Недурак

     После смерти жены от тяжёлой болезни Арсений недолго хранил верность её памяти. Он и при жизни-то верен ей не был, хотя выбрал сам в свои тридцать два года, то есть с мозгами уже был, не по дурости. Увидел её на танцах и сразу решил: «Женюсь».
     Темноволосая и белокожая, щёчки яблочком малиновым, губки цветочком алым и глаза карие смеются и блестят, как автомашина новая. Таней назвалась. Двадцать только-только стукнуло. И хотя он любил её так, что ни одного нецелованного места на ней не было, но был человеком увлекающимся, поэтому в гостях зорко следила жена, на кого чаще всего поглядывал её муж, и если замечала, то несколько дней не разговаривала – сердилась.
     - Мама, - обращался он к ней на деревенский манер, - ну не смотреть же мне в одну точку. Подумаешь, на Люську несколько раз посмотрел. Хорошо плясала – вот и смотрел. Ты тоже на неё смотрела.
     В то время, когда впервые увидел свою Татьяну, таксовал он в Питере, тогда ещё Ленинградом звали. Две тыщи легковых машин у предприятия – и тыща восемьсот водителей. Все одеты в одинаковую униформу, без неё не разрешали садиться за руль. Экзамен сдавали на знание названий улиц города и где они, в какой части. Пока экзамен не сдашь, до руля тоже не допускали. Городским экзамен сдать было нетрудно, а вот иногородние мучились. Скажет экзаменатор: «Назови за одну минуту сто улиц в городе», - и те пыжились, пыжились, но не успевали за одну минуту сто назвать. А дело-то простое, там же уйма улиц «линиями» названы: Первая, Вторая, Третья… В одном Василеостровском районе их было двадцать семь. Скажи экзаменатору: «двадцать семь линий» и пошёл дальше другие улицы отщёлкивать.
     Часто в выходные наведывал он в то время тётку, родную сестру отца, которой по хозяйству помощь была нужна. Жила она в захолустном городишке на границе с соседней областью, райцентром считавшимся. Очень танцы любил по молодости, и первым делом по приезде - туда, в Дом культуры. До сих пор себя «танцором диско» зовёт, хотя седьмой десяток годов давненько уж распечатал.
     И ещё душа его пела, когда во всю ширь разворачивал гармошку. Лихо она звучала в его руках, задорно. И так же задорно он пел под её разливы. Впрочем, в его дружбе с гармошкой за долгие прожитые годы ничего не изменилось. Всё также вместе с ней он грустит и вместе с ней радуется. Даже больше того: когда в груди маята, именно задиристыми звуками гармони он в клочья разрывает её. Вообще-то в музыкальной школе он на баяне учился играть, но в армии при выполнении боевого задания оторвало ему половину среднего пальца на левой руке, и с баянными кнопочками пришлось расстаться.
     Наметил он Таню в жёны, а добиваться своего, несмотря на рост малый да вид неказистый, он умел. На выходных дважды потанцевал с ней, подурил ей голову хвастовством несметных своих достоинств, нашептал ей ласковых слов, от которых не только щёки – всё милое лицо полюбившейся девушки зарею розовело, а на третьи выходные – прямиком в её дом.
     - Люблю я вашу Таню. Хочу на ней жениться. А чтоб доказать, что намерения мои серьёзные, сегодня же остаюсь у вас ночевать.
Изумлённые родители глянули на Таню, а она глаза опущенные вскинула и «cогласна» говорит.
     Оставил он Ленинград, устроился на работу шофёром на местный хлебозавод  и начал своё гнездо семейное в Танином захолустном городке вить. Хорошее гнездо получилось - не дурак был. Двоих детей вырастили, внуки появились, в трёхкомнатную квартиру вселились, машина, дача за городом от родителей Тани досталась с шестью сотками, один га земли в деревне приобрели: сначала свои пятьдесят соток имели, а потом соседи свою землю предложили купить.
     - Соглашайся, - говорила жена. – Земля есть не просит. Тем более недорого продают.
     Да он и сам понимал, что отказываться не надо. Не дурак.
     - Всё у нас есть, - говорила его лапуля перед смертью, - жить бы да жить. А я вот умираю, Сенюшка.
     И ещё говорила:
     - Женись, но на молодой. С такой пенсией, как у тебя, любая пойдёт.
За участие в войне во Вьетнаме, за медаль, там полученную, хорошую пенсию ему государство назначило. От детей скрывал, сколько получал, чтобы не приучать их к иждивенчеству.
     Похоронил он жену. В душе печаль, но не в гормонах. После сорокового дня в разгул пошёл. Выпить он и раньше не дурак был, но теперь свобода появилась женщин охмуривать: а вдруг найдётся по сердцу – и жениться можно. Только перестарался он в выпивке: из-за приступов белой горячки дети сдали его в областной наркологический диспансер.
     После лечения в диспансере, где всем по простоте душевной хвастался своим богатством да умением играть на гармошке, пить стал осторожно, но к женщинам охоту не остудил. Проще всего, решил он, высмотреть для себя подходящую можно в Доме культуры, на вечерах «Для людей элегантного возраста». Вдовам и разведённым где себя повеселить? Только там. И стал он этих вечеров активнейшим посетителем.
