Трос Иванович

   Русский человек всегда отличался метким словом и наблюдательностью. Ещё из истории древних славян известны прозвища людей,  ставшие их узнаваемой чертой.У нас в посёлке людей какой только национальности не было: русские, буряты, украинцы, немцы, литовцы, латыши, молдаване, румыны - всех не перечислишь. У многих даже не помнили фамилий, а вот по прозвищу вспоминали сразу. И ведь прозвища давали меткие, которые приклеивались намертво. Бывало, человек уезжал совсем в другое место, а через некоторое время его и там самым непостижимым образом начинали величать по-нарынски. "Слава" догоняла своего героя. Правда, не всегда прозвище было понятным, но почему-то никто сильно и не пытался вникать в его смысл. Зовут так и зовут. Видимо, кто первым награждал носителя его прозвищем, тот всё-таки знал его значение.
    Постоянно моргающую из-за проблем с глазами тётю Иру Молокову прозвали "фотоаппаратом" и всем сразу было ясно и понятно, почему и о ком идёт речь. А вот имеющего такой же дефект Василия Челондаева звали "Шаламом" или "Шаламчиком", не вдаваясь в значение этого слова. Киномеханик Михаил Митрофанов сначала получил прозвище "Киномишка", но потом кто-то метко назвал его "Заболдун" и это "имечко" прикипело к нему навечно. Это был суетливый мужичонка метр с кепкой ростом, сплетник и завистник, но гордо себя именующий "мы-работники культурного фронта". И, чем больше он возмущался, тем упорнее его величали "Заболдуном". "Паха-крокодил" получил такую нелестную добавку к своему имени благодаря жене.Она всегда говорила "мой крокодил", никогда не называя его по имени. Георгия Котовского окрестили "Телевизором". Когда он выпивал (а это с ним случалось частенько), у него сильно начинало искажаться лицо, напоминая ненастроенную картинку чёрно-белого телевизора. Люди постарше сразу поймут, что это значило: иногда на экране лицо человека начинало искривляться то в одну, то в другую сторону. То же самое происходило и с подвыпившим Георгием. В общем, большинство людей к своим прозвищам относилось довольно спокойно.
     Но не всегда непонятные обращения были прозвищами. Был у нас кузнец ,то ли молдаванин, то ли румын.Чернокожий то ли от рождения, то ли от того, что навеки прокоптился у наковальни и стал похож на маленького чёртика из преисподней. Кузнец он был замечательный и такой же замечательный пьяница. А ещё он здорово играл на скрипке, почти никогда с ней не расставаясь. Наверное, у него был недюжинный талант, потому что скрипка в его руках и пела, и плакала, и брала за душу. Когда он брал в руки смычок, все рядом с ним замолкали. А мне при звуках его скрипки всегда хотелось плакать. Я даже не помню его имени, все звали его просто Дрымба и я долгое время была уверена, что это его прозвище. Без него не обходился ни один концерт, ни один праздник. Его знал и стар, и мал. Человеком он был незлобивым. Когда он, спотыкаясь спьяну шёл к себе в общежитие, ребятишки бежали за ним толпой и кричали: "Дрымба!Дрымба!". А он только махал на них руками, как раненая птица. Так он по пьяному делу и замёрз зимой и весь посёлок скорбел об этой утрате. Ему на могиле поставили простой крест, на котором какой-то местный умелец выжег скрипку и одно слово "Дрымба". Это была, как оказалось, его фамилия.
     Однажды к нам в поселковую больницу занесло молоденького врача. Казаха по национальности. Он окончил Астраханский мединститут и приехал по распределению в Бурятию, а потом и к нам в посёлок. Звали его Канат Калиевич. Как потом оказалось, врач он был от Бога. Многие ему благодарны до сих пор. Но в первые месяцы своей работы он очень стеснялся и робел. Тем не менее быстро сообразил, что местным мужикам палец в рот класть нельзя - они тут же отхватят всю руку. Да и лечиться они не очень-то любили, не всегда являясь даже на назначаемые им профосмотры. А вот местные старики амбулаторию буквально оккупировали и он терпеливо выслушивал их жалобы, где болит, где жжёт огнём, а где прямо невыносимо стреляет, за что всё старшее поколение прониклось к нему почётом и уважением. Тем более, что он никогда не считался с личным временем и шёл к больному и в ночь, и в полночь, и в любую непогоду, если это было нужно.
     Одним из любимых развлечений мужской части населения были субботние посиделки в столовой. Туда в конце недели привозили пиво и мужики, напарившись в бане, шли  выпить кружку-другую. Иногда пиво привозили в бутылках. Я даже сейчас помню его названия, это было "Жигулёвское", "Бархатное" или "Таёжное". Но всё-таки чаще всего пиво было в бочках, поэтому почти все посетители были со своими бидончиками, чтоб можно было унести его домой и позже за разговорами с соседями распить. Но при этом каждый уважающий себя мужик считал обязательным выпить кружку пива в столовой.
      Вот там-то молодой врач решил установить контакт со своими потенциальными пациентами. Так сказать, на нейтральной территории. Взяв с собой свёрток с воблой, которую ему родители прислали с Волги, он в одну из суббот отправился в столовую. Размягшие от пива мужики потеснились, освобождая ему место. Угостив всех воблой, он стал с ними знакомиться. Те, по очереди приподнимая зад от стула, легонько пожимали его руку, боясь ненароком сделать больно, и называли себя. Молодой врач вспыхнул, считая, что его неумно разыгрывают. Первый представился Григорием Железным, второй - Григорием Деревянным, а третий - Григорием Кожаным. Мужики,  сидящие вокруг, заржали. Так получилось, что в этот вечер за одним столом собрались три Григория, которые представились так, как их называли в посёлке. Григорий Елисеев работал токарем, за что и получил прозвище Железный. Григорий Преловский был столяром, его звали Деревянный. А Григорий Лисичкин в свободное время шил и ремонтировал обувь и почти всегда дома ходил в кожаном фартуке. Его наградили прозвищем Кожаный. Эти мужики на прозвища не обижались, откликались, если к ним так обращались, и только посмеивались.
    Самый старший - Григорий Лисичкин - поинтересовался: "Ну ,а тебя как звать-величать прикажешь, мил человек?". Доктор немного стушевался, а потом громко и отчётливо произнёс: "А меня зовут Канат Калиевич!". В столовой на мгновение установилась тишина, а потом кто-то из острословов с соседнего столика воскликнул: "Какой же ты канат? Для каната ещё жидковат будешь. Мы тебя будем звать Трос Иванович!". При этих словах все мужики дружно, но беззлобно загоготали.
    Посидев вечер в столовой за кружкой пива, разговаривая и посмеиваясь, он сумел расположить к себе большую часть мужского населения посёлка. А прозвище его не прижилось. Все с большим уважением называли его Канатом Калиевичем. Только иногда в шутку могли повеличать, не обижая, Трос Иванович.