Лагуния и Лимания

Жили-были две соседние державы. Когда-то обе составляли единое целое, будучи провинциями великой империи, ныне канувшей в небытие. Лиманцы гордо именовали себя преемниками империи, лагунцы же всякий раз и по любому поводу тыкали под нос соседям своей гордой независимостью. Языки двух народов сильно различались: если лиманцы ругались «вашу мамашу», то лагунцы выражались «мамашу вашу».

Был у лиманцев законный правитель, которого они избирали каждый раз на новый срок. А лагунцы своего короля невзлюбили и однажды устроили бучу-заваруху и прогнали его. Вся страна возликовала тогда, кроме небольшой провинции Эстуарии. Она именовалась так, ибо расположена между эстуарием главной лагунской реки и границей с Лиманией. Там говорили по-лимански, то есть «вашу» ставили впереди «мамаши» и вообще тяготели к соседу, как жена, которой давно опостылел нелюбимый супруг. А тут как назло революция грянула, и новая лиманская власть свои революционные порядки решила навязать народу Эстуарии.

А то жили себе эстуарцы, ловили рыбу, перерабатывали ее на многочисленные заводах, на других заводах строили и ремонтировали рыболовецкие суда. Жили, значит, да не тужили.

Революционные декреты и указы новой власти эстуарцы встретили в штыки. То есть, выражаясь в буквальном смысле, до штыков дело поначалу-то не дошло. Пока они митинговали, слали в столицу письма и ходоков, делали громкие заявления. А из революционной столицы летели в ответ суровые отповеди и недвусмысленные угрозы.

Тогда народ Эстуарии поднялся и прогнал революционных наместников, предварительно вымазав их дегтем и вываляв в перьях. То же самое год назад проделывали лагунские революционеры с защитниками старого режима – и считали это великой доблестью.

Революционное правительство потребовало выдать виновников сего безобразия и пригрозило ввести войска. Эстуарцы тем временем сформировали свое правительство и обратились за помощью к властям Лимании.

«Защитим наших братьев!» – пронесся клич над городами и селами Лимании. Тотчас нашлись тысячи добровольцев, которые устремились через границу. Вчерашние сапожники и брадобреи становились капитанами и майорами, отставные капитаны – полковниками и генералами. Они возглавили разношерстную толпу местных уроженцев и сделали из нее относительно боеспособную армию. Так на полях Эстуарии схлестнулись две армии – революционная и добровольческая, и полилась кровь. Через лиманско-лагунскую границу все текли и текли потоки капитанов сорви-голов, а в противоположном направлении бежали, прихватив лишь самый необходимый скарб, эстуарские обыватели, чьи дома разрушила лагунская артиллерия, а посевы вытоптала пехота. Те же, кто остался зрителями в театре военных действий, умоляли правителя Лимании: «Заберите нас и нашу несчастную землю, мы станем вашими самыми верными подданными!»

«Мы не можем нарушить священные принципы международного права! – отвечали им из канцелярии правителя. – Потерпите еще немного. Переговоры когда-нибудь, чем-нибудь закончатся, и тогда станет ясно ваше будущее». А пока шли переговоры и переписка, дома обывателей превращались в развалины, солдаты революционной и добровольческой армий перестреливались среди руин брошенных заводов, лагунские диверсанты потопили или взорвали все суда рыболовного флота – ведь эстуарские мятежники могут установить на них пушки и пулеметы и нарушить морские коммуникации революционной Лагунии. В конце концов, в ходе удачного наступления восставшая Эстуария была отрезана от моря, в результате чего всякая экономическая жизнь в ней почти прекратилась. Не заводские гудки, а грохот снарядов и рев тревожных сирен, заглушавших плачи и стенания мирных жителей, звучали на просторах мятежной провинции.

В это же время вся проправительственная пресса Лимании (а это 95% изданий) в один голос твердила о том, что Эстуария – незаконно отторгнутая часть Лиманского государства и должна вот-вот вернуться в лоно Матери-Родины. Лагунская печать заявляла прямо противоположный тезис: с незапамятных времен Эстуария – неотрывная часть Лимании. В качестве аргументов использовалось все, что угодно: от средневековых карт до глиняных черепков и каменных топоров. «Только сецессия спасет эстуарцев!» - вещали с трибун лиманские политики. Лагунские требовали восстановить государственное единство и грозили эстуарским ирредентистам земными и небесными карами.

Война разгоралась – и не было ей ни конца, ни края. Воюющие стороны обвиняли друг друга в жестокостях, насилиях, мародерстве, требуя наказать военных преступников и апеллируя к внешним силам. Скоро пейзажи Эстуарии стали напоминать лунный ландшафт из-за обилия снарядных воронок, испещривших многострадальную землю.

И год за годом продолжалась эта война, прерываемая короткими перемириями – и возобновлялась с прежней яростью и ожесточением. Матери баюкали младенцев под далекий гул канонады, и патронные гильзы заменяли им игрушки.

Но всему приходит конец, и любая война когда-нибудь да кончается. И властители Лагунии и Лимании, проведя трое суток за столом переговоров, решили-таки судьбу несчастной провинции. Лимания на веки вечные отказалась от претензий на Эстуарию и перекрыла границу, через которую столько лет текли и текли в соседнюю страну потоки лиманских волонтеров. В свою очередь, революционное правительство Лагунии обязалось вывести оттуда свои войска. Выжившим в горниле войны эстуарцам обещали предоставить какую-никакую автономию.

- За что же мы проливали свою кровь? – возопили тут революционные гвардейцы. – Нас подло предали столичные политиканы!

