Первотёлка. монолог

ПЕРВОТЁЛКА
монолог

   По двору, звонко прохрустев льдинками, со скрежетом ломающимися, под калошами, Пелагея неторопливо, опасаясь поскользнутся да упасть, прошла до коровника и распахнула скрипучую дверь:
 - А вота и я пожалвала, - как можно ласковее сказала негромко Пелагея, но кажется, что весь скотный двор услыхал её. В курятники голос хозяйки узнали.  Захлопали крыльями, загомонили куры. Только петух и усмирил, урезонил, будто:
«Тихо, вы! К корове она, не к нам!»
   Хрюкнул пару раз боров в хлеву, но тоже поняв обстановку, затих. Пелагея открыла дыхлО. Маленькое оконце впустило свежий, весенний, ещё прохладный  воздух в коровник. Сняла с гвоздя и перевесила, за ненадобностью, на крюк в стене, «летучую мышь*».
   Всю эту ночь семья провела без сна, корова Майка телилась. С вечера начались хлопоты, ожидание, подготовка и только ближе к утру телёночек народился. Хозяин подхватил его в старую телогрейку и бережно отнёс в дом, положив мальца в тёплый кут, у печи. Сам залез на лежанку и тут же захрапел, притомился мужик.
   Пелагея управилась, помогла Майке прийти в себя, как-никак первотёлка, всё ей неведомо и страшно. Утешала корову Пелагея, давала пить тёпленькое, подслащённое и, оставив, наконец, отдыхать, отправилась в дом. Ноги не держали, гудели гудом. А ложиться не было смысла.
   Старенькая свекровь уж поднялась и возилась, растапливая печь.
   Пелагее через пару-тройку часов надо идти раздаивать Майку. Застоится молозиво в вымени - мастит! Тогда уж беда будет и неизвестно чем всё может кончится.
   Упав головою на сложенные на столе руки, Пелагея попыталась маленько прикорнуть, хоть так, на кулаках. Какое там! Одолели видения, сумбур, тревоги прошедшего дня да ночи. Так, чуток придремнула и то дело.
 - Маичка-а-а, краса-а-а-вушка моя-а-а,- нараспев заговорила хозяйка,- ну, чаво? Как ты тута?
   Корова гулко вздохнув отвернулась.
 -  Да не кобеньси*! Вишь вкуснинькова табе взяла, порадовать схотела, а ты морду от мене воротишь.
   Пелагея достала из кармана фартука ломоть хлеба да несколько кусочков сахарной свёклы. Обняв шею Майки принялась ласкать её, приговаривая тихенько:
 - Уймися родимая, нешта я табе забижать стану, сама, чай, знаишь,- она погладила крутые, чёрно-белые кудряшки между рогов Майки, обхватив двумя руками морду коровы, заглянула в её огромные выразительные глаза,- ты мене доверьси и всё будить, как надоть. Я ж понимаю, чаво в твоёй душе-та делаица! Ты у мене не нетель* таперя, а коро-о-овушка, ма-а-а-мка!
   И уже как бы для себя больше вздохнув добавила:
 - Все мы, бабы, одинаковыя, любови да ласки хочим. Эх, жизня!
   Когда Майка схрумкала гостинчик, распустив липкие слюни, Пелагея утёрла их и не умолкая ни на минуту, подбадривая корову ласковыми словами, принялась привязывать её переднюю ногу, подтягивая повыше, лишая её тем самым опоры. Затем, продолжая хвалить и припевать, добралась до задних ног и спутала их, скрутила обрывком верёвки, стреножила. К ногам и хвост примотала, объяснив Майке:
 - Ета штобы ты мене глаза не выхлыстала, милунюшка моя! Штоба не брухталася* и не лягалася, рОдная.
   Пелагея пристроила маленькую скамеечку, ближе к вымени. Присела, поставив рядом ведро с ещё горячеватой пока водою, положила себе на колено чистую застиранную до мягкости тряпицу, у ноги баночку с вазелином. Месяца три до отёла по два-три раза в день массировала вымя корове, готовила её к этому дню, приучала Пелагея. Кто ж знает, как поведёт себя животинка. От боли дёрнется, да копытом в висок хозяйке. Лучше поостеречься.
   Вот и теперь не переставая поглаживать, почёсывать и массировать напряжённое вымя, Пелагея ровным, спокойным голосом вела беседу с коровою:
 -Ты, чай, приметила, я и косынку повязала ноня ту, котора табе дюжа ндравитца и кохту надела стареньку, дажа не стиратаю, штоба ничаво табе в диковинку не былО. Ты главна не боися, буду доить табе в кулак, не щипком. Дажа не сумлявайси.
