Мародёр

Прим.автора: В тексте используется с любезного разрешения автора песня В.Л.Скобцова "Апостол".

....

- Да посмотри на себя, ты же бульварный фельетонист, ты ж только о войне и пишешь, а война закончится - тебе остаётся пьяниц в стенгазете песочить! Куда ты лезешь, твоё дело - утюги паять и микроволновки чинить, а с гитарой в компании алкашей только "Шумел камыш" петь, какой же ты в жо.у поэт или писатель?...

Я поморщился. Нет, это он, конечно, зря. Не спорю, Господь дал этому слишком, не по заслугам и не по понятиям, и на сотую часть он Дар Божий не использует, акынствует, а не моделирует и не фантазирует, что видит, то и поёт, но талант, несомненно есть. Только бы он не перебрал, не пересолил, вдруг этот возгордится или задумается...

Ведь в молодости все всегда хватают материальное, вещи там, оружие, инструменты, деньги - всё это экономит усилия, бережёт время, силы. Но ко всем, к любым вещам или деньгам нужна ещё одна маленькая малость - человек. Ибо без человека всё это - бесполезные и бессмысленные игрушки, артефакты непонятного назначения.

Потому если есть смысл что и менять, мародёрить - это только люди, их мозги, их мысли, их симпатии и антипатии, их привычки и характеры, саму их суть. Осваивать их - делать своими. Но человек...

Человек самая упрямая вещь, из тех, что существует. Любую вещь можно сломать или починить, полностью переделать или разобрать на запчасти, и всё это за вменяемое, обозримое время. Даже деньги можно тратить и зарабатывать, продавать и покупать - за другие деньги. А человек меняется медленно...

Очень медленно. За то время, пока изменишь одного - родится новых двое, а то и трое. И ты опять не успеваешь. Потому кажется, что многих проще убить, чем изменить. Не спорю, иногда и проще. Но чаще, убив одного, ты многих нейтральных сделал чужими, настроил против. Против себя, против своих ценностей, своих взглядов, методов и целей. И потом каждого из этих многих придётся отдельно, индивидуально, каждого - менять. Делать много раз то, что ты поспешил и не захотел сделать один раз...

.....

Нет, опять нет покоя, опять не могу ни спать, ни даже просто расслабиться. Как только отвлекаюсь, тут же приходят воспоминания, образы, недодуманные мысли - ох, как много тех воспоминаний, ох, как жгут они душу, какие едкие и обжигающие мысли рождают!

И я встаю, и я опять бегу - не вообще бегу, а ищу чем заняться. Что ещё можно сделать. Построить. Устроить. Организовать. Переделать. Уконтропупить.

Лишь бы мысли свои занять, отвлечь на что-то скрупулёзно-важное, поглощающее всего тебя. Как в те времена, когда от того, что всё хорошо, один и тот же камень закатывал на скалу - и сбрасывал вниз. Когда звался Сизифом.

Самое увлекательное - рекомбинация. Постоянно смотреть на то, что у тебя есть, и пытаться из того, что есть, сделать что-то новое. И думать, чего не хватает. И искать, где его взять. Или чем заменить.

Успокойся, аборигенка! Мне не нужно твоё тело и твоя жизнь! Мне вообще от тебя ничего не нужно! Но вот жилище твоё - оно стоит так удобно от стен города, оно построено на таком прочном фундаменте, но вот деревья сада твоего - они такой нужной толщины, они так правильно изогнуты, но вот волосы твои, твои и детей твоих - из них получится такая чудная тетива...

Для чего? Да для катапульты, которую мы к утру построим из брёвен деревьев твоего сада и на фундаменте твоего дома! Вот сделаем новую версию катапульты, получится она у нас до утра - я и успокоюсь, смогу поспать...

А если ты, аборигенка, будешь мешать... Понимаешь, аборигенка, нам катапульту чем-то заряжать нужно будет! Поверь, покуда мне ещё всё равно, чем она стрелять будет - горшками из твоей печи, или головами - твоей и детей твоих! Не зли меня - я могу предпочесть головы!....

А-а-а-а!!!!... Я же никогда не хотел этого! Я же всегда стараюсь всё делать лучше всех, самым правильным и идеальным образом - только и всего!!

Зачем же, глупая и подлая, ты начала тыкать мне в лицо этим древним знаком, треугольник на треугольнике в круге, мужское начало на женском в Хранимом Месте, символом вечного обновления, смешения и любви, символом проклятия моего - вечной жизни!!!

