Бабочка

 Наташка была лёгкая в общении, гостеприимная, полон дом людей. А что здесь плохого? Бабушка умерла, и Наташке по наследству достался добротный дом, с угляркой, баней, стайкой и собакой. Белый кирпичный, он жил своей жизнью. Его окружали деревья, и весной многих сводила с ума кипящая, дурманящая сирень. Собака бегала по двору на цепи и обтявкивала всех подряд: войти можно было только по приглашению. Верного, так звали собаку, на тот момент запирали в сарае.
                Наташка всегда улыбалась. Легко шла по жизни, порхала... А что ей плакать? Замужем побыла. Муж Валерка, красивый, высокий, работал в шахте, быстро нашёл другую или другая нашла его, неважно. А Наташка и не расстроилась... Идёт по улице, навстречу знакомая:
       — Люб, привет! Что сегодня делаешь? Пойдём в кабак? И Танюшку прихвати!
       — Ладно, во сколько встречаемся?
       — В шесть на остановке.
               Встретились. Едут в автобусе. Парни головы сворачивают. Наташка невысокого роста, вся ладненькая, светленькая, глазки сияют голубые. Природная блондинка. Танюшка среднего роста, шатенка, на щёчках ямочки, ресницы длинные, посмотрит, как рублём одарит. И Любка, на тот момент крашеная блондинка: бровь дугой, глазищи бирюзовые, как море. Одна другой краше. И лет всем за двадцать, и кажутся себе такими взрослыми и умными. Одна — учительница, Наташка — медичка и третья — бухгалтер.
                В ресторане перед зеркалом ещё наносят мелкие штрихи. Любке надоело смотреть на них:
             — Бурёнки, вы скоро? Хватит чесаться! А то напиться не успеем!
              Ресторан «Кузбасс» — место встречи молодёжи. Зал огромный, шесть рядов, но часто всё бывает занято, и некоторые ребята умудряются вместо стульев притащить ящики (выпросить в буфете, по знакомству) из-под пива или газировки и присесть на них. Главное — приземлиться. А посередине раздолье: целый ипподром для скачек. И оркестр: молодые, красивые ребята-музыканты. Играют две гитары, саксофон и фортепьяно. Ударник-Женька наяривает на своих барабанах и тарелках, подпрыгивая от азарта. Он в центре, на заднем плане, но все заглядываются на то, как он играет. Завораживающее зрелище!
            А вот и она, Муха прилетела! Марь Иванна, в простонародье Муха.
          — Ну что, девчонки, по пять рублей?
            "Девчонки" согласно кивают головами. Им приносят шампанское и по салату, они будут медленно, в перерыве между танцами, весь вечер ковырять вилкой, но так, чтобы тарелка не оказалась пустой, а то всё уберут. Неприлично же сидеть за голым столом.
          — Улица-улица, улица родная, Мясоедовская улица моя! Эх, улица-улица...
            Ну как тут удержаться? Девчонки выпили, осмелели и пошли вытанцовывать. Танюшка юбку сшила в пол, годе. Как крутанётся, супер! Да и другие фигуры свои выкладывают. Красотища! А народу тьма-тьмущая! Ребята-шахтёры, здоровые, красивые. Видно, зарплату получили. Весь зал битком. Самые смелые приглашают на танец.
          — Очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана,
            Вся ты словно в оковы закована, драгоценная ты моя женщина...               
            К Танюшке прицепился какой-то блатной кореец (по виду морды-лица). Знали его в городе и побаивались. Пришла, трясётся:
          — Он мне сказал, пойдёшь со мной. Если не пойдёшь, проткну твою печень!
            Пришлось искать каких-то авторитетных знакомых . Больше не подошёл. А было такое, что заказывали такси к чёрному ходу, и Марь Иванна провожала до машины. Страшно было. Всё равно ускользали. Наташка вышла и споткнулась о порожек. Захохотали:
          — Ой, и напиться успели!
           А после ресторана частенько в гости к Наташке всей толпой. Весело! — Продолжение банкета. Песни, танцы под магнитофон. Однажды за Любкой приударил певец из ресторана, Толик. Все девчонки млели, когда он пел. Люба ему очень понравилась, ухаживал за ней. А поехали к Наташке. Пришло время ложиться спать, Люба заерепенилась, строгих правил была. Толик ушёл в другую комнату, напевая:
           — Не дала, не дала, не дала, не надо,
           Я сейчас пойду к другой, она будет рада!