     Одевался ярко, чтобы сразу заметен был! Рубашка жгуче жёлтая, галстук широкий (давно из моды вышедший!), шляпа с загнутыми вверх краями – по-ковбойски. И повадка смелая. Петух!
     Только с кем ни знакомился – не складывались отношения. И про достаток свой рассказывал, и про пенсию большую, но манкировали им женщины. А те, кто принимали ухаживания, самому не нравились.
     - Да всё какие-то пьющие и курящие. Я сам не курю, поэтому нехорошо было с ними, - признавался он своей новой знакомой. – А одна по квартире прошлась: это переставим, это вынесем, это заменим. Я и сказал ей: до свиданья.
     Но и с этой новой знакомой дело не сладилось: спустила она его по лестнице.
     - Примитив! Скользкий! Какой навязчивый, а!– в негодовании говорила она, нервно меряя шагами свою квартиру.
     Совсем загрустил Сеня. И что он за некудышный человек такой! Никому он не нужен. Дурачок для всех!
     А тут позвонили ему из библиотеки районной: не согласится ли он поиграть на новогоднем мероприятии для детей. У них литературно-музыкальная композиция, а аккомпаниатор срочно уехал к больной матери, не обещая скоро вернуться. Знакомая одной из сотрудниц библиотеки порекомендовала им его.
     Играть на гармони – это его стихия. Он сразу поднимался в своих глазах, когда был нужен людям. И ни одна незнакомая песня не была для него трудной, он быстро схватывал мелодию, уже со второго куплета играя уверенно. Конечно, согласился.
     И вот он предстал перед Инессой Борисовной, заведующей библиотекой. В чём приехал из деревни, где с сыном дом строил и где обзавёлся уже курами, которых ездил кормить, в том и заявился. Некогда было переодеваться, гармонь взял – и в библиотеку.
     «Невзрачный, - оценила его Инесса Борисовна, - но лишь бы хоть как-нибудь играть умел».
     После репетиции, где новый аккомпаниатор понравился заведующей, она спросила его:
     - Извините за вопрос Арсений Михайлович, а костюм у вас есть для выступления? Можем вместе сходить в магазин подобрать что-нибудь.
От той же учительницы она знала, что новый аккомпаниатор вдов, и предположить, что он в своём одиночестве обносился, было уместно.
     Улыбнулся Сеня:
     - Всё у меня есть. Приду в костюме. Один раз играть?
     - Нет. Три раза придётся поиграть.
     - Будет сделано, - по-солдатски коротко заверил он в своей надёжности.
     - Если не возражаете, можно мы вас ещё приглашать будем? Наш баянист из школы, и ему порой трудно совмещать работу с нашими мероприятиями.
     - Не дурак. Понимаю, - опять коротко ответил он.
     Следующий раз оказался перед праздником День Победы. Для почитаемых в городе ветеранов войны было организовано чаепитие с традиционными фронтовыми ста граммами. Ух, как разудало играла его гармошка! Песни, посвящённые Великой Отечественной войне, он знал и любил. Ветераны, сами подпевавшие ему, были очень довольны весёлым и душевным чаепитием в их честь и благодарили не только заведующую библиотекой, но и гармониста.
     Обласканный вниманием, Сеня опять разошёлся в своём бахвальстве. Он не только рассказывал о своём достатке, но и всех в библиотеке обещал летом свозить за ягодами и грибами. Места лесных даров возле его деревни - богатейшие. Особенно уверял в этом Инессу Борисовну, из уважения, как заведующую библиотекой.
     Как-то в начале лета, проходя мимо остановки в центре города, увидела Инесса Борисовна Арсения Михайловича. Она не сразу узнала его: в ковбойской шляпе, с жёлтым шарфиком на шее и солнцезащитных очках он выглядел шутовски.
     - Арсений Михайлович, здравствуйте. Как ваши дела?
     Он, улыбнувшись, ответил не сразу.
     -  В деревне у меня много дел. Надо кур кормить, грядки пропалывать, сарай достраивать.
     Теперь улыбнулась Инесса Борисовна: «Про дела рассказывает, а сам на остановке, с которой в его деревню автобусы не ходят. Наверное, к какой-нибудь пассии собрался, потому и выглядит так. Думает, что нарядный».
     - А вы пижон. Очки тёмные, шляпа.
     Она не увидела, как он самодовольно улыбнулся, потому что отвернулась на подходивший автобус.
     - До свидания, Арсений Михайлович.
     Подошедший автобус увёз заведующую библиотекой, а Арсений продолжил развивать мысль, которая осенила его при виде библиотекарши. Он был убеждён, что понравился ей, как сейчас выглядит. А что, не приударить ли за ней? Она вдова, красивая, моложе его. Только вот как начать?
     Подъехал ещё один автобус, и «разнаряженный» Арсений отправился на нём в ту часть города, где было расположено кладбище. Похоронив жену, он часто был на её могиле.
