Она прожила чужую жизнь. глава 28

Глава 28  (Вера)

Борис  Моисеевич  стал  приходить  к  Вере каждую неделю, но  ни торта, ни  шампанского, ни  даже цветов, не приносил.  Она определила один день в неделю — вторник и строго  контролировала,  чтобы в этот день у неё  не было других посетителей: ни родственников, ни подруг, никого!

Иногда,  для приличия,  Борис Моисеевич приносил ей стаканчик мороженого, или пачку печенья. Вера отказывалась от этих жалких подношений и он оставлял их на кухонном столе. 
Про себя она иронически улыбалась: вот тебе и богач! «Ну ничего, всё равно я заставлю тебя раскошелиться, - думала  она, - немного  приручу,  получше  узнаю, чем  дышишь, а там найду,  как заставить тебя  плясать под мою дудку.  Ишь ты,  старый хрыч, хочешь иметь молодую симпатичную  жену и  надеешься добиться её пачкой  печенья  и стаканчиком мороженого?  Хотя бы  коробку  конфет принёс, скряга!»

Но как именно заставит раскошелиться  Бориса Моисеевича, не имела  ни малейшего  представления. Их  отношения  были  довольно  двусмысленными: с одной стороны,  оба знали,  что их  познакомили  с  определённой целью,  но с другой - это  была  как бы  случайная встреча, которая никого ни к чему не обязывала.
И эта, вторая  сторона, была официальной, главной.
Поэтому Вера не могла  предъявить к нему требования, как к ухажёру, жениху.
 
А Борис Моисеевич тешил себя надеждами, видя то, что она поддерживает с ним  отношения и даже  приглашает к себе в гости. Об истинных причинах этих приглашений он, конечно же, не догадывался. Ему явно недоставало  самокритичности,  иначе должен был понять,  что не сможет понравиться ни внешностью, ни изысканностью и тонкостью манер,  что очень часто привлекает молодых женщин к пожилым мужчинам. 
Единственное, что он мог сделать  и чего ждала от него  Вера, так это  просто  купить её дорогими подарками, щедростью.
Но он всю жизнь прятался от людей  со своими деньгами и драгоценностями,  которые достались ему в наследство от деда и отца - ювелиров. Одному Богу  известно,  как удалось  спасти всё это, не лишиться богатств во времена революции, послереволюционных погромов и войны.
 
И вот сейчас,  будучи баснословно богатым  человеком,  он скромно одевался,  очень  скромно питался,  вёл затворнический образ жизни. 
На работе  сотрудники подсмеивались над ним, видя протёртый насквозь воротник древнего осеннего пальто, бахрому низков брюк, галоши,  которые в дождливую погоду он напяливал на свои видавшие  виды  туфли, со стёртою  на  внешнюю  сторону подошвой. 
В  обеденный перерыв он шёл в заводскую столовую, неся подмышкой буханку хлеба, завёрнутую в газетку. Там покупал бутылку кефира и, сев в укромном уголке спиной  к залу,  отрезал по кусочку  хлеб и выпивал  кефир.
На язвительные вопросы сотрудников честно отвечал, что в столовой обманывают,  и за ломтик хлеба и стакан кефира берут на несколько копеек дороже, чем если купить их в магазине.  И хотя  буханки хлеба ему хватало больше, чем на неделю, то это даже хорошо, во-первых, не обманывают в столовой, во-вторых, чёрствый хлеб  полезен для здоровья. 
Никто не знал, была ли  у него когда-нибудь  семья,  сам  он  об  этом  никогда  не говорил. Раньше  жила с ним  старушка-мать,  но уже  несколько лет прошло,  как она  умерла,  и он одиноко  жил в двухкомнатной квартире.


На заводе сотрудники с недоумением пожимали плечами, вспоминая  странную историю,  связанную с похоронами мамы Бориса Моисеевича:

Узнав, что у него умерла  мать,  сотрудники  собрали деньги,  что-то выделил профсоюз, и с этими  деньгами послали к нему молодую девушку - профорга  заводоуправления,  наказав ей,  чтобы обязательно поинтересовалась, какая  помощь нужна в организации  похорон и, если нужно, сходила в магазин и купила всё необходимое.
Девушка долго звонила в обитую железом дверь с несколькими замками и глазком.  Наконец, дверь приоткрылась на ширину цепочки и кто-то,  невидимый в темноте прихожей,  долго изучал посетительницу.

