Война, сын и отец гл. 3. часть 2

И опять, вдруг!
– Двадцать пятый, двадцать пятый, – сквозь шум и треск в наушниках шлемофона Комэск услышал чей-то голос. Это было неожиданно. Также неожиданно, когда он увидел за своей спиной человека.
Радиосвязь в авиации Красной Армии только начинала приживаться. Лётчики не привыкли к ней.  Привык не привык, земля продолжала звать.
– Двадцать пятый, видите точку? Впереди. Между деревней и лесом. Белое «Т» лежит? – земля упорно добивалась ответа. Наконец, дошло до Комэски, что
«двадцать пятый» – его позывной и ему срочно надо ответить. Деревню и лес, и поле он уже увидел.  Вот и «Т»  в начале аэродрома.  Ближе к лесу от центра
лежали два белых полотнища. Они образовывали знак, указывающий место посадки и её разрешение.
– Вижу. Захожу, – выпалил он, как одно слово. Нервы ещё не остыли от проведённого воздушного боя и от счастья двойной победы над фашистами. Сладость победы бурлила в каждой клеточке Комэска – командира эскадрильи истребителей, совсем ещё молодого парня, двадцати двух лет.
– Двадцать пятый, реже и чётче говори, не торопись. Поздравляю тебя с победой. Нам уже сообщили, – земля, явно голосом лётного инструктора, с особыми интонациями и построением предложения  по-доброму поздравляла его и одновременно учила.
– Спасибо. Понял. Сажусь, – ответил Комэск по слогам. Выпустил шасси. Отклонил закрылки в посадочное положение. Прибрал обороты двигателя: скорость надо уменьшать. Немножко заложило уши.
В боковое окошечко Санька увидел, как земля начала приближаться. Ближе. Ближе. Сухие травинки уже  рядом. От быстрого движения самолёта над землёй они слились в сплошное покрывало. Колёса мягко коснулись его и встретились с родной землёй. Самолёт чуть пробежал по земле ровно, без толчков. Но  ровно, без толчков было только в начале движения. Скорость уменьшилась и пассажир в фюзеляже тут же вновь прочувствовал действенность закона  аэродинамики на себе. Его начало кидать из стороны в сторону, как и при взлёте.
«Подъёмная сила крыла зависит от скорости движения», – это Санька чётко знал из уроков отца об авиации. Скорости нет – подъёмной силы крыла нет  и колёса самолёта обрабатывают каждую кочку, – самолёт задорно подпрыгивает на этих бугорках земли.

Заруливал Комэск радостный.
«Они уже знают, что я завалил лаптёжников», – у победителя всегда хорошее настроение. Победитель всегда прав. Комэск даже о «пассажире» за бронеспинкой забыл.

А «незаконный пассажир» сидел внутри истребителя немножко побитый от толчков о воздух и о землю.
«Воздух-то не такой уж мягкий и ласковый. Может быть, это и не воздух виноват, а Комэск. Он бросал самолёт в разные стороны»,– думал счастливый Санька.
«Сейчас, наконец-то, увижу папу. Папа будет рад. Будем вместе бить фашистов. Папа не прогонит, не отпустит меня от себя. Надо только выбраться отсюда. Потихоньку бы, не торопясь.  Как не торопясь, если в туалет хочется. Уже давно  хочется. Ещё чуть-чуть потерпеть», – уговаривал он себя.
«А  Комэск-то в полёте, кажется, заметил меня».
         
