Сахалинские этюды

 Московский литератор
 №24 декабрь, 2017 г. Главная | Архив | Обратная связь

Николай Соляник

                САХАЛИНСКИЕ ЭТЮДЫ

ТЕЛЕГРАММА НА… СТОЛБЕ

     …Приземлились в Хабаровске — прямого рейса до Южно-Сахалинска тогда не было.

     Что есть грустнее предутреннего аэровокзала, да ещё зимнего? Спали, кто где как мог: в креслах (ещё повезло!), на ступенях, в каких-то закутках, просто на полу. 

     Но всё более светало. Оживал и вокзал. Мой рейс объявили где-то к полудню, и уже через сорок минут я был в Южно-Сахалинске.

     Встретили — высокий, в кожаном пальто и в очках исполкомовский работник и в огромной меховой шапке и в кожушке нараспашку директор мебельной фабрики (фамилия его тут же запомнилась — Деревянко). Потом -гостиница. Обычная, в пять этажей — советская. Зато номер — "люкс". Правда, насладиться им, как следует, не успел: уже через час за мной заехали мои встречающие, а теперь уже и сопровождающие, дабы представить меня областному начальству.

     Я к этому времени уже перекусил и, чувствуя подбирающуюся сонливость (недосып всё же, и эти часовые пояса!), вышел на улицу.

     Налево — пятиэтажки, направо — пятиэтажки, и все одинаково серые. Бросился в глаза полуистлевший листок на столбе: "Телеграмма. Высшая…" Дальше неразборчиво. "Из Владивостока. Первому секретарю Сахалинского обкома…" Понятно: Леонову. (Тот Леонов чуть ли не двадцать лет руководил Сахалинской областью.) А подпись, подпись? Кто подписал? Подписи не было: оторвана.

     "Я нахожусь недалеко от Сахалина, — читаю дальше, — и желал бы посетить вашу область, но, к сожалению, обстоятельства не позволили мне этого сделать".

     Ясно: Брежнев. Это когда он приезжал во Владивосток. Два или полтора года тому назад. Какие обстоятельства тоже понятно: состояние здоровья. Выглядел-то он неважнецки.

     А про телеграмму на столбе просто забыли. Или ни у кого рука не поднялась сорвать её? Хотя сорвать явно пытались: уголки надорваны. "Вот я и сорву", — решил я и при этом почему-то огляделся. Но не тут-то было: влажная бумага, едва цеплял её ногтем, тут же обрывалась.

     Кое-как дочитал: "Разрешите передать трудящимся… сердечный привет и добрые пожелания в осуществлении тех больших задач, которые поставлены… ХХV съездом нашей ленинской коммунистической…"

     Как торжественно!

     "Я знаю, что в Сахалинской области многое уже сделано для превращения её в многоотраслевой... Это большой и самоотверженный труд людей, которые любят свой край и бережно, по-хозяйски...

     Хочу пожелать жителям… больших успехов, личного счастья каждой семье, которая живёт и трудится в этом далёком, но вместе с тем близком для всей нашей страны прекрасном крае.

     Л. Брежнев"

     Всё это уже история. Многие из нынешних молодых и не знают, кто такой был Брежнев. Старшее же поколение, к коему и себя отношу, время от времени вспоминает о нём: жилось-то спокойнее…
      
      
     КРЕПКА СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ!

     Начальство, крепкий, тучный мужчина вышел из-за стола, протянул большую ладонь:

     — Надолго к нам?

     — Дня на два-три.

     Покачал головой:

     — Маловато. Сахалин большой, — взял со стола лист бумаги (письмо из редакции): "Развитие инфраструктуры, социальной сферы…" Всё есть: примеры, факты. Но — завтра, завтра. Сегодня отдыхайте. Съездите в краеведческий музей. Впрочем, — покосился на Деревянко, — можете заскочить в Дом быта. — И уже обращаясь ко мне: — Мы его только что открыли. Полный комплекс услуг. Да сами увидите.

     Действительно, всё, что требовало ремонта из бытовой, житейской сферы, производилось здесь, в одном месте. ("Фабрика услуг" — так я назову статью.) Не надо бегать по всему городу в поисках той или иной услуги. Всё чистенько, аккуратно, новое оборудование, свежие халатики… Я даже что-то накропал в Книге отзывов — попросили.

