Моя профессия - рентгенолог

Врачом вообще и врачом-рентгенологом я стал совершенно случайно. Но как я сейчас понимаю, это был счастливый случай. Это оказалась именно та профессия и та специальность в медицине, для которой я был рожден.  Умение рисовать объемные  фигуры, хорошая зрительная память и богатое воображение позволяли мне ясно представить объемного человека на основании плоского изображения на рентгенограмме или флюоресцирующем экране. В настоящее время трехмерные фигуры выстаивает программа компьютера, встроенная в рентгеновский аппарат. В мои годы работы рентгенологом это делал мой мозг и воображение.

В 70-е годы, когда начиналась моя карьера рентгенолога, это была престижная медицинская специальность.  В те годы в советских учреждениях здравоохранения только начиналась внедряться эндоскопия, об ультразвуковых исследованиях мы даже не слышали, поэтому от рентгенологов зависела постановка  почти 80% , и в некоторых органов все 100% (остеология и пульмонология).  Но это возлагало на врача-рентгенолога очень большую ответственность.  Правильный диагноз – это залог успешного лечения больного.

Мне повезло со своей специальностью, и с учителями, а так же с местом работы.  Важно, чтобы уже на первых порах тебя правильно учили. Таким хорошим учителем для меня была Людмила Станиславовна Лазаркевич, опытный врач высшей квалификационной категории.  И ей было не только чему меня учить, но хватало и практического материала для этого обучения. Работа в многопрофильной больнице с терапевтическими, хирургическими отделениями давала возможность пропускать через свои глаза огромное количество патологии, какую невозможно встретить при работе в поликлинике. Обладая хорошей зрительной памятью,  я мог через несколько лет, увидев подобную картину, вспомнить, для какой патологии она характерна.  А городская клиническая больница № 11 города Хабаровска в те годы уже стала базой для клиник Хабаровского медицинского института, и во главе хирургической кафедры стоял последний из светил того поколения Григорий Леонтьевич Александрович.  Его хорошо знали и очень уважали не только на Дальнем Востоке, но в Российской Федерации. 

Я пришел работать  в рентгенологию в пору, когда рентгеновская пленка была в большом дефиците.  С целью экономии и с военной целью были разработаны приборы, позволяющие вместо пленки использовать обычную бумагу, так называемая  электрорентгенография   (ЭРГа).  Пластины,  на которые   наносился   тонер,   подвергались  рентгеновскому  облучению и   в   том  месте, куда попало много лучей, бумага становилась светлой, а где меньше – темной. Но чувствительность пластин была очень высокой, качество тонера было низким, при высокой влажности он слипался,  и на бумаге было очень много артефактов. В нашей больнице ЭРГу использовали для снимков больных из травмпункта,  где ожидались большие смещения отломков. И они были видны. А вот маленькие трещины на ЭРГе пропускались,  и поэтому травматологи не очень любили электрорентгенограммы. Но что делать,  с нас требовали увеличивать число снимков на ЭРГе. Слава Богу,  это  продолжалось недолго, но я это еще застал.

При мне стали осваивать некоторые исследования, которые раньше не проводили. В частности, бронхографию. Проводить её я научился на первичной специализации в краевой больнице, где она широко применялась, т.к. там было легочное хирургическое отделение. Вот это исследование я и стал внедрять в нашей больнице. Это сразу подняло мой авторитет. Но пока только чуть-чуть, встать с Лазаркевич вровень я еще долго не мог. Но зато других своих коллег в отделении  я стал опережать. Все они были в пенсионном возрасте, и оне хотели ничего нового, удовлетворяясь достигнутым. А мне хотелось расти и добиваться чего-то в своей профессии. Мне она стала интересной. Считаю большой удачей и то, что я пришел в рентгенологию, и что попал в 11-ую больницу. В краевой больнице несколько кабинетов и врачи мало контактируют между собой. Получить такие разнообразные знания и опыт за такое короткое время там было невозможно.

Работа рентгенолога творческая,  и предусматривает наличие воображения. Ведь на рентгенограмме человек предстает в виде плоскостного изображения, а надо представить его объемным, как он есть на самом деле. У меня такая способность есть. Кроме того, я сделал модели сердца, легких и живота из пластилина разных цветов. Сейчас не редкость  в некоторых продвинутых школах и в институтах пособия по анатомии – скелеты человека и фигуры без кожи в полный человеческий рост. Вот примерно так я сделал, только в уменьшенном виде и из пластилина. Сам пользовался, чтобы уточнить локализацию процесса, и другие использовали мое пособие. Даже терапевты, не только рентгенологи. Все это способствовало развитию мышления.

