Покорителям Сибири посвящается середина

Но не знал Ермак, что не только в бою сражаться будет, что горе постучится и в его дверь…
Настасья всё это время молилась о «любезном витязе своём», ждала Ермака, писала ему нежные письма тайком от отца, плакала по ночам, целуя вышивку, на которой был изображён Ермак. Всё помышление её было о гордом и храбром казаке, даже когда днём она трудилась по хозяйству, не выпускала она Ермака из мыслей. И единственной мечтой, согревающей её сердце девичье, было то, что Ермак вернётся, и отец разрешит им повенчаться…
Мечты эти были, как замок из песка, и «вода правды смыла этот песчаный замок надежд»: пришла в дом Строганова жена Ермака и рассказала о браке с казаком этим и о том, что двое взрослых сыновей у них.
Строганов выслушал гостью, угостил, проводил, ни слова упрёка не сказал, только морщины выступили от сердечной боли за дочь.
После всего Строганов, подумав, как поступить, стал журить и наставлять дочь:
— Обманул тебя этот казак! Женат он! А ты ему верила, наивное дитя! Он же только в бою хорош, а в жизни… Эх, ты! Не помышляй даже о нём, мы тебе другого жениха найдём:  и моложе, и богаче, и знатнее!
Настасья бледная молчала, поджимая посиневшие губы, слушая отца и представляя себе того «другого» жениха. Затем встала и ушла молиться, а после слёзной молитвы Христу, попросила  отца:
— Отпусти меня в монастырь постричься!
Погоревал отец, да и отпустил Настасью. Уже будучи инокиней Марфой, писала Настасья письмо горькое Ермаку в Сибирь:
«Прости, витязь, как я тебя прощаю, но знаю я, что у тебя есть уже жена, так что я не невеста тебе больше, не горлица твоя: приняла я монашеский постриг, так что прощай, казак удалой, не увидимся мы более, но буду молиться, чтобы Господь Бог Иисус Христос простил нас…».
Мороз был на редкость крепким, а лошади вязли в огромных сугробах, когда холодным вечером Ермак получил это письмо. С молчаливой скорбью прочитал казак послание и опустил буйную голову, горя от стыда.
— Ермак, худые вести от Настасьи? — спросил, увидев смятение друга, Иван Кольцо.
— Вот, прочитай, сам поймёшь, друг… — ответил со скорбью Ермак.
Иван Кольцо прочитал послание на пожелтевшем листке, сочувственно посмотрел на друга и изрёк:
— Понимаешь, друг, ты виноват перед ней, и только выполнив, закончив свой подвиг в Сибири во славу Руси и веры православной, ты искупишь свою вину…
Так продолжался поход Ермака под бесконечными крупинками снега.
Хан Кучум собирал все силы, всех подвластных ему воинов: и русских, и монголо-татар, и мурз, и коренные народы Севера. Нешуточный бой разгорелся: страшными чёрными воронами налетали на казаков войска Кучума, но Ермак проявил мудрость, а хан Кучум — самонадеянность, приказав своим людям оставить занятые позиции и атаковать казаков первыми ( позиции ханских войск были на возвышении, которое было трудно взять). Победа была снова за Ермаком.
 При казаках Ермак радовался, восклицая громким голосом:
— Видите, мы победили! Пусть видят язычники, что с нами Бог!
Но в своём походном шатре Ермак молился тихо с горечью:
— Прости, Господи Иисусе, меня за то, что так поступил я с Настасьюшкой моей. Ради искупления вины совершаю подвиги эти и ради Отчизны любимой. Помоги мне, Господь Христос…
Казаки наконец-то заняли важный град: Искер, где нашли много продовольствия и где, когда утихло первая волна ликования, решили перезимовать. Зима, как назло, выдалась морозная, а в феврале не стихали метели. На городок-острог постоянно нападали ханские воины, в стычках Ермак терял много людей. Казаки  налаживали дружбу с местным населением, правда, старались ратники Ермака вогульских князей склонить к православию и получить с жителей Сибири дань.
Следующий бой выдался особенно тяжёлым, мешал холодящий мороз и северный ветер. Погибло много казаков и атаманов, но Ермак вышел к лету к реке Иртыш.
Медленно покорялась горделивая и красивая, как белый конь, Сибирь, тяжело строились новые остроги, дани казаки получали мало, ощущалась нехватка ратных людей, могучих, как сам Ермак, витязей.
Ермак рыбачил, когда птицею прилетела к нему добрая мысль: передать со Строгановым дань царю Ивану Грозному, и попросить царя о помощи. Мысль была так хороша, что Ермак бросил удочку и крикнул, всплеснув руками.
Строганов согласился, сам недоумевая зачем: по старой забытой дружбе и верной службе Ермака Строганову.
Скоро Строганов поставил пред Иваном Грозным соболя, рыбу, икру, которые прислал Ермак и с низким поклоном представился:
— Государь-батюшка родимый, я, недостойный купец Строганов привёз тебе от казака Ермака часть тех богатств, что он завоевал в Сибири во славу твою, Руси и Господа нашего Иисуса Христа, а просит Ермак твоей помощи, чтоб стрельцов своих верных ты прислал к нему…
Жестокий и надменный царь был расчётлив и, осмотрев дары, спросил:
— Ну, а кто этот Ермак?
Строганов задумался, что ответить, обида за судьбу дочери взяла вверх, и в расписных палатах царских прозвучало:
— Казак и вор он обыкновенный, внимания вашего недостойный, великий государь всея Руси…
Царь подумал, ухмыльнулся и ответил:
— Вор-то он вор, конечно, а подарки царю делать умеет…
Царь тут же отдал приказ стрельцам снаряжаться в поход в Сибирь.