Солнцестояние

          
                Литературный проект киноповести по мотивам легенды  Л.Н. Толстого
                “Разрушение Ада и восстановление его”

               
                Прохожий! Ты идешь, но ляжешь так, как я;
                Присядь и отдохни на камне у меня,
                Сорви былиночку и вспомни о судьбе;
                Я - дома, ты - гостях; подумай о себе.

                Надпись на одном из надгробий на Лазаревском
                кладбище Александро-Невской лавры.

               

                “С О Л Н Ц Е С Т О Я Н И Е”

                консультанты:      
               
         Жарникова С.В.     –  Кандидат исторических наук
               
         Парадовская Г.П.   -  Кандидат искусствоведения. Заведующая          
                этномузыкальной кафедрой Вологодского
                педуниверситета.
         Ехалов А.К.      -  Заслуженный работник культуры Российской
                Федерации, действительнй член Петровской академии
                наук и искусств.               
         Новиков В.И.       -  художник, исследователь Славянской культуры.
               
         Брунов В.В.        –  Доктор энергоинформационных наук.

         Кулясов И.П.       -  экосоциолог г. Санкт - Петербург.
               
         Замараев В. Н.     –  сотрудник Тотемского музея-заповедника
             
 

      Эпизод I.    РУСЬ  ЗАПОВЕДАНАЯ.

      Фрагмент I. Звонница
   Российская деревня начала ХIII века. Праздник Иоанна Крестителя. Перезвон колоколов, то затихая, то нарастая, разносится на всю округу. Под деревенским косогором бежит и спорит со временем серебристая речушка, играя на перекатах звездами полуденного солнца.
  Добротно срубленная изба. Светятся и дарят лесной аромат вымытые к торжеству стены. Многочисленное семейство собирается на праздник. Пестрят наряды. Молодежь перемигивается, смеется, о чем-то шушукается и косится на взрослых. Белокурый подросток старательно примеряет белоснежную рубаху с вышитыми на ней оберегами, сопит и исподлобья наблюдает за своим старшим братом Даниилом.
   Народ у входа в небольшую церквушку. Улыбки, поздравления. Крестятся нарядно одетые пожилые женщины. Кивают и смотрят на звонницу старики.
  - До чего ловок-от!
  - А то ж! – с гордостью кряхтят старики, глядя, как лихо молодой звонарь  управляется с тремя колоколами разом.
   Даниил балагурит в кругу смеющихся парней и девчат. Русоволосая красавица, с вплетенной в длинную косу атласной лентой, опускает глаза, смущенно улыбается и слегка отталкивает наклонившегося к ее уху широкоплечего молодца. Высокий, крепкий, как боровик, дед в красной рубахе щурит на них хитроватый глаз и прячет улыбку в густой бороде. Васятка поправляет свой поясок, с любовью сплетенный его мамкой на праздник, и ни на миг не сводит глаз с Даниила.
Колокольный звон достигает своего апогея.

   Титры фильма. Картинки под титры: кукарекающий петух на насесте; крупно глаза
   петуха; в траве несколько зерен; слетающий с насеста петух; рука, сыплющая
   зерно; крупно голова петуха, клюющая зерно; зерно, заполняющее весь кадр.

     Фрагмент II. Даниил и Любава

   Пламя огромного костра с треском рвется в предрассветную синь неба. Снопы искр, срываясь с верхних языков пламени, исчезают в звездном небе.
  Купальская ночь. Хороводы, песни, игры. Девчата бережно опускают венки в журчащую среди камней и тростника речку. Их глаза с надеждой и тревогой провожают свои послания в вечность. Парни осторожно сжимают девичьи руки, теребят плетеные кушаки и нежно прижимаются к девичьим станам. В речном заливе отражается луна и исчезающие на небосклоне звезды.
 Даниил с Любавой, обнявшись у костра, сливаются воедино большой тенью, растекшейся по всей поляне, утоптанной после игрищ и прыжков через очищающее пламя костра. Тень постепенно оживает и начинает принимать самые причудливые формы. Кажется, что по поляне ползает двухголовое чудовище и пожирает едва зародившиеся на траве бусинки рассвета. В чреве раскаленного костра звонко треснул сосновый уголек, и чудище метнулось от искр, словно подраненный зверь. К нежному урчанию реки примешались тихие стоны.
  Трели соловья. В порозовевших стволах сосен кружат медовой истомой молодые сердца, блуждающие в поисках цветков папоротника. В омуте под Лысой горой слышится плеск воды и смех купающихся русалий. Отблески костров и рассвета высвечивают неземную красоту девичьих силуэтов.
  Огромный плавник неожиданно блеснул холодным светом в волнах между береговых камней. Прибрежный камыш качнулся, и что-то большое плюхнулось в воду. Девичий визг легким ветерком шевельнул верхушки сосен и на миг приглушил птичий гомон.
  Горячие губы и ветви сплетенных рук сходят с ума от сладкой неги молодых тел, освещенных мерцанием углей догорающего костра. Последние лепестки пламени заставляют тень вздрогнуть, она неожиданно замирает, бледнеет и тает в предрассветной росе.
  Кусты на краю поляны резко сомкнулись, и в сторону деревни через бор, петляя между сосен, метнулась и растворилась чья-то светлая тень.
  - Пойдем купаться, чудо бородатое, а то и на гору не поспеем! – Любава мягко отстранилась от Даниила и выскользнула из его объятий. Легко вспорхнув, она улыбнулась, быстро распустила косу и растворилась в розовом тумане реки.
Рука Даниила невольно скользнула по подбородку и ощутила едва пробившийся пушок совсем еще юной бороды. Глубоко вздохнув, он успокоил дыхание, но сердце еще гулким стуком просилось на волю.
   - Любава-а-а!!!
  Край солнечного диска показался над горизонтом. Даниил махом сбросил с себя остатки праздничной одежды и одним нырком очутился рядом со своей возлюбленной. Любава уже стояла лицом к восходу по пояс в воде. Она обняла его и уткнулась мокрыми волосами в упругое, ставшее в одночасье родным плечо. Водяной поток забурлил сильнее, играя вьюнами и бликами света на загорелых спинах.
- Сладкий! – она нежно поцеловала Даниила в мокрую щеку и, улыбаясь, слизнула с его подбородка капельку солнца. Они дружно рассмеялись, развернулись навстречу новому дню и подняли руки, осыпая себя золотыми брызгами.
  - Слава богам! – шевельнул губами Даниил.
  - Слава богам! – эхом повторила Любава.
  - Слава! Слава! Слава! – сотни рук на Лысой горе взметнулись к небу.
  Купальское солнце отрывается от горизонта и наполняет весь мир жизненным светом. С горы, разрывая в клочья поднявшийся туман, несется, прыгая на кочках, огненное колесо. Искры и обрывки огня с шипением рассыпаются по мокрой от росы траве.

    Фрагмент III. Макарий

   Скрип дверей сеновала сливается с утренним криком «хозяина» большого курятника. В дальнем углу сеновала висит красная рубаха, праздничный пояс, сушатся поставленные у маленького оконца лапти. Дед Макарий приподнимает голову и улыбается смущенному внуку, украдкой пробирающемуся на сеновал.
- Не суетись, Васятка, подь суды, – дед освобождает ему место от сена под крыльями большой полотняной рубахи. – У меня тут славно.Мальчонка устраивается около деда и тяжело вздыхает. Запах свежескошенного сена заставляет его замереть на секунду. Пробившиеся сквозь застрехи крыши первые лучи солнца играют и кружат сенной трухой.
  - Дедуль, а чевой-то они, а? Пошто все это? Зачем? – его взгляд останавливается на непросохшей после купания бороде деда. Петух снова задорно приветствует пробуждающийся день и уже вставшее над деревушкой солнце. – Мамка говорит, что все это от лукавого. Нехорошо это! – шепчет Васятка, уже засыпая и сладко причмокивая. Дед поправляет под воротом рубахи деревянный крестик, прижимает внука к себе и тоже закрывает глаза.