Разнообразию патологии в нашем кабинете способствовало еще одно обстоятельство. Профессор Александрович Г.Л. был заведующим кафедрой усовершенствования врачей. К нему на учебу приезжали врачи-хирурги со всего Дальнего Востока. А потом приглашали Александровича в свои больницы на консультации. Не всегда в этих больницах были врачи-рентгенологи устраивающей его квалификации. Вот поэтому он часто приглашал непонятных в диагностическом плане пациентов в свою клинику на консультации и обследования. Вот и приходилось ломать голову над диагнозом нам, врачам 11-й больницы.

В ту пору 80% диагнозов ставилось с помощью рентгеновских методов обследования. Рентгеноскопия и рентгенография, томография, специальные и контрастные методы исследования помогали нам прийти к правильному заключению по поводу того или иного заболевания. Потом с интересными случаями мы делились на заседаниях научного общества врачей-рентгенологов. До моего прихода в  больницу Лазаркевич варилась в собственном соку, даже интересные для других случаи не показывала на заседаниях общества. А мне было интересно  рассказать об этом,  услышать мнение своих коллег по этим случаям. Постепенно мы стали вливаться в жизнь рентгенологического сообщества города и края. Так и моя фамилия стала звучать среди врачей-рентгенологов города.

До моего прихода в рентгеновское отделение Лазаркевич  смотрела больных из хирургических отделений. А с моим приходом стала смотреть терапевтических больных. Патология там более разнообразная. Хотя я тоже не проходил мимо всех интересных случаев, которые встречались у неё, так же как и она была в курсе всех сложных или интересных больных в хирургических отделениях. Но теперь на врачебные планерки в хирургических отделениях, в операционную в сложных случаях вызывали не её, а меня. И я шел со снимками в руках, чтобы доказать, что патология локализуется там или там. Даже разрезав больного, не всегда было можно точно установить диагноз или точное место расположения той же язвы или дивертикула. Так постепенно я зарабатывал авторитет у хирургов и у профессора Александровича. И если он потом слышал на планерке, где назначались больные на операцию, что больного смотрел Щербаков, он всегда доверял моему заключению. Конечно, это произошло далеко не сразу. А на первых порах у меня были диагностические ошибки, после которых я очень переживал и анализировал, почему ошибся, что сделал не так. Недаром говорят, что на ошибках учатся.

Работа врача-рентгенолога в начале 70-х годов значительно отличалась от нынешних условий. Современные  аппараты меньше облучают и пациента, и врача из-за наличия усилителей рентгеновского изображения. Имеются аппараты со встроенными компьютерами, которые плоскостное изображение делают трехмерным. Широкое распространение получила рентгенография и флюорография, почти на ней сошло просвечивание,   и общее количество исследований сократилось. Когда я пришел работать, в рентгеновских кабинетах были очень старые, если не сказать,  допотопные   аппараты УРД-110 и АРД-2, дающие очень большое рентгеновское излучение,  и не обладающие хорошими средствами защиты.

А приходилось смотреть очень много больных с помощью рентгеноскопии, т.е. прямо под лучом излучения аппарата. Нормой считалось проведение за рабочую смену исследований 5 желудков и от 50 до 80 исследований грудной клетки. В то время на весь Хабаровск было всего 2 флюорографических кабинета, всех больных и много людей для профилактических осмотров обследовали с помощью рентгеноскопии. Что это за исследование?

В рентгеновском аппарате имеется флюоресцирующий экран, который светится под рентгеновским излучением. Видеть это излучение можно лишь в полной темноте. В глазу человека (и не только его) имеются так называемые палочки и колбочки. Одни позволяют видеть человеку на свету, другие – в темноте. Причем у человека чувствительных элементов для зрения на свету в 5 раз больше, чем для сумеречного зрения. У некоторых животных, ведущий ночной образ жизни, это соотношение другое.  Так  что  человек видит на свету в 5 раз лучше, чем в темноте. Но  чтобы начать видеть в темноте, надо определенное время для так называемой адаптации – примерно 10-15 минут.

