Предчувствие Тобоссу

   
                ПРЕДЧУВСТВИЕ  ТОБОССУ
                (повесть)


               
               
               
                Столетию Октябрьской
                социалистической революции
                в России посвящается. 
       
   
      
   Четырехлетняя внучка Настя обедала на кухне в моей квартире. Она запивала гречневую кашу теплым молоком и, как обычно, вертела головой по сторонам.
     - Кленка на столе новая, - зорко констатировала она, - штора на окне новая.
    Я согласно кивал ей и улыбался. Мне нравилось, как внучка ест, как двигаются ямочки на ее щеках, как ее карие глаза с природным любопытством замечают все новое, что появилось на кухне за последние дни, пока ее здесь не было.
    Одновременно я слушал новости и сделал громче звук радиоприемника: «Сегодня коммунисты Забайкалья, на центральной площади Читы, в честь столетия Великой Октябрьской социалистической революции возложили цветы к памятнику Ленина».
     - Кто это? – вдруг спросила внучка.
     - Ленин? – удивился я, отвернувшись от радиоприемника.
     - Вон там, – показала она в сторону электроплиты.
    Я обернулся, посмотрел, куда указывал ее пальчик и увидел на полочке в углублении вытяжки над электроплитой небольшую черную фигурку полу- зверя, получеловека с открытой пастью, в которой устрашающе торчали  красные клыки.
     - Ах, вот кто! – догадался я. - Его зовут Тобоссу.
     - Дай поиграть.
     - Сначала поешь, а потом поиграешь.
      Я поднялся от стола, подошел к вытяжке и стал разглядывать фигурку африканского охранного тотема Тобоссу. На маленькую полочку, вделанную в откос вытяжки над электроплитой я поставил фигурку часа два назад.
     Ее мне подарила накануне жена моего друга Андрея Мальцева, с которым мы когда-то учились в институте кинематографии в Москве и по распределению приехали работать на студию телевидения в Чите. Потом наши профессиональные дороги разошлись на много лет, но мы продолжали поддерживать отношения. Андрея недавно схоронили. Было сорок дней со дня его смерти, и мы, по православному обычаю, скромно отметили это событие в квартире Андрея. Перед уходом, в прихожей, его жена подала мне деревянную фигурку Тобоссу:
    - Тебе на память, ты должен знать, кто это.  А если забыл, то вот здесь про Тобоссу что-то вроде рассказа, - она протянула старую общую тетрадь в черном коленкоровом переплете. - Андрей когда-то хотел написать про Тобоссу сценарий для этой вашей однокурсницы из Африки, Зери-Аданны, но так и не написал.
    - Знаю эту историю, - смущенно сказал я, понимая, что жена Андрея хочет избавиться от неприятных для нее воспоминаний
    - В тетради фотографии этой африканки, они мне ни к чему, - она взяла меня за руку, и я увидел в ее глазах испуг. - Знаешь, когда Андрей заболел, он поставил Тобоссу на тумбочку возле кровати, просил найти пакетик с какой-то сухой травой и поджигать ее в пасти у божка. Я не нашла пакетик и поджигала сухую ромашку из аптеки, но ему не сказала…  У этого Тобоссу раньше светились глаза, а за несколько дней до смерти Андрея они почему-то потухли, - скороговоркой добавила она, поправляя черную кружевную накидку на голове, внезапно смутилась и ушла в комнату.   
    Помню, как много лет назад я впервые увидел фигурку тотема с оскаленной пастью на рабочем столе Андрея на телевидении. Алые глазки Тобоссу, не смотря на его устрашающий вид, сверкали тогда приветливо, даже весело. Но все это было лет сорок назад. В последние годы я редко бывал у Андрея.
    И вот Тобоссу появился у меня в кухне. Камушки в его глазах были безжизненны: серо-землистого цвета. Тревожные воспоминания зашевелились в голове, но я отогнал их и перевел взгляд на другие маленькие фигурки, стоявшие ниже Тобоссу, на узкой полочке по периметру деревянного карниза вытяжки.
    Здесь были разные безделушки-сувениры из фарфора, дерева, пластмассы, привезенные из разных мест на земле, подаренные к Новому году, извлеченные из шоколадных яиц киндер-сюрпризов. Я разглядывал  маленькую лошадку, собачку, кошечку, фарфорового тигренка с подсвечником на спине и двух обнявшихся шеями лебедей «I love you», буддийских божков, утку в синей косынке, старика-боровика, вьетнамскую девочку в соломенной шляпке «Non La». Это был целый мир из игрушечных зверей и людей, мир добрый, полный согласия и любви…
   Я сел к столу. Голос диктора из радиоприемника сообщал о большой автоаварии с человеческими жертвами, о факельном шествии неонацистов в Киеве, об обстреле российской авиабазы в Сирии…
    Настроение испортилось. Я перевел взгляд на дверцу холодильника, расцвеченную двумя десятками магнитиков – знаками Байкала, Москвы и Пекина, Ялты и Парижа, Екатеринбурга и Барселоны, символами разных стран и городов.  «Как упорно люди на всей планете стараются оставить метку в памяти других людей о себе, своей неповторимости! - думал я. И вдруг догадался: – Они хотят, чтобы, несмотря ни на что, их жизнь продолжалась и продолжалась!».
     Спокойствие вернулось в мою душу. Мне стало хорошо, потому что любимая внучка сидела рядом и ела, то есть занималась правильным, нешумным делом.
     - Деда, я все съела,- раздался голос Насти. – Дай мне его,- показала она на Тобоссу.
    Я убрал со стола посуду, поставил перед ней фигурку Тобоссу и еще десяток других фигурок, с которыми она любила играть. Разглядывая черного африканского божка, Настя спросила:
     - У него глазки не светятся?
     - Раньше светились, - пожал я плечами.
     - Батарейка кончилась,- со знанием дела сказала она и стала выстраивать вокруг Тобоссу других животных и людей, создавая для игры свою страну.
      Я принялся мыть в раковине посуду. Воспоминания, связанные с моим товарищем Андреем Мальцевым, с Зери-Аданной, с Тобоссу, с давними годами учебы в институте кинематографии стали вспыхивать в моей памяти и складываться в историю. В некоторых ее событиях я сам принимал участие, что-то видел, что-то слышал, а кое-что родилось в моем воображении. Вот эта история.
               
                1.
    На его рабочем столе на студии телевидения Андрея ждал почтовый конверт.  Он разорвал его почти не глядя, в глубокой задумчивости, мельком заметив на нем несколько необычных цветных штемпелей.
    Внутри конверта оказалось послание, завернутое в хрустящую папиросную бумагу красного цвета. Это было необычно. Он хмыкнул, развернул бумагу и взял в руки фотографию. В голове у него, кажется, что-то щелкнуло, взгляд на несколько мгновений затуманился.
    Потом перед глазами прояснилось, и он отчетливо увидел на фотографии молодую негритянскую женщину с ребенком за спиной.  Голову женщины покрывала белая косынка, завязанная под затылком необычным фигурным узлом. На ней был светлый сарафан с небольшим вырезом на спине. Голая рука с темной гладкой кожей лежала где-то на ее груди или животе. Этого не было видно, потому что она была сфотографирована в профиль, стоящей вместе с другими молодыми африканцами перед картинами в каком-то музее. На ее выгнутой длинной шее была цепочка из мелких камешков или ракушек. В ухе, наполовину закрытом косынкой, висело небольшое колечко-серьга.
     Наконец, Андрей решился внимательней разглядеть ее лицо, точнее то, что было видно на фотографии: выпуклость левого глаза с поднятыми ресницами, профиль небольшого носа и крупных губ, похожих на раскрытый утром цветок…
     Это была Зери-Аданна, с которой он учился в Москве, в институте кинематографии. Он помогал ей переводить на русский язык ее рассказ, по которому она хотела снять фильм в своей Дагомее и для этого училась одновременно на режиссерском и операторском факультетах.  Зери приглашала Андрея в гости, в свою страну, чтобы вместе с ним снять фильм. Но в Дагомее, один за другим, совершались военные перевороты. И вдруг она, после неожиданной близости с ним в ночном московском лесопарке, улетела в Париж, не предупредив его. Это было шесть лет назад.
     На фотографии Андрей узнал ее мгновенно, но почему-то не сразу решился разглядеть ее лицо.
      За спиной Зери, в просторном клетчатом платке, который, видимо, был завязан на ее груди, висел ребенок. Его большие глаза смотрели прямо в объектив фотоаппарата, то есть на Андрея. Ребенок был крупноголовый, с большими глазами, губастый и чернокожий. Трудно было понять мальчик это или девочка и сколько ребенку лет.
     На обратной стороне фотографии красивым старательным почерком и почти без ошибок было написано по-русски:
      «Доброму другу в счастливой Чите. Узнай настоящую африканку Зери-Аданну и дочь ее Русею. Она родилась в свободной Африке, 28 апреля 1970 года. Помнишь мой континент - сжатое сердце на карте мира? Узнай, что это сердце живое.»
      Андрей перечитал надпись на фотографии, на минуту задумался и вновь стал разглядывать лицо кудрявой девочки, свесившей голые ножки из-под платка. Им завладела противоречивая мысль, и сердце его почему-то дрогнуло.
     В этот момент в кабинет вошел товарищ Андрея по работе на телестудии, и он поспешно спрятал фотографию и почтовый конверт в ящик стола.

                2.               
            Его жизнь покатилась дальше с удвоенной скоростью. Два дня и две ночи он писал сценарий документального фильм о знаменитом овцеводе Цыпжит Юндуновой. Потом, в сретенские морозы, были трудные съемки на чабанской стоянке.  На открытом воздухе кинокамера быстро замерзала, а в кошаре, где круглые сутки топили две печи, объективы запотевали. От яркого света софитов овцы поначалу шарахались и не хотели рожать. 
    Но постепенно съемки наладились, и за три дня отсняли все, что было намечено. Съемочную группу из пяти человек и трех женщин-помощниц, принимавших роды у овец, кормила дочь Цыпжит Дарико.  Цыпжит ничего не ела, только пила горячий чай с молоком. И, кажется, совсем не спала.
    Андрею хотелось, чтобы Цыпжит перед камерой повторила свои слова о том, что «овцы не любят несчастных людей», но она, неожиданно для него, наотрез отказалась это говорить. Пожалуй, это была единственная неудача во время съемок. Отчасти ее компенсировала короткая синхронная съемка Дарико с новорожденным ягненком на руках.  Она, стараясь сгладить упрямство матери, тихо и с нежностью сказала без всякой подсказки:
      - Люди и овцы похожи. Только овцы лучше людей.
    Андрею нравилось, когда Дарико не прятала за ресницами свои черные глаза, он то и дело посматривал на нее, ожидая увидеть их спелый блеск. Он уже знал, почему его так притягивают глаза Дарико: почти точно такими глазами смотрела на него с фотографии маленькая кудрявая девочка, висевшая в платке за спиной матери. «Неужели Русея – моя дочь? - с трепетом думал он. – Почему Зери-Аданна назвала ее так?»
      После съемок Андрей Мальцев помогал режиссеру монтировать фильм и проводил на телестудии с утра до позднего вечера. Он не сразу признался себе, что избегает жену, потому что не знает, надо ли рассказать ей о присланной Зери-Аданной фотографии с девочкой на спине и о беспокойных мыслях, которые   у него после этого появились. 
    Черные детские глаза Русеи продолжали преследовать его. Андрей недоумевал: «Почему Зери не написала обратного адреса? Если она не хочет общаться со мной, зачем тогда было узнавать мой адрес и присылать фотографию?!»
   
    Он испытал чувство облегчения, когда жена с дочерью уехали к заболевшей матери, которая одиноко жила в Красноярске. Наконец, можно было обдумать все случившееся и решить, как поступить дальше.
     Первое, что он сделал: нашел среди своих рукописей, хранившихся в ящике дивана, тетрадь в черном коленкоровом переплете, в которую шесть лет назад   переписал от руки рассказ Зери о приключениях ее прабабушки во время дагомейско-французской войны 1893 года. 
   
    Переписал потому, что по-русски Зери писала намного хуже, чем говорила, путая не только падежи, но и слова. Некоторые ее предложения были похожи на ребусы, которые они, иногда разгадывали вместе.
     Например, у Зери было написано: «Гаик взял канари, коротко поставил в огонь. Когда маленький добрый ангел Алена вылетел из канари, Гаик попросил трех лоа: Дамбала-Ведо, Локо и Тобоссу,- о здоровье француза». Чтобы понять, о чем идет речь, Андрей должен был выяснить, что «канари» - это специальный глиняный горшок, который дагомейские колдуны-вуддисты используют в магических ритуалах.  Религия вуду,  родилась в Дагомее и позже приобрела некоторые черты философского мировоззрения среди африканских рабов на Карибских островах и в южных штатах Америки. Согласно философии вуду в теле человека заключены несколько энергетических оболочек-душ. Одна из них после смерти тела воссоединяется со вселенской энергией, другая перетекает в землю, а третья принадлежит индивидуально каждому человеку и называется «Маленький добрый ангел». Этот ангел при жизни человека может покидать и возвращаться в тело во время сновидений, испуга, магических ритуалов. Колдун или маг может разными способами влиять на него с добрыми или злыми намерениями с помощью Бога – папы Легбе и разных духов – лоа. 
    Зери хотела, чтобы Андрей написал по ее рассказу сценарий фильма, который они вместе снимут в Дагомее. Она говорила: «Надо, чтобы все поняли: на моей родине многие верят одновременно в Иисуса Христа и в Вуду, духов предков, зверей, птиц. Они не дикари, а люди, не потерявшие связь с природой. Мои черные предки, когда-то проданные в рабство, сотни лет возделывают землю в Америке. Они кормили и кормят тех белых, которые до сих пор считают их дикарями.   Среди них есть мыслители не менее глубокие, чем Дидро и Руссо во Франции.   Может быть, когда-то эти черные дикари-философы, познавшие рабство, как иудеи в Египте, спасут заблудившееся человечество».
    В августе 1969 года, во время летних каникул у родителей на Урале, Андрей переписал рассказ, стараясь придать ему литературную форму, и начал было  работать над сценарием, но Зери-Аданна неожиданно улетела из Москвы в Париж.  Он отложил работу, ожидая ее возвращения. А она не вернулась и на шесть лет исчезла из его жизни.
   
      Прежде чем начать читать рассказ Зери-Аданны он снова взял фотографию, с которой на него смотрели большие глаза девочки, висящей в платке на спине матери. «Что за чертовщина?! – думал Андрей. – Неужели это моя дочь?.. На вид настоящая африканка, нет в ней ничего ни славянского, ни моего… Тогда почему Зери указала точную дату ее рождения и дала ей имя Русея?»   
    Подумать об этой девочке, как о своей дочери, Андрей никак не решался.
     Он развернул тетрадь в черном коленкоровом переплете, вспомнил, как шесть лет назад старательно выбирал ее в канцелярских товарах и начал читать рассказ Зери-Аданны. 

                3.               
     «Мое двойное имя Зери-Аданна на языке фон означает «красивая дочь своего отца». А мать моей бабушки звали просто Зери, значит «красивая». Она родилась в Дагомее, в портовом городе на берегу океана Котону. Ее семья владела мыловарней, и до войны с Францией она училась в школе. Потом французы сожгли их мыловарню, и семья вынуждена была бежать в глубь страны.
    История, которую я узнала от своей бабушки и хочу рассказать, случилась в сухой сезон, осенью 1893 года. Заканчивалась вторая война Дагомеи и Франции.  Французы уже захватили столицу Дагомеи Абомей.  Наш король Беханзин не хотел сдаваться и укрылся на севере страны с остатками своей армии. С ним был женский отряд «мино», которых в Европе называли «дагомейские амазонки».  Это была личная гвардия и охрана короля.
    Мино постоянно тренировались. Они были сильными, быстро бегали, метко стреляли, умели выживать в джунглях среди зверей. Некоторые мино считались «ахаси» - женами короля, но были девственницами, пока служили в его охране.
   Французы боялись мино и придумывали всякие небылицы о их жестокости и коварстве, говорили, что за каждые три головы врагов, которые мино приносили королю, их награждали и повышали звание.
    Французская армия в Африке состояла, в основном, из сенегальцев, но все офицеры были французами. И еще у них был полк иностранного легиона, в котором воевали немцы, итальянцы, поляки, разные авантюристы со всего света. Говорят, служили даже русские. 
    Положение у короля Беханзина было отчаянное. Но его лазутчики доносили, что в войсках французов идет разложение и зреет смута. Сенегальцы не ладили с иностранным легионом. Легионеры много пили вина, дрались из-за женщин. Случались стычки со стрельбой и убитыми. Военно-полевой суд, для укрепления дисциплины, провел показательную казнь. Но это помогло ненадолго.
   У Беханзина появилась надежда, что французская армия станет небоеспособной и прекратит преследование остатков его войска. Тогда на севере страны он возродит свободную и независимую Дагомею.
   В это время командир разведки в армии короля придумал создать специальный отряд из дагомейских «амазонок» и подослать их в лагерь врагов под видом маркитанок. Они должны были продавать фрукты, овощи, угощать иностранных легионеров и французов вином, предлагать повеселиться с ними. А главное: разжигать мужские страсти и в удобные моменты убивать офицеров, натравливая их друг на друга.
    Беханзин одобрил идею командира разведки. Из женщин-мино отобрали двадцать самых красивых и соблазнительных. Среди них была и моя прабабушка Зери. Ей тогда было уже семнадцать лет. Она была высокой, длинноногой, с красивой головой и лебединой шеей. Я никогда не видела ее,  но бабушка говорила, что я похожа на нее.   
    Король освободил «амазонок» от обета девственности, и они начали специальную операцию против французов. Через несколько дней маленькая дагомейская деревня из глинобитных и соломенных хижин, неподалеку от лагеря врагов, превратилась в большой бордель с барабанным боем, плясками полуобнаженных женщин, пьяными песнями на разных языках.
    «Амазонки» рьяно выполняли приказ Беханзина, завлекали офицеров в хижины, поили вином и выполняли все их прихоти, готовые умереть за своего повелителя-короля.
     Вскоре в деревне случилась драка между офицерами иностранного легиона и французами. Обошлось без трупов. Но в деревне появился военный патруль, обошел хижины, изъял два мушкета и с десяток мачете – все, что показалось опасным оружием. И пляски женщин, пьяные оргии продолжились.
     Моя прабабушки Зери в отряде «амазонок» была на особом положении. Незадолго до начала специальной операции она прошла полный обряд посвящения в мино: отрубила голову пленного врага и слизала его кровь с мачете. Четыре раза она бросала мачете, не в силах поднять руку на живого человека. Но потом все-таки исполнила обряд. После этого Беханзин зачислил ее в «ахаси» - жены короля, которых у него было много. В то же время она оставалась воительницей мино и возглавляла отряд «амазонок».
     Зери дали двух служанок. С ними она и жила в хижине в той деревне, куда приходили веселиться французы. Служанки развлекали и обслуживали легионеров, а Зери оставалась девственницей и носила под одеждой кинжал, чтобы в случае необходимости защитить свою чистоту.
     Однажды к их хижине подошел молодой французский унтер-офицер. Он заметил Зери, которая сидела на скамейке возле дверей, и не стал грубо домогаться ее, а вежливо представился, назвав свое имя – Ален. Зери тоже назвала свое имя и сказала, что может угостить его хорошим ромом, но веселиться с ним не будет, потому что не здорова.  Алена удивило, что красивая африканская крестьянка неплохо говорит по-французски, и он попросил разрешения присесть рядом с ней. 
    Француз сразу понравился Зери. Он был одет аккуратно, как будто пришел в деревню с официальным визитом, а не пить вино и веселиться с женщинами.  У него были желтые эполеты и широкий красный кушак, на голове синий кепи. На щеках сквозь легкий загар пробивался молодой румянец. Зери особенно понравилось, что за подтянутостью и бравым видом Алена чувствовалась его  неуверенность при общении с женщиной.
     В это время появились двое пьяных легионеров, стали смеяться над Аленом, над его неопытностью в обращении с африканками. Служанки Зери сразу принесли кружки с вином, уселись к легионерам на колени, а она скрылась в хижине.
    Вскоре Зери услышала снаружи крики, потом началась стрельба. Она встала у двери и нащупала рукоятку кинжала под одеждой.
    В хижину вбежали ее служанки, а за ними, с револьвером в руке, Ален. Кепи на его голове не было, волосы были взъерошены.
    - Лейтенант послал с сенегальцами морских коммандос, чтобы сжечь деревню! – крикнул он. – Вам надо скрыться! 
     Убежать они не успели. На поляне их остановил офицер и двое легионеров с ружьями.
    - Всех мино стрелять на месте! – закричал офицер и направил револьвер на Зери.
    Ален выстрелил в него раньше. Офицер упал. Служанки, как пантеры, бросились на легионеров, повалили и вцепились зубами в их горло. Кровь брызнула на зеленую траву. Ален оцепенел. Зери схватила его за руку, но тоже не могла оторвать глаз от кровавого зрелища и сдвинуться с места. Перепачканные кровью служанки-мино стали толкать Зери и Алена в сторону кустов.
   Они продирались сквозь заросли акации и тамариска, а потом через камыши к реке. Сзади них, постепенно затухая, раздавались ружейные выстрелы. На подходе к реке Ален оступился, вскрикнул от боли и повалился в болотную жижу. Три женщины дружно подняли его, но идти сам он уже не мог. Его усадили на сухом бугре. Служанки Зери отправились искать плот, спрятанный в камышах, как раз на случай такого внезапного бегства от французов.
    Зери осмотрела распухшую ногу Алена, спросила его:
   - Ты хотел спасти меня?
    Он кивнул.
   - Ты убил офицера и тебя будут судить?
   Ален молчал и морщился от боли, пристраивая удобнее свою ногу. Потом с надеждой сказал:
   - Может быть, я не убил его?  А если убил, то этого никто не видел. Твои подруги-мино поступили ужасно, но легионеры мертвы… 
   Вернулись служанки Зери. Они дотащили Алена до реки и погрузили на плот.
    - Что вы хотите со мной сделать? – беспокойно спросил он.
    - Не бойся, - сказала Зери. – Я знаю хорошего лекаря, его зовут Гаик. Река быстрая, и скоро мы доплывем до него. Он вылечит твою ногу, и тогда можно думать, как быть дальше.
   