     Фрагмент IV. Легенда
 Первый день летнего солнцестояния набирает силу. Макарий с внуком тянут бредень по заливу озера, раскинувшему свои просторы далеко за горизонт. Режут воздух взбесившиеся над головами белокрылые чайки. Отразившееся в глади залива голубое, без единого облачка небо окаймляет высокий, едва шевелящий своими метелочками тростник. Почти на середине озера, повторяя свои очертания и разрывая растворившийся в зеркале озера горизонт, парит небольшой островок. Каменные валуны острова, обжав и обступив со всех сторон, теснят молодую и одинокую березку.
  - Дедо, а расскажи мне про лукавого, – Васятка помогает деду освобождать рыбу из плена сетей. – Кто он такой, а? И что ему от нас надо?
  Огромный жерех, две озерные щуки, с десяток лещей и окуней, выпучив глаза, жадно хлопают ртами и все реже и реже бьют хвостами о края большой плетеной корзины. Наглотавшись жаркого летнего зноя, они замирают. Дед аккуратно прикрывает бедолаг заранее припасенной и смоченной в озере крапивой.
  - Было это данным-давно. Очень давно, – Макарий, перебирая невод, поглядывал на появившиеся в небе облака. Крепкие, цепкие пальцы, мускулистые руки, бронзовый загар, ясный и зоркий взгляд по возрасту костили деду добрую четверть века. Даже с густой, седой бородой и длинными волосами он выглядел лет на пятьдесят, не более. Высокий рост, берестяной оберег на голове, легкость координированных движений придавали ему схожесть с былинным героем. – Случилось это в то время, когда Бог послал Иисуса учить людей жить правдиво. Много чему доброму научил тогда людей Иисус. А самая главная истина была проста и светла, как водица родниковая: поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. Вот так-то, Васятка.
  Дед достал из мотни бредня двух здоровенных раков и, не задумываясь, бросил их назад в озеро. Чайки с диким криком проводили их до воды.  Трещал костер и закипала вода в котелке. Волны мягко и почти беззвучно приглаживали песчаный берег и раскачивали оторвавшиеся от дна водоросли. Макарий подсел к внуку на корягу около костра, внимательно посмотрел на него, подбросил в ненасытный костер несколько хворостин и продолжил:
  - Людям нравилось так жить, и были довольны они, и радовались этому. Все считалось общим достоянием. Они не защищались силою от нападавших и платили добром на зло. Жизнь их была так хороша, что многие другие люди стали привлекаться к ним и жить по новым заповедям.
  Васятка замер, залюбовавшись пляской пламени между раскаленных углей и вновь подброшенными ветками. Огонь жадно трещал, моментально превращая их в серый и прозрачный пепел.
  - Вот тогда повелитель всех дьяволов и заволновался. Он понял, что скоро грешников на земле совсем не будет и ад просто исчезнет. Он долго тогда подговаривал людей не слушать Христа, бросать в него камни и даже убить.
Рука Васютки, подпиравшая ему голову, соскочила с колена. Он выпрямился, оторвал взгляд от огня и посмотрел на деда.
  - Как это убить, дедо? Разве Бога можно убить? – корзина неожиданно вздрогнула, один из стеблей крапивы высоко подскочил и повис на самом краю обода. Дед спешно перекрестился и суетливо поправил льняную бечевку, торчащую из-под рубахи внука.
  - Типун тебе на язык, окаянный! – он зачем-то пнул торчащую из костра головешку. Искры забились об дно черного котелка. Вода уже кипела и плевалась пузырями через край. Угли под котелком чернели и зло шипели. – Бог, милой, он на небесах. Это он послал Христа, чтобы избавить нас от грехов наших, за что Иисус и принял смерть от людей, которые, видимо, только с бесьим отродьем и дружат, –
  Макарий снял котелок с огня, положил в кипяток смородинного листа, душистой травы и немного меда. Васятка не отрывал глаз от деда. – Но ничего у них все равно не вышло. Иисус вознесся на небо, и стены ада раскатились по бревнышку. Дьявольская прислуга и все грешники разбежались кто куда, а повелитель ихней провалился в преисподнюю. До сих пор он там скрежещет зубами от злости на Бога, что так все случилось.
  Дед и внук небольшими глотками пили духмяный взвар. В стоявшем у костра котелке золотистый напиток еще продолжал дымиться и искрился пузырями сквозь пожухшую зелень. На прилипшем к краю котелка листе смородины, обживался и вил свою паутинку маленький паучок. Васятка не отставал:
  - Дедо, а бесы-то что?
  - Каки бесы? – Макарий вопросительно смотрел на внука, пытавшего длинной
    травиной сбросить паучка на траву.
  - Ну, куда они разбежались, когда ад разрушился?
  - Вот я и думаю, Васятка, что не угомонились они, окаянные, не успокоились, – дед нахмурил брови и, вздохнув тяжело, добавил: – У каждого из нас, поди, за левым плечом, думаю, по лукавому. Шепчут ересь всякую, дармоеды, с толку сбивают, ироды.
  Вася поднялся, задумчиво спихнул чуть не сбежавшую крапивину на место и погладил отполированную годами ручку корзины.
  - Скажи, дедо, а надо всех-всех любить и жалеть?
  - Всех-всех, родимой. И вся. Запомни, милой, всех и вся, – Макарий аккуратно укладывал бредень в холщовый мешок, вновь поглядывая на небо. На горизонте клубились и поднимались ввысь причудливые кучевые облака.
  – Парит ноне. Никак к вечеру гроза соберется. Давай-ко сбирайся скоряй, маманька, поди, уже заждалась, – он погладил бороду и еще озабоченней добавил: – Что-то мы заболтались с тобой, давай скоряй.
  К вечеру и впрямь погода испортилась. Гроза началась уже ночью. Васятка забился глубоко в сено и уже не решался спуститься в сени. Порывы ветра и хлесткий ливень отрезал ему путь в избу, где была печь, на которой он тоже облюбовал местечко и спал иногда вместе с остальной детворой. Дед с вечера долго смолил лодку, возился с неводом и спать лег уже поздно, в избе. Свет от вспышек молний и раскаты грома долго не давали Васятке уснуть.
  Казалось, огромная дубина с треском грохнулась на крышу дома. Раскаты и перекаты грома долгим эхом загуляли по всем вратам и заборам деревни. Холодный свет снова и снова на доли секунды взрывал темноту, безмолвно спорил с ней чудными пересветами и уступал ей, бросая весь мир в черноту ночи. Шум дождя ненадолго заполнял паузы между раскатами грома. Ночь казалась бесконечной. В избе кто-то зажег свечку, оставшуюся после праздника. Послышались возня и усердное моление. К знакомым ароматам сеновала примешался запах воска и ладана. Мысли у Васятки пошли хороводом, и он провалился в тревожную дрему. Очередной раскат грома рассыпался и замер конной дробью на деревянном настиле крыльца. «Вставайте, люди добрые, князь на реку велит!» – сквозь сон донесся чей-то голос.

            Фрагмент V. Сны
   Трансформация образа Васютки в возрастных  и в исторических временах:
  уход Макария; юность и зрелость Васи - работа подмастерьем зодчего
  на строительстве Софийского собора в Вологде; приезд Ивана Грозного в Вологду
  на смотрины нового собора и «венчание» царя с сестрой Василия.
 