Поэтому врач-рентгенолог, собирающийся провести исследование с помощью метода рентгеноскопии, должен не менее 15 минут провести в темноте, лишь потом он начинает хорошо видеть изображение на экране своего аппарата. Вот такие исследования и занимали примерно 60% рабочего времени врача-рентгенолога в начале 70-х годов, когда я начинал работать. Потом появились в СССР аппараты с УРИ (усилителем рентгеновского изображения), которые позволяли видеть рентгеновское изображение на телевизионном экране, не затемняя кабинет и не получая такую дозу облучения, как раньше. Но такие современные аппараты были в основном в ведущих клиниках Москвы, Ленинграда, были они импортные и дорогие. Я впервые увидел такой аппарат в Москве, в отделении 4-го Главного управления Минздрава СССР, которое обслуживало работников ЦК КПСС и Совета Министров СССР. До Хабаровска такие аппараты дошли лишь в середине 90-х годов, да и то в единичных экземплярах. Были отечественные аппараты с УРИ,   но очень низкого качества. Это как сравнивать отечественный цветной телевизор  тех лет и импортный.

Но,  тем не менее,  исследования, которые мы проводили в то время, в целом не отличались от современных. Поэтому хоть и в темноте, но мы ставили правильные диагнозы. Довольно сложными были следующие методы исследования - ирригоскопия (исследование толстой кишки), дуоденография (исследование 12-перстной кишки), холецистография (исследование желчного пузыря), бронхография (исследование трахеи и бронхов) и некоторые другие исследования, которые позволяли ставить диагноз в начальных стадиях заболеваний. Только в нашем кабинете стали выявляться некоторые заболевания, о которых было очень мало известно. Например, артериомезентериальная компрессия 12-перстной кишки или дивертикулез пищевода и кишечника. Естественно, об этом узнала медицинская общественность города. И к нам в кабинет стали направляться весьма высокие по статусу люди. Через мои руки как врача-рентгенолога прошли очень многие мои учителя  по институту, начиная с профессора Постола и кончая моей «классной дамой» на первом курсе Симон (это как классная учительница в школе). Кроме работы в больнице № 11,  я часто совмещал и в других лечебных учреждениях, например в поликлинике № 16 (в первом микрорайоне Хабаровска),  и в больнице водников. В ней я провел исследования многим своим соседям по дому в Затоне.

Вообще-то врачей-рентгенологов 70-80-хх годов мало знали пациенты, ведь мы в ту пору работали в темноте. Рентгенограммы делались на свету, но их делали лаборанты, вот их то и видели больные. А мы попадали в поле зрения больных не так часто. Помню пару случаев из своей практики. В хирургии был больной Князьков, который страдал эхинококкозом,  у него образовалась огромная киста печени. Продуцируемая кистой жидкость должна иметь выход, вот она и пробила себе канал наружу. Но об этом вначале никто не знал. На передней брюшной стенке появилась маленькая дырочка, из которой выделялась какая-то жидкость. Чтобы определить, что там внутри, потребовалась фистулография, которая делалась в затемненном кабинете под контролем просвечивания врачом-рентгенологом. Я взял ампулу с контрастным веществом и стал вводить в дырочку. И обнаружил огромную полость, стенки которой были обмазаны контрастом, а потом увидел, что контраст пошел через диафрагму в легкое. Получилась контрастная бронхография нижней доли правого легкого. Выходит, содержимое кисты пробило себе канал не только на поверхность живота, но и внутрь, через диафрагму в легкое. Недаром говорят, что водичка дырочку найдет. Вот такой очень интересный и чрезвычайно редкий случай эхинококковой кисты был в нашей больнице. Больной этот пролежал в больнице полтора года (не хотел жить в общежитии завода, в больнице все же кормят), а потом умер от амилоидоза почек. И все полтора года он почтительно здоровался со мной, так как именно я поставил ему правильный диагноз.

