Книга Гомера

                Книга Гомера
«Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей навредит?»
Иисус Христос
«Se la vie».
Французская  поговорка
                I
Каждый человек, могущий помочь людям, должен это делать. Ведь в мире столь много людей, тонущих в болоте, и кто-то из них не видит, что ему протягивают руку; кто-то отвергает руку спасения, потому, что ему тонуть приятнее, нежели чем выйти из болота и дышать воздухом; но есть такие, к сожалению, до которых рука помощи просто не доходит. Порой самой руки спасения нет, хотя, иногда, эти тонущие люди могут быть очень достойны спасения из болота. В мире все так устроено, что все дано в руки людей. Спасти и погубить – в руках людей; принять и отвергнуть – в руках людей. В руках человека идти и спасать, или сидеть и знать, что в болоте тонут люди. Когда нет протянутой руки – вот настоящая трагедия. Порой бывает такое, что кто-то, в сияющей одежде, протягивает руку, и человек неопытный протягивает руку в ответ, но этот человек в сияющей одежде скрывает под ними свое истинное испорченное тело, и, захватывая руку того, кто протянул ее в ответ, увлекает его в бездну болота.
Первая картина, принесшая популярность Гомеру, называлась «Мое дитя». Гомер написал ее в самом рассвете своей жизни, сразу, как только выучился на адвоката в юридическом университете. Гомер, как социальная единица (извините автора за подобное выражение), обещал очень много. Выучился он на адвоката, был сыном обеспеченных родителей, школу закончил с золотой медаль. Дружба у него была со всеми, поэтому имел очень много связей. Он был многообещающим.
На картине «Мой ребенок» было изображено счастливое дитя, лежащее на яркой зеленой траве, покрытое росою. Дите смеялось, улыбалось, светилось. Оно было сияющим от радости. Дите протягивало руку, словно желая потрогать того, кто смотрит на картину. Те, кто смотрели на картину, умилялись и тоже протягивали руки к этому дитяти. 
- В это дитя я вложил часть от себя самого,- говорил Гомер.
- Это точно,- подхватывали друзья, оценивающие картину,- это дите даже внешне тебя напоминает.
Но Гомер, ничего не отвечая, скромно молчал, этим самым молчанием красноречиво отвечая.
Конечно, Гомер очень любил свое собственное творение, свое детище. Когда Гомер писал картины, то он всегда хотел в них выразить то, что творится в его внутреннем мире; то, что с ним происходит; то, что он переживает. Всегда Гомер вкладывал в свои картины смысл. Первая его картина, которую он написал, называлась «Исход». На ней был изображен выход племени людей из пялящей солнца пустыни. Гомер посвятил эту картину окончанию школы.
Все друзья Гомера расхваливали его картины, и говорили, что у него талант, и что ему ни в коем из случаев нельзя забрасывать живопись. Но когда Гомер представил друзьям «Мое дите», то восхваление таланта Гомера дошло до апогея. Друзья, которые все были из вершины общества, говорили, что эта картина является венцом всего чистого и невинного и что эту картину можно выставлять на выставках. Они начали уговаривать Гомера, чтобы тот отправил картину на одну из престижных выставок современной живописи.
- Не знаю, можно ли. Да и вообще так ли эта картина хороша, чтобы на выставки ее посылать,- говорил, скромно, Гомер.
Но друзья уверяли, что эта самая картина очень многого достойна, и что не отправить ее на одну из выставок было бы преступлением против искусства и живописи.
И Гомер, конечно же, скромничая, согласился, смирившись перед настойчивостью своих друзей.
Друзья Гомера послали «Мое дитя» на «Выставку современных живописцев», и организатор выставки прислал письмо, в котором говорилось, что картина «Мое дите» действительно является очень интересной, но чтобы ее выставили на обозрение, нужно было выслать еще одну картину, поскольку на этой выставке принималось по две рисованных картины от художника. Поэтому друзья Гомера упросили его нарисовать еще одну, либо выслать одну из уже написанных. Гомер скромно сказал:
-Ну, я, конечно, постараюсь найти вдохновение для новой картины. Мои старые работы не очень будут хороши для престижной выставки.
Друзья говорил, что и старые подойдут, но Гомер твердо сказал, что намерен написать новую картину, которая могла бы показать миру частичку от себя, как то было с «Моим дитем». 
Гомер начал искать вдохновение. 
И, гуляя по городу, Гомер увидел играющего на гитаре юношу, исполняющего очень мелодичную и привлекательную для слуха композицию. Гомер не рассмотрел вид гитариста, поскольку сразу, как увидел его, нашел в нем нечто свое, то, что могло быть в Гомере. То, что Гомер увидел в гитаристе, на самом деле и не было, дело в том, что  посмотрев на гитариста, он сразу представил образ картины.
Придя домой, Гомер принялся писать картину. И буквально через пару дней работа была закончена.
На картине был изображен скромный и миловидный юноша,  который с улыбкой играл на гитаре перед людьми, а перед ним, прямо на земле, лежало множество мелочи, которую ему кидали прохожие. Не далеко от юноши собралась толпа людей, которые с восторженным видом слушали играемую юношей композицию. У картины, если к ней присмотреться, был и сюжет. Этот скромный и миловидный юноша играл на гитаре, но когда кто-либо играет на гитаре перед людьми ради денег, то обязательно кладет на землю чехол от гитары, чтобы туда прохожие бросали мелочь. Но у юноши чехол лежал в стороне и был закрыт, что означало то, что юноша играет не ради денег, но для того, чтобы принести людям приятное от играемой музыки. Но многие прохожие, видимо получая наслаждение от игры на гитаре, бросали мелочь даже на землю, чтобы хоть как-то изобразить почтение к таланту юноши.  Те, кто стоял в стороне с восторженными лицами, тихо, чтобы хорошо слышать игру юноши, о чем-то перешептывались, с улыбкой радости.
Но, то, что написал Гомер, было нарисовано его воображением. На самом деле Гомер увидел вовсе не миловидного и скромного юношу, а жестко выглядевшего мужчину, который давно переступил порог средних лет. И мужчина этот играл ради денег, поскольку чехол его был очень яркого цвета, и лежал перед самим играющим, как бы показывая то, чтобы все клали деньги в чехол. В самом же чехле денег было мало и скудно, и очень не многие прохожие останавливались, чтобы положить в него денег, и более для того, чтобы послушать игру гитариста.
- Потрясающая картина!- восхищались друзья Гомера,- Это твой автопортрет?
- Ох, нет,- отвечал с улыбкой Гомер,- я видел этого юношу на улице, играющего на гитаре, как оно здесь и изображено.