     Дальше обычное: ломящийся стол (и когда успели?), тосты. Директор Дома быта, юркий, коротенький человек, благодарил местное руководство за такой прекрасный подарок городу и в заключении, уже  разгоряченный, предложил тост за советскую власть:

     — Вот вы много ездите, — обратился он ко мне. — Я тоже много езжу, я сам с Кубани. Посмотрите, от Москвы до Сахалина лозунги: "Народ и партия едина"!", "Решения ХХV съезда КПСС в жизнь!" Крепка советская власть! 

     — И на столбах телеграмма Брежнева, — заметил я.

     — Да, кое-где осталась. Но не в этом деле. Копии её были разосланы во все организации, на предприятия. Я тоже получил. Храню. А вообще жаль, что Леонид Ильич не приехал к нам. Всё-таки Сахалин…

     — Три дня дороги шампунем мыли, — хихикнул Деревянко.

     — Ну и что? — возмутился директор. — На Руси всегда так гостей встречали: мыли, чистили, драили…

     В общем, выпили за "Крепка советская власть!"
      
      
     ПОГРАНИЧНАЯ ЗОНА

     Потом посетили краеведческий музей — красивое здание с крышей-крыльями — японское. Пока я в сопровождении экскурсовода переходил от стенда к стенду — от древних поселений нивхов до современного Сахалина, — мои сопровождающие откровенно скучали, поглядывая на часы. "Как-нибудь один приеду", — решил я про себя.

      И снова застолье. На этот раз на мебельной фабрике, у Деревянко. Разговор вёлся шумный, всё больше про Сахалин, о самобытности его поселений, о том же Поронайске, что в серединной части острова, и как-то сама по себе родилась идея отправиться туда сейчас же, благо до поезда время оставалось.

     — Посмотрите японские вагончики.

     — Японские?

     — Да, с тех пор остались. И японская узкоколейка.

     — И менять не собираются?

     — Зачем? Служит же... 

     Приехали впритык. Вагончики, действительно, мелкие, короткие. К одному из них и устремились.

     — Пьяных не берём! — преградила путь проводница.

     Мужики что-то залепетали.

     — Я же сказала: запрещено! — упёрлась она. — Пограничная зона. Отвечай потом за вас…

     "Да, гурьбой — никак", — подумал я и как самый умный (по крайней мере, так мне казалось) предложил рассредоточиться по вагонам и затем уже собраться в одном из них. И решительно шагнул в сторону. Спокойно вошёл в вагон, даже билет не спросили, уселся на свободное место. И поезд тронулся. "Наверняка и они успели", — подумал я и, довольный, задремал.

     — Ваш билет? — надо мной мужчина с красной повязкой на рукаве. Дружинник или контролёр?

     — Билет остался у товарищей, — объясняю, — они в соседнем вагоне.

     — Ничего не знаю. Берите билет!

     — Ладно! — стараюсь не дышать в его сторону.

     Он отмотал, наверное, с полметра этих билетиков — по 5 копеек. Я усмехнулся:

     — Сахалинская реликвия. Сохраню.

     — А вы откуда?

     Я несколько помедлил:

     — Из Москвы.

     Пристально взглянул на меня:

     — Только не пропустите станцию. Поезд-то дальше пойдёт, до Охты.

     — Да я к своим переберусь. С ними уж точно не проеду.

     — Нет, не переберётесь,— сказал он. — Вагоны перекрыты. Всего доброго! — и сделал жест рукой.

     Перекрыты? Такое правило здесь? Или вообще нет переходов между вагонами? Ну, япошки! Но ведь можно выйти на следующей станции и пересесть в соседний вагон. Так и сделаю.

     Поискал проводницу — тёмно-синее пальто с блестящими пуговицами, с трудом подошёл к ней (ноги, что ли отсидел?):

     — Извините, следующая какая станция?

     — Долинск.

     — Растолкайте, если задремлю.

     — Ладно.

     Дальше — как в тумане. "Куда же вы?!" Но я уже спрыгнул. Я уже у соседнего вагона. Тянусь к ручке. Не поворачивается. Бросаю портфель наземь (слава богу, не оставил в вагоне) и жму уже двумя руками. Бесполезно. Стучу в дверь. Ещё стучу. И тут чувствую, что вагон ползёт вправо. Ещё правее. Ещё. Поезд уходил. Вот уже растаял в ночи сигнальный огонёк. И что?
          
