь подожди немного, засохнет и можно будет ловить снова.
- А сколько ждать? – спросил я в надежде подольше побездельничать.
- Минут десять… здесь ветрено.
«И стоило на меня так ругаться» - подумал я.
Видя, с каким недоверием я рассматриваю удилище, он дал короткое пояснение:
- Дома получше прутик есть, заново перемотаю.
Но вот настал и мой черед удивить отца. Ритм песни стал замедляться. На плеере садились батарейки.
- Китайские – пояснил я.
Отец кивнул.
Я вытащил батарейки и пожевал их. Этот секрет продления жизни дешевым батарейкам я открыл совершенно случайно. Мне сложно пояснить свою логику. Это была логика не человека, а какого-то голодного зверя. Я шел по городу и вдруг – сразу две напасти. Я почувствовал дикий голод и в плеере сели батарейки. Денег не было и вот я тогда и сунул в рот батарейку. На вкус она была вполне даже приятной – с благородной кислинкой, хотя название фирмы-изготовителя звучало угрожающе. Названием было не PENESONIC и не SONNY, и не THOSIBA а самое откровенное, что-то вроде:  HUYFSINQ.
В итоге я убил двух зайцев. Я перебил аппетит и продлил жизнь батарейкам.
- Ну, ну – недоверчиво сказал отец. Но после того, как заиграла музыка, он начал добродушно острить, предлагая пожевать севший аккумулятор…
После этого отец поймал еще двух приличных судаков и под конец еще одного совсем небольшого -грамм на 500…
- Да уж – произнес он и внезапно зевнул – ну поехали домой.
А мне так и не удалось испытать удилище на прочность, ни в этот день, ни в какой другой…
Я тоже зевнул.
Дома отец описал мой успех в самых красочных выражениях, не забыв при этом изрядно обругать весь Китай, со всем его населением, со всей его многовековой историей, со всей его сложной культурой. В самом деле нация, изготавливающая такие хрупкие удилища должна как-то за это ответить и пострадать… А все потому что по своей душевной простоте отец во всех критических ситуациях искал виноватого.
- Какой красавец! – расхвалила мама мой улов – Паша, сходи за мукой, маленьких я пожарю.
Я уже хотел одеваться, но отец опередил меня. Он сказал, что он как раз собирался идти за сигаретами.
А я просто самодовольно и лениво развалился на диване и отдыхал.
- Видишь, как здорово – говорила мама – Ты с ним сходил один раз и теперь он неделю будет счастлив. Ведь необязательно ходить постоянно…
Я понимал, что она права, но никак не мог избавиться от ощущения, что рыбалка – это повинность.
Закрыв буквально на секунду глаза, я почувствовал желание уснуть.
Кот бесцеремонно прошелся по мне, даже потоптался. Потом он завалился между мной и стеной и громко замурлыкал.
Но мама поманила его рыбиной.
Пришел отец.
- Там твой друг, Дима…
- Да он заходил – прервала отца мать – я сказала, что ты на рыбалке. Пойдешь к нему?
- Да Диме уже и так хорошо. Он немного не трезв. – сыронизировал отец.
- Да, скоро уже последний автобус. Он сейчас уже уедет – легкомысленно и малодушно подумал я и продолжил наслаждаться заслуженным отдыхом.
Так закончился субботний выходной. В воскресенье я рассчитывал отоспаться. Но ранним утром неожиданно раздался звонок в дверь. Я был очень зол на незваного гостя. Этим гостем оказался Димон. Он даже не обратил внимание на мои эмоции.
- Ты че спал что ли? – спросил он ровным безэмоциональным голосом.
- Че пришел? – раздраженно спросил я.
- Разговор есть. Выходи.
Тут я решил перехватить инициативу.
- Нет уж, лучше ты заходи.
Я настолько сильно хотел спать, что уснул сразу как только он вошел. Оказалось, что и он очень хотел спать. Он уснул прямо на стуле.
После мама осторожно разбудила его и предложила сесть в глубокое мягкое кресло. Так мы проспали еще несколько часов.
