Осколки

   
 

Машин в тот ранний час было немного. Спидометр показывал девяносто,  и  Зоя просила не спешить, она боялась быстрой езды.
 Рудольф сидел как каменный, крепко сжимая руль  руками в кожаных перчатках. Пискнул радар, предупреждая о затаившихся где-то в кустах гаишниках  Рудольф сбавил скорость и чертыхнулся: впереди на дороге лежал окровавленный  труп раздавленной  кошки. Зоя отвернулась и срывающимся голосом сказала:- Наверное, грибы пошли.
 Рудольф молчал. С кошками, этими странными созданиями, имеющими связь с параллельным миром, у него были напряженные отношения. Он давно уверился в их способности выбегать  навстречу судьбе. Откуда они взялись, когда он вел Верочку в роддом по темному переулку?  Роддом находился на соседней улице, и они решили идти пешком, поскольку сильных схваток не было, но Верочка  боялась их приближения. Она шла , держась за живот, а он держал ее за руку. Их путь  то и дело пересекали кошки. Рудольфу это не нравилось, - дурная примета. К счастью, она не оправдалась. Но  приметы имеют и другую особенность: они сбываются не сразу, а через какое-то время, когда о них забываешь. И теперь вот эта, хоть и дохлая, кошка обещала что-то плохое. Или наоборот :? Плохие мысли  привлекают  плохую реальность .. Факт и следствие меняются
-Мало ли на дорогах валяется  убитых кошек и собак, - говорила  Зоя. -  Одни погибают по неосторожности, другие – из-за лихачества водителей.
- Замолчи,- прервал ее Рудольф.

Машина, переваливаясь на ухабах еще недостроенной дороги, подъезжает к кирпичному коттеджу.
Участок огорожен сеткой-рабицей, насаждений пока нет, кругом кучи строительного мусора, в корыте для стирки белья  -  застывший  цемент.
Рудольф поднимается по ступеням крыльца, открывает дверь В доме не топлено, и Зоя изображает озноб, слегка постукивая зубами.  Рудольф тот час принимается  растапливать камин.
 -Господи! Как же здесь хорошо! Взгляни, на досках  застыли капли смолы, будто веснушки на лице..
А, черт,- осеклась она про себя. Думай, что говоришь. Веснушками было усеяно ЕЕ лицо.
 -А камин,- продолжала она, отвлекая внимание Рудольфа от стен и смолы. –Как приятно смотреть на живой огонь.
 Она знала, что говорит напыщенно, но остановиться не могла. И видела, как губы Рудольфа, всегда подвижные , нервно подергиваются.
Нужно разрядить обстановку,  заняться  приготовлением обеда
 Сели за стол. Рудольф протягивает ей тарелку с ломтиками нарезанного хлеба. Красивая тарелка: амурчики в облаках, у одного лук с натянутой стрелой в пухлых ручках, Другой, надув щеки, дудит в изогнутый рог. Эти тарелки – память о НЕЙ. Убрать бы их с глаз долой. Она была страстным коллекционером, и где бы они с Рудольфом  не  жили: в Сирии, в Испании, Германии – она  разыскивала и покупала изделия из фарфора и особое предпочтение отдавала настенным тарелкам.
 «Неужели нам придется жить втроем?» Эта мысль при виде тарелки пронзает  Зоин  мозг острее, чем стрела  в руках  изображенного амурчика. Прошел год, как ЕЕ не стало.
А она все еще рядом, ее образ  витает даже в этом необжитом помещении.  Вновь и вновь Зоя восстанавливает в памяти  события.  которые  закончились трагедией.
 Пятнадцать лет разницы сыграли свою роковую роль. Я приходила к ним домой заниматься с их сыном русским языком И она не догадывалась, что бриллиантовые сережки в моих  ушах  – подарок Рудольфа. Он был моим последним шансом, и я не хотела его упустить Она, конечно, обо всем догадывалась, но  делала вид, что ничего не происходит. В доме безукоризненный порядок, всегда накрахмаленная скатерть, вкусный пирог на красивой тарелке. Но тарелкам от нее доставалось. В минуты душевного расстройства она срывала их со стены и бросала об пол. Осколки скользили, скрипели у нее под ногами, а она не пыталась их собрать.
  Я  представляла, каково ей, бедняжке, притворяться, делать вид  ничего не подозревающей жены. Она была из породы «честное пионерское» и двуличие было для нее невыносимо. Но горше всего было предательство сына, он видел все, но не хотел ее поддержать.
Ее тело, разбитое падением с пятого этажа «сталинского» дома, нашли соседи. Она еще дышала, когда приехала скорая. Обезумивший Рудольф плакал над ней  и повторял дрожащими губами: зачем ты это сделала?
 Она умерла, не приходя в сознание. В казенном морге  больницы  гроб стоял на железной подставке. Зоя пряталась за спинами  провожающих  и не могла глаз оторвать от незнакомого, как бы сшитого нитками тела с несоответственно большими  руками, как будто набитыми ватой. Ее лицо было строгим, губы сжаты. Она не простила.
Поминки были особенно тяжелы. Ложь приобретала какой-то вселенский масштаб. Гостям приходилось врать, что Верочка умерла от сердечного приступа. Но, обведя глазами собравшихся  гостей, Зоя  понимала, что  все знают правду. С разных концов стола  долетали  реплики, не имеющие отношения к покойнице. Гости догадывались, что каждое слово будет обвинением против «преступницы», унесшей жизнь  прекрасного человека. «Отзывчивость», доброта»… Зоя пила один бокал  за другим, искры сережек падали в вино, как слезы.
Наконец, стали подниматься. Рудольф легонько подталкивал плечи  гостей,  ускоряя их выдворение.
-Напрасно врали,-  сказал сын на прощание.- Шила в мешке не утаишь.
-Да, не утаишь, - согласился Рудольф и посмотрел на Зою.
--Я знаю, о чем вы подумали,- не своим голосом крикнула Зоя.- Это не она, а я должна умереть. Но я и так не живу. В душе у меня – могила.
И она разрыдалась, проводя рукой по стене, ища опоры.
 Рудольф оттащил ее от стены и  уложил в постель.
Утро для того и существует, чтобы восстанавливать  порядок вещей.
Рудольф пил кофе. Рукава  халата подвернуты,  с носка босой ноги свешивается тапок..
-Кофе? – спросил  он вошедшую Зою.
-Два голубка наконец-то  получили свободу , - язвительно произнесла Зоя.
-Не юродствуй! – резко прервал он ее.
-Кофе пить, клубничку выращивать, как будто ничего не случилось, - бубнила Зоя, усаживаясь на стул.
-Прекрати! – крикнул  Рудольф. –Что  ты предлагаешь? Сдохнуть?
-Не знаю, - откинулась Зоя, устремив глаза в потолок.
Рудольф  сидел истуканом. Только тапок на  ноге покачивался.


 Загородный  дом, задуманный   стать обителью покоя, никак не хотел подчиниться  воле  хозяина. Напротив, он повел себя как  пособник прошлого, хотя своей необжитостью. не мог  предъявить ничего, что напомнило бы  о чьей-либо вине.
Один только день- с мертвой кошкой, веснушками на стене, с ангелочками  на тарелке опрокинул назначение дома – быть обителью покоя. Утром в понедельник они уехали. В том месте,  где лежала раздавленная кошка, было пусто и гладко.