Облако

               

Двое спускались к реке. С высоты крутого холма было видно, как скользко извивается она среди обрывистых берегов. Вода реки отливала серо-стальной чешуёй, и даже в её шелесте слышалось что-то змеиное. Николай, выросший в средней полосе, привык к мягкой, застенчиво-ясной природе. Здесь же, в предгорьях Кавказа, всюду, казалось ему, таится какая-то угроза. Особенно в предзакатное, как сейчас, время.
Двоюродный брат Виктор остановился возле зарослей конопли. Резкими, точными движениями он сорвал с себя белеющую в ранних сумерках рубаху.
«Подержи», – протянул Николаю. «В случае чего – свистни», - полез в тёмно-зелёную гущину.
Через минуту он уже катал комочки дури между ладоней. Братьям вздумалось покурить «травки» перед дискотекой. Николай собирался сделать это в первый и, возможно, последний  раз в жизни. Хотелось испытать новые ощущения и при случае козырнуть своей осведомлённостью среди однокурсников. А для Виктора покуривать косячки было делом привычным. Особенно после войны.
Около года назад Виктор вернулся из Чечни, где дослуживал «срочную». Он не торопился устраивать свою жизнь, бесцельно болтался по родной станице, пугая собутыльников беспричинными вспышками ярости. Характер у него и прежде был взрывной, а теперь и вовсе стал, говоря современным языком, безбашенным.
Николай в отличие от большинства сверстников не был равнодушен к той кровавой нелепице, которая творилась в мятежной республике. Он с болезненным напряжением смотрел репортажи первой чеченской компании и всё никак не мог понять, что же там происходит. Почему армия, мощью которой он гордился с детства, никак не может уничтожить, растереть в пыль кучки оголтелых головорезов?!
Он надеялся, что Виктор ответит на многие его вопросы. По дороге в станицу он представлял их встречу и заранее испытывал какое-то стыдливо-уважительное чувство. Ещё бы, пока он под опёкой родителей учился в институте, Виктор с оружием в руках делал трудную и опасную мужскую работу.
Николай ждал от Виктора рассказов о тяжёлых горных переходах, о яростных, как горные реки, схватках. Ему хотелось из первых уст услышать, что чувствует человек, увидев, как рассекая мглу, тянутся к нему огненные щупальца трассирующих пуль.
Однако брат рассказывал что-то совсем несуразное. О том, как, «обкурившись», ночью стреляли в собственные БТРы, а наутро докладывали начальству о нападении боевиков; как расстреливали в домах чеченцев импортную дорогую утварь во время зачисток; как он избил какого-то офицера, и лишь случайность спасла его от трибунала.
Особенно муторной занозой сидел в памяти рассказ о пьяной сходке с одним важным «чехом». Комбат, которому было известно, что бандиты готовят нападение, пугал главаря боевиков выдуманным оружием «Рысь». Якобы оно недавно поступило на вооружение в его батальон, и обладает страшной убойной силой. Вся эта отвратная сценка была разыграна для того, чтобы отвести удар чеченцев на соседнюю воинскую часть.
От таких откровений брата становилось куда страшней, чем от репортажей, где насмехались над собственной армией и с хорошо оплаченной симпатией отзывались о бородатых «борцах за свободу». Казалось, русские люди утратили какой-то жизненно важный стержень, если даже в условиях ежедневной, ежеминутной опасности не могли сплотиться, изгнать из себя губительный вирус саморазрушения.
Николай посмотрел на пунцовую полоску, которая всё ярче и тревожнее разгоралась над могуче-покатыми вершинами предгорий. Там начинался Кавказ. На мгновение Николаю показалось, что закат – зарево пожара, который занялся в далёкой горной республике и вот-вот со страшной силой перекинется на соседние края, а там и на всю Россию.
Он поскорей перевёл взгляд на ещё светлую часть неба. Там по слегка потемневшей лазури плыло нежно-жемчужное, даже неправдоподобное в своей пенистой воздушности облако.
«Смотри на тропинку» – предостерёг из зарослей Виктор. В чуткой вечерней тишине ему послышались голоса. Действительно, по тропинке кто-то шёл. Братья присели, дожидаясь, пока пройдут двое пожилых станичников.
Когда пару минут спустя Николай снова посмотрел на облако, он не узнал его. От былой безмятежности не осталось и следа. Косые лучи заката подсвечивали всклокоченный комочек пара, от чего он наливался беспощадно розовым, немигающим, как в неоновых витринах, светом. Ещё через минуту (закаты здесь были стремительные, не чета среднерусским) облако истекало зловеще-алой, тягучей кровью. Теперь оно пульсировало, как какой-то бесформенный, вырванный из тела, но ещё живой орган.
Зрелище это было невыносимым. Почему-то в нём почудились Николаю окровавленные простыни заложников Будённовска, и кадры расстрела, поставленного на колени, русского офицера, и те, рождавшие в нём ужас и бессильную ненависть газетные статьи, где в подробностях рассказывалось об изощрённых зверствах боевиков.
«Давай», – Виктор взял из рук Николая рубаху. В кармане у него лежал спичечный коробок, полный вредоносных шариков анаши. Братья заторопились вверх по тропинке.
На вершине холма Николай обернулся посмотреть на облако и снова не узнал его. Собственно, облака уже не было. Вместо него в багрово-чёрном, на глазах гаснущем небе, плыл клочок золы. Как будто зловещая сила, вселившаяся в небесную жемчужину, уничтожила, испепелила её, но и сама сошла на нет. «Вот также, не выдержав бесчеловечных испытаний времени, сгорают сердца многих русских людей», - подумал Николай.
«Гляделки сломаешь, - подтолкнул его Виктор, - дискотека началась уже».
Час спустя они заливались идиотским смехом, глядя, как дёргаются в фиолетовом дискотечном дыму разгорячённые тела.