Второй случай, когда пациентка увидела лицо врача-рентгенолога, заключался в следующем. Больная несколько лет назад перенесла операцию по удаления желчного пузыря. И вдруг у неё развилась печеночная колика. Подозревали образование повторных камней в печеночных протоках. Чтобы подтвердить или отвергнуть это предположение, требовалось проведения сложного исследования – томографии общего желчного протока. На обычной рентгенограмме все, что попадает под рентгеновский луч, отображается на пленке, наслаиваясь друг на друга. Томография делается при движении рентгеновской трубки. При этом какой-то слой человека получается четким, а остальные слои тела как бы размазанными. На этом принципе построены специальные аппараты – компьютерные  томографы и магнитно-резонансные  томографы. В то время таких аппаратов в Хабаровске не было, но существовали томографические приставки к обычным рентгеновским аппаратам. Чтобы правильно выделить слой томографического среза, требовалось рассчитать, на каком уровне находится общий желчный проток у данной больной. Это мог сделать только врач-рентгенолог. Я на свету произвел измерение толщины тела данной больной, рассчитал, на каком расстоянии от деки рентгеновского стола проходит проток,  потом под моим контролем установили кассету. Затем в вену ввели контрастное вещество  и сделали несколько томограмм.  Получилось все, как надо. Самое ответственное – увидеть в полоске слабо контрастированного желчного протока толщиной около 1 см, есть или нет там дефекты наполнения, т.е. камни в протоке. Проанализировав полученные снимки, я высказал мнение, что камней в протоке нет. Больной было проведено противовоспалительное лечение,  и она без операции была выписана из больницы. Через некоторое время я пришел в овощной магазин в нашем Затоне, и вдруг услышал: «Доктор, здравствуйте, как Вы живете?». Оказалось, что эта больная работала в магазине кассиром и узнала меня. Естественно, она очень расхвалила меня среди продавцов,  и с тех пор в этом магазине мне продавали самые лучшие овощи.

В 60-е и 70-е годы прошлого века очень распространенным заболеванием желудка и 12- перстной кишки была язвенная болезнь. Еще в XIX веке язву, которая в любую минуту может дать сильное кровотечение или постепенно превратиться в рак, начали оперировать. Было два основных способа операции, по Бильрот-1 и Бильрот-2. Более физиологичной была операция по Бильрот-1. При этом удалялось 2/3 желудка (чтобы уменьшить кислотность желудочного сока), начальный отдел 12-персной кишки и оставшиеся части сшивались между собой. Пища,  таким образом,  шла естественным путем через желудок и 12-перстную кишку в тонкий, а затем в толстый кишечник. Но  поступала, можно сказать,  самотеком. Это не совсем физиологично.  В конце 60-х годов японец Маки усовершенствовал операцию Бильрот-1, предложив сохранять привратник (жом между желудком и 12-персной кишкой, примерно как заднепроходное отверстие). В таком случае пища поступала в кишечник порционно, по мере переваривания в желудке. Вот такую операцию и освоили в нашей больнице. В СССР такую операцию, кроме хирургической  клиники профессора Александровича Г.Л. делал профессор Шалимов А.А.  в Киеве и профессор Земляной в Волгограде. И больше нигде. Даже в Москве. Московские профессора вообще считали, что только они могут предложить что-то стоящее, на всех смотрели свысока.

Все больные после операций на желудке проходят обследование для контроля за состоянием культей, за прохождением пищи. Естественно, обследовались больные и после операции по Маки. И если кто-то из рентгенологов до этого не сталкивался с подобной картиной на рентгене, он просто не мог правильно описать и интерпретировать увиденную картину. А таких больных после операции появлялось все больше и больше. Уже было около 100 человек, оперированных в нашей хирургической клинике по этому методу. И были они из многих регионов Дальнего Востока. 

И врачи все чаще ошибались при осмотре таких  больных. Я своими глазами видел заключение врача-рентгенолога, что желудок не оперирован. Он даже подчеркнул своё заключение. Поэтому профессор Александрович предложил нам написать статью в общесоюзный журнал «Вестник рентгенологии и радиологии» с пояснениями рентгенологической картины оперированного по этому методу желудка, так называемой «пилоросохраняющей резекции желудка».  Чтобы статья была напечатана, мы в качестве соавтора взяли профессора Александровича и направили статью в журнал. И как нам было приятно увидеть через несколько месяцев свою статью в журнале, который выписывали в ту пору все рентгенологи Советского Союза. Вместе с Александровичем и его коллегами по кафедре при моем соавторстве были напечатаны еще статьи в журналах «Вестник хирургии» уже на другие темы, интересные для обсуждения широкой медицинской общественности. Все это так же повышало мой авторитет как врача-рентгенолога.

