Лес Глава 3. Чудо-дерево

    И я стал навещать ее. Так часто, как только мог.
    За год, что мы прожили здесь, нас никто не побеспокоил. Но время от времени мы, прихватив бластеры и кое-какие инструменты (на случай, если найденного робота придется «обезвредить насовсем»), прочесывали лес в направлении города.
    Но ни разу ничего (или никого) не нашли.
    С одной стороны, это радовало, с другой — настораживало.

    Конечно, нас не так много. И не такие мы важные персоны, чтобы нас искать. Но наше исчезновение не могли не заметить, и мы ожидали, что уж хотя бы один следопыт доберется до леса.
   Мы расположились так далеко, как могли, но, взбираясь на высокие деревья и смотря в бинокли тонкой настройки, прихваченные кем-то из города, мы ни разу не увидели ни одного робота — ни действующего, ни разрядившегося.
     Видно, в городе происходило нечто серьезное, и следопыты занимались делами поважней. По крайней мере, мы надеялись, что нас это не касается. Теперь.
     Лэй постоянно упрашивала меня взять ее с собой и обижалась, что я отказываю. Я не мог понять, зачем ей это нужно. А когда понял, было уже поздно.

   Лэй все-таки немного рассказала о своей жизни в городе, и я наконец понял, как она оказалась вместе с такими «суровыми» мужчинами.
   Нет, они не были угрюмыми или грозными, скорее, молчаливыми и вдумчивыми. На их лицах как будто лежала печать многолетней (у тех, кто постарше) умственной работы. Все они были проектировщиками-программистами интеллекта роботов высокого класса.
    А среди таких роботов были и роботы-музыканты — их программировала Лэй. В общем-то, ее работа была не технической (с технической частью справлялись другие), скорее, она была их учителем музыки, и иногда композитором.   

    Мне случалось бывать на концертах в музыкальном театре. Там всегда выступали роботы. Робо-соло, робо-оркестры, робо-рок, робо-диско и робо-фанк.
     Я слушал, как они пели красивыми женскими и низкими мужскими голосами, смотрел, как быстро и четко их механические пальцы ударяют по клавишам и перебирают струны, крутился волчком на голове, когда они меняли пластинки на данс-вечеринках. Но я никогда не мог представить, что роботов, как детей, обучает искусству исполнения музыки живая девушка из плоти и крови.
    А сейчас такая девушка бродила рядом со мной вдоль реки и между деревьями и всегда напевала что-то очень красивое.
    В одну из таких прогулок я поймал себя на мысли, что и сам хотел бы научиться петь.

    Живя в городе, я никогда не задумывался об этом — мои мечты были совсем о другом.
    Моя сокровенная мечта состояла в том, чтобы спроектировать и построить собственную модель параплана — легкого и быстрого, с крыльями, как у большой сильной птицы.
    Лес, где мы находились сейчас, располагался к северу от города, разросшегося из центра большого острова. На южном его побережье высились горы, за ними простиралась пока еще не застроенная долина.
    В этих горах брала начало река, делившая на две части весь остров, в том числе и город, терявшаяся в лесу.
    С высоты остров был похож на сердце-кулон, разрезанный водой на две подходящие друг к другу половинки.
    Я работал инструктором: обучал и подстраховывал. Это были вполне безопасные полеты в надежных аппаратах, с мягким приземлением в долине. Скорее обзорные.
    Но если на мой выходной выпадала удачная — для дальних полетов — погода, я предпочитал свой личный транспорт. Этот параплан был маневреннее и сложнее. У него были большие крылья и легкие перекладины. Мой комбинезон крепился внизу посредине. Если взглянуть снизу, я походил на маленькую бабочку с гигантскими крыльями.
    Такой полет требовал большой концентрации, и, я бы сказал, интуиции. И мне это нравилось. Я чувствовал себя отчасти диким, необузданным, и очень живым.
    Меняя угол каждого из четырех крыльев, я носился и парил над островом. Однажды мне удалось облететь его целиком. Я проболтался в воздухе целый день, приземлившись в долине измотанным и счастливым. Тогда мне казалось, что это лучшее, что случалось со мной в жизни.
 