И я опять, и я снова и сразу вспоминаю тёплые влажные долины Эйводамии, земли Аувдамма и Ийеувы... Отца, Первосозданного, с увлечением, удивлением и счастьем осваивающего парадокс, что "неназванное не осознаётся, осознаваемое называется"... Мать, Любящую, Первородящую, беременную вторым сыном... И себя, Перворождённого, подслушавшего разговор двух Вестников...

Ну как, разговор, они ведь полуразумные, потому... У них это называлось "выравниванием". Когда у них не было поручений, они толпились, как овцы в загоне, и обменивались обрывками мыслефраз - из донесённых Вестей, из услышанных разговоров, из полученных Заданий... Чтобы все, нет, чтобы каждый, любой был готов выполнить любое Задание, даже продолжающее те, которые давались не ему.

Я тогда только освоил глоссолалию - говорение на всех языках, вернее, говорение на любом языке. И всё время искал, на чём ещё проверить, что ещё понять. Ну и эта внутренняя мыслеречь слуг Господа... Вот и припёрся на их поляну. Чтобы услышать горечь...

     "Первенец не станет мудрецом, но изобретать и конструировать будет.
      Он всегда будет один. Будет, чтоб создавать Разнообразие в мире, но
      Разнообразие ополчится против него, а одному против многих нет счастья,
      потому не будет у него удачи, хоть потомки и нарекут его Созидателем.

      Второй будет всё понимать и всему сопереживать, а потому хотеть всё
      и всех сберечь, считая это любовью, но ведь мало в понимании любви,
      как мало в разуме сердца, а потому, даже среди всех он не будет
      ни с кем, и для каждого он не станет своим, а значит,
      не будет у него удачи, а лишь постоянные метания,
      побеги и присоединения. Потомки, пытаясь понять,
      выдумают его другого и нарекут Хранителем.

      И только третий, последний из сынов, будет счастлив, потому что
      придёт в этот мир как нож среди ножей, лучший среди многих,
      и будет тем вождём, за которым захотят идти все, отделяя
      злаки от плевел, агнцев от козлищ, и всю жизнь свою будет он
      Судиёй, и увидит, что раз воздаёт Справедливостью по делам,
      то Мир становится лучше - и оттого пребудет в счастьи своём,
      как в неведении. Но потомки, вспоминая строгость суждений
      и ярость поступков, не поймут его, побоятся, нарекут Карой,
      Мечом, Сталью или в лучшем случае Воином.

      Но лишь только в младшем сыне Аувдамма наступит мир и счастье
      между старшими, и только в тени Меча Хранение окажется Любовью,
      а Разнообразие Созиданием, и лишь его трудами род человеческий
      воцарится во всей Вселенной. И далее всегда Судия будет приходить
      с Любовью, Созиданием и Мечом, а потомки, пресытившись первыми,
      всегда будут пенять на последнее..."

Горечь слов жгла. Горечь мыслей глодала. Горечь делала бессмысленными любые действия. Горечь лишала смысла любые деяния, открытия, создания, саму жизнь. И тогда я изобрёл свое первое настоящее изобретение.

Всё получилось так, как я задумал - какой смысл рождаться Третьему, если потомки его всё равно не поймут? Да и что в том хитрого, чтобы разделять и властвовать? Уж если я Созидатель, Творец - неужто я сам не справлюсь, не сотворю Закон разделения Добра и Зла в Мире? А вот счастье при жизни нужно и мне самому! И явившемуся Господу даже Мать, ведомая инстинктом материнской любви, лгала в глаза: "Это не сын мой! Это он сам! Это его Змей укусил! И откусил! Вот оттуда приполз!" - и показывала пальцем за границы Эувадамии.

За то и изгнали нас, или искать и найти того самого Змея, или прислать виновного, и меня, и сестёр моих, и беременную мать, и бесплодного теперь отца - за Ложь. Из любви материнской, во спасение - но за ложь Господу.

И уже в изгнании, в пустыне, родился Второй. Потому и одно из имён его - Пустынник. Desert'ir. Горькое имя, как и горечь подслушанного, и горечь узнавания, и горечь наказания. И судьба горькая...

И моя.  Я ведь никогда этого не хотел! Я же не могу не делать всё лучше всех, самым правильным и идеальным образом - только и всего!!

- Аувдамммм!!! - звенит, срываясь тетива, повторяя имя отца моего, имя звука упавшего горного обвала в ущелье, унося ввысь горшок с плотью моего рода!

