Ты Герой!

                Запевал отец: « Отец мой был природный пахарь», ему подпевали: « А я работал вместе с ним». Потом вступала мама, звонким голосом: « Враги сожгли родную хату».
                Это был один из вечеров на нашей кухне. День Победы, 9 Мая.
                С утра мы с отцом ходили на парад, потом в правление Союза художников. Там ветеранов войны поздравляли, вручали ценные подарки, памятные медали.
                Мама оставалась дома, готовила, пекла пироги, строгала салаты.
                А вечером приходили товарищи отца. В друзьях у него были не только коллеги-художники, но и архитекторы, врачи, артисты, прорабы. Интересный народ, думающий.
                Я оставляла дверь в детскую открытой и слушала, верней сказать, подслушивала, потому что, разговоры велись взрослые и даже, можно сказать, крамольные.
                Говорил отец: «И воевали мы вовсе не за Сталина и за Родину, которую нам навязывали. Лично я воевал за родителей, братьев, сестёр, за дом, где вырос, за речку, в которой пацаном купался».
                « Так это и есть Родина, Петро», отвечал ему собеседник.
                « Э нет, братцы, это другое.
                Такие споры нередко возникали на нашей кухне.
                Отец мой был человеком честным, справедливым, иногда излишне резким в суждениях, за что исключался из Союза художников, за так называемую, антиобщественную позицию.
                Но иначе он не мог. Этот характер в последствии и погубил его.
                «Я вам расскажу сейчас одну историю, так, момент моей войны», продолжал отец.
                «Валя, вари пельмени», это он уже обращался к маме.
                «Так вот, форсировали мы Неман, я — молодой двадцатилетний лейтенант, сержант Прохоренко с Полтавы, десять рядовых. Неман тогда форсировали на ширине почти 70-ти километров. Бомбили немцы по-страшному, только одни улетят, вторые на круг заходят. Но мазали как-то всё время. Грохот стоял ужасный, но страха не было. Вода, хоть и июль месяц, ледяная, дождь. Как-будто окаменело всё внутри.
                Смотрю на сержанта, тот губы сжал, глаза стальные, команды чёткие отдаёт. Я тоже стараюсь, чтобы голос не дрожал, но вот так, что сердце билось от ужаса - не было. Тут бомба совсем рядом разорвалась, столб воды, одного солдатика убило, двух ранило. А мы уже совсем близко до берега». Кричу: « Тащите раненых на берег»! А тут и наши прилетели. Наверху бой воздушный, самолёты ревут, почти над головами летают, а мы с сержантом по пояс в воде, чуть ли не ныряем.
                Всё, закончили. Один убитый. Двое раненых.
                Пошла техника. Мы с сержантом на берегу упали, отдышаться.
                Сержант закурил. « Будешь, Петро?», предложил он табаку. Мы с ним без чинов общались. Ему лет за 40 тогда было, усатый такой, кряжистый дядька.
                « Нет, сержант, не курю»
                «Вот и правильно, не начинай», а сам со смаком затянулся.
                « А что, хлопец, девушка у тебя есть?», спросил Прохоренко.
                «Нет, не успел ещё».
                У меня и вправду никого тогда не было, так что ждали меня родители, да сёстры. Братья все на войне. Все пятеро и погибли, кто где.
                « А ты женат, Прохоренко?», меня знобило от холода, голова немного кружилась, вторые сутки не ели.
                «А как же, жинка, две дочки, невесты. Под немцем были, сейчас и не знаю, что с ними, последнее письмо в 42-ом было», сержант помрачнел.
                А холодно, да ещё ветер с Немана.
                Сержант достаёт фляжку: «Давай, Петро, для сугрева, а то заболеем, а нам ещё немца бить». Наливает мне грамм 100. Выпили. Я тогда этой гадости совсем не пил. Да с усталости и на голодный желудок. Развезло меня, конечно. Сержант тоже маленько захмелел.
              «Что, Петро, после войны думаешь делать?», спрашивает.
              «Хочу на художника пойти учиться».
              «А что, малюешь важно?»
              «Да вроде получается». И показываю ему наброски. У меня в планшете всегда блокнотик был, я в свободное время рисовал.
               Сержант посмотрел: «Добре, хлопец, хорошо у тебя выходит».
               Тут вестовой: «Давыдов, Прохоренко, давайте по-быстрому, там генерал приехал, спрашивает, кто переправу налаживал».
               Мы поднялись, а меня ноги не слушаются. Сержант меня под руку поддерживает. Так и явились в бункер, к начальству. Два полупьяных бойца.
               Приехал генерал, чисто выбритый, сапоги начищены до блеска, одеколоном весь пахнет.
               Командира нашего спрашивает: «Что эти, герои?»
               «Так точно, младший лейтенант Давыдов и сержант Прохоренко».
               «Так они же пьяные в стельку», поморщился генерал.
               «Это мы для сугрева, товарищ генерал, замёрзли очень», Прохоренко старался говорить твёрдо, но язык его плохо слушался.
               « И вот этим пьянчужкам я должен дать звание Героя Советского Союза? Вы же бойцы Красной Армии, а являетесь к командирам в таком виде», голос у генерала всё повышался. « Марш отсюда, герои!»
                Мы развернулись и пошли.
                « И скажите спасибо, что я вас под трибунал не отдал», уже вслед кинул генерал.
                Я тогда ушёл на берег, сидел и плакал, правда плакал, так обидно было.
                Сержант подошёл, положил руку на плечо: « Ну-ну Петро, чего уж ты так, зачем тебе эти цацки, герой Советского Союза, ты свой долг выполнил, перед матерью своей и отцом, сёстрами. Ты про себя знай, что ты- Герой, Петро. А ты и вправду-Герой!
                Отец помолчал. Звякнули рюмки.
                « А войну я закончил в Кёнигсберге. Познакомился я там с одной эстонкой, Эммой звали. Валя, заткни уши», это он уже маме сказал.
                «Постарше она меня была, красивая, по-русски хорошо говорила, но с акцентом. Короткая любовь получилась, меня потом в разведку служить отправили. Так вот она тоже, иногда, гладила меня по стриженой голове и говорила: « Петэнька, так вот с акцентом, Петэнька, ты такой молоденький, а уже Герой...»
                Отец замолчал. Молчали и другие.
                И тут запела мама: « Расцвела у окошка белоснежная вишня....»