ЧАРМ

1
Высокая, она сутулилась, обнимая меня. А я в течение этих несколько мгновений, вдыхал аромат вечнозелёной хвои: смешанные запахи туи, кипариса, кедра и сосны, тиса и можжевельника.… Так пахнул январь от Рождественского сочельника до Богоявления. До самой Крещенской проруби, окунаться в которую я боялся и, несмотря на этот страх, всякий раз троекратно с головой погружался.
Да так, чтоб все вокруг думали: как же он крепок духом!
Со временем я пришёл к выводу: что волевой личностью меня сделало преодоление самого себя.
Я не любил её. Я её обожал.
И был при этом доволен тем, что она об этом ни сном, ни духом.
И ошибался, потому что совсем не знал женщин. Не знал, что вовсе не обязательно говорить о чувствах. Они и без слов, и даже случайных неловких проявлений, особенных знаков, прекрасно видят наши, казалось бы, тщательно спрятанные эмоции.
Она обнимала, а я, охваченный восторгом соприкосновения, замирал и время, несколько более длительное для мимолетного объятия, сжималось в одно мгновение.
Хирургическая сестра, она помогала мне забраться на перевязочный стол, потому что разрезанный через всю спину, я испытывал боль даже при малейшем напряжении.
Трапецевидная мышца справа была раз и навсегда повреждена, поэтому, когда всё срослось, я утратил способность плавать. Мог только лежать распластавшись на поверхности водоёма, подобно лягушке.
Меня смущал и шрам пониже лопатки. Поэтому на пляже я всегда оставался в майке. К тому же, долгое пребывание на открытом солнце мне было противопоказано. А загар смертельно опасен.
Когда же я по этому поводу объяснился с девушкой, которая мне нравилась, она рассмеялась: «Разве ты не знаешь, что шрамы украшают мужчину?»
Я знал об этом, как, впрочем, о многом, что может происходить в жизни мужчины, но шрамы, которые украшают, мне представлялись несколько иными. Во всяком случае, не такими, как мой, широкий и кривой, потому что плохо срастался, и который несколько раз пришлось подшивать.
Первый раз – когда я, сходя со стола перевязочной, споткнулся и упал на пороге процедурной. Во второй раз, когда моя одноклассница пришла меня проведать и я, уйдя с нею в близлежащие к госпиталю заросли, затеял целоваться. Это случилось ещё раз после того, как я попытался ударить, что нередко делал до операции, когда вступал в единоборство со злом и несправедливостью. Ещё одну причину называть не хочу. Она тут, как мне сдаётся, просто неуместна…

То, что все мои проблемы исходят от женщин, я понял позже. А пока пребывал в неведении, я, несмотря на житейские травмы, чувствовал себя счастливчиком, потому что девчонки, девушки и молодые женщины мне отвечали взаимностью, хотя ответную эту реакцию я воспринимал, и довольно продолжительное время, весьма специфически.

2
Жизнь у меня не сахар. Но никогда вида не показываю. Держу хвост пистолетом, а нос по ветру. Живу один. Перебиваюсь с хлеба на квас. Поэтому женщин, которым нравлюсь, бросаю первым, как только они начинают разговоры о создании семьи.
По причине перманентно возникающей нужды однажды я сделал вывод – никогда не обзаводится детьми.
С потенциальными мамами моих вероятно возможных детей я расставался плохо. Я делал их виноватыми. И делал это самым бессовестным образом. Конечно, потом я крепко жалел, потому что, как на зло, попадались мне почему-то и порядочные, и умные, и даже красивые.
Почему ты такой бедный, если такой разумный?

Поговорочка, которую я подцепил в 90-е, когда всё вокруг рушилось. Литераторы, даже такие известные, перестали быть интересными. Социум метался в поисках куска хлеба. Мои коллеги шли на рынки, «челночили», спивались и вешались…
Меня рекомендовали в телохранители. Это только так называлось. На самом деле, мой хозяин из таких, как я, сколотил бригаду и мы стали заниматься рэкетом.
Этот поразительный по своей тупости человек отличался феноменальной страстью употреблять слова не по назначению.
Особенно меня смешила его фраза, которой он часто пользовался, выступая перед бойцами: «Не забывайте, что вы мои ингредиенты, то есть работаете на меня и только на меня!»
Терпел я такую работу до первой крови. Потом, избитый до полусмерти подельниками, покинул дружный коллектив. И ещё некоторое время скрывался из опасения, что мой бизнесмен меня найдёт и, как пообещался, так накажет, что потом никому неповадно будет изменять делу, которому служишь.
Чем я мог ему ответить? Как оградить свою жизнь от смертельной опасности?
Для самозащиты я придумал сюжет, из которого следовало: если со мной что-то случится, то документальный рассказ о бизнесе моего хозяина будет опубликован в Интернете.
Узнав об этом, тот явился ко мне домой и спросил: «А если я тебя убивать не стану, а только покалечу, твои друзья не повесят в интернете свидетельство против меня?»
«Повесят!»
А что я мог в той ситуации сказать?
«Лады! Я тебя не трону, ты не беспокойся!»
Уходя, он оставил в прихожей под зеркалом увесистую пачку зелёных, которые я тратить не стал. Положил в полиэтиленовый мешочек, чтоб не пропали отпечатки пальцев. А к ним записку, информирующую о том, как и по какому поводу эти деньги у меня оказались.
В начале нулевых он стал мэром. И мы встретились ещё раз.
Он предлагал написать о нём книгу, а за работу посулил квартиру. Это был другой город, что и стало формальной причиной моего отказа.
Теперь он большой чинарь. Когда я попадаюсь ему на глаза, он идёт навстречу с распростёртыми объятиями и всем рассказывает, что мы друзья с тех самых ужасных 90-х и что я у него даже работал некоторое время.

Так что на каждый каверзный вопрос всегда можно найти ответ, способный завести в тупик любого. Иногда и у меня это получается, но не залпом, а только задним числом, поскольку я тугодум.
Теперь, когда меня спрашивают, как бы шутя, что же ты, весь из себя такой умный, при этом такой нищий. Я с напускной простоватостью отвечаю: «Гениальность – явление спорадическое, а бедность перманентное!» Кто, как может, понимает. Или не понимает. Но впоследствии больше никто из них к этой теме не возвращается.

3
«Её появление меня почему-то взволновало и в то же время не удивило».
Но я, чтобы скрыть подлинную реакцию на случившееся, спросил: «Зачем я понадобился тебе на этот раз?»
Она, видимо, из того же соображения от прямого ответа ушла: «А что разве такое уже было? Я, что ли, уже приходила к тебе?»
Желания объясниться с нею в свете вышесказанного пассажа у меня не возникло. Поэтому я передёрнул затвор: «Кроме как на то, чтобы потчевать коронным блюдом, я теперь мало на что гожусь!»
Но выстрела не получилось:
«Такое блюдо готовят не каждый день. А по праздникам и для гостей дорогих. А я к тебе не в гости. Мне жить одной больше не хочется…»
«У меня, что приют для бездомных?»
«У тебя есть всё, чего душа моя просит. А вот это, на что ты намекаешь, меня никогда и в лучшие годы не матрало. Я без этого дела годами обходилась спокойно».
«Я подозревал тебя и в этом».
Говоря с нею так и таким тоном, я вдруг испугался, что она сейчас повернётся и уйдёт, что исчезнет из моей жизни и теперь уже навсегда.
По-прежнему, не подавая вида, я угостил её коньяком.
Мы замолчали и, глядя друг на друга, как дети, расплакались.

Встречи с людьми своего далёкого прошлого – подобны нечаянному попаданию под машину. Она либо травмирует, и даже убивает, либо дарит счастье выживания.
Всё, что ты испытываешь при этом, подобно сну или гипнотической иллюзии. Тебе кажется, что ты вернулся туда, откуда ушёл безвозвратно. Эйфория самообмана порой сильна, как сама реальность. Некоторое время ты этого не осознаёшь. Но полагаешь, что машина, под которую ты попал, это испорченная машина времени. И, слава богу, что она испорчена, и что ты некоторое время не знаешь об этом; что давно забытые лица тебе приятны. Потом ты вспомнишь, что они были для тебя никем, никак тебя не волновали, хуже того, были чужды и несимпатичны. По каким-то, давно неважным причинам не любили тебя, и даже являлись твоими противниками, завистниками и тайными клеветниками…
Охваченный неожиданной радостью встречи с прошлым, ты бросаешься к ним, чтобы приветствовать, обнять и расцеловать. И, слепой от восторга, попадаешь под колёса времени.
Постепенно сотрясение памяти проходит. И ты, выздоравливая, начинаешь реально оценивать случившееся, тебе становится стыдно от первоначального своего порыва. Он в твоих глазах выглядит и глупо, и нелепо.
Ты вспоминаешь прошлое и понимаешь, что и теперь ошибся в этих людям. И спрашиваешь: зачем необратимое течение жизни подстроило этот безжалостный обман?
Если ничего случайного не бывает, для чего судьба подвергла тебя этому разочарованию? Отчего оно кажется ещё более горьким, нежели тогда, в  давно прошедшем прошлом?
Ты размышляешь: а что если былое спроецировалось на тебя только для того, чтобы ты ещё раз прочувствовал его и переосмыслил, и оценил те события и тех людей?
И тебя начинает пугать предположение, что ты был не достоин своего прошлого, не ценил его строгого уважения и ненавязчивой благосклонности? И поэтому закон справедливости возвратил тебя ненадолго туда, где ты был так не прозорлив и неправ? Хотя бы для того, чтобы ты это понял, поскольку изменить уже ничего невозможно.
Но вопрос остаётся: если исправить невозможно, тогда зачем травмировать, чтобы унизить, посмеяться (и над собой тоже) и, в конце концов, расплакаться?

4
Если ты не такой, как все, никогда не транслируй свою исключительность. Ничто так не раздражает подавляющее большинство обыкновенных людей, как чья-то феноменальность. Незаурядный, недюжинный, выдающийся человек – личность несчастная, потому что страдает она чаще всего из-за  неспособности спрятать свою непохожесть.
К сожалению, исключительность далеко не всегда обладает проницательным умом, способна вести себя разумно. Мудрость к таким людям если и приходит, то довольно таки поздно.
А вот гений помимо выдающихся способностей ещё и мудростью наделён. С первых шагов счастливчика окружает признание и любовь, которая иногда называется народной.

5
Жизнь без ошибок невозможна. Но лучше ошибаться во вред себе, нежели других.

Против любви мы бессильны, как и против смерти.

Очеловеченный зверь бесспорно лучше озверелого человека.

Зверь этот сидит в каждом. Его укрощение поглощает многие силы. И когда они кончаются, зверь выходит и убивает всех, кто ему попадается, в том числе и тебя самого.