               
     СЕРЖАНТ МИША

     И что? Закурил, с неприязнью поглядывая на тёмное станционное здание. Однако надо топать. К людям! Выбираюсь на разбитую дорогу. Пять, десять минут — ни огонька, ни души. Нет, что-то не то. Назад, к станции и направляюсь в другую сторону. Те же тёмные дома, снежная разбитая дорога. Вдруг откуда-то слева выскочили два белых луча, вот они уже на дороге. Отчаянно машу им руками. Оказалось — милицейский газик.

      Спал я… Да всего-то, показалось, мгновенье. Отдираю голову от подушки: бьющий в глаза свет, справа и слева мужики на койках. Гостиница что ли? Мужики небритые, опухшие, один вообще с фингалом. Да нет, не гостиница, — врубаюсь всё более. И сержант рядом — молоденький. Меня первого и повёл к старшему.

     Серое (сахалинское) лицо, слипшиеся волосы. Не спеша открыл сейф, достал мои документы: паспорт, редакционное, командировочное удостоверения, — положил на стол и подчёркнуто демонстративно — портмоне:

     — Проверьте.

     Я машинально открыл: всё на месте.

     — Спасибо! — говорю. — Спасибо, что приютили.

     Никак не отреагировал.

     — Я могу идти? — спросил я у сержанта (Миша с Донбасса) уже в коридоре.

     — Нет, — сказал он. — Ещё — к майору, начальнику райотдела.

     Ментовское утро!

     Идём гуськом по узкой снежной тропинке мимо проступающим в сереющем рассвете каких-то строений. Я — замыкающий. Впереди меня как наказание ковылял мужик, тот самый, с фингалом. Обхожу его и пробираюсь к сержанту Мише, прошу, чтобы он первым меня пропустил к майору: не хочется толкаться с этими алкашами. Пообещал.

     — Ну так что, товарищ журналист? — майор с улыбкой взглянул на меня, указал на стул.

     Я неопределённо развёл руками.

     — Нда-а, — протянул он. — В вытрезвителе прежде не бывали?

     — Да нет.

     — В Москве, — уточнил он.

     — Нет.

     — Первый раз, значит?

     — Ну да.

     Расхохотался:

     — Это же надо! Преодолеть шесть тысяч километров, чтобы попасть в вытрезвитель.

     Я тоже засмеялся:

     — Вспоминать долго буду. Да и какая командировка без приключений?

     Он убрал смех:

     — В командировке нужно быть особенно осторожным (от нотаций всё же не удержался). — Вам в Поронайск?

     — Ну да.

     — Ваши друзья уже там. Ждут вас?

     — Да? — обрадовался я. — А как вы узнали?.. — я осёкся, понимая неуместность каких-либо вопросов.

     — Поезд через два часа, — продолжил он.

     — Хорошо. Только, товарищ майор… На работу, по месту жительства…

     Он промолчал, но инстинктивно я понял: никакую бумагу никуда отправлять он не станет.

     — Спасибо!

     — И о чём писать будете? — спросил он.

     — О Сахалине, как народ живёт, работает.

     — Хорошо живёт и хорошо работает. Так и напишите.

     — Постараюсь…
      
      
     А ЖЕНЩИНА ЖЕНЩИНОЙ БУДЕТ …

      Я решил дождаться сержанта Мишу. Уж он-то знает, где ближайший магазин, знает продавцов. Наверняка поможет. Нет, не водки. Два-три глотка шампанского.

     А городок-то не такой уж деревянный, как поначалу показалось, вон и кирпичные дома, в два-три этажа.

     — Магазин покажу, — довольно сухо отозвался сержант Миша на мою просьбу.
— Но спиртное с одиннадцати.

     — Это понятно, но… Я впервые на Сахалине… И такое приключение.

     — Мне домой — жена, дети, — помолчал. — Там, у станции, — показал рукой, — стекляшка, может, на разлив дадут.

     — Вот и посидели бы вместе.

     — Нет, я домой. Да и устал после смены.

     Понятно.

     Железные столики с пластиковым верхом, визжащие по каменным плиткам и такие же железные стулья — всё знакомо, привычно.

     — Доброе утро! — подхожу к стойке.

     — Утро доброе! — откликнулась юная буфетчица в белом весёлом кокошнике.
— Что будем кушать? Сосиски, яичница?

     — И то и другое. Но потом, потом… Хороший ваш городишко, — продолжил я, — тихий, спокойный.

     — Да, спокойный. И люди добрые.

     — Это точно. Вот вы, например — и, наклонившись, тихо добавил: мне бы полечиться.

     Бросила на меня строгий взгляд (даже кокошник нахмурился): 

     — С одиннадцати.

