Диалоги покойников. 6

  Десять лет. Три института. Десятки разнообразных работ от утрамбовщика порнухи в заводской типографии, до матроса на речном грузовозе и администратора в ресторане (боже упаси). Сотни людей, промелькнувших мимо. Единицы тех, кто остался. Ещё меньше среди них тех, кто остался человеком. Раньше мы слушали и умели слышать. Мы придирчиво и озорно щурились, изучая все новое и незнакомое.
За эти десять лет изменилось многое. Ежедневно прослушиваемая через наушники музыка подпортила мой слух. А щурился я теперь просто потому, что хуже видел. Во дворе моего старого дома за эти годы ветер успел поломать немало деревьев. Ветер же в моей голове уничтожил с корнем немало прекрасных возможностей. Я сменил множество комнат и исходил ещё больше дорог. Езжу теперь в наземном метро. Раньше видел такое только в Нью-Йорке. А тот видел только в кино. Помните такие рельсы, пролегающие над городскими улицами? Где-то за углом угадывается человек-паук... А у шоссе неподалёку от моего нынешнего дома навеки застрял нелепый советский ларек с форме гигантской клубники. Каждое утро, по пути на работу, я разглядываю в окне автобуса клубничину-монстра... Он всегда неизменно закрыт. Кажется это просто большой забавный архаизм. След былых времён. Кусок прошлого, спрятавшийся среди великанов новостроек.
  Сейчас я вновь переехал. Посреди комнаты, кажущейся огромной в своей пустоте, стоит стол. В углу притаился небольшой шкаф. Пыли на нем больше, чем на моей бабушке. На полу телефон. Кажется, это уже излишество. Он никогда не звонит, но я все равно стесняюсь к нему подходить. Это просто часть интерьера. Бывает, мне нравится смотреть на него и чего-то ждать...  В маленькой комнатушке две кровати, кажется, украденных из санатория или детского лагеря. На каждой из них я могу лежать ровно так, чтобы закрыть своим телом все её пространство. Движение влево или вправо грозит конфузом. Я соединил две этих кровати в одну, и теперь между ними глубокая щель. Ворочаясь во сне я регулярно проваливаюсь в нее. Последние месяцы я рад даже такой щели... Но все равно занимаю только одну половину. Половину кровати в огромной пустой квартире. Наверное я просто не теряю надежды на то, что кто-нибудь однажды займет вторую. Предыдущий жилец очень любезно оставил мне в наследство вкрученную лампочку, горящую тусклым синим светом. Мужик был не далёк от интима, сразу видно. А я чувствую себя так, будто уснул в кабинке стрипклуба. На кухне умирающий холодильник, плита и стол. На столе пепельница, бутылка портвейна, стакан, тетрадка с записками и презерватив (не теряю надежды, говорил уже?..)
  В тетрадке есть записи датируемые пятнадцатым годом. Я строчил их на разрушенной кухне одной ленинградской квартирки, сидя там целыми днями на подоконнике с банкой пива. Это мои мысли по поводу дневников женщины, которая жила до меня в этом месте. Которая там умерла... Эти дневники, трогательные и полные безмолвного ужаса, я нашёл на антресоли и бледнел, вчитываясь в каждое слово. Примерно с десяток толстых тетрадей, исписанных аккуратным внимательным почерком. А в них целая жизнь.... Огромная, необъятная в своей боли, жизнь одного маленького сильного человека. В последних тетрадях почерк становился менее разборчив. Он был кривым, прыгающим и обрывающимся. У неё дрожали руки, когда она это писала. Местами строчки расплывались от пролитых слез. А может водки. Я должен был делать ремонт в этой квартире, но вместо этого я с головой ушёл в жизнь незнакомого мне человека, от первой любви в пионерском лагере до бадяжного спирта на хате с бичами спустя полвека.
  Тем временем все вокруг меня было в руинах. Плита разбита, обои содраны и порваны, буфет перевернут, полки холодильника валяются среди осколков разбитого зеркала. В телевизор разгневанной рукой по рукоятку вогнан молоток. Хаос. А я не обращал на это внимания, весь поглощенный руинами чужой уже закончившейся жизни. Реальный мир проходил мимо меня, и в итоге выпихнул вон. Я уехал оттуда. Устроился сортировщиком на склад канцтоваров, проработал там три дня и уволился, соврав, что у меня умер отец. Это дало мне возможность сразу получить деньги на руки. Я купил на все билет и четвертушку виски, сел на поезд и поехал домой.
  Прошла пара лет. Два крупных запоя. Десятки стихов, сочащихся легким отчаянием... А по сути мало что изменилось. Еду в трамвае. Трамвай проехал бассейн Труд, Варшавские бани и магазин с соблазнительным названием мерцающим красным неоном "Взрослый мир". Тут самое место для вездесущей едкой шутки. Мне 25 лет, а взрослый мир все так же проносится мимо...