      В дагомейской деревне на берегу реки их встретили несколько детей и две женщины. Дети были маленькие, голые и чумазые. Они пялили глаза на Алена, которому служанки Зери помогли выбраться на берег. Зери спросила у женщин, где староста деревни Томас. Они молча показали на хижину из тростника недалеко от реки.
    Старый Томас встретил Зери у порога, расставив ноги в коротких брезентовых брюках на лямке через плечо и скрестив на груди руки. Он неторопливо жевал табак. Его лицо со следами старых ожогов не выражало ничего.
     Зери сказала, что с нею молодой французский офицер, у которого повреждена нога, и его надо отнести на носилках в лес, к лекарю Гаику. Томас  выплюнул жевательный табак под ноги.
     - Ты безумна,- важно сказал он. – Белые убили сынаГаика, он не будет лечить белого.
     Этот француз не сделал ничего плохого, - горячо заговорила Зери. -  Он спас мне жизнь. Со мной две мино, они подтвердят.
      - Пусть француз уходит отсюда, мы его не тронем.
      - Он не может идти! – жалобно просила Зери.
      Томас насупился:
      -  Я помню: тебя зовут Зери, ты недавно стала ахаси.  Я уважаю твоего отца и весь ваш род , но Папа Легба-Джи не будет помогать белому человеку, и Гаик накажет его за зло, которое французы сеют на нашей земле.
     Томас повернулся и скрылся в темноте хижины, оставив едва не плачущую Зери. Она оглянулась: неподалеку стояли человек двадцать жителей деревни – в основном, это были женщины с детьми и старики. Они смотрели на нее с любопытством и молчали, ожидая, что будет происходить дальше. Зери понимала, что никто из них никогда не ослушается старосту деревни. Она знала, как добраться до Гаика, но нужны были носилки.
   
    Год назад Зери проходила четвертое испытание мино-амазонок и должна была выбраться из большой клетки с голодным леопардом. Леопарда она обманула, надела ему на голову корзину с куском мяса, но не успела выскочить из клетки - тяжелая лапа хищника ударила ее по спине. Подруги-мино быстро принесли ее тогда к Гаику, и он за две недели вылечил Зери.
    Сейчас она размышляла, как сделать носилки и как нести их втроем со служанками.  В этот момент из хижины вышел Томас и сказал собравшимся:
    - У кого есть силы, помогите им добраться до Гаика. Но ты, Зери, знай: может случиться беда, если дух нашего рода Тобоссу не примет француза. Вот, возьми, - он протянул Зери холщовую сумку, - здесь лепешки и хороший табак для Гаика.
   
    Носилки из бамбуковых палок и соломенной циновки несли два подростка из деревни и две служанки Зери. Один из подростков был мал и слаб, Зери подменила его. Мальчик побежал по тропе впереди носилок и длинной бамбуковой палкой шевелил траву впереди себя, чтобы процессия с носилками случайно не раздавила ящерицу или маленькую змею – священных животных Папы Легба-Джи.
     Ален лежал на носилках с закрытыми глазами, покачивался в такт быстрым шагам несущих его людей, время от времени морщился, когда носилки встряхивало, но не выпускал из руки, лежащей вдоль тела, револьвер.
    Зери посматривала на этот револьвер и бормотала на языке фон:
      - Великий Легба, хозяин всех дверей и входов, дорог и перекрестков, Легба - Великий путь и Учитель всех людей, помоги этому хорошему человеку! Я принесу тебе дары Папа Легба-Джи! Я и Дева Мария – Эрзули-Дантор просим тебя о  милости: вылечи Алена. Не откажи нам! 
     - Кто такой Легба? – открыл глаза Ален.
     - Он Бог на этой земле, главный ориша. Без его помощи тебя здесь не вылечат…  Мы скоро придем, дай, пожалуйста, мне свой револьвер, я потом его отдам.
    
       Когда Зери вошла в полутемную глинобитную хижину, Гаик сидел на циновке, поджав под себя ноги, перед огнем в очаге и курил трубку. Зери несколько раз хлопнула в ладоши и громко сказала:
    - Это я, Зери, пришла к тебе, Гаик.
   Старик повернулся от огня, вытащил изо рта трубку и некоторое время рассматривал ее. Несколько белых куриц вышли из темного угла хижины, стали квохтать и ходить около Зери, кося на нее глаза.
     - Подойди ближе, Зери, я плохо тебя вижу, - сказал Гаик. – Как здоровье твоих родителей?
     - Как твое здоровье? – ответила она вопросом на вопрос.
    - Я уже не жалуюсь на здоровье, - поднялся Гаик.
    Зери вытащила из сумки лепешки, завернутые в молодые пальмовые листья и мешочек с табаком:
    - Томас угощает тебя.
    - Положи на циновку, - показал Гаик, закряхтел, закашлялся и плюнул на глинобитную стену, освещенную огнем. Вся стена была в его засохших коричневых плевках.
    Отдышавшись, Гаик четыре раза слегка поклонился на Восток и четыре раза погладил розовыми ладонями лицо, которое, казалось, состояло из одних глубоких черных морщин, среди которых с трудом можно было разглядеть его глаза и нос. Зато алые, воспаленные от курительной трубки, губы были похожи на тропический цветок на вспаханном черноземе.
     - Добрый дух живет в тебе, Зери - ты не забыла Гаика. Я помню, как лечил твою спину. Что я еще могу для тебя сделать?
     - Надо помочь одному человеку. Он… - Зери запнулась. – Он спас мне жизнь.
    - Я для того и живу, чтобы помогать людям. Что с этим человеком?
    - Может быть, он сломал ногу, а может – просто вывихнул ее, - Зери глубоко вдохнула и сказала то, что должна была сказать: - Это белый человек, француз. Он не знает нашего языка и совсем не может идти.
    Гаик вскинул лицо, посмотрел на нее щелками глаз, взял в рот трубку и опустился на циновку, поджав под себя ноги. Дым от очага поднимался вверх, стлался у низкого потолка и тянулся к отверстию в крыше. Он долго молчал. Зери с трепетом смотрела на его голову, которая, казалось, была покрыта взъерошенной кучкой белого хлопка.
    - Я не смогу проделать путь до деревни, - наконец, произнес Гаик.
    - Этот человек уже здесь, - встрепенулась Зери. - Его зовут Ален. Он ждет на поляне, - она присела на корточки и оказалась лицом к лицу со стариком. – Он еще совсем молодой и не может быть виновным в смерти твоего сына.
    Лицо Гаика передернулось, и Зери поняла, что совершила ошибку, напомнив старику о его погибшем сыне.
    Еще несколько минут прошли в тягостном молчании. Гаик перестал посасывать трубку. Блики огня играли на его черном неподвижном лице. Если бы не живой свет, бродивший по лабиринтам его морщин, можно было подумать, что у огня сидит не человек, а вырезанный из черного дерева  идол… Но у идола не могло быть столько морщин на лице.
    Гаик вытащил изо рта трубку, закашлялся, плюнул на стену и медленно заговорил:
    - Мы с тобой из одного рода. Но ты родилась здесь, в Дагомее, и была всегда свободной, а я был рабом на Гаити пока не выкупил себя и своих сыновей.  Я буду просить разрешение у духа нашего рода, Тобоссу. За ним последнее слово, как он скажет, так и будет. Я на твоей стороне и хочу помочь Алену. Но если что-то пойдет не так – не вини меня. Послушай, как все будет…
      Дух Тобоссу может прийти только через пото митан столб-проводник духов, который соединяет небо и землю. Папа Легба-Джи должен открыть дверь для Дамбала-Ведо – отца всех духов, а он призовет дух Тобоссу и дух Локо, который помогает во всяком лечении.  Мне уже не под силу совершить полный обряд. Я только смогу бить в барабан и говорить нужные слова. Но чтобы духи спустились к нам их надо привлечь танцем и песней, дать подарки и покормить их пищей.  Помоги мне. А тебе поможет женщина, которая живет со мной.
    Зери растерялась:
    - Я видела, как танцуют в церемониях вуду, но у меня нет магического костюма.
    - Я одену тебя, как Эрзули – богиню любви и красивых женщин. Все духи любят Эрзули. Я много лет храню шелковое платье моей покойной жены и ее парик с длинными волосами. Ты хочешь быть Эрзули?
    - Конечно, хочу, - сказала Зери.
    - Тогда я научу тебя, что делать.               
               
     Ален лежал на носилках в тени масличной пальмы. Когда Зери ушла в хижину Гаика, он внутренне напрягся и жалел, что отдал ей свой револьвер. Два парня, которые помогали нести носилки, сразу ушли назад в деревню. А служанки Зери отдыхали, растянувшись на  траве.
   Потом одна из служанок- мино достала из-под длинной юбки бутылку рома и подала Алену.   Он разглядел знакомую этикетку, посомневался, но боль в ноге и жажда заставили его пить.  Через несколько минут он задремал.
   Проснулся Ален от звуков барабана. Он поднял голову, потом оперся на локоть.
   Посреди поляны в кучу буро-красной земли, усыпанной ракушками, был врыт высокий столб с привязанными к нему белыми ленточками. Вокруг него, с большим барабаном на шее, ходило, притопывая и ритмично постукивая в барабан, странное существо в свободных разноцветных одеждах. Вместо головы у этого существа было какое-то сооружение, похожее на сарай, обвешенный яркими тряпочками.
    Ален ни разу не видел африканских церемоний вуду, но слышал о них и сразу догадался, что его будет лечить не лекарь, а дагомейский колдун.   
    Гаик ходил вокруг пото митана, постукивал в барабан розовыми ладонями и громко повторял на каталонском языке:
    - Легба-Ати-Бон, великий ориша, доброе дерево, открой дверь неба, впусти Дамбала-Ведо. Это я прошу, бокор Гаик.
    Из хижины вышла толстая негритянка в белой косынке и свободной белой рубахе, свисавшей ниже колен. В одной руке она держала корзину, а другой сжимала шею маленького петуха, который бил крыльями и пытался кричать.
   Следом за толстухой появилась высокая женщина в ярко красном шелковом платье до земли, с длинными рукавами. Ее лицо закрывали черные волосы, заплетенные в десятки тонких косичек, лежащих на плечах. Обе женщины подошли к деревянной статуе старика, которая стояла на краю поляны.  Около нее топтался с барабаном Гаик и выкрикивал слабым старческим голосом:
     - Дамбала-Ведо, позови лоа Локо, Эрзули и Тобоссу. Мы накормим тебя белой пищей и дадим тебе желток яйца.   
    Толстуха поставила корзину на землю, крепко схватила петуха за голову и ноги, положив его шею на камень перед фигурой Дамбала-Ведо. Женщина в красном выхватила из корзины блестящий мачете и отсекла петуху голову.
    В следующее мгновение Ален невольно закрыл лицо рукой: петух без головы, разбрызгивая из шеи кровь, полетел прямо на него, но пролетел выше и упал в ближайший куст тамариска.
   Толстая негритянка достала из корзины кувшин, вылила из него молоко на окропленный кровью камень перед фигурой Дамбала-Ведо, разбила на камне яйцо и накрыла его белой тряпкой.
   Женщина в красном шелковом платье начала медленно кружиться вокруг деревянной фигуры, прихлопывая ладонями в такт ударам барабана и повторяя, как квохчут куры: «Ке-ке-ке-ке-ке».  Ален, наконец, увидел, что за ширмой из черных косичек мелькает знакомое лицо Зери. Она запела громким речитативом:
    -  Эрзули, жена Ти-Джин, хозяйка дома,
        Не кричи, это ты заботишься о новом священнике.
        Не кричи, это ты приносишь сильные чары.
        Эрзули, жена Ти-Джин, хозяйка дома, мой пакет уже привязан.
    Зери подбежала к столбу посреди поляны, приподняла длинное платье, достала из-под него маленький красный мешочек и быстро привязала его к пото митану.  Она поманила рукой своих служанок-мино, которые сидели на корточках недалеко от Алена, и они вместе стали танцевать вокруг столба.
    Гаик мерно бил в барабан и выкрикивал магические слова, обратив лицо к небу. Толстуха негритянка разожгла огонь около глинобитного домика, похожего на шалаш, вынесла из хижины деревянную фигуру Тобоссу и поставила ее около огня.
   Тобоссу был охранный тотем большого дагомейского рода, к которому принадлежали Зери и Гаик. Фигура из черного дерева махагони высотой около полуметра представляла собой полузверя, получеловека, с оскаленной клыкастой пастью. Клыки у Тобоссу были кроваво красного цвета, а глаза, со вставленными в них камешками, светились нежным розовым светом, как утренняя заря.
   Зери вытащила из ушей золотые сережки и положила их в пасть Тобоссу. 
   - Я знаю: ты добрый, Тобоссу,- прошептала она. - Помоги Алену, попавшему в беду.
   Гаик подал знак, чтобы женщины посадили Алена около столба пото митана, воздел руки к небу и стал просить Дамбала-Ведо и Локо помочь в лечении.  Потом Гаик снял с себя барабан, взял канари – специальный глиняный горшок для ритуалов, из которого было вылито молоко, и велел Алену три раза плюнуть в него.
   Когда Зери перевела на французский слова Гаика, Ален категорически отказался участвовать в колдовстве, начал вставать, сразу упал и закричал от боли.  Зери сорвала с себя парик, бросилась к нему, стала осторожно укладывать его больную ногу, говоря ласковые слова. Когда Ален успокоился, она неожиданно поцеловала его:
    - Сейчас я Эрзули – дух Любви. Я люблю тебя и прошу сделать все, чтобы   Тобоссу быстрей вылечил тебя.
      Она поднесла Алену канари. Ален плюнул в горшок. Гаик несколько секунд подержал горшок над огнем, пока в нем не зашипело, и из него не пошел пар.
    - Маленький добрый ангел Алена пришел к нам, - сказал Гаик, - сжалься над ним Тобоссу!  Положите француза в доме Тобоссу, - велел Гаик служанкам Зери.
   Толстая негритянка схватила деревянную фигуру Тобоссу, затащила ее в глинобитный шалаш. Туда же служанки Зери помогли забраться Алену. Потом в шалаш, согнувшись, зашел Гаик и опустил за собой соломенный полог.
   После боя барабана, криков и голосов людей, на поляне наступила тишина. Это была тишина напряженного ожидания. Четыре пары женских глаз неотрывно смотрели на полог шалаша, в котором Тобоссу и Гаик решали судьбу француза Алена.
     Зери понимала, что речь идет о его жизни и смерти. Ведь дело было совсем не в травме француза. Самое плохое, что могло быть с его ногой – перелом кости. Но сейчас решалось другое: смогут ли Белый и Черный Ангелы понять друг друга, простить несправедливость и обиды, копившиеся столетиями, быть осторожными и добрыми к хрупкой скорлупе человеческой жизни.
    В шалаше раздался короткий крик. Зери бросилась к пологу, как в клетке леопарда. Но толстуха негритянка оказалась проворнее и сильнее ее.  Она повалила Зери, прижала к земле и не отпускала, пока Гаик не вышел из шалаша.
    - Тобоссу помог всем нам, - сказал Гаик. - Дайте французу рома, а потом накормите его. Два дня вам придется жить здесь. Потом Ален сможет идти.
   
      Через два дня, еще до восхода солнца, Зери со служанками-мино и с Аленом, которому сделали костыль, пошли в деревню. Там их ждало ужасное зрелище.
   Деревня была сожжена. Соломенные крыши хижин кое-где дымились. Жителей не было видно. Зери бросилась к реке и там, на небольшой поляне, увидела несколько женщин. Они стояли на коленях и выли над телами старосты Томаса и двух женщин.
   Зери узнала, что утром пришли французы, согнали жителей на поляну и сказали, что всех убьют за то, что в их лагере женщины-мино отгрызли головы нескольким легионерам. Томас и еще несколько мужчин из деревни бросились в хижины за оружием. Началась стрельба. Многие успели убежать в камыши. Французы подожгли деревню и увели с собой нескольких подростков и женщин.
   Зери пошла с Аленом к реке, отыскала плот и велела сторожить его, а сама со своими служанками и с женщинами из деревни совершила обряд погребения. Вечером того же дня они с Аленом отплыли по реке на плоту в сторону Гвинейского залива. Своих служанок Зери отпустила, приказав им добраться до короля Беханзина и отдать ему ее кольцо верности «ахаси».
    Зери родила сына от Алена, но семьи у них не получилось, и она вышла замуж за торговца рыбой. До конца своей жизни они жила в порту Котону. При французах у них была мыловарня, потом небольшая ткацкая фабрика. У Зери еще были дети.
   
    Я, Зери-Аданна, правнучка Зери и Алена. Так что во мне течет капля французской крови. Я не знаю: хорошо это или плохо.»

                4.               
        С Зери-Аданной Андрей Мальцев познакомился в середине февраля 1969 года. Он вышел с однокурсниками из просмотрового кинозала на втором этаже института, когда его отозвала в сторону помощник мастера в сценарной мастерской Алексея Каплера Людмила Кожинова. Они прошли с ней на другую сторону холла, к большим окнам, на подоконниках которых стояли жестяные банки из-под кинопленки, наполненные окурками. Закурили они одновременно, и Кожинова, жадно затягиваясь табачным дымом, скороговоркой заговорила:
   - Тобой заинтересовалась симпатичная негритянка с режиссерского факультета, желает познакомиться… Высокая такая, джинсы в обтяжку, с  птичьей шеей.
   - Прямо-таки заинтересовалась? – удивился Андрей.
   - Может быть, не совсем тобой, - засмеялась Кожинова. - Я отдавала ваши киноэтюды режиссерам первого курса. Если правильно запомнила, ее зовут Акоджину Джинсу Зери-Аданна. Ей понравился твой маленький немой киноэтюд, где собака не уступила старику тропинку в снегу.
   -  А я ей зачем?
   -  Она намерена снять этот этюд пока снег не стаял, но хочет что-то в нем изменить с твоего разрешения. Африканская девушка знает об авторских правах в отличие от некоторых наших режиссеров! – Кожинова засмеялась и энергично стряхнула сигаретный пепел в коробку.
   - Как у нее с русским языком?
   - Пишет неважно, а говорит очень прилично.  До ВГИКа она два года училась в Париже, в Сорбонне. Ее отец – министр образования, культуры и чего-то там еще в республике Дагомея. Кажется, он учился в Москве… Иди, она сейчас ждет тебя в библиотеке.