     — Как с одиннадцати? — я сделал удивлённое лицо. — Разве не знаете? Приказ, наверное, не дошёл. В Москве уже с девяти. Ну, ребята! Заведующая на месте? Как пройти к ней? 

     — Сейчас! — выскочила из-за стойки.

     Прошли по скользким плиткам, постучалась в дверь:

     — Людмила Петровна, к вам!

     Полная, средних лет блондинка недовольно повела голову, дескать, кого принесло в такую рань.

     — Вот напугал девушку, — поздоровавшись, добавляю я. — Сказал, что в Москве спиртное продают с девяти, а у вас всё ещё с одиннадцати.

     — С одиннадцати, — поправила на плечах цветастый платок.

     — Да пошутил я. И в Москве с одиннадцати, и везде.

     — Ну и шуточки у вас! Вы кто?

     — Я проездом. Мне в Поронайск,— и кладу на стол редакционное удостоверение.

     Она с некоторой настороженностью раскрыла его.

     — Я проездом, — повторил я, тем самым как бы давая понять ей, что ни в коем случае не провоцирую её и вообще ничего плохого не держу на уме. — Но, знаете, — провёл ладонью по лбу, — как-то совсем плохо.

     — В смысле?

     — В смысле.

     Слегка улыбнулась: 

     — Сами же говорите, с одиннадцати.

     — Это на вынос. А ежели, Людмила Петровна?..

     Она словно не слышала меня:

     — А мы в Москве с мужем и дочкой проездом были. Только Красную площадь и увидели. Москва такая шумная. В метро вообще друг друга не расслышать. Для нас цивилизация — Владивосток. Туда едем за образованием, за обновами, на концерты ваших звёзд.

     — Ну и правильно! Так это, Людмила Петровна? К тому же у меня день рождения.

     — День рождения у него, — поправила платок. — Ох, горе луковое! — подошла к холодильнику, достала бутылку шампанского. 

     Я расплылся в улыбке:

     — Я знал, всегда знал, что есть, есть на Руси настоящие женщины!  Как там у Гамзатова? "И даст на дорогу вина…"

     — Вот ещё шоколадка. Только не засиживайтесь. Сами понимаете: начало рабочего дня…
      
      
     СКРИПУЧИЕ ТРОТУАРЫ

     А я и не засиживался. Опустошив прохладное шипучее и многократно поблагодарив хозяйку (от денег она наотрез отказалась), заспешил на вокзал. Кажется, ещё сказал ей, что на обратном пути заскочу. А, может, ничего такого и не говорил? 

     А вот станция Долинск запомнилась. Слабо освещённый зал, массивные, знакомые ещё с детства жёлто-серые скамьи с высокими спинками и вырезанными на них буквами "МПС" (Министерство путей сообщения). Скамьи эти ещё долго, особенно в глубинке, будут украшать станционные здания.

     Билетные окошки и над ними табличка: "Долинцы! Мы живём в пограничной области. Будьте бдительны! Активно участвуйте в охране государственной границы СССР!" Во как! И такие таблички-призывы наверняка вывешены на всех железнодорожных станциях Сахалина, во всех его городах и весях. И ведь логично: Сахалин — самый восточный наш рубеж, и рубеж этот должен быть надёжным, бдительным…

     Встречали меня как родного, ещё издали размахивая руками (Деревянко — огромной шапкой). И тут же увели в привокзальный ресторан, потому как уже через два часа нужно было отправляться в обратный путь. Потому как другого поезда уже не будет. Только — завтра. Я расстроился: "И города не увижу. Я вообще-то могу остаться". "Нет, нет, воспротивились мои сопровождающие: "Завтра вам нужно быть уже в Корсакове. А про Поронайск вам расскажет редактор газеты, он здесь, с нами".

     — Расскажу, расскажу, — отозвался редактор. — И про историю города, и про целлюлозно-бумажный комбинат. На нём здесь всё держится. А лучше знаете что? Пока они будут застольничать, проведу вас по нашим тротуарам, послушаете, как они скрипят. Асфальт-то не держится: почвы солёные. Поэтому кладём дерево. Хотя и деревья у нас плохо растут. Так и живём. Как и предки жили. Место-то удобное: залив. Залив терпения, как его прозвали. Вот и терпим. И вьюги, и муссоны. Зато рыбалка какая! Кета, икра…

     Через два дня я покидал Сахалин. Впереди были новые города и новые встречи.

     Но Сахалин, Сахалин…

     Как забыть его?