  Вася стоит по пояс в большой, полноводной и незнакомой ему реке, кипящей на далеких перекатах. Отступившая, но продолжающая еще громыхать гроза висит над высоким холмом, увенчанным крепостью. Рубленые терема и дома городища, омытые дождем, светятся серебром. Множество народу, стар и млад, кто по шею, кто по грудь, стоят в воде, вплотную к друг к другу. Слышится детский плач, ворчанье стариков и ропот молодежи. Вода непривычной мутью оседает на белоснежных одеждах людей. Мелкие рыбешки тыкаются в босые ноги. Шершавые, словно панцирь рака, камни холодят пятки. На лицах сумятица и растерянность. Большой налим, зашуганный людьми, скользнул по ногам Васютки, обдав его ледяным ознобом.
  На мгновение он очнулся. Гроза действительно отступила. Нехотя занимался рассвет. По крыше плясали остатки дождя, возвращая Васю в утренний сон. Ставший ниже свод крыши, показался сонному мальчонке постаревшим и незнакомым. Стены сеновала потускнели и необычно серели в полумраке.
  …Вася не смог удержать лодку. Собравшийся на берегу народ ахнул. Как на похоронах, заголосили женщины. Неведомая сила вырвала из побелевших пальцев последнюю надежду на благополучный исход. Шаркнув по прибрежной отмели и камням, лодка стремительно понеслась от берега. Тростник, перегородивший заводь, расступился перед лодкой, словно сквозь него проплыла огромная рыбина.
  Все родичи и собравшийся народ двинулся вдоль берега вслед за уплывающей вдаль лодкой, последней колыбелью Макария. До сей поры добрый и улыбчивый, он лежал на щелеватом днище с хмурым ликом, высоко задрав серебро бороды, как поверженный идол. Вода сочилась сквозь щели и подложенную под голову солому. Казалось, он спал. Солнце садилось за тучу, окрашивая бурлящие пороги и всю реку в багровый цвет. Догорающий закат и оранжевое светило долго еще золотили седую бороду, усы и длинные волосы старца. Клинышек волн от удаляющейся лодки делил реку вечности по полам. Неожиданное появление вооруженных всадников прервало Васюткины мысли о воде, заполняющей лодку, и странной силе, лишившей его любимого человека…
  - Васька, вставай, батько в поле велит! Сенокосить пора! - Утерев нос и смахнув рукавом слезы горечи и утраты, он проснулся.
  Мамка хлопотала у печки и собирала мужикам обед в поле. Даниил с Любавой были уже во дворе и помогали отцу обряжать лошадь. Дорога на сенокос была не дальней, но обе семьи вставали рано, до восхода, чтобы застать росу и основной покос завершить до жары.
  Дружно звенели косы, заливались в голубом небе жаворонки, гудели и трудились пчелы…
  Ближе к полудню, в тени небольшого соснового бора, женской половиной был устроен легкий перекус. В крынках парное и топленое молоко. На белоснежных, льняных полотенцах – с утра испеченный большой каравай душистого ржаного хлеба и свежая зелень. В глиняном чугуне – овсяная каша с медом, еще хранящая тепло печного чрева.
  - Дедо! …– Вася очередной раз смутился. Отцова борода каждой прядью напоминала ему седую, дедову. Умудренный опытом батяня и бровью не повел, и Вася продолжил
  - А правду есть такой заговор: «Деду, деду – прадеду! Помоги нам!»?
  - Ты что, опять в лесу блудился? - Мать с отцом не сговариваясь потрепали белобрысые, с позолотой солнца волосы сына, коснулись руками и встретились взглядами.
  Вася оторвался  от  кринки с молоком и насколько серьезно смог, отрицательно помотал головой, - Не-е-е! В толк не могу взять, куда наш дедо мог уйти, коли  нам помогает? – он продолжал смотреть на родителей невинным взглядом.
  - Да никуда наш «дедо» не ушел! – отец отломил от каравая большой кус, поделился им с сыном. Достал из берястянницы щепотку соли, освещенную на мартовском солнце еще при Макарии, и постучал себя в грудь здоровенным кулачищем, - сдися он, с нами!
 - Как  это? – Вася поперхнулся и утер с губ и подбородка молочные усы. Берестяной оберег и дедова рубаха на отце окончательно сбили мальчонку с толку.
   - Чудинка соломенна! Ты что не видишь, что мы с тобой однаки? – отец оттопырил губу вточь-вточь, как бывало оттопыривал её, ещё грудной Васятка. Все дружно рассмеялись, мать улыбнулась и незаметно ткнула мужа в бок, - Ты и я, Настюха с Аленкой, Ванька с Дареной, Тимофей и Данила с Любавой, маманька.… Все мы с одного дерева!  И нет  нам расставаний ни в каки-лихи времена! Во как! – отшутился он, но идя на поле, приобняв сына, он добавил серьезнее:
  -Все мы, кажин в свой срок уйдем далече и всяк по-своему поможать друг-дружке будем. Только не всяк эту помочь принять сможет, да и не всяк порой это хочет.
  - А правду кажуть, если во сне кто кому чаво накажет, нужно исполнять особо, и что есть на свете церкви каменны?
  -  Ну, это смотря, кто и чаво накажет! Лукавые порой во сне тоже рожи корчат... А при чем тут церква... церкви... наши?
  - Я так разумею, батяня, когда я вырасту маненько, то буду из каменьев палаты класть, а может быть и жить в них...
   
                Фрагмент VI. София

         XVI век. Иван Грозный с Басмановым, облачившись в монахов, скрытно от
         прислуги и местной знати трапезничают в небольшом кабаке на окраине
         древней Вологды. Царю глянулась чернобровая девица, подававшая им
         медовуху.
  -Хороша-а лебедушка, в стерляжью ее уху! – с распевом шепчет Грозный, наклонившись к плечу Басманова. – Истосковался я, Васька, по любви и ласке в дороге дальней. Сыграй-ко мне свадебку, да не поскупись на потеху. - Иван Васильевич щурит на Басманова пытливый глаз из-под монашьего балахона и провожает девицу похотливым взглядом. В предвкушении забавы хлопает Басманова по плечу:
  - Да повеселяй! Со скоморохами!»
  - Настюха! А подай-ко нам сурицы малиновой! – Басманов допил медовуху, смачно крякнул, и утвердительно кивнув Грозному, встал из-за стола, - Две плошки земляники и гуся  с яблокам!
  У Настены едва не подкосились ноги, и от озноба дрогнуло все тело. Подавая опорожненную за какой-то час-полтора братину Василий Басманов нарочито приоткрыл молодухе из-под рясы княжий кафтан.   
     Царь с прислугой и молодой «женой» после «венчания» убывают в
     Ферапонтовский монастырь, где он потешается над сестрой Василия и
     постригает ее в монахини... Приемка Иваном Грозным Софийского собора.
  Василий наблюдает за царем и его свитой с лесов собора. Запнувшись за оставленный на лесах мастерок, Василий наступает на край свежевыложенной кирпичной кладки и срывается вниз, прямо под ноги царской свите. От громкого хлопка  о землю, собравшаяся на смотрины толпа народу вздрогнула и загудела. Стая голубей, ворковавших на лесах, уносит эхо ропот толпы высоко в небо. Один из голубей, оторвавшись от стаи, взлетает все выше и выше и исчезает в голубом просторе...
  - Богом проклятый край! - тает с исчезающими голубями, злой голос царя, обращенный к сопровождающим его и толпе.

