Алькина война 11. Просто Григорий

                1.

    Еще не оправившись от ранения, и не умеющий сидеть без дела и вне людей,  Герш берется за профсоюзную и просветительскую работу, но как только возобновляет работу Киевский политехнический институт, сразу же поступает туда.  Лекции, лаборатории, практики на заводах, встречи с рабочими, профсоюзные собрания, книги и новые друзья в жизнерадостном возрождающемся Киеве запоминаются ему навсегда. Несмотря на пережитое во время гражданской войны, а может быть именно благодаря этому, он продолжал свято верить в силу знаний и возможности человеческого разума переделать мир с помощью науки и инженерии. И он был не один такой: это было время надежд и строительства нового общества на новых принципах интернационализма и братства народов, и все его друзья были такими же оптимистами и неутомимыми энтузиастами, как Герш. Впрочем, почему – Герш? Еще в училище, а потом в армии и институте его давно называли всем понятным именем Гриша, используя простое созвучие имен, и он не возражал против этого: уж очень неловко и даже смешно было оставаться в такие времена Королевским оленем.

    …В 1927 он оканчивает институт по специальности металлургия и по направлению уезжает в Петроград, переименованный после смерти Ленина в Ленинград, на Путиловский завод; бывшая столица империи, город революции, о котором  он мог только мечтать, звал его. 
Его сразу же направляют на развитие литейного производства, через некоторое время выбирают в партком завода, он приобретает много новых друзей: старые мастера-литейщики, ученые-металлурги, работники Публичной библиотеки, петербургская интеллигенция - кажется он начинает жить именно той жизнью, о которой мечтал в юности: познавать, трудиться и идти вперед.
         Он женится на молодой сотруднице завода, приехавшей с Урала, получает квартиру в  новом «доме специалистов» на центральной площади Нарвского района, у него рождается сын (он назвал его в честь отца Михаилом); привыкший к спорту еще в реальном училище, Григорий увлекается боксом и борьбой и водит сына с собой на спортивные состязания. С детства полюбивший природу и простых людей еще на родной Припяти, он покупает красавца ирландского сеттера, бельгийское ружье и чисто по-тургеневски (погулять, а не убить) увлекается охотой. Он пишет научные статьи и с увлечением учит маленького сына боксерским приемам, дрессирует собаку, читает доклады в обществе литейщиков получает грамоты за научные работы и ездит на охоту в дальнюю новгородскую деревню, где становится другом всех деревенских мужиков, с искренним удовольствием выслушивая их охотничьи рассказы.
       В тридцать пятом на Путиловском заводе, переименованном после убийства Кирова в Кировский, начинается крупная реконструкция металлургического производства, и он вместе с приехавшими американскими специалистами участвует в строительство нового чугунолитейного цеха. Для этого ему приходится выучить на английский язык и стать постоянным связующим звеном между американцами и заводским управлением. Он делает это с удовольствием, приобретая нового друга, а заодно узнавая много нового об Америке и ее людях («Ну скажи, Грегори! Разве ты женился бы на негритянке?..  Ты разве мог бы лечь в постель с черной женщиной?!»).  Григорий только смеялся: успешная Америка явно отставала от СССР в вопросах интернационального развития, но ответить на вопрос способен ли он спать с черной женщиной он все же не мог.
       Пожалуй это было лучшее десятилетие его жизни: все тяжелое и трудное отходило назад, и светлое будущее действительно светило впереди. Днепрогэс, Волго-Балт, перелет Чкалова и Байдукова через Северный полюс в Америку, поход «Челюскина» через Ледовитый океан, покорение Стратосферы, строительство Кузбасса и Магнитки, - этому аплодировал весь мир, поражаясь тому, какой прыжок в развитии совершил Советский Союз за неполных пятнадцать лет. Такого еще не бывало ни в одной стране мира, и этого нельзя было объяснить никакой пропагандой.  Но по законам жизни после чего-то лучшего всегда наступает ухудшение. Возможно именно наше нетерпеливое движением вперед порождает ошибки и крайности, которые приводят к противоположностям, а мы просто не замечаем этого?..