     - Лапуля моя, до сих пор я один, хотя ты говорила, что за мою пенсию любая пойдёт, - с печалью и с выговором жене, что её предсказание не сбывается, начал он плакаться ей. - Никому я не нужен, кроме тебя был.
     Он вытер выступившие слёзы. Они у него всегда быстро появлялись. Слишком он чувствительный.
     - А я ещё двух курей купил. И яблок в этом году должно быть много, яблони хорошо цвели. Грядки прополол. Мне Сашка помог, не тот, который с собакой, а тот, который полубомж . Ты его знаешь. Который меня помещиком зовёт. Я его кормлю за помощь, иногда деньги на маленькую даю. Плохо мне, мамуля, без тебя. Знаешь, мне заведующая районной библиотеки понравилась. Помоги мне. Устал я быть один.
     Инесса Борисовна не забывала обещание Арсения свозить всех работников библиотеки за ягодами. Вот уж июль на исходе, а от него никаких приглашений. С молодых кустов малины, крыжовника и смородины на своём участке не много она собрала ягод. С удовольствием бы съездила за лесными. Сын старший с внуком – любители варенья - на Новый год приедут, хоть было б чем угостить.
     А тут подошла юбилейная дата одной из сотрудниц и попросила она свою начальницу, чтобы та пригласила понравившегося всем гармониста на её чествование в библиотеке.
     Разговаривая с Арсением по телефону, Инесса слегка уколола его:
     - Кто-то обещал за черникой свозить, но до сих пор не свозил.
     - Хоть завтра могу свозить, - встрепенулся он. - Я знаю места, где люди не ходили. Сам я уже на полторы тыщи черники сдал. Я быстро собираю. У меня комбайн есть, от свёкора достался.
     - Завтра рабочий день. Давайте в субботу. Хотя тоже рабочий, но возьму отгул.
     - В восемь часов утра я буду ждать у торгового центра, до которого «тройка» идёт. Я сейчас в деревне живу, на машине приеду. Оттуда до моей деревни ближе. С нами ещё один человек будет. Он тоже хочет.
     Упоминание ещё об одном человеке насторожило Инессу. Арсения Михайловича плохо знает, а будет ещё какой-то незнакомый. Но черники очень хотелось набрать.
     Арсений, в белой рубашке с короткими рукавами, был уже на остановке, когда Инесса, эффектно экипированная для прогулки по лесу, с восьмилитровым ведром вышла из автобуса. Он галантно открыл перед ней дверь своей машины и торопливо сел на водительское место.
     Ехать пришлось недолго.
     Строящийся дом Арсения состоял из двух половин: деревянной (для жилья) и из газосиликатных блоков (для кухни и подсобных помещений). Крыльца не было, поднимались в дом по временным деревянным ступеням.
     Жилое помещение было обставлено мебелью, доставшейся, как он сразу пояснил, после продажи квартиры бабушки его невестки Оли.
     Двор вокруг дома был заполнен строительным мусором и бытовым хламом.
А земли действительно было очень много. С одной стороны её ограничивал длинный пруд, в котором, если верить рассказу Арсения, он купался до ноября, с другой стороны – сад, в котором, на первый взгляд, деревьев до тридцати было. За садом сын Арсения толью покрывал крышу сарая.
     - Юра и Оля поздоровались? – спросил он Инессу. – Я их строго предупредил.
     - Да, да, не волнуйтесь.
     «Ещё одним человеком» оказался тот самый Сашка, полубомж. Он был маленький и худенький – худосочный, как выразились бы в русской глубинке незабывшие язык дедов и прадедов. Жил он в полуразрушенном доме, безбожно пропивая оказавшиеся у него деньги. Лето было для него «золотой» порой: он ежедневно старательно собирал грибы или ягоды, сдавал их на приёмный пункт, а потом счастливый шёл в магазин. Первым делом покупал водку, а хлеб - подешевле, крупу - попроще, макароны – на оставшиеся. На масло денег уже не хватало, но каши и без него хорошо съедались.
     Услышав от Арсения рассказ об образе жизни Сашки, Инесса даже зауважала его: хоть и пьяница, но не лодырь, не попрошайка.
     Место, на которое Сеня привёл Инессу, поразило её обилием ягод. Под лучами солнца высокие ягодные кусты были неестественного для природы синего цвета: море, а не лесная поляна. Арсений смеющимися глазами смотрел на неё: ну как? сразил?
     Ягоды оказались голубикой, или ганабель, как называл их Арсений. «Голубика так голубика. Тоже ягоды. Для черники пора, может быть, уже отошла», - подумала она.
     Работая комбайном – деревянным лотком с решёткой по дну - в трёх шагах от Инессы, он наблюдал за женщиной. Собирает и собирает, спины не разогнёт.
     - Инесса, ты не устала? Спина не болит? – признав её своей, трудягой, перешёл он на ты.
     - Нет, всё нормально.
     Быстро наполнив большое лукошко ягодами, Сеня стал подсыпать Инессе. Вот и её ведро полное.
     - Подожди здесь, я Сашке помогу. Постели мой пиджак и присядь.
