Дети войны

                ВОЙНА МОЕГО ОТЦА
 


   Война застала моего отца в возрасте 32 лет, механиком Малого Черноморского Сейнера (МЧС), рыболовецкого колхоза «Труженик моря». К этому времени он построил дом, был женат, растил четырёх детей, и жил счастливо со своей красавицей женой Наташей.
   С начала войны сейнер участвовал в рыбном промысле на Азовском море, но и мирные суда фашисты обстреливали и бомбили. Для защиты от самолётов им на рубку поставили спаренный пулемёт. Ввели в штат старпома, и сейнер преобразился в военный рейдовый  тральщик РТ40  под флагом ВМФ СССР.
   Осенью начались сильные шторма, затем резко похолодало, Азовское море замёрзло, и РТ40 остался зимовать   в порту Темрюк. Зимой папа часто приходил домой, но только ночью. 
   Как только ледовая обстановка судам позволила выйти в море, РТ40 из Темрюка ушёл в сторону Керчи. Когда летом 1942 года наши войска в спешке отступали из Крыма на Кубань, были использованы все плавающие средства для переправы через Керченский пролив, в том числе и РТ40.
   Погрузка людей происходила самостоятельно, стихийно - судно не швартовалось, а шло вдоль причала. Люди прыгали на борт. За две минуты РТ40 был уже перегружен в два раза.  Если надо было везти раненых или груз, то применялось оружие командиров, чтобы успокоить отступающих.
   Немецкая авиация днём и ночью бомбила Керченский пролив. 
   На борту РТ40 кончилось масло, топливо, их можно было пополнить только в порту Кавказ, что и решил сделать старшина мотористов Михаил Кирьян.  Набрав два ведра масла, он уже шёл к судну, когда вой падающей бомбы заставил его упасть на землю, поставив впереди себя оба ведра с маслом, а голову обхватив руками.  До судна оставалось 10 -15 метров, когда грохнул сильный взрыв бомбы.
    Взрывной волной старшину и масло кинуло в                сторону. Он потерял сознание. Когда очнулся, были уже сумерки.  Всё вокруг горело, бегали, кричали люди. Болела голова, левая рука. Всё тело было в крови и масле.  Где стоял его РТ40, была большая воронка в причале, а судна не было. Он понял, что в него попала бомба, и нет теперь ни командира, ни старпома, а он не добежав десять метров до судна спас себе жизнь.  Надолго? 
   Его подобрали солдаты и положили в кузов грузовика, где был санитар. Санитар сделал быструю перевязку. Машина тронулась, старшина Кирьян впал в забытье.  Очнулся, когда его разбудили спрашивая: «Ты можешь идти пешком? Ноги-то у тебя целы.  Дальше не можем ехать - в грузовике кончился бензин».
   Наверное, инстинкт самосохранения придал ему силы, он шёл пешком ещё 50 километров.  Раненную руку ему только забинтовали, а она была набита осколками. Среди раненых, которые привели папу, был политрук, который по просьбе мамы, тети Маруси,  и других родственников оставил отца дома, и выдал  расписку в двух экземплярах: «Я старший лейтенант ф.и.о. в/ч (№ части)  оставляю старшину РТ40, в/ч (папина), Кирьяна Михаила Нестероевича, раненого на переправе из Керчи 16 июля 1942 года в руку и контуженного его жене Кирьян Н.К. станица Голубицкая Краснодарского края. 19.07. 42.»  И в конце подписи политрука и мамы.
   Помню, ушли все военные.  Было тихо. Немцев не было, но ходили слухи, что будут расстреливать евреев, коммунистов и моряков. 
   Осенью и зимой 1941 года отец приходил домой только ночью. В форме военного моряка его никто не видел, а если и видели, то не выдавали.  Его уважали как честного человека, он был для всех просто рыбак.
   По ночам от боли отец кричал и ругался.               
   Приходила тетя Маруся и другие. Советовали отцу идти в город Темрюк искать врачей. Рука пухла, могла быть гангрена с летальным исходом.  И тут приехала тётя Паша, она убежала из города Славянска-на-Кубани, где её могли выдать немцам, как жену чекиста.
   Тетя Паня, так её ласково называли, была родная мамина сестра, Мезинок Прасковья Кирилловна, лучший друг Михаила Кирьяна. Она пошла в Темрюк, нашла хирурга Кухаренко. Ей удалось его уговорить приехать к нам и сделать папе операцию. Тогда мы все дети ночевали у тёти Маруси без папы и мамы.
    Врач Кухаренко, знаменитый на весь район               хирург приехал с женой на простой телеге.  Они сделали свет от аккумуляторов, что привезли с собой и ночью сделали папе операцию .
   Узнай об этом хоть одна немецкая душа в станице, была бы смерть и отцу и хирургу, но бог миловал. Никто не выдал, а могли знать многие, что ночью делалось в доме Мишки Кирьяна.
   После операции папа пошёл на поправку.
   Рядом с нами жили когда-то богатые казаки Коваленко. Старый Коваленко, умер ещё в период коллективизации, два его старших сына были в Красной армии, а младший сын Лёня, которому шёл семнадцатый год, стал при немцах самым молодым полицаем в станице.
