Педагог Макаренко

В приёмную кардиолога вошла невысокая пожилая женщина. Осанка — прямая, взгляд — ясный, губы слегка подкрашены, волосы аккуратно уложены. От неё так и веяло духами «Красная Москва». Ну, знаете, такие, что пахнут слегка нафталином, но с достоинством. На вид ей дашь лет шестьдесят, ну, максимум шестьдесят пять. А оказалось, что бабушке уже за девяносто. Вот так-то.                — Здравствуйте, доктор, — произнесла она, садясь на стул с видом человека, который привык держать себя в руках, но сегодня слегка сдал. — На что жалуетесь? — спросила врач, молодая женщина в белом халате, с лицом, на котором читалось: «Ну, бабушка, давай, рассказывай, только без подробностей про котиков».                — Ой, доченька, сердце болит, — вздохнула старушка, доставая из кармана платочек. — Всё из-за этой вертихвостки, Клавки Верещагиной.                Врач, слегка опешив, спросила: — А кто такая Верещагина? Ваша знакомая?                — Нет, это продавщица в нашем сельском магазине. Я к ней каждый день хожу ругаться. Говорю: «Клавка, перестань моему Сергею вино продавать!» А она только ухмыляется: «Как же я не продам, если он совершеннолетний!»                — Ну, скажите, — продолжала бабушка, размахивая платочком, — где тут нервы выдержат? Так и хочется её палкой отходить, кабы не спаивала хороших людей!                Врач, слушая эту историю, задумалась: женщина в годах, а всё ещё воспитывает сына. Может, поздно родила? — мелькнуло у неё в голове. Чтобы уточнить возраст пациентки, доктор заглянула в амбулаторную карточку. Год рождения — 1929. Не веря своим глазам, она спросила:                — Скажите, Варвара Адамовна, сколько вам лет?                — Да уж, по моим подсчётам, должно быть девяносто. А может, и больше. Честно говоря, я уже и со счёта сбилась. Меня, вообще-то, матушка весной в поле родила. А регистрировать повезли поздней осенью, когда все работы закончились. Вот только оказия вышла: приехали к батюшке, а он оказался пьяным. Где-то набрался, ну, прям как свинья браги. Мать давай его уговаривать, чтобы запись сделал. А он еле лыко вяжет. Если бы не бутылка самогона, которую мать с собой принесла, пришлось бы ещё раз ехать к этому прохиндею. Батюшка, как только самогон увидел, сразу согласился. Записал всё, что ему продиктовали. А мать моя была женщина грамотная — одна из всей деревни умела считать до десяти. Но это, впрочем, не главное. У меня сердце болит только из-за Клавки.                                — Простите, — снова заговорила кардиолог, — я вот чего не могу понять: сколько же лет вашему сыну?                — Да он, доченька, в этом году на пенсию вышел! Теперь каждый день вином причащается. И всё из-за Клавки: управы на неё нет. Мало того, так ещё и другая беда приключилась: связался сын с малолеткой, которой тридцать восемь лет! Один стыд и срам на мою голову. Ну, скажите, разве тут сердце не заболит?                Медсестра, сидевшая в уголке, от услышанного поперхнулась.                — Ой, — встрепенулась бабушка, — он же у меня закашлял! Чуть не забыла. «Вот спасибо этой молодице», —сказала она, взглянув на медсестру. — Пойду в аптеку зайду, куплю ему лекарство.  Она быстро поднялась и направилась к двери.                — Прости, доченька, спешу.                — Подождите, давайте сделаем кардиограмму, выпишем лекарства, — растерянно проговорила врач.  — Да ну её, — отмахнулась бабушка. — Я посидела с вами, рассказала свою беду — и мне уже легче стало. Спасибо вам, побегу своего горемыку спасать! И тут, представьте себе, бабушка вдруг остановилась у двери, обернулась.                - А знаете, доктор, жизнь-то она, как кардиограмма. То вверх, то вниз. Но главное — чтобы сердце не остановилось. А у меня, слава богу, оно ещё стучит. И пока стучит, буду за своих бороться. И с этими словами она вышла, оставив врача и медсестру в лёгком ступоре. А за дверью послышался её бодрый голос: Клавка, погоди у меня! Я тебе ещё покажу, как хороших людей спаивать!                Вот такая история. Жизнь, знаете ли, штука сложная. Но пока есть такие бабушки, которые в девяносто лет готовы палкой махать за своих близких, мир ещё не совсем пропал.