       Фрагмент VII. Камень-остров
 
  XVIII век. «Прощай! Василий! – голос Анастасии сливается с разноголосым гомоном провожающих, и она уже шепотом успокаивает себя: – Я ждать буду. Возвращайся, родимой!» 
  Ладьи медленно и величаво отходят от берега. Береговой бриз наполняет мощью белоснежные паруса. Василий смущенно смахивает с глаз непрошеную слезинку и слегка покусывает губы. Солоноватый привкус прощального девичьего поцелуя не на шутку встревожил его юное сердце.
  Небольшой причал и берег неумолимо удаляются, разделяя влюбленные сердца серой водяной гладью. Еще немного, и взгляду становятся различимыми только многочисленные купола и свечи тотемских церквей, возведенных в честь былых походов. Ближайший поворот Сухоны-реки на долгие годы скрывает от отважных мореходов их любимый город, их родных, друзей и любимых…
  Могучие и непроходимые леса изредка расступаются и открывают взору бескрайние просторы полей и цветущих лугов. Крики чаек, кружащих над парусами, сливаются с короткими командами кормчего и плеском воды за бортом.
  На третий день похода берега реки-дороги расступились, чаще стали попадать тростниковые острова, большие и малые. Течение своенравной реки успокоилось, делясь на множество рукавов, и попутный ветер вынес ладьи в просторы Кубенского озера. Часа через три-четыре хода вдоль правого берега озера, взору тотьмичей предстал Камень-остров, отличавшийся от прочих тем, что весь состоял из одних камней и валунов, огромных и мрачных. Единственным утешением каменного безмолвия была высокая, стройная береза в центре острова, чудом попавшая сюда и устоявшая наперекор всем стихиям. В тени ее кроны, у самого корневища, пытались выжить несколько кустиков шиповника, набиравшего цвет.
  - Навались! – ладьи мягко скользили с подветренной стороны острова, и гребцы дружно взялись за весла, помогая обмякшим парусам. Василию чудится, что белоснежные паруса застыли в зеркальной синеве озера, а  остров сам плывет мимо путешественников. Он смотрит на отражение березы, растущей из глыб, и не может избавиться от тревоги и ощущения того, что все это он уже видел, и что знает про эту березу нечто особенное. В глубинах сознания уже звучат забытые фразы и оживают знакомые лица. «Василь, очнись, а то за борт клюнешь! Кормчий к себе велит»…
 
  Василий мужает в дальних походах. Алеутские острова. Крушение. Форт-Росс.
  Индейцы. Торговля. Строительство тотемских церквей с картушами на
  пожертвования мореходов. Первая и роковая любовь Василия. Смерть на дуэли.

 … Выстрелы грянули почти одновременно. Василий почувствовал хлесткий удар в грудь и привкус крови на губах. Вместо вздоха из груди странно хлюпнуло, губы и затылок мгновенно занемели, колени подломились. С кончиков пальцев, на упавший мушкет и зеленую траву, пали первые капли крови. Все тело стало ватным, в голове, пульсируя и нарастая, глухо забили колокола. Стоявшая на пригорке церковь качнулась и стремительно понеслась на Василия.

                Эпизод II.  ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ.
     Наши времена… Василий Петрович, его внук Саша и правнук Василий.
 
         Фрагмент VIII. Всадники
  Первая половина прошлого столетия. Падают колокола, взрываются и рушатся церкви. Разрушенный храм на острове Спас-Камень. Скатившееся к горизонту солнце пробивается сквозь пустые звонницы и окрашивает в кровавый цвет покосившийся крест и прибрежные волны. Огромные своды некогда стоявшего храма перемешаны с кирпичом и щебнем.   К храму на остров ведет дорога из песка и мелких камней. Вся дорога усеяна алыми, большими и малыми осколками кирпичей, еще не обточенных годами, волнами и суровым северным ветром. В сторону берега,по дороге неспеша,  двигается группа всадников. У одного из них поперек седла связанный
человек.
  Постепенно всадники выезжают на участок, где дорога скрывается под водой, и продолжают свое движение в алом пространстве, отразившегося в озере заката.

              Фрагмент IX. Кинотеатр
   1960-е годы. Василий Петрович с внуком Сашей в старом кинотеатре,
   оборудованном, в обезглавленной ещё в 40-х годах церкви. Название "Горький"-
   для многих уже тогда соответствовало и его утерянному смыслу. Не смотря на
   это, детвора и взрослые любили этот кинотеатр. В нём они впервые увидели и
   великолепные сказки Александра Роу и "Опасные гастроли" с Владимиром Высоцким,
   комедии с Луи де Финесом и "Подсолнухи" с очаровательной Софи Лорен.

   На экране все те же всадники, въезжающие на окраину разрушенного войной провинциального городка. Сцены допроса и пытки красноармейца.
   - Дедо, а за что они его, а? Зачем? – На экране сверкнула шашка. Саша опускает голову, хмурится и косит взгляд на деда, – мамка говорила, что белогвардейцы тоже за «наших», только они в бога веруют.
   - Давно это было, Сашок, – шепчет Василий Петрович, наклонившись к мальчонке. Мерцающее полотно экрана выбеливает и размывает годы морщинок на лице деда, и Саша узнает глаза молодого бойца с фотографии, которого он видел недавно в домашнем альбоме. – Тогда еще мы все в бога верили. Лукавый многих сумел попутать и перессорить. Ужо расскажу. Пойдем отсель.
  Дед с внуком прокрадываются между рядами. Недовольно шушукают зрители. Под ногами шуршат ошурки от семечек. Катится, задетая Сашей, пустая бутылка. Перед самым выходом дед натыкается на чьи-то выставленные в междурядье ноги.
   - Сидел бы дома, пенек замшелый, – хихикает молодой парень, обращаясь к сидящей рядом с ним девушке.
   - Не озоруй, молодой человек. Сзади идешь, успеешь ноги-то протянуть еще , – дед слегка улыбается весельчаку и невзначай подмигивает его подруге. Она смущается, тыкает локтем парня в бок.
   На экране раздается оглушительный взрыв. Саша прикрывает глаза от ослепительной вспышки. Большая трещина, словно молния, разрывает засветку экрана пополам. Ухает очередной взрыв, звенят и сыплются стекла из окон стоящей рядом с кинотеатром старинной гостиницы. Последняя стена кинотеатра, нехотя кренясь, оседает. Толстый слой штукатурки мгновенно рассыпается в прах, обнажая древнюю кладку и остатки редчайших фресок. Гусеницы танка срывают асфальтное полотно слой за слоем и скользят уже по камням древней булыжной мостовой, высекая искры и натягивая толстенный трос в струну, с болтающимися на нем остатками экранного полотна. Узлы не раз и не два лопнувшего троса с треском сжимаются, и нижняя часть стены трогается с места, сдвигая и роняя ряды пустых зрительских кресел.
   Александр стоит в огромной толпе зевак, взрослых и ребятишек, с недоумением провожающей взглядом глыбу кирпичной кладки с ликом богородицы с младенцем на руках. Свидетелем этого безумия становятся и ещё не снесенный, большой и красивый фонтан. Бледные гипсовые лица улыбающегося рабочего, колхозницы со снопом, будённовца с винтовкой и сталевара замерли в ожидании своего часа. Голубые глаза младенца с иконы смотрят в хмурое осеннее небо.

