Похищение

Охранник на вахте ключей от моего кабинета мне не дал, а сказал, что кабинет уже открыт и меня там ждут двое в костюмах. У меня с этим охранником были непростые отношения: однажды мы с ним подрались, когда он исполнял приказ руководства не пускать ночью в редакцию журналистов с женщинами. Но сейчас он отнёсся ко мне с сочувствием и по-дружески посоветовал бежать.

Я последовал его совету, но на улице меня ждали ещё двое в штатском, и сказали, что будет лучше всё-таки пройти в мой кабинет. Я подчинился.
 
Это было в 1998 году, в то прекрасное и романтичное время, когда журналистов ещё убивали и похищали. Вот сейчас журналистов не за что убивать, поскольку пишут они ерунду, причём – одну и ту же. А в тот августовский день прошлого века я вернулся в редакцию, прокатился на лифте и вошёл в свой кабинет. Меня распирало любопытство: за что?

Один человек в костюме сидел на моём кресле, другой – на моём диване, и предложил присесть рядом. В руках у него был пятничный номер газеты «Труд».

В этом номере была полоса «Мое дело», которую я вёл. Она была посвящена малому бизнесу и базировалась на письмах предпринимателей, которые рассказывали о своём опыте или проблемах. Писем было много, больше пятисот в месяц, а авторы самых любопытных историй из тех, которые я опубликовал, в декабре встречались с правительством и получали призы. Полоса «Моё дело» была совместным проектом газеты и правительства.

Я читал письма, выбирал наиболее вкусные, снабжал их заголовком, сбивал в полосу и засылал в пятничный номер.

И вот у меня на полосе вышел текст «КАМАЗ по цене велосипеда». Это было письмо, в котором предприниматель из города Стерлитамак по имени Артём рассказал, что налоговая полиция обнаружила у него недоимку. Ну, то есть, что он неправильно заплатил налоги. Но вместо того, чтобы дать ему возможность доплатить деньги государству, его имущество арестовали и продали с аукциона. Причём основными покупателями на этом аукционе были сами налоговые полицейские. Поэтому цену лотов они ставили не просто низкую, а символическую. К примеру, грузовик предпринимателя был куплен по цене детского велосипеда. Короче, государство получило от его недоимки шиш, а он был разорён.

Письмо было стрёмным, я довольно долго думал, печатать его или нет. Но яркость сюжета пересилила опасения. В конце публикации я оставил ремарку, что прошу органы разобраться с этим случаем.

Человек из органов, который сидел рядом со мной на диване, ткнул в этот текст и в эту строчку. И сказал: «Полетели, разберёмся на месте».

Четвёрка, которая приехала за мной, - это были налоговые полицейские Башкортостана. В аэропорт ехали с ветерком на двух машинах, а в самолёте до Уфы вообще кроме нас никого не было. Мои похитители не проявляли агрессии, я им не сопротивлялся. Но всю дорогу до места назначения мы промолчали. Я только раз спросил, можно ли в самолёте курить, и мне сказали, что можно.

В Уфе меня сразу привезли к начальнику налоговой полиции Башкортостана. Многие его помнят: позже он стал фигурой федерального масштаба.

Дядька он был серьёзный, поэтому говорил просто и понятно: «Если ты хочешь, чтобы мы тебя здесь закопали, то мы закопаем. А если хочешь вернуться домой живым и с подарками, то исполнишь два задания».

Первым заданием было – опровергнуть письмо из Стерлитамака. А вторым – просто написать репортаж, о том, как хорошо работает налоговая полиция республики. 

- Завтра начнёшь, - сказал генерал. – Тебе всё расскажут и покажут. Ты убедишься, что никакого такого Артёма в Стерлитамаке нет. А пока - отдыхай, расслабляйся. В гостинице есть еда и коньяк, мы тебе девочку дадим.

Он сообщил, что о публикациях с моим начальством договорится сам, и обозначил дедлайны, когда я должен сдать ему тексты на прочтение.

А потом он вызвал девочку.

- Она будет тебя сопровождать и оберегать, - сказал начальник. – Её зовут капитан… Впрочем, это не важно. Её зовут Гуля. Гуля, забери его и покажи ему номер.

Гуля меня забрала.

Я имел много красивых женщин, и много некрасивых. В рейтинге последних Гуля заняла бы первое место.  Ноги у неё были колесом, как две половины обруча. Глаза косые. То есть не в том смысле, что по-азиатски узкие, что тоже правда, а в том смысле, что левый глаз смотрел на меня, а правый куда-то вправо. У неё была небрежно зашитая заячья губа. Она была ещё молода, но уже с бородавкой на подбородке, из которой торчали несколько волосков.

Её отец был монголом, и она считала себя монголкой. А мама – башкирка. Это мне Гуля рассказала чуть позже. Гуля хотела быть мальчиком и стать муллой, в итоге осталась девочкой и служила офицером.

