Посреди океана. Глава 95

Вот говорят:"Береги честь смолоду". А кто её бережет? И вообще, что это такое, существует ли ещё это понятие?
До революции, известно, было. Потерять честь считалось большим позором. Люди стрелялись на дуэли, защищая её, кончали с собой, потеряв её. Именно потеряв, потому что, как сказал Чехов, "честь нельзя отнять, её можно потерять".
А по нынешним временам, никто даже и не страдает от её отсутствия. Или, может, это только кажется, а там, кто его знает?

Честь. Честность. Нечестность. Бесчестье.
Считается, что честь - это моральные качества человека, принципиально достойные уважения и гордости. Это с одной стороны. А с другой - это незапятнанная репутация честного порядочного человека, его доброе имя. Выходит, честь не такое уж простое понятие, а довольно многогранное. Рядом с ним стоят искренность, правдивость, заслуженное уважение, безупречно чистая совесть и честность. Честное имя. Честное слово. Честь и достоинство сливаются воедино.
Получается, человек чести - тот человек, который дорожит своим честным именем, не совершает бесчестных поступков и ему не всё равно, что про него подумают и скажут окружающие. Человек чести не оскорбляет своим поведением, словами и действиями других людей и не позволяет того же по отношению к себе. Другими словами, во всех ситуациях он не врёт, не кривит душой, не унижается и сам никого не унижает - ведёт себя так, чтобы не уронить достоинства.
Правда, когда говорят о чести мужчины и женщины, подразумевают разное.
Женскую честь почему-то принято рассматривать исключительно в плоскости физиологии.
А понятие мужской чести какое-то обтекаемое, абстрактно трактуемое... Долг чести; честь мундира; честь по труду; честь и слава героям...

А если так, по-честному на всё посмотреть, то честь и для мужчины и для женщины -
это простая жизненная необходимость соблюдать в чистоте свою душу; как для себя так и для окружающих быть честным человеком, не пятнающим своё доброе имя бесчестными и недостойными уважения поступками.
Но на самом-то деле всё как-то не так, несправедливо обстоит.
Вот взять хотя бы моряков. Мужчин в море принято воспринимать, как людей нелёгкой профессии, оторванных от родных берегов, преодолевающих испытания, чинимые водной стихией - штормы, айсберги и тому подобное. Но всё это касается почему-то только мужчин, а к женщинам, работающим в тех же нелёгких условиях, почему-то другое отношение. К ним применяются совсем другие мерки - в основном, не общечеловеческие,  а физиологические. Но ведь это же нечестно!

К примеру, взять тот же самый "Лазурит". С чего у Инги с Анютой начались все склоки с "камбузом", да и не только с ним? Чем вызваны к ним претензии и недовольства? Если бы они касались только рабочих вопросов, которые были лишь прикрытием!
Откуда вообще такое неуважительное и пренебрежительное отношение? Из-за чего? Из-за того, что слабый пол? Из-за того, что работают здесь и преодолевают те же трудности в таких же непростых условиях, что и сильный пол? Откуда взялось такое, что женщина как человек даже не берётся в расчёт, что она не рассматривается как человек, а только лишь как ходячая физиология? Не зная ничего о человеке, здесь сразу наплетут, насочиняют такого! Но разве это не бесчестно, пятнать репутацию человека походя, незаслуженно, бессовестно? И разве это достойное поведение мужчин? О какой чести тут можно говорить?

Или взять хотя бы, к примеру, ту же Валю с "Перламутра", о которой рассказывали и Анзор, и Руслан. Судя по всему, и один и второй, не сговариваясь, рассказывали именно о ней. И оба отозвались, что человек она, по сути своей, хороший.
Но как с ней обошёлся тот друг, который, ублажая свою физиологию, обманывал её, уверяя в своей любви и обещая жениться, а сам специально за месяц до прихода в порт, поругался с ней, потому что, как выяснилось, был женат и не собирался порывать с женой! И что, это честный поступок честного человека? Он не уронил своей чести? Да  была ли она у него, у подлеца?
А Валя сломалась, не справившись с тем, что этот любимый человек втоптал в грязь и её чувства и её репутацию.
Но получается, что он, человек бесчестный, а честь его как бы и не пострадала. Он вроде как герой-любовник, только и всего. А вот она, оказывается, честь свою уронила, презренная падшая женщина! Но почему? Разве это справедливо? Почему она плоха, а он хорош? Да всё просто: зачем она, такая-сякая, в море пошла?!
И о каком понятии чести, о каком достоинстве можно тут говорить? Разве не заслуживает этот герой-любовник звания подлеца и презрения общества? Ну, это может, если говорить
о нормальном обществе, а не о сборище особей, для которых понятие честь, достоинство, совесть, порядочность - лишь пустые слова. Какая душа, какая совесть? Главное, справить физиологические потребности своей тушки! А то, что загублена при этом жизнь другого человека - так это ж такие мелочи! Женщина, да ещё в море, разве ж она человек?!
Ведь на деле-то получилось, что подлец как бы и не подлец, а победитель, герой. Это  она недостойная женщина, бесчестная, с запятнанной репутацией, которая за каждой женщиной-морячкой уже изначально закрепляется неуважительная, пренебрежительная, уничижительная. Даже если она не врёт, не подличает, не кривит душой - ведёт себя безупречно - к ней всё равно нет должного уважения, которого заслуживает любой честный человек. А как раз наоборот, заранее рады стараться - напридумывать сплетен, запятнать, вывалять в грязи, чтобы изначально "по праву" презирать, отказывая в человеческом достоинстве и чести, без всяких на то оснований. И никто даже не скажет, что это
непорядочно, бесчестно; что так поступают лишь те, кто сам лишён чести и совести.

