Не дошла до фронта рота

Поле, рожь, шагает рота,
Сто, а может, больше их.
Всё безусая пехота -
Тридцать шесть им на двоих.

Командир суров, бывалый,
Подгоняет матерком,
Будто вовсе не устал он,
Хоть и шел как все, пешком.

Вещмешок, винтовка, скатка,
Звякнет чей-то котелок.
В вещмешке паёк солдатский,
Выдан сразу на весь срок.

Эй, ребята! Есть такие,
Кто на фронт не в первый раз?
Есть - рассказчики плохие,
Невесёлый их рассказ.

Лишь ефрейтор с русым чубом,
Да с медалью на груди,
Всё о бабах, но не грубо:
Ты, браток, меня пойми -

Я ещё бы полечился,
Да на койке полежал.
Но, случайно подженился,
Ноги в руки, и... сбежал.

И рассказ тот госпитальный,
Молодых развеселил:
Что ж ты, дядя, ненормальный?
Иль того, уже без сил?

Кто вздыхал, и тот смеётся,
Улыбнулся капитан -
Пусть, когда ещё придётся,
Не до смеха будет там.

Фронт всё ближе, громче рокот,
Словно где-то там гроза.
Смолкли шутки, только топот,
Посерьезнели глаза.

Подтянулись без приказа,
Строй ровнее, твёрже шаг.
Повзрослели будто разом,
Кто-то кашляет в кулак.

Поле, рожь, шагает рота,
Там лесочек молодой.
Вдруг блеснуло в небе что-то,
Самолёт, наверно свой.

Вон ещё, уже четыре,
А ефрейтор: Твою мать!
Расстреляют ведь как в тире,
В лес уже не добежать.

Капитан наганом машет:
Воздух! В стороны, в кусты!
Юнкерсы! Какие наши!
Брюхо желтое, кресты.

Звук моторов ближе, громче,
Вот один покинул строй,
За спиной оставив солнце,
Пролетел над головой.

Бомбу отстегнул от брюха,
У земли, на вираже,
И рванула бомба глухо,
У дороги, на меже.

Заходили гады кругом,
Поливая рожь свинцом,
Бомбы рвались друг за другом,
Черный дым, огонь столбом.

Хлеб горел политый кровью,
Сладок дым горелой ржи,
И кричало поле болью,
Задыхались те, кто жив.

...Шло к концу второе лето,
Страшной, прошлой той войны.
Шли бои у Дона где-то,
Гибли чьи-то в них сыны.

Не дошла до фронта рота,
Сто, а может, больше их.
Всё безусая пехота,
Сколько было рот таких?