     Институтская библиотека размещалась в небольшом зале.  Посреди зала стояли шесть столов на четыре человека, а вдоль стен, в промежутках между книжными шкафами, еще несколько столиков на два человека каждый. Шкафы были большие, старые, от пола до потолка, покрытые темным лаком. За их стеклянными дверцами кое-где просматривались корешки книг, инкрустированные позолотой или серебром. Все это, вместе с большими настольными лампами под стеклянными зелеными абажурами, придавало библиотеке солидный академический вид.
   Андрей сразу увидел за одним из небольших столиков между книжными шкафами Зери-Аданну. Во ВГИКе учились человек десять студентов из разных африканских стран, и женщина среди них была только одна. Он давно заметил ее в институтских коридорах, отметил ее необычайную грациозность и особость походки, скользящей, легкой. Он назвал ее для себя «балериной».
    И вот она сидела перед ним и аккуратно перелистывала тонкими темными пальцами страницу книги, подбирая в кулак розовые ногти. Он с удивлением увидел ее глаза, поднявшиеся к нему. Она была в больших круглых очках, и глаза за стеклами очков показались ему очень красивыми.
   Зери-Аданна сразу сняла очки, сказала как-то уж очень официально:
    - Здравствуй! Тебя зовут Андрей. Меня называй Зери. Я тебя жду, садись, пожалуйста.
    Он повесил на спинку стула свой небольшой портфель на ремне, сел и сразу решил вести себя раскованно: приподнял книгу, которую она читала, сказал с нарочитым удивлением:
    -  О, ты изучаешь жизнь Ленина! На русском языке!
    -  Мне трудно, я не все могу понять, но на французском языке этой книги нет. Написано очень интересно. Здесь есть такое: что он делал каждый день и каждый час.
    - Эти книги пишут вон там, - кивнул Андрей на окно библиотеки. – Там, за бетонным забором, институт марксизма-ленинизма.  Тебя правда интересует, что делал вождь мирового пролетариата Ленин? Или просто зачет надо сдать? – спросил он иронично, с лукавой улыбкой.
   Зери задумчиво смотрела на него, потом снова одела очки и сказала серьезно, подбирая правильные слова:
    - Не надо сдавать, надо делать. Как показывает в своих фильмах Роман Кармен. Я так люблю их смотреть. Только в них не раскрыта тайна: как безграмотные люди из старой России стали все грамотные, как научились делать тракторы и электростанции, откуда взялись пионеры и комсомольцы. Я хочу, чтобы в Дагомее был настоящий социализм.
    Улыбка сошла с лица Андрея.  Он почувствовал в словах и простодушной прямоте этой темнокожей девушки с курчавой головой на грациозной, почти как у серны, шее неведомую ему силу. «Какая-то Клара Цеткин или Роза Люксембург!» - с уважением подумал он и устыдился легкомыслия, с которым начал свое знакомство с Зери-Аданной.
    - На каком языке говорят в твоей стране? – сменил он тон.
    - Языков много: фон, йоруба… Государственный язык – французский.
    - Ты хорошо говоришь по-русски.
     - Я  училась на курсах для иностранных студентов в московском университете. Мне сказали, что я уже хорошо знаю русский, потому что учила его раньше. Мой отец…, -  она внезапно споткнулась и после короткой заминки заговорила быстрее, иногда путая слова: - Он председатель в нашей деревне и всегда хотел, чтобы я хорошо училась. Я работала на тракторе, мы пахали землю и сеяли ямс … А потом я увидела ваш фильм «Трактористы» и захотела стать кинорежиссером.  Ты видел фильм Ивана Пырьева «Трактористы»?
    - Конечно, это советская классика. - с любопытством и некоторым смущением Андрей разглядывал Зери-Аданну.
    - Бригадир женской тракторной бригады Марьяна Бажан в фильме Пырьева - это я! - с гордостью сказала Зери-Аданна и для убедительности сняла очки.

                6
    Сюжет маленького немого киноэтюда Андрея, который хотела снять Зери, был прост: солнечным зимним днем, на пустыре, на протоптанной в глубоком снегу узкой тропинке, встретились старик с сумкой и палкой в руках и бездомная собака. Сколько старик не махал палкой, не кричал, собака не уступила ему тропинку. Старик заплакал, сошел в глубокий снег и пропустил собаку. После этого горького поражения он поплелся дальше по тропинке. Этюд заканчивался титром: «Вечером одинокий старик умер в своей каморке».
    Зери-Аданна начала убеждать Андрея, что старик не должен умирать, что на обратной дороге он снова должен встретиться с собакой на той же тропинке и заставить ее уступить ему дорогу. Андрей сопротивлялся:
   - Тогда пропадает весь смысл этюда.
   - Это не правильный смысл! - горячо возражала Зери-Аданна. - Ты разве  экзистенциалист? Мне нравятся пьесы Сартра, но я не согласна с его философией. Во Франции было много великих людей, но сейчас у французов гниют мозги! Вечером в Париже студенты проводят демонстрации за  сексуальную революцию и свободную любовь, а в утренних газетах пишут, как великий актер Жан Маре провел ночь с режиссером Жаном Кокто!
   И тут Андрей не выдержал:
   - Это ты на своем тракторе начиталась?
   Зери-Аданна округлила глаза, помолчала, а потом вдруг потупилась и сказала виноватым голосом:
   - Прости! Я очень-очень редко говорю неправду. Мне хотелось, чтобы ты согласился изменить финал этюда и потом помогал мне. Мой отец – член правительства Дагомеи, а я заканчивала гимназию в Париже и потом училась в Сорбонне… Но я правда два раза ездила на тракторе. Клянусь Девой Марией и Эрзули Дантор!
   Андрей несколько секунд смотрел в ее большие, темные, как ночное небо, глаза, которые вновь прямо смотрели на него, и с удовольствием сказал:
    - Снимай так, как считаешь нужным.

    В последние дни февраля выпал большой снег. Зери-Аданна заторопилась со съемками.
    - Мне очень нравится белый русский снег, - с восторгом говорила она. – Надо быстрей снять снег, пока его не запачкала Москва.
    Не без труда нашли в милицейском питомнике умную овчарку, которая беспрекословно выполняла все, что требовалось по сценарию. Этюд сняли за три дня на большом заснеженном пустыре за гостиничным комплексом «Турист» недалеко от ВГИКа. ,
    Через этот пустырь Андрей ходил в институт. За пустырем московские улицы обтекали своеобразный остров - деревеньку Леоново со старинной церквушкой Пресвятой Богородицы, крошечным прудиком и маленьким заброшенным кладбищем.  Андрей, и еще десяток студентов ВГИКа, снимали в Леоново жилье.  Андрей снимал отдельный домик с двумя оконцами и хорошей печкой.

      После съемок этюда, за который Зери-Аданна получила «отлично»,  она приветливо здоровалась с Андреем в коридорах института и улыбалась ему. Иногда они обменивались несколькими репликами. Однажды, когда Андрей с однокурсниками стояли около окна в холле и курили, Зери-Аданна, проходившая мимо, сверкнула белоснежными зубами и, стараясь показать, что знает новое русское выражение, сказала:
    - Андрей, не забывай: у меня есть на тебя виды. Ты кое-что обещал.
    Когда Зери-Аданна ушла, однокурсник Андрея, Володя, многозначительно спросил:
    - У тебя с ней уже было?
    - Она не такая: идейная, хочет у себя в Дагомее построить социализм.
    - Одно другому не мешает, - засмеялся Володя. – Для негритянки чувиха  симпатичная. Знающие люди говорят, что в постели они, как мастера спорта. А что ты ей обещал?
     - Помочь побывать в детском саду, во Дворце пионеров, в профтехучилище. В общем, везде, где воспитывают и учат молодежь. У нее отец – министр образования в Дагомее. Она хочет ему помогать.   
    
     Праздничный день восьмого марта у Андрея не задался. Накануне он встретил в аэропорту Внуково родственника с Урала, который приехал в Москву покупать машину «Волга». Родственник был татарин, муж его двоюродной сестры. Звали его Рим Мусович. Он был горным инженером, работал начальником участка на руднике, хорошо зарабатывал и несколько лет мечтал о белой «Волге», а ездил на потрепанных зеленых «Жигулях». Очередь на машины на шахте была большая. Начальник шахты сказал Риму: «Не хочешь ждать, зарабатывай переходящее Красное знамя министерства». Со знаменем никак не получалось. И вдруг начальник позвал Рима к себе в кабинет: «Срочно дуй в Москву – будет тебе белая «Волга». Вот тут человечек записан и его телефон. Да денег возьми с запасом, Москва деньги любит. Даю тебе пять дней без содержания – обратно своим ходом погонишь».
   Андрей был у Рима Мусовича проводником по Москве и охранником. Рюкзачок с деньгами Рим, на всякий случай, оставил с Андреем на вахте в Моссовете, потому что пропуск выписали только на одного человека. Там, в полутемном углу они первый раз развязали рюкзачок, чтобы достать из него денег. Потом Андрей с рюкзачком долго прохаживался около пропускного пункта автозавода имени Лихачева. Появился радостный и взволнованный Рим Мусович, потряс перед охранником пропуском на двух человек, и потащил Андрея во двор, где рядами стояли сотни машин, «Москвичи» и «Волги»
. «Вот она! Вот она! - как ребенок прыгал Рим около белой «Волги» и гладил ее рукой. – Я и внутри посидел, но ключи пока не дали… У ЗИЛа и ГАЗа какой-то обмен продукцией, - заговорил он вдруг шепотом, - здесь есть любые машины любого цвета. Вставили меня в какой-то список. Пятьсот рублей надо заплатить. Ох, и мухлюют! Давай рюкзак. Я пойду платить за список и за машину, а ты подожди на улице».
   Ключи и документы на машину Риму отдали на заводе, но оказалось, что забрать ее нельзя, пока не будет транзитного номера.  Его надо было получать в ГАИ. Рабочий день уже закончился, и дежурный офицер в ГАИ  бодро предложил им приходить на следующий день к обеду.  «Завтра же праздник, Восьмое марта», - расстроился Рим Мусович. «Не переживай, все нужные люди здесь будут, - успокоил гаишник. – Ну, вы там чего-нибудь с собой прихватите», - многозначительно подмигнул он.
    На следующий день, восьмого марта, уже после обеда, Андрей с почти пустым рюкзаком сидел на проходной в ГАИ, а Рим два раза выходил к нему, брал деньги и снова куда-то уходил. Гаишники гуляли по случаю Международного женского дня гуляли по случаю, и Рим не мог попасть к самому нужному человеку.
   В очередной раз он вышел к Андрею на проходную совсем мрачный: «В такую… Москву я больше ни ногой! – сказал он с подземной горняцкой выразительностью. – Сволочи! За любую мелочь надо платить! Не знаю, хватит ли у нас денег», - пощупал он рюкзак.
   В это время по лестнице к ним сбежал молодой красавец полковник. Ордена и медали позвякивали на его распахнутом кителе, розовое лицо сияло праздничным здоровьем. «Это вы за транзиткой? С бабьим праздником вас, мужики! – широко раскинув руки, он приобнял Андрея с Римом. – Номер я вам сделал московский, блатной. Но тут такая закавыка вышла… Пришла, забрала с моего стола в кабинете паспорт на машину, госномер, пусть, говорит, у меня дома заберет. Что бабы делают с нами! И ведь не откажешь – женский день. Вы уж извините, мужики! С ней и рассчитаетесь. И купите ей маленький букетик – Восьмое марта все-таки. Ну, с праздником!»
     Полковник повернулся уходить, но ошеломленный Рим Мусович, успел прийти в себя и окликнул его: «У кого дома? Дай адрес».  Полковник радостно хлопнул себя по лбу, достал из кармана бумажку: «Вот здесь все есть. Лизанька ее зовут, Елизавета Ивановна. Скажите ей, что сегодня не смогу приехать, жену надо поздравить… Да она все понимает!»
   Андрей с Римом поехали к Елизавете Ивановне на метро. Ездить на такси Рим уже опасался. боялся, что не хватит денег на обратную дорогу.
   Андрей с Римом поехали к Елизавете Ивановне на метро. Ездить на такси Рим уже опасался, боялся, что не хватит денег на обратную дорогу. Но денег хватило. Рим вышел из подъезда от любовницы полковника с нейлоновой сумкой, из которой торчал постоянный московский номер машины, сказал с восхищением: «У полковника губа не дура. Ну и живут же москвичи!»
    Машину они обмыли в гостиничном номере, все четыре колеса, руль и двигатель. Рим дал Андрею сто рублей, извинился, что больше бедному студенту дать не может и сказал, что ложится спать, чтобы завтра с утра забрать машину на заводе и сразу выехать домой на Урал.
   
     Было еще светло, когда Андрей вышел из метро на ВДНХ. Он был изрядно навеселе и на всякий случай приветливо улыбнулся двум милиционерам, подозрительно смотревшим на него. Решил идти пешком по проспекту Мира в сторону городка Моссовета, в общежитие ВГИКа. И вдруг увидел около входа в метро женщину, торговавшую маленькими букетиками подснежников. Купил два букетика и пошел на автобус.
   В общежитии он подарил один букетик Вике Байдже, которая училась с ним в одной мастерской, а второй однокурсницы, Асии Бекмухаметовой, в общежитии не оказалось. И тут ему пришло в голову подняться на пятый этаж, в комнату Зери-Аданны.
     Зери в комнате была одна, сидела за столом у настольной лампы и читала, как вскоре выяснилось, роман Шолохова «Тихий Дон».  Она взяла цветы и немного смутилась.

 Через десять минут они пили чай с халвой и галетами. Андрей, оправдывая свою заметную нетрезвость, весело и живописно рассказал, как они с родственником покупали легковую машину, переплатив почти тысячу рублей.
    Зери-Аданна слушала его внимательно, а потом начала говорить сама, и было видно, что эти мысли беспокоят ее:
    - У вас много больших заводов, вы делаете самолеты и космические корабли. А почему не можете сделать много легковых машин, которые хотят покупать? Во Франции машины продают всем, кто может их купить. Они стоят на рынке, самые разные – подходи и плати деньги. А ты рассказываешь, как портятся ваши люди, потому что не могут что-то купить. Меня уже не один раз просили привезти из Франции джинсы за большие деньги. Я не могу понять: не хотите что-то делать сами, продавайте ракеты и покупайте джинсы и духи. Иначе люди испортятся… У вас очень хорошие люди. Раньше были неграмотные крепостные, как рабы в Дагомее, а сейчас все учатся, построили электростанции, заводы, прорыли каналы, вспахали много земли, победили огромную армию фашистов, запустили Гагарина в космос… Какие хорошие ваши фильмы: я смотрю, и мне хочется быть такой, хочется много работать, петь и танцевать. У себя в стране я танцевала в ансамбле национальных танцев… 
   Зери-Аданна встала из-за стола, включила в комнате свет и продолжала свой эмоциональный рассказ, пританцовывая вокруг стола, делая неожиданные пируэты и вдруг замирая в красивой, загадочной позе. Андрей смотрел на нее с восторгом и тоже замирал, любуясь ее гибкой фигурой.
    - Я очень люблю двигаться, люблю всякую энергию,- продолжала говорить Зери-Аданна. – В Дагомее много таких людей, - она остановилась около Андрея. - Для меня загадка, как в Советском Союзе научились делать из рабов новых людей, превращать простую энергию движения в энергию души, мыслей, в энергию строить и побеждать. Я учила историю Франции, Англии, она не подходит для Дагомеи. Говорят, в Америке есть особый дух труда и свободы, но там привыкли, что в Африке живут только рабы. У нас есть духи предков, духи природы, духи вуду. Наши люди любят, рожают детей, работают, танцуют… И все равно в душе остаются рабами. Наши колдуны вуду умеют танцем привлекать с неба лоа и лечить души людей, но для социализма это не подходит, - она села за стол, приблизила лицо к лицу Андрея и попросила, будто взмолилась: - Помоги мне узнать, как вы сделали из крепостных новых людей, чтобы строить социализм! Я много читаю, смотрю фильмы, но не могу это понять. Твоя страна большая и холодная, а наша Дагомея маленькая и теплая. Понимаешь? Нам не надо ни с кем воевать. И друг с другом мы не можем воевать – нам не надо, как у Шолохова в «Тихом Доне». Мой отец и я подсчитали, что социализм в Дагомее можно построить за двадцать лет.
   Андрею показалось, что он протрезвел. Перед ним был человек с другой планеты, совсем другой человек, с непонятными мыслями, непонятными мечтами.
    - Чем я могу помочь? – спросил Андрей.
    - На прошлой неделе я разговаривала с директором детского сада, который недалеко от общежития, просила простую работу: все мыть, убирать. Без всяких денег, только чтобы кормили вместе с детьми. Показала свои документы, сказала, что мой паспорт может пока лежать у нее, и медицинскую справку я принесу…
    - Ты хочешь есть в детском саду? У тебя совсем плохо с деньгами? – насторожился Андрей. – Я могу немного помочь.
    - Нет, нет, - запротестовала Зери-Аданна, - хорошо с деньгами… Я не знала, что ты придешь и ничего не купила на праздник, весь день читала «Тихий Дон». Сначала не понимала много слов, но потом догадалась. Я привыкла мало есть, мне так лучше... В детском саду я хотела есть вместе с мальчиками и девочками, чтобы разговаривать с ними.  Я люблю детей, они такие настоящие, с них начинаются новые люди.
    - Ты обещала больше не обманывать меня, - Андрей полез в карман, вытащил пачку мятых денег – сдачу со ста рублей, когда он покупал подснежники у метро.
    Зери-Аданна вскочила, достала из тумбочки томик стихов Блока и потрясла его над столом. Из книги вывалилось много купюр по пять, десять рублей и зеленая стодолларовая купюра.
    - Вот, возьми, - Зери-Аданна пододвинула деньги к Андрею. –Мне обидно, когда ты не веришь мне.
    Он изумленно покачал головой, взял стодолларовую бумажку, потому что никогда не держал в руках доллары.
    - Это сегодня подарил мне Тэфери, поздравил с Международным женским днем, - объяснила Зери-Аданна. – Ты знаешь Тэфери?
    - Саудовский принц? Говорят, что он учится во ВГИКе уже десять лет, потому что его не пускают на родину, и он совсем бедный.
    - Да, он большой и странный, но очень добрый, мне жалко его. Он – племянник короля Сауда. У короля очень много племянников, потому что много жен и братьев. Раньше у нашего короля в Дагомее тоже было много жен. Всех братьев Тэфери изгнали из королевства, после того, как один из них стал выводить людей на улицы, чтобы им разрешили покупать и смотреть телевизоры. Этого брата убили. А другой брат живет в Америке, иногда присылает Тэфери много денег, и тогда он дает всем взаймы, чтобы потом ему тоже давали взаймы… Но эти сто долларов он мне просто подарил.  Я их могу подарить тебе.
    - Ты сошла с ума, Зери, -  Андрей отодвинул от себя деньги. – Если я с долларами приду в валютный магазин, меня могут посадить в тюрьму. У нас, в мастерской Каплера, учится бедный вьетнамец То Дин Тхи и богатый афганец Гулам Мухаммед Садид. Гулам дал Тхи американские доллары на лекарства для жены, и Тхи стали презирать его друзья. Вьетнамские студенты пришли к дверям комнаты Тхи в общежитии и громко скандировали по-русски на весь коридор: «Нехороший! Нехороший!!»
    - Я знаю Тхи, - улыбнулась Зери-Аданна . - Он очень хороший и ласковый… Мне нравится Москва и социализм, но я много не могу понять. Ты знаешь, почему сейчас не работает мастер вашего курса Алексей Каплер?
    - Кое-что знаю. Летом он собирал материал в Париже для очередного сценария своей Ленинианы о партийной школе большевиков в Лонжюмо. Ему помогала дочь его старой русской знакомой, которая давно живет в Париже. Он привез девушку с собой в Москву, чтобы она здесь училась.  А жена Каплера, поэтесса Юлия Друнина, застала их на съемной квартире в постели, подняла скандал и написала заявление в партийную организацию ВГИКа…  У нас сейчас мастерскую временно ведет друг Каплера Михаил Блейман, но говорят, что Алексей Яковлевич еще вернется во ВГИК.
    - Не вернется, - сказала Зери-Аданна. – На партийном собрании ему сказали, что он не первый раз флиртует со студентками и поставили условие: или его исключат из партии, или только дадут строгий выговор, но он должен отправить молодую любовницу во Францию и уйти из ВГИКа.  Я не понимаю, почему партию у вас ценят больше, чем работу. Эту историю мне рассказала французская девушка Каплера, мы с ней учились в Сорбонне. Ей двадцать два года, а Каплеру шестьдесят четыре, но она сказала мне, что полюбила его по-настоящему. Она никогда не встречала человека, который умеет так интересно рассказывать. А на партийном собрании Каплеру сказали: «Сегодня ты изменил жене, а завтра предашь родину». Это страшные слова, и он ушел из ВГИКа навсегда.
   Андрей некоторое время с недоверием смотрел на Зери-Аданну, потом вздохнул и сказал:
    - Жалко, но, наверное, ты права. Алексей Яковлевич очень талантливый рассказчик, а женщины, как известно, любят ушами… Ты уже моешь полы в детском саду?
    - Нет. Директор сказала, что подумает, а на следующий день меня пригласил  декан иностранного факультета ВГИКа. Его зовут Владимир Григорьевич. Ты знаешь его?
    - Немного знаю: он приходил к нам на беседу, призывал помогать иностранным студентам… Расскажи, зачем вообще нужен этот иностранный деканат?
     И Зери-Аданна рассказала Андрею, что декан иностранного факультета время от времени приглашает ее поговорить. В последний раз он в мягкой форме журил ее за разные самовольные поступки, включая съемки этюда на пустыре, и попытку устроиться на работу в детский сад. Андрей узнал от Зери-Аданны, что иностранные студенты добровольно берут на себя обязательства не выезжать без разрешения за пределы Москвы, не снимать частные квартиры, не обращаться в государственные организации, кроме скорой помощи и милиции, не принимать гостей из-за рубежа, не устраиваться на работу, не участвовать ни в какой торговле… И еще много всяких «не». Правда, по согласованию с деканом, Владимиром Григорьевичем, некоторые из этих «не» могли превращаться в «да».
     - Он очень неплохой человек и красивый мужчина, - с сожалением рассказывала Андрею Зери-Аданна, - знает английский и французский языки, умеет делать красивые комплименты… Но все-равно непонятный!  Я честно рассказала ему, что хочу узнать в Советском Союзе о социализме.  Он даже обнял меня. А потом сказал, что мне надо обязательно устроиться на вечернее обучение в Московскую комсомольскую школу или даже в университет марксизма-ленинизма, что без этого никак нельзя. Зачем мне это?! – сокрушенно воскликнула Зери-Аданна. – Я уже хорошо читаю и говорю по-русски. Мне надо все самой увидеть в жизни и понять, как это сделать в Дагомее!
    В этот вечер в комнате Зери-Аданны они проговорили почти до полуночи. Когда в комнату постучали и за дверью раздался голос дежурной по общежитию, Андрей поспешно простился с Зери-Аданной и спустился на второй этаж. Там он был прописан на время учебы в одной комнате с вьетнамцем То Дин Тхи, там у него была кровать, на которой он изредка спал, когда задерживался в общежитии.
      На следующий день декан сценарно-киноведческого факультета ВГИКа Екатерина Заслонова сказала Андрею, что ему надо на несколько минут зайти к декану иностранного факультета.
     Владимир Григорьевич встал из-за стола, приветливо пожал Андрею руку и приобнял его другой рукой:
    - У тебя завязались отношения с нашей студенткой из Дагомеи. Вчера вы несколько часов провели с ней наедине в комнате общежития… - Андрей дернулся, и Владимир Григорьевич сразу крепче обнял его. – Нет, нет! Дружите на здоровье! Зери-Аданна хорошая девчонка, и ты правильно делаешь, что помогаешь ей в творческих вопросах. Мы всячески это поощряем.   Но есть большое «НО»: у нее в стране пока, скажем так, откровенный бардак. Страна маленькая, бедная, но расположена в самом центре африканских противоречий и, как удобный плацдарм, представляет большой интерес для мирового империализма. Грызутся там не на шутку, зреет очередной военный переворот. Ты, наверное, знаешь, что Зери-Аданна на нашей стороне, бредит социализмом, но, понимаешь, молодая женщина, почти девочка – хрупко все в ее хорошенькой головке… Скажи: у вас с ней уже близкие отношения?
     Андрей решительно освободился от руки Владимира Григорьевича, которая все время лежала на его плече:
    - Я знаю, что вы из Комитета государственной безопасности, но лезть в постель к людям не входит в ваши обязанности.
     - Да не лезу я! – Владимир Григорьевич прихлопнул в ладоши, засмеялся и сел за стол. - Любовь – дело святое… И все-таки надо быть осмотрительным. Ты еще первый курс не закончил, а у вас уже с Каплером вышла такая неприятная история. Надо учиться на ошибках старших… Ладно, иди. В хороших делах я буду помогать и тебе, и Зери-Аданне. Только вовремя предупреждайте меня о своих экспериментах. Договорились?   
   