И Гомер не лгал сам для себя, поскольку говорил, как он думал, правду.
- Да?!- удивленно спрашивали друзья,- если это так, то этот юноша был поразительно похож на тебя самого, Гомер.
Гомер посмотрел на свою картину, и сказал:
- Ну, может быть, сходства действительно есть. Но в мире много похожих друг на друга людей. Рисовал я под впечатлением.
- А все-таки,- говорили между собой друзья Гомера,- сходств очень много.
Гомер назвал эту картину «Портрет уличного гитариста», а после, вновь по уговорам друзей, послал ее вместе с «Моим дитем» на выставку.
«Выставка современных живописцев» приняла обе картины, так же послав письмо Гомеру, в котором говорилось о его картинах только лучшее.
                II
Когда Гомер и его друзья были на выставке, то сам Гомер ходил и смотрел на произведения других авторов живописи. Друзья же стояли у картин Гомера и спрашивали мнение у прохожих, и слышали в адрес картин Гомера только самые лестные отзывы.
Когда Гомер разглядывал чужие картины, то к нему подошел организатор выставки, и спросил:
- Извините, вы есть Гомер?
- Да, это я.
- Ох!- удивился организатор,- вы столь молоды и уже пишите столь замечательные картины! Знаете, если вы продолжите писать картины, то я вам пророчествую будущее очень успешного художника-живописца.
- Спасибо,- скромно отвечал Гомер,- не ожидал я услышать столь хорошие слова о картинах, написанных мною.
- Я бы вам и еще более сказал,- говорил организатор выставки,- но времени я имею не так много. Я хотел бы вам предложить то, чтобы вы нарисовали еще картины для следующей выставки. Количество совершенно не важно: одна или несколько – не важно,  поскольку я вижу,  что люди останавливаются именно мимо ваших картин, и долго на них смотрят, размышляя. Поэтому прошу вас о написании еще картин.
- Я с удовольствием,- спокойно говорил Гомер.
- Прекрасно. Следующая выставка будет еще не очень скоро, поэтому времени вам хватит. И кстати, что вы делаете сегодня вечером?
- Ничего особого.
- Это хорошо, поскольку я вас хочу пригласить на вечеринку в особняке моего друга. Он часто устраивает вечеринки. Вы придете?
- Да, с удовольствием.
- Прекрасно.
И организатор дал Гомеру адрес особняка, а после ушел.
                III
Гомер, в ванной, умывался перед выходом на вечеринку в особняке. Когда он умылся, вытерся, то взглянул на себя в зеркало.
На лице своем он увидел черты скромности, привлекавшей к нему людей. Глаза его, как только что приметил Гомер, были радостны без причины, что было странным, поскольку обычным людям для радости нужен объект, ради которого можно радоваться. Но Гомер не имел подобных объектов, но был радостен без причины, что в данную минуту умилило его самого. Вид лица Гомера был миловиден, и действительно был похож на героев его картин, что Гомер только сейчас приметил, и подумал, что, возможно, действительно списывал героев своих картин с самого себя. Чистое, гладкое, свежее лицо Гомера заставило его улыбнуться самому себе, после чего Гомер порозовел, поскольку не знал, что так мил лицом.
Гомер был счастлив тому, что он был дивно устроен. Дивно было его лицо, заставившее его улыбнуться. Дивен был и его внутренний мир, поскольку Гомер только сейчас увидел сходство свое с героями его картин. Раньше, когда Гомер писал картины, то образы героев появлялись, словно сами собой. Гомер не знал, откуда берутся характеры героев его картин. Теперь же он увидел связь своего внутреннего мира и персонажей картин, которые он писал.
Теперь, заметив это, Гомер признал мнение своих друзей, что персонажи картин очень похожи на него самого.
Что действительно понравилось Гомеру в своем лицо это то, что оно казалось по настоящему живым.
Гомер, одевшись нарядно, отправился в особняк друга организатора выставки.
Когда Гомер прибыл, то увидел, что особняк видом прекрасен, и, некоторое время, Гомер стоял от изумления перед красотой величественного здания. Но его молчаливое изумление прервал дворецкий, который принимал всех гостей.
- Извините,- сказал дворецкий,- вы гость?
- Ох, да,- ответил Гомер, а после представился, добавил,- вы проверьте в списке. Я там должен быть.
- Да, вы действительно есть в списке. Проходите. И, кстати, вы Гомер, как я могу понять по списку?
- Да, это мое имя.
- Тот самый Гомер, чьи картины я мог лицезреть на сегодняшней выставке.
- Ну,- замешкался Гомер,- это правда, я.
- Ох,- восторженно продолжал дворецкий,- тогда хочу высказать вам свое почтение, поскольку ваши картины произвели на меня большое впечатление. Желаю удачно провести вам время.
- Спасибо,- ответил, робко, Гомер, входя во внутренность особняка.
Особняк внутри был полон народу. Играла развлекательная музыка; кто-то танцевал, многие веселились. Были так же и кружки людей, рассуждавших о чем-то. Было множество тех, кто пил шампанское, играли в карты. Все присутствующие праздно проводили свое время.
В одном из кружков Гомер увидел организатора выставки, со стаканом шампанского. Гомер подошел к нему:
- Здравствуйте,- поздоровался Гомер с организатором и со всеми, кто был в этом кружке людей.
- Ох, здравствуй, голубчик,- радостно, но с фальшью, ответил организатор,- это,- сказал он стоявшим в кружке, указывая на Гомера,- тот самый одаренный художник, чьи картины вы все сегодня видели. Его имя - Гомер
- Ох, Гомер,- стали говорить присутствующие люди в кружке,- мы так рады! Ваши картины нас сильно изумили своей глубиной.
Гомер благодарил людей за столь милые слова.
- Гомер,- сказал организатор выставки,- хочешь, я познакомлю тебя с хозяином этого дома, который и устроил эту вечеринку.
- Конечно, буду рад встрече с ним,- ответил Гомер.
- Хорошо, тогда идем; он там в одном из образовавшихся кружков, разговаривает со своими знакомыми.
Гомер подошел к другому кружку, и организатор представил ему хозяина особняка:
- Гомер, это Хасуфай , хозяин этого особняка. Хасуфай, это Гомер, тот самый художник.
Гомер взглянул на Хасуфая, и был поражен его красотой. Хасуфай был весь в белом. Одежда белее снега. Кожа, как молоко. Волосы светлые и золотистые, как колосья пшеницы, на них любил играть свет. Глаза яркие, глубокие, придавали Хасуфаю некую таинственную глубину, которая манила к себе многих людей. Но то, что придавало Хасуфаю более наполненный вид, была его улыбка. Она была пышной и широкой. Эта улыбка редко сползала с его лица, и зубы, которые эта улыбка обнажала, были белее, чем кость слона. Брови Хасуфая были цвета его волос, и выглядели, как золотые облака, висящие над глазами. Свет отражался во всем облике Хасуфая.