Ангела всем Хранителя! Только он и способен помочь грешному и слабому.

Какой бы скотиной ты ни был в жизни, в смерти ты снова человек.

Всё проблемы от несовпадения желаемого с действительным

Самое страшное не то, что ты будешь судим. А то, что за твои грехи наказаны будут и дети твои.

Ничто так не замедляет движение, как спешка.

Идти напролом – путь красивый, но и опасный. Он из тех, которые никого не выбирают, потому что мало кто выбирает его.

6
Часто, думая о детях, я в своих размышлениях заходил так далеко, что воображал себя отцом большого семейства. И эти мысли время от времени пугали меня.

Переход нормального человека в пограничную сферу интеллигентности особенно погибелен для его родителей.
Они – первые жертвы этой пагубы.
Ведь мы хотим, чтобы наши дети были умнее нас.
Не успело чадо родиться, мы тут же находим в нём задатки таланта и гениальности.
Мы заявляем об этом, не смущаясь, во всеуслышание.
Это слышат не только снисходительные наши друзья и знакомые. Но и наши дети.
И те из них, кто верит в эту декларацию отцов, устремляются к названной цели. Быстро набираются знаний, культуры и прочих признаков интеллигентности, и с высоты своих достижений всё больше и сильнее начинают относиться к своим отсталым родителям свысока. Одни снисходительно, другие высокомерно, а самые глупые пренебрежительно. Те, другие и третьи в разной степени стесняются своих не продвинутых предков.. А самые неумные презирают их – тёмных.
Так, неправильно понятая, интеллигентность становится формой вырождения личности.
Не потому ли сегодня мы повсеместно наблюдаем подобные проявления: становимся мишенью насмешек, высокомерия и даже издевательств?
Разве к этому стремились мы, внушая нашим детям чувство исключительности?
Интеллигент – это, прежде всего, личность, способная к эстетическому, моральному восприятию и осмыслению жизни. Она и есть та здоровая почва, из которой и вырастает следующее поколение носителей духовности. Далее процесс интеллигенизации идёт более продуктивным способом.
И признаками этого качества являются не только энциклопедические знания, универсальная учёность, великодушие и способность к самопожертвованию во имя Отечества, семьи, добра и справедливости, но и самоотречение в борьбе со злом.

Размышления о детях делают человека мудрым.

Дети соединяют прошлое с будущим. У бесплодных нет никакого представления о будущем, равно как полноценного понимания прошлого. Приёмыши – это проводники совсем других судеб. И потому их появление в семье не ведёт к выходу из тупика.
Сироты и особенно брошенные не знают о своём прошлом и никак не представляют себе будущего.
И только потерчатки видят сны о предках и потомках, но не различают кто из них кто. Такие плохо ориентируются и даже теряются во времени.

Мы делаем детей. А дети делают нас.

7
Правду искать не надо. Она всегда рядом. Другое дело в том, что невидимая стена – ложь – препятствует соприкосновению душ. Именно её и следует разрушать сообща и всеми силами.

Взвешивать надо не только тело, но и дело, а так же – слова и поступки!

Так и живёшь, обещая себе: вот не сегодня-завтра станет лучше. Просыпаешься, и не видишь никаких перемен. Опять утро вечера мудренее не стало.
Сжимаешься в кулак, группируешься и падаешь в новый день, полон решимости и терпения. И проходит он в страде и страданиях. И радуешься  через силу, и придумываешь себе новую надежду. И засыпаешь со всхлипом. И так всякий раз от зари до зари. Сутки минуют, другие. Всё напрасно, всё без перемен. И ты говоришь: слава Богу, что не к худшему. И дальше терпишь, заклиная: лишь бы только не было войны. И, срываясь, винишь за всё только себя, потому что другие миллионы душ твоего народа такие же мытари – живут лишь тем, что надеются. И терзается в душе твоей правило Христово: не судите, да не судимы будете. Да за что же судимы-то? Не украл, не убил, не предавал… Возлюбите, как себя самого, ближнего своего. Но как мне его возлюбить, если я и себя-то не в силах любить?
Так и живём, уповая на Господа, полные сомнения и ожиданий.
Отражая сердцем своим, как щитом, крики обид и страхов, боли неправд и клевет, горечь унижений и оскорблений и умываемся слезами сострадания к тем, кому каждый день этой жизни достаётся ещё тяжелее, нежели нам.

Время сберегает многое.
Кости динозавров и целые скелеты других великанов. Даже пуговки, не говоря уж о золоте, которое не пропадает.
Подумал об этом и тут же прикусил язык. Буквально до боли.
Она сказала, а я понял, что мысль эту публиковать не надо.
Это был знак запрета.
И, понимая это, я все-таки поступаю вопреки предупреждению. Я говорю вслух, что Время сохраняет всё, кроме дерьма.
Археологи не дадут мне соврать.

Безрукие и безголовые скульптуры античных времён напоминают стихи, побывавшие в руках цензора

Гармония веры преподносит нам знание как раз в тот момент, когда мы остро нуждаемся о нём вспомнить.

Кольцо Соломона – древнейшая духовная лента Мёбиуса.
Наверное, эта форма самопознания существовала задолго до того, если не всегда.

8
Терпеть не могу пустых разговоров, особенно по телефону. Не люблю дежурных вопросов, типа: «Как живёшь? Что поделываешь?»
Особенно невмоготу они, когда недосуг. Скрепя сердце, я отвечаю примерно так: «Жду ветра!»
«Ты любишь непогоду?»
«Я всякую погоду люблю. Но ветер больше всего».
«И что в нём хорошего?»
«Хорошее то, что он мне кое в чём помогает. Например, выйду, повернусь к ветру лицом и плюю на вся и всех без исключения...»
«Но ведь это можно сделать при любой погоде?»
«При любой не получится плевать на себя...»
Если уничижение заключительной фразы не находит понимания, я теряю такого собеседника надолго, если не навсегда. О чём с облегчением потом  сожалею. И жду ветра, чтобы плюнуть себе в лицо.

9
Любовь переносит всё, она и трудится круглосуточно, и сострадает всякому горю, и помогает всем, всех учит и хвалит, и потому быстро устаёт, и потому неожиданно и незаметно угасает.

С её появлением режим и образ жизни мои не поменялись. Я по-прежнему ложился поздно и рано вставал. Я работал над словом. И чтобы труд этот не приедался, в перерывы я что-нибудь готовил. Или смотрел на неё. Что я находил в этих занятиях? Литератор, я не знаю, как рассказать об этом. Я молча смотрел на неё. Молча, готовил еду. Молча, сочинял…
Меня это настолько возбуждало, что я начинал петь. Про себя. Уточняю: не о себе, а молча.
Молча, потому что не хотел спугнуть то состояние, которое грело мне душу. Мы и разговаривали с ней шепотом.
Причем ей нравилось такое общение. Она говорила, что разговор в таком регистре сближает.
«Мне кажется, что мы и в самом деле стали неким единым целым организмом. Мы с тобой не «ты» и «я», а какое-то феноменальное «Яты». И всё это время меня беспокоило только одно, мне казалось, что, если она исчезнет из моего дома, жизнь потеряет последний смысл.
Не исключено, что этот страх преследовал меня во всех моих отношениях с женщинами. Именно он и являлся причиной моих болезненных уходов от них.
Наверняка, и этот способ разговора вполголоса, отсюда. Я боялся лишним децибелом спугнуть мою птичку.

10
…Постаревший партаппаратовский бабец тоже тут как тут, умело теснит с первого плана пришедшее на смену и годящееся ему во внучки госдеповское поколение. Но и те, и другие – первые по навсегда въевшейся привычке, вторые послушные дрессуре менеджмента – отрабатывают делозанятость, чем подчеркивают преемственность поколений и показательную важность торжества.
А вот и они! Почётные чинари, демократически нестройной шеренгой шествующие к месту слегка затянувшегося уважительного ожидания… Оркестр меняет тему. Толпа начинается концентрироваться напротив нужного места. Распорядители сноровисто бегут встречать. А потом следуют в почтительном арьергарде.
И вся эта отрепетированная раз и навсегда, в общем-то, безобидная суета и придаёт мероприятию милую патриотическую карикатурность.

11
Большой, выдающийся, замечательный, великий… – понятия условные, поскольку не бесспорные.
И только гениальность очевидна.

В книгах мастеров, особенно великих, много похожести, но мало достоверности. Полагаю так потому, что пишут они не столько о мире нашем, где обитают лишь частично, но о мире том, где живёт их душа. И если бы мы имели возможность проникнуть туда, мы бы убедились, насколько правдивы их произведения там, но для тамошнего читателя потому же и скучны.
Отсюда, как мне кажется, не интересны нам безупречно достоверные писания, поскольку их авторы не от мира сего, что и значит, где-то в параллельном пространстве они гениальны.
То же самое можно предположить о художниках и музыкантах, и других людях искусства и, может быть, даже о людях науки.