                5.               
     После восьмого марта деловое сотрудничество Андрея и Зери-Аданны переросло в дружбу, которая продолжалась почти полгода. Зери-Аданна больше не обманывала Андрея. Напротив, она удивляла его своей искренностью и открытостью, удивляла доверчивостью, которая иногда, как ему казалось, могла привести к беде. В то же время она, с недоступной для него простотой и настойчивостью, могла что-то просить для себя в деканате иностранных студентов ВГИКа, в горкоме комсомола или даже сходить на прием к секретарю московского горкома КПСС. Андрею нравилось, что она доверяет ему, делится своими мыслями и секретами, как с близким человеком.   Она, не только по цвету кожи, была не похожа на других его друзей и знакомых. Не всегда понятная, иногда внезапно замыкавшаяся в себе, Зери-Аданна вызывала у него уважение своим упорством в достижении поставленных целей.
     В начале апреля, утром, Андрей пришел к открытию комиссионного магазина на Пушкинской улице. Ему, наконец, повезло купить печатную машинку «Эрика». В приподнятом настроении он шел к метро и на Пушкинской площади столкнулся с Зери-Аданной. Она обрадовалась ему, попросила разрешения взять его под руку, все время улыбалась, показывая крупные белые зубы:
     -  Шла сюда из горкома комсомола от Покровских ворот по бульварам и устала.  Я очень люблю ходить, но надела новые туфли, чтобы понравиться секретарю московского комсомола. Тебе нравятся мои туфли, - показала она. -  Уже появились зеленые листочки. Так хорошо!
   На ней был джинсовый костюм «Леви Штраус», на шее повязан яркий красно-синий газовый платок. Она была в туфлях на каблуках, стройна и очень привлекательна. Андрей видел, что прохожие обращают на них внимание, и ему это нравилось.
   Они поехали на метро до ВДНХ, в институт. В вагоне метро было много народа, и уже никто не смотрел на них. Зери-Аданна горячо шептала на ухо Андрею:
   - Посмотри, как много людей читают. Я видела: читают и на английском, и на французском языке.  Это больше всего нравится мне в твоей стране. Я хочу, чтобы в моей Дагомее тоже все читали.
   Они сели на освободившиеся места, и Зери-Аданна возбужденным полушепотом продолжала рассказывать Андрею о своих грандиозных планах.
    - В комитете молодежных организаций мне обещали всякую помощь, когда мы с отцом будем организовывать в Дагомее нашу пионерию и комсомол. Я потом посоветуюсь с тобой, какие у них будут эмблемы и галстуки. Но сначала надо, чтобы у нас победила платформа марксизма-ленинизма. У нас много соратников, но врагов тоже много. Они не верят в социализм и хотят, чтобы был капитализм. С ними идет борьба.  Жаль, что у Ленина и Троцкого не хватило сил и ума на мировую революцию. Блок правильно писал: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем! Мировой пожар в крови – Господи, благослови!»  Они очень ошиблись, когда отказались от Бога!  Если бы не отказались, не было бы Второй мировой войны, и Дагомея уже давно бы строила социализм…
      Зери-Аданна говорила в полный голос, не обращая внимания на окружающих, и Андрей видел, что сидящая рядом женщина оторвалась от чтения книги и с любопытством посматривает на них.
     Андрей поднялся:
    - Зери, нам переходить на кольцевую. 
     Они вышли из вагона, пошли по переходу на кольцевую линию метро. Зери-Аданна крепко держала Андрея под руку и безостановочно продолжала говорить. Было ясно, что в городском комитете комсомола в ней поселилась надежда на осуществление своих планов.
    - Мне одной ничего не сделать. Я придумала, что надо снять документальный фильм, как в Советском Союзе воспитывают молодежь: пионерский лагерь, училище, где учат рабочих, ударную комсомольскую стройку… Ты можешь написать такой сценарий? – она остановила Андрея в толпе идущих людей. Их стали обходить, натыкаться на них, а Зери-Аданна держала Андрея на месте, смотрела ему в глаза и ждала ответа.
    Прохожие на них косились, усмехались, и Андрей услышал за спиной: «Смотри: негритоска ухватила нашего пацана!»
    - Я попробую,- неуверенно сказал Андрей.
    Она радостно чмокнула его в щеку и потащила дальше, излагая на ходу план действий. Из этого плана следовало, что она уже побывала в штабе студенческих строительных отрядов, в Доме технического творчества молодежи, и на днях она хочет вместе с Андреем пойти в профессионально-техническое училище, где готовят строителей.
    Ее напор и энтузиазм ошеломили Андрея. В голове у него вертелись мысли, что она слишком наивна и не представляет, какие сложности стоят за ее планами о съемках фильма: нужна настоящая съемочная группа с техникой и транспортом, нужны деньги. Не говоря уже о разных разрешениях и согласованиях.
   - Тебе разрешат снимать такой фильм и выделят деньги? – перебил он поток ее слов, среди которых стали мелькать непонятные ему французские слова.
   - Ты подумал, что я совсем глупая? – засмеялась она. – Сначала ты напишешь большой план сценария - я скажу, что писать. Я покажу этот план заведующему кафедрой документального кино Роману Кармену, он даст свое заключение.
   - Ты уверена? – Андрей усадил Зери-Аданну на скамейку на станции Проспект Мира. Его все больше смущало то обстоятельство, что она, на своих каблуках, была на полголовы выше его. Ему казалось, что именно это заставляет людей оглядываться на них.
    - Я уже два раза разговаривала с Карменом. Мы понравились друг другу. Надо делать все быстро, до первого мая. Завтра пойдем к декану иностранного факультета, чтобы он разрешил мне работать в киногруппе. Тогда Кармен назначит режиссера, и в мае запустят съемки на учебной студии ВГИКа.
    - Мне кажется: ты фантазерка! – пристально смотрел на нее Андрей. – Подготовиться так быстро к съемкам невозможно.  Кроме того, мне надо сдавать сессию. Ты можешь найти в архивах горы киноматериалов о пионерских лагерях и комсомольских стройках.  Тем более, если тебе будут помогать горком комсомола и Роман Кармен.
     -  Ты пойдешь со мной к нашему декану и дашь за меня слово?  Или не хочешь помогать?
     - Очень хочу!  Но что тебе надо от меня?
     - Мне не дадут такое снимать, пока в Дагомее не начнут строить социализм. «Тебя учат, как делать кино, в лучшем институте, есть учебная киностудия, есть целая Москва. Что тебе еще надо?» - так сказал декан иностранного факультета. Мне не надо кинокадры из архива, не надо снимать самой. Я хочу быть в киногруппе носильщиком.  Мне надо быть с пионерами, на комсомольской стройке, на учебе, там – внутри всего, все видеть и слышать. Я хочу понять, как это сделано. В Дагомее другие люди, все другое. Надо понять, как это делать у нас? Мне очень трудно - ты понимаешь?! Помоги мне! - умоляла она.
    К перрону подкатил поезд метро. Андрей подхватил Зери-Аданну под руку и увлек в вагон.
   
    Почти всю ночь они просидели в читальном зале общежития. Зери-Аданна дважды приносила, сваренный в большой медной турке, крепкий кофе. Андрей освоил свою новую печатную машинку, кое-что придумывал в сценарный план сам, но, в основном, печатал под диктовку Зери-Аданны.
    К декану факультета иностранных студентов ВГИКа они попали только к концу следующего рабочего дня. Секретарь декана принесла им кофе, пакетики с сахаром, овсяное печенье и сливки в маленьком сливочнике.
   - Владимир Григорьевич, я ухожу, телефон вам оставила, - секретарь подчеркнуто приветливо улыбнулась отдельно Зери-Аданне, Андрею и ушла.   
   - У нас уже есть сценарный план, мы его принесли, - нетерпеливо начала разговор Зери-Аданна и положила на стол несколько машинописных страниц. - Я утром отдала этот план Роману Кармену.
   - Мне нравится такой деловой настрой, - улыбался Владимир Григорьевич. -  Вы оба отличные студенты, у вас хорошее будущее.  Ты, Зери-Аданна, пожалуй, лучше всех на иностранном факультете говоришь по-русски… Извините, я попью кофе, пробегал сегодня весь день и остался без обеда, - декан подлил сливок в чашку кофе и захрустел печеньем. – Вы тоже пейте, сейчас поговорим.
     Разговор был недолгим. Владимир Григорьевич быстро посмотрел сценарный план, честно признался, что не специалист и оценить его не может.
    - Кармен мне звонил перед вашим приходом, - задумчиво сказал декан. - Он тоже прочитал ваш план и высказался в том смысле, что это для какого-то учебного или научно-популярного фильма. По его мнению, в центре настоящего документального фильма должно быть или крупное событие, или интересная человеческая фигура… Знаешь, что он еще сказал, дорогая Зери-Аданна? Я постараюсь быть точным,- Владимир Григорьевич встал, подошел к Зери-Аданне и сказал, подражая голосу Романа Кармена: - «Я бы снял фильм о замечательной африканской женщине Зери-Аданне, которая так любит свою маленькую экзотическую страну, что готова делать невероятно трудное дело:   строить в ней социализм». Я абсолютно согласен с Романом Лазаревичем. - Он нагнулся, взял руку растерявшейся Зери-Аданны и поцеловал.
    Зери-Аданна уходила из кабинета декана тихая и потерянная. Андрей был рад, что тяжелая для него ситуация, разрешилась вполне благополучно. Он утешал Зери-Аданну:
     - Ты запомнила: надо, чтобы твой отец поговорил с нашим послом в Дагомее Вячеславом Кареткиным…  Будешь летом вести танцевальный кружок в пионерском лагере МИДа, поездишь по другим пионерским лагерям. Ей Богу, социализм начинается именно там. Я поеду на практику, а у тебя будет замечательное пионерское лето.
   
     После разговора с деканом Зери-Аданна как-будто пропала. Андрей несколько дней не мог найти ее ни в институте, ни в общежитии. Дежурная общежития сказала, что Зери-Аданна куда-то уходит около семи утра, а возвращается поздно вечером.
    Он переночевал в комнате общежития с То Дин Тхи, который разбудил Андрея в шесть утра, дал ему побриться своей электробритвой и вручил бумажный пакет.
    - Что это? – спросил Андрей.
    - Вчера друг привез фрукты из Вьетнама. Ты отнеси ей, она любит, я знаю, - Тхи ласково погладил Андрея по руке.
     Зери-Аданна открыла дверь не сразу. Андрей, с тяжелым сердцем, уже собирался уйти, когда услышал шорох ее шагов. Она открыла дверь, как-то необычно улыбнулась ему, приложила палец к губам и поманила в комнату.
     Он осторожно вошел, оглядываясь по сторонам и ожидая, что в комнате кто-то спит. Но Зери-Аданна была одна. Она босиком, на цыпочках проскользнула в легкой пижаме с короткими брючками к окну, встала коленями на подоконник и снова поманила рукой Андрея. Когда он подошел, она показала в окно и сказала шепотом:
    - Смотри: наше солнце пришло сюда. 
   За окном, справа, за серым корпусом больницы имени Семашко, за старыми тополями, пестревшими молодыми листочками, за рекой Яузой и погромыхивающей на железной дороге электричкой, из просыпающегося лесопарка «Лосиный остров» поднимался чистый алый шар солнца.
    Свет солнца не слепил глаз и на него можно было смотреть долго. Андрей перевел взгляд на Зери-Аданну, на ее розовые пятки и подушечки пальцев на ногах. Она обернулась, в ее агатовых глазах блеснули отблески утренней зари, полные губы расплылись в улыбке. Ее лицо выражало детское счастье.
    - В Котону у нас был маленький домик в тридцати милях от океана. Там жила моя бабушка. А еще там был маленький лес. В нем жили птицы. Солнце вставало, как здесь – тихо-тихо… Ты любишь лес?
    - Конечно. Я вырос на Урале среди больших сосновых лесов.
    - Около Котону только маленькие леса, но тоже любимые, - Зери-Аданна соскочила с подоконника, быстро заправила кровать и поставила стул возле прикроватной тумбочки:
    - Сядь сюда и не поворачивайся, пока я не скажу, - сказала она с нарочитой строгостью.
    Андрей сел на стул. Перед ним, на прикроватной тумбочке, рядом с брошюрой Ленина «Как нам реорганизовать Рабкрин», очками и кофейной чашкой, стояла небольшая фигурка – не то человека, не то зверя. Он взял фигурку в руки. Она была гладкая и, для своих небольших размеров, довольно увесистая.  На ощупь – из дерева, из какой-то темной, почти черной, древесины. Из широко открытой пасти торчали маленькие ярко красные клыки: два сверху и два снизу.  В глазки были вставлены камешки. Они светились нежным алым светом. «Точно, как встающее солнце», - подумал Андрей.
    - Его зовут Тобоссу, - подошла к нему сзади Зери-Аданна. – Это охранный тотем нашего рода. Я ставлю его около себя на ночь … Пока сиди так, - предостерегла она Андрея. – Тобоссу мне подарила бабушка, когда я поехала в Париж, чтобы закончить там гимназию. Мне тогда было четырнадцать лет.
     - Почему у Тобоссу такие красные клыки? Он злой? – с сомнением спросил Андрей.
     - Ну, что ты! – запротестовала Зери-Аданна. – Он очень добрый и охраняет меня от злых духов. Злые духи сильны - Тобоссу надо быть страшным, чтобы они боялись его… Все, можешь повернуться.
     Зери-Аданна была в джинсах, яркой красной ветровке, с синим шарфиком на шее, свисавшем на грудь.
      - Ого! – одобрил Андрей. – Ты уже куда-то собралась?
      - Пойдем завтракать. У меня только кофе и одна галета.
      - Тхи послал тебе фрукты из Вьетнама, - спохватился Андрей и стал отыскивать глазами, куда положил кулек с фруктами, нашел его на стуле около дверей и подал Зери-Аданне.
      - Неужели во Вьетнаме все люди такие хорошие? – с теплыми нотками в голосе сказала она. – Но все равно надо идти в гастроном.
      - Только половина восьмого утра, гастроном еще закрыт… Пойдем ко мне в гости, в Леоново! - вдруг с азартом предложил Андрей. – Я поджарю яичницу, испеку блины!  Здесь пешком идти всего минут двадцать.
      Зери-Аданна с сомнением смотрела на него. Потом вспомнила:
      - Ты говорил, что в твоем домике есть камин?
      - Нет, - засмеялся Андрей, - простая печка с плитой. Но очень хорошая. А готовлю я на электроплитке. У меня две конфорки.
      - Ты зажжешь печку? – прищурилась Зери-Аданна. – Я очень люблю огонь.
      - Да, запросто! – обрадовался Андрей. – Мне все равно надо подтопить в доме.
      
