2. Учитель

 (Записи  в черной тетради)

" Я до сих пор не знаю, кем она была, то ли пришельцем с другой планеты, то ли гостьей из далекого будущего. Зачем я взялся за эти воспоминания далеких тридцатых? Смутные предчувствия одолевают меня, что это может кому-то понадобиться, и кто-то заинтересуется, что произошло в глухой деревушке в центре России.  И сейчас, когда дни мои сочтены, словно кто-то невидимый, весьма настойчиво толкает меня взяться за перо.

 Те годы были временем великих строек: Беломоро-Балтийского канала, ДнепроГЭСа, стахановцев и коллективизации. Люди строили новую страну, и энтузиазм вдохновлял людей на подвиги. Весь народ гордился своими победами, не особенно вникая в их цену.

Коллективизация дошла и до нашей деревни, и прислали к нам председателя из центра, Матвея Кузьмича, мужика грамотного и хваткого. Сказывали, что он из "бывших", и потому возле него всегда крутился комиссар - зелененький мальчишка чуть старше меня в ту пору и вроде как семилетку не закончил. Кругленький такой весь: с кругленькими глазками, в кругленьких очках и на кривых кругленьких ножках. Звали его Родион Лихтер. Все в деревне сторонились его - не дай бог что-нибудь спросит. А поспрашивать он любил:  всем ли довольны, может, ворует кто или новой властью недоволен и все такое...

 Шло время  тяжелое, голодное, у мужиков последний хлеб отбирали, а Матвей-то, председатель наш, решил в те годы школу строить, чтобы нас детей бесхозных, уму-разуму учить. Говорил, что без школы нет у деревни будущего. И что правда - то правда.  Дом поставили пятистенок вроде как для учителя, а к нему еще два таких же сруба - вроде как классы. Только не нашлось для нашего захолустья учителя, не ехал никто. Год целый тот дом пустым простоял...

  Только однажды приехал наш Кузьмич из центральной усадьбы, весь сияет:
- Дали, - говорит, - учителя дали из самого центра, и уже едет. И такого грамотного, что хоть сразу семилетку отрывай. Слух этот тут же всю деревню облетел. Все радовались, что теперь у них своя школа будет.
А через неделю взял председатель еще одну верховую лошадь, да и сам на дальнюю станцию поехал, учителя встречать. Народу возле конторы собралось - вся деревня от мала до велика. Цветов по лугам нарвали, с букетами значит... Стоят, гадают, что за ученый такой, что может даже семиклассникам все предметы преподавать. Это ж и математика, и география, и химия, и физика, и еще много чего...

 Подъехали, Кузьмич спешился, к другой лошади подходит и ладони тянет, мол, прыгай. И спрыгнула к нему ладонями на плечи худенькая девчушка в коротком платье, и платьице-то легонькое да цветастое чуть ли не до пупа задралось. Кузьмич поставил ее на землю, в спину к народу толкает, знакомить, стало быть...
- Знакомьтесь, это и есть наш новый учитель - Людмила Алексеевна...

 Только вот знакомства не получилось: у баб рты раскрылись, и онемевший язык к небу прилип, мужики все красные стали, будто только из бани, а у ребятни из ватных рук в пыль дорожную цветы посыпались...
 Народ-то ждал мужчину солидного, как Матвея... А тут девчушка, и словно из другого мира, и невозможно оторвать взгляда.  Сколько лет с той поры прожил, но клянусь, красоты такой больше ни разу не встречал...

 Матвей был озадачен такой реакцией, а учительница даже бровью не повела. Сдержанно поздоровалась, взяла лошадь под уздцы, вещами навьюченную:
- Показывайте, где ваша школа, Матвей Кузьмич...

 Когда председатель с учительницей скрылись в доме, народ только и ожил и молча, как после похорон стал расходиться, только Катька Устинова, первая модница и красавица, так и осталась стоять посреди улицы, и только по губам ее можно было прочесть:
- Это - капец!
 Тогда все немецкий учили и новые слова по-нашему коверкали.

 Вела Людмила Алексеевна себя с селянами просто, не дичилась, но и не навязывалась. С детьми и родителями знакомилась. Со сверстницами быстро сошлась. Только не все на нее дружелюбно смотрели. Казалось, что бойкот определенной части жителей деревни был Людмиле Алексеевне обеспечен... Но, не тут-то было... Через день как приехала, она уже знала всех в лицо, по имени и фамилии, и по прочим анкетным данным. Сплетни о себе она пресекала задолго до их появления, рассказывая со свойственной ей легкостью и веселостью все, что с ней случилось за день и что могло бы заинтересовать деревенских сплетниц:
- Сегодня купаться на Лесное озеро ходила, баню-то мне так и не собрали. - Людмила постучала по бревнам, которые уже год как облюбовала молодежь для своих посиделок, - Так вот иду я обратно по лесу, вдруг кусты зашевелились, я в панике, думаю медведь. А это Николай, баламут, по грибы говорит, ходил. Ну, идем мы вместе в деревню - он молчит. Что, спрашиваю, такой не разговорчивый? Молчит. Потом сознался, хотел, говорит, Катерину Устинову за грибами позвать, да побоялся, что откажет.

 Многие поняли, что такого быть не могло, потому как шарахался Николай от всех Катькиных притязаний. Смех смехом, но поставила новая селянка Николая перед выбором: между плохим и очень плохим. "Очень плохим" - это признать прилюдно, что ему отказали, а "плохим" - это то, что придется ему теперь довольствоваться общением с Катериной.

 У Катьки в глазах немой восторг, у Николая - плохо скрываемое разочарование.
 - Так  было, Николай? - спрашивает сквозь смех Людмила.   Николай густо краснеет, что-то бормочет себе под нос, потом встает и быстрыми шагами идет к проулку.
 - Кать, ну, ты что? - все с той же веселостью продолжает Людмила.
- Догоняй,  уйдет же, он такой стеснительный...

 Те посиделки на бревнах многим врезались в память. Так это было или не так, Николай никому не сознался. Катя все же сходила с ним даже на пару свиданий к Лесному озеру, а к Людмиле больше никто не приставал, да и сплетни о ней, дабы самим не опозориться, никто не распускал...

 Продолжение http://www.proza.ru/2018/02/13/1217