     Опускаться на землю она не стала, а принялась разглядывать окружающие деревья, кусты - и потому, что было красиво, и на всякий случай: вдруг придётся ещё раз побывать здесь, но без Арсения.
     Послышались голоса женщин. Проходя мимо, они с интересом рассматривали её. За ближайшими кустами она услышала:
     - Сеня, твоя, что ль, подруга?
     - Моя, - ответил он, и в голосе чувствовалось распиравшее его самодовольство.
     - Опять ягоды сдавать будешь?
     - Нет. Для подруги собираю. А вы на рынок или для себя? То-то, я смотрю, тропинка появилась.
     - На рынок. Для себя уже собрали. А чего вы у самой деревни собираете? Мы дальше ходим.
     - Дак здесь их тоже море.
     Не без умысла наблюдал Сеня за Инессой. Он присматривался, можно ли сблизиться с ней. Кажется, можно – решил он. Простая, не ленится. После похода за ганабелью не отдыхала, а всю посуду, где попало оставленную по двору, перемыла под умывальником. Сама воду носила из колодца.
     Инесса думала, что этой поездкой за голубикой Арсений и ограничится, но вскоре он позвонил снова.
     - За черникой поведу. Это в другую сторону от деревни.
     За черникой пошли в глубину леса. Из осторожности Инесса заприметила, с какой стороны солнце, но оно скоро затянулось тучами, и пришлось полностью довериться Арсению. Помня, сколько было голубики, на этот раз она приехала с ведром побольше – десятилитровым. Тропинка не была ровной, она часто спускалась в канавы и буераки, и каждый раз он предупреждал её об этом, чтобы она не скатилась, а во время подъёма протягивал ей руку. Такая внимательность от неказистого внешне мужчины была неожиданна и приятна. Её умерший муж не был с ней таким.
     Черники в потаённом месте леса оказалось не меньше, чем ранее голубики. Она не успевала обобрать одну кочку, как Сеня звал её уже к другой, и та, другая, была ещё богаче, чем оставленная. Её поражала величина ягод. Ведро быстро наполнялось плотными и крупными тёмно-синими горошинами.
И вдруг возле одной кочки увидели Сашку. Он слышал их, но притаился, надеясь, что они обойдут его стороной.
     - Привет, Сашка, - поздоровался Сеня.
     - Привет. Я думал, что один знаю это место. Теперь вы все мои ягоды соберёте.
     - Сашка, их здесь столько, что тебе месяц надо будет ходить. Всё равно все не соберёшь, сморщатся.
     Комбайн снова помог Сене быстро наполнить и своё лукошко, и ведро «моей женщины», как про себя называл Инессу.
     Сеня был счастлив. Ровное дружеское отношение женщины, благодарной за ягоды, он воспринимал уже как расположение к нему, как большую симпатию. Засыпая, он представлял её рядом с собой, но понимал, что надо ещё очень постараться, чтобы это действительно случилось.
     Привыкший атаковать женщин, он раздумывал, каким образом подступиться к ней. Вот преподнёс на работе цветы. Взяла с улыбкой. Это обрадовало его. А тем временем созрела брусника.
     Отправляясь в лес с Инессой за новыми ягодами, прихватил Сеня и большую бутылку пива.
     - Зачем? – спросила она.
     - Я в лесу пить хочу. Оно слабое, - слукавил он про крепость пива.
     Но Инессе всё равно было, какие привычки имел этот забавный и добрый человек.
     В лесу, наблюдая за женщиной, он размышлял, когда же приступить к выполнению своего плана, а она, мало обращая внимания на него, старательно, как и прежде, собирала ягоды. И на душе её – спокойствие и умиротворённая расслабленность от благодарности за бескорыстную щедрость Арсения. 
Он подошёл к ней якобы посмотреть, сколько у неё собрано ягод. Отпив из бутылки пива, предложил выпить и ей.
     - Я не хочу.
     - Нет, выпей. Я знаю, что хочешь, - давил он на неё. – Просто стесняешься.
     - Я действительно не хочу пить.
     - Не может быть. Я уже два раза выпил, и ты тоже хочешь.
     Инесса не была упрямой и всякому нажиму предпочитала подчиниться, чем утруждать себя словесной перепалкой. Она сделала несколько глотков, предварительно обтерев ладонью горлышко.
     Арсений пристроился собирать ягоды рядом.
     Солнце появилось в верхушках деревьев, но жарко не было, однако он снова протянул Инессе пластиковую бутылку.
     - Совсем тепло стало. Выпей, а то скоро пить захочешь.
     Какая-то светлая безвольность владела женщиной и в то же время любопытство к поведению ухаживающего за ней мужчины. Она снова покорно выпила несколько глотков пива и сразу почувствовала головокружение, которого не было от выпитого ранее. Светлая безмятежность внутреннего состояния усилилась.
     - А теперь давай поцелуемся. Я люблю целоваться, - и он, вытянув губы, приблизил лицо. Его смеющиеся круглые голубые глаза оказались совсем близко.