    Фрагмент X. Гармонист

   1990-е годы. Поклонный крест на месте разрушенного кинотеатра. На смену великолепному фонтану с его журчащими фонтанчиками, радующих горожан в летний зной  своей прохладой, уже пришла нелепая стела. Все те те же лица и те же герои былых времен , но уже плоские в своих барельефах и едва читающиеся на плоскостях белой, безжизненной глыбы. Современники "смены караула" обозвали этот "шедевр" зубом и связывали его происхождение с тогдашним руководителем Обкома КПСС.
   Поклонный крест, да и новоиспеченный монумент всех сторон окружены множеством каруселей и других развлечений. Народ толпится за фантой, колой, сахарной ватой. Лотки с пирожками и пивом окружены смеющейся молодежью. Из-за голубых елей стыдливо торчат ряды биотуалетов. Вагончик с аттракционами от Фредди Крюгера соседствует с комнатой смеха. Громкоговорители надрывно рассказывают о том, как можно без труда и лишних хлопот, вытащить из-под пробки пива новый автомобиль или путевку на Майями. Звучит иноземная музыка. Дети визжат, катаясь на аттракционах. Лихо взлетает в небо качель-ладья.
  Небрежно одетый немолодой мужчина играет на гармошке «Сон Стеньки Разина». На вдохе потрепанных мехов нежные переливы гармонии перекрывают лязг и грохот «металла», рвущегося из динамиков. В ногах шапка с мелочью и мятыми червонцами. На постаменте за спиной гармониста афиши фильмов. Среди них приглашение горожан на съемку в массовке в фильма «Царевы забавы». Суровый профиль Ивана Грозного на фоне белокаменной Софии теряется в пестроте боевиков со Шварценеггером и Сталлоне, инопланетян и смазливых девчонок.
  Василий Петрович смотрит на желтые от курева пальцы гармониста, ловко бегающие по стертым кнопкам, и с уважительным поклоном кладет в шапку две сторублевые купюры. Гармонист, не прерывая игру, кивает ему в ответ, с любопытством разглядывая на щедром «спонсоре» льняную рубашку с диковинными узорами.
   -Во пазгает! – двое подвыпивших подростков с полуторалитровыми бутылями пива в руках, не останавливаясь,  бросили гармонисту горсть монет. Уже из толпы, поглотившей юнцов, резануло ухо отборным матом. Толпа дружно и одобрительно загоготала. Смолкли последние аккорды тальянки. Из динамиков уже сыпал острословием Роман Трахкенберг. Василий Петрович еще раз поклонился мужику, сортирующему купюры, и двинулся сквозь гудящую площадь.
   В толпе мелькает весь калейдоскоп лиц из прошлых жизней Васятки, Васи, Василия и Василия Петровича. Некоторые из них, проходя мимо, задерживают взгляд на необычном старце. Отличное телосложение, белоснежная рубаха, красивая борода и высокий рост, с успехом  помогали ему беспрепятственно продвигаться по волнам народной толчеи. Все без исключения уступали ему дорогу, кто приветливо улыбаясь, а кто и ворча недовольно.
  Памятник Ильичу. За его спиной белеет вологодский кремль, древний Софийский собор. Народ спешит с работы. Лицо вождя хмуро и безразлично взирает на многоликую суету.
 
     Фрагмент XI. Плетневы

  Начало ХХI века. Василий Петрович в возрасте деда Макария, но такой же моложавый и крепкий, в современной квартире. Скульптуры из капа, картины Васильева. По радио звучит реклама рубрики «Планета здоровья». Александр стоит в комнате рядом со своим сыном, сидящим за компьютером. На мониторе игра «Возвращение в рай» с красивыми солнечными пейзажами, но, как и все нынешние игры, со стрельбой и кровью.
  Василий Петрович заканчивает поливать цветы, которые в изобилии, но гармонично дополняют интерьер многокомнатной квартиры, и выходит на лоджию. Внизу шумит современный город. Он с грустью вспоминает свою родную северную деревню, из которой вот уже больше десяти лет уехал, поддавшись на уговоры Александра. Рев и сирены машин, звуки вокзала и поездов безрадостно дополняют размышления старца о суете цивилизации и размеренном деревенском труде и быте, о тишине и покое.
На дворе стоит необычно жаркий июнь. Толпа хмурых людей, идущих на завод, трубы, дым. Заводской гудок, лязг металла, стоны, скрип станков и заводских машин.
Александр – состоятельный бизнесмен, в прошлом незаурядный спортсмен. Мечтатель и романтик. Живет в шикарной квартире в большом городе со своей матерью и дедом, Василием Петровичем.
      Отец Александра, ученый, изучал историю земли тотемской. Исчез при
    невыясненных обстоятельствах в одной из экспедиций на Алеутские острова.
    Счастливый союз с женой Еленой у Александра распался через десять лет. Он п
    родолжает мечтать о любви и союзе с женщиной, которая разделила бы его
    философию бытия и беспокойный образ жизни. Две дочери его живут с мамой, сын
      Вася с семи лет все чаще живет у Александра. Василий, как и отец, и все
    мужчины рода Плетневых, крепко сложен, увлекается спортом, любит
    путешествовать. Александр в свои сорок с небольшим исколесил полмира. Его
    турфирма, кроме заграничных турне, занимается экзотическими турами по России
    и работает над проектом «Турмост: Северная – Южная Фиваида».

