Мальчик под хмурым небом

Тропинка без конца уворачивалась от ступающих по ней сапог, то и дело подбрасывала остробокие, безжалостные каменюки. Мальчик запинался о них, больно ударяя и без того несчастные, ноющие от усталости ступни. Иногда, спустившись в низину, тропинка принималась противно хлюпать, хватать мальчика за вязнущие ноги, а то и вовсе растворялась в болотной жиже, как будто бросая его на произвол судьбы и трясины.
Путь впереди пугал своей огромностью. Целых пять километров до шоссе, а потом ещё три. Отец говорил, что от ручья до города двенадцать километров.  «Ну, четыре-то я уже прошёл, а?!» - спрашивал себя мальчик. Впрочем, дело было вовсе не в километрах.
Окружающая природа казалась ему враждебной. Угрюмые каменистые сопки с безжизненно замершими берёзками на склонах, холодный до рези в глазах блеск озёр, зловещее молчание огромных, в два роста мальчика валунов – всё это заставляло сжиматься ребячье сердце, и без того полное тревожных предчувствий. В беспросветном, тяжело нависшем небе путнику чудилось напоминание о том неумолимом, что вот-вот должно было случиться, а, если честно, уже случилось в его жизни. Да, лето кончилось, и послезавтра – в школу.
Никакой радости при мысли, что придётся много месяцев ходить к казарменно-прямоугольному зданию с вытоптанными газонами и переломанными карликовыми берёзками вокруг, мальчик не испытывал. Это раньше, класса до четвёртого, стоя на торжественной линейке в скупых лучах сентябрьского солнца, он прилежно вслушивался в казённые речи взрослых и вдруг замирал от непонятных ему самому тревожно-радужных надежд. Теперь надежды были более чем понятны и столь же слабы.
«Если я перейду по камням этот ручей и ни разу не ступлю в воду, Корякина переведут в другую школу», - загадал мальчик. Он сосредоточился, пытаясь вернуть уставшим ногам обычную упругость, и сделал первый прыжок к ближайшему камню. Ещё прыжок, ещё один, ещё… Получилось! Ненадолго его настроение улучшилось. Без амбала Корякина в классе останется лишь два бича-второгодника, один из которых хлюпик. С этими-то можно будет справиться.
Впрочем, вскоре мальчик вспомнил, что друзей в классе у него нет. Единственного в прошлом году перевели в новую школу. А хлюпик-второгодник Курицын не так уж безобиден. Однажды он натравил на мальчика спокойного, глуповатого одноклассника по фамилии Горин. Курицын был на голову ниже Горина, однако умел держать тупоголового верзилу в страхе.
Они дрались среди зияющих голыми рёбрами теплиц, на усыпанном битым стеклом асфальте. От одной только мысли, что он может упасть лицом в ядовито блестящие осколки, сердце обливалось ледяной жутью, и мальчик в отчаянном беспамятстве бил и бил в голову ни в чём не повинного Горина.
Да, непросто будет совладать и с двумя второгодниками. К тому же и в других классах хватает бичёвского отребья. Они, а не учителя – главные хозяева школы. Мальчик сам видел, как один из бичей ударил беременную училку в живот и ему «ничего не было». По крайней мере, так говорил Курицын. Какой же помощи ждать от взрослых, если они сами не способны себя защитить?! А мальчику эта помощь ой, как нужна. Хоть он никогда и не просил о ней. Бичи почему-то не любят его больше других. Может быть за «слишком умный» и гордый вид, будь он не ладен?!
И всё-таки без Корякина будет легче.
«Если с первого раза запрыгну вон на тот валун, Корякин точно не будет учиться в нашей школе», - ещё раз загадал мальчик. Он разбежался, прыгнул и, больно ударившись коленкой, отскочил от равнодушной каменной глыбы. Небо над ним стало ещё ниже и беспросветней. С севера прямо на мальчика наползала огромная туча. Её чёрные грозовые складки наливались долго сдерживаемым гневом. Казалось, всё живое на земле под её расползшимся брюхом старалось стать меньше и незаметней. Мальчик ускорил шаг. «Как будто кто-то гонит меня отсюда, не даёт спокойно попрощаться с тундрой», - думал он.
Вчера, когда он только вышел из города, когда не висела за плечами, утяжеляя рюкзак, бессонная ночь, всё было совсем по-другому. Мальчик шёл на свидание с лучшим другом, ручьём, и каждая солнечная ветка, словно маленький светофор, давала ему «зелёный свет». Лишь кое-где в море весёлых лакированных листочков вкрадывались тревожные, жёлто-оранжевые огоньки. Но мальчик тогда не обращал на них внимания: впереди было огромное счастье длиной в ночь. Счастье рыбалки на форель.