- А как же мы? – вскричали добровольцы из Лимании и эстуарские повстанцы. – Мы столько лет сражались за свободу несчастной Эстуарии, а оказалось, что все насмарку. Правительство Лимании бросило нас на произвол судьбы.

- Мы хотим воссоединения с матерью Лиманией! – орали лиманские волонтеры.

- Или хотя бы независимости, а не куцей автономии! – прибавляли эстуарские повстанцы.

Молчали мирные жители, чудом уцелевшие в подвалах-убежищах. «Какой ни есть, а все-таки мир»,- с облегчением думали они, выкарабкиваясь из-под завалов.

Официально правительство Лимании ссылалось на достигнутое соглашение, неофициально же его высшие чиновники и штатные пропагандисты рассуждали так:

- Зачем нам территория, превращенная в руины? Ведь ее неизбежно придется отстраивать заново, на это уйдут огромные средства из бюджета. И охота нам тратиться на какую-то приморскую территорию с разрушенными заводами и портами, мы и без того могучая морская держава? Пусть эстуарцы выживают, как могут. К тому же присоединение Эстуарии привело бы к тому, что заразный вирус сецессии с угрожающей скоростью начал распространяться по территории нашей страны, захватывая все новые провинции. К чему нам этот гнойный очаг, многие жители которого за годы войны отвыкло от мирного труда, зато привыкли, что все мало-мальски значимые проблемы решаются силой оружия?

Лагунские официальные лица неофициально шептались:

- Эстуарцы хотели жить наособицу – пожалуйста. Восстанавливайте то, что разрушили мы, но на собственные средства. Нам нужна ваша территория, ибо сказано было «ни пяди родной земли не отдадим», а вы сами не нужны!

Вернувшихся с войны революционных гвардейцев под шумок речей о мире стали арестовывать за прошлые грехи – тем более ведь было, за что. И восклицали они: «Зачем мы столько лет лили кровь, свою и чужую?! К оружию, граждане!» И вот тут-то остававшиеся еще в Эстуарии их сподвижники, обманутые центральной властью, недолго думая, двинулись к столице Лагунии и свергли предавшее их правительство – оно пало, как перезрелый плод.

Добровольцы же стали понемногу возвращаться на родину, но на границе их хватали и заковывали в кандалы как преступников. «За что мы сражались и погибали? – кричали они. – Нас предали!» Несколько тысяч бывалых бойцов сели в бронепоезд и ринулись к столице Лимании. Старый правитель к тому времени умер – ведь все владыки когда-нибудь умирают, даже те, кого любит народ и всякий раз избирает на новый срок. В Лимании установилось междуцарствие: неопределенность, зыбкость, все с тревогой и надеждой чего-то ждали. И тогда добровольцы вошли в столицу и продиктовали свою волю.

… В единственном уцелевшем ресторане в главном городе Эстуарии, давно превращенном в руины, встретились командир революционных гвардейцев и командир добровольцев.

- А я ведь видел твою физиономию сквозь прицел. Промазал… - ухмыльнулся революционный гвардеец.

- А я чуть было не убил тебя в штыковой атаке. Ну, как позабыть такую перекошенную от злобы рожу, – оскалился командир добровольцев.

- Когда я попал в плен, в ваших казематах мне вышибли передние зубы, – сверкнул золотыми коронками лагунский командир.

- А мне ломали суставы в ваших застенках, - потряс перед его носом скрюченным пальцем лиманский командир.

Они выпили за мир и дружбу. Расслабившийся лиманец перевел разговор на более злободневную для него тему:

- А у нас Дельтания отделиться хочет! Как нам быть: договариваться с ними или подавлять?

- Это уж вам решать, я тут не советчик. Думать надо было, когда наших мятежников поддерживали. Вот и аукнулось! Эффект бумеранга.

- Это вам надо было думать, когда Эстуарию из пушек с землей ровняли, – парировал командир добровольцев. – Надо было сразу миром вопрос решать. А ваши правители через сколько лет додумались согласиться на автономию!

- Бывшие правители! – четко произнес лагунец. – Мы их прогнали!

- А чего ж раньше-то… - хотел опять съязвить лагунец, но примолк и потянулся за бутылкой.

- А что, если сделать Эстуарию совместным владением? Как это называется – «межгосударственный кондоминиум»? Мы много лет воевали почем зря. Давайте теперь совместно управлять территорией! – внезапно осенило лагунца.

- А я скажу больше! – рука с бутылкой застыла на полпути к рюмке. – Объединимся, как в имперские времена, а столицей сделаем главный город Эстуарии.

- Не хочу я в империю! – завопил лагунский командир. – Лучше в ад, чем в империю!

- Зачем восстанавливать империю? – невозмутимо ответил лиманский командир. – Пусть будет равноправный союз земель. Тогда и смутьяны в Дельте перестанут думать о сецессии.

- Но сначала придется засучить рукава и отстроить Эстуарию и ее столицу.

- Но где мы возьмем деньги? – задумался лиманский командир.

- Наши революционеры и ваши консерваторы за годы своего правления награбили столько, что конфискованных у них богатств хватит на восстановление трех таких Эстуарий! – заявил коллега и бывший враг из Лагунии.

- Учитывая, что эти деньги были нажиты ими благодаря войне, грабежу и торговле оружием… Славная идея! – подхватил лиманец.

И они закопали свое оружие, и засучили рукава. Среди пепелища отстраивалась столица новой страны, где никому не приходило в голову посылать войска для усмирения непокорных территорий. Как, впрочем, ничьи головы не посещала мысль о сецессии.