           Первый удар он получил в конце тридцать шестого года, когда друзья из Киева сообщили ему, что арестован брат Мирон.
     Разумеется, и до этого уже были тревожные события: фракционная борьба в партии, разгоревшаяся после смерти Ленина, отставка, а затем высылка Троцкого, жесткая коллективизация и раскулачивание, самоубийство Есенина и любимого Григорием  Маяковского, «дело военспецов» - генералов и офицеров царской армии, служивших революции, но обвиненных в предательстве и измене, так и непонятое, глубоко ударившее  по всем, убийство Кирова.
       Затем начались «процессы»: процесс над Каменевым и Зиновьевым, процессы «Промгруппы», обвиняющие инженеров во вредительстве, снова - «спецов», но уже гражданских, и многие другие. Все это вызывало боль и беспокойство противоречивостью происходящего, хотя еще не создавало предчувствия беды: заметно улучшалась окружающая жизнь, промышленные достижения были несомненны, а демонстрации и спортивные парады юношей и девушек в белых костюмах - просто великолепны.  А какие фильмы были сняты в эти годы! «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Цирк», - их смотрела вся страна!
       Но – Мирон!.. Мирон, которого он знал с детства, с которым столько пережил в юности и молодости!.. Самый любимый и возможно самый талантливый в семье красавец Мирон, искренний, пламенный, увлеченный, готовый нести вперед идеи всемирного братства и идти за эти идеи до конца… В чем могли обвинить его?..