Мальчик представлял, как, прячась за берёзовый куст, сделает первый заброс в том месте, где ручей, ещё не осознав себя ручьём, длинным изогнутым рукавом выходит из маленького, зажатого сопками озера. Как гулко и таинственно плеснётся в седой тишине некрашеный поплавок из пенопласта. Как медленно, словно нехотя потянет его за собой течение. И когда оно, всё убыстряясь, почти скроет снасть в зарослях лёгшего на воду ивняка, тогда-то поплавок со стремительностью молнии бросится в сторону. И через мгновение, если повезёт, в воздухе самым лучшим в мире золотом сверкнёт небольшая форель. Мальчик представлял, как с дрожью удачливого рыболова снимет её с крючка, как выскользнет она из рук, и будет биться, яростно разбрызгивая радужные звёздочки среди белёсой болотной травы. И он, хотя и охваченный нетерпеливым желанием ещё раз забросить и попытать своё рыбацкое счастье, всё-таки отметит краешком сознания: какая всё-таки красивая рыба, форель!
А потом сколько ещё радости ждало его впереди! Светлые, доверчиво открытые взгляду до малейшего камешка на дне перекаты, сумрачные, мерцающие песочно-золотыми зрачками плёсы, яростные пороги, напоминающие чью-то запутавшуюся в валунах седую бороду, маленькие водопады, волшебными зверятами резвящиеся возле корней вековых сосен – каждый из этих заветных уголков мог подарить одну, а то и несколько форелей, и от того был прекрасен вдвойне.         
Пока свидание с ручьём было впереди, мальчик твёрдо знал, что лето ещё не кончилось, и ему есть что противопоставить надвигающейся катастрофе – началу учебного года.
Теперь же, как бледное, неубедительное доказательство краткого счастья, он нёс в рюкзаке пакет, в котором лежало несколько поблёкших, истекающих безвольной слизью и всё-таки дорогих ему форелей.      
Задыхаясь, вслед за тропинкой он вскарабкался на неуютно-голую макушку крутой сопки. Отсюда открывался вид на город. С высоты он казался совсем близким, хотя мальчик знал, что идти до него ещё не меньше полутора часов.
Невольно он задержался на вершине, вглядываясь в хмурые ряды панельных девятиэтажек. Они стояли на голой каменистой земле и сейчас в серых утренних сумерках казались космически холодными и чужими. Бесчисленными ячейками окон равнодушно смотрели они в безмолвные просторы тундры. Трудно было поверить, что в этих домах могут жить добрые, весёлые люди. А между домов… Мальчик хорошо знал, как бывают жестоки к таким, как он, асфальтированные пустоты, называемые улицами.
И всё-таки это был его город. С ним было связано вот уже целых тринадцать огромных лет его жизни. Там было тепло немногих близких ему людей, там ждали его любимые книги и музыкальные пластинки. Там, разметавшись в тёплой постели, досматривала сейчас последние, самые сладкие сны одноклассница Танька Глушкова. Мальчик вспомнил её каштановые, не признающие расчёсок, волосы. В них так заманчиво путались искорки весеннего солнца. А от улыбки зеленоватых с хитринкой глаз школьные коридоры вдруг становились тесными, и хотелось бежать куда-то по солнечным улицам, перепрыгивая через ступеньки и высоко подбрасывая портфель.
Да, город бывал жесток к нему и всё-таки он много бы дал, чтобы в эту же минуту оказаться среди его пустынных утренних улиц.
Прямо над головой мальчика прокатился сдержанно-угрожающий рокот. Он посмотрел вверх и увидел, что туча догнала его. Спешить, надо спешить!
Уже несколько раз из провисшего до земли неба начинала сыпаться ледяная морось. Мальчик, запинаясь, почти бежал по каменистой тропинке. Он хорошо знал, что такое осенний ливень на севере. Какая-то перетруженная струна в нём натянулась до последнего предела и ныла, ныла, отдаваясь во всём изломанном усталостью теле. И всё-таки он ни разу не позволил себе остановиться передохнуть.
Когда до шоссе оставалось не так далеко, чуть не над ухом мальчика раздался резкий раскатистый стрёкот. Мальчик вздрогнул и посмотрел наверх. С верхушки ближайшей берёзы вспорхнули две сороки. В предгрозовой тишине в птичьих голосах ему послышался отголосок какой-то зловещей потусторонней силы. Сороки перелетали с дерева на дерево, преследуя путника остервенелым стрекотаньем. Никогда ещё мальчик не чувствовал себя таким беззащитным и одиноким.
Он вышел к дороге, слыша, как падают  на его старенькую нейлоновую куртку первые капли прорвавшего все небесные преграды ливня.  Испуганные налетевшим ветром метались макушки придорожных деревьев. В одну минуту дождь осыпал мальчика холодными щелчками, намочил рукава, бесцеремонными неуютными пальцами полез за шиворот к разгорячённому быстрой ходьбой телу.
Мальчику предстояло ещё почти час идти до города. Это притом, что этот дурацкий ливень уже через пять минут превратит его одежду в промокшие насквозь тряпки!