- Ийеуваааа!!! - свистит, улетая в цель, горшок имя матери моей, имя звука приморского свежего ветра, несущего влагу, радость, жизнь и тёплое солнце!

- Лябвель!!! - коротко и смачно, жирно чмокает горшок имя младшего, Мертвого Братца моего, имя Любимого и Любящего, Славного Любовью, Второго, ударяясь, рассыпаясь и рассыпая, не пойми где, куски аппетитно пахнущего сочного мяса во второй месяц голодающем осаждённом городе.

Летите, горшки, выше стен города, несите в каждом кусок мужского вареного мяса, уложенный поверх куска жареного женского, в круге горшка мужской треугольник, острием вниз, поверх женского, острием вверх, приправленный трупным гноем и соком нужника - куда там последующим газам и ядам, ядерным и другим бомбардировкам, я с самого начала строил это как оружие массового поражения - чтобы всех, чтобы не убивать каждого, кто мешает, чтобы прийти и взять то, что нужно мне!

Как я крошил острым своим мечом куски мяса, мальчиков и девочек, всех девятерых, четверых сыновей и пятерых дочек этой глупой красавицы, дочери племени ибри, встретившейся мне, звавшемуся тогда Гискосом, в дельте Великого Нила.

Как я не смог вынести горечи воспоминания о жгучей горечи прошлого, как я не смог выстрелить её головой, как я уваривал, упаривал, высушивал и опять уваривал её череп, чтобы получить навершие рукояти меча, того самого, которым убивал и резал её и детей её.

Чтобы потом воины поражались, как похоже мое навершие рукояти на меня самого, чтобы говорили, что я ношу смерть свою в яйце рукояти меча. Что поделать, она мой потомок, как и все живущие суть потомки детей моих, и где когда кто опять будет похож на тех первых....

.....

С таким же звуком - звуком имени его - камень развалил череп и расплескал мозг Лябвеля. Я тогда в первый раз возрадовался возможности спокойно всё сделать самому, чтобы получилось не просто хорошо, но идеально. Ах, как глуп я был, схватившись за дела свои - ведь пришли сёстры, жёны его и мои, пришли родители наши - и убоялся я отвечать за дела свои, сбежал из оазиса в пески - так и я сам стал Пустынником. Дезертиром. Сработало его Проклятие - не моё. Но на мне - а я ведь бессмертный.

Этот опыт - на протяжении трёх поколений, пока не родился не знавший меня потомок мой, не попытался убить Дезертира и не занял его - моё - место - это просто сумасшествие какое-то, а не опыт.

А ведь пригодился и он мне, ведь Дезертир, понимая всех и каждого, чем-то в каждом из этих всех восхищается - как правило, в любом находит то, что лучше, чем в нём. И очень-очень боится это - лучшее - потерять. И если каждый лучше, чем я, то и каждого, и всех их я чуть-чуть люблю и немножечко боюсь. И вот этот вот страх с любовью - страх Дезертира - заставляет его бежать от людей.

Меня же он научил тому, что каждый к какому-то делу подходит лучше, чем я. Это ведь человечки, это ведь такие хитрые инструменты, что только приложи их к нужному делу правильным образом - и оно сделается, сделается быстро, качественно и хорошо!

И я начал пытаться мародёрить людей - не столько использовать их, как инструменты, по назначению, сколько делать их подобными себе, разнообразными Созидателями Разнообразия. Или это было уже потом, когда звался Агасфером, ведь я сначала принял бродячего проповедника за Мёртвого Братца своего, Второго, а потом понял, что обмишурился, и прогнал, как помеху?

Ведь каждый из нас идёт своим путём, но каждый идёт от цели к цели, от меньшей к большей, и только я, Перворождённый, стал на этот путь раньше всех, а значит, только я способен поставить такую цель, которая оправдает любые средства, до которой ещё не дорос никто, которая соберёт в себе все маленькие цели младших Созидателей.

Какую? А зачем произносить её название вслух? Ведь неназванное - не воспринимается, а я уже давно её воспринимаю. А значит, и называю её для себя давно. Да хоть бы и такая глупость, как подёргать Господа за бороду - ведь никто, кроме меня, пока не сможет, не воспримет её красоту, грандиозность и глобальность!

.....

Ведь Завет равно Договор. Сколько их было, и сколько их ещё будет - всегда Договор.

Договор того, кто обращает внимание.

На тебя.

Высшей силы - ведь с Ней Договор?!

А зачем Высшей силе - мыши? Да, правильно, в качестве лабораторных, потому они и избранные, то есть белые!

