Сказки про... 7. Про старого волка

 


   
   Постарел волк.
   Зубы не те стали, стерлись, многие выпали.
   А кушать-то все равно хочется!
   Уже и бояться его перестали.
   Жеребенок так лягнул - ладно с ними, с зубами-то! - так ведь чуть душа из тулова не отлетела.
   Портной вдоль и поперек аршином железным излупцевал.
   Козел в лоб дал - на лапах не устоял, покатился в кусты колючие.
   Красная Шапочка лукошком огрела, едва глаз не выбила.
   Хотел овечкой полакомиться, да не смог утащить. Пастух подоспел, и так дубиной отделал - живого места не оставил. Собаки накинулись, всего изодрали, еле ушел от них.
   На что уж, казалось, старик со старухой древние, мхом поросли; так и те, еще бы немного - и ухандокали серого. "Ну и что того, что в курятник забежал, - рассуждал волк. - Просто в гости пришел, с курочкой какой подружиться, или с петушком знакомство свести. Но познакомился только с кочергой и ухватом".
   Совсем отощал волк. Житуха стала хуже некуда. Подумал он, подумал, да и решил к волчице пойти, с которой любовь когда-то крутил. Может, и пригреет его.
   Но ничего из этой затеи не вышло.
   - Тяжко скорбит душа... - завел волк, и букет из крапивы протягивает.
   - Полно выть, серый, любовь давно прошла, что толку слезы лить напрасно, - перебила его волчица. - Догорел костер, пепел один остался. Я сейчас с кабаном живу. Он - зверь солидный, и в семье добытчик - рылом землю роет, старается. Не то, что ты... Так что, прощевай, мил дружок!
   Сказала так, букет крапивный в сторону швырнула, и дверь захлопнула.
   Отказала ему волчица. Фейерверка не случилось.
   Пригорюнился волк. А ведь когда-то Ивана-царевича с Еленой Прекрасной на своем горбу возил, мертвой и живой водой в царевича прыскал, от смерти спас. Теперь тот царем сделался.
   Потрусил волк к дворцу. "Авось, - думает, - пенсию какую-никакую выхлопочу. Да и натурой взял бы..."
   Какое там! Не допустили серого до очей светлых слуги царские, так с крыльца резного и погнали. Да колотушками проводили, били чем попало. Хорошо, что до смерти не забили. И накричали еще: "Ты коня царевича до костей обглодал, паразит, а теперь пенсиона захотел! Не бывать тому! Шантажист!"
   Так ни с чем и поплелся волк назад, голову повесив. А как воротился в свое логово нищее, так и опился портвейном от огорчения.
   Бредет серый по лесу, шатается, в голове туман, глаза подслеповатые почти не видят ничего, еле живой от побоев, постанывает. И вдруг на колодец наткнулся.
   А в том колодце лиса тосковала. Бежала та, бежала, на ворон зазевалась, вот и не заметила, как в колодец угодила. Кричит лиса изо всех сил, а звери мимо проходят, никто помочь не хочет, помнят о ее плутнях и характере коварном. А заяц так сказал:
   - Я с тобой, рыжая, на один горшок не сяду, не то что в колодце тесниться!
   "Попробовал бы ты сесть, - зло подумала лиса. - Уж я бы  тебя тогда приветила".
   Но языку воли не дала. Заюлила рыжая, каяться стала, прощения просить у косого за неприятности семье заячьей учиненные. Заяц же остался непреклонен.
   Так и сидела лиса в колодце, кляня всех на чем свет стоит, да в мечтах парила; представлялось ей, как куриного мясца наевшись, в заповедных лугах по травке катается и от удовольствия полаивает.
   Вдруг слышит лиса волчьи стоны и жалобы. Обрадовалась рыжая. "Вот этот, дурак старый, мне и нужен!" И голосок елейный из колодца подает:
   - Ты ли это, куманек? Не обозналась ли я случаем?
   - Я, лисонька, я, - отвечает волк, над колодцем нагибаясь. - А что ты там делаешь?
   - Так отдыхаю. Снаружи  жарко - сил нет, а здесь хорошо, прохладно. А ты, что так стонешь жалостливо?
   - Трубы горят, кума. Воды испить хочется.
   - Так прыгай сюда. Водицы холодненькой здесь сколько хочешь! В удовольствие напьешься. Вот и выйдет тебе облегчение.
   Послушался волк, взял - да и прыгнул в колодец, чуть лису не задавил. Однако, увернулась та, вскочила волку на спину, - и вон из колодца.
   Облегчение-то волк принял, и воды вдоволь напился. Да вот незадача. Бутылку похмельную разбил и застрял в том колодце надолго. Совсем заскучал серый. Чуть с голоду не пропал. Пока звери добрые не отыскали, да на свет божий не вытащили.