      Ну а Наташка и рада. Утром прощаются, Толик:
           — Спасибо. Всё было очень вкусно!
         Наташка хохочет. А что ей плакать? Артисты из погорелого театра! Жили девчонки друг от дружки недалеко и по своим домам разбредались. Мамки строгие были, ругались, если что.  А Наташке — полная свобода! Замужем была, терять вроде нечего. Никого, ничего не боялась. Непуганая ворона куста не боится. Но беременела. Как кошка. Организм молодой, здоровый, не успеет оглянуться и залетела.
           — Наташка, опять тошнила? Рожать что ли собралась?
           — Ну прям, кому рожать? Замуж выйду и рожу!
           — А что аборт не делаешь?
           — Какой аборт? Проскребут. Потом родить не смогу. Я сама себе акушер-гинеколог!
           И выращивала Наташка пятимесячный животик, пока не становилось заметно. Потом шла в аптеку, покупала сокращающие уколы и ставила поочередно. Она знала, что с чем чередовать и кого с кем. Медичка всё-таки. Всё было легко и просто. А что заморачиваться? Не успеешь оглянуться и жизнь пройдёт. Смеялась и говорила:
         — Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!
       Сколько Наташка их родила? Неизвестно. И кое-кто из подружек прознал, обращались, — и такое бывало.
          — Наташка, а куда ты детей деваешь?
          — Куд-куда. Раскудахтались... Да в огороде закапываю у забора.
          — Наташка, а они тебе не снятся, по ночам не приходят?
          — Да пошли вы, дуры... Ха-ха...
         Ни у одной из подруг детей не было, чувства материнские ещё не проснулись и не осознавали они того, что происходило.
         Как-то Наташка всё-таки рассказала;
       — Ой, девки, сон приснился. Темень непроглядная, ничего не видно, а я грядки копаю, копаю. И откуда из-под земли: ма-а-ма, ма-а-ма! Я копаю. Хочу достать того, кто плачет. Яма глубже и глубже. А никого нет, только громкий детский крик: ма-а-ма! Проснулась, волосы дыбом! Потом уснуть никак не могла.
           Разметала судьба подружек по разным городам. Встречались редко. Городок маленький, иногда друг про дружку доходили слухи. Кто раньше, кто позже, все вышли замуж. Танюшка долго не могла выйти. Потом, перед свадьбой одной из подруг, когда выходили жених с невестой из-за стола, дёрнула за угол скатерти, и вслед за подружкой выскочила. Муж был достойный. Высокий красавец, шахтёр, брюнет с синими глазами. Несколько лет у них не было детей. А потом народилась синеглазая Настя. У Любы тоже был ребёнок. Наташка вышла замуж за молодого, (моложе её по возрасту) красивого парня. Продали дом и уехали в Ленинградскую область. Там и жили. Долго ничего не было слышно о них.
           Как-то одна их общая знакомая собралась ехать в Петербург, узнала Наташин адрес и отправилась. Вернулась с новостями. Встретили её очень хорошо, почти выползая из дома, Наташа и муж. Как говорится «не просыхают». Детей нет. Наташа рассказывает:
         — Я так хотела родить ребёнка, что только ни делала! Лечилась в больнице и по бабкам ходила. Врачи говорят, что всё у нас нормально. А детей нет! А я ведь ни одного аборта не сделала!
        Так в небольшом городке спивается Наташка, сетуя на жизнь. А что ей остаётся делать? Выпил — и легко и весело! "Чтобы не было мучительно больно..." А нет другого смысла!
          Неужели это истина: "на истоптанной дорожке трава не растёт"? И откуда знать, у кого какая должна быть дорожка? Но гладкой она не бывает, это точно! И всё-таки, каяться нужно за совершённые грехи, слёзно просить прощения.  «Жена… спасется через чадородие, если пребудет в вере и любви, и в святости с целомудрием». Чтобы не настигла кара божья? Страшно! Очень страшно! Вот это он и есть — "Страх божий"?!