   Лёня пришёл к отцу и предупредил, что рано или поздно, но найдется сволочь, что выдаст Вас немцам. Самое лучшее, что может спасти, это спрятаться в осовах - в обрывах крутых глиняных гор, которые вплотную соприкасаются с Азовским морем, что подмывает их снизу. Этот природный процесс происходит медленно и давно. Все эти обрывы и крутые горы зарастают диким южным колючим кустарником, непроходимым для человека. Вот в этих осовах, Лёня предложил вырыть пещеры – спрятаться  от немцев.
   Другого выбора не было.
   Осенью отец, молодые парни, бодрые старики, потомственные казаки, такие как дед Пятак Александр Иванович по кличке Шелефон, дед Юшко Пётр Игнатович по кличке Маслак, дед Шаповал Карп Исаевич по кличке Мартын и другие, организовали рыболовецкую артель.
   Станичная оккупационная управа выдала этим рыбакам разрешение ловить рыбу, с печатью и подписью немецкого начальника, в котором был и список рыбаков. Отец тоже был в этом списке, но не под своей фамилией. Такое полулегальное положение давало возможность отцу приходить домой. Только ночью.
   Эта артель, снабженная колхозным имуществом, ловила хорошую рыбу и в приличном количестве. Часть рыбы, особенно красную рыбу и чёрную икру забирала управа, но оставшуюся  добрую половину рыбаки прятали для себя. Так у нас появилась возможность рассчитаться с хирургом Кухаренко за проделанную папе операцию.
    Хирург Кухаренко создал больницу, частную клинику, лечил людей, в том числе и немцев. Был членом городской управы города и района. Многих спас от угона в Германию. С приходом Советской Армии (СА) хирурга Кухаренко расстреляли как изменника Родины.  Не будь его, этого хирурга папа бы умер от гангрены или его расстреляли бы немцы, а заодно и нас всех. Жаль, что, тогда в военное время разговор был коротким. Расстреляли Кухаренко по доносу. 
    Осенью 1942 года и весной 1943 года в станице был порядок, немцев не было. Казакам раздали земли, что были у них до революции. Весной наша семья и семья тёти Маруси и дяди Гриши объединились, так как  у нас не было земли.  Пахали, сеяли и обрабатывали землю вместе. Отец к весне окреп. На поле приходил как наёмный рабочий. Всё остальное время рыбачил со своей группой стариков и подростков в обрывах на берегу Азовского моря в пяти километрах от станицы.
   Немцы появились в станице весной 1943 года, когда их разбили под Сталинградом.  Да и то сначала было много румын, которые грабили и насиловали даже старух. Их боялись больше чем немцев.
   Помню, немцы делали облавы.  Это были страшные облавы от берега моря до берега лимана. Каратели шли цепью в касках, с автоматами, на груди у них были металлические бляхи. Немцы наводили ужас, задерживали всех, даже румынских солдат.
   Отец дома появлялся только ночью. Ребята Коваленки, что насильно служили полицаями, предупредили папу, что его хотят поймать.
   «Тикай дядя Миша! На Вас есть донос, что Вы военный моряк».
   Хромой дядя Гриша Дмитренко купил у румын неплохую лошадь и двухколесный кабриолет.  Отца одели в зажиточного куркуля и он уехал в сторону Керчи с зашитой мамой в трусы распиской лейтенанта.   
   В Новороссийске уже шли бои. Урожай 1943 года мы убирали без отца. Отец благополучно добрался до горных районов Крыма, нанялся батраком к татарской семье. Лошадь и кабриолет у него отобрали румыны. Он тайно работал у татар. Когда в ауле появлялись немцы, его прятали в яме с двойным дном. Хозяйка сакли рисковала жизнью, но отца не выдала. Не были простые татары Крыма предателями, но когда много лет спустя Михаил Кирьян приехал в тот аул, где его освободила СА, то не нашёл ни только жителей, но и аула как такового. Люди и виновные, и не виновные все были высланы, а аул уничтожен.
   На освобожденной территории Крыма собирали всё мужское население, способное воевать и сортировали. Некоторых расстреляли на месте, другую часть направили в штрафные батальоны. Отца выручила расписка политрука, но ждать в тюрьме пришлось месяц.  Ему вернули звание старшины, но уже пехотного, назначили старшиной роты и отправили воевать в Карпаты.
   Про войну в Карпатах, а затем в Германии, отец неохотно рассказывал.  Но и по тем скупым его рассказам досталось ему не слаще, чем на Керченской переправе, хотя мы его семья это не чувствовали, получая от него чуть ли не каждую неделю по посылке, начиная с января 1945 года до самого конца войны. В посылках были в основном недорогие вещи , которое мама тут же продавала, за копейки, покупая нам в основном хлеб и крупу.
   Кончил войну отец в Германии и посылки перестали приходить. Пришёл домой он только в конце сентября 1945 года.  Ему было 36 лет.   
   Первое, что ему пришлось сделать на гражданке, это пойти получить мамину зарплату за два с лишним года работы в колхозе «Путь Ленина».
   Отец был одет в шинель, на плечах погоны с крупными лычками, лежащие буквой  «Т», на голове фуражка. Мамин заработок он принес в мешке. Там было четыре килограмма зерна.
     Так закончилась война моего папы.