Ссутулившись, наклонив голову навстречу начинённому ледяными иголками ветру, он побрёл по асфальту.  По дороге, обдавая брызгами и выхлопным угаром, изредка проносились грузовики и автомобили. Но мальчик был застенчив. Ему даже подумать было неловко о том, чтобы остановить чужую машину и напроситься в попутчики. А ведь как было бы здорово сейчас, сидя на мягком сиденье, глядеть сквозь мутные стёкла, как пузырится вода в придорожных лужах, как вздрагивают от дождя маленькие нахохленные деревья, как ершится от ветра свинцово-седая равнина Питьевого озера. И как было бы хорошо рассказывать при этом о своих маленьких рыбацких удачах шофёру! Мальчик не мечтал об этом. Он лишь на мгновение представил эту картину. Но это была картина не из его жизни.
Сзади раздался отрывистый гудок. Мальчик спиной почувствовал, что это сигналят ему, однако почему-то, не останавливаясь, продолжал идти вперёд. Ещё гудок, и ещё два. Обернувшись, мальчик увидел притормозивший у обочины небольшой грузовик с высокой серо-стальной коробкой кузова. В таких обычно привозят продукты в ближайший к его дому магазин. По лобовому стеклу машины текли дождевые потоки, разгоняемые ритмично работающими дворниками. За стеклом угадывалось простое доброе лицо водителя, молодого парня. Как, должно быть, сухо и тепло сейчас в его кабине! Не понимая себя, мальчик отвернулся и снова пошёл вперёд, прочь от машины. Он шёл с отчаянием обречённого, чувствуя, как стекают по затылку дождевые капли, как набухают от дождя штаны и куртка. Ему было до слёз горько, что он сам ставит себя в дурацкое положение, пренебрегает таким невероятным везением. И всё-таки остановиться он не мог. Сзади зарычал мотор. Ну вот, сейчас шофёр пожмёт плечами, надавит на газ и, поминай, как звали…
- Садись, подвезу! – Водитель, поравняв машину с мальчиком, сам открыл ему дверцу. - Давай, давай, не стесняйся!
Мальчик угрюмо, словно нехотя, полез в кабину. Грузовик, порычав, тронулся с места.
- Ну и дождина, - шофёр весело вглядывался в набегающий расплывчатый мир за окном своей крепости на колёсах, - с рыбалки? Я тоже в детстве рыбачить очень любил. А ты чего один?
- Друг заболел, - соврал мальчик. Ему было неуютно от холодящей тело подмоченной дождём одежды и ещё оттого, что приходится объясняться с добрым, но совершенно чужим человеком.
Ведь не станешь же рассказывать вот так, ни с того, ни с сего, что единственный друг, после того, как его перевели в другую школу, всё больше отдаляется, и всё реже им удаётся встречаться.
- Где рыбачил-то?
- Километров десять от дороги. Ручей один есть.
- Поймал чего?
- Да, так, форелей штук семь, - преувеличил мальчик свой улов на две рыбины.
В нём вдруг проснулся стыд за то, что он вместо того, чтобы подобно иным бойким сверстникам «цеплять» смазливых девчонок на дискотеках, ходит в такую даль ради каких-то форелей, размером чуть больше его ладони. А неземная, звёздная красота этих рыб… разве о ней кому-нибудь расскажешь в городе?!
- Я вот тоже в детстве. Летом, что ни вечер – на реке. Не куришь? -  Шофёр затянулся сигаретой и замолчал. То ли почувствовал состояние мальчика, то ли задумался, вспоминая свои неповторимые дни.
Они уже въезжали в город. Вдоль дороги грустно мокли длинношеие фонари, на разбитой остановке не было ни одного человека. При виде пустынных, потемневших от дождя улиц у мальчика сжалось сердце. Да, теперь ему надолго оставаться в мире этих панельных лабиринтов. Разве что зимой можно будет иногда выбираться за город на лыжах. Но это совсем не то…
- Ты где живёшь-то?
Мальчик назвал улицу.
- Это на Гаревой горе что ли? Повезло тебе, я как раз в ту сторону еду.
Дождь, быстро изливший всю свою холодную ярость, теперь бессильно сочился на приглушённую асфальтом землю, на скудные, безжалостно вытоптанные газоны новостроек. Чёрная, пугавшая мальчика, туча рассеялась. Вместо неё небо заволокли серые беспросветные облака.
- Здесь остановите. Мне отсюда близко, - попросил мальчик.
Ему снова было мучительно неловко. Но теперь уже из-за того, что он не знал, как отблагодарить доброго шофёра.
- Что, завтра в школу? Давай, успехов тебе.
- Спасибо, - хмуро кивнул мальчик, шагая из кабины в зябкую морось безрадостно начинающегося дня, последнего дня лета.

… Спустя много лет он с благодарностью вспоминал этого не случайного в его жизни водителя.


Рецензии