    А после восстания всем нероботизированным сферам жизни в городе пришел конец.
    В лесу было хорошо. Но я очень скучал по полетам.
    Пожалуй, только общество Лэй могло свести на нет эту всепоглощающую тоску. Когда мы бродили вместе, бушевавший внутри меня ураган стихал. Мне больше не хотелось бежать куда-то, чтобы найти себе какое-то дело, когда все другие дела заканчивались. Я начинал чувствовать нечто, на что раньше не обращал внимания. Я бы назвал это покоем, но в этом особом чувстве присутствовало и волнение, и переживание. Я  стал замечать красоту. Когда Лэй была рядом, красота была везде.
   Красивыми были лица и фигуры людей, бродящих по лагерю, красивыми были изгибы берегов реки, пестрые рыбы с бирюзовыми глазами и перистыми хвостами, большие резные снежинки, поздней осенью сливавшиеся с водой, лиственные и травяные ковры, устилавшие землю, солнечные блики, звуки и цвета.
   Живя в городе, я всегда стремился к действию, почти все время находился в движении, оценивал, планировал, мечтал и желал.
   Лес, любого заражавший своим умиротворенным покоем, мягко изменял меня, делал другим: сосредоточенным и чутким.
   А вот Лэй, как я теперь начинал понимать, изменилась здесь только внешне. Когда она была рядом, я почти физически ощущал эту прекрасную тишину, или тихую красоту, как вода кувшин, заполнявшую ее изнутри.

  Когда мы гуляли вместе, обычно вверх и вниз по течению реки, не слишком уходя в стороны, она постоянно что-нибудь подбирала и вертела в руках: ветки или желуди, травинки, листья или цветки. Рассматривала их, складывала из них «человечков», разговаривала их голосами, давала имена.
  Однажды она подобрала несколько пластинок, гладких и легких, по форме похожих на овальные листья, но плотных, как древесная кора (если бы можно было отшлифовать ее кусочек).
  Повертев их в руках, она сложила из них цветок. А заметив, что «цветок» не распадается, подобрала еще несколько, сделала из них кораблик и побежала к реке, чтобы опустить его на воду.
   Кораблик поплыл очень быстро. Поразительно быстро.
   Это пробудило во мне воспоминания о большом параплане, похожем на бабочку, чутко реагировавшем на любую перемену ветра.
   Я рассказал об этом Лэй.
   
  — Так вот о чем ты все время грустишь. Думаю, мы можем кое-что сделать, если найдем это дерево. — Заговорщически подмигнув мне, Лэй устремилась вперед, вверх по реке.
  И пройдя еще немного, мы нашли то самое дерево: ветвистое, с плотными листьями. Это, видимо, были его семена, разносившиеся даже самым слабым дуновением ветра очень далеко. А когда они приклеивались друг к другу, то улетали еще дальше.
   Лэй стала собирать семена-пластинки и сделала мне знак заняться тем же самым. Когда набралось достаточно, она плюхнулась на траву и стала сосредоточенно мастерить что-то.
   Когда это что-то стало очень сильно походить на крыло большой птицы, она осторожно отложила его в сторону и принялась сооружать второе.
   Я забеспокоился.
   — Ты же не собираешься пробовать это на себе?
   — Почему нет? — совершенно обыденным тоном, не поднимая глаз от своего «рукоделия», ответствовала Лэй.
   — Потому, что это глупо. И опасно.
   Теперь она остановилась и подняла на меня глаза. Под этим взглядом хотелось провалиться.
   Казалось, если эти «новые» глаза посверлят  меня еще с минуту, в местах, куда они смотрят, останутся две дымящиеся дырки.
  Похоже, внутри этой девушки жил не только безмятежный ангел, но и неугомонный чертик. И если этот чертик что-то замыслил, лучше не вставать у него на пути.
  Наконец, она закончила, и ловко «надела» крылья, водрузив их на плечи. Они тут же приклеились к рукавам ее туники.
  Лэй это восхитило, и она стала носиться между деревьями, расставив руки.
  Я метнулся за ней и едва успел обхватить ее ноги, когда ее подбросило в воздух, и она чуть не врезалась головой в широкую ветку.
  Лэй смеялась, продолжая махать «крыльями», делая вид, что хочет вырваться из моих рук.
  Я снова чувствовал себя инструктором по полетам.

(Продолжение следует)