12
Сердце у меня крепкое, хотя я никогда не занимался спортом. Просто я обладаю таким обменом веществ, а тело моё так устроено, что под кожей никогда не было ни грамма лишнего жиру.
Кроме того, я очень рано решил для себя, что Бог есть. Не получив ни религиозного воспитания, ни родительского внушения – отец, участник гражданской войны, разумеется, был атеистом. Я стал верующим благодаря стремлению к знаниям. Ещё в детстве, когда прочёл, что человек произошел от обезьяны, я навсегда не согласился с этим. Я не мог себе представить, что предки мои жили на деревьях, были хвостатыми.
Я смотрел на своих – бабок и дедов и по материнской, и по отцовской линии – и видел, и с удовлетворением отмечал, какие они статные, худощавые, стройные и ростом выше среднего. Такими же были и мои родители, и дети моих близких.
Все мои племянники (по женской линии) отличаются умом, хотя один из них вырос лентяем и пьяницей. Он меня беспрерывно огорчал, не зря сказано: в семье не без урода. Благодаря же этой неудаче, я научился укрощать свое самолюбие, а со временем и честолюбие. Я достиг такого самообладания, что некоторые родственники стали считать меня холодным и даже равнодушным.
Я прятал под внешним хладнокровием неуёмный свой темперамент. И до девяносто пяти лет не утратил способность сочинять.
Когда страсть к творчеству, которая, казалось, никогда не иссякнет, вдруг погасла: я сделал вывод, что постарел, то есть перестал быть мужчиной.
Я всегда понимал, что со мной случилось.
Постепенно у меня пропадал интерес к тому, что происходит в мире, и даже в моей большой разобщённой семье…
В конце концов, меня стал подводить слух, перестал слушаться голос, то и дело срывающийся то на фальцет, то на свистящий шепот.
Я теряю координацию движения и даже при хорошем зрении то и дело натыкаюсь на предметы, роняю посуду и книги. Меня перестали слушаться ноги – я то и дело спотыкаюсь на ровном месте и даже падаю. Не изменяли только сердце и аппетит.
Сердце, за которое я всю жизнь опасался, работает исправно, и кушать хочется четырежды в день.
Все праздники я отмечаю рюмкой вина.
Никогда не праздновал дней рождения и юбилеев, не обмывал новых книг (сейчас это стали называть презентацией). Терпеть не могу интервью. И особенно телевизионные.
Теперь я узнаю только домашних, да ещё двух трёх приходящих в дом, быть может, потому что помнил их имена и голоса.
К голосам я отношусь внимательно, потому что по тембру можно судить о характере и других важных особенностях человеческого качества.
Перемены в моих голосовых связках – прямой указатель на то, что мужская сила покинула меня. Можно сказать, я стал евнухом.
Бывало, что женские половые признаки, особенно обнаженные, делали мои чувства неуправляемыми. Я бросался в романтические авантюры, как правило, не задумываясь, поскольку не мог себе отказать. С годами же стал переборчив, всё реже загорался, всё придирчивее предпочитал …
После восьмидесяти заметил, что смотрю на женщину, как на дорогую редкость, подобно антиквару. Я мог любоваться, но не приобретать.
Потом и эта страсть оставила меня.
Вскоре я перестал видеть разницу между полами. Но никогда никакие утраты и перемены во мне, не пугали меня и даже не ввергали в уныние.
Я всё глубже ухожу в себя. Всё, что там открывается мне, становится всё более достойным внимания и постижения. Теперь я живу в мире, который носил в себе, но по каким-то причинам до сих пор не замечал его.
Часами блуждая изношенными тоннелями органона, со страстным (другого определения не нашлось) любопытством познаю и осмысливаю увиденное. В занятии этом есть своя поэзия. И сила её такова, что отказаться от реакции на неё у меня ни разу не возникло желания – настолько велика эта жажда самопознания.
Я понимаю, что так я прощаюсь со своей плотью, и что такой божественной льготы удостаиваются только долгожители.
Единственное, чего я так и не понял, долго жить, это что – награда или наказание.

Хотелось ли мне «жить и жить, сквозь годы мчась?» Тогда, когда я был способен мчать, об этом не задумывался. Потом, когда скорость движения замедлилась, мне стало всё равно – сколько осталось. А теперь, когда время ускорилось, набирая обороты, я понял: мой век продолжится до тех пор, пока интенсивность эта не достигнет предела и сама себя окончательно не исчерпает.
Понимая, что потенциальная энергия иссякла, а кинетическая – работает на износ, я спокойно любуюсь звёздным небом и, как никогда, лелею в душе извечный, данный нам в ощущениях Закон Божий.

13
Иллюзия – лишь временный пропуск в мир грёз.

В первую очередь, мы обижаем родных и друзей.
Боже, как жестоко я поступал с матерью! Отвечал холодным пренебрежением на её беспокойство, тревогу и страх, когда вечером уходил из дому в другой конец деревни подраться. И не столько из-за девушки (она являлась лишь поводом), сколько из дешевого куража над теми, кто в силу разных обстоятельств не мог мне ответить достойно.
Друзей у меня никогда не было много. Трое тогда и потом, и сейчас. И всякий раз состав троицы менялся.
Уже в ранней юности я свято чтил эти отношения и однажды чудом не попал в тюрьму, организовав драку в защиту одного из них.
Ангел-хранитель всегда был начеку.
Со временем оказалось, что для падения совсем необязательно поступать много раз плохо. Достаточно обидеть одного, особенно кого-то из близких тебе людей, и ты попадаешь на учёт.
Часто я грешил из желания сделать добро. Подростком избил несколько человек, защищая младших братьев. А потом, когда выяснилось, что они сами были виноваты в том, что их обидели, всеми силами оправдывал свой проступок, выставляя себя этаким благородным заступником малых и слабых.
Грех – это радиация. Заражённый ею, в зависимости от дозы, умирает – сразу или постепенно и долго.
Осознание необходимости раскаяться приходит, как правило, поздно, когда уже невозможно или бесполезно просить прощения.

Двум женщинам, которых я любил сильнее жизни, я оставил шрамы. И если первая жертва моей необоснованной ревности простила меня, то для второй жертвы ревности (обоснованной!) мой удар стал поводом разрыва.
Первую я бросил. Вторая бросила меня. Первая была неизлечимо больна. Вторая вполне здорова. Первая меня любила несмотря ни на что. Вторая мстила и ненавидела меня люто.
Так я их терял – любимых и дорогих.

14
На своих ошибках не учатся. На чужих, тем более.

Гласность – сестра истины и демагогии.

Душу услышать трудно. Но если захотеть крепко, то можно!

Я пишу о вас, но не под вас. Тот, кто меня сегодня не понимает, завтра меня вспомнит, и вернется к моим книгам.
Я пишу о времени, которого нет. Но когда оно придёт, вы вспомните о том, что наше время было, но прошло. И люди были, но другие…

Сгоревший костёр раздувать опасно, зола глаза выест!

У меня всё пишется сквозь слёзы, через боль и тоску... Готовая вещь выглядит, как земля с высоты птичьего полета. Никаких изъянов и грязи оттуда не видно. Всё чисто, красиво и широко... до тех пор, пока несут крылья. Ставить точку надо в тот момент, когда силы кончились, и ты камнем падаешь вниз.

Счастье – это, когда тебя обнимают!

Случайность невозможно запланировать или осуществить. Она неизбежна, потому что диалектична как составная часть закономерности... Закономерность буквально соткана из множества случайностей подобно пчелиным сотам…

Самое плодотворное состояние – это одиночество! И самое невыносимое – творческие паузы.

Все плохие слова, которые адресуем другому, мы слышим и чувствуем как пагубу на себе. Все хорошие возвращаются к нам в награду!

Профессиональная болезнь дятла – это сотрясение мозга, потому что он всю жизнь работает головой.

Нержавеющие грабли спрятаны в траве забвения.

Мы погибаем не только на войне миров, но и попадая на линию огня случайной перестрелки.

15
Без удивления обнаруживаю в себе другое понимание смыслов.
Раньше меня занимало, откуда берут силы те из нас, кто отказывается от материальной стороны бытия. Уходят в монастыри, принимают аскезу, становятся монахами-заточниками. Питаются «акридами и мёдом диких пчел»… и молятся. И такой образ поведения становится их работой. Беспрерывной, практически круглосуточной.
Я полагал и не ошибался, что на подобное способны немногие. Но только те странные люди, кого мы называем «не от мира сего», грубо говоря, неадекватные, а значит, не похожие на нас. И потому невоспринимаемые нами, а значит, и действительностью, полной соблазнов, от которых невозможно отказаться (плотских радостей – в том числе, вкусной еды, изысканных или ординарных – кому как повезёт – вин и других удовольствий…)
Ублажаясь и наслаждаясь, человек живёт одним днём и видит в этом единственно верный для себя способ существования. И по возможности старается сделать его максимально удобным и продолжительным. То есть растянуть его на множество дней. Единственный путь, который ему не надоедает. В отличие от переездов, какие он вынужден время от времени делать в силу обыденных своих обязанностей, обеспечивающих его запросы.
Ему сладка лень и маленькие хитрости или те, что побольше. Например, ложь во благо, в первую очередь, своё; обман ближнего, или мошенничество, или воровство, или…
Многие из нас так и сходят с дистанции, сколько бы она ни продолжалась, едва ли понимая, что пройдена не лучшая из возможных дорога.
Виноват ли я в том, что случилось и со мной?
Изощренная эго-оборона, всю жизнь совершенствующаяся в умении убедительно оправдывать твои ошибки, проступки; свалить твои неудачи на кого-то другого, безапелляционно подсказывает: «Нет! Ведь ты был не готов пройти свою жизнь иначе, поскольку тебя никто не подвёл к другому способу миропонимания».
И ты, если тебе хватает времени, вспоминаешь всё, идёшь к святыням, молишься, исповедуешься, причащаешься, а если повезёт, разговариваешь с праведником и просишь его попросить за тебя или хотя бы лицезришь этого человека. И только теперь осознаешь или хотя бы догадываешься, кто он, кто предстал тебе, и почему он такой, а ты нет.
Но ты не считаешь случившееся с тобой несправедливостью, а годы прожитыми впустую. Потому что ты исполнил основной долг: продлил род человеческий; а ещё построил дом или город. Ты жертвовал нищему или на храм. Написал книгу, и создал живописные полотна, сочинил музыку и сделал полезное открытие. Что еще? Защитил слабого и страну. Осознал и выстрадал часть своих грехов и одиночество. Как мог, молился и каялся. Возлюбил, в конце концов, ближнего, как себя самого. Спас этого ближнего или животное, или хотя бы птичку божию…
И всё же! Почему тебе неймётся? Почему ты, просыпаясь под утро, не чувствуешь той радости, с какой пробуждался в детстве, а кому повезло, и много позже? Почему ты без сожаления выкидываешь из памяти, в том числе из памяти своего телефона, одни номера и сожалеешь, а порой горько о том, что нет в этой памяти давно забытых тех, кто любил тебя, и тех, кого ты обидел, кому изменил, а то даже и предал; нет номеров и давно утраченных друзей, и просто добрых людей, которые спасали тебя, заботились о тебе, помогали тебе?
Ты спрашиваешь и не слышишь ответов. Потому что на все эти вопросы ты мог бы ответить сам, но не решаешься. А не решаешься, поскольку боишься придуманного тобою страха: «Вот скажу себе всё, и поставлю точку; и всё для меня кончится».
Каждый божий день ты накапливаешь в себе Страх Божий, оправдываясь сомнениями.
Не потому ли и я не ставлю этой точки и сейчас, и здесь…

16
В литературной жизни моей встречалось немало писателей, которые воспринимали меня и моё творчество позитивно.
Скажу сразу: отношение к молодому автору не зависит от круга общения. Большие ли это мастера, как провинциалы, так и столичные; широко ли известные, или непризнанные и недоступные в силу разных обстоятельств широкому кругу читателей – значения не имеет. Одни тебя без особых причин воспринимают, другие нет.
Конечно, для тебя важна любая реакция. Ровное уважительное (даже на пустом, так сказать, месте) отношение, стимулирует тебя на творчество. Благодаря чему ты интенсивно работаешь, стремишься покорять вершины и сердца. Но ещё отчаяннее ты дерзаешь, когда безо всякой видимой причины тебя отвергают – молча, когда тебя просто не замечают, в упор не видят. Ты же при этом чуешь всеми фибрами души, что объяснение этому есть, но тебе оно неведомо, потому что недоступно. С тобой никто из таких не говорит (не разговаривает), поскольку ты для них как бы не существуешь.
Так думал я, с горечью размышляя, пока сам не повзрослел и не увидел идущих за тобой следом (по следу). Одних из идущих за тобой ты приветствуешь, других почему-то знать не хочешь? В чём дело? Зачем ты так добр к одним и холоден к другим?
Быть может, вторых ты боишься, опасаясь того, что они ярче тебя, а первые тебе приятны, потому что малоталантливы, как ты сам?!