Потом мы молча позавтракали. Меня не очень заинтриговал его ранний приход, и в его присутствии я был полностью погружен в свои мысли. Мой взгляд упал на тетрадку с записями, продиктованными Иваном. Я пытался их вспомнить и даже собирался их повторить. Но вдруг меня осенило. Ведь есть же настоящая шахматная литература. Быть может, Димон мне даже посоветует что-нибудь прочитать.
Но вдруг я заметил, что Димон был явно не похож сам на себя. Он был бледен, казался нервным и даже злым. Вероятно, он хотел бы чем-то со мной поделиться. Может быть ему была нужна моя поддержка. И все же прежде я спросил:
- Слушай, какую шахматную литературу советуешь почитать?
Димон, казалось, не услышал вопроса. Но закончив с завтраком он ответил в свойственной для себя манере. Он любил давать косвенные ответы, которые, тем не менее, у него звучали очень убедительно и прямолинейно.
- Могу дать две книги Корчного. Но тебе еще рано. Есть Карпов, Котов, Суэтин… их так с концами подарю. Отец не любит эти книжки. Но тебе от них толку будет мало.
Я знал, что отец уже давно не живет с ним. Но меня не удивило, что его до сих пор заботили интересы отца. Я знал, что он глубоко переживал развод родителей и старался не касаться этой темы. Теперь она даже казалась мне чем-то обыденным и второстепенным.
- Почему толку будет мало – спросил я, чувствуя легкий прилив обиды.
- Поищи Нейштадта «По следам дебютных катастроф». Осилишь – считай второй разряд есть.
- Нейштата. Запомню. Спасибо.
- Пойдем на улицу.
На улице было свежо. Солнце, как всегда, светило ярко, но не грело. За то чувствовался холодный северный ветер.
- Так, чего ты пришел? – поинтересовался я.
- Слушай, а может создадим партию. Неплохая аббревиатура: АПР. Но возможны вариации: АППР или АПРФ или даже АППРФ. Ну суть везде одна – Алкогольная партия России. Даешь водку по цене минералки, а пиво по цене лимонада «родничок»…
- Что за идиотская идея?
- А все идеи идиотские. Нужны только идиоты последователи… А чего их искать? – рассуждал Димон - они сторожат ларьки и днем и ночью.
- И все же откуда такая идея? – любопытствовал я.
Но Димон опять не слышал меня.
- Хорошо, я все объясню тебе. Только давай, все по порядку.
Я кивнул.
- Только начни с ответа на вопрос, где ты был этой ночью. Отец тебя еще вчера вечером видел в нашем районе.
- Нет – улыбнулся Димон – я начну с более раннего времени. Может быть ты помнишь, как в детстве мы шли по дороге и услышали музыку. Нас было трое: я, ты и Шурик. Ротникова помнишь? Я его на днях видел, стал еще более толстым, чем был.
Я понимающе улыбнулся.
- Мы вошли во двор и увидели, как ребята танцевали около стоящего на земле магнитофона.
Согласись, в этом что-то было – танцевать в таких условиях все равно, что бросать вызов системе!
Согласись, эти парни классно придумали – танцевать просто посередине двора.
Их нужно было зауважать, но мы стали над ними смеяться. Громче всех смеялся Шурик. Его-то и поймали и даже заставили танцевать с ними.
К этом моменту я не просто вспомнил эту историю, я помнил ее в деталях. И поэтому я улыбался.
- Я помню, помню. Такой жалкий несчастный у него был вид…
- А помнишь, что было дальше? Дальше мы снова подошли к ним. И глядя на несчастного Ротникова мы начали смеяться еще громче. А они вдруг прекратили танцевать и помчались за нами. Они долго пытались нас поймать, но мы ускользали от них, не пытаясь при этом покинуть пределов площадки…
- Да, мы были крутыми. А они были на самом деле в системе. Просто сама их система существовала вне тогдашней общепринятой системы. А вот мы были вообще вне всех систем, да, впрочем, как и сейчас.
Димону почему-то не понравился мой тон.
- Ты верно говоришь. Они нас так и не поймали, так и не заставили танцевать. Но что в итоге? Ротников ездит на Форде последней модели… Ну не в машине дело. Просто чувак считает, что жизнь у него удалась. А мы с тобой, в большей степени я…
- Точно. Срочно садимся в машину времени и даем себя поймать, танцуем….