Еще одна патология желудочно-кишечного тракта, которой предметно занимались в больнице с активным участием рентгенологов, была артериомезентериальная компрессия 12-перстной кишки. Это заболевание обычно бывает у людей астеничного сложения, чаще у худых женщин. При этом заболевания сдавливается сосудами выход из 12-перстной кишки, пища застаивается в ней, присоединяются застой желчи в печени и панкреатического сока в поджелудочной железе. Помочь может только реконструктивная операция. Вот их и делали в нашей больнице. Но вначале надо было поставить правильный диагноз, что и это  делалось у нас на очень высоком уровне. Измеряли даже давление в 12-перстной кишке. Была написана и успешно защищена кандидатская диссертация о лечении этого заболевания. И самые иллюстративными страницами этой диссертации были рентгеновские снимки с пояснениями. Вообще практически 90% диссертаций, защищенных аспирантами и практическими хирургами под руководством профессора Александровича, написаны с участием  сотрудников нашего отделения, проводивших те или иные рентгеновские исследования.

Еще в бытность заведующей рентгеновским отделением Лазаркевич появилась традиция осмотра тяжелых, особенно послеоперационных  больных под экраном вместе с профессором Александровичем и доцентом Верником. Не стал нарушать эту традицию и я. Это позволяло ориентироваться при возможных осложнениях оперативного вмешательства. Да и просто посоветоваться о том или ином больном очень часто к нам в кабинет заходили не только Александрович с Верником, но их младшие коллеги. Это свидетельствовало о нашем большом авторитете. Когда позже к нам направляли на стажировку врачей других больниц края и Дальнего Востока, все этот момент особо отмечали.

В апреле 1979 года моя заведующая отделением Лазаркевич ушла на пенсию по достижению 45-летнего возраста и стала работать на 0,5 ставки. Как самая подходящая кандидатура, я был назначен заведующим отделением. К этому времени у меня уже был полуторагодичный стаж работы секретарем партийной организации больницы и кое-какой опыт организаторской работы. Да и во время отпусков заведующей я исполнял её обязанности, поэтому ничего сложного в новой для себя должности я не почувствовал.

Но через некоторое время для рентгеновского отделения настало довольно сложное время. Меня направили в Москву на курсы усовершенствования на 2 месяца. И в это время  Лазаркевич уволилась из больницы, и стационар остался с одним совершенно к тому времени неопытным врачом Шабуровой. Стали делаться диагностические ошибки. Шабурова в панике звонила мне в Москву. Я связался с главным врачом, но она успокоила меня, сказав, чтобы я заканчивалась обучение, что ничего критичного нет.

Во время обучения на кафедре усовершенствования врачей ЦОЛИУВ в Москве случилось, что могло бы повернуть мою жизнь совершенно в другую сторону. Нам, курсантам, было предложено выступить на конференции врачей-рентгенологов больницы имени Боткина, где базировалась кафедра, с интересным сообщением. Подумав, я написал письмо Шабуровой с просьбой прислать мне слайды для сообщения по рентгеновским  особенностям резецированного желудка по Маки-Шалимову, так называемой пилоросохраняющей резекции желудка.

Получив их, я выступил на конференции, но получилось не короткое сообщение, а целый доклад, который вызвал огромный интерес у врачей. Ведь я говорил, что такие резекции в СССР почти нигде не делались. Председательствующий на конференции профессор Соколов Юрий Николаевич, еще год назад бывший главным рентгенологом Союза, но ушедший с должности по возрасту,  очень заинтересовался этой темой сообщения и попросил меня остаться после конференции для разговора. Узнав, что у нас есть статистика почти по 100 случаям резекций, что было сообщение в журнале «Вестник рентгенологии и радиологии», он предложил мне написать кандидатскую диссертацию и стать моим научным руководителем. Сказал, что с таким материалом  проблем с защитой не будет. Я попросил время подумать, посоветоваться с коллегами и семьей.

Потом, уже в Хабаровске, я пришел к решению отказаться от очень заманчивого предложения по некоторым обстоятельствам. Во-первых, я был очень  занят как заведующий отделением и секретарь партбюро больницы. Во-вторых, защита диссертации в Москве приведет к большим финансовым затратам. А денег в семье не было. Жена не работала, взять денег для этого было негде. В-третьих, степень кандидата медицинских наук давала прибавку к зарплате врача в медицинском учреждении всего 10 рублей (врач 1 категории получал дополнительно 30 рублей, а высшей 50 рублей). Чтобы за ученую степень получать 100 рублей доплаты, надо было уходить из больницы на преподавательскую работу в институт, что мне не очень нравилось. Говорить одно и тоже студентам в течение всей оставшейся жизни было не по мне. Так я упустил реальную возможность стать кандидатом медицинских наук.