17
Свободой не распоряжаются! Это не чья-то собственность. Это атмосфера. Это воздух, которым дышат все. И когда его не хватает, мы начинаем дышать часто и бить наверняка, чтобы успеть и надышаться, и победить!

18
Мужчина идет сквозь мир. А женщина пропускает мир сквозь себя. Потому она тоньше, а значит чувственно умнее.

Женщина – сквозной портал, связующий все Вселенские измерения. Акт рождения – один из способов перемещения из одного мира в другой. Женщина, которая не может стать матерью, это отключенная или поврежденная функция портала. Грязная женщина, не значит неугодная этой системе функция. Падшая женщина – та, которую использовал носитель зла. Преступная женщина – та, которая работает против божественной схемы взаимодействия и взаимопроникновения... Она является на Белый Свет вопреки воле Создателя. Такие приходят сюда по заданию иных сил. И работают только на них. Именно сквозь таких женщин к нам проникают враги рода человеческого – те существа, от которых все наши беды и катастрофы. Такие женщины стремятся получить семя чистого мужчины, потому что только от такого у них рождается глубоко законспирированное зло. Мутированное зло – трудно доступно. Такое нелегко, а то и невозможно распознать. Обычный человек такому носителю зла противостоять не в состоянии. Для этого в мир людей приходят святые и пророки; для того и строятся на земле храмы веры, куда мы идём прикоснуться к Спасителю, укрепить свои силы Словом Его!

19
Не опасайся знакомых тебе явлений и предметов. Не бойся того, что знаешь, ты ведь это уже проходил. Не пугайся и того, чего не знаешь. Возможно, этого вовсе не существует. Не страшись чего-то неведомого, неизвестного – не исключено, что ты о них не знаешь потому, что их не было и нет. Живи отважно, и все оценят мудрость неведения и разум опыта.

Нашему языку научиться невозможно. Его грамматику умом не понять, но только чувством. Кто любит родную речь, тот и грамотен.

С возрастом время ускоряется. Иначе говоря, внутренние часики человека начинают отставать. И только вера и молитва продлевают затихающий ход механизма.

20
В ягоде винной полезно всё: и кожица, и мякоть, но самое в ней самое – это косточка. Она исцеляет, хотя, как всякое настоящее лекарство, на вкус неприятна. Господь позаботился не только о нашем здоровье, которое мы то и дело губим, умудряясь даже виноград превратить в яд по имени чача. Создатель сделал так, чтобы ягоду сию можно было есть с наслаждением.
Всё, что растёт на земле, растёт для спасения нашего. Когда-то мы это знали, а теперь вот вспоминаем…

21
Научиться нельзя ничему. Да это и не нужно. Мы вообще ничему не учимся. Мы вспоминаем, потому что всё, что необходимо знать, в нас есть. Оно заложено изначально и передается из поколения в поколение… Гении, великие умы, открыватели нового – это те из нас, кому при зачатии и рождении повезло, в ком сохранились неповрежденными способности вспомнить всё и сберечь, и передать потомкам. Ученье – это всего лишь этапы восстановления этой памяти. Жизнь – лишь форма проверки того, насколько надежно закреплен весь этот потенциал в твоем сознании (всезнании). Продолжительность твоей жизни зависит от того, насколько серьезной является работа над ошибками, допущенными душой (всезнайкой) в предыдущие воплощения. Мы и возвращаемся для того, чтобы очистить её от грязи так называемых грехов. Отправляясь на землю, душа сама намечает себе программу действий. Сама планирует объём работы над собой. Сама выбирает себе компанию (родных и друзей) из тех, кто согласен там быть с нею рядом, подсказывать и помогать в работе. Приглашаются не только опытные души, трудом своим достигшие совершенной чистоты, но и те, кто всё ещё нуждаются в реабилитации. Такие рядом с тобой будут служить дурным примером и предметом искушения.
Смерть – экзамен. Она помогает переосмыслить сделанное и оценить его. Блажен, кто справился! Теперь он станет помощником для не успевающих и ленивых, нерадивых, родства не помнящих. Тех, кому необходимо снова и снова проживать сроки своего самопознания, учиться вспоминать всё, что в нём заложено изначально. А земля – опытное поле, на котором всё это и происходит.

22
Я переставал жить, когда уходил от них. Поэтому из последних сил бросался на поиск спасения в объятиях других женщин.
Однажды, когда сама женщина бросила меня, я даже не попытался самореанимироваться. В 2004 году я умер навсегда.

Если хочешь что-то изменить к лучшему,
не изменяй самому себе.

Всё зависит от наследственности.
Что в тебя папа с мамой вдохнули в момент зачатья, тем ты и дышишь всю жизнь.

Увы! Только горе делает нас лучше.

Все оскорбления, нами произносимые, мы наносим, прежде всего, себе.

23
Успех – это результат терпения и самоотречения.
Каждому из поэтов даётся поровну. Почему же один велик, а другой ничтожен? Почему второй завидует смертельно, вплоть до лютой ненависти?
Ответ в ответе на вопрос – чему он завидует? Таланту? Но он знает, что дар Божий набирает силу только в беспрерывном труде и отказе от личного.
Он завидует не таланту, который собственноручно в землю зарыл, а твоей способности самоотречься.
Тем поэт выше, чем больше потерял.
Что ему такому остается? Книги и, может быть, иногда дети…
Но ни поэзия, ни дети не кормят. Зная об этом, поэт всё равно настаивает на своём.
И это не самоубийство. Это судьба, которой он не захотел изменить. Не её изменить, что невозможно, ей изменить не захотел.

24
Время – самый страшный наркотик. И привыкание к нему начинается с момента рождения человека. С возрастом нам его всё чаще не хватает. Мы начинаем выкраивать его, искать дополнительно – за счет сна, выходных, праздников; гоняться за ним, пытаясь опередить ход событий. Не надо догонять и перегонять никаких америк. У каждого своя скорость и свой предел возможностей.
Люди, не смотрите на часы поминутно. Помните: счастливые часов не наблюдают. Не повторяйте лукавые формулы: время – деньги; время лечит: времени в обрез; в сутках 25 часов и т.п.
Давайте жить без суеты и спешки! Ради Бога, не стремитесь перевыполнять план. Ведь наша задача только в том, чтобы выполнить всего только одно поручение: жить по-человечески.
Не надо насиловать себя, заставляя делать не свое дело. Только так мы сможем избежать насилия над человеческой природой, другими людьми и природой вообще. В проигрыше окажемся мы сами. Ведь порядок вещей незыблем. А фатальная передозировка лишь убивает Дар Господний – нашу с вами жизнь.

25
Шарм, он разный – женский, мужской и даже стариковский.
Бальзаковский возраст тоже ведь разновидность шарма. Французы нашли этому явлению одно слово. В богатом же русском языке понятию этому найдёшь дюжину синонимов.
С краешку речи – обаяние. Следом наперегонки бегут: неотразимость, очарование, харизма (тоже словцо-пришелец). Ещё – пленительность, обольстительность. И вовсе странные по звучанию – чарм и гламур.
Таков далеко не весь ряд волонтёров, готовых помогать русской речи, которая в помощниках особо не нуждалась. Иностранцы, как правило, в неё сами набивались, нежели приглашались к употреблению.

Но есть ещё и персидское слово шарм, означающее «стыд, скромность». Соответственно, антонимом к нему является бешарм: «бесстыдник, наглец…»

Народный говор, если принимал в семью, то пронимал пришельца до основания, то есть переиначивал его до смысловой неузнаваемости.
Жить на шармака (на шермака) то есть за чужой счёт, бесплатно; и далее более мягкое толкование: запросто, без церемоний.

А вот и арготическая интерпретация слова. Тут без этого никак. (язык у нас многоэтажный!) нашармака (отсюда нашару, на шарманку); а вот и смысловая пара, приложение возникло с целью переводчика-проводника да так и приросло навсегда: шарма-дарма; далее – шаромыга, шаромыжка (шаром покати); к нему чисто русские синонимы: бездельник, лодырь, жох, жук, штукарь … всего их более сорока... Без предыдущего экскурса вряд ли кто-то разглядит в этом потоке тот самый исток!
«Такой теперь народ: маклак да шармак, вся жизнь на воровстве, да обмане!»

Наверняка кто-то из читателей знаком с легендой происхождения слова шаромыжник. Наивная она адресует к истории разгрома Наполеоновской армии. Якобы образовалось это слово благодаря несчастным французским солдатам, которые из непобедимых героев превратились в голодных попрошаек. Пытаясь разжалобить местных жителей, пленные обращались к ним: «Друг мой!» (по-французски звучит как «шер ами»). Лингвисты объясняют это явление – стремлением найти связь между схожими по звучанию фразами в разных языках - народной или любительской этимологией.
Надо заметить, что слово «шаромыжник» в русской речи существовало задолго до Отечественной войны 1812 года. И возникло оно от словечка шарма, что означает «задарма», «бесплатно». В пользу этой версии говорят такие устойчивые фразы как «на шару», «шарма-дарма», «шаром-даром» и прочие, что соответствовало «на халяву», «бесплатно», «за счет другого». Шаромыжник – забулдыга или прощелыга слова бранные – исконно русские, а не заимствованные из французского языка. Существительное «шаромыжник» было образовано от соединения двух глаголов, распространенных в жаргоне – шарить» и «мыкать.

Бытует и другой, аналогичный миф о том, как появились слова шваль и шантрапа. Происхождение их так же связывают с великим французским отступлением, когда умирающие от холода и голода солдаты добивали себе на пропитание истощенных лошадей («шеваль» «конь»). С тех пор в русской лексической памяти якобы и живёт это слово, обозначающее всё дрянное, противное, неприятное. Истинный же корень слова – славянский. Шваль – это портной, швец. В свою очередь шваль произошло от слова «шушваль», что означает и кусок ткани (лоскут), и тряпка, но и рванье, ветошь. Именно из-за последних значений швалью стали называть всё ничтожное и дрянное. Происхождение шантрапы так же имеет легендарное толкование. Оно тоже весьма остроумно. Известно, что многие пленные французы, оставшись в России, нанимались в состоятельные русские семьи гувернерами. Так, одному из них довелось стать распорядителем детского хора. Отбраковывал ребятишек, не имеющих должных вокальных данных, коротким приговором («chantera pas!») «шантерапа» – («не будет петь»). И означать это стало – не пригоден… ничтожество.
На самом деле данное слово ещё до Наполеоновского нашествия имело место во многих говорах: в смоленском – «голь, бедный»; устюжском – «пустяк»; череповецком, воронежском – «дрянь» и т.д.и т.п.