     Странно: предложение Арсения ни смутило, ни оскорбило Инессу. Она, продолжая находиться в светлой зачарованности, закрыла глаза, послушно ожидая поцелуя. Она не испытала от него трепета, скорее, в этот момент ею владел простой интерес к тому, каким  будет поцелуй у этого неказистого с виду мужчины. Как будто бы неплохо.
     После поцелуя, продолжая собирать ягоды, она с удивлением размышляла, откуда в ней это состояние зачарованности, сделавшей её такой покладистой с этим смешным человеком, словно находилась под гипнозом.
Ей вспомнился рассказ сотрудницы о сне про неё.
     - Мы с вами в санатории, но наши путёвки закончились. Мы уезжаем, а для вас выносят новое постельное бельё. Бельё очень-очень красивое, в цветочках, и вы остаётесь. Рядом голубое-преголубое море.
     «Неужели сон предсказывал красивый роман с этим гармонистом, или у меня будет что-то другое?»
     Сеня был счастлив: ему удалось отхватить поцелуй этой достойной красивой женщины. Такой красивой у него ещё никогда не было. Душа его ликовала. Он снова и снова хотел прикоснуться к её неумелым, но податливым губам.
     - Давай снова поцелуемся.
     И она позволяла. Просто. Улыбаясь. Что было за этой улыбкой, он понять не мог да и не собирался понимать. Главное, она не отвергала его.
     Нет, это удача! Он готов теперь весь мир перевернуть, лишь бы эта женщина стала его женщиной. А что? Разве он хуже других? У него вон сколько земли! Дом строится, квартира, машина, пенсия большая! Не дурак же.
     Гормоны его всплеснулись, наверное, с такой же силой, как выброс плазмы в космическое пространство во время вспышек на солнце. Он с трудом дождался, когда они, наконец, вернулись из леса.
     - Идём в дом.
     Ничего не подозревающая Инесса послушно последовала за ним.
     - Проходи сюда.
     Она прошла в комнату, где на раскинутом диване-книжке спал его сын с женой, когда приезжали в деревню. Всё остальное произошло для неё настолько естественно и просто, без всякого смущения, словно это было с Арсением в тысячный раз. Она сама удивилась этой лёгкости, ведь всегда с мужчинами была осторожна и строга. Её удивляло внутреннее состояние. Ведь видит, что мужичок так себе, но ощущение внутри, как будто стоит она на светлой воздушной волне и эта волна мягко подносит её к Арсению.
     Арсений же ликовал.
     - В лотерею выиграл. Как счастливый билет вытянул. Всё сошлось: и серия, и номер. Точно - билет счастливый! - повторял он на все лады.   
     Нет, он никак не мог предположить, что с этой женщиной всё будет складываться так хорошо. И, главное, она сама хорошая: и спокойная, и хозяйственная, и никого из себя не строит. Неужели он нашёл для себя хорошую женщину?
     Увозя её домой, он сложил в багажник машины два кочана капусты, кабачок, трёхлитровую банку солёных огурцов, большой пакет яблок, упавших с деревьев, две шестилитровых бутыли воды из колодца. Он был готов отдать всё, чем владел (так и сказал ей, указывая рукой на землю: «Это всё твоё».).
     От щедрости Арсения Инесса испытывала неловкость, она отказывалась от его даров, достаточно того, что он отдал ей все собранные им ягоды, но не смогла остановить его порыва.
     Влюбчивый от природы, Арсений стал звонить «моей женщине», как называл Инессу про себя, каждый день. Он рассказывал, что сделал на грядках, как покормил кур, какие у них повадки, кто заходил во двор перемолвиться двумя-тремя словами.
     - Вы так часто звоните, - с мягким упрёком не раз выговоривала она ему.
     - А мне некому больше звонить. И не о ком больше заботиться, как о тебе.
Душа его пела самыми красивыми звуками любимой гармони, расцветала лучшими аккордами его музыкального инструмента. Он нетерпеливо жил ожиданием новой встречи с этой женщиной. И повод нашёлся.
     - Нужно на дачу съездить, яблоки собрать. Поможешь мне?
Инесса всегда считала, что долг платежом красен. И у неё нет других возможностей отблагодарить Арсения за ягоды, как помочь ему.
     - Я смогу в понедельник, когда у библиотеки выходной.
Дача оказалась полусгнившим домиком, с заросшим травой участком, с трёх сторон огороженным соседями по даче. Было несколько яблонь, три сливы, одна груша и кусты смородины и крыжовника с осыпавшимися под ними ягодами.
Арсений открыл дом. В нём царил ужаснейший беспорядок. На полу валялись пластиковые бутылки из-под пива. Мебель – кровать, диван, шкаф, стол, табуреты – была очень старой. На всём была печать запущения.
     - Тут, наверное, бомжи иногда жили. Дверь лишь на гвоздь закрывалась. Я потом замок повесил.
     В пластиковые ящики под овощи и старые вёдра Инесса начала собирать упавшие яблоки под теми яблонями, которые указал Арсений, а он ручной косой принялся скашивать траву, и получалось это у него очень ловко.