- Мне очень приятно с тобою иметь знакомство, Гомер,- сказал очень растянуто, и слегка слащаво, Хасуфай.
- Я тоже очень рад,- робея перед хозяином особняка, ответил Гомер.
Робость Гомера не была ни для кого изумительной. В первые встречи с Хасуфаем робели почти все.
В кружке начался разговор, в котором Гомер, от робости, не принимал участия. Хасуфай же редко говорил, но слова свои вставлял кстати.
- А что вы,- обратился Хасуфай к Гомеру,- думаете на счет сегодняшней выставки?
- Я считаю, что все картины были красивы и написаны очень изящно. Некоторые из картин были как застывшая поэзия.
- А какая картина вам более всего понравилась?- еще более широко улыбаясь, спросил Хасуфай
Гомер сказал, что из такого разнообразия картин, которые были на выставке, сложно избрать лучшую.
-Да?- спросил Хасуфай,- а вот лично мне более понравились твои картины, Гомер. Говорю без лести.
Гомер был польщен тем, что услышал подобный комплимент.
- Но кое-чего в них не хватает,- добавил Хасуфай.
- Чего же?- спросил Гомер, желая добавить в свои картины то, что Хасуфай хотел увидеть.
Хасуфай подумал, пристально глядя на Гомера, и ответил:
- Может, потом ты сам увидишь, что в них не хватает для тебя. Но это лично мое мнение. Другим так может и не показаться.
Разговор продолжился, но Хасуфай перестал принимать в нем участие, и вместо этого начал изучающее смотреть на Гомера, который, под взглядом хозяина особняка, оробел и сжался сам в себе.
- Пойдем,- сказал Хасуфай Гомеру,- поговорим наедине.
Гомер робко пошел вместе с Хасуфаем к столу, на котором было шампанское.
- Выпей,- обратился Хасуфай, подавая Гомеру шампанское.
- Ох, спасибо, но я вовсе не пью алкоголь.
Хасуфай сам выпил шампанское, а после добавил:
- Вот, видишь. Я выпил, и ничего не произошло, и ты выпей; это не вредно.
Гомер поддался воле Хасуфая и выпил. Шампанское на вкус было сладким и игристым.  Возможно, если бы кто-либо сказал Гомеру, что алкоголь это страшный яд, то Гомер не стал бы пить.
- Хочешь еще?- спросил Хасуфай у Гомера.
Действительно, Гомер захотел еще, и, согласившись, выпил еще, и еще.
- Игристый вкус, не правда?- спросил Хасуфай, не без своей постоянной улыбки.
Гомер согласился.
Хасуфай начал разговор с Гомером о его таланте и о живописи в целом, попутно попивая шампанское. Говорили они очень долго. Когда даже гости начали расходиться, то они все еще разговаривали. У Гомера, во время разговора, ломило в голове от выпитого шампанского, и настроение у него было приподнятым. Подобное состояние показалось ему прекрасным и соблазнительным. Он подумал о том, что ему бы чаще стоит слегка выпивать, поскольку это, в небольших количествах, очень приятно.
Было уже раннее утро, и Хасуфай сказал Гомеру:
- Тебе уже пора домой, но сегодня вечером можем с тобою еще раз встретиться.
- Да, я согласен на встречу.
- Значит сегодня вечером у меня дома,- подытожил Хасуфай, и провел Гомера к выходу из особняка.
Гомер пошел домой. Его шатало, качало от выпитого шампанского. Конечно, когда он его пил, и чувствовал подъем настроения, то ему было приятно. Сейчас же, идя домой, Гомер множество раз пожалел о том, что выпил шампанское.
Придя домой, Гомер рухнулся на постель и, ворочаясь на ней несколько минут, и чувствовал сильную головную боль. Через время Гомер уснул.
Проснулся Гомер в середине дня. До вечера оставалось несколько часов. Быстро умывшись, Гомер переоделся и посмотрел в зеркало. Он увидел в себе некое изменение. Долго рассматривая себя, Гомер искал то, что в нем изменилось, но потом, подумав, что ему кажется, отошел от зеркала, и сразу же пошел в особняк Хасуфая.
Войдя в особняк, Хасуфай поприветствовал Гомера и впустил его во внутрь.
- Я рад тому, что ты пришел, поскольку мне хочется провести время весело, и сделать это я хочу только со своим другом. Мы же друзья?
- Конечно,- ответил Гомер,- мне это только за честь.
- Я этому тоже рад. Знаешь, хоть я и богат, но настоящих друзей, с которыми можно веселиться, у меня очень мало.
Хасуфай сделал паузу, выпил виски, а потом предложил:
- Давай поедем в город. Я знаю там заведения, где, увидев меня, делают скидку на выпивку.
- Ну не знаю,- говорил  Гомер, вспоминая головные боли от шампанского,- можно ли.
- Гомер,- пристально, и улыбаясь, сказал Хасуфай,- мы же друзья.
И Гомер поехал с Хасуфаем в город. За одну только ночь они объехали почти все   ночные заведения города, в которых выпили реку алкоголя.
Утром Гомер проснулся в отеле. Его голова болела, кружилась. Он попытался подняться с постели, но сил на подобное не было. Гомер попытался покрутить головой, чтобы понять, один ли он номере, или нет, но как только Гомер поднял голову, то она сразу же упала на бок. Гомер открыл глаза, и увидел, что слева от него точно никого нет. Он перевернул голову на право: и там никого. Гомер закрыл глаза, поскольку утренний свет резал ему глаза, но вдруг в номере зазвонил телефон. Гомеру стоило огромных усилий, чтобы подняться, но, пересилив ужасную усталость, Гомер встал на ноги, прошел несколько шагов, но стал путаться в ногах, словно они были веревками и потом упал на колени, а потом и на бок. Опершись руками об пол, Гомер начал ползти к телефону. Телефон был прикреплен к стенке. Гомер с усилием до него дотянулся, а после, взяв трубку, ответил:
- Да?
- Гомер,- послышался голос Хасуфая,- это я. Ты меня узнал?
- Да,- безразлично ответил Гомер.
- Хорошо. Знаешь,- говорил Хасуфая без тени усталости,- мне было этой ночью очень весело. Может, повторим?
