Квартирный вопрос

Седьмого июня, в понедельник, утро солнечное. Огромный шар солнца поднимается из-под земли раскалённым. Быть жаре! Вот уже вторую неделю всё иссушается вокруг. Стояла аномальная жара.

  Бешено звенел будильник. Хозяйка, гремя подойником, вышла управляться с хозяйством, а заодно заняться поливкой огорода. Пётр Ильич соскочил с кровати, почесал седеющую голову и вдруг как ошпаренный забегал по комнате.

 – Да, надо идти – бормотал Пётр. Вспомнил, что сегодня 7 июня, понедельник. В этот день в конторе собирается  большая колхозная планёрка. И как был в чёрных больших трусах и шлёпанцах, так ускоренно поспешил в направлении конторы.

 Пётр Ильич Калинин учитель труда. Дорабатывал последние годы перед пенсией в школе, а когда-то был молодой, среднего роста, коренастый. У него пышная черноволосая шевелюра, карие глаза, тонкий нос, сам смуглый – всё выдавало в нём породу. Вернувшись из армии, однажды встретил в клубе девушку, ученицу одиннадцатого класса, сироту, и вместо выпускного вечера сыграли по-деревенски свадьбу.

 Жена оказалась, практичной, работящей. Небольшого роста, с мелкими чертами круглого лица, но зато украшали её пышные русые волосы. Жена взвалила на свои плечи всю домашнюю работу, но главное, ухаживала за его больными родителями. Оба устроились в местной восьмилетке учителями. Жена его, Валентина Фёдоровна, учительницей немецкого языка. Так и зажили они в дедовском доме, построенном по всем правилам деревенской старинной архитектуры.
 
  Начиналась эпоха Брежнева. Если в эпоху Хрущёва расцвело строительство жилого фонда в городах, то в эту эпоху строили много в деревне. Деревня преобразилась, возводились новые улицы, фермы из кирпича и бетонных плит, клубы. Мужики перетряхивали деревянные строения, ставили на фундаменты, покрывали крышу шифером. Деревенские улицы похорошели.

  На одной из улиц, которую почему-то построили на дне бывшего осушенного озера, выделили кирпичный дом Петру Ильичу. Но недолгая была радость. Каждую весну в дождливое время года поднимались грунтовые воды, затапливая подпол, погреб. Дом разрушился, дал щели, через которые зимой проникал холод.

  Прошло пятнадцать лет. У Петра Ильича уже выросла дочь. Бум строительства в деревне закончился. Всё основное: клубы. Фермы, школы, жильё – построены. Перед горбачёвской перестройкой строительство в деревне стало замирать, а в девяностые годы совсем заглохло.

  Стал Пётр Ильич хлопотать новый дом. Написал и отнёс председателю колхоза заявление, но получил отказ. Разочарованный Пётр Ильич долго резонёрствовал накануне вечером, возмущённый поступком правления колхоза и решил лично явиться на планёрку в контору. Жена его успокаивала: «Да брось ты просить квартиру, в этой проживём».

  Сердце его глухо билось, в голове сверлила одна мысль: как это можно отказать. Пётр Ильич как был в чёрных трусах по колено и в шлёпанцах, так и помчался в контору, благо недалеко было.

  Уже гнали стадо коров. Селяне удивлённо смотрели ему вслед: «Куда это он, с похмелья что ли?» Одна чёрная корова остановилась и долго протяжно и печально мычала ему вслед.

  Бесцеремонно открыв дверь в кабинет с грозной зелёной табличкой: «Кабинет председателя колхоза Иванова Валерия Павловича», он увидел много людей, сидящих за столами и вдоль стены.

 Здание конторы из белого кирпича, низкое, поэтому кабинет опущен, словно в яму. Посреди кабинета располагались Т-образно поставленные обшарпанные столы, за которыми сидели начальники разных уровней.