Таким образом, в 1979 году начался новый период моей жизни и работы в рентгенологии уже  в должности заведующего рентгеновского отделения. Учеба в Москве дала мне много не только в повышении знаний по моей специальности. У нас было занятие с главным специалистом по рентгенологии МЗ СССР Васильевым, где он дал нам под запись названия приказов Минздрава СССР по организации нашей службы. До этого ни я, ни Лазаркевич, ни другие заведующие отделениями города с этими приказами не были знакомы. Поэтому, приехав в Хабаровск, в краевом отделе здравоохранения  я нашел эти приказы,  и от руки переписал их себе. Внимательно изучив их, я стал организовывать работу отделения в соответствии с этими руководящими документами. Оформил все необходимые бумаги, обновил должностные инструкции, что позволило сразу выделиться на фоне других отделений, где со всем этим  были проблемы. Наше отделение было отмечено краевым отделом здравоохранения ко Дню медицинского работника в 1980 году. Впервые в истории отделения. Мне было очень приятно, что это случилось, когда я стал заведующим отделением.

В 1981 году завершилось строительство новой поликлиники в Южном микрорайоне, в которой было 2 рентгеновских кабинета. По моему настоянию, на первом этаже поликлиники сделали некоторую перестройку помещений и поставили флюорографический аппарат. Это позволило значительно улучшить доступность флюорографии и увеличить охват населения этим видом обследований как средства раннего выявления туберкулеза. Организовав работу флюорографического кабинета в строгом соответствии с вышедшим недавно приказом Минздрава СССР, я сделал этот кабинет лучшим в городе. Четкая организация работы всех кабинетов позволила значительно улучшить показатели отделения. К нам стали направлять врачей с курсов совершенствования для передачи опыта. Так обо мне узнали во многих районах Хабаровского края.

Поэтому ничего удивительного не было в том, что в 1981 году мне присвоили первую категорию врача-рентгенолога. Нужно сказать, что я её мог получить на три года раньше, т.к. моя служба в ВМФ должна была войти в стаж работы по специальности, но мне про  эту тонкость не сказали в отделе здравоохранения крайисполкома, куда я обратился за разъяснением. Так я впервые столкнулся с тем, что не всегда чиновники от здравоохранения компетентны в вопросах, в которых должны разбираться от А до Я. А я не проявил настойчивости в выяснении этого вопроса, поверив в компетентность начальника отдела Соловьева, с которым мне пришлось много лет потом работать вместе.

В начале 1982 года меня назначили главным внештатным рентгенологом города Хабаровска. Сделала это своим приказом  заведующая отделом здравоохранения горисполкома Шетенко Л.С., которая в беседе со мной сослалась на мое желание стать хорошим рентгенологом, высказанное 4 года назад, и попросила помочь ей улучшить работу рентгеновских кабинетов города. Теперь я, уже облаченный соответствующими полномочиями, мог ездить по кабинетам города, давать свои рекомендации по улучшению работы кабинетов. Мне это дало новый стимул в работе, позволив сохранить интерес к моей профессии. Как и прежде, много сил отнимала работа непосредственно в кабинете по диагностике сложных случаев, организации работы кабинетов отделения, дежурств в травмпункте, работа секретаря партбюро. Я избирался делегатом нескольких районных и городских партийных конференций, членом разных комиссий на этих конференциях. Не забывали меня и при различных городских и краевых совещаниях и как заведующего отделением, главного рентгенолога города. Жизнь была насыщенной событиями.

В мае 1983 года я поехал на курс усовершенствования по неотложной рентгенологии в НИИ имени Склифосовского в Москве. Заведующим курсом была профессор Щербатенко. Как я узнал на курсах, она была главным внештатным рентгенологом города Москвы. Я напросился к ней на беседу как главный внештатный рентгенолог города Хабаровска. Из беседы выяснилось, что она при всех своих регалиях занималась лишь подготовкой курсантов на курсе и  отделением НИИ. Как главный внештатный рентгенолог столицы она ничего не делала, была очень мало компетентна в вопросах организации работы рентгеновской службы. В это время был сдан в эксплуатацию после длительного  строительства  новый   15-этажный корпус  института. Под новое строительство было выделено около сотни квартир для нового персонала на юго-западе Москвы.