Гомер не хотел повторять. Он не хотел на следующий день чувствовать то же, что и сейчас. Гомер думал, что ему вовсе не стоит быть рядом с Хасуфаем, поскольку на Гомера это оказывало очень вредное влияние. Но в Хасуфае была некая особенность, которая притягивала и прилепляла к себе людей. Возможно, то была харизма, или обаятельность его таинственности. Гомер мог легко сказать, что больше не намерен с ним видится, го вместо этого сказал:
- Я согласен. Поедем и сегодня вечером.
И вечером Гомер поехал с Хасуфаем по ночным заведениям, и после, утром, и чувствовал страшные головные боли, тошноту, путаницу в голове и в собственном теле. И каждое утро Гомер хотел более не видеться с Хасуфаем, но сам образ Хасуфая манил Гомера к нему. Таким образом, Гомер провел целую неделю в попойках со своим новым другом.   
На следующую неделю Гомер сказал Хасуфаю по телефону:
- Нет, Хасуфай, я не поеду. У меня голова от этих пьянств сильно болит.
- Да?!- удивился голос Хасуфая по телефону,- но если так, то давай поедем в другие места. Мы там пить спиртное не будем.
Гомер этому обрадовался, поскольку общество Хасуфая его сильно радовало, но головные боли от алкоголя его не радовали.
- Хорошо,- сказал Гомер,- но давай завтра. Сегодня я хочу отоспаться, а завтра я буду, как я думаю, в порядке.
И Гомер, с привычной головной болью по утрам, вышел из гостиницы и пошел домой, чтобы там, в своих родных стенах выспаться.
Когда Гомер шел по улице, то увидел уличного гитариста. Вид его был очень не привлекательный. Издали было видны мешки под глазами. Когда Гомер прошел мимо него, то почувствовал запах перегара, и услышал никудышное бренчание на гитаре. Гомер подумал, что это простой пьяница, играющий на гитаре ради того, чтобы собранные деньги потратить на выпивку.
И Гомер даже не узнал в этом пьянице того самого уличного гитариста, с которого, как казалось самому Гомеру, он срисовал «Портрет уличного гитариста».
Этот самый уличный гитарист, за прошедшее время, не изменился ни на каплю.
                VI
     Выспавшись, Гомер поднялся с постели, поел, а после пошел в ванную, где было единственное во всем доме зеркало.
Гомер в него посмотрелся, ужаснулся тому, что увидел, отошел от зеркала, и стал вспоминать того Гомера, какой был раньше. Он посмотрел в зеркало еще раз и увидел, что глаз потухли, перестали быть выразительными; губы стали тоньше; под глазами были зачатки мешков; и цвет кожи стал в нем бледноватый, словно больной. Выглядел Гомер, слегка, обрюзгло, развязно. Он видел на самом себе некую запутанность, слабость и немощь, отражавшиеся в глазах.
Все следы пьянства отразились на Гомере. Он чувствовал следы на себе, и в себе, от выпитого за всю неделю алкоголя. Он чувствовал, может не все видел, но чувствовал.
Но затем Гомер вновь посмотрел на себя, и подумал, что друзья его не смогут увидеть его таким, какой он сейчас перед собой, поскольку Гомер видел сейчас себя своими глазами.
Он отошел от зеркала, и попытался забыть то, каким себя увидел.
И вдруг, словно с самих Небес, Гомеру пришла в голову идея для новой картины.
Гомер взял холст, взял кисти, и начал писать.
Писал Гомер под сильным впечатлением; он писал, сам не помня себя, не помня, что пишет. В какой-то мере, Гомер не понимал даже того, что он пишет. Словно увидев некую вспышку, Гомер пытался в точности ее описать.
Гомер начал писать картину к началу вечера, и закончил ее к утру.
Гомер позвал своих друзей, для того, чтобы они оценили картину, и когда они ее увидели, то сказали:
- О Господи!
Они были сильно удивленны увиденному и были в сильном волнении.
- Гомер,- сказал друзья. Обращаясь к создателю картины,- это прекрасно… но в тоже эта картина пугает своей откровенностью.
Гомер усмехнулся.
На картине был изображен мужчина, атлетического телосложения, который, находясь где-то в пустыне ночь, лежал на песке, охваченный длинной змеёй. Мужчина держал змею за шею, а та, в свою очередь, пускала ему  из своего рта в его, некую жидкость.
- Что это за жидкость?- спросили друзья.
- Это яд,- ответил Гомер.
На картине было видно, что мужчин, словно и не впервые, пьет этот яд, и упивается им, словно водой. Эта змея сдавила мужчине все тело, а мужчина, хоть и держал змею за шею, но вовсе не хотел ее сдавливать в ответ.
- Если он сдавит ей шею,- пояснял Гомер друзьям,- то яд престанет течь ему в рот.
Общий вопрос, назревший у друзей, был таков:
- Почему?
Но, в ответ на этот многозначительный вопрос, Гомер многозначительно молчал.
Лицо змеи изображал лютую ярость; лицо человека выражало забвение, которое он получал, упиваясь ядом змеи.
- Картина пугает,- говорили друзья,- но она является необыкновенно красивой, и достойна не меньшего внимания, чем прошлые две картины. Как ты ее назовешь?
Гомер, недолго думая, ответил:
- «Падение». 
Гомер попросил своих друзей отправить эту картину организатору выставки, и, когда они это сделали, сразу же пошел к особняку Хасуфая.
                V

- Вот и ты,- приветствовал Гомера Хасуфай, обнимая,- мгновения без тебя были мне мукой.
Они прошли в дом. Хасуфай предложил Гомеру выпить, но тот отказался, сказав:
- Извини, дружище, но с этим я вовек завязал.
- Да?!- удивленно спросил Хасуфай,- значит, будем тебя развлекать иначе.
- Ты мне сказал, что более мы по барам шататься не будем.
- Ах! Точно. Ну, тогда я тебя поведу…
Хасуфай начал размышление о том, куда бы повести Гомера и, придумав, всплеснул руками, и сказал:
- Хочешь ли ты, вместе со мною, поехать в местное казино?
Гомер начал мыслить. В казино, люди часто попадают на деньги. Людей там дурачат, много жуликов и прочее. Но в одно мгновение Гомеру казино показалось очень привлекательным, и он согласился. Возможно, если бы Гомеру кто-либо сказал, что казино это запретное зло, то Гомер и не поехал бы. 
Приехав в казино, Хасуфай пошел вместе с Гомер играть в рулетку. Играющих в рулетку было не очень много.
- Ты знаешь правила игры?- спросил Хасуфай.
Гомер утвердительно кивнул головой.
- Значит,- продолжил Хасуфай,- приступим к игре.
Хасуфай пошел, взял на свои и на Гомеровы деньги фишек, и оба начали играть. Фишек было очень много, поскольку у самого Хасуфая было с собой много денег, и Гомер взял с собою деньги, когда был у себя дома, по дороге в казино.