Видимо, на то и был расчёт генерала, что с такой мы не споёмся, и я буду воспринимать её исключительно как надзирателя, страшного охранника. Он ошибся.

Гуля была страшна настолько, что я заинтересовался ей сразу. Красавиц-то у меня было достаточно, я даже устал от них, а вот уродин Бог посылал значительно реже. Короче, Гуля настолько отличалась от всех моих прошлых, что вызвала любопытство. Если уж я оказался в плену, то почему бы не получить новый опыт.

Добиваться девушек я очень долго не умел. Вот стоило мне начать демонстрировать явную симпатию к какой-то девушке, то она уходила в глухой отказ. Я трижды был влюблён и каждый раз безответно. Только спустя годы я спал с двумя из трёх бывших своих безответных. Но это произошло, когда моя любовь к ним уже прошла, а они сами вспоминали прошлое и проявляли инициативу. Я бы и с третьей переспал, но от неё чем-то пахло. А я тогда временно не пил.

К тому времени я открыл и выучил правило: не нужно пугать женщину своими чувствами, а лучше просто быть на виду и дождаться, когда она сама сделает движение навстречу. А для того, чтобы она сделала это движение, требуется быть вежливым, но выпукло показывать ей, насколько она тебя не интересует в качестве сексуального объекта.

Поскольку девушки не любят, когда мужчина ниже их ростом, то особенное внимание на меня обращали длинненькие. У меня рост 194 см. Как правило, моими подругами были начинающие модели, спортсменки и блондинки.

Мне больше нравились миниатюрные брюнетки, но я брал ту рыбку, которая сама плывёт в сеть.

А эта башкирская Гуля была миниатюрной, а в их национальности блондинок просто не бывает.

Впрочем, с Гулей демонстративный неинтерес сработать не мог. Он срабатывает, когда имеешь дело с уверенной в себе красавицей. А Гуля была уродиной, и прекрасно знала это. Поэтому я решил использовать другой приём.

Гуля проводила меня до гостиницы, сообщила что завтра в десять мы выезжаем в Стерлитамак, показала холодильник, в котором лежала икра и стоял коньяк,  предложила вскипятить чайник. А я не грубо, но крепко схватил её за руку и сказал: «Если ты хочешь уйти, то скажи «отпусти». Только скажи это три раза». На третий раз я разжал ладонь, и она была свободна. Но не ушла. Гуля взяла меня за ладонь сама.

Без одежды она была симпатичнее, чем в одежде. В том смысле, что она была мягкой и тёплой. И совершенно безволосой в интересном месте. То есть – не бритой, а как маленькая девочка. Уже лёжа со мной в кровати раздетой она сказала, что не будет со мной заниматься этими вещами без благословения муллы. И немедленно занялась этими вещами.

В номере стоял телевизор. Мы лежали рядом и смотрели новости про дефолт. Я подсчитывал, сколько же денег я потерял в московском банке. Будь я в Москве, то я мог бы что-то придумать и исправить, но я похищен...  И меня это не расстраивало. Гуля стоила той потери. С ней было очень хорошо. Её ненавязчивое тепло лечило мои душевные раны.

Я спросил у нее, возможно ли что Артёма не существует, и письмо действительно было фальшивкой. Она ответила, что, возможно, он пока ещё существует, но к утру окажется, что его нет.

Я зевнул, когда она отвечала, и пропустил эту фразу, моментально уснув, греясь об её шёлковую кожу. А во сне у меня всплыл её ответ.

Я вскочил, как ошпаренный, растолкал Гулю и потребовал рвануть в Стерлитамак.

Я сказал Гуле, что напишу всё, что скажет её начальник. Но у меня есть и собственное любопытство. Я хочу увидеть этого человека из Стерлитамака, пока он ещё жив.

Гуля задумалась. В принципе, её поставили, чтобы за мной присматривать. Но мы уже полежали с ней в кровати, и по её прикосновениям чувствовалось, что я могу рассчитывать на одолжение.

Я ждал её решения. Она была за рулём, и мы могли доехать до Стерлитамака ночью.

Гуля подумала и сказала: очень быстро - туда и обратно. К утру ты должен быть в гостинице. Один.

Она вела машину аккуратно, но резво, поэтому в Стерлитамаке мы были уже через час. Предприниматель, который написал мне письмо, смотрел на нас ошалевшими глазами.

Так я убедился, что письмо – не подложное, а автор – настоящий. У Артёма уже отобрали не только КАМАЗ, но и опечатали магазин с оргтехникой. Я спросил, почему он не бежит из города. Он ответил, что от судьбы не уйдёшь. И сказал, что ждал моего приезда. Я не стал говорить, что я сам – заложник и помочь ему не смогу.