26
Когда она разделась, я отшатнулся. Тело её сплошь было исчертано татуировками.
– Разве это не красиво? – спросила она.
– Мне…
(я не знал, как продолжить; сказать «не нравиться», было бы слишком …слабо; сказать «ужасно!» – было бы тоже слишком, но в другую сторону…). Пока я на этом, блеющем, местоимении, торчал, она оделась и ушла. Просто исчезла. И я тогда подумал, что навсегда.

Время от времени я вспоминал эту девушку, и каждый раз мне хотелось у неё спросить… И всякий раз я не знал, какой из двух вопросов задать первым.
«Ты не боишься до смерти напугать своего младенца?» или «Что ты скажешь внучке, когда она спросит: «Бабушка, кто это всё нарисовал? »
Много лет спустя в окне, задёрнутом шторой, раздался тихий стук. Он был какой-то такой, что сердце мой резко сжалось и я подумал от том, о чём думают люди мужского свойства в моём возрасте.

С возрастом такое бывало неоднократно, поэтому данное свойство менялось. Вот и на этот раз я подумал, что за окном никого нет, что стук этот, как случалось и раньше, мне почудился.
Я вышел. В лунном свете на снегу стояла обнаженная женщина.
 «А где твоя коса?» – спросил я, полагая, что за мной пришли.
«Обрезала. Как только вывела тату, так и постриглась…».
Голос этот показался мне знакомым. Причем настолько, что мне стало больно.
«Ты научился плакать?»
«Я с детства плакса. Просто ты меня плохо знаешь!»
«Ты прав, я тебя совсем не знаю!»
«Тогда зачем ты меня послушалась?»
«Потому что… перестала себя жалеть».
«И что же?»
Я пошла на три работы. Помывала три студенческих общежития. Через год заработала нужную сумму и легла на операцию.
«Смотри! – Она стала под фонарь, – Всё чисто!»
«Кто это сделал … с тобой?»
«Лазерный флеболог. За пять сеансов очистил всё тело!»
«Очистил…», – повторял я как в бреду.
А она, молча, следовала за мной в тепло, неся на сгибе руки серебристое меховое манто.
«Как же ты добиралась ? Откуда?»
«Два часа, как из Челябинска…»
«Ты там живёшь?»
«Там я нашла хирурга.
«Ну и зачем ты приехала?»
«К тебе… Теперь не выгонишь?»
«О чём ты?»
«О нас!»
«Разуй глаза и посмотри!»
«Куда смотреть?»
«На меня посмотри».
«Уже посмотрела»
«И что?»
«Ты нисколько не изменился. Такой же вредный и…»
«Что значит это твоё «иии?»
«Что тебе снова не так?»
«Всё не так!»
« Опять я не такая?»
«Я не такой!»
«Себя я смогла изменить. Тебя не смогу ».
«Себя или себе? Что хуже? – думал я и понимал, что больше в этой жизни я ничего не понимаю.
«Ну и что теперь?»
«Могу сказать одно. Ты ничего не потеряла».
«О чём ты?»
«Шармовая ты!»
«На каком слоге ударение?»
«На втором от начала»
«Тогда мне нужен словарь»
У меня этих словарей целая полка, да ещё и в компе немеряно…»
«Так и что это значит? Я остаюсь?»
«Как хочешь».

27
«А ты знаешь, что такое кварк?»
«Кажется, что-то из физики…»
«Кварк – фундаментальная частица в Стандартной модели, обладающая  электрическим зарядом и не наблюдающаяся в свободном состоянии, но входящая в состав андронов; сильно взаимодействующих частиц, таких как протоны и нейтроны В настоящее время известно шесть разных «сортов» (обычно говорят– «ароматов»). Один из ароматов – частицы с нулевым значением – носят название Чарм или Очарование».
«Ну и к чему эта лекция?»
«Потому что люди существуют подобно кваркам. Появляемся, исчезаем, возникаем снова… и так до бесконечности. Существуем, пока взаимодействуем… Наверняка, мы с тобой кварки одного аромата».
«Поэтому ты здесь?»
«Иного объяснения я не вижу

28
«Что мы с тобой делаем?»
«Взаимодействуем…Терпеть не могу всю эту пошлую лексику…»
«А именно?»
«Секс, заниматься любовью, или как-то ещё, что похуже…»
«Это возрастное…»
«Причём тут возраст?»
«В самом деле, не причём»
«У меня, к примеру, язык не повернётся называть эти занятия своими именами… Ну какая любовь может быть в наши с тобой годы?»
« Потому ты и придумала эту, вполне нейтральную формулу: плотское взаимодействие…
«Платоническое, плотское рядышком стоят. Даже созвучны. Не так ли?»
«Единственное, о чём я сожалею, так это о детях. Не будет их у нас.
«Не надо было бегать от меня!»
«Недавно какая-то дама преклонных лет, родила».
«Несчастное дитя! Она отдаст концы, а ребенку одна дорога – в приют?»
«Всему своё время. Ты прав».
«Это не я. Так учит Екклесиаст…
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру. Что пользы работающему от того, над чем он трудится?..»
«А над чем ты теперь трудишься?»
«Пишу рассказ»
«О чём же он будет?»
«Сначала он был обо мне, а теперь ещё и о тебе!
«Как, всё-таки, вовремя я вернулась!»

Одинокий, я готов был терпеть бесконечные, подобные этому, разговоры. Усталость возрождает в нас доброту и другие врождённые качества:
искренность, терпение и снисходительность…

29
Старея, женщина умнеет. Быть может, потому что теряет красоту? Но ведь бывают и тут исключения. В том самом возрасте, который все они боятся, некоторые обретают новую красоту и при этом совместимую с мудростью. Хотя мудрость и разумность отнюдь и далеко не одно и то же. Их легко спутать как сумасшествие и безумие.

В конце концов, и я пришёл к выводу, что всю свою жизнь провёл рядом с одной и той же. Просто она принимала разные обличия. Была то высокой, то миниатюрной, то стройной блондинкой, то рыжей толстушкой… Жизнь показывала мне мою женщину со всех сторон, тем самым учила понимать и принимать её многогранную природу. Второе удаётся раньше, первое – постижение более длительный и трудоёмкий процесс. Потому мы и пытаемся искать другую. И всякий раз находим всё ту же, мучаясь угрызениями.
Скажу больше. Изначально и навсегда нам даётся только одна женщина – на все жизни и на все измерения. И чем раньше ты об этом узнаёшь, тем легче преодолеваешь себя и делаешь более осмысленным существование своей женщины. Таков неотменимый закон извечного взаимодействия.
Однолюбы – это те, кто открыли для себя эту вселенскую тайну. Это они до последнего держатся за руки, являя миру образ любви на всю жизнь, а если ещё точнее – на все жизни.

Красивая она или глупая – неважно. Восхищая умом или умиляя нелепыми, нелогичными действиями, женщина одинаково успешно ведёт свою пару туда, куда следует.
Творя не ведая что, она, однако, всегда поступает как надо и только благодаря этой неотразимой силе мужчина развивается и добивается решения неизбежных задач.
Со временем взаимодействие переходит на более тонкий уровень, когда для понимания никакие слова им больше не нужны.
Даже в разводе, даже после смерти одного взаимовлияние пары не прекращается. Никакое расстояние не в силах прервать эту, раз и навсегда предопределённую, согласованность.
Она делает его, чтобы он делал её. Она отрицает его, чтобы он отрицал её. Так в единстве и борьбе противоположностей, осуществляется тот самый переход количества в качество.

Благодаря этому я научился многому. Существенным образом исправил себя самого. Стал добрым ко всем, возлюбил близких по родству, по дружбе. Забочусь и волнуюсь о них, готов отдать последнее своё имение во благо этих людей.
Но есть ещё и немало тех, кого не приемлет моя душа. Среди них и такие, которых ненавижу. Даже среди тех, кого простил…
А что если это не ближние, а чуждые?
Враги рода моего, которые в предыдущих и последующих жизнях не раз пытались (или попытаются) сбить меня с пути, вмешаться и рассогласовать тонкую систему того самого взаимодействия?

Преодолеть антипатию пока ещё выше моих сил.

30
Не скоро к нам приходит понимание силы. Например, силы слабости. Восточные единоборства зиждятся как раз на этой силе. Ловкость и тонкий расчет, жажда победы и соответствующая философия помогли Давиду победить Голиафа.

31
Per aspera ad astra.
Я преодолел этот путь. Я продрался. Оглядываюсь назад, вижу на терновых иглах и шипах колючих роз куски одежды, шкуры и кровь…

Но почему мне всё ещё больно? И неужели так будет всегда?

«Ты знаешь, откуда у тебя столько энергии?»
«Так уж и много?!»
«Судя по тому, что ты сотворил, да! Ты обладаешь недюжинной силой»
«Надо же. Никогда не думал об этом».
«Давай вместе подумаем. Авось, тебе понадобится и эта информация.
Две вообще-то версии мне видятся.
Ты как-то написал о своём когтакте с Илиёй Муромцем в пещерах Киевской лавры. Когда он показал тебе свою хтоническую силу…»

…В начале двухтысячных мне посчастливилось в очередной раз побывать в священных Киевских пещерах.
Когда группа добралась до места, где располагаются мощи Ильи Муромца, я почувствовал усталость и, опершись на раку, Святого Ильи, подумал: «Какой же ты небольшой. А ведь по былинам – богатырь!» И сразу же со страхом ощутил, как подо мной покачнулся пол. Возникло ощущение землетрясения. Отшатнувшись, я тут же сообразил. Это Илья в ответ на моё сомнение показал свою силушку.
Пережив такое в Киево-Печерском подземелье, я окончательно уверовал. И больше не сомневаюсь в силе Божиих угодников-чудотворцев и православных святых!