Игра началась.
- Делайте ваши ставки,- прозвучал голос.
- Давай сделаем так,- предложил Хасуфай,- ты остаешься играть на этом столе, а я иду играть на другой. Это так, чтобы мы не выигрывали друг у друга.
- Хорошо,- ответил Гомер на предложение, и Хасуфай ушел играть за другим столом.
Гомер поставил одну десятую «на двенадцать черное».
Рулетка закрутилась, был брошен шарик. Крутилась рулетка долго, а шарик скакал, скакал,  а после упал на одну клеточку. Рулетка крутилась. Когда остановилась, то послышался голос:
- «Три красная»!
Гомер проиграл одну десятую от своих фишек. От раздражения он ударил рукой по столу.
В следующей партии Гомеру пришлось повысить ставки: теперь он поставил одну пятую на «семь красную».
Рулетка закрутилась, шарик заскакал, и остановился на клеточке. Послышалось:
- «Двенадцать черное»!
Гомер снова проиграл партию, и снова ударил кулаком. На следующей партии он вновь повысил ставки, и, вновь проиграв, вновь повысил ставку, и снова проиграл.
Гомер был в отчаянии. Теперь он имел при себе лишь одну десятую от того, что у него было в самом начале. Гомер решил пойти на риск. Если он поставит все на «зеро», то он, менее того, что получи все из своих потерь, но более: он получит еще больше выигрыша.
Гомер закричал:
- Ва-банк. Ставлю на «зеро».
Все ахнули и говорил:
- Настоящий храбрец.
Гомер поставил на «зеро». Рулетка закрутилась; шарик запрыгал, остановился. Послышалось:
- «Зеро»!!!
Гомер выиграл! Он получил больше, нежели чем имел в начале. Он смог вытащить самого себя почти из самой глубины бездны, и выиграл. 
Теперь Гомер вновь начал ставить с расчетом на увеличение своего выигрыша. Он начал ставить и вновь проиграл.
Гомер сидел в казино до утра, и вышел из него с одной двадцатой от того, что имел в самом начале. Но это вовсе не расстроило Гомера. Те чувства, которые он пережил в казино, настолько ему понравились, что он договорился с Хасуфаем о том, чтобы пойти и сегодня вечером еще раз в казино.
Но у Гомера было очень мало денег, поэтому он отправился со своим драгоценными вещами на рынок и, продав их, а после, получив деньги, пошел к себе домой, отсыпаться.
Вечером, вновь пойдя в казино, и  вернувшись ни с чем, Гомер, рано утром, пошел продавать свои остальные вещи, и все это лишь ради того, чтобы продолжить игру. Итак всю неделю Гомер ходил в казино, проигрывал, отыгрывался, а после вновь проигрывал еще больше, чем выиграл. Гомер получал от игры большое удовольствие.
На протяжении всей недели Гомер жил этой игрой. Он посвятил всего себя рулетке. Все его мысли только и были что о рулетке и выигрыше
На седьмой день, когда у Гомера в комнате из вещей осталось только самое важное, он, имея при себе деньги на игру, пошел вечером в казино с Хасуфаем.
Гомер встал за рулетку. Поставил на «семь черное». Рулетка. Шар. Голос:
- «Сем черное»!
Гомер выиграл. Поставил еще на «восемь красное». Рулетка. Шарик. Голос:
- «Восемь красное»!
И вновь выиграл! Гомер продолжил ставить. И продолжил выигрывать! С каждой партией Гомер побеждал и побеждал.
К середине ночи Гомер заработал целое состояние на рулетке. Он мог купить себе новый дом за эти деньги и новую мебель. Но он хотел большего. В припадке безумной страсти Гомер поставил девять десятых от всех фишек на «семнадцать черное».
Гомер сделал ставку. Рулетка закрутилась. Шарик заскакал по рулетке. Один раз скакнул, второй, третий. Упал на клетку. Гомер не мог понять, что за клетка, пока не разжался голос:
- «Семнадцать красное».
«Красное»! Гомер проиграл только из-за того, что просто ошибся с цветом! И проиграл почти все! Но Гомер еще имел оставшиеся деньги. Именно для этого случая он их и берег. Гомер, вспомнив то, как ему повезло в прошлый раз, решил рискнуть, и поставить все, что имел. На оставшиеся деньги Гомер еще мог купить что-то из проданной мебели, но Гомер хотел большего. Он решил рискнуть скорее не для того, чтобы вернуть проигранные деньги, а лишь для того, чтобы почувствовать острое чувство игры. И в данный момент Гомер действительно мог насладиться игрой. Если он поставит все на «зеро», то выиграет и потерянное, и добавит еще денег в выигрыш. Но если проиграет, то останется ни с чем. 
Гомер сказал:
- Ва-банк! Ставлю все на «зеро».
Люди ахнули. Кто-то говорил, чтобы он остановился; кто-то вспоминал то, как Гомер уже побеждал в данных случаях. Гомер сделал ставку.
Рулетка закрутилась. Она крутилась как-то медленнее, чем обычно, но так показалось только Гомеру. Подкинули шарик. Когда шарик падал, то Гомер смог его даже разглядеть в мельчайших деталях. Шарик упал на рулетку и стал скакать, как лошадь. Скакал, скакал, а после упал. В абсолютной тишине прозвучало:
- « Семнадцать черное»!!!
Сердце Гомера словно упало в пятки. Неужели он проиграл? Тем более проиграл своей бывшей ставке!? Это было унизительно!
Гомер, своими стеклянными глазами, смотрел на эту шутку фортуны. Вдруг он стал ухмыляться, и тихо усмехаться этому. Потом у него пробежали слезы, поскольку он понял, что больше не сможет играть, ведь все возможные и не возможные деньги Гомер потратил, и ничего продать он больше не сможет.
Тихо и безмолвно, склоняя голову перед своим горем, Гомер отошел от рулетки и подошел к игравшему за другим столом Хасуфаю, и сказал:
- Пошли отсюда.
Гомер и Хасуфай начали уходить, но перед выходом Гомер посмотрел на стол, за которым он играл в рулетку, и услышал то, как за ним крикнули, сразу же после того хода, из-за которого Гомер проиграл:
- «Зеро»!!! Вы выиграли весь банк.
Изо рта Гомера вышел безумный, истерический, громкий хохот.
- А ведь действительно,- сказал Гомер Хасуфаю,- это очень хорошая шутка!!!
И Гомер, продолжая смеяться, упал в обморок.
                IV
  Гомер очнулся у себя в комнате. Видимо Хасуфай доставил его на машине до дома.