  Во главе за большим столом восседал председатель колхоза с суровым выражением лица. За ним на стене висел большой полотняный портрет Ленина, весь загаженный мухами. Мухи бессовестным образом ползали по портрету.

  Пётр Ильич, как ни в чём не бывало, стал в позу, характерную для Владимира Ильича: одну руку вытянул в жесте, другую прижал к груди, ногу вперёд для прочности стойки. И, откуда, только слова брались у молчаливого всю жизнь Петра Ильича!

 – Пётр Ильич, ты почему в трусах? – заметил, улыбаясь, председатель.
И вдруг все заметили: и, правда, Пётр Ильич в трусах. Дружный злобный хохот взорвал тишину. Все напряжённо смеялись от того, что Пётр Ильич… в чёрных трусах.
 – Мне квартира нужна! – под конец своей речи заявил Пётр Ильич.
 – Пётр Ильич, ты же трудовик! Давно построил бы себе дом. Ну, ты ни в деда, ни в отца. Они всю деревню построили. Дорогой мой, не могу тебе дать дом, нам бухгалтера куда-то надо поселить, – заметил председатель. В глазах самодовольных чиновников мелькнула насмешка и осуждение Петра. Пронёсся лёгкий говорок: «Ишь ты, чего захотел? Тебе дали кирпичный дом! А ещё учитель!»

  Вдруг Ильич почувствовал, как под ногами образовалась глубокая щель. Она всё расширялась и расширялась между ним и чиновниками, превращаясь в пропасть.

  Пётр Ильич резко повернулся, молча, выскочил из кабинета и поплёлся домой. Он шёл мимо магазина. Солнце уже припекало. Ему стало душно, захотелось выпить чего-нибудь. Он зашёл в магазин, оглядел ряды бутылок в поисках напитка. Вдруг взгляд его упал на бутылку с водкой. Под запись купил её. Олечка и Леночка, продавщицы, были крайне удивлены: молча, подали бутылку. Когда Пётр Ильич вышел, стоявшие женщины перемолвились: «Неужели Пётр Ильич запил?»

 Придя домой, Пётр Ильич сел за угловой столик, облокотился на руку. На сердце было грустно и тоскливо. Жена ещё не пришла с огорода. Распечатав бутылку, налил в стакан. Водка смешно булькала, поднимаясь пузырьками. Пётр Ильич выпил залпом тёплую горькую жидкость, поморщился, закусил куском хлеба, лежащим на столе, глубоко вздохнул.

  Его клонило ко сну. Он лёг на неубранную ещё кровать. Засыпая, ему казалось, что он слышит гудение в подполье дома.

  Вдруг Пётр Ильич оказался в круглой холодной яме, стены которой были выложены острыми ледяными глыбами. Он пытался вылезти из неё, хватался за ледяные острые выступы, за края ямы, но края обламывались, как тонкий лёд. Пётр Ильич вновь и вновь соскальзывал на дно ямы. Измученный он сел на корточки: «Что делать? Что делать? Как выбраться из ямы?» – мысленно работало в голове. Хотел кричать, но голос пропал.

  Вдруг на краю ямы показалось чудовище, состоящее из голов чиновников, увиденных им утром в конторе. Причудливое чудовище разевало одновременно искривлённые в гримасах рты и издавало грозный клекот, наподобие смеха. Кроме этого, безобразно поднимая ноги, чудовище пританцовывало по краю вокруг ямы. При этом края ямы обрастали льдом, постепенно затягивая её. Вдруг над головой Петра Ильича мелькнул острый луч солнца, который проник сквозь оставшуюся щёлку. Он отразился в ледяной глыбе и проник в самую глубину грудной клетки, поразив его сердце. Сознание его потухло, и он опустился во что-то мрачное и глубокое.
 – Пётр Ильич! – будила пришедшая с огорода жена. Пётр Ильич не шевелился.

  На улице стояла жара, а в центре села на полную мощь из громкоговорителя доносилась бравурная музыка эпохи развитого социализма.