Я просто спросил, не страшно ли ему? И тут выяснилось, что он умеет высоко изъясняться. Он выдал просто театральный монолог:

«Я ничего не боюсь. Смерть? Но тут я использую фразу из пьесы Горина: я попирал её ногами на войне. – Он смотрел на Гулю в упор и продолжал нести, словно гипнотизируя её:

- Смерть близких? Я многих потерял. Но - я верующий человек и вижу это так, что они просто уехали в командировку, а потом мы увидимся, когда я приеду в ту же командировку.

Боль? Вот это - да. Но она не будет долгой.

Предательство? Это страшно только для тех, кто предаёт. А когда предают тебя - просто противно, даже не обидно. Клевета - то же самое. На меня столько наклеветали, что уже даже скучно.

Чего ещё боятся люди? Несчастной любви. Но любовь - она уже сама по себе - счастье, Даже если она безответна, то организм всё равно начинает выделять много полезных микроэлементов.

Бедности боятся люди? Но хлеба всегда дадут, а без балыка и буженины можно обойтись. Для поджелудочной железы без них даже лучше.

Тюрьмы боятся, но там весело, там неординарные люди, и кормят не только хлебом, а ещё и кашей.

Нет. Ничего в этой жизни нет, чего следовало бы бояться».

Когда он иссяк, и прекратил спектакль, то я сказал:

- Артём, тебе нужно спрятаться. Мы вернёмся сюда через несколько часов и мне докажут, что тебя не существует. Если не спрячешься сам, то тебя куда-нибудь денут. Возможно – в командировку на тот свет.

Но он снова принялся эпатировать Гулю:

«Женщина хочет нравится всем, но писю показывать только одному. Мужчина хочет посмотреть всех, но чтобы у него была только одна. Как запасной вариант на все случаи жизни».

А потом он сказал ещё две вещи, которые я упоминать не буду. Если бы Гуля не была монголкой, то она бы покраснела. Но желтые не краснеют.

Она рванулась прочь, и мы уехали.

- Почему его не убили раньше, до моего приезда? – спросил я.

- Не знаю. Генерал сымпровизировал. Планировалось, что ты напишешь опровержение прямо в его кабинете и вылетишь в Москву, а он решил с тобой поиграть, - ответила она. И вдруг добавила:

- Артём убегал, его не могли найти. А вчера он узнал, что привозят тебя, и захотел поговорить. И он вернулся. Он зря это сделал. Он не успеет спрятаться снова.

- От кого он это узнал?

- Утечка из ведомства, - ответила она, и мы промолчали несколько минут.

- Тебе понравился Артём? – спросил я.

- Ему бы пьесы писать. Да, понравился. Ещё в школе.

- Какие же вы ****и… - сказал я, и сразу поправился: - Я имею в виду ваше ведомство.

- Нет, ты имел в виду то, что имел. Ты не любишь женщин.

Я начал с жаром доказывать, что это не так:

- Да я восхищаюсь женщинами. Женщина - это машина времени. Ей нужно отвести детей в школу, забрать детей из школы. Купить еду, приготовить её, помыть посуду, помыть детей, постирать, погладить, уделить вечернее внимание мужу, а помимо этого она ещё и работает. И делает стрижку, маникюр, макияж. Успеть всё это невозможно. Но все они это успевают. Я уже не говорю, что детей, с которых я начал, нужно ещё выносить и выкормить…

- У меня нет детей, - ответила Гуля, при этом её руки на руле слегка дрогнули. И она добавила совсем тихо: - Теперь, может, будут. 

Перед рассветом мы вернулись с Гулей в Уфу. В мой номер она уже не пошла, а я лёг в кровать и сделал вид, что никуда не уезжал. А в десять утра мы уже сели в казённую машину и поехали в Стерлитамак. Артёма по его адресу мы не нашли, а соседи сказали, что никогда здесь не было никакого Артёма.

Моё опровержение в газете было скупым: всего два абзаца. Что опубликованное мной письмо написано неизвестным лицом с целью опорочить налоговую полицию Башкортостана. Случая, описанного в этом письме, в реальности не было. Человека, от имени которого было написано это письмо, в реальности не существует.

Я думаю, что к моменту, когда выходило это опровержение, то Артёма и в самом деле уже не существовало.

Гуля шефствовала надо мной ещё несколько дней, пока я не написал большой репортаж о блестящей работе республиканской налоговой полиции, и он не был опубликован. Генерала очень быстро перевели руководить налоговой полицией всей России. А меня с икрой и коньяком вернули в Москву.

Перед отлётом из Уфы я внимательно смотрел на Гулю. Я привязался к ней, но не знал, как сформулировать вопрос. Впрочем, она его поняла и без слов.

- Нет, - сказала она. – Я хоть и монголка, но мусульманка. И за христианина замуж мне выходить нельзя.

- Кто тебе сказал эту глупость? Можно же! Ну - у муллы спроси!

- Я это себе сказала.

- А рожать от христиан можно?

- Рожать можно.