Гомер встал с постели, и обернулся вокруг. Действительно, в комнате была только необходимая мебель. Гомер прошел в другую комнату, которая оказалась совершенно пустая. На кухне остался маленький столик и стул. На столе Гомер увидел письмо и, взяв, прочитал.
В нем был написано мнение организатора выставки, на счет картины «Падение».
Организатор писал, что картина очень достойна, что талант Гомера вновь дает о себе знать, и что он, организатор, обязательно поставит ее на выставке.
Гомер не был сильно рад этой новости. Он вообще подумал, что теперь ни чему не сможет радоваться, кроме как игре за рулеткой. Некоторое время Гомер ходил по комнате, вспоминая то, как он проигрывал, отыгрывался, вновь проигрывал, и под конец, собрав большее количество денег, вновь все проигрывал. Гомер вспоминал все это с умилением. Он ложился на постель и вспоминал минуты, провиденные за рулеткой. Когда Гомер лег на постель, то он подумал о том, чтобы продать эту постель, но он сам для себя решил, что более не вернется в казино. Гомер понял, что в прошедшей неделе он жил исключительно ради рулетки, и что подобная мания могла его довести до более худшего, нежели чем лишится большей части мебели.
Гомер решил забыть про рулетку, и, пойдя в ванную, из которой Гомер ничего не продал, он, умывшись, посмотрелся в зеркало, и вновь был неприятно удивлен своему облику.
Облик Гомера был словно просящий. Просящий большего. Какая-то тень жадности и алчности была в чертах лица Гомера. Само лицо стало, словно острее чертами: нос стал тоньше, как будто вдохнул воздуха, и не выдыхал; глаза стали прищуренными, словно от недоверия; на лице появилось некоторое раздражение.
- Да разве могу ли я так выглядеть?- спросил, не веря своему собственному отражению, Гомер.
Гомер отошел, сел на пол, и больно почувствовал следы, оставленные на нем, и в нем, игрой в рулетку. Тело Гомера исхудало, поскольку ел он очень мало, а мешки под глазами только увеличились, из-за того, что ночью Гомер играл, а днем спал, но очень мало. От появившегося раздражения Гомер ударил кулаком по полу, как он множество раз ударял по столу рулетки, когда проигрывал.
Затем вновь, как вспышка, Гомеру привиделась новая картина. Он быстро взял холст и кисти, и начал писать ее.
Гомер писал, не отходя от холста. За сутки он закончил.
Друзья Гомера, по его зову пришли к нему на квартиру, и когда увидели, что большей части мебели нет, то спросили где она, и так же они заметили Гомеру, что он неважно выглядит, но Гомер вместо ответов на задаваемые вопросы, показал им картину.
На ней было изображено то, как молодой человек, с большим кровавым пятном на белой рубахе, сидит за рулеткой, и, видимо уже не имея денег и фишек, предлагает свое сердце, которое он держит в своих руках. Руки у него были в крови, с них капала кровь, истекавшая из пульсирующего сердца. Из глаз молодого человека шли слезы.
- Гомер!- говорили друзья,- Эта картина очень правдоподобна! Словно ты испытал все это на собственном опыте!
Но Гомер молчал.
- Она, безусловно, хороша!- продолжали друзья,- обязательно отправь ее на выставку.
Гомер помолчал, еще выслушивая восторги своих друзей, а затем сказал, как бы между прочим, и совершенно не дополняя то, что говорят друзья, а говоря лишь свое.:
- Этот человек,- и Гомер указал на персонажа картины,- готов был отдать свое сердце, ради игры.
Гомер попросил друзей, чтобы они и эту картину отослали к организатору выставки. Они так и сделали, а Гомер пошел к Хасуфаю.
                IIV
 - Гомер!- поприветствовал Хасуфай вошедшего друга.
- Привет, Хасуфай. Вижу ты в новом костюме.
- О, да. Это так,- и Хасуфай поправил свой костюм, словно хвастаясь им,- я его купил на выигрышные деньги. Я ведь за прошедшую неделю, которую мы провели в казино всегда, уходя, оставался в выигрыше. Можешь такому поверить?
- Да, верится мне в это едва-едва,- говорил Гомер, вспоминая прошедшую неделю.
- Так, может, вновь в казино?
- Нет,- твердо ответил Гомер,- я с этим завязал.
- Да!? Что же. Может, мы тогда сходим в баню?
- Баню?!- спросил Гомер. Ему подобное предложение показалось очень безобидным. Настолько безобидным, что он не поверил своим собственным ушам. 
- Да, в баню,- отвечал Хасуфай.
- Ну, поехали, попаримся.
И Гомер вместе с Хасуфаем поехали в баню.
Приехав, Хасуфай сказал Гомеру:
- Ты иди первым, а я сейчас расплачусь за это.
И Гомер, войдя, и закрыв глаза, начал отдыхать в бане.
Через некоторое время, вошел и Хасуфай, который, судя по звукам, сел напротив Гомера.
Гомер, открыв глаза, ужаснулся. Он увидел, что тело Хасуфая далеко не такое красивое, как его лицо, глаза, волосы, улыбка и одежда. Тело его было дряблым, морщинистым, мешковатым. На нем были видны темно-синие жилки, и белые пятна, покрывавшие все тело. Увидев это, Гомер ни слова не сказал. Он был сильно удивлен и напуган.
- Ну, как? Тепло?- спросил Хасуфай, не замечая, что Гомер смотрит на него с ужасом.
Гомер, чтобы не показать свое отвращение, превозмог себя, и ответил:
- Да, даже жарко.
- Ну, Гомер, теперь приступим к делу,- сказал Хасуфай.
- К какому делу?- недоумевал Гомер.
- Ты же понимаешь, что мы здесь не только парится будем?
Гомер нервно посматривал сквозь пар то на улыбку Хасуфая, то на его страшное тело.
- Если ты не догадываешься,- сказал Хасуфай,- то я не буду тянуть время. Можете войти!- закричал Хасуфай, и, открыв дверь, вошли женщины.
Увидев их, Гомер прикрылся полотенцем, и, сконфузившись, спросил у Хасуфая,  что они здесь делают.
- Да брось, Гомер. Это нормально.
- Неужели ты хочешь заняться этим!? Неужели ты хочешь заняться этим в бане!?
- Гомер,- назидательно обратился Хасуфай,- так поступает каждый в мире. А в банях и саунах почти только этим большинство мужчин и занимаются. Это нормально.
Гомер смотрел на это столь удивленно, что вовсе не понимал то, как подобное может быть «нормальным». Но если бы кто раньше сообщил Гомер о том, что это не правильно, то он ни за что этого не сделал.