       Сначала Григорий думал, что произошла какая-то ошибка, путаница с фамилией: Мирон, после освобождения Киева оставил себе фамилию Карпов-Голуб (Карпов была его партийная кличка на нелегальном положении); в последнее время он был заведующим отделом пропаганды и агитации Киевского обкома партии, был близок к первому секретарю Киевского обкома Косиору и Павлу Постышеву, члену Политбюро ЦК, направленного на Украину лично Сталиным. Никакого отношения ни к троцкистским группировкам, ни к инженерной среде Мирон не имел.  Но, как только Григорий начал наводить справки, все подтвердилось. Более того, ему сообщили, что арестована жена Мирона, что все аресты проводятся с ведома Косиора, и, хотя Постышев принимает все меры к освобождению Мирона, обстановка в обкоме очень тяжелая. Григорий еще продолжал надеяться, но вскоре стало известно о самоубийстве народного комиссара промышленности Орджоникидзе, аресте членов ЦК Бухарина и Рыкова; Сталин выступил на Пленуме ЦК с обвинениями в адрес уже мертвого Орджоникидзе, был арестован Постышев, затем Косиор, и Григорий начал понимать, что все это не случайные ошибки в процессе великих строек. Что-то ненормальное происходило в верхах.
      Он хотел поехать в Киев, чтобы попытаться чем-то помочь брату, но в парткоме завода посоветовали не делать этого: он мог только навредить себе и брату, - Кировский райком уже затребовал его партийное дело и в НКВД копаются в его связях с американцами. Понимая, что это значит, он сам пошел в райком и рассказал все, что знал о себе и о Мироне. В объяснительной записке он написал, что в честности Мирона и в его верном служении партии не сомневается. На время его оставили в покое, но через несколько дней один из членов парткома пригласил его к себе и сказал, отводя глаза в сторону: «Гриша, я не имею право тебе этого говорить, но тебе лучше знать это заранее. Твою жену вызывали в райком, и на вопрос: может ли она за тебя поручиться, как член партии, она ответила, что поручиться не может».
        Это был второй удар, и возможно, более сильный, чем первый: трусости и предательства он не терпел органически. Несколько дней он жил оглушенный случившимся, осознавая, что произошло, и понимая при этом, что любое выяснение отношений с женой может привести не только к травме сына и возможному разрыву с ним, но и к гораздо большим последствиям. Затем он забрал сына и уехал к сестре Соне, жившей с мужем на Суворовском проспекте. Кажется именно тогда он начал понимать, что знания и вообще интеллект вряд ли способны решить все проблемы человеческих отношений. После этого он встретился с женой, сказал ей, что его дело будут рассматривать на комиссии парткома, что он не уверен в положительном исходе и поэтому предлагает ей развестись; сына он хочет оставить себе. Она не возражала.
       Его оставили в партии и он продолжал трудиться: на заводе осваивали выпуск новых танков «КВ» (Климент Ворошилов), и литейное производство, дававшее основные детали и броню, было на особом счету.  Он продолжал надеяться, что брата все же выпустят: ходили слухи, что в НКВД были совершены ошибки, некоторых арестованных освобождают, но вскоре были арестованы маршалы Тухачевский, Якир и Уборевич, последовали новые аресты и чистки, теперь уже среди военных и культурной интеллигенции. Это уже было совсем непонятно: не много ли врагов народа из бывших революционеров и заслуженных героев гражданской войны оказывалось внутри государства на высоких постах?.. И – самое странное – они, почти все, начиная с Бухарина и Рыкова признавали себя виновными!.. Подлог?.. Всеобщее помешательство?.. Тогда что же?.. Ходили слухи о зверствах председателя НКВД Ягоды, о том, что признания выбивают из невинных людей, а Сталина обманывает его окружение, но верить во всеобщее сумасшествие не хотелось. 
      Привыкший еще со времен революции следить за политическими событиями и хорошо знавший по партийной работе, что далеко не вся информация доводиться до сведения населения, Григорий по несколько раз перечитывал газеты, где печатались сообщения о процессах из залов судов, искал в Публичной библиотеке издания западной прессы, ловил информацию, пробивавшуюся иногда в научной печати и по радио, пытаясь сопоставить мировые события, но ответа не находил. Было ясно, что мир бурлит и раскалывается в противоречиях: в Италии еще в двадцатых годах взяла верх фашистская партия во главе с Муссолини, в Испании после мятежа Франко шла гражданская война, где воевали и американцы, и французы, и русские. В Германии тоже пришел к власти национал-социализм с диктатурой Гитлера. Но можно ли было объяснить то, что происходило сейчас в Советском Союзе, этим общим обострением антагонизма, классовой борьбы во всем мире, как объяснялось это официальными органами, или же и внутри страны появлялось нечто новое, далекое от идеалов разума, свободы и демократии, которыми всегда жил Григорий?
   В тридцать восьмом сняли наркома внутренних дел Ежова, как считали тогда - создателя и организатора процессов тридцать седьмого года. Он был подвергнут суду и расстрелян; вместо него назначили Лаврентия Берию, и ситуация стала как будто успокаиваться, но известий о Мироне так и не поступало. Так Сталин, уже твердо взявший курс на единовластие и устранение лица, имеющих большое влияние в армии и партийном аппарате, выбивал сначала людей из их близкого окружения, а затем уничтожал их самих, ссылаясь то на «преступную близорукость и потворство врагам народа», то на «организацию заговоров и шпионаж в пользу других государств».
   Только летом 1956 году уже после смерти Сталина и двадцатого съезда КПСС, на свой запрос в Комиссию по реабилитации ЦК партии Григорий получит официальный ответ, что его брат был арестован в период сталинских репрессий и реабилитирован посмертно. Этот короткий ответ, напечатанный на обычной машинке на половинке стандартного листа писчей бумаги, он покажет тогда шестнадцатилетнему Альке, покажет как-то даже стесняясь, словно нехотя, словно просто обращая его к тому времени. И Алька, прочтя этот короткий ответ на простом листике канцелярской бумаги поймет боль Григория, посмотрит ему в глаза и скажет только два слово «да… так», и погладит его по плечу. И Григорий поймет его, и они  оба только покачают головами, передавая этот листок из рук в руки, словно констатируя этот факт и его необратимость и невозвратность во времени.
    История продолжала идти за Григорием попятам.
    Только много лет спустя, уже после смерти самого Григория, Ал прочтет то, что написано теперь в «Мартирологе»: «Карпов-Голуб Мирон Моисеевич, 1901 г.р. член КП(б) Украины, зав.отделом пропаганды и агитации Киевского обкома КП(б)У, проживал: Киев, ул. Ольгинская, д. 1, кв. 21, арестован 27 декабря 1936 года, приговорен ВКВС (Военная коллегия Верховного суда) СССР по обвинению в контрреволюционной деятельности и совершении тер актов 9 марта 1937 г. и расстрелян 10 марта 1937 г. Место захоронения: Москва, Донское кладбище.
   (На тесном, давно не используемом кладбище Донского монастыря была котельная, превращенная в крематорий, и старый не действующий колодец, куда сбрасывали прах многих кремированных здесь после расстрелов. Рядом с эти колодцем до сих пор сохраняются могилы известных россиян: Чаадаева, Одоевского, Мейерхольда, - в том числе, почти в метре от колодца - могила Василия Львовича Пушкина, дяди А. С. Пушкина, давшего первые уроки и направление судьбе русского гения.
    Когда, уже в середине семидесятых годов, взрослый Ал стоял у этого колодца, почти до верха засыпанного камнем и осенней листвой, он еще не знал, что вместе с другими в этом колодце покоится прах родного брата Григория Голуба. Сам Григорий не узнал об этой могиле никогда).
      Как неожиданно переплетаются в истории пути разных людей и разного времени, если не в жизни, то после смерти!.. Неожиданно, но вряд ли случайно.

       …А в то же самое время страна уже готовилась к войне. Германский нацизм назревал и  рос, как волдырь, и хотя многие не замечали этого, и даже отмахивались от него то ли по природной российской безалаберности, то ли по невежеству, но  Герш-Григорий, давно уже ставший Григорием Моисеевичем Голубом, переживший три революции, немецкую оккупацию и гражданскую войну, прекрасно понимал, что столкновение с ним скорее всего неизбежно.
       Всемирная История снова нагоняла его...