- Ты думаешь, я не знаю, как заставить тебя быть серьезным? Давай по пиву.
От этого предложения я даже не пытался отказаться. Правда, у меня не было денег, но по тону Димона я безошибочно определил, что они есть у него.
Разговор, действительно стал более серьезным и оживленным уже от одного вида пьянящего и бурлящего вещества под темным прозрачным пластиком.
- Человек всю жизнь пакует говно – начал Димон.
Но я был еще слишком трезв, чтобы начать его понимать.
- Это из какого контекста вырвано, коллега? И вообще. Что с вами сегодня творится?
 - Я говорю, что человек привязан к комфорту, как пес к конуре. А за комфорт надо платить. Вот он и выплачивает всю жизнь кредиты. Вот посчитаем. Один час – собраться на работу. Один час – доехать до работы, восемь часов – работа, плюс час – обед, потом час – ехать домой. Итого: двенадцать часов. Семь часов – более менее здоровый сон. Остается пять часов. И в эти часы человек тоже в сущности не принадлежит сам себе.
- Это ясно, а где про говно?
- Да в самой установке на жизнь. Мне надоел твой тон. Пьем молча.
Ну и естественно, настал момент, когда я, наконец, стал вникать. Мысль Димона стала казаться очень простой и даже будто бы давно мне знакомой и близкой.
- В сущности, говно – это не говно – После недолгого молчания произнес я – а просто отработка. Просто нет нового содержания.
- Вот именно! – сказал Димон - причем ты говоришь именно теми словами, которыми сказал бы и я.
- Ну это же все просто. Содержания нет, меняют только форму.
- Содержание начинает дурно пахнуть…
- Ага. И что?
- Мне кажется будет революция… так долго не сможет продолжаться.
- Типичная кажимость. Но никто ее не хочет.
- А она ни у кого не спрашивает. Она просто придет, как плохая погода… Почему все знают, что Иванов вор, но его не сажают… Короче и т. д.  Мне молчать понравилось.
«Как он может при таком сумбуре в голове сохранять такой важный серьезный тон» - подумал я.
-  Я не говорю, что хочу революции – вдруг продолжил он – и откровенно я говорю только с тобой, но похоже сейчас идет повторение последних десятилетий 19 века…
Я решил молчать, а он вдруг переменил тему.
- Вчера я видел отца.
- Ты же нечасто его видишь?
- Ну да…
- И что он?
- Да ничего… просто валялся в моем подъезде. Я шел, и вижу, какой-то мужик лежит, а бабка со второго этажа дверь открывает и говорит – это отец твой, позаботься о нем. Конечно, это позор. Я смотрю, и впрямь мой отец. Позор… Я разозлился. А он узнал меня и бормочет – Димочка… Мне это «Димочка» еще долго будет вспоминаться. Что-то в этом есть такое жалкое и в то же время безумно-трогательное, родное что ли. Я говорю ему, давай я тебя домой приведу. А он – не, не… возьми только денег, а я пойду. Я деньги-то взял, но куда его отпускать, он на ногах не стоял. Я его кое-как дотащил до нашей квартиры. Головой в холодный душ. Заставил зубы почистить, куртку его почистил, брюки, посадил в кресло, на столик чай поставил. Он вроде как пил. Почти как человек, понимаешь… А потом пришла мать.
- Выгнала?
- Выгнала, даже слова не дала сказать. Я заступился за отца, а она и меня следом выгоняет.
- Поэтому ты и не был дома.
- А отец мне в дверях говорит, что он зла не держит, что сам виноват, попросил, чтобы я денег дал ей. Ну я дал половину только… С остальными вот живу пока. Не знаю, где он достал эти деньги, но сумма приличная. В итоге я и гуляю.
- Хочешь, у нас поживи.
- Да я, может, к отцу пойду. Хотя тогда мать становится жалко. Нет, пусть лучше она забеспокоится и позвонит отцу и спросит, где я… а я буду не у него. Да и не у тебя. Лучше всего – на улице.
Пели какие-то птицы. Солнце светило ярко, но не жарко. Дул легкий северный ветер. Вот остановилась машина, и из нее вышел человек. Казалось, он направляется к нам, не доходя до нас буквально двух-трех метров, сворачивает налево. А еще слышится детские голоса.