Дразнилка

Сны он не любил. Все они были навязчиво-тупиковыми. Куда-то он не успевал, куда-то не попадал, что-то не получалось. Надвигалось безнадёжно, безвыходно, крутилось одно и то же, одно и то же, пока не просыпался. Со временем он привык. Тупиковые, так тупиковые. В конце концов, это только сны. Но этот был совсем другой.
" Жид-жид по верёвочке бежит, а верёвка лопнула и жида прихлопнула".
Где-то он уже это слышал. Но где, когда? И не мог вспомнить. И это мучило. Знал: не отпустит, пока не вспомнит. В конце концов он всегда вспоминал. Иначе он просто не мог. И он вспомнил.
Конечно, это было тогда, в далёком сибирском городе, куда они убежали от войны.  В детском саду. Дразнили его. Всегда только его, а он не понимал почему.
- Мама, а что такое жид?- спросил он дома. Мать не ответила, но как-то странно посмотрела на него и быстро вышла, а когда вернулась, глаза у неё были почему-то красные, как будто она только что плакала, и ему было жалко её. Ведь она была такая красивая. Самая красивая мама на свете.
А потом он уже не спрашивал. Знал. Знал и всегда боялся услышать это слово, потому что становился бешеным. Дрался без правил, как попало, позабыв обо всём на свете, не до первой, а бог знает до какой крови, пока их не разнимали. А потом долго и тяжело приходил  в себя. Свои уже не трогали. Знали-бешеный. А чужие..   И всё повторялось сначала. Потом, в институте и после никто не мог понять почему, услышав: "Ты хороший парень, хоть и жид,"-он сразу же уходил. Боялся. Знал: если сейчас не уйдёт, потом  уже будет поздно.
Вспомнилась почему-то одна история. Он влюбился или ему так казалось. Она ему нравилась, очень нравилась. И она любила музыку. Причем, именно классическую, а он тогда её терпеть не мог. Везло же ему на этих любителей музыки.
А всё началось с Юрки. Юрки, которого немыслимо было представить не отличником, как и представить, что он вообще когда-нибудь занимался, потому что Юрку по-настоящему интересовали только музыка и девочки. Юрка кончал музыкальную десятилетку и видел себя только в консерватории и нигде больше.
А  так " кадрить" девчонок, как он, не умел никто. Как он это делал, почему не могла устоять ни одна- тайна.
И это Юрка тащил их в сады на классику. Его, Ромку и Борьку. Они изнывали, а Юрка блаженствовал, таял, исчезал. Потом Юрка ходил за аттестатом месяца полтора, пока, наконец, ему тихо всунули серебряную. В консерваторию было уже поздно. Успел всё-таки подать в радио-технический или связи. Что-то в этом роде. Там ещё принимали.
Они встретились ещё дважды. После первого курса, на каникулах, и на его собственной свадьбе, где Юрка с отчаянной, сумасбродной Майкой - его двоюродной сестрой, выдали по всем правилам Буги-Вуги на глазах его ошеломлённой родни. Запомнилось.
Майка жила на Куринёвке, не боялась ни бога, ни черта, напропалую гуляла с русскими хулиганистыми парнями. С еврейскими ( робкими, вежливыми) ей было скучно.
Кончилось тем, что она влюбилась в одного из них. Тот сделал ей ребёнка, наградил какой-то гадостью, от которой она долго лечилась. Вылечившись, удрала от него в Штаты. Как там у неё сложилось, он толком не знал. С кем-то жила, где-то работала, лихо водила машину и болтала на английском, как на родном. А вообщем, всё это было не то. Ведь ничего, как известно, не повторяется. Где-то в Штатах и Юрка- кумир его детства. Жив ли ещё? Дай-то Бог. Так вот о музыке.
Однажды она призналась ему, что обожает Вагнера. И его музыку и вообще, потому что он гений. "Почитай-ка о его взглядах на человечество,"-сказала она.
Он никогда не слушал Вагнера и, честно говоря, ему было наплевать на взгляды Вагнера на человечество. Достаточно того, что он знал. Любимец фюрера и всей нацисткой сволочи. Разве этого мало?  И ещё. Он знал, что немцы специально заставляли  евреев играть Вагнера в Освенциме, Бухенвальде, везде.
- Ну и что,- сказала она.- Всё равно он гений. Больше они не встречались.
А потом он уехал, чтобы никогда больше не слышать этого слова, не бояться его услышать, от любви, ненависти, самого себя. Уехал и не смог уехать. То есть он уехал, но..
Врачи это называют фантомными болями. Болело отрезанное, выброшенное, казалось давно забытое, как болит ампутированная нога, которой уже нет. Болело, не отпускало. "Жид-жид по верёвочке бежит".
Тяжелой мутной волной надвигалась и всё росла тоска, разламывалась голова, мучительно хотелось выпить.