               
    ...Страна уже готовилась к войне с фашизмом: на заводах ужесточались планы, проводились занятия по гражданской обороне, молодежь вступала в ОСОАВИАХИМ и сдавала нормы ГТО. Понимая, что столкновение с противоположным лагерем неизбежно, правительство старалось оттянуть сроки и избежать войны, и когда в августе тридцать девятого года Германия с согласия Англии вторглась на территорию Чехословакии и заняла промышленные Судеты, Советский Союз подписал пакт Молотова-Риббентропа о ненападении, разделявший сферы влияния СССР и Германии и давший в дальнейшем полякам повод упрекать Россию в предательстве славянских интересов. (Тем самым полякам Пилсудского, которые захватили в двадцатом году целые области Белоруссии и Украины, взяли Львов, вошли в Киев, бежали обратно до Варшавы и убили голодом десятки тысяч советских красноармейцев, оказавшихся у них в плену после отступления Тухачевского от Варшавы!)
      Ужу через восемь дней после заключения пакта Германия без объявления войны напала на Польшу, спровоцировав пограничный конфликт, в связи с чем в тот же день в СССР был принят закон о всеобщей воинской повинности.
     Польша пала в течение месяца, в октябре советские войска вошли в Прибалтику, в ноябре, стараясь отодвинуть границу страны от Ленинграда, но так и не добившись согласия финских властей на обмен территориями, СССР объявил войну Финляндии. Бесславная и конечно же никому ненужная война окончилась через четыре месяца договором об изменении границ.
     Григорий так и не понял, зачем эта война была нужна финнам? Финляндия получила свободу от шведов и широкую автономию еще при Александра 1 после победы над Наполеоном, она поддерживала борьбу против царизма в России в начале века, получила полную самостоятельность от России после революции по инициативе Ленина и была, кажется, дружественным государством. И все же она приняла участие в интервенции во время гражданской войны, отхватила тогда солидный кусок Карелии и после этого строила оборонительную линию Маннергейма на Карельском перешейке.  Зачем? Действительно ли финны так боялись большевистской России или просто поддавались давлению Германии и всей капиталистической Европы? Никто не хотел этой войны, и все же она состоялась, унеся жизни множества людей; со стороны СССР жертв было в два раза больше, чем у Финляндии. А в это время солдаты Вермахта уже размашисто шагали по Европе. Чем это можно было объяснить еще, кроме как идеологическими противоречиями и желанием капитализма подчинять все себе?

    ... 22 июня 41 года министр иностр делМолотов объявил по радио всей стране о том, что фашистская Германия, нарушая все принятые договоренности, вероломно, без объявления войны  напала на Советский Союз.

     Речь Молотова потрясло всех. Как ни ожидали, как не говорили о возможности войны с капитализмом, как ни пытались успеть и подготовиться к ней, вероломство оказалось неожиданным. Киев, Севастополь, Брест бомбили в первую ночь, Ленинград начали бомбить чуть позже.
   Григорий почти сразу же пошел в военкомат записываться добровольцем. По возрасту он не подпадал под первый призыв и мог бы оставаться на заводе, но это было уже не для него. Фашисты продвигались слишком быстро: в начале июля они уже взяли Ригу, подошли к Таллину и Пскову, в опасности был Ленинград.          
  Прошедший гражданскую войну, знающий техническое оснащение Германии, Григорий понимал, что планируемой наступательной войны на чужой территории не получится. Заводы и жителей уже готовили к эвакуации, паники не было, но наступало сознание большой беды. Григорий едва успел привыкнуть к новой форме старшего политрука,  сфотографировался с сыном на память, собрал его вещи и повез его на вокзал в эшелон, сформированный для детей работников Кировского завода. Помня, какие неразберихи случаются в военное время, он повесил на шею маленького Миши мешочек с его документами и оказался прав. Уже во время посадки начался авиа налет, самолеты шли на бреющем и стреляли из пулеметов, воспитатели с криками загоняли детей в вагоны и прыгали сами, поезд тронулся, чтобы выехать со станции из-под бомбежки, люди кричали, солдаты оттесняли людей от перрона, рвались бомбы, трещали заградительные пулеметы; он едва успел крикнуть Мише: « Береги мешочек, там твои документы!» - но по испуганным глазам сына так и не понял, слышал ли он. Состав уже шел, а Григорий, зажатый в толпе, знал только одно, что эшелон отправлялся в Киров. Куда он дойдет и дойдет ли вообще было неизвестно. 
    Через несколько дней в составе вновь сформированного артиллерийского батальона Григорий был уже на фронте под Таллином, еще не подозревая, что ему предстоит еще более тяжелый и страшный переход, чем его сыну.