Вдумайтесь, "избранный" = "подопытный". Чем гордиться белой подопытной мыши? Тем, что на тебе испытывают то, что нельзя сразу на всех? Мол, если опыт неудачный, то и зачистить до нуля весь твой род - невелика потеря?

Вот-вот!... А значит, чтобы выжить, лабораторная мышь должна быть лучше всех! Правильна и идеальна!

Но оказалось, что, вдобавок, мышь не должна нарушать ход эксперимента - а я нарушил.

Или нет? Или эксперимент всё ещё идёт, может, чуть по другому сценарию, может, в других условиях, ведь почему-то и я продолжаю жить, и Мёртвый Братец постоянно перевоплощается, и постоянно, в самые критичные, жуткие, переломные моменты появляются как будто аватары Нерождённого - воины, разделяющие огнём и мечом, сеющие Суд и Правду, карающие, но не дарующие - и они опять оставляют нам с Мёртвым Братцем жизнь, хотя и в ничтожестве, и смешанными с болью и грязью? Кому нужны белые мыши после опытов?

Вот тут и вопрос: мы ещё в лаборатории или уже сами по себе? И, если второе, давно ли? И что дальше? И куда девались экспериментаторы? И где Господь? И будет ли Страшный Суд, ибо устал я, утомился жить в ожидании его. Ибо ожидание наказания настолько страшнее самого наказания, что скорее бы уже. Или узнать, что уже вообще никогда, или прямо сейчас - мочи нету.

И понял я, что единственный способ узнать правду - провалить эксперимент напрочь. Сделать так, чтобы не было иных примеров, чтобы все - абсолютно все! - были такими же, как я. Ну, максимум, чтобы уподоблялись убиваемому Мёртвому Братцу.

И перестал я воевать или строить, а стал нашёптывать мысли, и даже Правителем или Банкиром мне теперь становиться скучно, вот и с людьми работать только учу, и учу тех же, свои подобия, неофитов, и вот он - полковник, особист, ас вербовки, но сейчас с погонами прапорщика - он из лучших.

Ведь место какое хорошее, с одной стороны - да почти все или мои, или Братцевы, с другой стороны - так много причин и поводов разувериться в коллективе, в братстве, давно пора заняться собой, своими бедами и горечями, ведь их у них там столько...

А этот - ну что с него взять, морда красная, пропитая, уши врастопырку, да ещё и какие-то заострённые кверху, руки трясутся, весь из себя худой, мосластый, седые волосы клочьями торчат, как будто хвост носил, а потом так под резинку и обрезал, а туда же - поэт, песни поёт, книжки пишет...

Хорошо пишет, красиво поёт - но не про то. А его слушают - и потом опять, все вместе, дружно, огнём и мечом, зёрна налево, плевелы направо, суд и наказание, воздастся по делам, оправданные вперёд, покаранные под ноги. Оно мне надо - опять Нерождённый Братец в окно лезет? Оно всем нам надо?

Господи, да писал бы, как этот, из первых, кого убедил-изменил, создатель холиямба, как его... Про какашки свои каменные писал бы, или попрошайничал у Господа, как там было, "дай одежонку Гиппонанкту, дай обувь!" - ведь и живёт в другом городе, в другой стране, и жилья нету, и одежда с обувью хуже, чем у бомжа...

Ну или про любовь свою писал бы, про такую неразделённую, страдальческую, про "не дождалась" или "разорвала сердце" - ведь и жёны все тебя бросали, и дети не понимали, и с родителями отношения всегда были не очень - ан нет.

И боюсь я, что у него - у полковника моего - с этим совсем ничего не получится. Просто не сможет получиться с тем, кто такое поёт:

"Держись, держись, прорвёмся, братик,
Ещё зубами будем рвать их,
Ведь на войне, не на кровати,
Навылет, а не наповал.

Жизнь тяжела, а смерть крылата,
Плевать ей, кто укроп, кто вата,
Кому Россия виновата,
А кто Донбассу задолжал.

Ждут нас небесные альковы,
Да снайпера, видать, хреновы
И песни пуль для нас не новы,
И мы со смертью не на вы.

Ты покури, а я прикрою,
Смотри: за первою звездою
Гуманитарные конвои
Ведут усталые волхвы.

И Ирод цел и жив покуда,
Гешефт свой делает Иуда
И мы тобой не верим в чудо,
И на войне, как на войне...

Разорван в клочья мира атом,
Нещадно кроя небо матом,
Апостол в должности медбрата
Мессию тащит на спине."