Гомер убрал полотенце, которым прикрывал свой стыд, и сказал:
- Если это нормально, и если ты так говоришь, то так тому и быть.
И Гомер сделал это в бане. И делал он это впервые. 
                IIIV
 Гомер приехал домой под утро. Как только он приехал, то он пошел в спальню и рухнул на постель. Но Гомер не стал спать. Он начал рыдать. Гомер чувствовал на себе следы всего того, что он делал за прошедшие недели. Следы от пьянства; следы от рулетки; следы от прошедшей ночи. Теперь Гомер понимал, что все то, что он делал, вовсе не было нормальным, но было аморальным. Но это понимание было теперь не нужным, поскольку Гомер чувствовал себя не чистым, и не мог простить себя за ту нечистоту, которую он добровольно разрешил оставить. Гомер чувствовал на себе грязь, которую человек не в состоянии отмыть, но он все равно пошел в душ, и щеткой тер себя по телу до крови, пытаясь смыть эту грязь. Но все усилия были четны. Гомер, рыдая, вышел из ванной и посмотрел на себя в зеркало. Он выглядел ужасно. Лицо стало еще бледнее, как у трупа. Появился некий зеленоватый оттенок кожи, как у смертельно больных. Гомер заметил на себе белые пятна, которых еще совсем недавно и не было. Гомер почувствовал к самому себе презрение, ненависть. Гомер казался себе жалким и ничтожным. Гомер был себе отвратителен.
Некоторое время Гомер смотрел на себя в зеркало, испытывая поток чувств. Вдруг он вспомнил то, что делал в бане этой ночью, и стал рыдать еще горче. За это ему было еще стыднее. Гомер сотрясался в рыданиях, как в один только миг ему представилась новая картина. Гомер, все еще рыдая, плача, и сокрушаясь, взял холст, взял кисти, и начал писать.
Гомер позвал друзей, чтобы они оценили новую картину. Придя в дом Гомера, друзья отдали Гомеру письмо от организатора выставки, в котором говорилось о том, что картина, как и обычно, восхитительно и достойна внимания, и то, что она обязательно должна быть на выставке. Так же друзья сказали Гомеру, что он ужасно выглядит, но Гомер не захотел слышать того, что знал и показал им картину.
Друзья были напуганы. На картине было изображено чудовище, с лапами ящерицы, телом льва, крыльями летучей мыши, и головой женщины. Волосы на голове были ярко рыжие. Лицо изображало оскал. Рот на лице был открыт, и в больших клыках чудовище держало юношу, которого пронзила своими клыками. Из пронзенных на юноше ран текла кровь. Кровь текла по телу юноши; кровь текла по клыкам, а по клыкам кровь текла в рот чудовища. Крови было столь много, что она даже вытекала изо рта, и капала на землю.
Когда друзья смотрели на картину, то Гомер, рыдая, сказал им:
- У нее были рыжие волосы…
Но друзья ничего не могли сказать, словно язык застрял в их гортани, или присох к нёбу.
- Гомер,- через силу страха перед картиной, выговорили друзья,- эта картина… у нас нет слов…
- Я вас понимаю,- говорил Гомер,- просто отнесите ее к организатору выставки.
Друзья так и сделали, ни сказав ни единого слова они ее отнесли. Но перед уходом они спросили у Гомера:
- Как ты ее назовешь?
- «Рыкающий Зверь»,- был ответ Гомера.
Гомер так же им добавил, чтобы они принесли письмо от организатора сразу, как только его получат.   
                ХI
Гомер, получив письмо от организатора, сразу же прочитал его.
В нем организатор выставки написал, что картина пугает, и впечатляет одновременно; эта картина вызывает бурю чувств, и достойна того, чтобы быть на выставке, которая состоится совсем скоро.
Гомер отправил ответное письмо через своих друзей организатору выставки, в котором Гомер написал, что совершенно согласен выставить свои картины на показ, и что надеется получить от этого соответствующую плату.
На следующее утро Гомеру прислали чек с  выплатой за показ картин, а на следующий день состоялась сама выставка.   
На этот раз Гомер не смотрел на другие картины, а стоял не далеко от своих картин, чтобы смотреть реакцию посетителей выставки. Очень многие посетители, проходя мимо картин Гомера, засматривались на них подолгу, и, некоторые, размышляли над написанным на полотнах. Гомер так же заметил, что большинство смотрели именно на поздние картины Гомера, а не на ранние. Гомер понял, что людей чаще привлекает именно позор других людей, а не их достоинства.
Вдруг, когда Гомер наблюдал за смотревшей на его картины толпой, то некто его окликнул, и подошел сзади:
- Гомер, дружище!
Гомер обернулся, и увидел Хасуфая, со своей привычной, не сползающей со рта, улыбкой.
- Знаешь,- говорил Хасуфай,- вот теперь я вижу в твоих картинах то, чего жаждал увидеть еще в прошлых картинах.
Гомер не по-дружески подозрительно посмотрел на Хасуфая, а после спросил:
- Что же ты в них для себя увидел?
Но Хасуфай молчал, странно улыбаясь, и пристально глядя на Гомера. Вмиг Гомер не выдержал и, схватив Хасуфая, сказал ему угрожающе:
- Ненавижу тебя! Все что со мной случилось во многом твоя вина! Не хочу более тебя видеть!
Затем Гомер его отпустил, и, краснея, пошел прочь от Хасуфая, но вдруг услышал позади громкий, злорадный, и довольный хохот Хасуфая. Гомер обернулся, и посмотрел на одетого во все светлое Хасуфая, который, жутко улыбаясь, обратился к Гомеру:
- Знаешь, Гомер, а ведь это была хорошая шутка!
И Хасуфай продолжил смеяться. Гомер, смотря на него, был в ужасе, и в остолбенении от удивления.
Гомер, широко удивленными глазами смотрел на Хасуфая, все еще смеявшегося на всю выставку, а затем, Гомер, открыв рот, словно для того, чтобы закричать, но не сделав это, убежал с выставки, поглощенный ужасом, стыдом и, как бы облитый позором.
Никто из видящих эту ситуацию не уразумел о том, что перед ними произошло. Но все были удивленны тому, что как только убежал Гомер, так сразу же, неизвестно как, исчез и хохочущий в белой одежде мужчина.
                X
   Через неделю после выставки, друзья пошли домой к Гомеру, поскольку в газетах очень много лестного написали о его картинах. Так же они принесли Гомеру письмо от организатора выставки. В этом письме было предложение к Гомеру о том, чтобы поехать с его картинами на «Международную выставку художников живописцев».