Но о какой чести, какой честности, о каком достоинстве можно говорить в обществе, в котором целенаправленно на корню уничтожались эти человеческие качества, эти понятия?
Если запрет на правду был нормой, законом... С самых первых шагов становления страны Советов, кто посмел бы вести себя в обществе, как честный человек? Кто посмел бы, к примеру, сказать, что верит в Бога, что не верит Марксу-Ленину-Сталину? Сколько людей чести и совести расстреляны и сгнили в ГУЛАГЕ? Разве в обществе, пережившем такое, возможно было сохранить честь, честность, достоинство? Зато бесчестные, строчившие доносы на ближних, объявлялись честными, принципиальными гражданами. Организовывать преследование и травлю людей талантливых, выдающихся, сживать их со свету - это считалось правильным, это считалось делом чести. Всё в обществе перевернулось с ног на голову. В том числе и понятие чести. Зачем её иметь персонально каждому, если у нас "партия - ум, честь и совесть нашей эпохи"!
Человек правдивый, честный, совестливый, не желающий врать и кривить душой вызывает у окружающих пренебрежительное, неуважительное отношение, оказывается всеми порицаемым и гонимым. А подлецы и приспособленцы, использующие людей в своих корыстных целях, паразитирующие на доверии других, оказываются вдруг наверху карьерных лестниц и личного благополучия, мало того, объявляются людьми благородными, достойными уважения.
И жалобы, кляузы, ябедничество, доносы не считаются чем-то предосудительным, пятнающим доброе имя и репутацию. Наоборот, это является оружием граждан с принципиальной позицией, бдительно борющихся за справедливость и светлое будущее. Злобствующие завистники становятся обласканными и облагодетельствованными властями.
Человек, поступающий бесчестно и подло, не порицаем и воспринимается, как нормальное явление в жизни общества: и в глазах окружающих, и в своих собственных.
Так думала Инга.

      
                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

После обеда мне нанёс визит Валерка-повар и официальным тоном заявил:

- Сегодня мойку не закрывайте. Я буду рыбу жарить, и мне некуда будет ставить.

- Всё равно закрою, - сказала я.

И он, закусив удила, помчался и привёл старпома.

"Ну и дурак, сам на свою голову привёл", - подумала я.
Так-то я сама ни за что не побежала бы жаловаться, ещё со школьных времён считаю, что ябедничать -  это унизительно. Человек должен уметь сам решать вопросы на месте, не прибегая к помощи посторонних, и уж тем более начальства.

Маленькие серые глаза Викентьича смотрели на меня с интересом.
Я ответила ему взглядом несгибаемого партизана.

- За посуду тогда и они будут отвечать, - голосом миротворца произнёс старпом.

- Отвечать-то они, может, и будут. Да только перед кем? Перед Господом Богом? А деньги за пропавшую посуду всё равно с нас повысчитывают, - пробурчала я недовольно.-
И вообще, - раздражение моё начинало расти. - Мне надоело за ними посуду мыть. Вместо того, чтобы прийти в нужный час и спокойно заниматься своим делом, я должна
за ними убирать. Трудно, что ли - взяли чистые тарелки, поели, помыли и чистые поставили на место?

- Что значит, за нами убирать?! - взвился, выглядывая из-за спины старпома, Валерка.

- Ну как же, или ты забыл, как третьего дня вы второму штурману кальмаров варили, после чего вся мойка была завалена грязной посудой? И вместо того, чтобы нормально накрывать столы к ужину, мы должны были разгребать ванны, забитые тарелками и кастрюлями из-под ваших кальмарчиков.

- Хорошо, в следующий раз за срыв ужина будут отвечать они, - сказал старпом, кивая головой в сторону камбуза.
В глазах его не было всегдашней строгости: казалось, он был немного озадачен.

И поэтому я, вконец осмелев, проворчала:

- Не нужны мне их ответы. Я не собираюсь бегать жаловаться вам по каждому пустяку.
А так, когда закрыто, спокойнее; и чисто, и в целости-сохранности всё.

Но ключ на этот раз я Валерке всё же оставила. Надеюсь, что только на этот раз, в порядке исключения.


А потом мы с Анютой пошли проветриться на шлюпочную.
Послонялись по одному борту, потом по другому. Попрыгали через скакалочку. Но настроение было какое-то упадническое. Всё здесь уже надоело до чёртиков.