       Утро было прекрасным: тихим, свежим. Они шли широким, бодрым шагом.  Когда пересекли Проспект Мира, вдали раздался звон колокола.
      - Это у меня, в Леоново, в церкви, звонят! - обрадовался Андрей и ускорил шаги.
      - Сегодня православная Пасха, - сказала Зери-Аданна.
      - Да? - удивился Андрей. – Я вообще-то крещеный, но в церкви не был уже давно.
      - А я была в прошлое воскресенье на католической Пасхе в храме Святого Людовика Французского. За год в Москве я всего два раза была в храме, на Рождество и Пасху. Я - плохая христианка.
      В домике Андрея было прохладно. Он извинился перед Зери-Аданной за низкие двери и потолок, заверил, что все это с лихвой окупается малым расходом дров, за которые надо платить отдельно, и сразу заторопился в сарай.
     Когда он вернулся с охапкой дров, Зери-Аданна подметала старый, вытертый ковер на полу комнаты.
    - Мне нравится у тебя, - сказала она, - но надо все чистить… Дай мне разжечь огонь в печи.
    Андрей топориком наколол от соснового полена лучины, открыл заслонку в трубе, приготовил для растопки бумагу и стал подсказывать Зери-Аданне, что и как делать. Когда в печи загудело, он начал заводить в кастрюльке тесто для блинов, а она уселась на маленькой скамеечке возле печи, чуть приоткрыла дверцу, и смотрела, как играет пламя. 
    - Я пеку очень вкусные блины, - хвастался Андрей, соображая, почему у него для теста осталось всего одно яйцо. – В сарае, где я сейчас брал дрова, приготовлены два гроба, - рассказывал он. – Знаешь, что такое гроб?
    - В них хоронят людей, - откликнулась Зери-Аданна.
    - Мои хозяева – больные старики. Их единственный сын живет где-то на Севере, письма пишет редко. Они хорошие люди, но прижимистые и немного странные. Почему-то решили, что умрут в один день и приготовили для себя гробы…
   В дверь постучали. Андрей крикнул: «Да!». Дверь широко открылась, и крупная рыхлая старуха с одутловатым лицом, в сильных очках, медленно перевалила через порог, старательно держа в руке круглый поднос с куличом, крашеными яйцами в блюдце и стограммовой стопкой водки.  Андрей, подхватил у нее поднос, поставил на стол. Старуха, тяжело дыша, прикрыла за собой дверь, сказала: «Христос воскресе!» и распахнула объятия. Андрей на секунду растерялся:
   -  С праздником, Ульяна Петровна… Воистину воскресе! – вдруг вспомнил он и обнял необъятную старуху.
   Они трижды поцеловались. Ульяна Петровна тяжело опустилась на табурет около стола:
   - Мы нынче с Петровичем, в кои-то веки, всенощную отстояли. Хорошо, церковь рядом, да стульчик с собой взяли, садились по очереди, а то бы… - Она вдруг замерла с открытым ртом и быстро перекрестилась.
    Зери-Аданна стремительно поднялась от печи, громко сказала: «Христос воскресе!» - нагнулась к старухе, приобняла и поцеловала ее в щеку.
    - Мы учимся вместе с Андреем. Я тоже христианка… Это кулич и… крашенки, - с трудом выговорила она, показывая на поднос.
    Андрей понимал, что Зери-Аданна разряжает обстановку. Он схватил кастрюльку и продолжал взбивать тесто. Ульяна Петровна пришла в себя, закивала, заговорила:
    - Батюшка у нас молодой, знающий. Говорит, что в нашей церкви в двенадцатом году, когда французы пришли, Наполеон ждал, когда ему принесут ключи от Москвы. Сидит, ждет, а ему и докладывают: горит Москва, не желает Кутузов ее отдавать!
    Ульяна Петровна сказала, что они с ее Петровичем уже разговелись, что Петрович сильно устал, отдыхает, поднос Андрей может отдать вечером, а за дрова до осени платить не надо. Она с трудом поднялась и достала из кармана нарядного платья сложенный вчетверо листок. Подала его Андрею:
    - На, прибери: здесь адрес нашего Витька. Ты уж Андрюша, не поленись, сразу пошли ему телеграмму, когда с нами это случится.
    Старуха ушла. Зери-Аданна с задумчивой улыбкой смотрела на Андрея:
    - Русские люди бывают совсем настоящие, как у нас в Дагомее, - сказала она. – Давай раз…гов…няться.
    Андрей засмеялся, разрезал кулич, подал крашеное яйцо Зери-Аданне:
    - Будем биться: стукнемся яйцами и посмотрим, чье разобьется.
    Они стукнулись, разбилось яйцо у Андрея.
    - Я победила? – спросила Зери-Аданна. - Тогда я хочу выпить чуть-чуть водки. Я никогда не пробовала русской водки.
      Блины они пекли вместе, на одной сковородке, по очереди заталкивая ее в открытую дверцу печи и ставя на угли. Ручка сковороды была коротковата, приходилось все делать в кожаных перчатках, рискуя обжечься, но Зери-Аданна хотела, чтобы «обязательно на углях».
      Андрей стоял у печи рядом с ней, смотрел, с какой старательностью и с каким удовольствием она все делает: как высовывает кончик языка и делает им замысловатые движения, словно пишет в воздухе какие-то заклинания; как вытягивается к открытой печи ее фантастически красивая шея, напоминающая шею птиц, летящих в теплые края.
    В какой-то момент ему нестерпимо захотелось нагнуться и поцеловать Зери-Аданну в шею. Удержался он с большим трудом.
    Потом они ели блины с маслом, вареньем и чаем.
     - Я никогда так много не завтракала, - Зери-Аданна притворно закатила глаза, встала из-за стола и начала одевать ветровку. - Надо много ходить.
    Они прошли по короткой деревенской улице, вышли на пустырь, где зимой снимали немой этюд со стариком и собакой. Там стояла черная машина «Волга». Около нее ходил крупный бородатый мужик в брезентовом костюме цвета хаки, хлопал в ладоши и резко кричал: «Ко мне! Ко мне!» К нему подбежали две тощие лохматые собаки. Он затолкал их в машину и закрыл дверь.
     - Смотри, - показал Андрей Зери-Аданне: - опять на пустыре мужик и собаки. Похожи на охотничьих.
    Мужик между тем достал из мешка пушистую рыжую кошку и бросил ее на землю. Кошка прижалась к земле, потом поползла. Мужик откинул ее ногой подальше, открыл дверцу машины и зычно крикнул: «Ату! Ату!»
    Одна за другой из машины выскочили две собаки, кошка бросилась бежать, и собаки, с визгом и лаем, кинулись за ней.
    Андрей и Зери-Аданна остановились метрах в тридцати от мужика и машины.
    - Обучает охотничьих собак, - догадался Андрей. – Кажется, это борзые. Я их видел только в кино.
     Кошка петляла по пустырю, делала немыслимые прыжки, спасаясь от собак, которых заносило на крутых поворотах.
     Зери-Аданна вцепилась в руку Андрея. Собаки, наконец, догнали кошку, одна схватила ее длинной пастью, подкинула высоко в воздух, другая подхватила, и они стали подбрасывать тело кошки по очереди, не давая упасть на землю. Все это происходило безмолвно, метрах в пятидесяти-шестидесяти от замерших Андрея и Зери-Аданны.
   Зери-Аданна уткнулась в плечо Андрея и забормотала: «Как ужасно! Ужасно!»,- а мужик возле машины восторженно кричал: «Молодцы! Молодцы!.. Дени! Джейк! Ко мне! Ко мне!»
    Наконец, мужик загнал собак в машину.  Зери-Аданна и Андрей подошли к нему.
    - Это борзые? – спросил Андрей.
    Возбужденный, красномордый мужик солидно огладил бороду:
      - Русские борзые - царская порода.
      - Их раньше князья да графы держали, - поддержал его Андрей.
      Мужик хохотнул:
      - Ну и сейчас такие же держат. Я у хозяина и за шофера, и за псаря.
      - Почему вы здесь кошку убили? – неожиданно громко и недружелюбно спросила Зери-Аданна. – Сегодня Пасха!
       Мужик с усмешкой смерил ее взглядом, сказал Андрею:
      - Твоя зазноба, из ВГИКа? Одобряю… У меня в Леоново сестра с племянниками живут, кошек для меня ловят. Собак вовремя учить надо… Вы идите, идите – у меня тут еще один кот в мешке.
     В тот день они гуляли по аллеям ВДНХ, и Зери-Аданна рассказала Андрею, что вовсе не избегает встреч с ним, а просто у нее не хватает на все времени. Роман Кармен помог ей устроиться вести кружок танцев в детском оздоровительном лагере Министерства иностранных дел под Москвой. Ей надо бывать там два раза в неделю. А еще она стала ходить в студию бальных танцев в Университет дружбы народов, где у нее учится несколько знакомых.
    «Я всю жизнь любила танцевать, - говорила она. -  Из Гаваны приезжал сын Кармена Александр. Он отвез меня в лагерь МИДа, и мы с ним показывали детям, как танцевать латиноамериканскую самбу. Александр красивый, он мне понравился, но он уже уехал», - Зери-Аданна с прищуром посматривала на Андрея и, как ему показалось, кокетливо улыбалась. 
   
     Накануне Первого мая однокурсница Андрея Дина Козодаева позвала его и еще одного однокурсника помочь переставить мебель в ее новой квартире на улице Докукина. Квартира находилась недалеко от ВГИКа, но Дина была инвалидом, припадала на правую ногу и потому ездила на такси или на служебной машине, которую присылал за ней высокий покровитель, Николай Подгорный, Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Он был другом молодости покойного отца Дины. Новая Динина квартира была подарком Подгорного к Первомаю.
    В ожидании машины они стояли на ступеньках крыльца ВГИКа, когда из института вышла Зери-Аданна. Дина была с ней знакома и пригласила помочь прибраться в квартире после перестановки мебели.
    Мебель в просторной двухкомнатной квартире переставили быстро, повесили на стены несколько ковров и стали на кухонном столе раскладывать продукты из четырех коробок, которые привез шофер служебной машины.
     - Это «кремлевский паек», - объяснила Дина. – Мне его привозят два раза в месяц.
     В одной коробке были свежие говядина и свинина, несколько сортов колбасы и мясных деликатесов.   В другой - крупы, мука, овощи и фрукты.  В третьей - рыбные продукты, а в четвертой – десятка два разных банок и баночек, бутылки с разным спиртным и две большие коробки конфет.
     Все было тщательно упаковано. Дина разворачивала пакеты и конверты, сверяла все по длинному списку в накладной и возбужденно говорила:
    - Ну и навалили!  Наверное, не только к празднику, а еще и на новоселье. Как бы сам Николай Викторович не приперся.
    Андрей заглянул в накладную, увидел внизу итоговую цифру: сорок восемь рублей тридцать копеек, - и с удивлением стал разглядывать цены на мясные и рыбные деликатесы. Он не имел понятия, сколько стоят черная и красная икра, осетрина горячего копчения, а семга – холодного, потому, что не видел всего этого в магазинах. Но цены на мясо, колбасу, растительное масло были ему известны. По накладной все это стоило раза в два, а то и в три дешевле.
    - Откуда такие низкие цены? – спросил он.
    - Кремлевские! - радостно засмеялась Дина.
    Зери-Аданна, которая до этого скромно сидела около стола и смотрела, как Дина достает из коробок и раскладывает продукты в холодильник или в кухонные шкафчики, тоже взяла в руки накладную с ценами.
     - Как это получается?! – подняла она удивленные и даже испуганные глаза. -  Много морей и рек, много полей и лесов, корабли, колхозы, заводы…  Все работают, а ничего не хватает!? Хороших продуктов в магазинах нет, джинсов нет! Хороших трусиков женщине не купить! Почему? Куда все девается?
     - А у тебя в Дагомее всего много? – расхохоталась Дина. – Ладно, ребята, давайте выпьем по рюмочке. А вечером первого мая всех приглашаю на новоселье.
   
     Утром первого мая, радуясь теплой солнечной погоде, Андрей пришел в общежитие ВГИКа, упорно стучался в комнату Зери-Аданны на пятом этаже и, недоумевая, почему она не открыла, пошел вниз, на второй этаж.
    Зери-Аданна попалась ему на лестнице, с красным шариком в руке, радостно поздравила Андрея с праздником, сказала, что ходила гулять в лесопарк  «Лосиный остров».
    - Пойдем в читальный зал, – позвала она. - Там поставили телевизор и сейчас будут показывать первомайскую демонстрацию на Красной площади. 
    - Ты ходила гулять с шариком в руке? - спросил он с иронией.
    -  Это для хорошего настроения, - стукнула она его шариком по голове.
   В читальном зале сидели на стульях человек десять. Зери-Аданна громко поздравила всех с праздником. Андрей поздоровался за руку с вьетнамцем То Дин Тхи, с монголом киноведом Байцуреном, с саудовским принцем Тэфери, который уважительно поднялся со стула, не смотря на свои сто двадцать килограммов. Андрей невольно отметил, что смотреть по телевизору первомайскую демонстрацию собрались почти одни иностранные студенты, жившие в общежитии. Из советских были только он, да еще один знакомый киновед.
     - Мне хотелось пройти со всеми по Красной площади, - шептала Андрею Зери-Аданна. - Подруга из университета имени Патриса Лумумбы приглашала идти с ними, но надо было отпрашиваться в нашем деканате и ночевать в общежитии университета, потому что очень рано вставать.
    На экране телевизора часы на Спасской башне пробили десять часов, оркестр заиграл «Интернационал», и колонны демонстрантов со знаменоносцами впереди двинулись по Красной площади. Покатилась платформа на колесах с транспарантом «Да здравствует Всемирный Интернационал», следом за ней еще одна платформа с живой композицией «Рабочий и колхозница». Потом повезли ракету с большим портретом Юрия Гагарина. Следом поплыл огромный транспарант «Коммунизм – светлое будущее человечества!»
   Под звуки песни «Москва майская» пошли трудящиеся московских заводов с портретами членов Политбюро ЦК КПСС. Когда пошли студенты и москвичи с веселыми детьми, бумажными цветами и красными шариками, Зери-Аданна вытянула свою красивую шею к экрану телевизора:
       - Да здравствует День интернационала! – с восторгом сказала она. -   Мне очень нравится! Такие счастливые люди! У нас в Дагомее тоже будут такие демонстрации!
     На трибуне мавзолея Ленина показали руководителей Коммунистической партии и страны. Андрей подтолкнул Зери-Аданну:
     - Смотри: слева от Брежнева стоит Подгорный - покровитель Дины Козодаевой.
     -  Он из ее рода? – спросила Зери-Аданна.
     -  Нет, просто друг ее погибшего отца.
     - Наверное, хороший человек, - предположила она.
      
     На новоселье к Дине пришла вся группа сценаристов первого курса. В подарок купили торшер с зеленым абажуром. Афганец Гулям Мухаммед Садид привез Дине из комиссионного магазина репродукцию картины Рембрандта «Даная» в дорогой раме. Зери-Аданна не хотела идти на новоселье, но после настойчивых уговоров Андрея согласилась, отказавшись, однако, показать свой подарок.
   А Дина сразу с удовольствием продемонстрировала подарок Зери-Аданны всем гостям. Это был шелковый домашний халат бледно голубого цвета с Эйфелевой башней на спине.   
    В этом халате Дина потом и сидела за столом. Было видно, что ей приятно быть хозяйкой богатого дома, нравится угощать своих однокурсников хорошей едой. Она проворно ковыляла на кухню за очередным горячим блюдом, хвасталась говядиной с черносливом. В какой-то момент она унесла на кухню зазвонивший телефон на длинном проводе, а вернувшись гордо сообщила, что ее поздравил с новосельем и Первомаем сам Николай Викторович Подгорный.
    Все гости, в том числе и Андрей, были навеселе, а кое-кто заметно опьянел. Зери-Аданна, не смотря на старания сидевшего рядом Андрея, выпила только несколько глотков грузинского вина, ела аккуратно и мало, стараясь  попробовать от  всего по чуть-чуть.
   Наконец, перешли в соседнюю комнату и начали танцевать при свете подаренного торшера. Андрей вдруг обнаружил, что Дина куда-то подевалась, пошел ее искать и обнаружил на стульчике в ванной комнате. Халат с Эйфелевой башней валялся на полу. Она тихо плакала и не скрывала слез. Андрей стал ее утешать, хвалить за то, что она вкусно готовит.
     -  Это домработница Анька приходила и все приготовила! – со злостью сказала Дина. – Иди, танцуй со своей африканкой! 
     Андрею после общения с Диной танцевать не хотелось, но Зери, одиноко стоявшая у окна, сама пригласила его. Две колонки от магнитофона стояли на комоде. Из них неслась музыка Мишеля Леграна. Чувственный женский голос пел песню «Ветряные мельницы твоего сознания». Андрей недавно смотрел в Госфильмофонде, в Белых Столбах под Москвой, голливудский фильм, в котором звучала эта песня. Она понравилась ему. Он забылся и словно поплыл над Землей, но странным образом чувствовал в своих руках теплое и сильное женское тело. От этого тела шла энергия жизни, и ему хотелось больше этой энергии. Он невольно погладил Зери-Аданну по спине и прижал ее к себе.
    Зери-Аданна отстранилась и вернула его к действительности:
    - Ты знаешь, о чем эта песня? – спросила она.
    - Очень приблизительно, - пробормотал Андрей. - Я смотрел не дублированный фильм, где звучит эта песня, и переводчица только обозначила ее смысл.
    - Там есть такие слова, - Зери-Аданна попробовала встроить свой голос в звучащую песню. - …В космос вброшенный когда-то, словно плод наш мир висит. И, как зов миров извне, мельниц шум в твоем уме…
    - Красиво, - пробормотал Андрей. Он смотрел на шею Зери-Аданны и вдруг поцеловал ее ниже уха.
     Она перестала танцевать, уперлась руками в его грудь и тихо сказала:
     - Я так не хочу.
    Когда Андрей осознал, что происходит, Зери уже не было рядом с ним. Он бросился за ней в прихожую, попытался остановить, но она решительно отодвинула его от двери и вышла из квартиры.
    По дороге до общежития они перебросились всего несколькими ничего не значащими фразами. Была теплая ночь. Дежурная по общежитию долго не открывала дверь и вытаращила глаза, когда Зери при ней легонько поцеловала Андрея в щеку и спросила:
     - Я не обидела тебя?.. Тогда я рада. Иди спать домой.

   
     В мае у Андрея начались зачеты. К экзамену по сценарному мастерству он написал киноновеллу, но она не нравилась ему, и он начал писать другую, сюжет которой подсказала его однокурсница с киноведческого отделения Наташа Дьяченко. Наташа рассказала ему интересную историю о своем отце, видном ученом-химике, который занимался разработкой топлива для космических ракет. Это была захватывающая история о жестком соперничестве между СССР и США за грузоподъемность ракет, выводящих космические корабли на орбиту. По рассказу Наташи в этом соперничестве побеждал СССР.  Андрей начал писать сценарий киноновеллы, работал по ночам, но информации и знаний не хватало.
    С Зери-Аданной они виделись только в институте, общались на бегу. Зери-Аданна говорила, что у нее очень много дел, что она готовит с детьми в загородном лагере большую программу из танцев народов мира, почти как у ансамбля Игоря Моисеева. Летом они намечают выступать с концертами в пионерских лагерях.
    В середине мая Андрея остановил в коридоре института декан факультета иностранных студентов Владимир Григорьевич, завел в свой кабинет и разговор начал с места в карьер: 
    - Помнишь в «Маленьком принце» у Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».  Великолепные слова! Взялся шествовать над Зери-Аданной – отвечай за нее. Она же нравится тебе. Жениться, конечно, не обязательно, но нельзя упускать такую замечательную девушку.  Она у нас единственная из республики Дагомея и надо…
    - Я вас не понимаю, - перебил его Андрей. – У меня экзамены на носу.
    - У нее тоже экзамены, а она занятия пропускает, уже два раза в общежитии не ночевала.
    Андрей пожал плечами:
    - Наверное, у подруги в университете Дружбы народов…
    - Да знаю я, знаю! – декан стукнул ладонью по столу. - Мы не возражаем. И с детьми она занимается танцами – дело хорошее. Но она же приехала к нам учиться. У нее и за учебу, и за общежитие заплачено, да не в деньгах дело. Разговаривал я вчера с ней и заметил, что она стала какая-то не такая… Словно интерес у нее к нашей стране пропал.  Надо как-то растормошить ее!  Кто это сделает лучше тебя? Понимаешь? – Владимир Григорьевич встал, протянул Андрею руку.
    Андрей тоже поднялся со стула, пожал руку, сказал со вздохом: «Я попробую», - хотя совсем не понял, что он должен делать.

