Про депортацию чеченцев и ингушей 23 февраля 1944

(Отрывок из романа "ИГРА В ПАЗЛЫ, или ДЕВОЧКА ИЗ ГРОЗНОГО").


Февраль 1991 г. Грозный.


На 23 февраля мы в классе всегда дарим мальчикам какую-нибудь чепуховину – блокноты, наборы ручек, маленькие фонарики. А на 8 марта они дарят чепуховину нам. И все довольны. Ну, еще Зина Петровна скажет приличествующие слова о будущих воинах и прекрасных дамах. Зарубин съязвит. Гелогаева похихикает. Все как обычно.

Но этот праздник пошел не по сценарию.

Рядом с классной руководительницей мы увидели старого чеченца. Он был одет во все черное.

– Мой дед, – прошептал мне на ухо Магомед. Он раздувался от гордости.

Зина Петровна представила нам Гамаева-старшего и скороговоркой добавила:

– Аслан Шамильевич познакомит вас с некоторыми фактами депортации чеченского и ингушского народов. Присаживайтесь, Аслан Шамильевич!

Мне показалось, будь ее воля – ни с чем бы он нас не знакомил.

... Это было непонятно и страшно. Депортация – это когда зимним утром к тебе в дом приходят военные и дают два часа на сборы. Затем грузят людей в теплушки: мужчин, женщин, детей, стариков, больных и здоровых, правых и неправых – и под прицелами везут на чужбину. Везут почти месяц: без света и воды, без медицинского ухода, без надежды вернуться...

– Мне было двенадцать, – говорил дед Магомеда глухим голосом с сильным чеченским акцентом. – Двенадцать. Как вам сейчас... Шел мокрый снег. Мать плакала. Все женщины плакали. Отец как раз вернулся в отпуск по ранению. Он сказал: «Возьмите меня и мою семью и расстреляйте у этой стенки». Но нас втолкнули в вагон... Сорок пять человек. Я не стал бы перевозить так даже свой скот! – выкрикнул он с внезапной яростью. Потом продолжил: – У меня было семь братьев и сестер. Пятеро умерли в дороге. Отец на остановке совершал омовение снегом перед намазом и чем-то заразился. Весь опух, бредил. Его прятали в вагоне, потому что больных снимали с эшелона и оставляли умирать. Мертвых хоронили в черном снегу. Прямо у вагонов. Отойдешь на пять метров – расстрел...

Зина Петровна, красная и сконфуженная, с извинениями перебила – мол, надо объяснить детям «официальную версию»: депортацию повлекло массовое уклонение чеченцев и ингушей от призыва, дезертирство, укрывательство бандитов и немецких парашютистов.

– Мой отец имел пять боевых наград, – сказал Аслан Шамильевич. – У него было восемь детей, а осталось трое.

Я не помню такой тишины в классе. Стул ни под кем не скрипнул, тетрадный лист не шелохнулся. Молча слушали мы рассказ о том, как Чечено-Ингушская АССР «за пособничество фашистским захватчикам» была упразднена, а ее территория поделена между соседними регионами – Ставропольским краем, Дагестаном и Северной Осетией...

– В Казахстане мы жили в землянке, потом в бараках, – продолжал Гамаев-старший. – Мать падала в голодные обмороки. По соседству был мясокомбинат. Там пасли баранов. Голодные люди лазили через забор, живым баранам отрезали курдюки...

Спецпереселенцы – вот кем они были. Болезни, бытовая неустроенность, унизительное клеймо «врагов народа»... Десятки тысяч человек расплатились своей жизнью за чьи-то преступления. Изгнание было объявлено вечным, но фактически продолжалось тринадцать лет.

– Я мечтал вернуться на родину, – говорил Аслан Шамильевич (как завороженная смотрела я на его стиснутый волосатый кулак, который лежал на учительском столе). – В 1955-м раздобыл билет до Москвы, четыре дня прятался на верхней полке. Из столицы уехать было проще. Я нашел свой аул, свой дом... там жили осетины. Посидел на скамейке у ворот, побродил по селу – и обратно в Казахстан. А два года спустя мы вернулись окончательно. Отец нашел работу в Грозном. Мы построили новый дом. Но никогда... никогда я не забывал тот день, когда нас выкинули, словно шелудивых псов. И никогда я не забывал, что в моем доме живут чужаки. И дети мои не забудут. И внуки...