Вскоре на шлюпочную выполз и Анзор. Ну как же без него!
Рассказал нам, что получил сегодня ещё одну телеграмму о тяжёлом состоянии матери.
Утверждает, что в действительности эта радиограмма пришла ещё вчера, но вручили её только сегодня, потому что вчера "Лазурит" стоял у базы, и начальство справедливо опасалось, что Анзор мог вчера уйти с парохода. И он утверждал, что непременно бы ушёл, будь у него вчера на руках эта самая телеграмма.


В полдник, погрузившись в состояние тоски, я мыла жирные тарелки из-под жареной
рыбы, когда в амбразуру мойки просунулась всклоченная голова Бори Худого.
Попросив у меня две вилки и чистую тарелку, он деловито осведомился:

- Кальмаров хочешь?

- Давай, - с не меньшей деловитостью ответила я.

Не произнеся больше ни слова, он забрал, что просил, и смылся.
Я была уверена, что насчёт кальмаров Боря пошутил. Но не прошло и двадцати минут,
как в амбразуре появился Тявкала, молча выставил на мой стол кастрюльку с вареными кальмарами, щедро заправленными сливочным маслом. И также молча удалился.

После полдника мы с Анютой быстро расправились с этим блюдом. Надо сказать, что приготовлено было довольно вкусно: и с лучком, и с перчиком.

Камбузник увидел, что мы едим не рыбу жареную, как все, а кальмаров, и глаза у него выкатились из орбит от изумления.
"Камбуз" думал, что если они нас не угостят, то мы так и помрем, никогда не
попробовав этих самых кальмаров. Небось,болван-камбузник своим друзьям обязательно расскажет, и они будут гадать, где это мы взяли, как умудрились без их помощи приготовить.

До ужина мы с Анютой никуда не ходили. Она занималась подготовкой в институт, а я,  как обычно, своей писаниной.


Сегодня перед самым ужином ко мне в мойку по распоряжению начпрода принесли ящик с лимонами. И мне было велено выдавать каждому матросу в руки по три штуки.

Оказывается, после полдника на канадский танкер отправляли шлюпку за продовольствием.
Анзор, который, конечно же, не упустил такую приятную возможность прогуляться, по секрету рассказал нам, что для комсостава привезли целый ящик водки, выданной им в качестве презента. Мол, у них, у капиталистов, так принято - дарить что-нибудь бесплатно, чтобы мы и в другой раз приходили к ним отовариваться.

Благодаря этим лимонам, весь ужин я крутилась, как белка в колесе, между раздаточным окошком и моечными ваннами с грязной посудой.
Настоящий базар развела у себя в мойке. Но зато было ужасно весело, мне понравилось выдавать лимоны.
А на камбузе в это время чуть не лопались от злости, что не им доверили распоряжаться таким дефицитным товаром. Видимо, к ним доверия меньше, чем ко мне. Ну что ж, начпроду видней, он-то их знает лучше.

Я пришла к Валерке спросить нашу табуретку, которую тот уволок из мойки, хозяйничая во время полдника, когда жарил свою рыбу.

- Вашу, вашу... Тут вашего ничего нету! Одни штаны только, - брезгливо проскрипел он.

- Можно подумать, что-то умное сказал! - не удержалась я от иронического замечания.

- А что же ты говоришь, что ваша?! - пробурчал он.

- Ну хорошо, пусть не наша, пусть твоя. Только не нервничай так, успокойся, - снисходительно проговорила я.

Вообще, Валерка совсем обнаглел. Как перебрался из каюты добытчиков в каюту камбузников, так и оскотинился, стал таким же сволочным, как и его теперешние коллеги по работе. Конечно, Пашка и камбузник с пекарем - не самая лучшая компания, но
всё-таки можно было и не идти у них на поводу, оставаться собой, а не уподобляться им.

Хорошо, что начпрод меня предупредил о том, что камбузному персоналу лимоны были выданы отдельно, а то Валерка с наглой мордой припёрся ещё и у меня получать.
А когда я отказалась ему выдать, стал огрызаться.

- Огрызайся, огрызайся, - сказала я ему укоризненно. - У тебя и так уже вместо совести один огрызок остался. Смотри, а то придёшь на берег, и родные тебя не узнают, Дети скажут: "Уходил в море папа, а пришёл дядька какой-то бессовестный!"

Он психанул. Но на эти мои слова не нашёлся, что ответить. Только по своей дурацкой привычке обозвал меня белоруской и, хлопнув дверью, удалился.

Выдавая лимоны, я строго записывала каждого получившего. Но осталось ещё двадцать штук. Это кроме положенных нам с Анютой шести и ещё трёх, от которых в нашу пользу отказался Сивая Челка, сославшийся на то, что лимоны с детства не ест.
Хорошо, что на камбузе не знают, а то бы лопнули от злости. Хотя, думаю, что им не меньше нашего досталось, если не больше. Уж они-то в накладе никогда не останутся.