«Почему хтоническую? Илья православный богатырь…»
«По одной из версий титан этот становится на ноги от поднесенной странниками колодезной водицы. Колодезная – значит, подземная. Источник силы главного русского богатыря – под землей.
Во втором варианте ему перелаёт свою мощь Святогор, который братается с ним. Отец великана – старик «тёмный». Он слепой. Мужики, слуги поднимают вилами длинные до земли ресницы его, чтоб он мог что-то увидеть. Ещё один признак хтонизма вроде Вия или Касьяна.
Отец Святогора испытывает Илью.
Великан протягивает побратиму сына руку. Тот, предчувствуя, недоброе, подсовывает старцу раскаленное железо.
«Крепка же у тебя рука, богатырёк!– доброжелательно заключает колоссальный слепой.
Но и на этом обращение Ильи не заканчивается.
Побратимы находят гроб с надписью – «кому сужено, тот и ляжет». Примеряет гроб Илья – велик, Святогору же оказывается в самый раз. По его просьбе Илья накрывает побратима крышкой. Так была она тяжела, что снять её он уже не может.
После чего Святогор завещает Илье меч и передает силу.
Такой вот источник силы у главного героя русских былин, впоследствии ставшего ещё и православным святым.
А что, если ты в тех пещерах и получил эту свою творческую энергию?!
Помнишь, как этот герой обновляет силы после битвы с Соловьем-разбойником?
 
Поехал... да во темны леса,
Во темны леса да дремуция,
За болота же за дыбуция,
Повалился Илья да во сыру землю…

«Во сырой земли да двадцать лет лежу,
Двадцать лет лежу, да не выглену».

Но не всегда на обновление сил столько времени требовалось.

В поединке с «нахвальщиком» – Жидовином поверженный было противником Илья, прижимается к все той же «сырой земле» и «от земли ему силы втрое прибыло», после чего и побеждает.
Раз за разом герой получает силу от земли или из-под неё. Это в нашем эпосе.
В греческой мифологии таким же образом получает силу свою Антей – хтонический великан.
В свете этого понятно, почему Илья так легко переносит заключение, которому подверг его князь Владимир, заточив богатыря «во погреба во глубокие». Наказал он его за учиненный в Киеве разгром княжьего пира для «голей» и расстрел из лука церквей, но особенно за угрозы в адрес князя-Крестителя. Понятное дело, из подземелья вышел совсем не изможденный узник, а настоящий монстр, который «рычит по-звериному, свистит по-соловьиному» и в одиночку разгоняет осадившую Киев немалую орду.

Такой вот мощи набрался он у Хтоноса.

Не он ли, подземный этот владыка, взял нынче верх на матерью городов?!»
«По- твоему. выходит, что, наш Илья не святой?!»
«Слава заступника земли нашей настолько велика, что перевесила. Илью хвалят и молятся ему, а про источник силы его не поминают. Возможно, ещё и потому, что земля, которую он защитил, та самая Русская».

«Вовремя же я побывал в тех пещерах! Теперь меня в них вряд ли бы пустили».
«Ты ведь туда и до того спускался. Но в предыдущие разы ничего не произошло. Илья видел, что ты пока и без его помощи справляешься. А когда ты явился к нему обессиленным до такой степени, что даже на гроб его опёрся, он в тебя и вселил силу подземную.

От Ильи идёт слава непобедимости народа. Никакие силы не могут нас покорить. Чем беспощаднее нас топчут сапожищами, тем ещё более сильными поднимаемся мы от земли…
Не отсюда ли эта  мудрость: «Они нас бьют, а мы крепчаем?!»

32
–Поиграем?
–Я первая!
–Ладно. Как ты успеваешь раньше меня заявиться?
–У меня моторика лучше.
Итак, слово!

– Аспирант
– Отпирант.
– У меня лучше: аспиринт!

– Запирант
–Транспорант.
– У меня лучше: корпорант.

– Стоп! Найдена форма! Мне как раз нечто такое с утра хочется ввернуть.
– А больше ничего тебе не хочется с утра?
– Хотелось. Но я самоудовлетворился.
– Ты хочешь сказать, что у нас появился кофе? Неужели ты ходил в лавку?
– Я для таких походов слишком ленив. Да и незачем. Пачка в нижнем ящике завалялась. Представь себе, непочатая.
– Тогда удовлетвори меня.
–Ты в себе?
– Вещь в себе.
– Сама что ли не можешь?
– Дамы любят кофе в постели.
–Ты разве не видишь, как я занят.
– Только что занятость твоя была очень даже незаметна.
– Игра слов тоже работа. Быть может, самая главная в моей жизни.
 – Я тебе помогаю, а ты даже спасибо не сказал…
– Спасибо, неулыба!
– Да как же ты смеешь так обзываться? Веселее меня нет девушки в нашем квартале…
– Повернись и немедленно оцени мою улыбку!
« О! Какие, всё-таки, у нее губы. Не у всякой молодой они такие пухлые…»
– Скажи вслух то, о чём ты только что подумал!
– Я подумал о губах…
– Дальше не продолжай!
– Почему же?
– Ты однообразен в своих комплиментах. Лучше молчи и целуй меня!

–А ты неосторожная.
Сердце у меня молодое, а сосуды старые. Могут и не выдержать такого напора
– Не прибедняйся!
–Тебе же потом хуже будет…
– Хуже, чем было?

–Ну и где ты теперь?
– Там, где хорошо
– Но меня там нет
– Похоже, ты на время отошёл
– Не угадала; я всё ещё отхожу по-сте-пен-но…

– Знаешь, что? У нас деньги на исходе.
– Деньги, как время, всё время уходят. Иногда медленно, а то вдруг улетают, не успеешь оглянуться.
– Не зря сказано: время – деньги.
– Лет двадцать назад, я бы пошла на панель…
– А я бы тебя не отпустил.
– Ну, во-первых, тогда я была не с тобой, во-вторых, я бы тебе не сказала…
– У тебя, как я вижу, есть этот опыт.
– Ни на какую панель я не ходила. У меня всегда была приличная работа.
…хотя и малооплачиваемая. Однако я умудрялась откладывать на чёрный день…
У меня есть накопления.
– И как велики они?
– Не знаю. А давай мы посмотрим…
– Если для этого надо куда-то идти, я пас…
– Ты ведёшь малоподвижный образ жизни. Это может плохо отразиться на здоровье. И не смотри на меня так.
И на моём тоже. Ведь мы взаимосвязаны и тем, что жить обязаны.
–Ты меня довольно давнего часто цитируешь. У тебя отличная память.
– Обычная память. Просто я тебя всё это время читала. Причём весьма предвзято. Когда злишься и любишь, всё крепче запоминается, даже такие мелочи.
– Для тебя мои книги мелочь?
– Пойдём, я тебе покажу, как я отношусь к тому, что ты делаешь.
– Мне было в облом идти по начинающейся жаре. Но что-то, все же, заставило меня подняться. В мятых шортах и одинаковых футболках мы явились в РНКБ.

Через месяц она издала мои рассказы. Это был довольно вместительный том. Целый год книга продавалась и кормила нас.

33
– Ни у тебя ни у меня так и не получилось сделать в этой жизни самое главное.
–Ты говоришь о детях? Не так ли?
– А что-то ещё может быть главнее?
– Если бы мы тогда по глупости не разбежались наверняка и у нас бы они завелись.
– Ты так об этом сказала! Я имею в виду интонацию.
– Мне детей никогда не хотелось. Я говорю не о крошках, когда они ещё так похожи на ангелочков. Но даже и такие мне были бы в тягость. Памперсы, пелёнки, ор по ночам…
Да и рожать я всегда боялась. Даже подумать было страшно.
Но самое главное, что меня останавливало, это взрослые девицы, у которых очень рано просыпается между ног известная проблема.
Постоянная тревога, как бы не изнасиловали, как бы не убили.
Ты обращал внимание на соседскую кошечку? Чистенькая, тихонькая, а ни один дворовый котяра в её сторону даже не смотрит. Как ты думаешь, почему? Стерилизованная она.
Ничем такая не пахнет. А за нами, девушками, всегда хвост ароматов тянется... неистребимая приманка. Вы, мужики слышите её, потому и волочётесь за каждою юбкой…
– А чем же тебе мальчишки не по нраву?
– Та же промежная проблема. Если не он кого-нибудь убьёт, так его зарежет   соперник…
Армия, война, криминал, тюрьма, винище с табачищем… Да мало ли чего ещё!
– Если бы так рассуждали все женщины, мы бы вымерли, как лемминги…

Слушая эту пургу, я понимал, что таким вот образом она пытается реабилитироваться в собственных глазах за бездетность и несложившуюся семейную жизнь Я смотрел на неё и, казалось бы, не замечал морщинок, которых она не стеснялась, и думал о том, как же эта женщина по-особенному целуется. Она даёт тебе рот и уже в процессе, поворачивает голову. Этот поцелуй с поворотом с ума сводит. Меня старого, повидавшего всяких женских уловок, ловеласа. А самое главное, что делает она это движение не нарочно. Похоже, она даже не знает про эту свою особенность…

34
Если кто-то успел подумать, что я какой-то не такой, то это заблуждение. Просто я умею маскировать свое лицо до полной невидимости, словно бы надеваю китайский плащ, из- за которого выглядываю, показывая всем, что я ещё здесь и сомневаться в моем присутствии не стоит.
И хотя многие мои пороки, изъяны или недостатки для близко стоящих ко мне сограждан, я уже не говорю о родне, давно не тайна, есть кое-какие фобии, о которых я никогда не проболтаюсь.
Вам же признаюсь только в одной. Я боюсь уснуть в момент, когда готовлю Жаркое из Джанкоя. Это наше фамильное блюдо, секрет которого не разглашается вот уже в течение десятка поколений. Секрет этого красивого, ароматного и вкусного блюда передаётся от старшего старшему. Возможно, и скорее всего, я свою эстафетную палочку завещаю одному из моих племянников. Рецепт Джанкоя передаётся только по мужской линии. Пока свернутый в трубочку, начертанный от руки на старинной веленевой бумаге с обрезом он ждёт моего часа в семейном сундуке, который в своё время отковал один из моих предков: кузнец-оружейник.
Сундучок этот никто открыть не сможет, если не знает секрета. На всей поверхности его нет никаких зацепок, чего-нибудь типа заклепок, углублений и стыков…
А боюсь я уснуть, потому что жаркое это надо готовить ночью, пока все спят и никто не сможет проследить за твоими действиями, особенно за их последовательностью.
Жаркое из Джанкоя требует внимательного наблюдения и обхождения. В противном случае в следующий раз оно может не получиться. А уж если сгорит, пиши пропало. В таком случае повар теряет квалификацию надолго, если не навсегда.

35
Либералиссимус! Лицемерзость! – неологизмы из моего личного словаря. Очутились они там вследствие моей реакции на ту или иную конкретную личность.
Между этими весьма интенсивными сарказмами не менее двух десятков лет. То есть они являются мне не так уж и часто. Я называю их молниеносными находками. Радуюсь им, берегу их, любуюсь и щеголяю ими как драгоценностями.
Такие словоформы дорого стоят. Некоторые из них ценнее не только афористичной строки, но и целого стихотворения.