    На следующий день Наташа Дьяченко пригласила Андрея к себе домой и обещала показать записи отца, который перед смертью писал что-то вроде воспоминаний о себе и своей работе. Андрею показалось, что «космическая тема» как раз то, чем можно «растормошить» Зери-Аданну. Он попросил у Наташи разрешение приехать к ней с Зери-Аданной, и через час они были в высотном доме на Котельнической набережной, где жили Дьяченко.
   В квартире их встретили смех и пьяные голоса, певшие где-то в комнате веселую литовскую песню, которую Андрей слышал от литовки Вики Байжи, учившейся с ним в одной группе. Потолки в квартире показались Андрею слишком высокими. У стены в широком, длинном и полутемном коридоре стояли два спортивных велосипеда.
   Из комнаты в коридор выглянула седая женщина в теплом домашнем халате, одела очки, молча посмотрела на Андрея с Зери-Аданной и, страдальчески морщась, сказала Наташе:
    - Скажи своему брату, чтобы вели себя тише – у меня голова болит.
    Наташа провела Зери-Аданну и Андрея в конец коридора, в кабинет, прикрыв по пути створки дверей комнаты, где пели литовскую песню.
    - У меня сводный брат режиссер, сейчас работает в театре, в Паневежисе, - стала объяснять Наташа. -  В прошлом году снял на «Ленфильме» неудачный фильм по мотивам пьесы Володина, который положили «на полку», немного запил, но сейчас, кажется, встает на ноги – привез нескольких актеров на кинопробы в Москву… Там, кстати, Бруно Оя – самый красивый актер в Советском Союзе.  У него сейчас сломана рука.
    - Почему сломана? – удивился Андрей.
    - Говорит, женщину защищал… Он, вообще-то, большой трепач, - Наташа пыталась открыть ящики письменного стола, но они все оказались закрыты на ключ. Она сказала, что ключи у матери, и ушла.
     Зери-Аданна ходила по кабинету и рассматривала корешки книг за стеклянными дверцами огромных шкафов. Андрей оглядывал просторный кабинет, удивляясь не столько количеству книг, сколько тому, что заметное большинство книг у отца Наташи, химика и технаря, были художественные. Один из шкафов занимали альбомы мировой живописи и музыкальные пластинки.
    Пришла Наташа, достала из ящика папку с рукописью и положила на стол, потом открыла сейф в углу кабинета и подала Андрею толстую тетрадь в синей картонной обложке.
    - В папке неоконченная автобиографическая повесть моего папы, – сказала она. - Там, ближе к концу, есть кое-что из того, чем ты заинтересовался.  А здесь, в тетради, папин дневник за последние три или четыре года. Я недавно читала его. В нем точно есть то, что тебе надо – целая драма соперничества с американцами по разработке разных видов топлива для ракет.
   Андрей полистал дневниковую тетрадь:
   - У твоего отца невероятно красивый почерк, - удивился он.
   -  Как я завидовала его почерку! - засмеялась Наташа. – Пыталась подражать, да ничего не вышло. Папа отлично рисовал. Все его рисунки и картины у мамы в комнате.
   - Можно, я возьму рукопись и дневник на несколько дней?
   - Повесть можно взять под честное слово, а папин дневник мама категорически не разрешает брать. Посиди здесь, почитай, можешь кое-что записать.
   Андрей вздохнул. У него было слишком много дел по учебе, и он рассчитывал заниматься киноновеллой по ночам.
    - Здесь, в конце дневника, вырвано несколько страниц, - показал он Наташе.   
    Наташа покивала, сказала, глядя в угол кабинета, где стоял большой диван, обитый черной, потертой кожей:
     - Там была предсмертная папина записка. Он застрелился в этом кабинете.
    Андрей замер с тетрадью в руке, а Зери-Аданна спросила с сомнением и удивлением:
     - Папа выстрелил в себя сам?!
     - Да, Зери, сам, из именного оружия. Вот на этом диване, - кивнула она. – В Кремле был прием по случаю какого-то удачного запуска космического корабля. Брежнев шел вдоль приглашенных с рюмкой в руке, ему представляли каждого, он чокался и говорил: «Поздравляю!» - а когда ему представили папу, сказал: «С тобой чокаться не буду. Мне доложили, что из-за тебя и твоего топлива мы два года топтались на месте и позволили американцам обогнать нас в космосе».
    Мужской голос окликнул Наташу, и она торопливо вышла из кабинета. Андрей сел за письменный стол. Его взгляд остановился на том месте в дневниковой тетради, где были вырваны листы, и он надолго задумался.  Зери взяла папку с рукописью повести, устроилась читать на диване, потом стала разглядывать обивку дивана и поднялась с него. Она пристроилась на широком подоконнике и стала читать стоя. Через некоторое время спросила:
    - Америка правда обогнала вас в космосе? И он поэтому застрелил себя?
    Андрей не повернулся к Зери-Аданне и не ответил, а просто пожал плечами. Дверь в комнату широко открылась. Вошел высокий мужчина в полосатой майке-тельняшке. Левая рука у него была загипсована и висела на животе, на перевязи.
    - Почему вы не желаете выпить с нами? – весело спросил он с заметным акцентом. - Мы тоже из кино и звания имеем… Ага, вот где будущий режиссер из Африки! - подошел он к Зери-Аданне и подал ей руку. – Бруно Оя, знаменитый эстонский баскетболист и немного актер.
    - Зери - Аданна, - пожала она его руку.
    - Ты красивая и высокая, я хочу у тебя сниматься, - начал заигрывать с ней Оя. - В баскетбол играешь?
    - Нет, я танцую, - улыбалась Зери-Аданна, разглядывая лицо Бруно, наклонившегося к ней.
    - А я - чемпион по баскетболу и чемпион по красивым женщинам. Наташа сказала, что ты хочешь строить в Африке советский социализм?
    - Может быть, - с удивлением отстранилась она от него.
    - Не делай глупости! Советский Союз держится на обмане и страхе. Желаемое выдают за действительное – вот и весь социализм. Лучше играть в баскетбол и любить красивых женщин. 
      Бруно Оя, не смотря на загипсованную руку, обнял Зери и положил свою огромную ладонь на ее ягодицу. Зери-Аданна решительно вывернулась и отошла в сторону. Андрей вскочил со стула.  Бруно предостерегающе выставил в его сторону сломанную руку на перевязи:
    - Прошу прощения у дамы!.. Попа у тебя, как хороший баскетбольный мяч, - сказал он Зери-Аданне и заразительно засмеялся.
    В кабинет стремительно вошла смеющаяся блондинка с распущенными волосами, ослепительно красивая, с бутылкой шампанского в руке:
    - Во что налить? – закричала она.
    - Не надо наливать, - подхватил ее Бруно, - здесь строят социализм!  Не мешай им, моя белокурая бестия…
    Торопливо вошедшая в кабинет Наташа аккуратно вытеснила Бруно Оя и его подругу в коридор, закрыла за собой дверь.

    Конец мая и начало июня прошли у Андрея и Зери-Аданны в тяжелых трудах. Андрей не стал писать сценарий фильма о соперничестве СССР и США в покорении космоса: тема оказалась слишком сложная, и кинодраматурги Фрид и Дунский, которые в это время вели сценарную мастерскую вместо Каплера, сказали, что для нее еще не пришло время. Да и у самого Андрея, после того, как он узнал о трагической судьбе отца Наташи, писать о космической гонке желания поубавилось.
    Зери-Аданна на удивление быстро и успешно сдала сессию. Ей разрешили в летние месяцы жить и вести кружок танцев в детском загородном лагере министерства иностранных дел.
   Накануне отъезда в лагерь она отдала Андрею тетрадь со своим рассказом о прабабушке и дагомейско-французской войне. Они вместе прочитали рассказ, посмеялись над некоторыми его эпизодами, которые показались Андрею похожими на сложные ребусы. Зери-Аданна просила Андрея написать по рассказу сценарий на русском языке и мечтательно, но очень уверенно, сказала:
    - Через год у меня в Дагомее будет уже все хорошо. Папа передал письмо: марксизм-ленинизм побеждает. Мы с тобой поедем в Дагомею снимать фильм. Только надо снимать не летом, потому что летом у нас идут дожди.
    Зери-Аданна уехала в детский загородный лагерь, а через несколько дней и Андрей уехал с группой сценаристов в Калининград на учебную практику по сбору материала. Четверым иностранным студентам из сценарной мастерской, в которой учился Андрей Мальцев, ехать в Калининград не разрешили.

     С практики Андрей вернулся в конце июля с одним рублем в кармане и забинтованной ладонью правой руки. С ладонью вышла забавная история.
    За несколько дней до конца практики у помощника мастера Людмилы Кожиновой, которая ездила с ними в Калининград, был день рождения. Денег на цветы ни у кого в группе уже не было, и Андрей пошел на рискованный шаг: залез через высокую кованную решетку забора в сад бывшего прусского особняка, в котором жили две семьи с Украины и крупная немецкая овчарка.
    Этот сад с большими кустами цветущих роз удивительно хорошо сохранился в разрушенном во время войны Кёнигсберге. Сохранился весь район богатых прусских особняков и старинная кирха, в которую двести лет назад ходил философ Иммануил Кант.
    Сад с розами Андрей приметил накануне.  Людей на территории особняка днем не было. Не видно было и овчарки. Он взял с собой толстую тряпку, чтобы не поранить руку о колючие ветви роз, но собака выскочила из-за дома быстрее, чем он предполагал. Роз он все-таки наломал и даже успел вовремя залезть на забор, но ладонь была сильно исколота шипами. Из нее сочилась кровь.
    В Москву они вернулись днем.  Извещения на денежный перевод от родителей с Урала на столе у вахтера общежития не оказалось. Андрей загрустил. Надо было срочно покупать билет на самолет до Свердловска. Кроме того, ему хотелось увидеть Зери-Аданну, съездить к ней в загородный лагерь хотя бы на полдня.
   Он вышел из общежития и увидел на скамейке под тополями Тэфери. Было жарко, и толстый саудовский принц обливался потом. В одной руке у него было что-то вроде полотенца, а в другой – батон хлеба. Он отрывал от батона зубами большие куски, брал бутылку с лимонадом, запивал и потом вытирал лоб полотенцем.
    Андрей поздоровался с ним, сел рядом. Тэфери прожевал хлеб, с надеждой посмотрел на Андрея:
    - Дай пять рублей. Я потом отдам тебе двадцать пять.
    Андрей развел руки, извинился:
    - Сейчас у меня есть только рубль. Завтра, может быть, дам… Зери-Аданну давно видел?
   Тэфери закряхтел:
    - Час назад уехала на Старую площадь, в ЦК КПСС…  У нее тоже нет денег.
    - В ЦК КПСС? – удивился Андрей.
    - Да, говорит, что там работает друг ее отца. У меня таких друзей нет.  У Зери-Аданны горе: в ее Дагомее военный переворот, людей убили, ее папа скрылся во Франции.  Сейчас мы с ней горюем, как один человек: я не могу ехать домой, она тоже. И денег нет… Хочешь, дам хлеба?
    От хлеба Андрей отказался, поднялся на второй этаж общежития, в свою комнату, где его встретил вьетнамец То Дин Тхи.   Андрей сходил в душ. Тхи заботливо разбинтовал его руку, смазал заживающие ранки какой-то вьетнамской мазью, накормил вареной фасолью со специфическим вьетнамским соусом и напоил великолепным зеленым чаем с печеньем.
     Андрей подремал на своей кровати и поднялся на пятый этаж. В дверь комнаты Зери-Аданны он постучал осторожно. И тут же, к своему удивлению, услышал ее громкий, решительный голос:
    - Нельзя!
    Он замер с поднятым у двери кулаком, не зная, что делать. Простоял так несколько секунд. Дверь внезапно распахнулась, и Зери-Аданна посмотрела на него заплаканными глазами.
    - Можно зайти, - вяло сказал она, пошла и села на кровать.
    Андрей сел на стул около стола, не зная, с чего начать разговор. На столе лежали несколько кульков с продуктами, стояла бутылка вина «Киндзмараули». На тумбочке около кровати стояла фигурка Тобоссу, а в воздухе Андрей уловил незнакомый, терпкий, но приятный запах.
    Зери молчала.
    - Это пахнет касара, - вдруг сказала она. – Такая сонная трава. Когда мне плохо, я кладу ее в рот Тобоссу и поджигаю зажигалкой.
   Опять наступило молчание, и Андрей решил как-то разговорить Зери-Аданну:
     - Тэфери рассказал мне о военном перевороте в Дагомее и твоем отце…
     - Я знаю, что ты виделся с Тэфери, - перебила она его.
     - У твоего отца есть друг в ЦК КПСС? – спросил Андрей.
     - Это его добрый знакомый. Несколько лет назад он был в Дагомее и учил отца русскому языку, а три года назад папа приезжал в Москву с артистами из Дагомеи и потом учился здесь на курсах. Я сегодня была в ЦК КПСС. Еще там был ваш посол в Дагомее Вячеслав Кареткин.  Он сказал, что мне нельзя ехать домой и нельзя искать отца во Франции. Это опасно для него. Надо ждать. Сколько ждать? - Ее крупные, влажные губы дрожали, но она сдерживала слезы.   
    Андрей подсел к ней на кровать, стал говорить какие-то утешительные слова, гладить ее горячую руку:
    - У тебя есть на что жить?
    - Есть, – расплакалась она уже по-настоящему. - Кареткин привез мне деньги от отца. Много денег. Значит, придется ждать долго и жить в Москве, как Тэфери!  Тэфери жалеет меня, а я жалею его и дала ему денег.  – Она, как ребенок, вытирала ладонью слезы со щек и вдруг показала пальцем на фигурку Тобоссу: - Ты видишь? Видишь: у Тобоссу потухли глаза - это очень плохо! Он все чувствует! – Зери-Аданна разрыдалась, и Андрей привлек ее к себе.
     Успокоилась она не скоро. Поднялась с кровати, стала молча ходить по комнате: налила в чайник воды из графина, поставила кипятиться на электроплиту.  Андрей тоже поднялся:
     - Ты хочешь побыть одна?
     - Нет-нет! – запротестовала она. – Я хочу кормить тебя. Я купила хорошие продукты на Старой площади и вино. Ты говорил, что тебе нравится «Киндзмараули».
     Он помог ей накрыть стол. Потом они неторопливо ели, посматривая друг на друга. Зери-Аданна казалась спокойной. Она даже пошутила по поводу исцарапанной руки Андрея, когда он рассказал ей историю с букетом роз в Калининграде.
    - Мне надо лететь к родителям на Урал, - сказал Андрей. -  Я пробуду там до конца августа.  Как у тебя дела с танцевальным кружком?
    - Все хорошо. Мы ездим на гастроли по пионерским лагерям, нам хлопают… Налей мне еще вина, - попросила Зери-Аданна. – Они чокнулись чайными чашками, Зери-Аданна выпила, посидела с закрытыми глазами и спросила: - Ты знаешь Павлика Морозова?
    Андрей посмотрел на нее с удивлением:
    - Пионера-героя, который разоблачил своего деда и за это его убили кулаки? Он мой земляк, с Урала.
    - Мы выступали в пионерском лагере имени Павлика Морозова. Там стоит его памятник и есть музей.  Мне подарили книгу о Павлике. Я ее прочитала уже два раза… Скажи: все это было на самом деле?
    - Конечно. Когда я был пионером, нас возили в Герасимовку, на могилу убитого Павлика и его брата.
    Зери-Аданна тяжело вздохнула:
    - История с Павликом очень плохая. Не из-за него. Мне жалко этого мальчика, даже если он выступал перед властями против своего отца и деда. Может быть он ошибался, что они поступают неправильно? Но зачем столько людей убили в одной семье!  Зачем сделали из Павлика героя на всю страну? Чтобы так поступали другие? И опять умирали родные люди?
      - Зери, это было давно: классовая борьба, раскулачивание и все такое, - неуверенно возразил Андрей.
      - Я помню «Тихий Дон» Шолохова. Так у вас делали новых людей, чтобы строить социализм? - с горечью в голосе спросила Зери-Аданна. – Везде бывает, что иногда рушатся семьи. Но нельзя делать из этого героев! Тогда страна тоже разрушается. Я не хочу в Дагомее такого социализма!..  Извини, мне надо в душ, - она вскочила, взяла что-то из шкафа и вышла из комнаты.
     Андрей стоял у окна в ожидании Зери-Аданны и смотрел, как в лесопарке «Лосиный остров» солнце пронизывает лучами небольшой островок соснового леса среди березовой рощи. Солнце садилось где-то на другом конце Москвы, за его спиной. Перед его глазами, за окном общежития стояли здания больницы и пыльные тополя. Они уже были в тени. Но за железной дорогой, в лесопарке, еще светило солнце. Взгляд Андрея был прикован к сосновому островку среди берез, где было сказочное солнечное царство: темная зелень сосен, золотые стволы, изумрудная зелень травы. Лежащие кое-где между сосен валуны, покрытые мхом, были похожи на сказочные замки. Расстояние до этого сказочного мира было довольно большое. Но Андрей удивительным образом отчетливо видел стебли травы и золотую кору сосен, старые замшелые стены замков, причудливой формы окна, в которых мелькали плохо различимые тени людей…
    ...Он вдруг отчетливо вспомнил, что видел все это много лет назад, в детстве, в маленьком городке на Урале, где родился и вырос. Он тогда шел с бидоном молока от родственников, которые держали корову. И вдруг увидел впереди себя, на склоне горы, золотые сосны и старые замки под ними. Он замер, обомлел от восторга, потому что это был не сон, а самая настоящая явь. В следующее мгновение он понял, что солнце скоро зайдет, и этот сказочный мир исчезнет.  Он кинулся вперед с бьющимся сердцем, но бидон с молоком в его руке начал раскачиваться, молоко стало выплескиваться, и он вынужден был замедлить бег, а потом и совсем остановился, готовый вот-вот заплакать…
  И вот снова садилось солнце. Сказочный мир исчезал на его глазах, исчезала изумрудная зелень и золото стволов, исчезал прекрасный, живой свет под соснами.
     Он отошел от окна и стал думать о Зери-Аданне, понимая, что в ее жизни наступила черная полоса. Ему очень хотелось помочь ей, но он не знал, как это сделать. «Надо задержаться в Москве, съездить в ее загородный лагерь, посмотреть, как она учит детей танцам. Может быть, удастся ее поддержать», - думал он.
    - Когда ты едешь к своим танцорам? – спросил он, когда она вернулась в комнату.
    - Завтра утром за мной пришлют машину, - сказала она, энергично протирая полотенцем жесткие кудряшки на голове.
    - Я поеду с тобой, - решительно сказал Андрей.
    - Нет, я не хочу! У меня в лагере скоро родительский день, мне надо показать, что сумела сделать. Мы учим два новых танца. А тебя ждут папа и мама… У меня нет мамы, она умерла, когда родила меня. 
     - Я переживаю: как-то у тебя сошлось все плохое, и с отцом в Дагомее, и здесь…
     - Не надо так переживать! – Зери-Аданна бросила полотенце на кровать. - Все проходит, я буду жить. Мне очень нравится заниматься с детьми. Знаешь, я учу с ними один ритуальный танец дагомейской религии вуду…    Ты пойдешь сейчас со мной в парк «Лосиный остров»? – спросила вдруг она и внимательно посмотрела ему в глаза.
     - Если хочешь, пойдем. Но скоро начнет темнеть, - кивнул он на окно.
     - Ты боишься темноты?
     - Ни капли! Даже наоборот, - заверил он.
     - Тогда жди меня внизу, я буду собираться.