   Фрагмент XII. Северная Фиваида

   - Аркадий Петрович, дорогой, на уровне государств никогда и никто народы не помирит, – Александр уже второй час на приеме у своего шефа в головной фирме предприятия. – Вы представляете чартерные рейсы, которые будут доставлять туристов в самые потаенные и красивейшие места планеты не затем, чтобы таскаться за докой-экскурсоводом, получать от него интернет-информацию и закупать сувениры, а…
   - Стоп, уважаемый, читал я твою аналитическую записку. И твой проект «Странствий с проживанием» я тоже читал, – шеф сверлил взглядом Александра. – По-моему, это полный бред – жить в семьях у бедуинов в пустыне или у аборигенов на каком-нибудь острове. Питаться креветками да черепашками, приготовленными в антисанитарных условиях. И все для того, чтобы самому изготовить себе чашку из глины и привезти ее домой. Полнейшая утопия. Могу представить себе и араба в зимней деревне, колющего дрова или с коромыслом на плече.
   - А я считаю, что в этом и есть самый цимус. Именно своими руками изготовить для себя глиняную кринку, обжечь ее первобытным способом, а вместе с кузнецом выковать подкову на память или гвоздь, – Александр начинал нервничать. Беседа возвращалась на третий круг и переговоры заходили в тупик. – Поесть настоящих щец из русской печки, отведать свежих пирогов и испить парного молочка. Аркадий Петрович?! Вдали от суеты, в тишине, без макдональдского столпотворения, а? Ведь нормальный человек никогда не сможет полноценно отдохнуть от городского безумия даже на самом роскошном пляже, в толпе все тех же безумцев, да причем еще и со всего света, согласитесь! Практически все тот же пищеблок и тот же сервис.
   Аркадий Петрович, любивший хорошо и вкусно поесть и внимательно изучавший все продукты на предмет экологической чистоты, задумчиво вертел карандаш в руке. Его взгляд застыл на водорослях в аквариуме с экзотическими рыбками, а сам он готов был уже сглотнуть слюну, вспомнив запах топленого молока и бабушкиных блинов из печки. На мгновение, ощутив в руке горячий и масленый блин, начиненный домашним творогом, он обреченно вздохнул и катнул карандаш по столу. Александр не замедлил воспользоваться паузой и с ходу выдал две свои последние козырные заготовки:
  - Аркадий Петрович, мне известно из достоверных источников, что французская турфирма «Маят-Вояж» поднялась именно на экзотических турах с проживанием небольших групп туристов во всяких там жерлах вулканов, у индейцев и пигмеев. Да-да, поднялась и успешно функционирует уже более пятнадцати лет.
  - Ну, знаешь, – начал было озадаченный неожиданным доводом патрон, но Александр, вдохновленный зачинающимся успехом, не дал ему развить крапленую сомнениями мысль:
   - А еще доложу я вам, что в одной из северных областей нашим уважаемым всеми Министерством культуры начинается финансироваться проект «Музеев под открытым небом», где будут представлены практически все эпохи. Причем населять восстановленные поселения будут не простые экскурсоводы и чучела животных, а реальные люди, изучившие ту или иную эпоху досконально. Жить и вести хозяйство вперемешку с актерами, которые будут не рассказывать и даже не показывать приезжим и гостям о далеких временах, они будут помогать им, окунуться в прошлое, давая возможность прожить недельку-другую по устоям тех или иных времен. Диснейленд с годами, я думаю, закурит, если, конечно, все будет сделано с умом, как задумано авторами проекта.
   - Это имеет какую-то связь с Вотчиной Деда Мороза в Великом Устюге? – Аркадий Петрович мысленно сканировал карту северных регионов и пытался изобразить безразличие к заинтересовавшей его информации.
   - Вы попали практически в десятку, – Александр лестью бетонировал удачу. – От доброго волшебника всего двести верст с малым гаком на юго-запад, Аркадий Петрович.
   - Тотьма! – не дослушав подсказку Александра, шеф утвердительно закончил свои размышления, откинулся в кресло и слегка отъехал на нем от стола. Ему пришли на память не картинки из туристических прайсов, а сюжет программы «Вести с крыши», где зажигательно и с юмором рассказывалось о тотемских мореходах, основавших Форт-Росс на берегах Аляски. О диковинных церквях, украшенных, словно вензелями, загадочными картушами, об «огуречном рассоле», бьющем прямо из земли на радость местным выпивохам, и о странном мужике, торгующем курткой Луначарского на местном базаре.
   - Если информация проверена и достоверна, с этого места по порядку и поподробнее, – Аркадий Петрович снова приблизился к столу, пододвинул листок бумаги и, косясь на карандаш, долго выбирал в дорогом, настольном приборе, ручку.
   - Впрочем нет. Завтра по утру все цифры, адреса, явки мне на стол! И я тебя умоляю без лирики и демогогии! - взгляд шефа вдруг помрачнел и,казалось остекленел. Красные прожилки на выпуклых белках налились кровью ещё более. Кожа на обсалютно лысой голове и бычья шея покрылись испариной. Александр чуть было не улыбнулся. Очередной раз вместо Аркадия Петровича за столом сидел злой и хитроватый "Толстяк" из детского мультика 80-х "Тайна Третьей планеты". Казалось ещё мгновенье и из под пиджака вывалится хвост и извиваясь, нервно начнёт биться о спинку кресла.
   - А ещё лучше, скинь информацию мне на электронку... - вместо хвоста, лакированые ботинки шефа под столом звонко щелкали по паркету.
  - Разрешите откланятся? Александр галантно кивнул головой, слегка прищёлкнул каблуками и, не дожидаясь дальнейшего "разгула стихии", в  поклоне, неразворачиваясь, двинулся к двери.
   - Валяй! - скрипнуло из кресла, когда дверь за Алексендром тихо затворилась.
   - Записано? - Аркадий Петрович, нажав девятку на селекторе, продолжал зло сверлить взглядом дверь. - срочно проверить, проанализировать и завтра после обеда ко мне с докладом!... Я сказал срочно! Поздно уже филёрить за ним! Он облазил уже практически все места силы на планете! Пора его отсаживать от титьки! Ждите команды!..


        Фрагмент XIII. Время собирать камни

    Александр сопровождает столичную группу туристов по Вологодчине. Он посещает
   Великий Устюг, единственный город на планете с гербом эпохи Водолея. Туристы
   сплавляются на плотах в Тотьму по загадочной реке Сухоне, меняющей
   направление своего течения. Они ночуют в Опоках, где крутые и высокие берега
   этой реки хранят тайны эпох многие миллионы лет. Группа встречает в Опоках
   теплоход с индусами и узнает от них много новых легенд о происхождении этого
   народа.
     Василий с удовольствием слушает рассказы отца о красотах русского севера,
   окруженных тайнами и легендами. Но сердце и душа подростка мечутся между
   социумом и бытовой неустроенностью экзотических туров. Вместо их, он
   предпочитает отдыхать за границей в солидных отелях..