Родная речь, как же я благодарен судьбе за то, что ты у меня есть! Как счастлив я чувствовать эту свободу выражения чувств и мыслей, которую ты мне даёшь!

36
К власти он пришёл неожиданно. Страна на тот момент будущего своего начальника просто не знала. Но почему-то именно его, спустя всего полгода, народ при небывалой активности избрал. Поначалу я полагал, что случилось такое потому, что он пришёл на смену алкоголику, сдавшему распавшуюся империю на разграбление силам, которые готовили эту кошмарную катастрофу, унёсшую миллион сограждан, остановившую развитие экономики, погубившую лучшие в мире социальные системы. В первую очередь военно-промышленный комплекс; бесплатное здравоохранение, образование, культуры… Тихо, не вызывая раздражения Запада, преемник взялся за преодоление разрухи, восстановление народного хозяйства в той последовательности, в какой они были перечислены выше.
За десять лет целенаправленной и достаточно скрытной работы страна вышла на второе место по вооружениям, выплатила долги, и стала претендовать…
Народ в массе своей был от него восторге. И чем выше поднимался его рейтинг, тем сильнее ненавидела его кучка лицемерзких.
Так я назвал их для себя.

Ему я не верил.

Лицемрзкие же только говори ли, что не верят ему. Я это знал. Просто видеть то, что не доступно другим, меня научила моя свобода. Та свобода, за которую человеку приходится платить самым дорогим, что у него есть.
Самое, разумеется, дорогое это жизнь. Но рядом с этой ценностью всегда находится мать всех достоинств. Доброта.
Мать бывает дороже свободы. Но я не знал об этом, пока не заплатил за неё добротой.
Вместе с обретением свободы пришло ко мне неверие в добродетели.
Долгие годы я наблюдал за ним. Издалека, ведь нас разделяет не только пространство и положение в социуме.
Дистанция эта надёжно обеспечивает мне безопасность.
В этом к нему отношении не всё и не всегда у меня было ровно. Меня всё это время мотало из крайности в крайность. То я, как большинство сограждан, впадал в эйфорию, покорённый успехами кумира, то, ловя его на каких-то, доступных моему пониманию, промашках, склонялся к сарказму. То вдруг снова изумлялся его хитростью и умению просчитывать политику на ходы вперёд.
Меня раздражала его осторожность. И я считал его перестраховщиком. Всякая уступка неприятелю, казалась мне малодушием.
Иногда я делал относительно его совершенно невероятные выводы. Так я полагал, что он агент международного заговора, поставившего целью уничтожить стану. Искоренить православие и другие верования согласованные веками.
Порой мне казалось, что он посланник сатаны, но чаще склонялся к тому, что он бессмертный и даден Господом по воле Всевышней.
Пророк Даниил написал про некие времена, которые похожи на моё: «Бог небесный воздвигнет царство, которое вовеки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно» (Дан. 2:44).
И это Даниил сказал не о каком-то земном царстве, о котором сейчас многие мечтают и пытаются его установить, ибо оно есть царство Антихриста. Пророк же нам предвозвестил, что это есть Вечное и Небесное Царствие Мессии, которое сначала разрушит все земные царства, в том числе и то, последнее, о котором многие так стараются и дальше будут ещё больше стараться, и только потом Царство это утвердится, чтобы стоять вечно...

37
С появлением в доме женщины мне стали сниться фантазмы… Едва ли не каждую ночь какой- нибудь сюр. В памяти из увиденного редко что оставалось. Да и то лишь какой- то фрагмент. Я никогда не толковал свои сны. Даже неприятные. Возможно потому что, оставляющие нехороший осадок, сны тут же забывались. А быть может, они потому тут же забывались, что были непереносимы?

Эта же гадость никак не отставала.

Перед порогом почти у самого входа в дом змея под колодой. Я бы не обратил внимания. Тем более, что дом этот был чужой. Я лишь проходил мимо него. Мимолётное внимание мое привлёк клубок змеят. Они были розовые и мелкие, напоминающие червей.
Что касается змеи, то виден был только её чёрный хвост и задняя часть, покрытая оранжевыми пятнами. Живородящие змеи бывают или не бывают? – подумалось мне. Я содрогнулся и подавил искушение раздавить этот копошащийся клубок.

И я спросил, что бы это значило?
– Это значит, что я змея подколодная. Появилась в твоём доме.
– То был чужой дом. Без крыльца. А у нас оно есть…
– У нас? Ты говоришь и от моего имени?
– Не начинай. Ты со мной, значит, у нас.
– Была бы другая, ты бы тоже так сказал?
– Другой бы не было, как не было никого много лет до твоего возвращения…

Она пила кофе. А я чёрный чай.
И в тот момент впервые за всё время с тех пор, как женщина эта появилась за моим столом, спросил про себя: «Что ты здесь делаешь?»
Мысль эту она тут же прочла. Закурила и сощурилась от дыма.
«Я могу исчезнуть, так же, как появилась.
А я подумал, что, случись такое, вряд ли бы я сожалел. Правда, пришлось бы поволноваться: куда и почему она пропала.
Не дожидаясь моего возражения, она сказала:
– А мне тоже кое-кто приснился…
Я снова промолчал.
– Никогда не дотумкаешь…
Я промолчал опять.
– Ну, я так не играю. Отдавай мои цацки, я пойду с девочками дружить.
Девочками она прозывала соседских старушек, что целыми днями околачиваются на нашёй лавочке.
– Всё хочу спросить, о чём ты с ними балакаешь часами?
– Так уж и часами! Хотя мог бы догадаться…
– На основании чего?
– На основании, хотя своего меню.
– Интересный поворот мысли…
– Не тупи! Сам же вчера хвалил мой борщ?
– Вкусный был борщ.
– Они со мной рецептами делятся
– Кто ж тебе приснился?
– Он!
– А конкретно?
– Презик.

38
– Перестань о нём думать!
– Как не думать о нём, если от него зависит, продолжится ли жизнь на земле.
– Не только от него.
– Когда всё случится нам некогда будет размышлять о бренности бытия. В том ужасе, который обрушится на наши головы, мы о нём даже не вспомним.
– Я должен успеть проклясть его и всех, кто вместе с ним довели человечество до ада.
– Вот я и думаю, быть может, следует всех таких, как он, лидеров ликвидировать?
– Нашего ликвидируем, а его партнёры останутся. И нажмут на свои кнопки…
– И получат автоматический ответ?
–Наш презик образованный, симпатичный, А его «партнёры» – невежи, дубьё стоеросово.
–Нашего жалко!
– А что если он, и впрямь, бессмертный? Присланный воспасение…
Сколько уже раз население земли самосжигалось?! Наука пришла к такому выводу. А во что превратил разум другие планеты нашей системы?
– Дежавю!
В детстве. Мама боялась атомной бомбы… Ая уснуть не мог
– А сейчас не страшно?
–Эта война погубит не только миллиарды людей. Но сотрёт из памяти Вселенной все наши достижения. Научные, художественные…
Вот потому наш-то и лавирует, хитрит, играет в поддавки… Вынужден так поступать, хотя бы потому, что имеет дело с олигофренами, имбецилами…

Я так люблю наш язык!
Я так люблю мой полуостров.
Я так люблю людей, птиц, животных, насекомых, цветы, особенно полевые. Я обожаю абрикосы и помидоры. Всю зелень огородную, овощи и плоды северного полушария…
Я всё это не хочу потерять. Но более всего мне страшно тебя потерять.
– Нашлось и для меня местечко. И я не в обиде, что оно прячется во саду и в огороде.

39
– Твой папа был чёрный?
– Он знал, что ты это знаешь.
– Поэтому так относился?
– Он боялся, что ты выдашь его тайну…
– Мне он казался настоящим человеком.
– Они это умеют, иллюзионисты они…
– Он мне казался симпатичным.
– А я его любила, пока не поняла, кто он.
– Он вёл в моей газете политическую колонку
– Благодаря тебе. Ты ведь его туда привёл.
– У него была брошюра про комсомол.
– Он ненавидел эту власть, хотя и был коммунистом.
– Ты считаешь коммунистов святыми?
– Далеко не всех.
– И я так же о них думал. Но лишь до какого-то времени.
– Он умер, когда понял, что разоблачён.
–Такое возможно.
– У диверсантов так. Пока они законспирированы, они живут. При малейшем признаке провала их убирают.
– И на чём он прокололся?
– Пока ты об этом догадывался, его кураторы не беспокоились. А когда я его разоблачила, они сразу же приняли меры…

Замдекана Бабин гонял своего племянника, как сидорова зайца.
«Журила! – голосом старшины из коптёрки, окликал он придурковатого родича, – Я тебя отчислю, если ты и дальше …» Далее следовала формулировка очередного проступка. И долговязый очкарик, по- стариковски скрипучим голосом с пугливой наглостью пытался отбояриться:
«Дядько Гриша, а шо такова?»
«Я тебя, дидьково отродье, отправлю к чертовой матери в Тирасполь, если еще раз…»
Журило был дерзким и бесстрашным. Поэтому нарывался на неприятности с невероятной периодичностью. Вследствие чего регулярно попадал в травмпункт. Можно сказать, не вылезал оттуда. С лица его не сходили фингалы, руки то одна, то другая висели на перевязи, а то оказывались в гипсе.
Однажды он и меня довел до кипиша. И когда я уже готов был кинуться в драку, он опустил длинные свои махалки и сказал: «Скажи спасибо, шо дидько запретил мне с тобой конфликтовать!»
Именно он и познакомил меня с нею – такой же как сам высокой, но миловидной двоюродной сестрой.
Некоторое время я не понимал, почему у замдекана столь особенное ко мне отношение.
Журила ни с кем даже в группе так и не сблизился. Дружил только с ленивым и неряшливым и тоже из Тирасполя одногруппником по фамилии Дзись.
Тот меня ненавидел, впрочем, как и всех парней, которым благоволили девушки. Его же ни одна так и не подпустила на расстояние вытянутой ноги.
Оказывается, ко мне так относиться у него была особая причина. Это я понял как только он меня познакомил ссо своей двоюродкой.
«Двоюродка» – это его слово. Мне оно не по нутру и поэтому употреблять его в рассказе больше не стану.