Невольно я покосилась на Магомеда. Его черные глаза под нахмуренными бровями сверкали, руки так же сжимались в кулаки. Он показался мне старше своих лет.

Аслан Шамильевич откашлялся. Зина Петровна протянула ему стакан воды. В классе по-прежнему стояла гробовая тишина.

– Двадцать третье февраля – для нас это не праздник. Это день скорби. День гнева. В 1944-м было вывезено больше трехсот тысяч человек. За одни только сутки. Тех, кто не мог идти, – расстреливали. Аул Хайбах был высоко в горах. Из-за сильного снега он оказался отрезан и...

Трель звонка хлестнула по нервам. 

– Спасибо большое, Аслан Шамильевич! – с преувеличенной любезностью сказала Зина Петровна. – Это было очень познавательно. Правда, ребята? Из горьких уроков истории мы извлекаем опыт, который способствует совместному благу и процветанию...

– Их всех убили, – прошептал мне на ухо Магомед. – В Хайбахе. Семьсот человек загнали в конюшню и сожгли заживо... У деда там жил двоюродный дядька. Этого мы тоже не забудем!   

Тягостное чувство оставил этот классный час. На переменке не хотелось ни бегать, ни прыгать, ни дразнить Фуру. Чеченцы собирались кучками и возбужденно обсуждали что-то. Впервые так явно ощущался раскол по национальности. Не этого ли опасалась Зина Петровна?.. Только Айдамирова, как всегда, стояла рядом с Кошечкиной. Но и у нее появилось что-то новое во взгляде – какой-то скрытый упрек, адресованный всем нам.

– Бабушка рассказывала, – с запинкой начала Зарема. – Ей было тринадцать. Она была очень стыдливой. Воспитана в строгости. Когда ехали в вагоне... Ей хотелось в туалет, но она не могла при всех... Потом она долго болела. А некоторые женщины умерли от разрыва мочевого пузыря.

Эта новая подробность была пострашней сожжения в горном ауле. Мы подавленно молчали. Наши деды гибли на фронте, бабушки – надрывались в тылу, но т а к о г о никто из них не пережил.

– Почему с нами так поступили? – с внезапной злостью выкрикнула Зарема.

Она сказала «с нами» так, будто сама ехала в том вагоне. В каком-то смысле это правда. Чей-то дед держал под прицелом ее бабушку...

Разумовская рискнула нарушить молчание:

– Я читала... Сталин давно... – Она запнулась, вспоминая. – Вот: «Сталин давно планировал решить судьбу непокорных кавказских народов, а война предоставила удобный повод для этого». Но, Зарема, от Сталина пострадало и много русских! Они гибли в концлагерях...

– Твоя бабушка пострадала? – перебила Айдамирова.

– Нет, но...

– Тогда чего болтать?

Она круто повернулась и пошла к своей парте. После секундного колебания Кошечкина последовала за ней.

Откуда взялось у меня это непонятное, но сильное чувство вины?.. Я смотрела на расстроенные лица одноклассниц. Ощущают ли они то же самое?.. Вспомнился давний выкрик в автобусе: «А кто ответит за депортацию?!»

Это было абсолютно нелогично и ни на чем не основано, но я вдруг почувствовала, что отвечать придется м н е...


!!! Приобрести электронную книгу можно на ЛИТРЕС.
Там же новинка - "ИГРА В ПАЗЛЫ: НОВЫЕ ПРАВИЛА".
Рада давним и новым читателям, благодарю всех за оценки и отзывы!!!


Роман "Девочка из Грозного, или Игра в пазлы" опубликован в журнале "Русское эхо", №5 (124) и №6 (125) за 2017 г.
(самарское отделение Союза писателей России).


"ИГРА В ПАЗЛЫ" издана отдельной книгой в издательстве "АКВИЛЕГИЯ-М", 2020 г.
В настоящий момент весь печатный тираж продан.



Аннотация: http://www.proza.ru/2017/05/29/1640

Отзывы первых читателей: http://www.proza.ru/2017/06/03/1179