   - Василий, ты помнишь ту легенду, что рассказали нам у бедуинов, когда мы
встречали солнце в горах под Хургадой в Египте?
   - Не, па, а че?
   - Вот-те раз. Ты тогда еще выпросил у меня поездку на квадроциклах по пустыне. Неужели не помнишь?
   - Ну, и? – Василий вдруг ясно вспомнил ту ночевку в пустыне у чудо-камня, рассказ странного и совсем не похожего на бедуина старца, его глаза. – Па, ты че? Мне тогда всю ночь кошмарики снились. Этот горе-бедуин меня достал. Такого наплел про свою пустыню и райские острова, что я чуть с крышей не расстался.
   - Ты знаешь, Василий, я думаю, что мы нашли тот остров, про который он нам поведал у костра. Самое смешное, что именно в Фивах. Все наши заморочки и неудачи из-за этих Фив.
- То есть? Ты же сам после Мадагаскара ныл, что легенда Макария Египетского полная чушь, что такого острова, который он описал в своем видении, на нашей планете нет и в помине.
  - Да-да, сынок, мы перевернули всю Южную Фиваиду. Ты слышишь? Южную.
  - Па, не томи, а! – Василий достал сотовый телефон и, уныло набирая номер за номером, подошел к окну.
  - «Не томи, не томи»… Да ты сейчас и свой любимый скейт забудешь, причем, я думаю, навсегда.
  - Ну, щаз-з! – Василий скорчил было отцу ехидную рожу, но один из номеров вдруг заактивничал, и его лицо расплылось в довольной улыбке. Александр не унимался:
  - Ну, так вот. Оказывается, на нашем шарике, кроме Южной Фиваиды, есть еще Северная. И ты знаешь, как я до этого допер?
  - Па, теперь ты меня достал, – на том конце телефона ответили, Василий приложил палец к губам и быстро раскрыл пятерню. – Па, пять сек! – и уже в трубку продолжил: – Кеша, отэсэмэсь мне, где и когда все встречаются, о`кей? – он отвернулся от отца и чуть тише добавил: – Не-е, я отзвонюсь попозже, батя мне книжку читает.
   Василий закончил упражняться с сотиком и внимательно смотрел на отца. В правой руке, у уха, он демонстративно продолжал держать телефон, а кистью левой руки, опершись на стол, ловко выбивал дробь.
  - Ладно, закругляюсь, – Александр подсел к компьютеру, – На карте Меркатора, датированной аж 1554 годом, у одной из областей мне показался знакомым и необычным рисунок герба. Представляешь, у всех гербы как гербы… – Александр развернул на мониторе древнюю карту с очень примитивными географическими ориентирами, но с отличными рисунками и графикой. – Видишь, на ней нет ни «Архары», ни даже «Питера». Вот смотри, я сделаю покрупнее, – он двигал изображение снизу вверх и с запада на восток. На карте на английском языке узнавались названия столиц и областей. – Видишь, у всех на гербах всякие там лошадки, коронки, песики, а вот герб Вологды. Они почти одногодки с Москвой.
  Василий неожиданно перестал нервно стучать пальцами о край стола. Нога,катавшая новенький скейт взад-вперед по ковру, вздыбила его и поставила на два задних колеса.  Он не мог оторвать взгляда от парусников в Белом море. Как зачарованный, Василий смотрел на паруса, мачты и стилизованные барашки волн за кормой. Киты со смешными фонтанчиками. Чайки. Витиеватые картуши по краям карты.
  - Василий, ау-у, ты где? Ворота Севера, говорю. Вполне современная графика у герба, вот что странно и любопытно. А второе, точно такое же изображение, кстати сказать, есть только в Египте, на храме Изиды, с очень характерной надписью.
  - Да-да, блин, Ирка мне рассказывала, – Василий не мог снять с себя оцепенение от увиденных изображений на карте. Молодое, тренированное тело перестало слушаться его, он машинально катнул скейт под стол и присел рядом с отцом. Продолжая рассматривать древнюю карту, не слушая отца. Василий вспоминал последний разговор с Ириной и бормотал себе под нос: – А я еще ржал над ней с ее египтянами и райские пущами. «Ворота в сказочный мир, мир иной, ...человечеству закрыт... пока», – его ироничный тон былого ерничества над Ириной постепенно угасал с каждой фразой. В голове всплывали картинки из того странного сна у камня. Того камня, у которого тысячи лет назад одному из первых русских святых, путешествовавшему по миру в те далекие времена, пришло виденье. Виденье, что придет время, и на земле будет остров-Камень, и на этом острове долгие годы мужчина будет восстанавливать разрушенный храм, а возродит его женщина: «И построят они всем храмам храм. Храм любви и мира. И привезет туда каждый по камню. И вернутся на остров все увезенные камни. И будет испытание всем верующим и неверующим в этом труде. И будут счастливы многие».
  - Меня просто умиляют эти совпадения, – как будто сквозь сон доносился голос отца. – Карту Меркатора мне приносит Ирка Маркатун. Представляешь, тот самый Ирусик-хохотусик, с кем ты играл в детстве. Помнишь, я тогда работал на съемках фильма «Царевы забавы», а? Я брал тогда тебя с собой, и мы впервые познакомились с Вологодчиной.
  - Помню-помню, – Василий «был» еще в Египте и еще слышал голос старца: «И Ра на всех одно, на весь рой, на весь муравейник». – Нет случайностей, пап, – машинально согласился он с хранителем легенды, – есть неизученные закономерности.
  - А при чем тут Люба Семенова? – Александр помнил эту чудесную женщину, все ее летучие высказывания и ее последнюю книгу, которую он купил в Великом Устюге: «От Осириса до Деда Мороза». – Когда ты успел ее прочитать? – Александр тут же осекся. Сделать этого Василий не мог. Вещи с последней командировки были еще не распакованы и лежали в рюкзаке. – Василий, ты меня пугаешь. Да что с тобой происходит?
  - Не могу ничего понять, пап. Думаю, что мне просто необходимо увидеть этот остров! – лицо у Василия было столь серьезным и необычным, что у Александра прошла вся веселость. Он взял сына за руку:
  - Да успокойся ты, не нервничай так-то. Есть у меня фотография этого острова, – Александр нашел нужный файл и щелкнул мышью. В то же мгновение Василий резко встал, а его телефон, который он вертел в руках уже без дела, грохнулся об пол и разлетелся вдребезги. Отец, чертыхаясь, машинально полез под стол и стал собирать остатки прежней роскоши.
  - Пап, я кажется, знаю этот остров, – услышал он из-под стола. Василий впился взглядом в экран, разглядывая знакомые ему руины, камни, прибрежные волны. – Мне кажется даже, что я был там когда-то, – и вдруг добавил испуганно: – Нет. Нет! Мне все это приснилось!
  Василий поперхнулся на слове «приснилось» и вместе с отцом, еще стоящим на корточках под столом, повернул голову в сторону соседней комнаты. В проеме двери стоял и внимательно смотрел на монитор Василий Петрович.
  - Дед, очередная «дежавюха». Теперь она добралась и до твоего правнука, – Александр выбрался из-под стола, отряхнул колени и намеренно перекрыл деду экран монитора. – Скажи на милость, это что у нас – наследственное?
Василий Петрович прижал к себе притихшего внука и поднял глаза на Александра:
  - Дежавю, говоришь? По мне, дак это память, только мохом поросшая. По моему разумению, цивилизация и искусственный комфорт приучают нас жить и мозговать на амебном уровне. – Александр с нескрываемым любопытством смотрел на деда, уже почти не окавшего по-деревенски и ловко сыпавшему такими современными терминами. Видать, не спроста дед частенько задерживался у большой домашней библиотеке до поздней ночи.  -  С обрезанной памятью легче и спокойняй жить. Но видят боги, видимо, еще не всех парализовало. И это радует, – лицо деда вдруг расцвело в улыбке. – Свези и меня, Сашок, на этот остров. Не на этом ли острове, друг ты мой любезный, вы решили осуществить свой новый проект?
  - Нет, дедуль, то будет под Тотьмой. Представляешь, есть на Сухоне-реке острова Дедов, Бабий и даже Внуков. Обживай – не хочу. Хошь, средневековую деревню строй, хоть палеозой восстанавливай, – Александр задумчиво присел на секунду и, разглядывая свой боевой рюкзак, продолжил. – Слушай, дед, а ведь на острове Надежды, на Спас-Каменном острове, гости  и туристы практически уже живут по монастырским устоям. Колокол перед трапезой, молитва. Практически все приезжие помогают Надежде по хозяйству, в кельях свечи, приезжие и местные монахи. Уже работает! – Александр хлопнул себя по коленям и решительно встал. – И вы знаете, мужики, здорово работает, и самое главное – забирает. Уезжают со слезами на глазах, чистые, просветленные.
  Василий Петрович прижал Васю к себе еще плотнее и заглянул ему в глаза.
 - Ну, так что? Едем? –
 Тот утвердительно кивнул и вновь посмотрел на монитор. Там в автомате запустилось слайдшоу, и шли монастырские картинки реконструированного храма и гравюры современников до его разрушения.
  - Ну, тогда сбирайся скоряй, да не забудь с маманькой согласовать, – Александр не с того, не сего заговорил с дедовским акцентом. – Небось, сварганила тебе путевку на какую-нибудь Маями.
  Василий уже тыкал кнопки домашнего телефона:
 - Кеша, отбой тревоги, меня не ждите… Нет, Костя, у меня правда дела, буду не скоро.

      Фрагмент XIV. Надежда

     Метрополитен в час пик. Лица людей, спускающихся по ленте эскалатора.
   Городские мегаполисы с высоты птичьего полета. Обилие автомобилей, снующих по
   многополосным магистралям, пробки, привокзальная толчея. Затопленные деревни,
   церкви в воде, затопленный лес (Волго-Балт под Кирилловым). Веселая команда
   из трех поколений отправляется в путешествие на Вологодчину, в Тотьму,
   посещают в Вологде Софийский собор. Василий с отцом и дедом рассматривают
   чугунные барельефы стелы, посвященной 800-летию Вологды. Яркие исторические
   вехи Вологодчины, да и всей страны, завораживают всех троих качественными,
   натуральными и почти ожившими изображениями. Самому младшему и самому
   впечатлительному «достается» больше всех. У торговца на кремлевском причале
   времен Ивана Грозного в плетеной корзине шевельнулась рыбина.
     На яхте «Анна» они идут по реке Сухоне на Кубенское озеро. Удручающее
   впечатление производят на Василия опустошенные и разрушенные деревни на
   красивейших берегах Сухоны, вырубленные и изуродованные болотом, засохшие
   леса, остатки разрушенных церквей. Потрясает его и остров Надежды в Кубенском
   озере, где уже многие десятилетия хрупкая женщина продолжает дело, начатое ее
   мужем, и восстанавливает взорванный в лихолетье монастырь.
     Озеро встречает их полным штилем и во всей красе. В легком дневном бризе, у
   берега, в мелких волнах, играют и искрятся тысячи солнечных отражений. Только
   руины Спас-Каменного монастыря и рассказ хозяйки острова Надежды Плигиной
   напоминают  гостям о прелестях цивилизации и человеческих глупостях.
     Василий встречает на острове  свою мать и свои сны…
   