     - Раньше здесь были грядки, но после смерти сватов этой дачей никто не занимается. У дочери дом с большим участком, у сына хватает земли в деревне. Были покупатели, но я берегу дачу для внуков. Приезжаю сюда только сливы и яблоки собрать. Жалко, если пропадут, - рассказывал он ей за своим занятием.
     Арсений был очень счастлив. Такая хорошая женщина - и она с ним! Время от времени он подходил к ней и с сюсюканьем говорил:
     - Давай снова поцюлюемся. Давно не целовались.
     Поначалу, ещё в лесу, частые просьбы о поцелуе были Инессе в диковинку и даже забавили её, но на этот раз они стали её утомлять.
     - Сеня, мы здесь не одни. Вон соседи за оградой, - пыталась она умерить пыл вдруг свалившегося на неё кавалера.
     - Ничего, пусть смотрят!
     Самолюбие его торжествовало, пусть все видят и знают, что не такой уж он дурачок, если с ним может сойтись такая хорошая женщина. Сосед, может быть, и не считает его дурачком, но женщины, которые отвергали его, - так считают!
     - Лапуля, я встану на бочку, а ты поддержи меня. Хочу яблоки снять, которые повыше.
     Дно бочки, на которую с подставленного деревянного ящика забрался Сеня, было проржавленным и в одном месте проломленным. Инесса одной рукой держала бочку, чтобы она не пошатнулась, медленно проваливаясь в мягкую землю, а другой рукой высоко держала корзину, в которую он складывал сорванные яблоки.
     - Вот видишь, чтобы я без тебя здесь один делал, лапуля. Хорошо, что вместе приехали.
     Когда спустился с бочки, спросил:
     - Все яблоки собрала под яблонями?
     - Да. Что получше, сложила в ящики, что похуже - в вёдра.
     - Из вёдер вывали вон в ту кучу, а из ящиков наполни пакеты, которые сейчас принесу из машины. Я тебе помогу.
     Пакеты, оказывается, были взяты им для Инессы.
     - Не надо мне столько яблок, - начала отказываться она.
     - Сказал – тебе, значит - тебе, - ответил он тоном, не терпящим возражений, но не резко.
     - Хорошо, хорошо, - тотчас же согласилась она, чтобы не вступать в словесную перепалку.
     «А в нём есть лидерские качества, - оценила его вдруг она. - И добрый он».
     - В следующий понедельник за грибами поедем. Поведу тебя на своё место, -  распорядился Арсений, уверенный, что хозяйственная Инесса будет согласна. Она действительно не возразила.
     Удовлетворённый её молчанием, с затаённой хитринкой спросил:
     - А ты можешь ко мне вечером в квартиру прийти? Часам к восьми?
     - Зачем?
     - Я тебе покажу фотографии. Посмотришь, как я живу, - бодро сказал он и вдруг с грустью, такой неожиданной после бодрого тона, продолжил: - Скучно мне. Особенно вечером. Один я.
     Грусть Арсения тронула Инессу. Она тоже испытывала её, когда были ничем не занятые вечера. «Хорошо. Схожу один раз. Но только один раз», - решила она.
     - Могу.
     - Я тебе позвоню тогда.
     - Но я не знаю твоего дома.
     - Я тебя на остановке встречу.
Нет, к Арсению действительно подошла полоса счастья. Дочь вышла в отпуск и теперь целый месяц не будет тревожить его неожиданными заездами в квартиру, где часто оставалась ночевать. Короче, ничто не помешает ему встречаться с его женщиной.
     В тот день он вернулся из деревни пораньше, постоял под душем, побрился, оделся в чистое, поменял бельё на своей широченной постели. В цветочном ларьке на остановке купил красные розы и стал ждать. Его женщина приехала через десять минут.
     Арсений так рванулся к Инессе, что она смутилась. Люди ещё не разошлись, а он уже целует. Жар на её лице стал сильнее.
     Трёхкомнатная квартира Арсения оказалась на втором этаже блочного трёхэтажного дома в пяти минутах ходьбы от остановки.
     Он показал ей свои апартаменты, затем опять провёл в залу, где на диване лежали два фотоальбома, просмотренные Инессой не без его комментариев, и  пригласил её на кухню.
     На столе она увидела бутерброды с колбасой и сыром, салат из огурцов и помидоров, какой-то сок из магазина и бутылку водки.
     - Я не знал, что ты пьёшь. Купил водку. Извини, если не угодил. Мужик в магазине сказал, что она хорошая, как раз для женщин.
     - Обычно пью вино, но в гостях не капризничаю.
     Инесса всегда считала, что нельзя в гостях обижать хозяев: ведь они старались, устраивая званое мероприятие.
     - Я могу и коньяк хороший купить. Моя пенсия позволяет.
     - Не надо ничего больше покупать. Мне и чая достаточно.
     - Вот эта шоколадка тебе. Спросил у продавщицы, какая самая вкусная. Сказала, что «Бабаевская». Положи её сразу в сумку, а то забудешь.
     Чего задумывал Арсений в этот вечер, конечно же, произошло. Два часа, проведённых с Инессой на его ложе, пролетели очень быстро. Он очень старался и своей женщине, кажется, понравился.