     Зери-Аданна вышла из общежития на улицу в черном шелковом балахоне почти до пят, с капюшоном на голове и рюкзаком за плечами. Ее губы были накрашены яркой алой помадой, на веках и под глазами блестели золотые блестки. Андрей никогда не видел ее такой.
     - Ты выглядишь очень экзотично! – с восхищением сказал Андрей. – И красиво… А рюкзак? Собралась в путешествие?
     - Да, в путешествие, - задумавшись на секунду, сказала она. - Пойдем, скоро начнет темнеть.
    Они прошли через территорию больницы, вышли через калитку к железной дороге, перешли ее через виадук и стали углубляться по широкой аллее в лесопарк «Лосиный остров».
   По правую сторону аллеи тянулись остатки старой парковой ограды: столбы из красного кирпича с большими выбоинами, металлический штакетник, похожий на ржавые копья, наконечники которых когда-то были покрашены бронзовой краской. А по левую сторону стоял березово-липовый лес, уже начавший темнеть в ожидании надвигающейся ночи.
    Было тепло и тихо. Пахло нагретой землей, зеленью и цветами, как пахнет в лесу вечером, после знойного дня. Они шли молча, посматривая по сторонам. Старый, изношенный асфальт на аллее закончился, и под ногами зашуршала мелкая щебенка. Метрах в тридцати впереди Зери-Аданны и Андрея неторопливо шагала пожилая супружеская пара. Он был высокий, в сером костюме и светлой шляпе, с тросточкой, а она - маленькая, в светлом летнем пальто, держала его под руку, бойко семенила рядом и время от времени кричала непрочным старушечьим голосом:
    - Дина! Дина!
    Перед Зери-Аданной и Андреем из кустов на аллею выскочил остриженный эрдельтерьер, замер, подняв на них голову, и бросился догонять хозяев.
    Зери-Аданна откинула с головы капюшон, подхватила Андрея под руку и заглянула ему в лицо. Они улыбнулись друг другу. Андрей видел, что Зери-Аданна отвлеклась от мрачных мыслей, пришла в себя, и это радовало его.
     - От тебя пахнет чем-то незнакомым, - сказал Андрей. - Мне очень нравится. Новые духи?
     - Нет, это запах моей родины. Такой бальзам, которым женщины в Дагомее перед свадьбой натирают кожу… Однажды в Париже, белый парень сказал моей подруге: «Вонючая негритянка!» Она очень обиделась. Мы не виноваты - у нас такой пот. Это от природы, как и цвет кожи. Люди должны быть разными, быть с природой, чтобы дольше прожить на Земле.
    «Она права», - думал Андрей, с удовольствием вдыхая запах, идущий от нее, и чувствуя ее руку у себя подмышкой. 
     - Я люблю лес, - заговорила через некоторое время Зери-Аданна, - скучаю по нашим пальмам, по нашим простым людям. Я из Парижа два раза сбегала домой в Котону, но папа отправлял меня назад, говорил: «Учись, так говорил Ленин». Когда кончается сезон дождей, наш лес такой волшебный, цветы большие, как в сказке. Идешь дорогой, по обе стороны лес и сверху лес. Много разных пальм, махагони, карите.  Краски – десять, двадцать. Запахи – я не могу сказать! Ночью так пахнет тимьян, что кружится голова! Запах тимьяна похож на вашу мяту, - она закрыла глаза и глубоко втянула носом воздух, у нее расширились ноздри и на алых, накрашенных губах появилась блаженная улыбка. - Утром говорят птицы – целый хор.  Попугаи ругаются, как женщины. Есть маленькая птичка киу. Ее никто не видит. Она любит, когда человек идет. Летит впереди и указывает путь: «Члиди, члиди! Я киу, я киу!»  Киу – добрый дух, а злой дух тоже рядом. Он молчит.
    -  Как все перемешано в твоей голове! – с восхищением воскликнул Андрей. – Ленин и духи, социализм и птицы!?
    - Тебе интересно? – лукаво улыбнулась и заглянула ему в глаза Зери-Аданна. – Ты совсем не знаешь моего народа. Без духов жить нельзя. Я вижу духов другим зрением, потому что я человек. Без птиц тоже нельзя. В Дагомее много разных птиц. Днем высоко в небе летит кондор - редко крикнет, плохо крикнет. Совсем плохо кричит тукан, - она сделала страшное лицо, выпучила глаза и закричала с хрипом и клокотаньем, так что Андрей поежился.
    Пожилая пара, идущая впереди, остановилась и оглянулась на них. Оглянулась и собака Дина. Несколько мгновений, с немым изумлением, они смотрели на них, потом старушка дернула мужа, он перекинул трость в, другую руку, подхватил старушку, и они торопливо пошли дальше.
    Зери-Аданна засмеялась, прикрыла рот рукой и тоже дернула Андрея:
    - Нам сворачивать в лес.
    - А куда мы идем? – с недоумением спросил Андрей, когда они свернули на узкую лесную дорогу.
    - Мы идем в священную комнату Урзули Дантор.
    - Куда, куда!? – удивился Андрей. – Ты продолжаешь придумывать свой рассказ о прабабушке? Я еще не начал переписывать его. Тебя все хвалят за то, как ты говоришь по-русски, а пишешь по-русски ты неважно. Мне не все понятно в твоей истории про ваших дагомейских богов, про духов и про эту Урзули.
    - В Дагомее Урзули это сразу и Дева Мария, и Мария Магдалена. Она – святая непорочная и святая развратная женщина. Католики называют ее Святой Барбарой Африканской. В католических соборах есть такая икона.
    Лесная дорога дошла до оврага, и Зери-Аданна свернула вправо, стала пробираться сквозь кусты, подбадривая Андрея:
     - Не бойся, я была здесь несколько раз, скоро придем.
    Они спустились по склону оврага, цепляясь за ветви кустов, и оказались на маленькой поляне. Здесь, из черемуховых веток и картонок, был сооружен небольшой шалаш. Перед ним пухлой периной лежала подсохшая трава. Чуть в стороне, из старых красных кирпичей, был сложен маленький камин.
   Уже стемнело. Чтобы разглядеть, куда они пришли, Андрею приходилось напрягать зрение. Он стоял столбом и с недоумением смотрел, как хлопочет рядом Зери-Аданна. Она достала из рюкзака покрывало с общежитской кровати, расстелила его на траве, достала одеяло, еще какие-то тряпки, кульки, торопливо начала раскладывать все на покрывале, не обращая на Андрея  внимания. Он недоумевал и одновременно восхищался: «Что в голове у этой непонятной женщины!? Что за пикник в ночном овраге?» 
    Между тем, Зери-Аданна щелкала зажигалкой у маленького камина из кирпичей. Загорелся небольшой костерок, Андрей уловил приятный терпкий запах «сонной травы», название которой он уже забыл.  Зери-Аданна потушила крышкой огонек зажигалки, замерла, прислушиваясь, и сказала уверенно:
     - Нет, это не собаки. Это лось. Он проходит здесь пить к ручью, как раз в это время.
     - Лось? – не поверил Андрей. – Так близко к городу?
     -  Я видела лося два раза, когда ночевала здесь.
     Зери-Аданна ушла в темные кусты, захрустела там сухими ветками и вернулась с небольшой охапкой хвороста.
     - Иди к огню, - позвала она Андрея. – Я уже верю, что ты не боишься темноты.
     Он подошел.
     - Знаешь, кто мы? – таинственно спросила она. – Я - ночь, я - черная женщина.  Ты день – белый мужчина. Ночь и день рядом, но не могут слиться. Только Эрзули Дантор может им помочь.
    Она нагнулась, захватила внизу подол, испугав его своей решительностью, сбросила с себя черный балахон и неожиданно оказалась в облегающем красном платье без рукавов, с глубоким вырезом на груди. В сгустившейся темноте блики от костра играли на шелковой ткани, и платье переливалось сказочным багровым цветом, вспыхивало красными искрами.  Искрилось и лицо Зери-Аданны. Все это казалось настолько нереальным, что Андрей ошалело молчал. «Как прекрасно красное платье на ее черном теле!» - думал он.
    - Урзули приглашает тебя,- голос Зери-Аданны тоже был нереальным, не ее голосом.
    Андрей сел на покрывало, утонув в травяной подстилке под ним. Рядом на картонке, освещенные огнем костра, лежали горкой орехи в сахаре, какие-то восточные сладости, коробка конфет. Зери-Аданна попыталась отвинтить рукой крышку с небольшой сувенирной бутылочки, подала ее Андрею. У него тоже ничего не получилось. Тогда Зери-Аданна отвинтила крышку крепкими зубами, сказала со смехом:
    - Ваши партийные боссы тоже открывают зубами? Я купила этот коньяк в буфете ЦК КПСС на Старой площади. Будем пить одними губами. Сначала буду пить я, -  она запрокинула голову, отпила из горлышка и подала Андрею. 
   Он тоже сделал глоток, помотал головой и пришел в себя. Они поели сладостей, допили коньяк. Андрей смотрел на лицо Зери-Аданны, на котором мерцали блестки и думал с изумлением, почему до этого момента не видел, какая она красивая. «Зери – на языке фон означает «красивая», - вспомнил он. – А мне почему-то нравилась только ее шея!»
   Она достала из рюкзака и протянула ему что-то блестящее. Он взял, попытался рассмотреть в свете костра, спросил, ничего не понимая:
   - Это бусы… Зачем они мне?
   - Это не тебе, а мне, - засмеялась она. – Подари их Эрзули, - она встала перед ним на колени и подставила шею.
    Он долго разглядывал в полутьме застежку на бусах, потом тоже опустился перед ней на колени и не без труда застегнул бусы на ее шее.
    - Теперь я настоящая Эрзули и могу соблазнить тебя, - она обняла его и прильнула к нему губами.
    Он несколько раз приходил в себя, видел на мгновение близко перед собой ее светящиеся глаза, блики на лице и на красном платье. Потом не стало ни платья, ни бликов.
     Его тоже не стало.  Ему казалось, что он просыпался, открывал глаза, видел теплую темноту ночи, чувствовал какой-то невероятно приятный запах, от которого плыла голова, и он снова засыпал. Потом слышал шорохи от проходящих мимо лосей, сонные вскрикивания птицы: «Я киу, я киу!», - и близкий человеческий шепот на незнакомом ему красивом языке…
   
    Проснулся Андрей внезапно, скинул одеяло, которым был укрыт с головой, обнаружил, что голый и что солнце уже стоит над лесом. Рядом, на картонке, аккуратной стопкой была сложена его одежда. Рядом стояла бутылка лимонада. И больше ничего не было. Он судорожно полез в карманы одежды в поисках часов и вдруг увидел их на своей руке. Было уже половина одиннадцатого.
     Вахтерша в общежитии ВГИКа подала ему свернутую вчетверо записку:
     - Твоя оставила, - с ухмылкой сказала она. – Да ты не переживай, Зери, хоть и не наша, но хорошая девчонка.
      «Я глупая – у меня больше нет друга. Кто мы теперь друг другу? Если захочешь, встретимся в конце августа», - было написано в записке.
    
      Первое письмо с Урала Андрей написал Зери-Аданне через неделю. Долго мудрил над текстом, наконец отправил в Москву, на адрес общежития. Через несколько дней написал еще одно письмо. Ответ ждал две недели, думал, что Зери-Аданна ездит со своим танцевальным ансамблем по пионерским лагерям и в Москве не появляется.
    Потом позвонил на вахту общежития. Знакомый ласковый голос вахтерши сообщил ему, что африканская студентка Зери-Аданна улетела из Москвы еще в начале августа, и что два письма Андрея лежат в столе на вахте в целости и сохранности.
    - Она мне ничего не оставила? – ошалело спросил Андрей.
    - Сначала оставила, в запечатанном конверте, а через час забрала. Все при мне было, - добросовестно сообщила вахтерша. – У нее отца убили, и она сильно торопилась, полетела во Францию хоронить его.
      
    И вот прошло почти шесть лет. Андрей так и не решился рассказать жене о присланной Зери-Аданной фотографии с девочкой Русеей за спиной. Он некоторое время носил эту фотографию с собой в портфеле, а потом положил ее в ящик своего рабочего стола на студии телевидения.
    В апреле Андрей повез в Москву, телевизионную программу о Забайкалье, в которую входил фильм о чабанке Цыпжит Юндуновой. Свободного времени у него было мало, но он дважды съездил во ВГИК. Сначала поговорил с новым деканом факультета иностранных студентов, с таким же подтянутым и разговорчивым, как бывший декан Владимир Григорьевич. Тот расспросил о Зери-Аданне, с приятной улыбкой осведомился идет речь о дружбе или о любви, сказал, что в настоящий момент из Дагомеи никто не учится и сочувственно развел руками. Из института Андрей зашел на киностудию имени Горького, встретился с бывшим однокурсником, который припомнил, что с полгода назад помощник мастера их курса Кожинова при встрече говорила ему о Зери-Аданне.
    На следующий день Андрей нашел Кожинову в институте. Она сказала, что  накануне Нового года Зери-Аданна с танцевальным ансамблем приезжала в Москву и узнала у нее, где живет и работает Андрей.
    - Помочь с ее адресом в Дагомее не могу, - посочувствовала Кожинова. - Ты позвони Дине Козодаевой, она через Подгорного самого черта найдет.
   Дина помогать Андрею с поисками Зери вежливо отказалась, сославшись на то, что с Подгорным у них произошла размолвка. Андрей улетел в Читу ни с чем, но через месяц получил на студии телевидения письмо от Дины. В нем был адрес Зери-Аданны в дагомейском портовом городе Котону на трех языках: французском, английском и русском.
    Андрей сразу отправил в Дагомею письмо. Главное, что он хотел узнать: почему Зери назвала свою дочь Русея? Ответ пришел только осенью. Письмо Зери было на плохом русском языке. Над некоторыми фразами Андрею приходилось размышлять, чтобы понять их смысл. В конце концов, он все поставил на свои места.
   «Я знаю, как ты меня нашел, - писала Зери-Аданна. - Я специально не оставила тебе своего адреса, когда отправила фотографию. Мне хотелось проверить: найдешь ли ты меня. О тебе зимой в Москве мне  рассказали Людмила Кожинова и Дина Козодаева. О себе я расскажу сама. Моего отца убили в Марселе в тот день, когда мы с тобой жили в овраге, в комнате Урзули Дантор.  Мне не дали увезти тело отца в Дагомею, и я схоронила его в Марселе. Сейчас я работаю в Котону управляющей на ткацкой фабрике, которая раньше принадлежала моей бабушке, и руковожу ансамблем национального танца. Дагомеей правит Политбюро во главе с майором Матье Кереку. В школах учат марксизм-ленинизм. Меня приглашали работать в организацию революционной молодежи. Я отказалась, потому что у меня семья и трое детей. А еще из-за Павлика Морозова. Моему младшему сыну два года, дочери три года, а старшей дочери Русее пять лет. Муж работает в порту, на кране. Мы живем хорошо. Я буду отвечать на твои письма. Пришли мне фотографию своей семьи. Извини за мой плохой русский язык. Зери».
    О том, кто отец Русеи, в письме не было ни слова. После некоторых сомнений Андрей рассказал жене об институтской дружбе с Зери-Аданной, о том, что она прислала в институт свой адрес и просила Андрея писать ей в Дагомею. Ни о фотографии с Русеей, ни о письме Зери он жене ничего не сказал.
    - Я уже давно читала в твоей черной тетради рассказ этой Зери-Аданны, - улыбнулась жена. – Очень экзотическая страна, но бедная и диковатая. Сейчас там зачем-то строят социализм… Если хочешь, пиши ей.
     Андрей отправил в Дагомею семейную фотографию, где он был сфотографирован с женой и дочерью, описал красивую и необычную природу Забайкалья, рассказал о забайкальском золоте, каторге и декабристах.
     Только в третьем своем письме Зери, наконец, написала, что назвала свою старшую дочь Русеей, потому что она была зачата в Росии под покровительством Урзули Дантор.
    За несколько дней до того, как пришло это письма от Зери, кинооператор с Читинской студии телевидения просил у Андрея денег взаймы на круиз по Средиземному морю. Андрей из любопытства посмотрел маршрут круиза, увидел, что турбоход «Леонид Собинов», кроме средиземноморских стран и Канарских островов, заходит еще в Марокко, и задумчиво сказал:
    - Прекрасный маршрут, даже Африка есть… Знаешь, я бы тоже не отказался от такого путешествия. Сколько стоит путевка?
    Путевка оказалась дорогой. Андрей сомневался стоит ли говорить о своем желании поехать в круиз жене. И в это время пришло письмо от Зери-Аданны, после которого не осталось сомнений, что в Африке у него есть пятилетняя дочь. Уже начался январь 1976 года, письма в Дагомею шли долго, и Андрей, не задумываясь, написал Зери, что 28 февраля, на турбоходе «Леонид Собинов» будет в Касабланке и очень хочет увидеть там ее и Русею. 
     Вечером, волнуясь, он подал жене листок с маршрутом круиза, сказал, что путевка стоит дорого, что купить ее трудно, но можно постараться достать через знакомых в областном комитете профсоюзов.
   - Очень интересные страны, - разглядывала жена маршрут. - Я бы с удовольствием побывала в Греции и в Италии, на Мальте и в Испании… Ну, Тунис – я не знаю… Пять дней на Канарских островах!  Интересно, в феврале там можно купаться?.. А потом Касабланка. Это, кажется, в Африке?.. Тоже интересно… Но у нас нет столько денег.
    - Я попрошу у родителей.
    Жена посмотрела на Андрея внимательно:
    - Надеешься встретиться с Зери-Аданной?
    - Да вряд ли, - он постарался не смутиться. - От Дагомеи до Касабланки далековато, а она сейчас работает простой крановщицей в порту, и у нее много детей, - зачем-то соврал он. - Можно, конечно, сообщить ей…
    - Если твои родители помогут, я не против, езжай в Африку… Но там, говорят, много заразных болезней.
    В начале февраля Андрей уехал поездом с туристической группой в Москву, а потом в Одессу, где начинался маршрут круиза. 
 
                6.               
    Круизный лайнер «Леонид Собинов» - бывший английский турбоход «Королева Виктория», собрал на своем борту туристов почти из всех союзных республик. Не было только киргизов и литовцев. 
     Ответа от Зери о встрече в Касабланке Андрей не получил, хотя после письма отправлял ей еще и телеграмму. Мысли и чувства его были раздвоены. С одной стороны, он ждал и желал этой встречи, особенно с большеглазой Русеей, чтобы в его жизни все было правильно, без пробела, а с другой – пугала мысль о том, как потечет его жизнь дальше, не возникнет ли разлад в его семье.
    В Москве он купил две нитки бус из искусственного розового жемчуга, для Зери и Русеи и благополучно провез их через таможню в Одессе.  Уже в Лас-Пальмасе на Канарских островах, в ночном баре на турбоходе, подвыпив, он показал эти бусы руководителю своей туристической группы и рассказал о возможной встрече с Зери-Аданной и Русеей в Касабланке. Руководитель, профсоюзный функционер из Читы, был в хорошем настроении.  Он засмеялся и обнял Андрея:
    - Молодец, что рассказал - сейчас ясно, чем ты озабочен! А мы с Сергеем и так, и этак думали. Уже и присматривали за тобой – как бы чего не выкинул!.. Значит, институтская подруга? Негритянка? Да еще и с девочкой. Бывает, - руководитель группы почесал затылок. -  Почему ты с Сергеем не поговорил? Вы же в одной каюте?  Неужели не понял, кто он на самом деле?
       В четырехместной каюте Андрей плыл вдвоем с молодым инженером-связистом с железной дороги по имени Сергей. Уже через неделю круиза Андрей понял, что на самом деле Сергей работает в Комитете государственной безопасности и находится в служебной командировке. Сергей об этом не говорил, но и не скрывал, потому что открыто предостерегал некоторых туристов из группы от контактов с теми или иными иностранцами, которые подозрительно вертелись около туристического автобуса или около входа в музей. А однажды утром он попросил несколько человек срочно подключиться к поиску блондинки из их группы, которая не ночевала в своей каюте. Нетрезвую и веселую блондинку, в конце концов, нашли в целости и сохранности в каюте у грузин.
    На следующий день Сергей сам заговорил о Зери-Аданне с Андреем:
    - Встретиться с твоей африканской подругой можно, но только под мою ответственность,- Сергей многозначительно крепко сжал ладонь Андрея. -  Я уже поговорил с директором круиза.  Никаких уединений – все на глазах. На корабль нельзя. На обзорную экскурсию по городу – пожалуйста. Места у нас в автобусе есть, будете сидеть рядом. Я правильно понял: ты еще не уверен, что она приедет в Касабланку?
     - Не уверен, - подтвердил Андрей. – Но надеюсь.
    Суточный переход с Канарских островов, из Лас-Пальмаса, до Касабланки показался Андрею тяжелым испытанием. Атлантический океан штормило.  Погода была солнечная, но ближе к Африке небо покрылось облаками, заморосил дождь. Многие туристы сидели по каютам и страдали от морской болезни. Страдания Андрея были другого рода: он переживал от мыслей о встрече, от неизвестности и уже жалел, что затеял авантюру с поездкой в круиз.  У него затеплилась надежда, что Зери и Русея не встретят его в Касабланке.
    Сергей с пониманием пригласил Андрея в бар, «пропустить пару бутылочек пива». Ночью Андрей выходил на палубу, подставлял лицо мокрому  встречному ветру. Матросы из корабельной команды, следившие за безопасностью пассажиров, подходили, спрашивали, как он себя чувствует, и предлагали уйти в каюту.
    Под утро он немного поспал и после завтрака в ресторане пошел на нос лайнера, рассекавшего волны и поднимавшего веера крупных брызг, некоторые из которых доставали до палубы.
     Впереди, в туманной февральской мороси, встали темно зеленые берега Африки и белые дома Касабланки. «Вот оно – сжатое сердце на карте мира», - вспомнил он надпись Зери-Аданны на фотографии.
    Букашки-буксиры подталкивали к причалу огромный круизный турбоход. Утреннее солнце пробилось сквозь туман, и Андрей завороженно смотрел на прекрасную панораму вставшего над океаном Белого города.
     Потом, с сердцебиением, он стал всматриваться в фигуры людей на широком бетонном причале. «Леонида Собинова» встречали портовые рабочие, державшие наготове концы причальных канатов, и несколько зевающих чиновников.  Ни одной женщины, и тем более ни одного ребенка, на причале не было.
    Когда через полчаса садились в туристические автобусы, Сергей оптимистично подмигнул Андрею:
    - Может, оно и к лучшему? – задал он риторический вопрос.
    Андрей криво улыбнулся: он чувствовал себя обманутым и брошенным.
    В первой половине дня они съездили в столицу Марокко, Рабат, вернулись к обеду в порт, на корабль. И здесь, на причале, перед входом на трап, их ждали несколько человек из марокканской службы безопасности. Смуглый офицер-араб в форме песочного цвета что-то прокричал в мегафон. Женщина гид-переводчик сообщила, что он просит подойти всех туристов, работающих в каких-либо средствах массовой информации.
    Вместе с Андреем к офицеру подошли еще пять человек. С помощью переводчицы их стали опрашивать, где они работают, и записывать в тетрадь.
    - Чита? – уточнил офицер у Андрея, сдержанно улыбнулся, протянул ему ручку и ткнул пальцем в тетрадь, где следовало расписаться.
     Рядом с Андреем уже стоял Сергей, который подтолкнул его к трапу:
    - Иди, обедай, я разберусь.
    В ресторане Андрей тыкал вилкой мимо устриц в тарелке и посматривал на входную дверь. Жизнерадостный Сергей сел рядом за стол, когда Андрей меланхолично, не чувствуя вкуса, хлебал солянку.
    - Приятного аппетита! – Сергей бодро пододвинул стул и принялся за закуски.
     Андрей напряженно ждал.
    - Ну что, поздравляю! – наконец заговорил Сергей. – Приехала твоя подруга. Симпатичная, я не ожидал… Но без девочки. Ждет в здании морского вокзала. Помни наш уговор: от группы, точнее от меня, ни на шаг. Сейчас поедем в обзорную экскурсию по Касабланке, будешь сидеть с ней рядом в автобусе, как я и обещал.
   