     Елена с Надеждой Александровной готовят обед на всю компанию. Миниатюрная «Анна», скромно опустив паруса, тихо перешептывается волнами с большим и сияющим белизной судном, стоявшим по соседству. Оно важно покачивает бортами и играет с волнами своим отражением. Из-за отвалившейся буквы, оно имело странное и нелепое, для этого места и времени, название  «Атон». Чайки терзают рыбьи остатки, выброшенные на прибрежный песок. нешуточно парило солнце, клубились кучевые облака. Собиралась гроза.
  - Дед, а расскажи мне про заморочки наши! Вологда встретила меня очередными глюками.. - Василий замялся и виновато взглянул на деда, сидевшего рядом с ним на береговом валуне под бывшим сводом церкви. Василий Петрович постоянно журил своего тёзку за молодёжный жаргон.
  - Ладно, эти всадники в кольчугах на соборной горке и коровы в парке «Ветеранов»... За ужином, в кафе на берегу невзрачной речушки, в центре Вологды, я "сморгнул" отдыхающих в лодках под белыми зонтами  – Василий опять смутился и и понурил взгляд. Городской сленг, в предгрозовой тишине и величии, притихшего озера, звучал действительно нелепо. Дед, нарочито не замечая заминки внука, смотрел на грозовые облака.
  - На миг, но я ясно видел, они были счастливы.. И вода была чиста..
  Александр с капитаном яхты копошились у вновь привезенных на остров камней, подножья будущего маяка,  о котором так мечтал в свои последние годы первый  абориген этого острова – Александр Плигин.
  – Дедуль, откуда я знаю этот остров? И похоже, я знаю людей, лежащих под этими валунами?
 Сверкнула молния, ударил гром, дед с внуком бросились под своды развалин, не дожидаясь неминуемого ливня. В небе над островом висело второе озеро. Тучи настолько набухли чернеющей синевой, что ни у кого не было сомнений, что близится очередной «потоп»… Почти на мгновение весь мир замер. С последним лучами солнца, прибрежные волны осиротели в цветах и налились свинцом. Слышен был лишь их тихий плеск  и  скрип цепей большого котла, раскачивающего над грудой отборных камней в бане.
  «Разверзлись с треском небеса, и с визгом ринулись оттуда... » успел шепнуть Александр  Тальковскую строчку Елене. Она прижалась к Александру, почти на руках, утащившего ее   в пахнущий  дубовыми ветками, предбанник.
 - Я хотела в келью, со всеми..., - но небеса ухнули так, что даже Александр чуть-чуть присел и слегка прищурился. Ещё крепче обняв Елену, он увлек ее за собой дальше от дверного проема. Шквальный и не шуточный порыв ветра, заставил его опытным взглядом оценить крепость кровли бани. Мощным толчком плеча он машинально проверил  надежность древнего сруба и лукаво улыбнувшись, взглядом предложил Елене двигаться в желаемом направлении. Сбесившийся ветер гонял между развалин песок и щебень, поднятый с острова.
  - Дурилка не бритая! Ты всегда был мастером закадрового текста.- Мелкий бисер водяной пыли, от водяных потоков бушевавшей стихии, покрыл их лица. Освободившийся от веревочного узла , язык уличного колокола бил тревожный набат.
  - Соскучилась я по тебе, - неожиданно сорвалось с ее посиневших от холодного ветра губ. Александру вдруг ясно увидел картинку с окровавленными ватными тампонами в помятой и грязной алюминиевой урне, и беззвучно соскользнувший на них, маленький безжизненный розовый комочек.
 - Прости родная! Наломали мы с тобой деревов. Подари мне еще одного Васятку! На руках носить буду до скончания веков!- Александр удивился спонтанно родившейся и не знакомой ему фразе. – Впрочем, я и на девчонку согласен ...
 - До чего добер, гусь! А я, если честно, я ждала нашей встречи и у мысленно уже «обсуждала» с собой твое предложение. - Елена взъерошила мокрые волосы Александра и нежно поцеловала его.      
... «Нашли Вельзевула его приспешники на самом дне преисподней и возрадовался он их докладам, а когда он понял, что ад восстановлен, крылья у него вновь окрепли, а оковы сами отпали с его отекших ног». - Василий Петрович, вместо ответа на вопрос внука рассказывал легенду, поведаннуюную ему ещё отцом, в стародавние времена. Развалины храма, укрывшие их от дождя и ветра, своим мраком растворяли реальность. Небесная канонада и шум водяных потоков лихо и во время дополняли в дедов рассказ. Воздух свежел ещё более и наполнялся озоном. Мысли Василия уносили его в далекие времена. Сны смешались с реальностью. При каждой вспышке молнии Василий на мгновение ока возвращался, в свою, ставшую не померено длинной, истерзанной испытаниями, но интересную жизнь.   
  Три раза протяжно прогудел колокол. Его гул заставил Василия «вернуться» на остров. Гроза утихала. Тучи нехотя ползли к горизонту. В светлеющем небе  появлялась надежда на скорое возвращение солнечного света.
   - Пойдем, родимой, Надежда на трапезу зовет. И маманька, никак нам знатную уху сварганила,– Василий Петрович поднялся и  тоже встряхнул нахлынувшие воспоминания.
 Озеро снова мирно ласкало прибрежные камни.
  – Да и в дорогу пора, поди...

     Фрагмент XV. Солнцестояние

  Закат. Солнце застыло в дыму заводских труб. Василий Петрович стоит во дворе многоэтажек лицом к закату. Бабульки на лавочке. Трудолюбивые, морщинистые руки сжимают рукоятки тросточек. Обсуждают нововведения с льготными лекарствами. Самая бойкая смотрит на зависшее солнце и размышляет вслух:
  - Вот смотрю, Василий, поди, уж минут десять. Не хочет садиться, родимое, никак не хочет. Никак остановилось?
  - Солнцестояние ноне, милая. День с ночью спорят. Вот оно и мается, – Василий Петрович задумчиво смотрит на закат. – Как оно еще терпит нас, нерадивых, родства не помнящих, бережет и греет? Страм-то какой кругом. Бесье, поди, не натешится, не нарадуется. Детвору жалко.
  - Милой, какую детвору тебе жалко? – в разговор вмешалась толстушка, тоже   привезенная недавно детьми из деревни в соседний двор, состоящий из одних коттеджей, модных и пестрых своим разнообразием. – Гли-ко, на каких мерседесях раскатывают, в каких хоромах живут, в каких одежах ходють.
  - Живут, раскатывают, – Василий Петрович не отрывает глаз от багрового солнца, плывущего через дым. – Все дороги в крестах да могильных каменьях. Не рожденных
жаль, Софьюшка. Представь, сколько их, ангелочков, променяно на твои коттеджи да хоромы, на жизть сладкую и разгульную... В церкву издят, грехи себе молят. Знать не ведают в каки праздники и каки грехи.    
  Толстушка тяжело вздыхает, поправляет складки на цветастом сарафане и тоже поднимает глаза в сторону заката. Солнце прорывается сквозь сизый дым. Дед прикрывает глаза. В уголку его правого глаза копится и дрожит солнечным бликом слезинка. Сквозь городские шумы, нарастая и вытесняя их, ему снова слышатся птичьи голоса, журчание родника, звуки косы в поле, соло жаворонка и счастливый детский смех.
  - Дедо! Дедо! А пошто все это, а? Зачем?
  Медленный отъезд камеры от солнца открывает взору бескрайнюю долину, освещенную лучами солнца, с первозданными лесами и полями. Пирамиды стогов со свежескошенным сеном и ровными треугольниками теней золотятся на закате. Пасутся кони, серебрится и журчит у подножья деревушки река. К голосам лесов и полей добавляются деревенские звуки. Клокочет и клюет зерна петух...

    Финальные титры.