«Это папочка хотел, чтобы мы с тобой сошлись. Вероятно, он планировал через меня и тебя захомутать и заложить в свою колымажку. Ему в этой упряжке не хватало коренного. И в тебе такого он как раз и видел.
«Несколько раз я его видела среди майданутых на той самой площи…»
«Как ты могла его видеть, если он умер?»
«Я видела его там. Он умер по понятиям живых! А по понятиям мёртвых, которые там правили бал, он был. Мёртвые это те же бессмертные. Особенно, если они чёрные».
«Ты белая и высокая, он черный и коротышка. Как такое может быть?!»
Это потому что мама была белая. Она светилась. Они как раз таких ищут, чтобы повязать и оплодотворить. Она была ему нужна только для этого. Как только я родилась, он отшвырнул её на обочину жизни. И не уничтожал до тех пор пока она была нужна ребенку, то есть мне! А когда я выросла, мама сразу же и погибла. И покидала она этот мир в муках. Такое наказание было ей. Ночь, когда она скончалась, он провёл у аспирантки с кафедры диамата. Такой же чёрной с мёртвыми глазами…»
Я помнил эту девицу! Она потом работала в Доме бракосочетания. Я видел её там. Она регистрировала брак Журилы и сестры Дзися.

Национализм, если попал на язык, тут же в кровь и всасывается.

40
–Я консультировалась. Я пока ещё могу…
– Это немыслимо.
– Миллионы людей рожают, не думая о последствиях…
– Но они либо много моложе нас. Либо у них нет страха перед будущим.
Вспомни, что Он сказал: « Плодитесь и размножайтесь!» Плодами души и тела. Ребенок сначала в душе возникает, а затем уже во плоти.
У тебя, я знаю, душа есть. Я до того, как ты давеча сказал, что боишься меня потерять, сомневалась, что у тебя есть ко мне чувства.
– Поздно спохватилась.
– Давай хотя бы попробуем.
Она стояла передо мной на коленях, тронутая сединой и морщинками… В глазах её мерцала влага надежды. И я опустился к ней и обнял её.
Высокая, она сутулилась, обнимая меня.
Я это видел в зеркало.
Со стороны мы с ней в обоюдных объятиях выглядели по- сиротски.
Никогда не думал, что от чувств так больно бывает.

«Ты согласен?»
«Ну что мне с тобой делать!»
«То, что и всегда. Господь дал нам друг друга, даст и благодать»

Оказывается она религиозная, подумал я.
А она уловила мою мысль и поправила меня.
«Да, я верующая!»
«И если я раньше тебя Там окажусь, я найду способ сказать, что будет. А если ты, надеюсь, тоже позаботишься, чтобы знать, куда влечёт нас рок событий.

41
«Ты правильно сделал, что тогда не наступил на змеят…»
«Они меня крепко напугали … не знаю даже, как я сдержался». 
«То были детки не ядовитой змеи…так что ты зря испугался и меня напугал»
«Прости! Я боюсь пресмыкающихся!»
«Знаю. Ты ещё кое-чего боишься».
«Да! Высоты!»
«Поэтому ты такой. Высоко не взлетел, но и ни перед кем не ползал!»

42
В роддоме мы наняли платную бригаду, хотя ничего такого нам не грозило. Беременность шла нормально.
Акушер еще спросил, хочу ли я присутствовать при родах.
Я посмотрел на будущую маму и, увидел в её взгляде нежелание, с облегчением отказался.

Осложнение возникло на почве того, что она никогда не рожала. Поэтому пришлось делать кесарево. После чего она, усмехнулась, когда ощутила на своей груди нашу дочурку и впала в кому, из которой так и не вышла.
Врач сказал:
«Вашу жену поразил обширный инсульт! »

43
Принято считать, что маразм – это признак серьёзной деградации личности. Наверное, глядя на меня, кое-кто думает об мне сочувственно.
Внутри себя, я не такой, как может кому-то показаться. Я остро чувствую, адекватно соображаю, чётко анализирую. Только вот память подводит. Хотя…
Его я вспомнил по его олигофреническим интонациям. Поздравляя меня с юбилеем, он сказал: «Мы с юбиляром дружим сто лет (Господи, сколько же этому человеку?!) И скажу я вам от всего сердца, он всегда был для меня самым главным ингридиентом! (А я бы поправил: наверное, всё-таки реципиентом, потому что соки мои сосали все, кому ни лень).
«Кто это был?» – спросил я у дочери, она сказала, что это спикер. И даже фамилию назвала. Но мне это имя ни о чём не сказало, и я его тут же позабыл.
Тем более, что меня занимала женщина. Она так мне кого-то напоминала. Высокая, она сутулилась, танцуя с моим реципиентом, потому что он был коротышкой и кого-то мне смутно напоминал…
Я силился вспомнить её, поскольку её облик и всё остальное трогали меня до слёз. И, сидящая рядом со мной, дочурка, то и дело незаметно для публики вытирала мне щёки.
Я пытался обратить на ту женщину и её внимание. Но она всякий раз говорила мне: «Папа, о ком ты говоришь, я никого похожего на твоё описание не вижу!»
«В таком случае, скажи мне, с кем танцует спикер?»
«Спикер сидит напротив нас. Выпивает и закусывает. Мне шепнули, что он ждёт ответной речи. Ты готов?»
« И всё же скажи мне, с кем танцует эта женщина?»
«Папа, я не понимаю, о ком ты, тут полно женщин и все они с кем-то танцуют!»
«В таком случае, налей мне чего покрепче, чтоб я залил глаза и перестал видеть далеко».
«А тебе не поплохеет?»
«С какой такой стати?»
«У тебя сердце…»
«Без сердца жить нельзя!»
А внутри себя перефразировал: «Без женщин жить нельзя, нельзя, нельзя…»
«Папка!»
«Я тебя слушаю, не наслушаюсь!»
«Я тебя крепко-прекрепко люблю!»
«Тогда почему плачешь?»
«Ты очень старый и я боюсь…»
«А ты не бойся. Я знаю, сто меня там ждёт»
« Откуда ты знаешь?»
«Мне своим танцем сказала женщина… та самая»
«Страшно подумать, что тебя не станет».
 «Ничего, детка! Поплачешь и успокоишься, потому что такова сермяжная правда бытия».
И тут раздался этот иерихонский звук: « Внимание! Хватит пить! Сейчас будет говорить наш юбиляр!
«Какой зычный голос!»
«Твоё слово объявили, сказала дочка, – Ты не передумал?»
«Поздно менять ситуацию!»
«Тогда говори!»
«Товарищи и господа! Женщины и дамы! Все мы, как сказал уважаемый гость, ингредиенты главного блюда, которое вкушает и нахваливает сама Жизнь. И если ей на зуб попадается кто-то не съедобный, она его отдаёт собакам. Трудно быть неудобоваримым. Такое утроба Её не переваривает. Поэтому я и живу так долго…»

Хотел, было, сказать, как таки долго живу, но усомнился. И промолчал. «Они и без напоминания знают мой возраст».
И закончил так: «Желаю вам не сопротивляться, зубам, которые вас хотят прожевать. Потому что долго жить дело не лёгкое. Я эту муку взял на себя только из- за неё, дочурки моей…»

И она ответила достойно. Надела на меня сердоликовый чарм – ожерелье ручной работы известного коктебельского ювелира.
После чего я ещё немного выпил.
Помнится и такой фрагмент юбилея: дочурка усаживает меня в лимузин. Высокая, она сутулится, обнимая меня.

Эпилог
Кроме дочки и других каких-то родственников, был у него ещё и я – ученик, постоянно присутствующий параллельно его жизни.
Я ловил каждое напечатанное его слово. Это чувство было сродни любви незаконнорожденного сына к великому и недоступному родителю, который так никогда и не узнал о существовании литературного бастарда.
Сила моего чувства к нему была настолько немыслимой, что дочь его, красивая, умная девушка, не вызывала у меня совершенно никаких соблазнительных эмоций. Я смотрел на неё, как на сестру и ни более того.
Именно эта священная отчуждённость помогла мне появиться в его доме, когда он практически потерял ориентиры, хотя и продолжал творить и действовать, согласно внутренним, возможно, для него самого непостижимым мотивам.
Меня там восприняли как полезного поклонника и безропотно принимали мою посильную помощь.
Я стал там настолько своим, что мне прощались и некоторые мои слабости, и дурные привычки, хоть я и старался не допускать их явного проявления.
Я хотел знать о нём всё. Я полагал, что тайна его величия как раз и прячется в мелочах его образа жизни. И я выяснял, и собирал эти сведения, постоянно примеряя их на себя.
И всякий очередной раз убеждался, что размеры невидимых одеяний его не соответствуют моим данным. Какие-то из параметров личности поэта оказывались слишком для меня велики, а другие, непостижимым образом малы.

…Едва начиналась пора абрикосная, он отвергал традиционный стол и начинал питаться только этими плодами. Вялил мякоть, «сушкой запасаясь». Собирал косточки, даже горькие, поскольку не всякие годы случались урожайными.
Угощая гостей, он всякий раз удивлялся, когда те кое-как вкушали плоды. Он много знал об этих плодах. Рассказывал, что для сердечной мышцы.  целительна в них даже синильная кислота косточек. Что одной такой в день вполне достаточно для поддержки миакарда. У него было слабое сердце, но прожил он сто лет, свято веруя в абрикосовую причину своего долгожития.

Меня положили тахту в той самой комнатке, где он доживал своё, полное смыслов, столетие.
Проснувшись заполночь. Я нашел рядом на облезлой тумбочке стакан с водой. Она была тёплой и не освежила. Меня отрезвило другое, едва я рассмотрел дверь, через которую провели меня сюда с вечера пораньше.
Это была странная дверь. С круглой дыркой, аккуратно вырезанной на уровне подоконника. Лаз для кошки, которая его и выдала.
У них была взаимная привязанность. Они ели за одним столом, спали в обнимку на одном диване. Однажды она не нашла его на месте, и подняла нестерпимый вой, переполошив спящих.
Кинулись узнать, в чем дело. И не нашли старика.
Часа два бегали по окрестностям. Вернулись в полном перепуге? Упал со скалы, утонул, попал под колёса…
Чего только не передумали.
Заглянули в комнату, а там они – сладко спят: поэт и кошка.
Такое стало случаться всё чаще. Вдруг это лунатизм?! Проследили и ахнули-охнули.
Повадился наш девяностосемилетний дед на танцы ходить. Да не в клуб «Кому за тридцать», а на самый, что называется, «Ипподром», где молодняк гарцует.
Однажды и меня повели в укромное место на пригорок, откуда в бинокль наблюдал и я за тем, какие «па» наш папа там выделывает.
Ходил он туда вместе с кошкой, которая во время танго сидела у него на плече.
Танцевал Поэт отменно. У него даже партнёрша завелась. Крутая такая блондинка лет за двадцать. Она буквально летала в руках морского офицера. Не зря же он часто говаривал: «Бывших моряков не бывает!»
За лето всех, кто желал, обучил наш старик галантному обхождению с дамой, и танцевать, как его в своё время научили ещё в Нахимовском училище.


Бахчисарай
05.02.-05.07.18