Друзья очень долгое время не могли достучаться до Гомера. Продолжительное время они колотили по входной двери, но никто не открывал. Только через время Гомер ее открыл, и друзья, увидев его, ужаснулись его облику. Гомер выглядел на много старше своих лет: он выглядел уставшим, озабоченным, и словно обремененным чем-то. Гомер был сутул, словно на его плечах была целая гора. Он был худым, или, скорее, тощим, что могло означать то, что он не ел продолжительное время. Под глазами Гомера были  синие круги. Они были следствием того, что Гомер, видимо, часто пьет воду. Глаза Гомера были сонные, хотя сейчас было около полвины дня. Гомер закрыл свое тело одеждой так, что голой осталась только голова; все остальное тело было покрыто
- Гомер!- изумлялись друзья,- Ты выглядишь ужасно. Как только ты убежал с выставки никто тебя не видел. Что с тобой случилось за последнюю неделю? И почему тебя не видно на улице? Ведь люди ищут тебя, поскольку хотят видеть такого писателя картин как ты!   
Но Гомер смотрел равнодушно, словно потерял к этому интерес. Он впустил своих друзей к себе в квартиру, и они увидели, что у Гомера в квартире темно мрачно, и пусто. Мебели было все так же мало. Окна были задернуты темными шторами так, что небесный свет не проникал вовнутрь квартиры. Друзья были изумлены обстановке.
- Гомер, что произошло? Почему ты не выходишь из дома? Почему окна закрыты шторам? Что с тобой случилось?
Но Гомер упорно не хотел отвечать. Вместо этого он спросил у друзей:
- Зачем вы пришли?
Спросил Гомер это слишком недружелюбно, поэтому он этим своим жестом слегка напугал своих друзей. Друзья показали Гомеру газету, где на главной странице были изображены его картины.
- Ты стал очень популярен,- смущенно говорили друзья,- мы хотели тебе это показать. Показать эту газету и это предложение от организатора выставки. Организатор просит о том, чтобы с твоими картинами поехать за рубеж и представить их всему миру.
- Представить мой позор всему миру,- пробурчал Гомер.
Но друзья не расслышали, и продолжили:
- Гомер, мы хотим, чтобы ты тоже поехал за границу. Представь миру не только свои картины, но и самого себя.
Но Гомер только отмахнулся, сказав:
- Пускай он забирает эти картины, но меня пускай оставит. Я больше не буду писать.
- Нет, Гомер,- пытались отговорить друзья,- у тебя талант от самих Небес. Не бросай живопись.
Гомер ответил угрожающим взглядом. Друзья замолчали. Они перевели свой взгляд с Гомера, на закрытое тряпкой полотно в углу комнаты. Они спросили:
- Гомер, что это за картина? Нечто новое?- затем друзья заметили некий предмет, лежавший рядом с картиной, тоже сильно обернутый в тряпку, и спросили,- А это что?
Но Гомер, увидев, что они все это заметили, рассвирепел и выгнал своих друзей из дома, сказав:
- Не смейте возвращаться!
А после он захлопнул дверь для своих друзей, и для всего мира.
Гомер не выходил из комнаты целую неделю. Он не ел, лишь иногда что-либо в рот запихивал, чтобы еще как-нибудь унять ревущий желудок. Он часто пил воду, как бы желая утолить некую невидимую и не понятную жажду. Возможно, жажду испытывало вовсе не его тело, но Гомер этого не понимал. Он часто спал. Порой только это Гомер и делал. Окна Гомер занавесил, потому что свет как-то сильно резал его кожу и глаза. Раньше Гомер подобное не испытывал. Он чувствовал страшный груз на себе. Из-за этого груза Гомер часто лежал и не мог подняться, а когда поднимался, то груз словно сдавливал Гомера. Гомер чувствовал груз не только на себе, но и в себе.
Когда Гомер остался один, то он подошел к прикрытой тряпкой картине, а после снял тряпку, и сел возле картины, сняв с себя и одежду.
Тело Гомера было все в ранах. Они появились из-за того, что Гомер каждый день, по многу часов тер себя щеткой, пытаясь смыть невидимую грязь. Раны были по всему телу, и они кровоточили. И сейчас, сидя напротив картины, Гомер потирал свои раны, скуля от боли. Но не только от ран скулил Гомер.
Гомер сидел на полу, поджав ноги под себя. Он уставился на свою недавнюю картину, которую никто не видел, кроме него самого. На ней было изображено дите. Оно было чем-то похоже на то самое, счастливое, милое дите с румяными щечками. То дите было живое. Это дите было мертвое. Кожа этого дитяти было бледным и темновато синим. Дите было исхудавшим, словно ни разу не пробовавшее еды и молока. Тело дитяти было неподвижным, словно положенным в гробик. Дите было с открытыми глазами. Но глаза эти были вовсе не детскими, но познавшими. Познавшими добро и зло. Сами глаза были мутными и темными, и потухшими. В них были явно видны красные жилки.
Гомер не удержался от рыданий, но сразу, как только он это сделал, то сразу же умолк. Гомер начал молчать. Началась тишина, и Гомер стал чувствовать следы от прошедшего еще сильнее. Действительно, большинство людей боятся тишины, поскольку в ней боятся услышать самих себя таким, какими являются.
Еще некоторое время промолчав, Гомер встал, подошел к картине, и вновь занавесил ее тряпкой, а после взял обернутый предмет, и пошел с ним в ванную.
В ванной Гомер включил свет, и свет ударил ему в глаза. Гомер подошел к зеркалу, и посмотрел на себя. Он действительно был похож на персонажей своих картин. На всех персонажей своих картин. На всех до единого.
Увидев себя, Гомер вновь хотел возрыдать, но он удержался, и сказал:
- Нет… я так не могу… я так не хочу…
Гомер еще очень долгое время смотрел в себя, словно готовясь к чему-то. Порой ему казалось, что отражение в зеркале тоже смотрит на Гомера в ответ. Смотрит и усмехается над ним.
Гомер взял завернутый в тряпку предмет, развернул его, и подложил его к своей голове.
То был пистолет.
Гомер некоторое время держал его у виска, и не мог выстрелить.
Гомер убрал пистолет, и посмотрел в сторону, а после еще раз подставил пистолет к виску, и начал смотреть на отражение в зеркале.
Вдруг Гомеру показалось, что у отражения в зеркале дернулась губа, словно пытаясь улыбнуться.
Гомер из всех своих сил закричал с великой ненавистью, то ли на отражение, то ли на самого себя, говоря:
- Я хочу от тебя избавиться!
Он закричал и…
                IX
 Из квартиры Гомера послышался громкий, пугающий, даже не человеческий крик. За ним последовал звук выстрела и звук разбитого зеркала. Через мгновение последняя картина Гомера вылетела из окна.