   Волоокая* Майка тяжело вздохнула, ей неведомо было ни так, ни эдак, да всё одно - боязно. Пододвинув к себе, справа, подойник, чтобы ловчее, не настораживая корову, когда почувствует, что та готова, приступить к дойке, Пелагея прочитала монотонным голосом молитву «Отче наш», потом «Богородица Дево, радуйся». Затем уж заговор на смиренное стояние, который ей тётка Фёкла дала, от ножного лягания да от рожного бодания. Заучивала назубок.
 - Ты жа, Маечка её, ту тётку Хвёклу помнишь, поди? У ей-та самой козы да коровёнка Дуськя. ТощАя, страсть! Вы паслися вмести летась. Ну, вспомнила таперя, а?
   Майка приподняла голову и закатила глаза кверху.
 - Гляжу, припомнила. Во-о-ота! Вечарком, посля работы, хозяин почистить у табе, свеженького постелить, лягишь тады, всхрапнёшь. Я, - продолжала разминать осторожно вымя и разговаривать Пелагея,- вскорости принясу табе поисть, попить. Всё у табе ладно будить Майка, не боися. Счас вымечку омывать наговорённаю водицею стану. Вчарась при зажжённой свечке наговор творила, во как. Пелагея пальцем попробовала не горяча ли вода. Нет, приятная, в самый раз.
 -  Та-а-а-к!
   Она осторожно, аккуратно омыла вымя корове и чувствовала, что той приятно и она благодарна хозяйке. Не спеша вытерла мягонькой тряпицею.
 - Ой, чаво скажу-та,- вдруг вспомнив, засмеялась Пелагея, и корова удивлённо повернула в её сторону голову,- теля такой шустрай да прыткай! На ножки встал пошти вскорости, как принясли яво. Чуток отляжалси и встал, глупень. Стоить покачваица и прудить, льёть без останову, весь угол залил. Бабаня заругалась на яво, а он тах-та лобиком на её пошёл, попутна коту Коське наподдал. Тот рысею в подпечье юркнул. Карактернай у табе малай!
   Майка, высунув длинный розовый язык, облизала им ноздри большого, вланого, покрытого жёсткими волосками носа и громко всхрапнула.
 - НачАли мы думать-гадать про имечко яму,- продолжала меж тем Пелагея,- ну никак в голову нейдёть ничаво путнава! Ты - Майка, батька - Буян. А яво как жа звать станим? Тут бабаня наша, ну ты знаишь её, старенька, всё ворчить без умолку котора, - корова, слушая, хмыкнула с пониманием,- ага! Во- о-о-та, значить, шлёпала она мимо телёнка, да замешкалася, а он зажавал яё юбку, подол, да так, што утянул и всюю бабаню в куток к сабе. Та верещить дурнинаю, спужалася старая. Мы еле её оттуль вытягнули. И смех и грех! Сам*-та и припомнил тута враз пастуха Павлика! Ну тот, што летось пас стадо, такой неугомоннай, шабутной парень. Уёму* ня знаить которай, трёкаить* чаво попало. Назвали тваво малОва Павликом! Табе как, ничаво?
   Майка задорно фыркнула несколько раз, вроде одобряя.
 - Ну вота и ладно. Я буду доить, а ты не брухтайси, не лягайси, а стой спокойненько и мене слухай:
 - Не дай, Господи, моёй Маюшке красавушке, ета я от табе всё, злова норову. А дай ёй кротости да терпяжу в етай деле,- и добавила:
 - Я табе скажу: Стой горой! А ты мене в ответ мыкнишь, будто: Стою, хуть дой!
   Пелагея решительно взяла в кулак сосок коровьего вымени и потянула:
 - Опа! Опа! Пошла, пошла, молозиво! УмнУшка моя, посля расцалую табе да свяколки опеть дам. А уж как Павлик-та возрадуица мамкиному молочку, в ём всё пользительное для мальца нашего.
   Тонкая, будто иголочка, струйка била в донышко подойника, следом другая, ещё, ещё, издавая весёлый, радостный перезвон, подпевая дружному чириканью суетливых воробьишек, лучику солнышка купающемуся в первых весенних лужицах.
   Первотёлка Майка слыша этот новый для себя звук первой молочной струи, успокоено втягивала ноздрями свежий прохладный воздух, который струился в коровник через маленькое дыхлО* под стрехою* и кажется блаженствовала.

13.02.2018г
ЮЖНО-ВЕЛИКОРУССКИЙ ТАМБОВСКИЙ ГОВОР:
«летучая мышь» - керосиновая переносная лампа
брухталась - бодалась рогами
лягалась - била ногами, копытами
Сам - хозяин дома, глава семьи
уёму нет- не унять, неуёмный
трёкаить -  говорит необдуманное, пустое
нЕтель - не разу не телившаяся, а после первого отёла уже корова.
кобениться - демонстративно проявлять безразличие
волоокая - с огромными затуманенными, загадочными глазами, как у вола дыхло - маленькое оконце
стреха - нижний свисающий край крыши.