252. Школа даосов о чувстве раскаянья

252.

О ЧУВСТВЕ РАСКАЯНИЯ

Как-то старик Накамура сказал мне, что чем выше стоит человек на лестнице восходящей духовности, тем он менее приспособлен к обычной жизни.

«Да, - подумав, продолжил он, - люди, совершенные, живут не земными делами, и их легко можно обмануть, чем и пользуются всякие пройдохи и проходимцы. Но, обманывая святого человека, они совершают великий грех, потому что, тот, кто соприкасается со святынями, и проявляет при этом подлость или зло, рано или поздно понимает, что совершает ужасную вещь, и тогда к нему приходит раскаяние, но исправить бывает уже ничего невозможно, если этот хороший человек переселился уже в иной мир. Человек со временем меняется, и не всегда он остаётся подлецом, чаще всего происходит так, что грешник вдруг осознаёт неправильность своего пути и принимается делать только доброе, совершая хорошие дела, но не всегда можно исправить то, что уже сделано. Тогда он обречён носить эту тяжёлую ношу вины всю жизнь, потому что человеческая совесть рано или поздно просыпается. Недавно я прочитал один текст, который предлагаю твоему вниманию».

И старик Накамура достал из своей библиотеки один старинный манускрипт и развернул его передо мной. И вот как я перевёл показанный им мне текст:   


О НЕБЛАГОДАРНОСТИ И РАСКАЯНИИ
 
Ху Мин-тин, цензор, выдающимся средь всех был мужем,
Огромной обладая эрудицией и знаньем,
В житейских всех делах он понимал младенца хуже,
Был не от сего мира как бы, и жил в созерцанье.

Не знал, сколько у лошади есть ног, как говорится,
При этом во всех высших сферах разбирался тонко,
Ничто от его взора в мыслях не могло укрыться,
Но слуги все его водили за нос, как ребёнка.

Раз принимал троих гостей, закуски подавали,
Три миски с мясом, овощами и вина немного,
Он слугам верил, те же золотых четыре взяли,
Друзья, это узнав, просили наказать слуг строго.

Изобличив слуг в воровстве, прогнал их вон из дома,
Однако к ним привык он, начались переговоры
И объясненья, что был оговор его знакомых,
Прошёл лишь месяц, вновь к нему вернулись слуги-воры.

Никто теперь не вмешивался, лишь была надежда,
Что он поймёт, что слуги дом приводят в разоренье,
Но благородный муж, ничто не видел, как невежда,
В конце же умер в бедности, в лишеньях, огорченье.

После кончины лишь пришёл старый слуга, рыдая,
И выложил на стол пред ним горсть золотых монеток,
Встал на колени, и в молитве произнёс, взывая:
- «Хозяин не имел жены, ни сына и ни деток.

Жил в одиночестве, и денег бы ему хватило
На сытную еду, одежду, жил бы без печали,
Но мы, все его слуги, забирали всё, что было,
К концу жизни до нитки его мы обобрали.

Теперь он умер, я стыжусь, принёс все сбереженья,
Помочь чтобы его похоронить, и откупиться,
Надеюсь в Царстве мёртвых ко мне будет снисхожденье,
Спать ночью не могу, вино пью, не могу забыться».

Сказав, слуга ушёл, другие все переглянулись.
И кое-кто из слуг в лице как будто изменился,
Один гость произнёс, когда все с кладбища вернулись:
- «Вам расскажу я случай, что однажды приключился,

Раз юноша-повеса встретил деву молодую,
Рыдавшую в отчаянье над свежею могилой, 
К ней приставать стал, в чащу затащить хотел, густую,
Но та, суровый приняв вид, ему сказала: «Милый,

Тебя я не хочу обманывать, скажу открыто,
Тот, кто сейчас лежит в могиле, увлечён был мною,
Но умер, заболев сухоткой. Тайну я открою:
Ведь я - лиса и оборотень, горем хоть убита.

Была я тронута его любовью, и мне стыдно,
Что умер он из-за меня, дала я клятву духам,
Что делать больше я того не буду, но как видно,
Ты хочешь, чтобы и тебе земля здесь стала пухом.

Хочу тебе совет дать, не гонись за невозможным,
А то не миновать беды, окажешься меж спящих».      
Ведь оба случая слуги с лисою сравнить можно,
Скажу лишь, что Ху жил и умер как муж настоящий».


(продолжение следует)

Власов Владимир Фёдорович