Джинн

Их было трое. Главный – урожденный сириец Рашид, прозванный соратниками «Истребителем неверных», а врагами – «Однорукий палач», ибо левую руку изувечило ему при теракте несколько лет назад. Это не мешало ему ни командовать батальоном, ни отрезать головы одной рукой, а потом выкладывать жуткие ролики в Интернете. Теперь, после русского авианалета, от батальона осталось только трое боевиков: командир и два солдата, скверно говоривших по-арабски, зато готовых выполнить любой, самый варварский приказ.

Первого звали Сулейман Нкомве, он был уроженцем одной из африканских стран, где уже успел поучаствовать в террористических вылазках. В Сирию он приехал не столько потому, что «Аллах позвал», как утверждал постоянно, сколько по причине полного разгрома террористической ячейки в родной западноафриканской стране. Президент-диктатор этой страны вкупе со спецназом из бывшей метрополии основательно зачистили мятежную провинцию, Нкомве стало нечего ловить – и он подался на Ближний Восток, где террористы в то время развивали успешное наступление. Подразделение, бойцом которого он был, успешно отвоевывало все новые города и селения. Если б не эти крылатые шайтаны, которые уже которую неделю утюжат территорию, контролируемую террористами… Куда теперь идти? На родину нельзя (поймают и повесят), а здесь, видно, Всевышний отвернулся от них.

Второй вояка был выходцем из России и при этом – этническим русским. Азиз (в прошлом Валерий) Горшков прежде отжигал на «русских маршах», всеми фибрами души ненавидел мусульман и прочих азиатов. После того, как боевая организация скинхедов была разгромлена, он подался на Украину, пару месяцев действовал в составе карательного батальона. Там и произошел перелом в его сознании. Близкое знакомство с несколькими выходцами из Чечни, некогда воевавшими под началом самого Басаева, и активистами крымско-татарского меджлиса привело к превращению вчерашнего скинхеда в моджахеда.

Теперь новообращенный Азиз-Валерий воевал на стороне террористов в Сирии; он отрастил шевелюру, бороду, даже свел выколотого на правом плече орла со свастикой.

Обвешанные оружием, трое недобитков брели под знойным солнцем Передней Азии, обходя деревни, прячась ночами в развалинах: соседство змей и скорпионов не столь пугало их, как ненависть мирных сирийцев, испытавших на своих согбенных спинах все прелести насаждаемого террористами нового порядка. Они могли, конечно, сдать боевиков официальным властям, но, скорее всего, просто забили бы их, чем попало – такое случалось не раз. Прошлую ночь боевики провели в развалинах старинного христианского монастыря. Азиз хотел, было, покуражиться, вдарив из «калаша» по древним фрескам, уже исполосованных пулями и ножами его единоверцев, но получил крепкую затрещину от командира: экономь патроны! Вокруг царил хаос; все мало-мальски ценное было разграблено и вывезено на продажу (торговля историческими артефактами стала неофициальной статьей доходов); то, что не могли унести, сломано и перебито. Ночевали под сводами византийской базилики, под аккомпанемент шакальего воя, доносящегося из-за стен, а утром вновь отправились в дорогу. Горшков, уходя, смачно плюнул на порог храма, выругавшись матом.

Когда солнце уже приблизилось к зениту, из-за поворота тропы показались очередные развалины. Похоже, что это был храм эллинистического или римского времени. И здесь колонны были испещрены следами от пуль; постаменты для статуй пустовали. Возможно, их разбили или увезли еще в далекие времена, а может, постарались современные Геростраты…

- Кувшин! - воскликнул негр, указав стволом своего автомата на странный сосуд, лежащий в пыли около колонны.

- А если внутри джинн сидит? – предположил на ломаном арабском Азиз. – Давайте разобьем его, отпустим дедушку на волю! Все равно этот старый сказочный бабай не сможет нанести вреда воинам Аллаха, - и захихикал.

- Джинны – твои земляки, которые бомбят правоверных! – «Однорукий палач» ткнул сосуд носком ботинка.

- Они мне больше не земляки! – категорично заявил Горшков. – Интересно, сколько этой хреновине лет?

Нкомве подошел к кувшину, перевернул его прикладом.

- Тут что-то написано, – указал он. Ослепительно белые зубы блеснули на черном лице, припорошенном дорожной пылью.

Командир подошел ближе, нагнулся:

- По-персидски нацарапано, шиитская штучка. – И, сняв с плеча автомат, ударил по сосуду.

Глухой звук, ни трещины, ни царапинки на поверхности. Кувшин не поддался.

- Каменный, - произнес Сулейман. – Крепкая порода, – и тоже нанес удар.

Опять никакого результата. Тогда русский террорист со всей силы вдарил по нему, оставив след на прикладе. Хотел было выстрелить в странную находку. уже нацелился, но. увидев гневную гримасу командира, не стал тратить пули. 

За ударами следовали пинки, потом опять удары. Наконец, когда африканец крепко поддал по донышку кувшина, внутри как будто что-то ухнуло. Все трое застыли в недоумении. Из кувшина тонкой струйкой пополз белый дымок, извиваясь в воздухе, словно танцующая под дудочку заклинателя кобра. С каждой секундой дым становился все гуще, «змейка» превратилась в подобие широкого кушака. Взвившись к небу, он выписал причудливый зигзаг, и устремился вниз к трем боевикам, молча наблюдавшим за пляской дыма. Вот он превратился в широкую полосу, заслонив от глаз боевиков дорогу, дальние горы и скрыв из виду кувшин. Все трое инстинктивно полезли на пустые постаменты, дым пополз за ними.

… Джип полковника сирийской армии Джемаля Ансара притормозил у древних руин. Не может быть! На постаментах возвышались три белокаменные фигуры террористов, в полной амуниции, вооруженных до зубов, притом представителей разных рас. Он вышел из машины, подошел ближе. Так и есть – три каменных террориста. «Странно, произведения древнего искусства они разрушают, а своим сообщникам памятники ставят, никогда бы не поверил».

К полковнику подбежал адъютант и тоже замер в недоумении, ожидая распоряжений.

- Расстрелять этих уродцев! – приказал полковник. Адъютант скомандовал прыгавшим с грузовика солдатам, вышколенные бойцы дружно и слаженно зарядили автоматы.и дали очереди. С упоением расстреливали они каменные изваяния незваных пришельцев, причинивших столько горя их несчастной и прекрасной стране. Свистели пули, разлеталась каменная крошка, один из осколков царапнул по лбу замешкавшегося адъютанта. Он тотчас же пригнулся, чтобы лицо вновь не угодило под град камней, и увидел древний кувшин.

- Господин полковник, что с этим делать?

- Не трогай! Пусть лежит, где лежал.

Когда рассеялся пороховой дым, солдаты с ужасом увидели валявшиеся среди руин три изрешеченных пулями мертвых тела и кровавые ошметки на камнях. И круглобокий кувшин, на котором были вырезаны слова: «Осквернившие камень, сами камнем станут».