                7.               
      Автобус кружил по городу: по улочкам Медины, мимо цветных фонтанов на центральной площади Касабланки, плыл в тени слоновых пальм по старинному еврейскому кварталу, мимо фешенебельных вилл с огромными бассейнами на берегу океана, проносил на скорости мимо фанерно-жестяной убогости бидонвилей. В уличной толпе, состоявшей в основном из арабов, мелькали африканцы. Африканские женщины, в отличие от мусульманок, ходили с открытыми лицами. Их небольшие головки на стройных шеях, длинные худощавые ноги и свободная раскованная походка привлекали взгляд Андрея.
    - Я похожа на них? - с улыбкой спросила Зери-Аданна, повернувшись к Андрею.
    - Похожа, - смутился он и тут же добавил: - Но они не говорят по-русски. По-моему, ты стала говорить еще лучше.
    - Я иногда читаю Бунина на русском и Набокова на английском.
    -  Лучше, если я буду видеть твои глаза, - сказал Андрей. - У тебя ухудшилось зрение?
    Она засмеялась и моментально сняла красивые затемненные очки:
    - У меня всегда было хорошее зрение, как у дагомейских амазонок-мино. Помнишь, я была в очках, когда мы первый раз встретились в библиотеке ВГИКа?  Сегодня я боялась, что ты меня не узнаешь. Очки я надеваю, чтобы казаться модной...
    При встрече в здании морского вокзала они только пожали друг другу руки. Зери была в линялых джинсах, в светлой ковбойке, в темных очках и с большой сумкой из коричневой кожи на плече. На голове у нее было красное кепи с большим козырьком. Она скорее была похожа на парижскую студентку, чем на дагомейскую ткачиху.
    Их встречу с любопытством наблюдали туристы с турбохода, и это сковывало Андрея. Кроме того, он снова, как когда-то в Москве, застеснялся того, что Зери-Аданна немного выше его ростом, хотя она была в тапочках. Они обменялись какими-то приветственными фразами и пошли в автобус. Андрей попытался взять у Зери ее большую сумку, но она заверила, что сумка легкая. Сергей усадил их рядом в конце автобуса и подарил Зери маленькую яркую матрешку.
   Заговорили они не сразу. Зери сказала, что никогда не была в Касабланке и с удовольствием посмотрит город. Они оба смотрели в окно, слушали рассказ гида, иногда вдруг поворачивались друг к другу и улыбались.
     - Прости, я не смогла привести Русю. Она не здорова. Я и сама не знала, смогу ли поехать, поэтому не ответила на твою телеграмму, - вдруг торопливо заговорила Зери-Аданна в один из таких обменов взглядами. – Руся чуть-чуть говорит по-русски. Она нарисовала для тебя рисунок, я потом отдам его тебе.
    Андрей, все время напряженно ждавший, когда узнает о своей дочери, благодарно сжал ладонь Зери и взял ее в свои ладони:
   - Мне нравится, что ты зовешь ее Русей… Помнишь, ты говорила, что ночь и день никогда не соединятся? Соединились.
   - Соединились! – с радостью согласилась она.
   - Только ночь оказалась сильнее дня, - Андрей с улыбкой гладил ладонь Зери. – На фотографии я не мог найти в Русе ничего от себя – твоя кровь сильнее.
   - Ты расстроен?
   - Нет, что ты! Я горжусь тобой!

                8.               
    
               
 
   Автобус подвез туристическую группу к одной из достопримечательностей Касабланки – модернистскому католическому собору Богоматери Лурдской. Гид стала рассказывать, что якобы в начале Второй мировой войны на этом месте народу в очередной раз явилась Дева Мария и есть живые свидетели ее явления.
   Словно в подтверждение этим словам к гиду подошла пожилая женщина, худощавая и живая, вся двигающаяся под серым шелковым плащом, с сиреневым шарфом-бантиком на шее. Она что-то быстро и взволнованно говорила по-французски, жестикулируя руками.
    - Она француженка, говорит, что видела здесь Деву Марию и просит провести экскурсию для русских туристов, - зашептала Андрею Зери-Аданна. - Говорит, что сделает это бесплатно, что знает о соборе все и очень любит Россию, потому что ее отец родился в Москве. 
    Гид-женщина из Москвы явно была напугана неожиданным напором  француженки. Она что-то отвечала, растерянно поглядывала на туристов, и сосед Андрея по каюте, Сергей, громко сказал:
    - Мы согласны.
    Француженка тут же сняла с шеи сиреневый шарфик, широко улыбнулась и замахала шарфиком над головой:
     - Здравствуйте, мои дорогие! – старательно выговорила она по-русски. – Я мало говорю по-русски. У вас хороший гид.
    Они поднялись по широким бетонным ступеням к высоким дверям и вошли в собор.  Он напоминал внутри огромный скелет лежащего человека. Его бетонные ребра смыкались вверху на большой высоте, а все пространство между ребрами было заполнено цветной мозаикой необыкновенной красоты. День был теплым, но без солнца, и казалось удивительным, что мозаичные витражи играют всеми цветами радуги, будто раньше впитали в себя солнечные лучи и сейчас отдают их людям в соборе.
      На близком расстоянии мозаичные картины представлялись грубыми, кое-как скрепленными черной смальтой, осколками толстого разноцветного стекла, но стоило отойти на несколько шагов, как перед глазами вставали, наполненные светом, со множеством деталей, теней, оттенков, картины из евангельской истории жизни Христа.
    Пожилая француженка с необыкновенным энтузиазмом и волнением рассказывала о строительстве храма, о том, кто создавал мозаики, проявляя удивительную для простой прихожанки, - так она представила себя,- осведомленность.
    Женщин-гид торопливо переводила ее рассказ, иногда запиналась, подбирала слова, а иногда явно заходила в тупик. Когда француженка стала рассказывать об истории, изображенной на картинах-витражах, голос ее зазвучал просветленно, стал набирать трепета, благоговейности, заблистал взволнованными, нервными оттенками и забирал порой до громкого шепота, похожего на экстаз. Она обводила взглядом туристов и словно гипнотизировала их, уводила за собой в иной мир.
     В какой-то момент, будто очнувшись, Андрей увидел, что в завороженном состоянии находится не только стоявшая рядом с ним Зери-Аданна, но и вся туристическая группа. 
    Они остановились около мозаичной картины большого размера. На ней были изображены десятки фигур людей в разных одеждах и разных позах, но с повернутыми в одну сторону головами. Там, куда они смотрели, около маленького кустика, стояла круглоликая женщина с кротким выражением лица и еле заметным нимбом вокруг головы. «Как русская крестьянка, которая разогнулась на поле во время работы», - мелькнуло в мыслях Андрея.
    - Санта Мария, - тихо молвила француженка и добавила еще тише: - Фатима… Это она.
    Московская женщина-гид стояла с открытым ртом, словно забыла, что должна переводить. Наступило длительное молчание, странное после несмолкаемого двуязычного рассказа.  Зери-Аданна подхватила Андрея под руку, прошептала ему на ухо:
    - Я буду тебе переводить, она не все правильно переводит.
   - Все так и было, - медленно произнесла француженка и обвела туристов взглядом. - Я видела и слышала это и передаю из слова в слово…
    Она вдруг судорожно закашляла, торопливо достала маленький платочек, подержала его около рта, а потом отняла и заговорила быстро, словно боялась, что новый приступ кашля помешает ей сказать:
     - Когда здесь явилась Святая Мария, она говорила и о русских, о вашем  народе, который страдает больше других. Мария вас любит! И очень жалеет! Вы хотите добра, как все. Не ваша вина, что вы отказались от Бога. Вы думали, что сделали это для счастья всех людей на земле. Счастье без Бога – это ошибка. Это великая ошибка! Я молюсь и плачу за вас! Когда была последняя война, я молилась за вашу победу! Я понимаю ваши страдания за всех людей на Земле!
    Женщина-гид уже давно перестала переводить француженку, но туристы молчали так, будто все понимали и без перевода.
    Слезы потекли из глаз француженки, она пошла между молчаливо стоявшими туристами и истово принялась крестить каждого из них, приговаривая порывисто по-русски: «Да вернется к вам Бог! Да вернется к вам Бог!» Она перекрестила Андрея и Зери-Аданну, снова закашлялась, вытащила платок и торопливо пошла к выходу из собора.
     Зери, молча стоявшая, как и все другие, вдруг кинулась вслед за ней. Андрей напрягся, не понимая, что происходит. Зери быстро вернулась, сказала торопливо:
    - Пойдем! Она вон там, - и увлекла Андрея к противоположной стене собора.
    Андрей заметил, что следом за ними пошел было Сергей, но остановился и только провожал их взглядом. Зери подвела Андрея к мозаичной картине, на которой была изображена необычная женщина-африканка в ярком наряде, с воинственным суровым лицом и большим кинжалом в руке.
     - Это Урзули, - сказала Зери, - Святая Барбара Африканская… Только она здесь другая… Надо благодарить ее за Русю, чтобы она дала ей здоровье. 
    Зери стала креститься и что-то быстро говорить на незнакомом Андрею языке. Андрей тоже перекрестился по православному и тихо сказал:
      - Спасибо тебе, Урзули Дантор! Дай здоровья Русе!

     Прощались они на пирсе, недалеко от трапа, спущенного с круизного турбохода. Высоко над ними, на палубе «Леонида Собинова» стоял, навалившись на поручни, Сергей. Он выполнял свой служебный долг.
    К вечеру над Касабланкой растащило тучи. Багровое солнце погружалось в океан. От белого круизного лайнера на бетонный пирс, где стояли Зери и Андрей, падала большая тень.
    Зери достала из сумки сверток, развернула его и показала на своих ладонях небольшую фигурку из черного дерева:
    - Помнишь кто это?
    - Конечно, - сразу отреагировал Андрей. - Его зовут Тобоссу. У тебя в Москве он, кажется, был немного больше.
    - Да, это другой Тобоссу, но он точно такой же. Когда ты прислал свою фотографию, Тобоссу узнал твоего Маленького Доброго Ангела. Теперь он будет охранять тебя, пока у него хватит сил. Тобоссу все чувствует. Помнишь, я говорила тебе: если приближается что-то плохое, у него перестают светиться глаза. Когда тебе станет тяжело, положи ему в рот траву касару и немного подожги, - она подала Андрею большой кулек. - Помнишь, как пахла касара ночью, когда рядом была Урзули?.. Здесь, в кульке, вместе с касарой, рисунок Русеи. На нем веселая девочка в красном платье. Я думаю, что это Урзули.
   Андрей принял все из рук Зери:
   -  Дай мне фотографию Русеи. На той фотографии, у тебя за спиной, она была еще совсем маленькая, а сейчас ей скоро будет шесть лет.
   Зери-Аданна смутилась:
   - У меня сейчас нет ее фотографии… Помнишь, когда мы познакомились в библиотеке ВГИКа, я сказала тебе, что работала трактористкой, как Марьяна Бажан в фильме Пырьева? Тогда я в первый раз сказала тебе неправду… А с фотографией – это второй раз. На ней не Русея, а моя вторая дочь Сесиль. Русея родилась нездоровой и только год назад научилась ходить. Но она красивая и очень умная, я обязательно научу ее танцевать, - Зери вдруг обхватила ладонями голову Андрея и принялась целовать его в лоб, глаза, в нос, истово приговаривая: - Прости! Прости!.. Я больше никогда не скажу тебе неправду! 
   
     Сергей, смотревший на Андрея и Зери сверху, с палубы турбохода, заулыбался, сладко потянулся и сказал остановившемуся рядом туристу:
   - Прекрасный город Касабланка! Не зря его назвали Белый город!
   - Мне тоже понравилось здесь, - заулыбался в ответ турист.

  Андрей растерялся от чувственного порыва Зери. Ему очень хотелось обнять ее, но руки были заняты. Он высвободился из ее объятий, ошалело посмотрел по сторонам, но вдруг спохватился и засуетился:
   -  У меня тоже есть для тебя подарок, - от отдал фигурку Тобоссу и кулек с травой Зери, достал из своей сумки коробочку, а из нее бусы из искусственного жемчуга.
    Зери смотрела на них с необычной улыбкой.
   - Вторые бусы для Русеи? – спросила она. Андрей кивнул, и Зери, прижав к груди Тобоссу и кулек с травой, взяла бусы в руку. - Красивые.  Повесь их мне на шею, - сказала она. - Только расстегни у моей рубашки верхнюю пуговицу.
    Андрей, с предосторожностями и волнением, расстегнул на Зери пуговицу ковбойки и увидел на ее шее бусы из небольших алых камешков.
    - У тебя здесь уже есть бусы, - сказал он.
    - Ты их помнишь?
    - Кажется, они на фотографии, которую ты прислала мне в Читу.
    - Ты их подарил Урзули, когда мы в последний раз были с тобой вместе в Москве, в лесу.
    Андрей на секунду задумался:
    - Тогда было темно, я не разглядел их, - он осторожно повесил на шею Зери двое бус.
     - Спрячь их под рубашку, - сказала она, и Андрей заправил длинные бусы под ее рубашку, чувствуя рукой ее горячую кожу.
    Когда закончился обмен подарками, они долго и молча смотрели друг на друга, не решаясь сказать что-то еще.
   - У тебя красивая жена и дочь, - сказала, наконец, Зери. – Ты показывал ей мою фотографию?
    Андрей замычал, но так ничего и не произнес.
   - Ты пока не пиши мне в Котону, - сказала Зери. – Мы скоро переедем жить в Марсель. Там большая диаспора из Дагомеи и есть работа… Там могила моего отца и будет лучше лечить Русею. Я потом сама напишу тебе и пришлю фотографию Русеи.
   «Всем подняться на борт! Трап поднимаем!» – крикнул матрос у трапа.
   Андрей с недоумением посмотрел в сторону трапа и поцеловал Зери-Аданну долгим прощальным поцелуем.
   
    Когда с высокого борта турбохода «Леонид Собинов» они с Сергеем смотрели вниз, на удаляющийся пирс, по которому медленно шла и махала рукой высокая и тонкая Зери, Андрей все еще чувствовал в своих руках ее тело и думал одновременно и с удивлением, и сожалением: «Какая она горячая! Для чего же тогда природа дала ей черную кожу?»
    Сергей обнял его и воскликнул с восторгом:
    - Ты молодец! Это настоящий интернационал!
   Пирс и Зери на нем все удалялись и удалялись. Турбоход начал делать разворот на выход из порта. Зери исчезла из поля зрения, и Андрей, чувствуя и опустошение, и облегчение, смотрел на здания Белого города, высвеченные среди пальм и акаций последними лучами заходящего солнца.
   Он перевел взгляд в сторону океана и вдруг нащупал у себя на боку висящий фотоаппарат. Его словно ударило током: за те несколько часов, которые они провели вместе с Зери, он ни разу не вспомнил о фотоаппарате, не сделал ни одного снимка. Он не помнил фотографировала ли что-то Зери, но помнил, что вокруг них, как обычно, фотографировали все.
   «Мы больше не увидимся с ней никогда, и она мне не напишет», - отчетливо понял он.
     - Пойдем, скоро закончится ужин, - Сергей потащил Андрея за руку.
     - Знаешь, я ни разу ее не сфотографировал, совершенно забыл про фотоаппарат, - растерянно улыбался Андрей.
     - Бывает, - рассмеялся Сергей. – У меня тоже случается: задумаешься - и все из головы вон!
   
     На следующее утро, когда подплывали к Гибралтару, Сергей попросил Андрея:
     - Покажи, что тебе вчера подарила твоя красотка. Я сверху не разглядел.
    Андрей достал фигурку Тобоссу и подал Сергею. Тот осмотрел ее со всех сторон, зачем-то взвесил в руках и одобрительно сказал:
     - Настоящий африканский сувенир. В Касабланке богатые сувенирные лавки, но я таких не видел. Должен тебя предупредить: на таможне в Одессе у тебя могут возникнуть проблемы. У этого божка приметно светятся красные камешки в глазах. Похоже на рубины…
    - Да ну! - не поверил Андрей. – Слишком крупные.
    - Лучше их выковырнуть и провезти отдельно, - предложил Сергей.
    - Я не буду их выколупывать! – резко возразил Андрей и забрал Тобоссу.
      - Ладно, там посмотрим, - хмыкнул Сергей.

      Фигурку Тобоссу через таможню в Одессе провез Сергей. Он отдал ее Андрею в гостинице, сказал мимоходом:
      - Ты был прав - это не рубины. Какие-то неизвестные поделочные камешки, возможно полудрагоценные.

                9.               
     После возвращения в Читу, Андрей несколько дней испытывал сильное чувство дискомфорта из-за того, что приходилось говорить неправду жене.  Он уже готов был сбросить с себя эту тяжесть, рассказать все и про Русею, и про Зери-Аданну, но жена все решила по своему.
    Сначала она с недоверием и иронией восприняла рассказ Андрея о том, что у него нет ни одной фотографии Зери, потому что он забыл сфотографировать ее в Касабланке. А через несколько дней она обнаружила в кульке с травой, которую привез Андрей, детский рисунок, на котором была девочка в красном платье. Андрей смутился и ответил, что это нарисовал для него кто-то из детей Зери-Аданны.
    - Пусть будет так, - сказала жена. – Давай договоримся: больше никогда не будем говорить ни о чем, что связано с этой африканской женщиной. Если хочешь, можешь переписываться, но, если еще хоть раз встретишься с ней, мы с дочерью сразу уедем к маме.  И, пожалуйста, убери с виду этого Тобоссу, мне не нравится, как он выглядит.
    Андрей унес Тобоссу на работу и поставил на рабочий стол. Коллеги брали фигурку в руки, спрашивали, кто это, и Андрей говорил: «Осторожно! Это лоа Тобоссу, один из богов черной Африки. Он не любит плохих людей!».
   
   Прошло семь лет. Зери, как и предчувствовал Андрей, когда турбоход отплывал из Касабланки, ни разу не написала ему из Марселя. Зато жена Андрея вернувшись из Москвы, где училась на курсах повышения квалификации, подала ему конверт с фотографией:
    - Это тебе привет от Дины Козодаевой, - она сразу ушла из комнаты, ничего не объяснив.
    На фотографии была семья Зери-Аданны – семь человек. Они сидели на большом диване: крупный, полнотелый муж, худощавая Зери, два мальчика в костюмах, с бабочками на шеях, девочка-подросток и почти взрослая девочка в красном платье и затемненных очках. На коленях Зери сидел ребенок, ему, наверное, был всего год. Андрей задержал взгляд на девочке в очках. Она была красива и по цвету кожи явно выделялась из всей семьи.
    На обороте фотографии были написаны три слова: «Русея учится танцевать».


   
                ***
      Закончилась эта, быть может, не совсем обычная житейская история, удивительным образом. Седьмого ноября две тысячи семнадцатого года, в день столетия Октябрьской социалистической революции в России, я мыл в раковине, на кухне своей квартиры в Чите, грязную посуду. Потом чистил картошку, морковку, резал капусту и лук, вспоминая, как был молодым, учился в Москве с Андреем Мальцевым, Диной Козодаевой, Зери-Аданной.
        За моей спиной, на кухонном столе, играла фигурками моя маленькая внучка Настя. Я слышал, как она подражает голосам разных людей и животных. У нее на столе шла обычная мирная жизнь: кто-то кого-то просил вымыть руки, поесть, что-то купить, кому-то ставили укол, кто-то учил буквы. Были скачки на лошади с цоканьем копыт, лаяла собака, ехала машина.
     Я поставил варить на плиту суп и присел рядом с Настей:
    - Что происходит в твоей стране? – спросил я.
    - Все хорошо. Уже пришло лето.
   И тут я увидел настоящее чудо: потухшие глаза у фигурки Тобоссу светились теплым алым светом, как всходящее солнце.
   Тобоссу не нужна была батарейка. Нужно было что-то другое.   

               

                Чита. 2018 год.