- Борис  Моисеевич,  это я, Алла!  Я пришла  к вам с завода  узнать, какая помощь нужна, - робко сказала  девушка,  даже не зная, с кем разговаривает.  Человек за дверью зашевелился, дверь закрылась, затем открылась, уже широко,  пропуская  пришедшую  в квартиру. 
Борис  Моисеевич жестом  предложил  ей  пройти в  комнату.  Оглядевшись  в мрачной, заставленной старой  рухлядью  полутёмной комнате с зарешеченным окном, Алла не увидела гроба с покойницей. 
Борис Моисеевич  куда-то исчез  и девушка чувствовала себя неловко.

Наконец, он вошёл в комнату:
- Алла,  Вы  хотите  посмотреть  на  мою  маму? -  спросил тусклым, убитым голосом.
- Да, - ответила она, не зная, как вести себя в данной ситуации.
Жестом пригласил её пройти в другую комнату.
Она была маленькая, совершенно  пустая, посередине стоял стол.  Прямо на столе,  без гроба,  в белом  саване лежала  маленькая и худенькая  старушка-покойница.

Было жутковато, но Алла подошла поближе к столу, её ведь позвали посмотреть на умершую.

И в это время громко клацнул замок.
 Алла  вздрогнула, подошла к двери, попробовала открыть. Дверь в комнату оказалась запертой снаружи.
- Борис Моисеевич! - позвала тихонько, но никто не ответил.
 Вот  так ситуация!  Зачем он  запер её в  комнате?

Подошла к окну.  Здесь  тоже  стояли  решётки, квартира была на первом этаже.
Испуг постепенно перерастал в тихую панику.  Что делать?  Кричать?  Но в комнате лежит  покойница,  как-то  нехорошо  поднимать  шум  при ней.  Да и зачем?  Кто  услышит?  Борис  Моисеевич живёт замкнуто, к нему никто не ходит.

Девушка  смотрела  на  пустынный  тротуар  перед окном. Сейчас время, когда люди на работе, даже детей не видно, маленькие в детсадах, старшие в школе. Значит,  придётся стоять  здесь до вечера,  когда люди будут идти с работы.
Тогда уж она будет стучать в окно и кричать, чтобы её вызволили из этого ужасного плена.

Приняв  решение, понемногу начала успокаиваться.  Сколько времени она здесь находится?  Кажется, что прошла  уже  целая  вечность.  И  неизвестно, сколько  ещё здесь быть.

Наконец,  щёлкнул замок, дверь открылась. 
Она осторожно, словно боясь вспугнуть Бориса Моисеевича,  открывшего дверь,  бочком  выскользнула  из  комнаты,  молча положила на диван деньги. 
Выйдя на улицу, вздохнула  облегчённо.  Фу!  Ну и кошмар!  Зачем он так сделал?  Странный он какой-то, этот Борис Моисеевич!

Придя на работу, рассказала  сотрудникам, и они все вместе удивлялись и не могли понять, зачем  Борис  Моисеевич закрыл девушку в комнате со своей мёртвой мамой.


Знала ли Римма Львовна о странностях в поведении своего «протеже»? 
Вряд ли.  Иначе не стала бы так настоятельно рекомендовать его Вере.

Борис Моисеевич был сыном её подруги.  Мать, возможно  не замечала, а  возможно, просто  не хотела  рассказывать людям о разных странностях её единственного сына.  Он был способным, хорошо учился в школе, затем окончил исторический факультет университета, но не смог работать  учителем  в школе,  где дети издевались  над ним  и дразнили. Заочно получил высшее техническое образование и  устроился  на  завод  инженером  по техническому обучению. Работа, как говорят, не пыльная: целыми днями сидел один в маленькой комнатке своего кабинетика.

Образованный  человек:  с детства  много читал,  хорошо знал  историю, в обыденной жизни он был абсолютно беспомощен. Друзей у него не было, все попытки матери женить его оказались безрезультатными.
Беспокоясь  о судьбе сына, мать  неоднократно  просила Римму Львовну «пристроить Бореньку», если он останется один. 
Матери её дитя всегда кажется несмышлёным, даже если ему уже перевалило за пятьдесят пять лет.
Вот и старалась Римма Львовна, движимая  самыми благими  намерениями,  выполнить своё  обещание и «пристроить Бореньку».
Вера - женщина хозяйственная, добрая, и Бореньке будет с ней хорошо.
Как в своё время рассказывала  подруга,  Боренька  тоже  вполне положительный:  не пьёт,  не курит, спокойный и уравновешенный,  Верочку не обидит. А то, что он старше её лет на двадцать, тоже не помеха, зато будет ценить молодую жену.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)