Командир эскадрильи лихо заруливал  на стоянку, куда  указывал встречающий красноармеец. Ещё не встав на указанное место, он выключил двигатель. Воздушный винт, сделав несколько оборотов, остановился. Самолёт по инерции,  немного повиливая хвостом, (это, работая тормозами, пилот уточнял направление  его движения)  правильно  вкатился на стояночные колодки.
Уметь  рулить, управлять самолётом на земле так, чтоб он в конце пути с выключенным двигателем  оказывался на указанном месте – считалось высшим достижением  пилота. Высшим  шиком!  Такая установка самолёта на стоянку «показывает всем» его опыт, точность, его расчёт, чувство самолёта, мастерство! Инструкция запрещает заруливать сходу на колодки. Их можно и нужно ставить перед колёсами только тогда, когда самолёт остановится, двигатель будет выключен, винт  прекратит своё вращение.
Упереть колёса в колодки необходимо для того, чтобы самолёт сам, без пилота «не вздумал покатиться». Инструкция запрещала, но командиры относятся к таким нарушениям снисходительно. Ведь они сами прошли этап молодого, рядового лётчика. В их лётной жизни тоже было время исполнения желаний: «Показать себе и всем, какой ты мастер!».

Колёса истребителя уткнулись в колодки. Самолёт резко остановился, качнувшись вперёд. Санька опять ткнулся головой в шпангоут и, потирая ушибленное место, пополз  к  спасительному люку.
«Но его изнутри не откроешь. Покричать? Позвать? Попросить? Нет, ещё рано. Комэск не успокоился от полёта, от воздушного боя», – Санька был не по возрасту мудрым. Он точно знал, что под горячую руку попадать нельзя. Надо, чтоб человек пришёл в норму. Нелегальный пассажир из фюзеляжа слышал, что комэск стоит у самолёта и возбуждённо рассказывает обступившим его лётчикам и техникам, как он зашёл снизу и дал залп из пушек. Рассказ свой, как и всякий лётчик, он подтверждал руками, показывая, как зашёл, как увернулся  от развалившейся в воздухе фашистской воздушной машины и  закончил: «Знай наших,  фрицы!».

Комэск – отличный лётчик, боец и товарищ, но с характером человека честолюбивого. В хорошем понятии этого слова. Какой человек не без слабостей! Простительным было и стремление комэска быть первым. Быть первым и гордиться этим, чуть прихвастывая даже. Он удалой и смелый. Он не может быть не первым. Он  всё делает с шиком. И это у него получается. Но, если кто-то иной оказывается удачливее его, он переживает, завидует. Завидует по-белому. Он радуется за товарища, но  у него просто портится настроение. В таких случаях он огрызается. Язвит. Иногда незаслуженно кого-то обижает словом, а потом переживает, сожалеет и искренне просит прощения.
Сейчас  он был «на коне». Вновь и вновь восхищённо рассказывает, как лаптёжникам «пришёл карачун».

Техник, осматривая самолёт, услышал какие-то стуки в его чреве. Открыл люк возле стабилизатора, через который Санька пробрался во внутрь перед полётом. Заглянул. И… споткнулся о Санькины огромные синие глаза. От неожиданности слова у него застряли в горле. На языке его крутилось: «Кто ты? Откуда? Зачем? Почему?» Но  он только выдавил какое-то непонятное бульканье-хрипенье. Глубоко вздохнул, что-то проглотил и, молча,  протянул руку Саньке.

– Вылезай! – обрёл он способность к произнесению слов
Саньке приглашение не надо было повторять второй раз. Он вывалился вперёд головой на руки и на четвереньках, по-собачьи, бросился под хвост самолёта  на другую его сторону, подальше от техника. Взрослый мужчина  был проворней его. Он уже пришел в себя от неожиданности первой встречи с пассажиром истребителя и очень ловко ухватил Саньку за штаны. Подтянул к себе.
– Кто ты? Откуда? Как попал? – уже строгим командным голосом задал вопрос нелегальному пассажиру.


В руках техника увидел Саньку и Комэск.
– Ах, вот ты кто! – гневно прокричал он, моментально выйдя из радостно-восторженного состояния, в котором находился при рассказе о воздушном бое.       – Чуть с ума меня не свёл! Думал, что всё, крыша поехала. Вернуло в реальность только то, что это оказался не «зелёный человечек», – обращался комэск уже к окружающим. – Уходи! Прочь! Чтоб я тебя не видел! На аэродром ни ногой!
– А папа?.. – промямлил Саня.