По плану подготовки мы часть времени слушали лекции Щербатенко и её доцента, с очень редким именем Эра, весьма привлекательной женщины  чуть за 45 лет. Остальное время работали в рентгеновских кабинетах.  Там выполняли обычные исследования и мы, и те врачи, с которыми мы работали. Помню, как смотрели желудок у Георгия Тараторкина, известного театрального артиста, сыгравшего Раскольникова в фильме «Преступление и наказание» по Достоевскому.   Ничего серьезного не нашли и,  как показала жизнь, не ошиблись. Он  лишь недавно умер, прожив долгую жизнь.  Меня удивили в работе кабинетов грубейшие нарушения правил радиационной безопасности. На просвечивание грудной клетки заводили по пять человек, одного за одним смотрели, но каждый из них получал дозу как за пять исследований.  Было удивительно, что сотрудники не получают молоко за вредность. Врач, с которым я работал,  была ассистентом у Щербатенко.  Видимо, обо всем этом докладывалось профессору.  И однажды Щербатенко пригласила меня в свой кабинет. 

После короткого разговора о моем мнении на счет проводимых занятий и пользы, которую я получаю от них, она неожиданно предложила мне должность заведующего рентгеновским отделением института (эту должность занимал в то время врач, злоупотребляющий алкоголем и мало интересующийся работой,  и в случае положительного решения обещала помочь с получением квартиры. Мы сходили с ней к директору института академику Комарову, где она повторила своё предложение и получила согласие своего непосредственного руководителя.  Но я не решился бросить все достигнутое в Хабаровске и уехать  с 3-ми детьми в Москву, где не было никого из родных. Отказался от весьма заманчивого предложения. Через несколько лет, будучи уже первым заместителем заведующего отделом здравоохранения Хабаровского крайисполкома, я зашел в гости в НИИ Склифосовского к профессору  Щербатенко. Она поздравила меня с таким карьерным ростом и пожалела, что я несколько лет назад отказался от её предложения.

О возможностях рентгенологии для диагностики неотложных состояний в терапии, хирургии и гинекологии я сделал сообщение на врачебной конференции в больнице № 11 после возвращения со специализации. Были расширены показания для проведения такого рода диагностики,  и это немало способствовало улучшению работы приемного отделения больницы. Через много лет знания по неотложной рентгенологии позволили мне поставить правильный диагноз, будучи в моем родном поселке Херпучах уже первым заместителем начальника краевого управления здравоохранения. Женщина, которой я поставил диагноз прободения полого органа, была своевременно прооперирована,  и это спасло ей жизнь.

Работа в городской больнице существенно отличается от работы в краевых учреждениях. Там лечатся больные, которые прошли уже предварительный отбор в районах и городах и поступили на уточнение диагноза или корректировки лечения. А в городских больницах подавляющее число больных поступает по скорой помощи и лишь часть – на плановое лечение. Поэтому в городских больницах и заняты коридоры лежащими в них больными.  И в этом отношении 11-я больница в большом Индустриальном районе с массой предприятий, где часта аварийность и травматизм,  невыгодно отличается от других больниц. Но это является хорошей школой для повышения мастерства, приобретения опыта и знаний.  Врач, год проработавший в 11-й больнице, запросто сможет работать в любой другой.

После открытия поликлиники в Южном микрорайоне увеличилось число штатных должностей врачей-рентгенологов. Ведь там появился хороший  флюорографический кабинет, где работа была организована в 2 смены.  В скором времени еще один флюорографический аппарат был установлен в поликлинике № 1 на месте рентгеновского аппарата, а прием больных на рентген из этой поликлиники стал производиться на первом этаже стационара в том кабинете, где ранее делались снимки травматологическим больным.  Старые кабинеты в стационаре требовали ремонта, но в ближайшие годы мне было ясно, что это маловероятно.  И тогда я бросил клич сотрудникам:  «А давайте сделаем ремонт своими силами! Ведь делаем же мы дома ремонт».  И моя инициатива нашла поддержку в коллективе. На премиальные за сбор серебросодержащих отходов мы закупили краски и другие материалы, кисти, валики и т.д.  Одну из суббот сделали рабочей для всех, а не только для дежурного персонала. Кое-кто из женщин привел своих мужей.  Работа закипела,  и к концу дня ремонт был завершен. Мы так радовались, что теперь будем заходить в отремонтированные кабинеты в стационаре. Наш почин был подхвачен и потом еще два или три небольших кабинета, по-моему,  ЛФК и ЭКГ, были отремонтированы самими сотрудниками этих кабинетов.