     - А ты могла бы остаться у меня до утра. Мне так хочется, чтобы, когда бы я ни проснулся, ты была всегда рядом.
     - Я понимаю, куда ты клонишь. Нет, не могу. Романтика брака меня больше не увлекает. Романтика любви – ещё может быть. А замужества я не хочу.
     - Ты бы многое имела. Эту квартиру я бы разменял, чтобы мы жили отдельно.
     - Не надо мне чужого. Мне своего достаточно. Чем Бог наделил, то и есть моё.
     А была у Инессы всего лишь двухкомнатная квартира в двухэтажном кирпичном доме, где она жила со вторым своим сыном, разведённым, и больше ничего. При сыне она стеснялась поздно возвращаться и потому заспешила домой.
     Арсений вызвал такси, потому что, выпив за столом водки, не мог отвезти её сам. От распиравшего в груди счастья сказал таксисту:
     - Отвезите мою женщину быстро и к самому подъезду.
     Инесса опять покраснела: «Ну, зачем же он сказал «моя женщина», мог бы сказать «моя гостья». Меня же весь город знает, начнутся разговоры».
     Наступил понедельник, в который Арсений собирался везти Инессу за грибами. Усадив её в машину, он неожиданно для женщины поехал в центр города.
     - Идём вместе, - сказал он, остановив машину у торгового центра.
     Инесса смутилась, она никогда не ходила по центру города в такой одежде, в какой была сейчас, но нехотя подчинилась Арсению. Он привёл её к отделу, где продавались ювелирные украшения.
     - Какая цепочка нравится?
     У Инессы никогда не было золотой цепочки, а ей с молодости хотелось иметь её, но разве при зарплате библиотекаря она могла себе это позволить? Только поэтому сейчас она смирилась с затеей Арсения, хотя испытывала большую неловкость. Выбирая, она смотрела не на изящество, а на цену цепочки: не могла она позволить, чтобы кем-то на неё были потрачены большие деньги.
     - Вот эта.
     Арсений расплатился.
     - Бери.
     - Нет. Одень сам. Тогда будет настоящий подарок.
     В машине Сеня объяснил мотивы своей задумки.
     - Я в таком возрасте, что можно ожидать всё. Хочу, чтобы у тебя осталась память обо мне.
     Инесса никогда не видела столько грибов в одном месте, куда привёл её Сеня. Сначала она собирала все подряд, но скоро сообразила, что лучше поклониться красноголовикам и белым, и только молодым. Две корзины и два ведра, которые у них были с собой, наполнились меньше, чем за два часа. И вновь, как было с ягодами, Сеня отдал ей собранное самим.
     - Выбери себе кабачок и капусту. В этот пакет сложишь. И цветы тоже срежь.
     - А георгины можно?
     - Тебе всё можно. Завтра придёшь ко мне?
     - Смогу.
     Осень набирала разгон. Полились дожди, но хмурые дни никак не отражались на светлом настроении Сени. Встречи с Инессой на его квартире продолжались. Он звонил ей по несколько раз в день, каждый раз заканчивая разговор словами «люблю» и «целую». Он приносил ей на работу цветы, иногда и пирожки, купленные по пути.
     - Сеня, зачем же пирожки? У меня есть, что покушать.
     - Нет, ты не должна быть голодненькой. Я должен о тебе заботиться. Мне больше не о ком заботиться.
     Сотрудницы Инессы стали перешёптываться. Это смущало её. И смущало её не столько прилюдное ухаживание за ней (к этому она привыкла), сколько невзрачность  внешности её поклонника.
     «Что же делать? – думала она, оставаясь наедине. – Он всё больше привязывается ко мне, да и я тоже. Он, безусловно, добрый, заботливый, внимательный. А какой работящий! Но люди будут оценивать не его качества, а его внешность рядом со мной, насколько он интеллигентен. А с развитием, начитанностью он недотягивает. Наверняка, кроме правил дорожного движения, ничего после школы не читал. Правда, он тоже любит исторические передачи, как и я. И спорт любит смотреть, как и я. И артистов мы любим одинаковых. Так что же: принять его любовь или не принять? Правда, не верю я, что он любит. Это в юности бывает скоропалительная любовь, а в его возрасте такого быть не может. Я же не чувствую пылкости к нему. Есть притяжение, благодарность, но не любовь».
     У Арсения не было таких глубоких размышлений, как у Инессы, но и он пытался разобраться в себе. Какая удача, что ему встретилась такая женщина! С какой стороны ни возьми, всё у неё хорошо. И красивая, и моложе его, и характер хороший. Как она ему нравится! Он готов себя всего вывернуть, лишь бы удержать её. Надо больше говорить ей о любви, ведь женщины ушами любят.
Он звонил ей очень часто. Его звонки были отчётами о проделанной им работе в деревне за прошедшие часы. Все звонки завершал признаниями о любви и каждый раз спрашивал:
     - А ты меня любишь? Ты ничего не объясняй, а скажи да или нет.
     - Да, - отвечала ему Инесса, чтобы не обижать его.