В 1984 году мне было присвоена высшая квалификационная категория врача-рентгенолога. Еще бы, ведь у меня был не только 10 стаж работы по специальности, но и печатные работы во всесоюзных научных журналах, выступления с докладами на заседаниях научных обществ рентгенологов, терапевтов и хирургов, я избирался делегатом на всесоюзный съезд рентгенологов и радиологов. Очень немногие обладали таким послужным списком при присвоении высшей категории врача. В этом я убедился потом, когда через несколько лет стал председателем краевой аттестационной комиссии, работая в отделе здравоохранения крайисполкома. Поэтому на заседании аттестационной комиссии во время обсуждения моей кандидатуры на присвоение высшей категории было сказано немало лестных слов обо мне. Это не удивительно, потому что многие члены комиссии сталкивались со мной на различных консилиумах и при моей работе как главного рентгенолога города.

Активно работая как главный рентгенолог города, член Правления краевого научного общества рентгенологов, я обратил на себя внимание  заведующего кафедрой рентгенологии медицинского института Чайки А.И. Он давно стремился к тому, чтобы главный рентгенолог края работал на постоянной основе, а не на общественных началах, как было у нас в крае. Такое положение было ненормальным. Существовал приказ Минздрава СССР об организации рентгено-радиологических отделений при краевых (областных) больницах, но в Хабаровском крае он не выполнялся. Чайка разговаривал в отделе здравоохранения крайисполкома,   с новым главным врачом краевой больницы Белозубом об организации этого отделения, и получил поддержку. Осталось найти кандидатуру заведующего отделением,  и Чайка предложил мне перейти на работу в краевую больницу на эту должность.

Я сразу же согласился, так как чувствовал, что уже перерос должность заведующего отделением городской больницы. Но надо было решить вопрос о переводе в другую больницу с главным врачом больницы, горздравотделом и райкомом партии. Самое трудное оказалось уговорить отпустить меня райком партии. Особенно противилась этому третий секретарь райкома Шопина. Но я знал, что окончательное решение будет принимать первый секретарь райкома Данилюк Николай Николаевич, и пошел к нему на прием. На мой взгляд, я правильно расставил акценты в разговоре. От своего дяди я знал, что Данилюк скоро переходит работать председателем Хабаровского крайисполкома. Поэтому я сказал, что подчинюсь партийной дисциплине, и,  если райком против моего перехода на более высокую должность главного рентгенолога края, то я останусь в больнице. Но считаю, что я по своим знаниям и опыту перерос должность заведующего отделением больницы. Данилюк понял меня и сказал присутствующей при нашем разговоре Шопиной, что возражать против перехода не стоит, что районный комитет должен гордиться, что человека из района приглашают на должность краевого специалиста. Так был решен вопрос о моем переходе на работу в краевую больницу.

Жалко было покидать ставшую родной больницу. Она дала мне многое. Здесь начался мой профессиональный рост,  многое узнал в партийной работе, появился  авторитет среди медицинских работников города, среди руководителей партийных органов, предприятий и учреждений Индустриального района. Сложился дружный коллектив рентгеновского отделения больницы.  Я понимал, что и санитарка Мария Федоровна Угрюмова, и рентгенлаборант Полина Ивановна Агапитова, и моя правая рука в кабинете стационара Галина Платоновна Шабурова навсегда останутся в моей памяти, как и многие другие сотрудники моего рентгеновского отделения. Но в душе я чувствовал, что перерос свою нынешнюю должность и требовался новый шаг в моей служебной карьере. Сотрудники отделения тепло проводили меня на новую работу, оформив красочный альбом со своими фотографиями на память. Здесь самое активное участие  приняла наша придворная поэтесса Шабурова.  Если бы не её предпенсионный возраст, я бы рекомендовал именно её на свою должность заведующего, но обсудив с главным врачом Руденко  все за и против, было принято решение назначить моим приемником другого человек.  В апреле 1986 года я приступил к работе в новом качестве.