     В тот день в библиотеке проводилось мероприятие, посвящённое Дню пожилого человека. После литературно-торжественной части гостей-ветеранов пригласили в другой зал для чаепития. Инесса Борисовна встала со своего места, чтобы ещё раз, уже в другой обстановке, поздравить ветеранов с их праздником, как зазвонил её мобильный. На экране высветилось – «Арсений».
     - Я занята, - сказала она в телефон и нажала кнопку.
     Получилось резко, но она на самом деле досадовала. Она уже говорила ему, что его звонки часто мешают её работе, но он как будто не понимал этого.
     Вечером перед сном она позвонила ему сама, хотя это было время звонков Арсения: по заведённому им правилу он звонил, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Он не откликнулся.
     Утром по заведённому им правилу звонила она, чтобы пожелать ему доброго утра. Он снова не откликнулся. Она позвонила ему днём, вечером – он по-прежнему не откликался. Обиделся, понимала она.
     Через день она снова позвонила. Надо извиниться, считала она.
     Он ответил.В его голосе ни одной радостной нотки, как это было раньше. Убитый голос.
     - Болтун ты, Сеня, - сказала она ему. – Говорил, что любишь, а сам три дня на звонки не отвечаешь. Не верю я больше твоим словам. Ты позвонил не вовремя, я как раз собиралась поздравить ветеранов, поэтому ответила резко. Я же говорила тебе про мероприятие в этот день. Ты очень ранимый. Нельзя быть таким.
     - Да, я ранимый.
     Знала бы Инесса, как унижали его женщины, не сказала бы «ранимый». Именно так, резко, они обрывали отношения с ним. Сколько им пережито от этих унижений. Сколько раз плакал. Да, плакал, хотя и мужчина. Он уже боится этих резких слов. И в эти три дня тоже плакал. Ничем не обидел, только добро делал, а она грубо: я занята. Он боялся услышать что-нибудь ещё более резкое, потому и не отвечал на звонки. Лучше сразу всё оборвать.
     Снова ожил Арсений. Снова с его стороны всё по-прежнему. И во встречах их тоже ничего не изменилось.
     Пролетело ещё некоторое время.
     Новая рабочая неделя была в этот раз для Инессы очень тяжёлой. И много мероприятий проведено, и постоянно скакало давление. Она понимала, что ей нужен отдых.
     - Приходи сегодня ко мне. Я уже не могу дождаться. Мне плохо, - опять пригласил её Арсений.
     - Не могу. Я очень устала.
     - Ну, тогда завтра.
     - Тоже не могу. У племянницы день рождения.
     - А в понедельник?
     - Надо выйти на работу. Приедут писатели из области, будут презентовать свои книги. На семнадцать часов встреча назначена.
     Мир для Сени рухнул. И она, как все его бывшие женщины, таким же способом избавляется от него. Занята, занята, занята. Ночь он не спал. Нет, он не позволит ей издеваться над ним. Он первый отрубит её от себя. Пусть не думает, что он дурачок. Больше он ей не позвонит! А он поверил ей. Поверил, что с ней надолго, если даже не навсегда. Но за что? За что она так к нему? Что он за несчастный человек?! Ни с одной женщиной отношения не складываются.
     Инесса не подозревала, какие душевные бури вызвал у Арсения её отказ о встрече. 
     Для стабилизации её давления требовалось душевное равновесие, и она не спешила звонить ему, хотя его молчание немного настораживало.
     Днём в понедельник она набрала его номер. Сказала «добрый день», но за разгневанным валом своих слов, похоже, он не услышал этого.
     - Ты думаешь, что я дурак и со мной можно как угодно обращаться?! Ошибаешься! Я никогда ни за одной женщиной не бегал и за тобой не буду бегать!
     - Арсений Михайлович, вы не правы, - пыталась вставить своё слово ошарашенная Инесса.
     Но он, продолжая кричать в мобильник, снова не услышал её.
     - Я к тебе относился так, как ни к одной женщине не относился! Что я тебе плохого сделал? Всё для тебя старался! И не думай, что я тебе когда-нибудь позвоню! Никогда ни за кем не бегал и за тобой не буду!
     - Вы не правы, - но слова были произнесены уже в его выключенный мобильник.
     После работы Инесса долго не могла заснуть. Не зря она с недоверием относилась к его чувствам. Думала, что он хороший человек, а оказался – не очень. Она уже привыкала к нему, уже допускала мысль о долгих и серьёзных отношениях с ним, а он так глупо оборвал их. Обиделась ли она на него? Ведь, по сути, он её унизил. Пожалуй, нет, не обиделась. Она понимает, что самолюбие его, не раз пронзённое высокомерием женщин, взвинчено, поэтому он так болезненно относится к любому намёку на унижение его достоинства.
     Инесса заставляла себя уснуть, завтра много важных дел, но сон не приходил. Она вспомнила про золотую цепочку. Не хочет она, чтобы эта вещь напоминала ей о человеке – «не очень». Надо будет вернуть её. Но как? Она представила несколько вариантов и все отвергла. «Чего я мучаюсь? Проще всего заказным письмом отправить», - нашла она выход.
     И сразу - уснула.